Две дамы и король

К Занозину пробивалась Светик, как всегда смеясь. Под впечатлением только что подслушанного разговора Занозин оценивающе оглядел подругу и с облегчением признал, что Светик стройна как тростинка. И это было то, что нужно.

— Светик кого-то тащила за руку.

— Ищу его, ищу! — помирала она со смеху. — Уже и на кухне побывала, и в холле, и в спальне… А он, оказывается, тут же в этой комнате в углу прятался…

В подошедшем Занозин узнал того самого мужчину, который беседовал в углу с приятелями и удачно отбивал все атаки своей подруги нежными словами:

«Секундочку, солнышко!»

— Вот знакомься, именинник, он же юбиляр — словом, не знаю, как назвать… Короче, это Павлик, который празднует сегодня седьмую годовщину своей свадьбы. А это мой друг Вадим, — представила мужчин друг другу Светик. — А вот там на тахте, видишь, — обратилась она к Занозину, — его счастливая супруга.

Светик, довольная, захихикала. На кухне, в холле и в спальне, где она побывала в поисках Павлика, — где-то в одном из этих мест, а может быть, и во всех трех сразу она, видимо, успела добавить и пребывала в прекрасном расположении духа.

— Да! — хлопнула себя по лбу Светик. — Забыла сказать, Павлик — нарколог. — И снова захихикала.

Решили выпить за знакомство. Высокий, блестевший лысиной Павлик, по виду полнейший флегматик, опрокинул стопку водки, в то время как Светик с Занозиным выпили еще шампанского. Светик сидела рядом с Вадимом на диване, подсунув свою руку под его локоть и прижавшись к его плечу, — она, выпив, становилась очень трепетной. Вадим был не против, ему даже нравилось. Когда Светик садилась вот так и при всех клала голову ему на плечо, он ощущал себя этаким мачо, повелителем женщин.

— А я думал, наркологи спиртное профессионально не приемлют, — заметил Вадим не слишком оригинально. Павлик ему сразу понравился.

— Распространенное заблуждение, — кивнул Павлик, присевший рядом с ними к столу. Видимо, он привык к подобным замечаниям окружающих. Закусил он тоже вполне толково — макнул в солонку пучок молодого зеленого лука и отправил в рот. — Наркологи тоже люди. Да еще какие, — добавил он загадочно.

— Ой! — ойкнула Светик. — Держи подарок от нас с Вадимом. Альбом для фотографий. Но учти, это для тебя и для твоей Юльки, ха-ха! Семь лет — это, мы решили с Вадимом, почти что героизм…

«Это просто удивительно. Судьба какая-то… — подумал Занозин, разглядывая Павлика и слушая щебет Светика. — Нарколог…» Как только Светик произнесла «нарколог», алкаш Щетинин с похищенными золотыми сережками сразу пришел Занозину в голову.

Что делать с дурацкой щетининской забывчивостью?

Хоть бы специалист ему сказал, можно ли добиться от него чего-нибудь… Ему очень хотелось порасспросить Павлика об особенностях национального алкоголизма, но ему было неловко. За время работы Занозину часто приходилось сталкиваться с проблемой алкоголиков — они, как известно, являются главными героями 90 процентов российских убийств. Но «бытовуха» по пьянке для сыщика, как правило, большой сложности не представляет: улик навалом, все в крови и в отпечатках пальцев, свидетели ссоры тут же, орудие убийства — кухонный нож — валяется неподалеку, убийца чаще всего признается, а нет — прижать его уликами не составляет особого труда. Но с этим Щетининым — другое дело…

Занозину очень хотелось порасспросить Павлика, но… у человека годовщина свадьбы, а к нему с вопросами про алкашей. Да и надоели Павлику, наверное, жлобы, которые как узнают, что он нарколог, вечно стремятся бесплатно получить консультацию. Но Занозин не сдержался:

— Послушай. — Вадим придвинулся к спокойному медлительному Павлику и наклонился вперед к столу — так, что рука Светика выскользнула из-под его локтя и упала на диван. Занозин не обратил на это внимания. — Послушай, а скажи, пьяница в состоянии белой горячки, он способен совершить убийство?

Павлик покосился на Занозина, более того, внимательно осмотрел его лицо и фигуру и спросил: , — Зачем тебе?

