Сеть для игрушек

Правильно, Сева, ай да друг у меня, сообразительный – видно, сказывается мое благотворное влияние!.. Шучу, шучу, не обижайся… Но если серьезно, то на самом деле все было наверняка по-другому. Не было у «интерактивов» никакого режиссера… во всяком случае, в обычном смысле этого слова… скорее, был опытный сценарист, разрабатывавший возможные варианты продолжения сюжета. И фильм не снимался заранее – это была прямая трансляция с места эксперимента. И не профессиональные актеры были заняты в фильме, а обычные люди, превращенные в «игрушек». И воздействие на них со стороны зрителей осуществлялось непосредственно, в ходе трансляции, усиленное тем самым R-веществом, имеющимся в микросхемах стереовизора. И вовсе не большинство зрителей определяло поступки и поведение героев сериала, а один – тот, кто обладал наибольшими психокинетическими способностями!..

А как же Контролю потом удавалось вычислить, кто из зрителей обладает наибольшей силой воздействия, скептически хмыкнет Сева.

Старик, ты так ничего и не понял, воскликну я. Для этого и служит пульт-передатчик! Нажимая кнопку, зритель отправляет импульс в эфир. Не исключено, что каждый пульт настроен на определенную длину волны, и «контролеры» могут фиксировать чуть ли не пофамильно выбор каждого из участников данной игры. Наверное, при нынешнем развитии науки и техники, сделать это было нетрудно… Возможно, отбор осуществлялся по результатам не одной серии, потому что могли быть и совпадения – ну, скажем, одно и то же выбирают сразу несколько человек. Но, по мере усложнения и развития сюжета, неизбежно наступает такой момент, когда вариантов становится все больше и больше, и тогда можно определить того зрителя, который все увереннее начинает влиять на главного героя фильма. Разумеется, чтобы избежать ошибки, Контроль не торопится и похищает человека, «ведущего сюжет», лишь убедившись в том, что здесь нет случайного совпадения…

То есть, другими словами, Контроль использует закон статистической вероятности, скажет мой друг Сева, и его замечание придаст мне уверенности в своей правоте.

Потом Контролю остается только похитить данного человека, продолжу я. Разумеется, речь не идет о пыльных мешках, накинутых из-за угла на голову несчастного. И не наркотические препараты применяют люди Контроля, чтобы усыпить будущего оператора. Они используют самый простой и самый надежный способ, который имеется в их распоряжении: Воздействие. Человеку внушается мысль о том, что он сам, добровольно, придет в указанное место, где его будет ждать автомобиль с людьми, и он добровольно сядет в машину и поедет с этими людьми туда, куда они сочтут нужным его доставить. И никто не в силах помешать этому, никто!..

Я не знаю, после паузы скажу я, стараясь не глядеть на Севу, что Контроль делает с теми, кто, оказавшись в их лапах и придя в себя после Воздействия, откажется работать оператором. Наверное, надо предположить самое худшее… И здесь голос мой предательски дрогнет, потому что я подумаю о Катерине, а Сева перегнется через стол и успокаивающее похлопает меня по плечу.

Как видишь, брат мой, скажу потом я, при таком раскладе становится ясна роль Демиурга в этом деле. В действительности, никакого маньяка-невидимки не существовало. Этот вымышленный персонаж потребовался Контролю с одной-единственной целью: для маскировки целей и механизма проведения операции. И всеми возможными средствами, в том числе и психокинезом, Контроль поддерживал мнение общественности о том, что загадочные исчезновения людей – дело рук безумца-одиночки. И именно поэтому, в конечном итоге, под видом Демиурга на меня был науськан тип с атомайзером. Как начальник полиции я не мог оставаться сторонним наблюдателем, поэтому Контролю во что бы то ни стало следовало убедить меня в том, что слухи о Демиурге имеют под собой основание, а в конечном итоге – и запугать… Если уж операторы-экстрасенсы способны воздействовать на психику людей на расстоянии, то телекинез для них – вообще плевое дело! А я вынужден был ломать голову над тем, каким образом в моей, наглухо закрытой квартире и буквально у меня под носом, некто оставляет надписи на стенах, подбрасывает угрожающие записочки и вообще чувствует себя хозяином положения!.. Да это же был я сам!..

Некоторое время мы будем молчать, а потом Сева с кряхтеньем поднимется и начнет хлопотать у плиты, готовя такой же отвратительный, как и его спиртное, чай.

