Гвардейцы в воздухе

      Самолет быстро терял высоту. Прыгать с парашютом - малая высота. Да и некуда. Под самолетом земля, занятая врагом. Баевский испытал тревожное для летчика ощущение внезапно наступившей непривычной тишины - совсем отказал мотор. Винт замер. Тогда он протянул руку к пожарному крану и перекрыл доступ бензина.
      - Кальсин! - услышал Петр знакомый голос в наушниках. - У меня подбит мотор. Иду на вынужденную, прикрывай.
      Огонь от пылающего мотора уже в кабине. Он добирается до ног, горят меховые унты, тлеют меховые брюки. Языки пламени лижут шею, подбородок. Едкий дым с воздухом втягивается легкими, затрудняя дыхание.
      Напрягая волю, летчик приложил все умение, чтобы как-нибудь добраться до местности, пригодной для посадки. Быстро осмотрелся вокруг. Рядом с аэродромом дымят обломки "рамы". Шасси выпускать нельзя.
      С трудом выровнив истребитель, Баевский сажает горящую машину с убранными шасси на фюзеляж рядом с вражеским аэродромом, километрах в восьмидесяти за линией фронта.
      От соприкосновения раскаленного мотора со снегом и сырой землей поднялся столб пара. И дым и пар закрыли перед летчиком небо. Освободившись от привязных ремней и лямок парашюта, он почти ощупью живым факелом покинул кабину. Тут же метнулся в сторону от самолета. Вот-вот начнут рваться снаряды и бензобаки.
      Горят брюки, куртка. Летчик отбежал в сторону и стал быстро размахивать руками, прихлопывая себя по бокам, груди и ногам, пытаясь погасить пламя. Убедившись, что пламя ему не потушить, Баевский сбросил их, остался в одной гимнастерке и шерстяных носках. От холода побежали мурашки по спине.
      "Бежать надо от аэродрома противника", - сверлила мозг одна мысль.
      Находящийся в воздухе Кальсин видел, как сел горящий самолет, как из него выскочил Баевский.
      Распластав крылья, "ястребок" лежал на пахоте. Окутанный густым темным дымом невдалеке догорал сбитый "Фокке-Вульф-189". К горящим самолетам уже бежали люди.
      Как спасти командира?
      Советские летчики не оставляют друга в беде. Решение созрело быстро. Кальсин сделал над полем крутой вираж, выискивая место для посадки. Вначале зашел поперек борозд. Баевский тут же замахал шлемофоном - нельзя, мол, уходи, скапотируешь. Это понял и сам Кальсин, успевший разглядеть крупные отвалы земли. Развернулся он, по дыму определил направление ветра и стал заходить на посадку. В первый раз промазал. Площадка была слишком мала для Ла-5. Пришлось выполнить второй заход.
      Бьют вражеские зенитки. Кальсин понимает, что посадка на пахоту опасна. Только бы не поломать шасси, так рассчитать, чтобы сесть поближе к самолету командира. Он осторожно подвел машину к земле. Мгновение - и "лавочкин", запрыгав на неровностях, резко затормаживаясь в вязком грунте, остановился. Откинув фонарь кабины, Кальсин отчаянно замахал командиру рукой. Тот подбежал.
      Оба прекрасно понимали всю сложность обстановки. Трудно было сесть, но как взлететь с человеком на борту одноместного истребителя? С мягкого грунта? А тут еще впереди паутина высоковольтных электрических проводов. Кальсин оглянулся. Совсем уже близко бегущие к ним люди. Сомнения нет, это немецкие солдаты, Они размахивают автоматами, стреляют по самолету. Медлить нельзя.
      - Давай быстрей сюда! - позвал Кальсин,
      - Куда? - не понял Баевский.
      - Сюда! - и показал за спину.
      Командир втиснулся в кабину, между бронеспинкой и спиной пригнувшегося Петра. Мотор ревет на полных оборотах. Самолет поднимает хвост, но с места не трогается. Винт погнут, машину трясет. А впереди небольшой ров - значит взлетать придется в обратном направлении.
      Надо развернуть машину на 180 градусов.
