Две дамы и король

Ты веришь, что так получится?

— Скажи, чем он лучше меня? — горячо обратился к ней Игорь, в голосе предупреждающе зазвенели оскорбленные нотки. — Чем?

Этот довод казался ему неотразимым.

Регина взглянула на Игоря и только усмехнулась, ничего не ответила. Вернее, ответила — про себя. «Он не лучше… Он был любимым, а ты уже нет. И вины твоей никакой, и заслуги никакой. Парадокс, но я тоже ни в чем не виновата… Не можешь с этим смириться? Тебе удобнее считать меня источником своего „несчастья“? Изображать из себя жертву „подлой измены“? Но ты же мужчина…Ты должен держать удар. Это не мой удар — удар судьбы. Что я могу поделать? А вот я, кажется, способна выдержать любой удар судьбы…» Она задумалась, не произнося ни слова. Игорь смотрел на нее удивленно, а Регина продолжала молчать. Внезапно подкрались воспоминания о Губине.

…Когда она последний раз его видела? Странно, но она не могла вспомнить. Несколько дней подряд после смерти Киры они провели не расставаясь.

В дни, предшествовавшие его убийству, они встречались редко. Были какие-то встречи, но мимолетные…

Или даже не встречи? Он присылал короткие смешные записочки — она находила их у себя в кабинете на столе. Что-то вроде: «Не вешай нос! Держи хвост пистолетом…» и прочую — если честно — бодряческую чепуху. Однажды обнаружила в кабинете присланный им ящик шампанского… Иногда на пару секунд он заворачивал в ее кабинет, они наспех, не насыщаясь, страстно целовались, но тут же отрывались друг от друга, и он исчезал за дверью. Регина знала, что он улаживает какие-то свои проблемы по бизнесу, что он целиком поглощен этим. Больше ничего не занимало его в ту неделю, и лучше было его не трогать. Она терпеливо ждала… Было ли предчувствие?

Нет, не было. Он был издерган, угрюм, погружен в себя, но ей это казалось естественным.

Ей нравилось смотреть, как он утром идет по коридору конторы — чуть сутулясь, полы плаща развеваются сзади, воротник почему-то всегда поднят, руки в карманах. Повернется к сопровождающим на ходу всем корпусом… Что-то мальчишеское, несерьезное и от этого обалденно пленительное сохранилось в нем до самой смерти. И голос. Низкий, мощный, хрипловатый — настоящий мужской. Сейчас какого мужика ни встретишь, какого диктора на телевидении ни послушаешь — не голоса, а все какой-то унисекс, бесполый придушенный жеманный фальцет…

Однажды ехали в его машине, они на заднем сиденье, а впереди шофер и Олег. Они специально сели далеко друг от друга — старались не демонстрировать свои чувства на людях. Губин украдкой положил свою руку на сиденье между ними — ладонью вверх — и слегка поманил ее пальцами. Она, также стараясь проделывать все незаметно, протянула свою руку навстречу… Они сцепили руки еле-еле, ненадежно, лишь кончиками пальцев. В этом хрупком дразнящем обрывающемся сцеплении было для нее гораздо больше прелести и чувственности, чем если бы они тесно сомкнули ладони, сильно прижали их сверху пальцами и ощущали бы каждым бугорком кожу другого. Они не смотрели друг на друга и не говорили ни слова. Должно быть, эта тишина в салоне автомобиля была такой густой и напряженной, что был момент, когда Олег вдруг обернулся с переднего сиденья и встревоженно посмотрел на них — все ли в порядке?

Они встретили его взгляд с невозмутимыми лицами — как школьники, честное слово! — и он, несколько озадаченный, снова повернулся и уставился на дорогу…

— Чем я могу тебе помочь? — проговорила наконец Регина, поднимая голову и устало глядя на Игоря. — Ну, разведись со мной. Это самое доступное средство.

Занозин и Карапетян никуда не спешили. По дороге зашли в пивную, поужинали, поглазели вместе с остальными любителями пива на футбол в высоко подвешенном над стойкой бара телевизоре… Хотелось дождаться конца матча, но, хотя спешки и не было, дело на вечер и даже на ночь все-таки было.