Хорошо, наверняка скажет он мне, допустим, что твоя версия соответствует истине, хотя и основана она на чисто умозрительных построениях и выкладках. Но что дальше? Что ты предлагаешь конкретно?

И тогда я скажу: брат, мне уже надоело проигрывать и чувствовать себя в дураках. Надо идти ва-банк!..

Будить общественность, насмешливо осведомится Сева, высоко вздернув брови. Давать направо и налево интервью, пытаясь убедить всех в своей правоте? Неужели ты думаешь, что тебе поверят? И особенно те чинуши в полицейских мундирах, которых отныне возглавляет этот серый кардинал по фамилии Штальберг?

Нет, скажу я ему. Этот этап в своей жизни я однажды уже прошел. Хоть я и дурак, но не настолько я глуп, чтобы подставляться под пулю. Или случайно попасть под машину. Или по неосторожности загреметь с перрона подземки под поезд. В сущности, таких исходов может быть сколько угодно… Они наверняка теперь стерегут каждое мое движение, и стоит мне только пальцем пошевелить не в ту сторону, как тут же будут приняты соответствующие меры, можешь не сомневаться!..

Тогда что же ты предлагаешь, спросит Сева, прихлебывая горячее пойло с запахом чая из чашки с отбитой ручкой. Убедить самого себя в том, что любое противодействие той силе, которая имеется в распоряжении этих мерзавцев, бессмысленно и спокойненько жить-поживать, да добра наживать?!

Ты опять не угадал, брат, усмехнусь я. Видно, слишком плохо ты обо мне думаешь… Нет, Сева, сдаваться мне уже поздно. Знаешь, иногда я самому себе напоминаю некоего фанатика, который сам себя приковал к пулемету цепями в осажденном со всех сторон врагами форте и который рад бы сдаться, да пулемет не может бросить…

Все ясно, с ухмылкой скажет Сева и процитирует из старого анекдота об одном извращенце, потерявшем ногу вследствие совершения полового акта на железнодорожном полотне: «Такова сила инерции: ни поезд, ни я – никто не мог остановиться!»…

И вот тогда-то я скажу ему главное, ради чего я пришел к нему.

Старик, скажу я, если все легальные методы борьбы исчерпаны, а результата нет, то что остается делать человеку, вздумавшему изменить сложившийся порядок вещей? Что остается делать бунтовщику и мятежнику, которого загнали в угол и у которого выбили из рук разрешенное законом оружие?

Он ничего не скажет, мой друг Сева. Он только пристально посмотрит мне в глаза и…

На этом мои мечтания внезапно были прерваны неприятным ощущением, что вокруг творится неладное.

Я пришел в себя и присмотрелся к окружающему миру. Оказывается, я уже влачился по Двадцать Третьей улице. Несмотря на поздний вечер, на улице царило неестественное оживление. По тротуару тек поток людей в элегантной, яркой одежде, а по проезжей части мчались роскошные чистенькие автомобили. Было такое впечатление, будто наступил какой-то праздник. Это впечатление усиливалось тем, что все вели себя в высшей степени прилично. Не было слышно ни пьяного песенного рева из гостеприимно распахнутых дверей злачных заведений, ни ожесточенных перепалок из окон автобусов. Никто не швырял мусор в виде оберток, окурков, пустых банок и бутылок на тротуар, и даже дети не неслись куда-нибудь по тротуару на роликовых коньках, как угорелые, с дикими криками, распугивая или толкая прохожих, как это было еще две недели назад, а чинно шествовали в общем потоке, держась за руки.

Нет, сейчас все были добры и счастливы, и я видел, как абсолютно незнакомые люди приветствуют друг друга с улыбками и как то тут, то там возникают небольшие группки, чтобы пообщаться о том, о сем, перекинуться анекдотом или шуткой. Все были участливы и великодушны по отношению к ближнему своему, и если кто-то случайно ронял на асфальт какую-нибудь вещь, то доброхоты со всех сторон тут же бросались поднимать ее, чтобы проявить свое участие и внимание. И даже если кто-то толкал встречного в толпе или наступал ему на ногу, то вместо взаимных сообщений о подлинной сущности партнера, как это случалось незадолго до этого вечера, дело кончалось извинениями и ослепительными улыбками. Молодые люди дарили первым попавшимся девушкам, выглядевшим олицетворением невинности, цветы, явно не претендуя при этом на продолжение знакомства в ближайшем баре…

И отовсюду доносилась музыка. Отрывки мелодий самых различных жанров и течений доносились из открытых окон домов, из баров, дискотек и магазинов. Но людям было, видно, мало этой какофонии, и многие из прохожих шагали в наушниках плееров, покачивая головой и размахивая руками в такт слышимой только им музыки. Даже два патрульных полицейских, которые лениво фланировали по проспекту впереди меня (я тут же замедлил шаги и стал держаться подальше от зданий, чтобы лицо мое не заливал яркий свет реклам), – и те были в наушниках.