      Баевский выскочил из кабины, бросился к хвосту, подхватил стабилизатор, малость приподнял хвост и развернул самолет в нужном направлении. Откуда и сила взялась.
      - Садись, - крикнул Кальсин, показывая на фюзеляж.
      - Вот чудак, - обругал себя Баевский. - Совсем забыл о люке. Сюда же техники ставят аккумулятор.
      Тугой замок люка обычно открывают с помощью отвертки. Он открыл его ногтями, только кровь брызнула. А теперь голову в люк. Руками взялся изнутри за шпангоуты фюзеляжа, ногами уперся в снег и попытался раскачать самолет.
      Совсем рядом огромной силы взрыв. Это раскаленные огнем бензобаки машины Баевского. Кальсин смахнул рукавом пот со лба. Выпустил посадочные щитки и, послав сектор газа вперед до отказа, энергичными движениями руля поворота помог раскачать самолет. Мотор взревел да самой высокой ноты.
      Самолет потянуло было на нос, затем он тронулся с места, и, как бы радуясь тому, что наконец-то есть возможность вырваться из плена, начал разбег. Меняя направление, он бежал по неровной, покрытой снегом вперемежку с вязким черноземом площадке, не в силах оторваться, каждую секунду готовый сбить шасси и скапотировать. Но, видно, не для того совершил Кальсин эту посадку, чтобы не взлететь. Высокое летное мастерство помогло сделать, казалось, невозможное - одноместный истребитель с двумя летчиками на борту на глазах ошалевших фашистов оторвался от земли, каким-то чудом перемахнул через провода и на бреющем полете скрылся.
      На аэродроме с нетерпением ждали возвращение летчиков. Горючее уже на исходе, а самолетов-то нет. Погода все хуже. Где же пара? Что могло случиться? Однополчане то и дело, словно сговорившись, нетерпеливо поглядывали на часы.
      Из штабной землянки вышел Зайцев. С трудом скрывая волнение, он напряженно смотрел в ту сторону, откуда должны были появиться истребители. Их не было.
      Но вот послышался и с каждой секундой стал нарастать знакомый густой металлический рокот мотора. Ровный, без тяжелых переливов. По ритму его работы и звуку можно было безошибочно определить, что летел Ла-5. Кто-то обрадованно воскликнул:
      - Идут!
      Чуть выше горизонта обозначилась точка. Быстро увеличиваясь, она приобрела знакомые контуры самолета.
      - Один вернулся... - тихо произнес начальник штаба гвардии подполковник Калашников.
      - Кажется, Кальсин, - высказал предположение старший инженер.
      - Так и есть, он, - подтвердил гвардии майор Лавейкин, ставший заместителем командира полка.
      Огромный номер на фюзеляже убедил ожидавших, что это действительно самолет Петра Кальсина. Тревожное чувство охватило всех, кто находился на земле. Где же Баевский? Неужели погиб? Люди помрачнели, притихли.
      Истребитель сел и подрулил на стоянку. Люди побежали к нему. Мотор выключен, шум замер. Кальсин открыл фонарь, привычным движением расстегнул и откинул назад плечевые ремни, подтянулся на руках и спрыгнул с плоскости.
      Вездесущие техники оказались рядом раньше всех. Кто-то из них оповестил:
      - Баевский здесь!
      - Баевский спасен! Баевский жив! - пронеслись по стоянке ликующие возгласы.
      Обгоревшего летчика бережно вытащили из фюзеляжа и положили на носилки. Прямо с аэродрома отправили в госпиталь. А Кальсина похлопывали по плечу, тискали в крепких объятиях. Затем подхватили. И вновь отважный летчик очутился в воздухе, но теперь подбрасываемый боевыми товарищами.
      - Не надо, братцы! Что вы делаете? - отбивался он. Его не отпускали. Так на руках и донесли до землянки.
      Потом во всех полках дивизии были проведены митинги под лозунгом: "Воевать так, как воюет Кальсин!"
      Командующий войсками 3-го Украинского фронта генерал армии Р. Я. Малиновский издал по фронту специальный приказ.