И они с сожалением покинули заведение.

И все же, когда подходили к знакомому подъезду, под воздействием светлого «Русского» пребывали в несколько расслабленном, благодушном настроении.

Движения их были замедленными, а мысли мирными. Перед тем, как позвонить в дверь, Занозин решительно взбодрился — сделал несколько махов руками, потряс головой, нахмурился и размял губы. Карапетян следил за его манипуляциями с сомнением. Повторять за шефом он не стал. Лишь для солидности сунул руку под мышку, на кобуру. Занозин же тем временем придал лицу сосредоточенное, внушающее доверие выражение — получилось плохо. Карапетян покосился на зверски-угрюмое лицо шефа и отошел на шаг. А то Валя, жена Щетинина, еще подумает, что они пришли собутыльничать…

Дверь открыла и вправду Валя.

— Добрый вечер, — заговорил Занозин, он решил, что «добрый вечер» у него прозвучит лучше, чем «здравствуйте». Валя смотрела растерянно. — Детей отослали?

Валя кивнула и сказала:

— А Коли нет.

— А где же он? — насторожился Вадим. — Я же звонил ему, говорил, чтобы детей куда-нибудь отвел и из дому ни ногой. Да и вы бы шли куда-нибудь от греха. Ничего страшного, но мало ли что…

— Да он у Санька решил переночевать — здесь, в соседнем подъезде. Говорит, так надежнее будет.

А ваш коллега тоже туда отправился буквально две минуты назад.

— Куда? — завопили хором Вадим с Карапетяном.

Объяснять, что никакого коллегу они сюда не присылали, было некогда. Валя прокричала адрес им вслед — двое оперов, не дожидаясь лифта, уже неслись вниз по лестнице. «Ах ты, блин, — думал Занозин. — По моим подсчетам, рано еще. Как же он успел?»

Неслись они как угорелые не зря — у квартиры Санька уже были слышны вопли и стрельба. Они ворвались через открытую дверь. Первое, что увидел Занозин, бежавший впереди, это летящую прямо ему в лоб чугунную сковородку. Уклониться он не успел, лишь успел чуть нагнуть голову, и сковородка приласкала его по касательной. Но и этого было вполне достаточно. «Я бы не сказал, что это больно, — подумал Занозин, привыкший анализировать собственные ощущения. — Я бы сказал, что это в высшей степени неприятно — получить сковородкой по голове…»

Последующие несколько мгновений он, оглушенный молодецким ударом, видел все как в тумане. В голове звенело.

В коридоре небольшой двухкомнатной квартирки Санька топталось, лягалось, размахивало руками и с шумом копошилось какое-то странное существо. Занозин наблюдал за ним, как в замедленной съемке, с каким-то его самого удивившим познавательным интересом. В следующем кадре существо как бы немного разделилось, и тут Вадим сообразил, что это мощная громкоголосая подруга Санька, уже знакомая ему Оксанка, вцепилась зубами в руку того, кого он принял первоначально за первую половину существа, — крупного мужика в черной, надвинутой на лицо шапочке с прорезями для глаз. В закушенной руке был зажат пистолет. Другая рука мужика была блокирована под мышкой девушки. Мужик со сползшей на глаза маске пихался, пытался отодрать, стряхнуть Оксанку, но та вела себя просто как бультерьер, который, как известно, умрет, но челюсти не разомкнет.

Коли с Саньком нигде не было видно.

Карапетян со своим «Макаровым» на изготовку плясал вокруг мужика с Оксанкой, опасаясь пускать в ход оружие, чтобы не попасть в невинную женщину, и кричал: «Оксана! Отползай! Дай выстрелить!» Подойти ближе и ввязаться в рукопашную Оксанки и киллера не было никакой возможности. Ствол в руке мужика, оттягиваемый к полу увесистым телом женщины, дергался — то подпрыгивал и направлялся в живот Карапетяну, то наклонялся вниз и брал на прицел его же колени. И живот, и колени было жалко, внутри у Карапетяна каждый раз холодело. Когда пуля отрикошетила у самых его ног, он подумал, что, пожалуй, с него хватит острых ощущений и пора с киллером что-то делать…

Когда подлый злоумышленник все-таки отодрал даму от себя и, отбросив ее к стене, уже с трудом (все-таки укус!) поднимал руку, чтобы окончательно обезвредить Оксанку, Карапетян поймал его на мушку.