В целом, все вокруг было великолепно и спокойно, но у меня по спине побежал холодок. Казалось, будто на город неотвратимо наползает невидимая черная туча, в недрах которой зарождается ураган чудовищной силы. Я предчувствовал, что еще немного – и этот ураган обрушится на город, неся смерть и разрушения.

Может быть, во всем виноваты были мои нервы, напряжение последних дней и то одиночество среди людей, на которое я сам себя обрек, но по аналогии с сегодняшним вечером я припомнил, какая идиллия воцарилась в городе накануне последней Бойни. Даже погода тогда способствовала всеобщему умиротворению. Дни были солнечными и мирными, как на подбор, на небе не виднелось ни облачка, но жара не докучала, потому что улицы исправно обдувались, словно гигантским вентилятором, свежим бризом с Озера. Это было поздней весной, и листья на деревьях были сочными и ярко-зелеными, а в парках и скверах вовсю распускались цветы. Количество преступлений и даже мелких проступков со стороны граждан тогда снизилось почти до нуля, и мои подчиненные впервые за много месяцев не знали, чем заняться – в конце концов, пришлось загнать две трети личного состава Управления на импровизированные курсы по повышению квалификации. Бывали дни, когда дежурные по городу в ответ на мой вопрос о происшествиях за истекшие сутки не протягивали мне целые простыни сводок, а докладывали так, будто дежурили они не по мегаполису с населением в три миллиона человек, а по монастырю: «За время моего дежурства происшествий не случилось!»…

Я не помнил, сколько времени продлилось тогда благоденствие. Но зато я хорошо помнил, как началась та Бойня.

… Ночью из разных частей города одновременно от патрульных и постовых стали поступать сообщения о том, что творится нечто непонятное и ужасное. Создавалось впечатление, что все жители города разом сошли с ума и кинулись убивать друг друга и крушить все, что попадается на их пути. Патрульные не успевали прибыть на одно место, где было совершено ничем не спровоцированное убийство, как где-то совершалось другое преступление. На погром это было не похоже. На мятеж и революцию – тем более. Все убивали всех, не щадя ни родственников, ни чужих, ни стариков, ни женщин, ни детей. Сначала убивали внутри помещений, но потом водоворот смертей вылился на улицы и понесся по городу опустошающим смерчем. Запылали дома, стеклянным водопадом из окон посыпались стекла, опрокидывались вверх дном машины и даже автобусы.

Потом всякая связь прекратилась. Стереовидение перестало функционировать, радиосообщения не прорывались сквозь дикий вой помех.

Я по тревоге поднял всех, кто находился в тот момент в Управлении, сформировал наспех отряды и группы и поставил им задачу: любой ценой, вплоть до применения оружия, прекратить беспорядки в городе. Но было уже поздно.

Откуда ни возьмись, на улицы, как гной из прорвавшегося нарыва, хлынули орды подонков, причем многие из них были вооружены не только холодным оружием и подручными средствами. Однако, системы в их действиях не было никакой, и нельзя было сказать, что вся эта безумная акция была кем-то заранее спланирована и организована.

Хаос – вот что это было такое в ту проклятую, бесконечно длинную ночь. По городу метались в отблесках многочисленных пожаров темные фигуры, лица которых были оскалены и искажены непонятной злобой, как у маньяков в фильмах ужасов. В первые минуты и часы Бойни мы еще вели учет погибших, потом это стало невозможно и бесполезно – трупы валялись везде.

«Скорая помощь» изо всех сил пыталась оказывать помощь тем, кто еще в ней нуждался, но после того, как несколько машин угодили под ураганный огонь со всех сторон, эти попытки прекратились сами собой.