— Да ты понимаешь, у меня по делу об убийстве проходит один алконавт. У него нашли вещи убитой, а сам он, видишь ли, ни хрена не помнит… Вообще я сомневаюсь — насколько я понимаю, при белой горячке люди находятся в довольно беспомощном состоянии, — рассуждал Вадим.

— Да, — Светик хлопнула себя по лбу. — Я же забыла сказать: Вадим — мент. — И захихикала.

— Павлик понимающе и по-прежнему медлительно кивнул головой и неопределенно протянул:

— Ты понимаешь, старик, вполне мог. Но вообще ты ставишь вопрос чересчур неопределенно. Непонятно, на какой стадии алкоголизма находится твой клиент. С чего ты взял, что у него была именно белая горячка?

Павлик вынул сигареты из кармана и неторопливо закурил, опершись локтями на стол.

«А действительно, с чего?» — подумал Вадим озадаченно. И сказал вслух:

— Ну, он ничего не помнит…

— Амнезия вообще характерна для хроников, даже если они не успели пережить ни одного психоза.

Потом, — продолжил Павлик, — насчет беспомощности ты не совсем прав. Вообще, повторяю, не очень ясно, что у тебя за типаж и в каком он состоянии. За глаза трудно сказать что-то определенное. Одно дело — просто похмельный синдром, другое — запой.

— Да нет, — засомневался Занозин, вспоминая Колю. — Запоя у него вроде не было.

— Ну, неважно, — Павлик затянулся и, неспешно подняв голову, выпустил в потолок струю сигаретного дыма. — В общем, при белой горячке могут быть и двигательное возбуждение, и агрессивность, устрашающие галлюцинации… Если, скажем, он кинулся защищаться от «глюков», как говорит современная молодежь, да еще и с тесаком, например, то мог убить. Да ты лучше меня знаешь «русское национальное убийство» — пили вместе, поссорились, один зарезал другого, и на следующий день оба ничего не помнят… — с непроницаемым лицом пошутил Павлик. — И, кстати, при этом и белая горячка не обязательно имела место.

Занозин слушал Павлика внимательно, пытаясь понять, что в его речах может быть для него полезным.

— Но у меня особый случай, — сосредоточенно продолжил он разговор. — Удушение. И убитая — не собутыльница, а вроде бы случайно встреченная в лифте дальняя знакомая, к которой мой алкаш хорошо относился.

— Голыми руками? Подушкой? Шнуром? — бесстрастно поинтересовался Павлик. «Врачи, они такие», — подумал Занозин, который о подобных вещах говорил тоже вполне бесстрастно.

— Подушки в лифте мы не нашли, — с совершенно серьезной миной ответил он Павлику. — Похоже, голыми руками. Разве что в перчатках — с отпечатками пальцев туго.

— Это другой коленкор. Удушение… — задумался Павлик. — Удушение… Это более сомнительно. Чтобы задушить человека голыми руками, требуется большая физическая сила, сосредоточенность, целеустремленность — способность сконцентрироваться на длительное время… А у моих «друзей» и без белой горячки — замедленная реакция, тремор рук, нарушения моторики, оглушение. Хотя… исключить нельзя. И, кстати, насчет «хорошо относился» — это все лирика, не играет роли…

«Вот тебе и профессиональное заключение специалиста — может, да, а может, нет», — иронически усмехнулся про себя Занозин.

— Ну, хорошо, — снова обратился он к Павлику. — А как сделать так, чтобы он вспомнил, что тогда произошло?

— Можно попробовать гипноз, — предложил Павлик, но без энтузиазма. — А лучше для начала попробуй вернуть его в обстановку, предшествовавшую убийству. Может, сработает…

Занозин открыл было рот, чтобы задавать следующий вопрос, он с удовольствием беседовал с приятелем Светика, но та энергично толкнула его под руку.

— Не надоело еще о работе? Ну, вы спелись, хороши! — подпрыгнула Светик на диване. — Шнуром…

Подушкой… Бр-р-р! Один — о своих алкашах, другой — о своих убийцах, и оба упоены беседой. Все, не желаю больше слушать!