      "...Отмечая блестящий подвиг летчика гвардейского истребительного авиационного полка гвардии лейтенанта Кальсина П. Т. и образцы мужества, отвагу, хладнокровие гвардии старшего лейтенанта Баевского Г. А., самоотверженно выполнивших свой долг перед Родиной, приказываю:
      1. За мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками при выполнении боевого задания наградить орденом Красного Знамени:
      - гвардии лейтенанта Кальсина Петра Терентьевича,
      - гвардии старшего лейтенанта Баевского Георгия Артуровича.
      2. Учитывая, что гвардии лейтенант Кальсин лично сбил 16 самолетов противника, командующему 17-й воздушной армии представить материал на присвоение Кальсину П. Т. звания Героя Советского Союза.
      3. Приказ объявить всему личному составу частей фронта".
      В этот же день вечером однополчане собрались на товарищеский ужин. Командир дивизии, приветствуя героя, преподнес ему именной торт. Участники самодеятельности исполнили в его честь несколько фронтовых лирических песен, прочитали стихи.
      Вскоре Кальсин получил письмо от отца Баевского. Тот писал:
      "...Я, отец вашего товарища Георгия Баевского, услышав по радио и прочитав в газетах о ваших схватках с фашистскими стервятниками, желаю вам доброго здоровья и дальнейших боевых успехов. Бейте гадов и непременно живите, помня, что умереть легче всего, а вот жить и уничтожать врага много труднее. За спасение сына приношу вам искреннюю отцовскую благодарность. Героизм и мужество личного состава вашего полка свидетельствуют о том, что никакие хитрости врага не застигнут наших соколов врасплох и что любое задание советского командования вами будет выполнено только на отлично. Жму руку вам, бесстрашному советскому соколу, и желаю дальнейших боевых успехов во славу нашей любимой Родины...".
      Не пришлось Петру Кальсину отпраздновать День Победы. 20 декабря он вылетел в составе четырех Ла-5 на свободную "охоту" в район Шолохово Чкалово - Никополь. Юго-восточнее Шолохово Кальсин и Васильев зажгли на земле самолет Ю-52, производивший заправку горючим, а Макаренко сбил одного ФВ-190. По дороге Никополь - Алексеевка подпалили четыре грузовых автомашины, разбили несколько повозок.
      При возвращении наших летчиков пытались атаковать четыре Ме-109. Гвардии майор Лавейкин и его ведомые резко развернули свои машины, однако "мессершмитты" боя не приняли, стали уходить в юго-западном направлении.
      Кальсин не мог спокойно смотреть на уходящего врага. Прибавив скорость, один бросился его преследовать. В считанные секунды Ла-5 скрылся в темно-серой облачности. Когда все самолеты возвратились на аэродром, стоянка летчика Кальсина осталась незанятой. Долго ждали его. Но самолет так и не появился.
      "Кальсин не вернулся" - эта печальная весть быстро разнеслась по полку. Только восемь дней назад бесстрашный воин-патриот совершил подвиг. И вот его нет. В столовой стояла гнетущая тишина. Не слышно было обычных шуток и громких возгласов.
      А может, он не погиб? Сколько раз ему приходилось уходить от смерти! Но пустое место за дощатым столом снова и снова напоминало о случившемся.
      А Георгий Баевский, которому Петр Кальсин спас жизнь, дал слово жестоко отомстить врагу за гибель друга. Слово свое он сдержал.
      Указом Президиума Верховного Совета СССР от 4 февраля 1944 года гвардии старшему лейтенанту Баевскому Георгию Артуровичу и гвардии лейтенанту Глинкину Сергею Григорьевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда. Из штаба фронта отважным героям пришла телефонограмма.
      "Военный совет фронта поздравляет вас с высокой правительственной наградой - присвоением звания Героя Советского Союза. Желаем успеха в дальнейшей боевой работе по окончательному разгрому немецких захватчиков.
      Малиновский, Желтов, Лаек."
      Весна на Украине в 1944 году пришла раньше обычного. Уже к концу января начал таять снег. Часто лили дожди, реки выступили из берегов. Проселочные дороги стали непроезжими, многие полевые аэродромы пришли в негодность.