Потом оказалось, что безумие охватывает не только рядовых граждан, но и полицейских, и тогда вообще наступил Хаос. Как-то так получилось, что ни чиновников мэрии, ни мэра Бойня не задела, но сделать что-то, чтобы остановить ее, они тоже были бессильны…

Весь этот разгул насилия и террора длился всего несколько часов, и прекратился он так же внезапно, как и начался. В городе внезапно погас свет, и он погрузился в непроглядную тьму, освещаемую лишь огнем пылающих зданий. Впоследствии выяснилось, что обслуживающий персонал на городской электростанции тоже передрался между собой, и в ходе этой жестокой драки чей-то труп рухнул на контакты силовой магистрали, ведущей в город, и замкнул линию подачи электроэнергии.

К утру все было кончено, люди пришли в себя и вернулись домой – если дом еще остался цел. Интервиль был объявлен зоной чрезвычайного положения, и его наводнили специальные силы ООН. Международные бригады ликвидировали последствия Бойни в течение нескольких месяцев, расчищая завалы, убирая с улиц трупы и остовы сгоревших машин, ремонтируя здания и коммуникации.

В город прибыла и приступила к работе авторитетная комиссия по расследованию причин Бойни. В силу своего положения я был неоднократно допрошен в качестве свидетеля, а также имел несколько неофициальных бесед с членом комиссии Андреем Флавининым. Он-то мне и поведал, что, несмотря на огромное количество опрошенных жителей города, никто из них не мог дать вразумительное объяснение причин, побудивших их убивать друг друга. Нет, они, конечно, помнили, они помнили все, что творили, но аргументы их были по-детски смешными и наивными. Одному, например, в ту ночь стал невыносимым смрадный запах, якобы исходивший от окружающих его людей, и первое время он еще пытался сдерживаться, но потом почуял чисто физическое отвращение к «этим скотам». Другому участнику трагедии показалось, что его преследуют и хотят убить неизвестные личности, и ему якобы ничего не оставалось делать, кроме как защищать свою жизнь всеми доступными способами…

Комиссия трудилась в поте лица примерно полгода. Было изведено несколько тонн бумаги, исписаны тысячи километров аудио– и видеопленки, однако к единому мнению члены комиссии так и не пришли. Одни полагали, что причиной массового сумасшествия в Интервиле стали наркотики и прочие наркотропные вещества, – но это не подтверждалось известными фактами. Другие считали, что мы имели дело с влиянием неизвестных природных факторов на сознание людей – нечто вроде сильной магнитной бури или выброса огромного протуберанца на Солнце. Впоследствии именно эта версия получила наибольшее хождение в прессе, хотя замеры и наблюдения в ночь Бойни и не выявили никаких аномалий ни на Солнце, ни в атмосфере Земли. Были и чисто фантастические гипотезы о подрывной деятельности пришельцев с других планет, из параллельных миров и даже о попытках исправить историю нашей цивилизации агентами будущего, но ни одна из них не была всерьез воспринята мировой наукой.

Признаться, даже я был несколько ошарашен, хотя и подозревал, что Бойня каким-то образом спровоцирована с помощью Воздействия. Если судить по симптомам массового психического расстройства, то складывалось впечатление, будто в ту ночь три четверти города превратили в «игрушек» и внушили им необходимость убивать. Но меня смущала нелогичность действий Контроля, если за этим стоял именно Контроль. Я-то знал, что эксперимент, который с таким размахом проводила эта спецслужба, заключался в том, чтобы превратить жителей города в этаких ангелов на земле, а Бойня противоречила этой цели. Или это тоже было составной частью эксперимента, некоей проверкой жителей города на управляемость?.. Вряд ли, ведь для этого годились и другие, менее радикальные методы… Или это было новым этапом подпольной войны между геймерами? Но последний геймер был выловлен нами еще в тот исторический период, когда была уничтожена Сеть Контроля-1. Кстати, этим геймером оказался не кто иной, как бывший мой соратник Мит. Бедняга предпочел застрелиться, нежели быть арестованным моими молодцами-антигеймерами…

Потом все постепенно пришло в норму, хотя еще долго по инерции писались статьи, велись репортажи, снимались фильмы и шли бестолковые разговоры. А через девять месяцев миссия ООН свернула свою работу, исчерпав выделенные ей финансы, и Международный вернулся к своей прежней жизни.