Она вскочила с дивана и встала перед носом у Занозина, подтанцовывая в такт музыке. Ее короткая расклешенная юбочка замелькала перед его глазами — туда-сюда, туда-сюда. От этой юбочки Занозин почувствовал, что сам сейчас впадет в гипноз. Светик потянула завороженного Занозина из-за стола и увлекла на середину комнаты, где топтались пары. Павлик лишь напутственно и одновременно сочувственно махнул вслед Занозину рукой.

«Гипноз… Хм», — думал Вадим, с удовольствием обнимая Светика и кружа ее по комнате.

Занозин предварительно позвонил Вале и попросил куда-нибудь увести детей. Ему надо было, чтобы Коля не отвлекался.

Пока они тряслись в «уазике», Коля сидел смирно и выглядел отрешенным.

— Выполнил мое поручение? — спросил его Занозин без особой надежды на успех. Коля взглянул на него испуганно и недоуменно.

— Ну, насчет того, чтобы вспомнить три вещи? — уточнил Вадим.

Щетинин лишь удрученно опустил голову.

«Откуда начать? — думал Занозин. — С лифта или с квартиры?» И решил начать с шестнадцатого этажа.

Кира Губина приезжала к Ивановым, которые живут на шестнадцатом. Щетинин утверждал, что встретил ее где-то на лестничной площадке, но денег не просил, так как к тому времени уже достал.

На площадке шестнадцатого этажа они, встали.

Коля оглядывался, Занозин наблюдал за ним.

— Знаешь это место? — спросил он у Щетинина.

— Что я, идиот? — обиделся тот. — Знаю, конечно.

Я в тот день, ну, накануне среды предыдущей, сюда поднимался. Вот здесь, в однокомнатной, Иннокентий живет.

— Что за Иннокентий?

— Ой, странный такой мужик. У него волосы длинные — он их не стрижет и бороду не бреет уже несколько лет. Он въехал сюда пару лет назад — с женой развелся. С тех пор и не стрижется. Эта… У него поэтому борода до пояса, а коса до лопаток, ха-ха.

— А где работает?

— Где работает, не пойму — но точно знаю, ночью.

Я утром, бывало, на работу, так встречаю его — он, наоборот, возвращается. Очень странный мужик, но неплохой, в долг дает. Наверное, намаялся сам с женой, вот и ко мне — с сочувствием… Хотя ты знаешь… — Коля оживился и поднял глаза на Занозина.

Заулыбался интригующей улыбкой. Понизив голос, доверительно сообщил после выразительной паузы:

— Сам не пьет. Представляешь, не пьет!

— Так, значит, ты сюда поднимался во вторник вечером…

— Вот именно. Я у Иннокентия денег хотел занять… Он как раз на работу уходил, прямо в дверях столкнулись…

— Не дал?

— Почему не дал? Дал. Пятьдесят рублей…

— Так. А где ты Киру Губину встретил?

Коля снова оглянулся и, видимо, напрягся. Дверь квартиры Ивановых была как раз за его спиной.

— По-моему, здесь и встретил…

— Она что, от лифта шла к квартире или наоборот — вышла из какой-нибудь квартиры?

Коля задумался, а потом посмотрел на Занозина и протянул снисходительно:

— Не-е-е… Она выглянула из той квартиры, — и указал на дверь Ивановых.

— Вы что, кричали, громко ругались?

— Да нет, — пожал плечами Щетинин. — Вроде не кричали, просто поговорили, Иннокентий мне полтинник дал, я его благодарил. Может, она выглянула, потому что ждала кого-то и не утерпела?

«Ждала она мужа. Что же, — думал Занозин, — пока все выглядит правдоподобно. Кира Губина ждала мужа, а тот сидел в своем кабинете и ждал, когда к нему придет Регина Никитина. Да… В общем, она его ждала и на шум на площадке открыла дверь — думала, это Губин».

— Что было дальше?

— Ничего. Мы поздоровались, и все… Кажется.

Занозин вздохнул: «Как работать с этим „кажется“?»

— Когда это было?

Коля не ответил.

— Ну? — нажал Вадим.

— Да не помню я, — огрызнулся Щетинин.

— Ладно, — сказал Занозин. — Скажи хотя бы, вы уехали вместе с Иннокентием? — Слушай, — терпеливо обратился к нему Щетинин как к непонятливому. — Это я уже не помню.