Прогремел выстрел. Мужик охнул, качнулся и стал крениться на бок. Карапетян подскочил и выбил у него пистолет из рук — тот отлетел куда-то в сторону.

Мужик, держась обеими руками за правое бедро, оседал на пол. Из-под сползшей маски — глаз не видно, из одной дырки торчал нос, из другой мочка уха — были слышны невнятные ругательства, перемежаемые стонами.

— Больно-о-о! «Скорую» вызывайте, — хрипел раненый. Из-за забившейся в рот шапочки это звучало так: «Боно-о-о! „Скоую“ выыва-а-ате-е-е!»

Карапетян подошел к корчившемуся на полу мужику и стянул с него шапочку с прорезями. Дышал опер тяжело, все его тело болело, а руки еще дрожали от напряжения и только что пережитой опасности.

Саша постоял какое-то время, пытаясь отдышаться и успокоиться, пока раненый стонал на полу.

— Мужик, — обратился наконец Карапетян к нему, присев на корточки, громко, как к глухому. — Ты вообще кто?

Тот ничего не отвечал, лишь повел глазом и продолжал, гримасничая от боли, испускать стоны.

— Булыгин-старший, если не ошибаюсь, — вмешался в разговор бледный Занозин, прижимавший к шишке на лбу холодненькое — то ту самую чугунную сковородку, то свой «Макаров». — Похож на брательника. Слушай, а ты чего ему не скомандовал: «Руки вверх! Бросай оружие!»

— Разве не скомандовал? — удивился Карапетян, морща лоб и силясь вспомнить, как все было.

Тут из комнаты показалась перекошенная физиономия Коли — целого и невредимого.

— Как вы кстати, мужики. — заикаясь от пережитого чувства опасности, но радостно заговорил Коля. — Он бы нас тут, эта, всех уложил. Чуть ступил в дом, так сразу палить. Слава богу, ни разу не попал.

Я быстро за тумбочку спрятался, смотрю, Санек стоит как вкопанный, а тот палит во все стороны. Все мимо. Потом Санек медленно так, не торопясь, на пол стал укладываться — у меня аж глаза на лбу от ужаса… А тут на спасение Оксанка из кухни со сковородкой выскочила. Как даст ему, эта, поруке… Ха-ха-ха! Слушай, Вадим, между прочим, этот мужик похож на того, про которого вы спрашивали — ну, который у меня пил со своей «Лукойловкой». Похож, но не он.

Коля наклонил голову набок, разглядывая «не того», но очень похожего мужика. Санек, видимо, сильно впечатленный произошедшим, не произносил ни слова. Оксанка, стоя на коленках, ощупывала лежащего мил-дружка. «Сань, — жалобно ныла она, не обращая внимания на окружающих. — У тебя все в порядке? Цел? Нигде не болит?»

Раненый продолжал слабо материться и звать врача. Карапетян, спросив у Оксаны, где телефон, вызвал «Скорую».

— Скажи — все равно «Скорую» ждать, так хоть беседой время скоротаем, — обратился к Булыгину-старшему Занозин. — Зачем вы с братом все-таки Киру Губину убили? Сдается мне, ты тоже в этом замешан. Не зря же сюда с оружием притащился свидетеля убирать.

— Зачем, зачем? — корчась от боли, заговорил Булыгин-старший. — Узнала она меня. В приемной у Губина столкнулись. Смотрю, у нее в глазах что-то промелькнуло, лоб морщит, силится вспомнить… Я и понял, что все, кранты, вспомнила… Ну, мы и решили ее убрать. На Мишку бы никто не подумал, он как раз пропал… Нога немеет… Сволочи… «Скорую» вызовите…

— Да что же такое она вспомнила-то? — не понял Карапетян.

Булыгин не отвечал, только кряхтел. Вокруг раны на ноге расползалось по линолеуму пятно крови.