      В феврале полк участвовал в разгроме крупных группировок гитлеровцев в районе Никополя - Кривой Рог.
      Несмотря на сильную распутицу, наступление главных сил фронта развивалось высокими темпами. Закончилось оно выходом наших войск в район Апостолово, где находилась главная база снабжения 6-й немецкой армии. Войска Никопольского плацдарма фашистов были поставлены в крайне тяжелое положение. Мощным танковым кулаком, обрушившимся на немецкие укрепления, и одновременно ударом нашей авиации и артиллерии оборона противника была разорвана и смята. Так были освобождены важные в экономическом отношении города Никополь и Кривой Рог.
      "Комсомолец Дальстроя".
      В полк прибыло пополнение из Борисоглебского летного училища имени В. П. Чкалова. Крепкие, сильные ребята.
      Прошло совсем немного времени, и фамилии молодых летчиков стали появляться в журнале боевых действий полка. Командир и комиссар были довольны тем, что пополнение быстро вступило в пору боевой зрелости.
      Вскоре на одном из фронтовых аэродромов по поручению Центрального Комитета Ленинского комсомола секретарь Днепропетровского обкома ЛКСМУ товарищ Остапец от имени комсомольцев-дальневосточников вручил летчикам Героя Советского Союза гвардии старшего лейтенанта Попкова эскадрилью боевых самолетов, приобретенную на личные сбережения.
      В час дня весь личный состав полка построился на аэродроме. Перед строем пронесли гвардейское знамя и установили на правом фланге. Поблескивая свежей краской, на краю аэродрома стояли новенькие "лавочкины", на фюзеляжах которых большими буквами было написано "Комсомолец Дальстроя". На торжество прибыли командир корпуса Аладинский, командир дивизии Осадчий, начальник политотдела дивизии Россохин и гости от братских 106-го и 107-го гвардейских авиаполков.
      Четко раздаются слова начальника штаба Калашникова, рапортующего о готовности полка к приему самолетов. Командир корпуса здоровается с полком. Обращаясь к личному составу, он говорит:
      - Сегодня по поручению ЦК ВЛКСМ вашему полку вручается эскадрилья боевых самолетов "Комсомолец Дальстроя". Надеюсь, что это высокое доверие комсомола и командования вы оправдаете с честью, будете громить и уничтожать на этих грозных самолетах ненавистного врага, как ваш командир дважды Герой Советского Союза Зайцев и славная семья героев вашего полка.
      Генерал закончил свое выступление приветствием в честь Ленинского комсомола.
      Остапец от имени ЦК ВЛКСМ, комсомольцев Дальстроя, комсомольцев и молодежи Днепропетровщины горячо приветствовал всех и рассказал о самоотверженной работе молодежи в тылу страны. Высоко оценив боевые успехи полка, благодарил летчиков-гвардейцев, весь личный состав за освобождение советской Украины.
      После его выступления знамя внесли на середину строя. Начальник штаба полка стал поочередно вызывать командиров экипажей для вручения самолетов. Один за другим к столу подходили летчики и, расписавшись в получении самолета "Комсомолец Дальстроя", принимали из рук секретаря обкома формуляры. Они заверили командование и комсомольцев Дальстроя, что будут еще лучше воевать.
      Орденоносец Константин Евстратов заявил: "Летая на своем самолете, буду драться, как Попков и Глинкин, как дрались за Запорожье, Днепропетровск и Кривой Рог".
      У всех были те же мысли. У всех одно желание - ответить комсомолу новыми победами над фашистскими летчиками. Капитан Жданов сказал: "Самолеты комсомольцев дальневосточников вручены гвардейцам в надежные руки". Свое выступление он закончил словами: "Смерть немецким оккупантам!"
      После выступления начальник политотдела дивизии передал секретарю обкома письмо личного состава полка на имя комсомольцев Дальстроя.
      Митинг закрыл генерал Аладинский, заверив делегацию, что доверие Ленинского комсомола будет оправдано в боях за Родину.