— Спросим Иннокентия? Если ты говоришь, он работает ночью, а утром возвращается, то сейчас он должен быть дома, — предположил Занозин.

— Не, попозже. Сейчас он отсыпается и не откроет. Я уже знаю, изучил его распорядок…

Занозин на всякий случай нажал кнопку дверного звонка — не один раз и сильно. Но дверь никто не открыл.

— Я же говорю, попозже, — пробубнил за его спиной Щетинин.

Теперь Занозин решил отправиться на квартиру к Коле. В целом он остался доволен результатами Колиных воспоминаний.

Жена Валя открыла им дверь и посмотрела на мужа без особой теплоты. Она перевела взгляд на Занозина, поздоровалась с ним и со стажером, которого тот привел с собой — писать протокол, — и посторонилась, пропуская их в квартиру. Пришедшие сразу направились на кухню, Валя за ними не последовала ей было неинтересно.

— Ну, здесь пили? — спросил Занозин.

Они стояли посередине небольшой кухни, перед обеденным столиком напротив окна. Коля кивнул — да, здесь.

— Тогда вспоминай. Что стояло на столе? — подтолкнул Занозин Колины неповоротливые мысли.

— Значит, так, — оживился Коля, обозревая пустой стол. — Бутылки стояли. Много. Еще… Еще… — Он завертел головой. — Тарелки с закусью, наверное… Пакеты от чипсов лежали, точно помню — утром я их убирал. Банка консервная с окурками. Вот здесь, — Коля ткнул пальцем в край стола, — я нашел бумажный пакетик с сережками — уже утром на следующий день.

— Что за бутылки? — уточнил Занозин.

Судя по вздоху облегчения, который испустил Щетинин, это был самый простой для него вопрос.

— Значит, так, — сосредоточился он и начал перечислять:

— Одна «Завалинка» — 0, 75. Это для начала.

Коля строго посмотрел на Занозина — мол, усек, что к чему? Для начала.

— Потом не хватило, сбегали еще, — продолжил он по-прежнему сосредоточенно. — Еще «Скобаря»

0, 75 и «Левши»…

— Кто бегал? — без особой надежды спросил Вадим.

— Ой! — вдруг закричал Коля. — Ой! Забыл! Как же я мог забыть!

На крик из недр квартиры даже прибежала Валя и с тревогой заглянула на кухню — уж не лупцуют ли мужа? Коля вертел головой, переводя лихорадочный взгляд с Занозина на стажера и обратно. Вид он имел виноватый, прямо раскаивающийся — за то, что забыл.

— Не ори так! — отшатнулся Занозин. — Что? Что забыл?

— Ой! Забыл! Забыл… Еще была «Лукойловка»!

«Лукойловка»!

— Чего-о-о-о?

Вадим схватился за голову. "Ну, все, полный атас.

У клиента абстинентный бред, отягощенный глюками". Вадим не был уверен, что правильно поставил диагноз и что такое понятие, как «абстинентный бред», вообще существует в наркологии. Но в целом он не сомневался, что нащупал корень проблемы: бедный Коля, попросту говоря, свихнулся от того, что третий день не пил. "Бог ты мой, — ахал Занозин про себя, вспоминая свою беседу с Павликом. — Ложные воспоминания, зрительные галлюцинации…

Ну, как прикажете это понимать? Что это, плоский алкогольный юмор? Или помрачение сознания? Поди разбери, что здесь правда, что нет. «Лукойловка», ты подумай! «Лукойловка»…"

— Да, да, — настаивал Коля. — Вот тут бутылочка стояла, поллитровка. Я первый раз такую видел. Этикеточка еще такая простая — кажется, белая с красной каймой, а на ней черным — «Лукойловка» написано и нарисована черным нефтяная вышка…

— Что, из нефти делают? — мрачно поинтересовался Занозин.

— Да нет, — засомневался Коля. — Не похоже, чтоб из нефти… Нормальная была водка…

Коля забубнил себе под нос про достоинства испробованной водки. Стажер вопросительно смотрел на Занозина. А Занозин молчал и размышлял, имеет ли дальше смысл задавать Щетинину вопросы или лучше сразу отправить его в диспансер лечиться. «Лукойловка» его доконала.