— Не нравится мне это, — проговорил слегка встревоженный Карапетян, глядя на блестящее ярко-красное пятно. — Оксан! У тебя бинт есть? Перевяжи раненого.

— Ага! — яростно отозвалась Оксанка, отвернув голову от Санька. — Он нас тут всех чуть не прикончил, а я ему буду раны промывать, трах-та-ра-рах!

Может, ему еще ноги помыть?

— Сука, — слабым голосом просипел Булыгин на полу. — Чего ноешь? Ведь не прикончил же…

— Потому что стрелок ты хреновый! — обрушилась на него подруга Санька. — А так бы оприходовал всех, паскуда, и не пикнул. На женщину набросился, трах-та-ра-рах! — Материлась Оксанка через слово. — Дайте я ему лучше по яйцам врежу, гаду этакому! Нету у меня бинта! Санек, выпей, легче станет, — снова занялась она спутником жизни.

Оксанка совала Саньку полстакана коньяку, за которым сходила до этого на кухню, и приговаривала как ребенку, будто кашкой кормила: «Вот так, потихонечку… Выпей». Платочком, смоченным в коньяке, она протирала Саньку виски. Наблюдавший за ней Карапетян лишь головой качал.

— Да оставь ты его, не маленький, сам коньяк вылакает, без твоей помощи. Трудно, что ли? Ты платок, что ли, какой принеси, — неуверенно предложил он.

— Щас, — продолжала бушевать Оксанка. — Стану я на эту сволочь свой платок переводить.

— Ладно, Оксан, — вступил Занозин. — Правда, хоть тряпку какую принеси. Кровищи вон сколько.

Оксанка с демонстративным неудовольствием поставила стакан на пол рядом с развалившимся Саньком, поднялась с колен и отправилась на кухню на поиски тряпки. Вконец обессилевший Булыгин, кажется, впал в забытье и не реагировал на суету вокруг себя. Когда Оксанка принесла кургузый кусок материи, стали спорить, как перевязывать — сделать ли жгут выше пулевого отверстия или наложить широкую повязку поверх него. Кое-как тряпку намотали — Булыгин лежал бледно-зеленый, осунувшийся.

— Черт, — нервно крикнул Занозин Саше. — Ты звонил в «Скорую»?

— Да уж двадцать минут как, — отозвался Карапетян.

— Звони еще!

«Глупо как, — думал Занозин. — Глупо. Глупо».

В тот же вечер им позвонили из «Скорой» и сообщили, что Булыгин Анатолий Николаевич скончался по дороге в больницу от потери крови — пуля Карапетяна порвала ему бедренную артерию. Донорскую кровь дать не успели — в карете «Скорой» не оказалось крови его группы, а когда добрались до стационара, было уже поздно. Не то чтобы было жаль этого придурка Булыгина — чего его жалеть… Получается, что получил по заслугам. Такому быку человека убить легче, чем чихнуть. Действительно ведь, шел убивать Щетинина, а там и всех, кто с ним вместе под руку попадется. Повезло, что вся компания осталась в живых, да и они с Карапетяном, кстати. Вины их в смерти Булыгина никакой — действовали правильно.

А все равно, жаль его. Пока ждали «Скорую», они с Карапетяном испереживались — ведь человек умирал, хоть и Булыгин! — и на появившихся врачей обрушились, словно были родственниками раненого.

Чего они так переживали, спрашивается? Если бы уложили его наповал, забыли бы в ту же секунду. А тут ранили… Булыгин дышал, мучился, жизнь уходила из него медленно, он лежал беспомощный и ждал спасения — представьте! — от них. Наблюдать за этим было невыносимо. Занозин испытывал душевный дискомфорт и раздражение от глупости произошедшего.