      Как радовались летчики, получившие самолеты! Сиял и командир эскадрильи - большая честь летать на этих машинах.
      В боях на правом берегу Днепра командир первой эскадрильи Виталий Попков увеличил личный боевой счет до тридцати сбитых фашистских самолетов. Отмечая это, фронтовая газета писала:
      Слава тебе, герой воздушных баталий,
      Наш бесстрашный истребитель Попков Виталий!
      Тридцатый сбитый фашистский самолет 
      Вот его мести грозный счет!
      Во время войны Алексей Толстой сделал такую запись: "В воздушном бою нет шаблона. Каждый бой - новый, каждый бой - искусство". Эти слова как нельзя лучше характеризуют стиль отважного летчика-истребителя Виталия Попкова.
      ...В первой эскадрильи случилось непредвиденное - нелепо погиб летчик Владимир Барабанов.
      Тяжелая боевая работа научила наших людей ценить своих товарищей. Даже победа в бою, если она достигалась гибелью однополчанина, не приносила удовлетворения.
      Тем более случайная потеря летчика, сбившего одиннадцать самолетов врага, особенно непростительна.
      Тяжелее всех было командиру эскадрильи. Он считал, что здесь в какой-то степени есть и его вина. Попков не искал оправданий. Значит, что-то было упущено в обучении, и это "что-то" привело к гибели боевого друга.
      Сейчас он думал о судьбе оставшихся и, в частности, о судьбе "отвергнутого" летчика Евгения Сорокина. Судьбу Сорокина, истребителя с хорошими задатками, решал сейчас он. Его слово командиру полка определяло, останется Сорокин летчиком или уже никогда больше не поднимется в воздух. Попков знал, как трудно заставить себя в этих случаях принять правильное, объективное решение. И он принял его - взял Сорокина к себе ведомым.
      Доверие командира тот оправдал с честью. Со временем пришло и признание. Он стал уважаемым членом боевой семьи гвардейцев. В воздушных боях Сорокин сбил семь вражеских самолетов, стал старшим лейтенантом, кавалером трех боевых орденов.
      5 апреля 1944 года Василия Александровича Зайцева назначили заместителем командира дивизии.
      С грустью провожали однополчане любимого командира.
      Перед тем, как расстаться, собрались в последний раз вместе, вспомнили Ивана Сытова, Петра Кальсина. Много было пройдено фронтовых дорог. Все дальше и дальше шла наша армия.
      - За встречу в Берлине! - улыбнулся Зайцев и поднял над столом жестяную кружку.
      Перед тем, как ему уехать, все, по старому русскому обычаю, присели на дорожку. Он поднялся первым.
      - Ну...
      И не договорил, вышел из землянки прямой, высокий.
      10 апреля 1944 года врага изгнали из Одессы. Освобождена жемчужина южной Украины, важный промышленный район страны, крупный порт на Черном море. Полк перелетел на аэродром, расположенный в районе железнодорожного узла Раздельная. Отсюда производили боевые вылеты за Днестр.
      Впервые под Одессой летчикам пришлось выполнять необычные полеты. В тылу наши саперы специально построили и оборудовали учебные полигоны и опорные пункты по типу тех, что были у противника. Там наземные части днем и ночью учились штурмовать укрепленные позиции неприятеля, вести наступательный бой применительно к обстановке предстоящего сражения. Там же отрабатывалось взаимодействие стрелковых подразделений между собой с другими родами войск, в том числе с авиацией. Над полигоном непрерывно "висели" штурмовики, и вместе с ними работали наши истребители. Авиация и наземные войска готовились к наступательным боям.
      Большим праздником было 25 мая 1944 года, день, когда исполнилась четвертая годовщина образования полка. Пришла приветственная телефонограмма от командования авиакорпуса и дивизии. Вечером после напряженного боевого дня личный состав собрался на торжественное собрание. Внесли гвардейское знамя. Прозвучала команда "вольно". Все сели. Стало тихо. Только грозный гул артиллерии слышался в зале - фронт был совсем близко.