Вадим вздохнул и на всякий случай решил поговорить с Щетининым еще:

— Так, кореш твой, с которым ты пил, бурильщик, должно быть?

— Да нет! — махнул на него рукой Коля. — Не кореш он мне. В тот день первый раз встретились, больше я его вообще не видел, но бабки у него были.

И не бурильщик он — одет был чисто и хотя мужик крепкий, чего там, но руки… Словом, чистой он работой занят, судя по рукам… Чуть не наманикюренные… Бабки были… Какие бабки! Он весь стол купил Мне тех денег-то, что у Иннокентия занял, не хватило, там в этом… в круглосуточном, цены подорожали, мне и не хватило.

Занозин аж поразился Колиной наблюдательности — надо же, какие детали помнит, да еще и выводы делает. «Если, конечно, — ядовито отметил Занозин про себя, — это все не ложные воспоминания». Он не мог забыть «Лукойловку».

— Как выглядел твой «небурильщик»?

— Мужик такой молодой, лет под сорок… Мордатый, волосы неопределенного цвета, довольно жидкие… Ну, куртка черная, брюки, рубашка белая…

В очках он еще был — или нет, без очков. Точно, без очков. Глаза карие… Или нет, темно-серые… Не разглядел.

— Встретишь, узнаешь? — спросил Занозин.

— Да-а-а! — уверенно протянул Коля и для подтверждения еще и махнул рукой. — Да-а-а!

Вадим без особого доверия выслушал Колины заверения. Он не знал, что и думать. Похоже, Щетинин не врет и сережки он действительно нашел утром на своем столе. Описание собутыльника, хотя и не очень определенное, тоже, похоже, правда. Но «Лукойловка»? Что же, Щетинина надо отпускать под подписку… Пусть полечится. Занозин покосился на помятого нелепого Колю: «Больше вряд ли мы чего от него добьемся…»

Когда Занозин вернулся в управление, Карапетян ждал его в кабинете.

— Как успехи, начальник? — поинтересовался он.

Занозин лишь мотнул головой в его сторону и сел за стол.

— Успехи… Какая-то фигня! Наш друг вспомнил, что пил «Лукойловку». Представляешь, какие ценные сведения!

— Что? Ты шутишь?

— Если бы! Описал этикетку в подробностях. Ну, помимо, естественно, еще целого ряда известных изысканных марок — «Завалинка» и прочее… Собутыльника описал в лучшем виде — мужик мордатый, в куртке. Прекрасное описание — под такое описание подпадает кто угодно, вот хотя бы ты да я. Хоть Губин, хоть телохранитель Олег, хоть премьер-министр Касьянов…

— Ты чего, слушай? Разве я мордатый? — опешил Карапетян. Он озабоченно направился к висевшему на стене зеркалу и стал рассматривать в нем свои худые синие щеки, поворачиваясь то одной, то другой щекой.

— Мордатый, мордатый! — заверил его безжалостный Занозин. — Физиономия выразительная, запоминающаяся, — значит, мордатый.

Карапетян покосился на него, потом на зеркало и, успокоенный, отошел от стены — не поверил начальнику.

— «Лукойловка» — это круто, — по размышлении произнес он. — Как это расценивать? Розыгрыш? Алкогольные фантазии?

Занозин саркастически расхохотался.

— А как хочешь, коллега, так и расценивай. Мне бы кто подсказал, как это расценивать. Впрочем, не думаю, что Коля Щетинин сейчас склонен с нами шутки шутить… Когда он вспомнил про эту «Лукойловку», глаза у него были как у бешеной кильки.

Мужик мордатый…

— Кстати, — обронил Карапетян, — а почему это не мог быть действительно Губин?

— Да, да, твоя любимая идея! — с пониманием закивал Занозин. — Знаем. А то, что у Губина алиби, — это так, несущественная мелочь. Губин, конечно, мужик и отчасти даже мордатый, но ему сорок пять.

Вряд ли Коля стал бы называть его «молодым».