Его одолевала досада. И выстрел-то не смертельный — в ногу. Ну, не кретин этот Булыгин? Пошел зачем-то человека убивать (никак без этого не мог, дебил), «Скорая» опоздала, крови не оказалось…

И все, жизни конец. Был Булыгин-старший — нет Булыгина-старшего. Глупо. «И чего ты маешься? Сам покойник никогда такими мыслями не мучился, пари могу держать. Такая чушь никогда бы в его башку не залетела…»

А Булыгин-младший сидит под замком и до сих пор ничего не знает — надеется на брата. Такой же недоумок долбаный. Потому он и молчал на допросах, что надеялся — брат главного свидетеля уберет, старуху-вахтершу можно запутать или запугать, а вещдоки, глядишь, в ходе следствия куда-нибудь «испарятся» — пропадут, сгорят, перепутаются, будут обменяны… Редкость, что ли? Главное — не терять надежды, в России конца XX века нет ничего невозможного или невероятного. Время немереных возможностей для таких, как братья Булыгины.

Кстати, о вещдоках. Занозин взял в руки заключение экспертизы — на одной паре булыгинских перчаток были обнаружены волокна, идентичные тем, что имеются на накидке, в которую была одета в ночь убийства Кира Губина. А на куртке, той самой, выброшенной из окна — просто везение! — на нагрудном кармане в молнии застрял волос покойной. Обрывок волоса… Песенка Булыгина-младшего спета, пусть он хоть до смерти теперь рот не откроет.

Карапетян с утра отсутствовал: попал на долгожданную операцию «Атака» — стоит теперь на блокпосту на дороге или лазит вместе с гаишниками по ангарам, стоянкам и отстойникам, ползает под машинами, сверяет номера…

«Не иначе Карапетян, — подумал Вадим, когда раздался телефонный звонок. — Легок на помине».

И точно.

— Шеф! — раздался в трубке радостный вопль напарника. — Угадай, что я здесь обнаружил. Ни за что не догадаешься. Мы тут один отстойник на окраине вскрыли, а там — внедорожник «Мессаджеро» с сильно помятым передним крылом, номер на семерку начинается. Слесаря говорят, стоит уже полгода. Мы с гаишниками проверили через справочную — знаешь, кто хозяин? Булыгин Анатолий Николаевич! Спорить могу, это тот самый внедорожник, что Киру Губину в ее «Ауди» чуть насмерть не расплющил. Даже без проб краски! Образцы краски, помнишь, в деле о наезде остались, в архиве. Доказать их идентичность — проще простого! Ты понял теперь, что означали его слова: «Она меня узнала»? Или как он там сказал — ага: «Она меня вспомнила». Понял? Последнее звено в этой истории…

— Не скажи, — возразил Занозин. — Булыгин-старший пытался Губину убить еще полгода назад — это, пожалуй, ясно, я согласен. Но опять тот же идиотский вопрос — почему? Что это вдруг братья Булыгины свихнулись на хрупкой, никому не мешавшей женщине? Один раз убивают, другой… Больные они, что ли?

— А ты не думаешь, что первый раз ее пытались убить по ошибке? Сейчас уже трудно наверняка выяснить, но, может быть, в этом «Ауди» должен был ехать сам Губин? А он отдал машину жене. И стекла тонированные… Между прочим, я когда читал то дело, обратил внимание, что удар по «Ауди» пришелся на правое заднее кресло, а вовсе не на место водителя. Поэтому и Губина тогда жива осталась. Должен был ехать сам Губин с шофером, на первом месте пассажира рядом с водителем — Олег, сам магнат — сзади. Чем плоха версия? По-моему, это все объясняет.

— Возможно, — согласился Занозин. — Ты сегодня появишься или мне одному с Булыгиным разбираться?

— Шеф, как тебе не стыдно, — запел Карапетян. — Я и так уже сильно помог. Завтра появлюсь, пойду еще ребятам подсоблю. Наша служба и опасна, и трудна…

— Ну что, подозреваемый Булыгин, — начал Занозин, когда того привели к нему на допрос из изолятора. — Опознание мы проведем позже. Чистая формальность. У меня к вам остался всего один вопрос — каким образом вы выманили Киру Губину из квартиры Ивановых, когда позвонили ей по мобильнику в ночь убийства? Кем назвались?

Булыгин недоверчиво молчал, презрительно и одновременно чуть растерянно улыбаясь.