Но сейчас я вновь ощущал, что надвигается новая Бойня. Это значило, что отныне город живет, как на пороховой бочке, но никто, кроме меня, не подозревает об этом. Поэтому, если я хотел что-то сделать, то делать это следовало, не откладывая в долгий ящик. Иначе можно было опоздать, и тогда многие из этих нарядных, веселых и исключительно дружелюбных людей, которые попадались мне навстречу, погибли бы в пламени и от рук других, не менее приятных во всех отношениях людей…

Словно в ответ на мои мысли, где-то впереди отчетливо запахло гарью. Я свернул за угол Двадцать Пятого проспекта и увидел над крышами зданий валивший в вечернее небо едкий черный дым. Люди, задрав головы, смотрели туда и озабоченно переговаривались. Мимо, распугивая легковые машины воем сирены, пронеслись две пожарные машины.

У меня возникло нехорошее предчувствие, и я невольно ускорил шаг, потому что дым поднимался в небо оттуда, куда я шел.

Я не ошибся в своих опасениях. Тротуар и проезжая часть Двадцать Седьмой улицы в радиусе пятидесяти метров от дома Севы был оцеплен полицией, и пожарники суетились внутри кольца оцепления. Над горящим зданием низко прошел, заложив крутой вираж, спецвертолет.

Чтобы не попадаться на глаза стражам порядка, я перешел на другую сторону улицы, где собралась приличная по размерам толпа.

Из окон квартиры Севы наружу, в провалы окон, вырывались жирные, длинные языки пламени. Огонь бушевал так, будто в квартиру прямой наводкой с близкой дистанции угодил термитный снаряд, начиненный напалмом. Пожарная команда сражалась героически, но пока безрезультатно.

Люди, собравшиеся на тротуаре, тихонько переговаривались:

– … а я вам так скажу: никто в этом не виноват, кроме хозяина квартиры!.. Какой же ты хозяин, если утечку газа допускаешь?!

– А почему вы думаете, милейший, что пожар начался из-за утечки газа?

– А вы что – сами не видите? Чту еще может так гореть?

– Да-а-а, вот из-за таких разгильдяев и ни в чем неповинные соседи страдают. У нас тоже есть один, этажом выше живет, так он постоянно на нас протекает!.. Включит воду в ванной и гулять уйдет!

– А почему вы думаете, милейший, что он именно гулять уходит?..

– … а я считаю, что таких вообще выселять надо!.. Сегодня он квартиру свою спалил, а завтра, выходит, весь город подожжет?

Я оглянулся. Мне захотелось взять говоривших умников за шивороты и, ни слова не говоря, столкнуть их лбами друг с другом. Естественно, я удержался от этого порыва.

У меня еще теплилась слабая надежда на то, что сам Сева не пострадал, что его не было в квартире, когда она загорелась, но вскоре пожарники вынесли из парадного носилки, на которых из-под грубого брезента высовывалось что-то черное и уродливое, и только когда носилки стали вталкивать в кузов «Скорой помощи», я понял, что это была человеческая рука.

Я отвернулся. Меня душило тугой петлей отчаяние. Я не знал, зачем Контролю понадобилось убивать Севу, я мог об этом только гадать (может быть, они все-таки испугались, что он обнародует во время подготовки и защиты своей диссертации информацию об этом проклятом R-ве-ществе?), но я ни на минуту не сомневался в том, что моего друга именно убили. И еще я боялся подумать, что в его смерти была и моя вина тоже. Если Контроль держал меня под постоянным наблюдением, то я был как бы источником невидимой заразы, которая убивает всех тех, кто соприкасается со мной. Так уже случалось не раз, начиная с Гора Баглая и кончая Велом Паниным, и стоило мне направиться к Севе, как мои враги тут же вычислили, куда я иду, и не допустили нашей встречи… Одно было мне не понятно: почему в первую очередь Контроль стремится убить моих друзей, а не меня? Может быть, «контролеры» считают, что мой черед еще не пришел? Или, изолируя меня, они тем самым дают понять, что моя борьба с ними – не что иное, как бессмысленные, жалкие потуги, обреченные на провал?..

Пожарные, наконец, справились с пламенем, и из оконных проемов повалил на глазах слабеющий дым. Горожане понемногу расходились, их ждала атмосфера всеобщего праздника и веселья. Пора было уходить и мне.

Только идти теперь мне было некуда и, наверное, незачем.

Глава 10

В баре было много народу, все оживленно разговаривали, а сверху, где под самым потолком висели колонки мощного турбозвука, на жужжание голосов накладывалась сладкая, монотонно однообразная музыка. Атмосфера была непринужденной, как на семейной вечеринке.