      В июне на нашем участке стало потише. Полк перешел к выполнению полетов на свободную "охоту". На рушал железнодорожные и автомобильные перевозки, производил разведку, выявлял важные цели для себя и для работы штурмовиков.
      8 июля под вечер из штаба дивизии получили информацию о том, что на станции Кайнари разгружаются два железнодорожных эшелона. В разведку направились летчики Попков и Полетаев. В случае чего они должны были вызвать по радио звено истребителей, находившихся в готовности номер один с подвешенными бомбами.
      Попков пересек линию фронта на высоте 2000 метров. Впереди показалась станция Кайнари. На ее путях стояло четыре железнодорожных состава с крытыми вагонами и цистернами. Без паровозов. Те стояли под парами на южной стороне станции. Спикировав до восьмисот метров, пара истребителей сбросила четыре стокилограммовые бомбы на составы, затем двумя заходами штурмовала паровозы.
      - Выходите, работа есть! - передал по радио Попков, возвращаясь на свой аэродром.
      С аэродрома вылетела четверка "лавочкиных", ведомая Глинкиным, Курочкиным, Мастерковым и Филипповым. Глинкин принял решение зайти к станции с юга, чтобы лучше осмотреть оттуда участки железной дороги. Как оказалось, не напрасно. Он обнаружил железнодорожный эшелон с паровозами в голове и в хвосте. Сразу же по радио передал команду на штурмовку.
      Сброшенными бомбами - "сотками" - Глинкин и Курочкин разбили четыре вагона, в которых, судя по характеру взрыва, находились боеприпасы. Затем, зайдя по ходу движения эшелона под углом десять - пятнадцать градусов, первыми же очередями повредили паровоз. Пара Мастеркова с высоты пятисот метров бомбила и штурмовала второй эшелон. Вскоре к ней на помощь пришла и пара Глинкина. Эшелон противника как раз шел на подъем, и наши истребители штурмовали его с бреющего полета.
      Паровоз встал, окутанный паром. Из вагонов выскакивали немецкие солдаты и в панике разбегались кто куда.
      Собрав звено, Глинкин направился домой. Не доходя станции Злоть, он заметил вражеский эшелон примерно из сорока вагонов. Снова атака всей четверкой, и снова загорелись две нефтеналивные цистерны.
      Боевой вылет был последним...
      26 июня 1944 года на аэродром не вернулись два Алексея из третьей эскадрильи: гвардии старший лейтенант Ворончук и его ведомый гвардии лейтенант Федирко.
      Полк базировался севернее станции Раздельная, около деревни Наливайко. Утро не предвещало ничего плохого. Командир звена Алексей Ворончук до выполнения боевого задания в паре с лейтенантом Александром Трутневым, летчиком нового пополнения, недалеко от аэродрома провел учебный воздушный бой.
      Тридцать минут они дрались с переменным успехом. Но стоило только Ворончуку преднамеренно допустить в технике пилотирования небольшую ошибку, как Трутнев удачно атаковал. Машина командира звена оказалась в прицеле молодого лейтенанта.
      Ворончук предпринимал отчаянные попытки "вырваться" из-под "обстрела", но все его усилия были тщетны.
      Трутнев умело повторил все сложнейшие эволюции, все фигуры, которые выполнял самолет командира звена. Оторваться от наседавшего лейтенанта так и не удалось. Сообщив по радио об окончании "боя", оба летчика посадили свои машины на аэродром, зарулили на стоянки.
      Первыми, кто поздравил Трутнева с "победой", были техники и специалисты его экипажа: Гайваронский, Фомин, Стародубцев и Синюхин.
      Вскоре Александра Трутнева наградили первым боевым орденом.
      Подошло время второго завтрака. Подталкивая друг друга, с шутками, летчики ввалились в землянку, где в белых передниках официантки из БАО хлопотливо раскладывали привезенный на машине завтрак.
      Запищал зуммер полевого телефона. В трубке голос начальника штаба полка Калашникова:
      - Товарищ Ворончук!
      - Слушаю вас, товарищ гвардии подполковник.
      - Есть задание. Возьмите карту.