— У меня для вас плохие новости, Михаил Николаевич, — проговорил Занозин. — Это не следовательское иезуитство. Действительно, плохие. Вчера ваш старший брат скончался в «Скорой» от потери крови. При попытке убить свидетеля Щетинина — свидетеля по вашему, Михаил Николаевич, делу — он получил пулю в бедренную артерию. Врачи приехали слишком поздно.

Выражение лица Булыгина практически не изменилось — глаза смотрели все так же недоверчиво.

— Не верите? — сочувственно покачал головой Занозин. — Хотел бы я, чтобы это была шутка. Есть и еще одна новость — мелочь, конечно, по сравнению с первой, но все же… Завтра вам будет предъявлено обвинение в убийстве Киры Губиной. Доказательства — как на подбор. Помимо того, что вы уже знаете, на вашей куртке обнаружен волос убитой, а на перчатках волокна с ее накидки — той, в которой она была в ночь убийства. Вы и бывший боксер, кстати, вам с вашей весовой категорией женщину левой оглушить — что муху прихлопнуть… Молчите? Что ж, молчите, ваше право. Скажите без протокола, мне интересно: зачем вам это было нужно? Был у вас старший брат, успешный бизнес, партнер — старый друг, жена… — Занозин замялся, подбирая слово, — красавица, преданная вам до мозга костей… И что вас дернуло Губина убирать, жену его несчастную? Что вы получили взамен? Брат мертв, партнер мертв, бизнес уйдет к другим, жена… Жена, возможно, будет передачи носить лет пятнадцать. Вот счастье-то женщине… Зачем?

Наконец Булыгин издал какой-то утробный звук.

— Дурак ты, мент, или прикидываешься. Зачем?

Зачем? — передразнил он Занозина. — Что ты сопли тут размазываешь? Тебя послушать — так я исчадие ада, а Губин — весь в белом. Хороший парень — плохой парень, как в американском боевике, ха-ха! Вы всерьез думаете, что в российском бизнесе так — хорошие парни против плохих? Да ты знаешь, что он меня заказал? Меня! Что я, ждать должен был, когда меня киллер замочит? Да у нас счет на минуты шел — кто кого первым порешит. И везде так! Нет никаких «хороших парней»! Забудь, мент! Успешный бизнес… был успешный бизнес, да не мой он формально, а Серегин. А он меня ни за что не хотел отпускать. Что же, я всю жизнь напрасно горбатился, выходит? А Кира…

Я против нее ничего не имел. Под руку попалась.

Черт ее дернул тогда на этом «Ауди» ехать! Она Толика узнала бы и заложила… Ты подумал, что тогда было бы? Губин за нее всем нам головы бы пооткусывал. Да и догадался бы, что на него охота идет. Я же не знал, что скоро и без мочиловки смогу дело устроить.

Выбора не было.

— Так чем все-таки выманили? — настойчиво повторил вопрос Занозин.

— А, — неохотно пробурчал Булыгин. — Сказал, что на Губина было совершено покушение. Мол, он жив остался и прячется на квартире у друга — боится за свою безопасность. Просит ее приехать и ником) ничего не говорить — это, мол, опасно. А я, дескать. из охраны, буду ждать ее в подъезде внизу и провожу к Губину… Я боялся, она спросит, почему сам Губин не позвонил, но она даже не подумала — тут же бросилась вниз…

— Понятно. А вы, значит, в конце концов успели Губина раньше порешить, чем он вас, — уточнил Занозин.

— Э-э-э, не надо. К убийству Губина я отношения никакого не имею. Знать ничего не знаю. Не моя работа. Когда я из «морга» вернулся, мы с ним почти договорились. Не знаю, что случилось, кому он еще дорожку перебежал. Сами копайте.

«Копать будем, — думал Занозин. — Да вряд ли что-то накопаем — во всяком случае такое, что можно суду предъявить. Убийство Губина — это работа профессионала, не твой бестолковый брат, который даже свидетеля не смог убрать». Они с Карапетяном и без совета Булыгина давно нажали на своих информаторов, с ребятами из ГУБ О Па толковали — все говорило о том, что им не светит раскрыть эту заказуху, хотя в принципе было ясно, кто в убийстве Губина был заинтересован, к кому его бизнес перейдет.