Не успел я войти, как меня поймал кто-то за руку. Это была красивая полногрудая женщина с блестящими глазами.

– Хотите, я угощу вас джином? – осведомилась она по-свойски, будто мы с ней были давно знакомы.

На шее у нее висела «заглушка» в виде изящного кулончика на длинной цепочке.

– С какой стати? – сердито осведомился я.

– Вот чудак, – засмеялась она. – Сегодня все угощают друг друга… Ну не хочешь, как хочешь. – Она потрепала меня по щеке и отпустила.

Я пробился сквозь толпу к стойке и только теперь обратил внимание, что все присутствующие были либо в наушниках, либо с медальонами «заглушек». У некоторых лица были наполовину скрыты козырьками-экранами портативных стереовизоров, и в той руке, которая была не занята стаканом, виднелся миниатюрный пульт.

Я сел с края стойки, и бармен сразу, не спрашивая, чего я хочу, щедро налил мне полный стакан из большой красивой бутылки. Я достал из кармана деньги, но он добродушно сказал мне:

– В следующий раз, приятель, в следующий раз… Отдыхайте на здоровье!

Вокруг отдыхали очень уж старательно. Между столиков кружились в такт тягучей мелодии парочки, тесно прижавшись друг к другу. Под стойкой катались пустые пивные банки. В дальнем углу, за столиком, из-под которого торчали чьи-то неподвижные ноги, задушевно пела, сблизив головы тесным кружком, компания из четырех человек. Судя по всему, музыка им вовсе не мешала.

Я постарался не думать об окружающей обстановке. Я старался думать о том, что мне делать дальше. Но музыка настойчиво раздражала мой слух, и в конце концов я подозвал жестом бармена и сказал ему:

– Выключите-ка свою тарахтелку.

– Это еще зачем? – спросил он с недоумением. – Люди хотят слушать музыку.

– Им вредно ее слушать, – попытался объяснить я. – Выключите!

Но ему бесполезно было что-то объяснять. Он посоветовал мне идти домой, если мне не нравится его заведение, и величаво удалился на другой конец стойки.

Я глотнул из стакана и внезапно понял, что надо делать дальше.

Я полез за пазуху и достал пистолет. Тотчас над ухом завизжал женский голос. Танцующие пары остановились, и все в баре уставились на меня со страхом и отвращением. Музыка продолжала звучать. Я не целясь, выстрелил дважды по колонкам, и музыка оборвалась.

Сразу стало тихо, так тихо, что можно было слышать, как кто-то в дальнем углу бара лузгает семечки.

Все еще держа пистолет в руке, я как можно громче сказал:

– Всем снять с себя медальоны, плееры и стереовизоры! Живее!

Никто не пошевелился.

Тогда я подскочил к той самой блондинке, которая предлагала мне выпить за ее счет, и рванул цепочку с ее шеи. Цепочка охотно лопнула, я бросил кулончик на пол и раздавил его каблуком, и позолоченный корпус треснул с жирным хрустом раздавленного жука. Женщина закричала, и в зале кто-то отчетливо пробасил:

– Эй, Конст, вызови полицию, иначе этот придурок всех нас перестреляет!..

– Не надо полицию, – сказал кто-то уверенным голосом позади меня. – Я знаю, как обращаться с такими недоносками!..

В ту же секунду меня с силой схватили сзади за локти, я рванулся, но в груди моей, в свое время продырявленной в трех местах, возникла ноющая боль, мешающая пошевелиться. Чья-то бесцеремонная рука выхватила у меня пистолет и швырнула его за стойку. Потом меня проволокли к выходу и выбросили наружу. При падении я больно ушиб колено, так что некоторое время не мог подняться.

В баре раздался дружный смех, а потом музыка возобновилась с прежней навязчивостью. По-моему, это была та же самая мелодия, которая вызвала у меня спазмы отвращения. Судя по возросшей громкости звука, бармен подключил дополнительные колонки.

Я с трудом поднялся, чувствуя себя как оплеванный. Ладно, подумал я, стиснув зубы, пусть будет по-вашему…

В голове моей что-то взорвалось горячим фонтаном, а потом, без всякого перехода, я уже оказался на городской площади. Там было светло, как днем, а толпа была даже больше, чем днем. Там сверкали разноцветные огни, а в небе то и дело распускались, как огромные цветы-одноминутки, узоры фейерверка. Там вовсю гремела музыка. Там кружился огромный хоровод танцующих в диковинных костюмах и в масках, и я понял, наконец, что за праздник был сегодня в городе. Это был ежегодный Карнавал.