      Пришлось отложить в сторону бифштекс, проворно снять висевший на гвозде обтесанного столба планшет и поднести его к столу, на котором стоял телефон.
      - Двумя Ла-пять с подвешанными на каждом самолете двумя "сотками" надо произвести разведку боем. Противник усилил железнодорожные перевозки по маршруту Бессарабовка - Кайнари. Нашли на карте?
      - Да, - ответил Ворончук. Район полета он знал хорошо, эти населенные пункты тоже были знакомы ему.
      - После Кайнари загляните в Каушаны. Ведущим пойдете вы, а ведомого подберите по своему усмотрению. Задание ответственное. Вылет по готовности, но не позднее одиннадцати ноль-ноль. Все ясно?
      - Все.
      И летчик повторил задание, детализируя технику его выполнения по этапам. Во многом выполнение его походило на полет эскадрильи, проведенной тремя днями раньше, на штурмовку станции Кайнари.
      - Возражений нет? Готовьтесь. - На другом конце провода послышался протяжный гудок отбоя.
      Войска 3-го Украинского фронта готовились к летнему наступлению, поэтому полку все чаще ставились боевые задания по разведке боем железнодорожных и шоссейных перевозок противника.
      Ворончук посмотрел на часы. На подготовку оставалось двадцать минут.
      Кого взять с собой? Он остановился на старшем летчике звена гвардии лейтенанте Алексее Федирко.
      Три дня назад при штурмовке важного железнодорожного узла Кайнари, когда Ворончук возглавлял восьмерку Ла-5, Федирко заслуженно был отмечен на разборе полета.
      И перед глазами пронеслись, словно кадры кино, фрагменты предыдущего полета.
      ...Высота 6000 метров. Восьмерка Ла-5 - у каждого под крыльями по две стокилограммовые фугасные бомбы - движется к цели. Впереди показались Кайнари - крупный населенный пункт, а вот и станция. Она забита железнодорожными составами с танками, орудиями, машинами.
      - Атакуем, - передает команду по радио Ворончук и тут же переводит машину в пикирование. То же самое делает его ведомый Федирко, затем вторая, третья и четвертая пары. Скорость быстро нарастает. Ведущий группы немного доворачивает самолет вправо. Теперь нос его машины направлен в середину скопления эшелонов. Пора!
      Он тянет ручку управления на себя. Сразу же инерционные силы прижимают его к бронеспинке. Легкое нажатие на электрическую кнопку сброса, и бомбы летят вниз. Освободившись от груза, машина резко идет в набор высоты. Его маневр повторяют ведомые.
      Надо оглядеться. Убедиться, что все летчики сбросили бомбы. Через несколько десятков секунд следуют сильные взрывы - в небе обломки, земля и клубы черного дыма. Теперь снова вниз. За ним неотступно следуют его ведомые. "Молодец Федирко", - думает Ворончук.
      Прикрывая друг друга, пара за парой поливают свинцовым огнем пушек составы, паровозы, заметавшихся фашистов. Не обращая внимания на сильный зенитный заслон, производят пять заходов. Пора уходить домой. Команда "Сбор"!
      А на земле продолжаются взрывы вагонов с боеприпасами, техникой и живой силой противника. Огненное пламя охватывает по крайней мере три из шести составов с паровозами. Стволы вражеских зениток раскалены докрасна.
      Позже пара истребителей-разведчиков засняла на пленку результаты работы. Все шестнадцать стокилограммовых бомб, сброшенные прицельно, точно легли в цель. Да плюс пять штурмовых заходов всей группы.
      ...А теперь этот вылет.
      - Полет будет выполнен так же, как при штурмовке станции Кайнари. Ведь он был удачным, не правда ли?
      - Еще бы, - засмеялся Федирко, заправляя в планшет новую полетную карту.
      - По самолетам.
      Запустив и прогрев моторы, парой порулили на старт. Ворончук передал по радио своему ведомому:
      - Взлетаем!
      Не думали оба Алексея, что это будет их последний боевой вылет. Два тяжело нагруженные бомбами Ла-5 с набором высоты летели в сторону Днестровского лимана. Пересекли устье Днестра, довернули вправо, взяли курс на станцию Бёссарабовка. Здесь летчики насчитали два эшелона с крытыми вагонами и нефтеналивными цистернами.