Ходят слухи, что весь бывший губинский холдинг скоро перейдет под Изяславского. Вот вам и ответ.

И Булыгины, хоть младшенький сейчас и делает большие глаза, судя по всему, с Изяславским были связаны, собирались под него лечь, если уже не успели.

— Идите, подозреваемый, обратно в камеру, — сказал он напоследок Булыгину. — Думаю, мы сможем отпустить вас на похороны брата.

Занозин ожидал увидеть Регину подавленной, увядшей, замученной бессонницей и тоской — ведь всего два дня назад прошли похороны Губина, — но ошибся. Когда она открыла дверь, он, как и каждый раз, когда видел ее, подумал, что сочетание зеленых глаз и рыжих волос — совершенно убийственно. Кожа ее казалась почти прозрачной, а глаза на чуть осунувшемся лице — больше и глубже. Она была все такая же, прекрасно владела собой, и Занозин понял, что ему не представится случай — как он надеялся — утешать ее, опекать и проявлять заботу.

Она улыбнулась, приняв от него в подарок пакетик высококлассного кофе. Занозин немало помучился, выбирая, что ему принести в гости: цветы казались неуместными, бутылка — слишком вульгарной, шоколад — господи, Регина Никитина совершенно не сочеталась с каким-то пошлым шоколадом! Вообще-то он про себя называл свой визит не иначе как деловым и собирался рассказать Регине о ходе расследования убийства Губина. Правда, результатов толковых не было, но все же…

— По-моему, вам понравилась моя кухня, когда вы пришли сюда в первый раз, — обернулась она к нему, пока они шли по коридору, — поэтому идемте на кухню. К тому же будем считать, что вы не гость, а свой в доску. Разрешите без парада?

Регина накрывала на стол, наливала кофе, предлагала ему сахар и сливки. Занозин сидел на том самом приглянувшемся ему еще в первый раз уютном диване, покрытом клетчатым пледом, смотрел на нее и ломал голову — она что, «железная леди»? Чуть больше недели назад она лишилась любимого мужчины…

Какое-то прямо пугающее самообладание, опрокидывающее все его ожидания. Он внутренне поежился — лучше бы она была более простой, легко вычисляемой и понятной. «Дурак ты, — тут же отозвался внутренний голос. — Мало у тебя, что ли, было простых, легко вычисляемых и понятных? Зато такой не. было никогда…»

Занозин рассказывал об экспертизах, о том, что Олег хотя и лежит до сих пор в больнице, но чувствует себя лучше (Регина выразила желание посетить его, и Вадим обещал отвезти ее к нему в ближайшие дни), что шофера сначала подозревали в соучастии — такую он нес чушь и так неадекватно вел себя в первые часы после покушения, — но потом отпустили, продержали двое суток и выпустили, он оказался ни при чем… Опера уже не по одному кругу допросили всех в холдинге и сидевшего под замком Булыгина (ему уже предъявлено обвинение в убийстве Киры Губиной). Козлов и его сотрудники службы безопасности, хотя вроде бы от контактов не увиливают, но явно что-то недоговаривают. До сих пор неясно, к кому за два дня до смерти Губин ездил на Кутузовский проспект. Олег говорит, что Сергей Борисович не дал им никакой информации об этой встрече, сам он оставался внизу, но только что-то там было необычное — Губин вышел сам не свой. А Козлов со своими утверждает, что ничего не знают, что поднялись с Губиным в офис, но ожидали за дверью. Мол, Губин, когда сам уходил, попросил их еще на полчаса остаться — посмотреть, как и что. Видно, что врут как сивые мерины, а поделать ничего нельзя — у Губина не спросишь… Там располагается какая-то невразумительная посредническая фирма — чего общего было у ней с конторой Губина?..

— Вы не найдете его? — прервала Занозина Регина — непонятно, то ли спрашивает, то ли утверждает.

— Мы будем делать все, что в наших силах, но… — начал Занозин.