Никто не узнавал меня в толпе. Наверное, в тот момент меня невозможно было узнать. Впрочем, я уже не опасался, что меня кто-то узнает. Мне уже было все равно…

Противоречие между тем, что происходило вокруг, и тем, чту я чувствовал, было так велико, что в конце концов я не выдержал и побрел подальше от этого жуткого праздника. Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать ту проклятую музыку, от которой нельзя было никуда деться. Мне хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть этих дружелюбных, внимательных и до приторности хороших людей…

Я не помню, где и зачем меня еще носило в ту нескончаемо-длинную ночь. В памяти остались только какие-то отрывочные, бессвязные видения, и не понятно было, происходило ли все это со мной наяву или я стал жертвой своего разыгравшегося воображения.

Перемены в городе бросались в глаза. В эту ночь подевались куда-то проститутки, обычно исправно дежурившие на перекрестках и у входа в рестораны. Никто не грабил прохожих даже в самых темных переулках и никто не бил друг другу морду в пьяных драках. Водители машин вежливо уступали друг другу право проезда, вместо того, чтобы при малейшем недоразумении вступать в шумную перепалку, обвиняя друг друга в незнании правил дорожного движения.

В магазинах не хамили. В автобусах и подземке пассажиры услужливо уступали другу другу места. Полицейские помогали немощным старушкам перейти через дорогу.

Складывалось умилительное впечатление, что в городе живет одна большая, тесно сплоченная и дружная семья.

Однако отчаяние во мне нарастало. Я-то знал, что происходит на самом деле. В город извне продолжало литься мутным потоком добро. Отвратительное, навязанное людям силой, чреватое тяжкими последствиями в самом скором будущем добро… В одиночку с ним было бесполезно бороться, а союзников у меня больше не было и, скорее всего, никогда уже не будет. Я был обречен на поражение в этой борьбе.

И тогда я решил сделать то, что не раз мне приходило в голову и что раньше я никогда бы не сделал.

Мне оставался только один выход. И пусть это было предательством всех этих одураченных людей и своего рода капитуляцией перед своими могущественными врагами, другого выбора в тот момент я сделать не мог.

Я остановил такси и попросил отвезти меня на вокзал. Водитель –немолодой, но в пестрой рубашке на голое тело, мужчина – участливо сообщил, что в связи с Карнавалом движение поездов приостановлено и что ближайший экспресс из Интервиля отправится не раньше, чем завтра в полдень.

– Но, если вам очень нужно, я могу довезти вас до ближайшей посадочной станции Транс-европейской магистрали, – торопливо добавил он. – Тут езды часа три, не больше. Все равно работы в городе сегодня мало. Все предпочитают передвигаться на своих двоих…

– Сколько это будет стоить? – спросил я.

Он раздвинул толстые губы в укоризненной улыбке.

– Вы что, с луны свалились? Разве вы не знаете, что решением мэрии сегодня все услуги предоставляются бесплатно?

– Бесплатного в мире ничего не бывает, – проворчал я, садясь в машину. – За все приходится потом платить втридорога.

Осторожно ведя машину по улицам, переполненным гуляющим народом, водитель стал многословно убеждать меня, насколько я не прав в своем пессимизме, но я его почти не слушал. Некоторое время я еще смотрел на мелькающие мимо здания и людские толпы, потом провалился в забытье.

Очнулся я, когда машина неслась по междугородному шоссе, залитому ярким светом. Город остался позади, но и сюда еще доносились обрывки музыки и приглушенное пуканье фейерверка.

Справа от шоссе тянулась энерготрасса. Вереница высоких башенок из прочного титанового сплава уходила за горизонт, и казалось, что это стоят, окаменев от высокого напряжения, сказочные великаны, которые передают друг другу длинными руками толстых кабелей невидимую эстафетную палочку.

Нога затекла, и я завозился на сиденье, чтобы переменить позу. В бок уперлось что-то жесткое, и я вспомнил, что за пазухой у меня спрятан атомайзер. Сознание мое осветилось вспышкой внезапного озарения.

– Остановите машину, – попросил я водителя.

Таксист недоверчиво покосился на меня.