      Все шло хорошо. Аэродром поддерживал с самолетами устойчивую связь. В динамике раздавались команды Ворончука: "Пошли, Леша! Видишь знакомые Кайнари, там железнодорожные составы. Кинем туда свои "сотки"! Так, а теперь на бреющий... Дадим дыму тому составу... Так ему... А-а-а, черт!.."
      И тут радиосвязь с ними прекратилась.
      Прошло несколько томительных минут. В динамике снова голос Ворончука:
      - Леша! Мотор сдал, иду на вынужденную, выручай! - И опять нет связи.
      Позже стали известны подробности этого полета.
      Сброшенные летчиками четыре "сотки" попали в скопление железнодорожных составов. Сила одного взрыва была так велика, что ее волной подбросило Ла-5. Летчики с трудом удержали машины в горизонтальном полете. Стали штурмовать составы огнем своих пушек. При очередном заходе для атаки плотный шквал спаренных "эрликонов", установленных на передней платформе эшелона, повредил мотор машины Ворончука. Тут же за самолетом потянулся черный след дыма, появился запах горящего масла. Считая, видимо, что с ведущим кончено, фашисты перевели огонь на самолет ведомого.
      Ворончук попытался сбить пламя. Несколько раз бросал машину из стороны в сторону, стараясь придать ей скольжение, но сбить пламя не удалось. На смертельно раненном самолете потянул к линии фронта. Пролетел километров пятнадцать-двадцать. Мотор начал резко сбавлять обороты, тяга винта упала, а с ней стала гаснуть и скорость. Самолет пошел вниз. Справа какое-то селение, слева поле. Нос подбитого самолета направлен туда. И вот тут-то ведущий пары по радио попросил напарника выручить его. Ла-5 уже не садится, а буквально падает на поле. Ворончук осмотрелся. Кругом окопы. Он понял, что приземлился между второй и третьей позициями обороны противника. Вылез из кабины мигом и, не снимая парашюта, побежал в сторону.
      "А Федирко?" - мелькнула мысль. Тут же рядом появился Ла-5 ведомого. Мотор работал на малом газу.
      - Скорее, скорее! - замахал Федирко.
      Ворончук побежал к нему. А с противоположной стороны к самолету уже устремились два солдата с автоматами на груди.
      Ворончук одной рукой открыл крышку бокового люка, а второй выстрелил из пистолета по солдатам. Солдаты залегли, по-пластунски поползли к ним.
      Ворончук в фюзеляже, и тут же машина Федирко пошла на взлет. Дорога каждая секунда: со всех сторон гитлеровцы.
      Самолет бежал по увлажненной полоске молодого буряка. Ворончуку уже казалось, что они благополучно приземлятся на своем аэродроме. Но случилось иначе.
      Уже колеса самолета вот-вот должны были оторваться от земли, когда летчики почувствовали сильный удар. Машину, словно большим рычагом развернуло влево - подвернулась левая нога. В последний момент налетели на межевой столб.
      Так оба Алексея очутились в немецком плену.
      На мотоциклах их доставили в штаб.
      "Вот и отлетались! Фашистская неволя!" - эта мысль не давала покоя.
      - Господа офицеры, - заговорил гитлеровец на русском языке, - Вы должны быть счастливы, что война для вас кончилась. Мы вас отправим в глубокий тыл - в дом отдыха.
      Начались допросы. Фашисты шли на разные уловки, чтобы получить интересующие сведения. Гитлеровская контрразведка предлагала служить в немецкой авиации. Потом наших летчиков посадили в одиночные камеры. Опять начались допросы. Федирко говорили, что его ведущий согласился служить фюреру, Ворончуку заявляли то же самое про ведомого. Гвардейцы объявили голодовку. За неповиновение их перевели в карцер, а через несколько дней посадили в товарные вагоны и повезли на запад. Скитаясь из лагеря в лагерь, они очутились, наконец, в Кляйнкенигсберге.