— ..но скорее всего не найдете, — закончила за него Регина, сказав это спокойно, рассеянно, как о чем-то само собой разумеющемся. — Вы знаете, я, наверное, должна чувствовать гнев или злобу к убийце, а я чувствую одно тягостное и бесполезное недоумение. Ведь этот киллер против Сергея ничего не имел, в общем-то, даже и не хотел его убивать, не испытывал к нему никаких отрицательных чувств, не мстил, не пытался таким образом завладеть большим наследством, убрать с дороги конкурента, не сводил счеты за предательство — словом, не руководствовался никакой понятной человеческой эмоцией или доступным для большинства обывателей разумным расчетом. Он просто делал свою работу. Для него Сергей не был человеком. Он был целью. Это так чудовищно, что я до сих пор не могу осмыслить. Я в тупике. Наверное, он даже с трудом вспомнит Сергея, если вы когда-нибудь его поймаете. Если и вспомнит что-нибудь — то скорее сумму сделки… Зачем такому предъявлять счеты? Это бессмысленно. Он практически ни при чем. Ведь он — просто механизм, запущенный какой-то другой рукой.

— Регина Евгеньевна, вы только что сказали, что для киллера Губин не был человеком. А вас послушать, получается, что для вас киллер — не человек, поэтому и винить его ни в чем нельзя. Не заблуждайтесь, убийца Губина прекрасно знал, что делал и зачем — за ту самую сумму, о которой вы упомянули.

Его никто не принуждал таким образом деньги зарабатывать, это сознательный выбор. И заявит он что-нибудь вроде: «Сделал — и сделал, что теперь о том толковать? Убитого не вернешь, так какой смысл меня судить?» Вы правы в том, что был, конечно, заказчик. Я так понимаю, для вас он и есть — настоящий убийца. Вы говорите, это чудовищно. Но самое чудовищное может открыться, когда выяснится, что и заказчик ничего по сути дела лично против Сергея Борисовича не имел и даже считал его неплохим мужиком. И единственное, что он, может быть, скажет нам в свое оправдание — «так карта легла, пришлось убрать…». Стечение обстоятельств. Губин, мол, мешал экономическому прогрессу, он стал поперек законов рынка и не желал этого понимать. И знаете, что он еще скажет? Не падайте в обморок, но он скажет: «Если бы этого не сделал я, это сделал бы кто-нибудь другой». Еще и на старика Дарвина все свалит — вспомнит теорию естественного отбора. И Смита с Рикардо, если образованный… Впрочем, наши пионеры рынка и без образования мимо своего кармана никому ничего не дадут пронести.

Регина рассказывала о том, что в холдинге полный разброд, никто не знает, что будет, после ареста Булыгина не знают уже, что и думать. Кажется, часть губинских контор умрет естественной смертью, а наиболее успешные проекты вроде «НЛВ» найдут другого хозяина — Сурнов продастся задорого и на том успокоится, в самостоятельное плавание он не рвется. Подомацкин ищет нового спонсора — он это не афиширует, но слухи все равно просочились… Сказала, что сама она подала Подомацкину заявление об увольнении и с той недели будет свободна как ветер.

Немного жалко, столько сил отдано этому издательству, десять лет там прослужила, но того, что было, там не будет уже никогда. Иллюзий, которые наполняли душу оптимизмом и энергией, ощущением, что все зависит только от их профессионализма и работоспособности. Не будет веры, что все хотят одного и понимают друг друга с полуслова.

…Перед тем как зайти в «Политику», она колебалась — не могла определить для себя, будет ли от ее похода толк. Скорее всего, нет, пари можно заключать, что ее затея бессмысленна. Все обернется пустой нервотрепкой. Но и оставить все как есть тоже не могла.

В комнате редакторов ей навстречу поднялся Паша Денисов.

— Регина! Какими судьбами? Присаживайтесь, — суетился он, потирая мелкие ручки. — Может, чайку?

Кофейку? Печенье есть — Майка сегодня принесла с какой-то презентации.

Регина ничего не ответила и не села, несмотря на энергичные приглашающие жесты Денисова, придвигающего к ней кресло рядом со своим столом. Она прошла к окну, повернулась, скрестив руки на груди, будто вот так — руками — пыталась сдержать свои эмоции, и спросила:

— Павел Иммануилович! Скажите, зачем вы это сделали?