— Мне лично алиби Губина не представляется стопроцентным, — возразил Карапетян и, наблюдая за выражением лица шефа, подтвердил с жаром:

— Да-да, не представляется. Что касается «молодости», это критерий растяжимый. В сорок лет — это молодой мужик или нет? Пять из десяти скажут — да, молодой, другие пять — нет, уже не молодой. А что касается Губина, то, несмотря на свои сорок пять, выглядит он отлично — лет на десять моложе. («Пожалуй», — согласился Занозин.) А ты знаешь, дорогой начальник, что с похорон Губин и Регина Никитина все время проводят вместе? Об этом в конторе Губина все только и говорят…

Занозин внимательно посмотрел на Карапетяна, но ничего не сказал.

— Но главное даже не это, — Карапетян сделал торжественную паузу.

— А что главное? — задал вопрос Занозин.

— А главное… — Карапетян внезапно сменил тему и спросил:

— А скажи, щетининский собутыльник носил очки?

— Очки? — удивился Занозин. — Определенных данных на этот счет нет. Сказал, что у «мордатого мужика» были очки, потом передумал — нет, мол, не было. А что?

— А то, уважаемый начальник, что осколок стекла, найденный в кабине лифта под спиной убитой Киры Губиной, по утверждению экспертов, — это осколок от очков. Жертва, по-видимому, все-таки попыталась защищаться и смахнула с убийцы очки. Они разбились. Когда дело было сделано, душегуб подобрал разбитую оправу и осколки, но из-под спины Губиной осколок не извлек. Ему просто в голову не пришло, что он там лежит. Далее. Человек, которому принадлежали эти очки, страдает близорукостью — где-то около минус двух. А, как вы сами припоминаете, наш знакомый Сергей Губин, у которого был мотив и не исключено, если мы подвергаем сомнению его алиби, была и возможность совершить преступление, то есть задушить в лифте свою жену, так вот наш знакомый Губин близорук и носит очки.

Карапетян снова сделал эффектную паузу и воззрился на Занозина.

— Так, так, — заинтересованно пробормотал тот. — Продолжай…

— Продолжаю, — кивнул Карапетян. — Скажу больше. Очки эти не простые. Как утверждают опять-таки эксперты, это суперпуперсовременные линзы прямо из Германии, последнее достижение европейской и, в частности, знаменитой немецкой оптики. Это какая-то спецполировка, компьютерная то ли центровка, то ли цилиндровка, они и «хамелеоны», и какие-то там спецдобавки. Я этой специфики не знаю, они мне что-то толковали, но я в этом деле не понимаю. Суть в том, что, во-первых, очки очень дорогие. Так что смерть от рук алкаша, скорее всего, отпадает. А магнат Губин под подозрение, напротив, очень даже подпадает. Во-вторых, они — я имею в виду линзы — появились в Москве недавно, всего несколько месяцев назад, их пока ставят только в двух специализированных эксклюзивных салонах. Между прочим, я узнавал — салоны ведут учет клиентов, по их картотеке можно будет проверить, кто заказывал у них очки с такими линзами. Если убийца не привез их из Германии сам — а я справлялся, за последний год Губин в Европу не ездил, — тогда у нас есть шанс по записям , салонов определить, кто заказывал себе очки из таких стекол — минус два… И еще на стекле найдены фрагменты отпечатков пальцев — правда, очень маленькие, почти не идентифицируемые.

— Ну, если честно, у нас нет почти никаких оснований связывать этот кусочек стекла с убийством Губиной, — для порядка возразил Занозин, чтобы поддержать свой авторитет.

— Начальник! — взорвался Карапетян. Он вскочил со стола, на котором сидел по обыкновению, и обиженно зашагал по комнате. — Как это нет оснований!, Осколок найден на месте убийства!

— Я сказал — «почти нет», — урезонил его Вадим и продолжил:

— Осколок мог остаться там хоть с утра, хоть с позавчера. Очки в лифте мог разбить в тот же вечер не убийца, а простой обыватель из этого же дома. («Стал бы он подбирать осколки!» — волновался Карапетян.) Согласен, большинство простых граждан не стало бы. Но вдруг нашелся один такой сознательный — разбил и старательно подобрал за собой. («Ну, начальник, ты даешь!» — бушевал Карапетян.) Ладно-ладно, не обижайся, информация действительно интересная. Копать надо. Здесь может быть шанс.

Карапетян еще обиженно сопел, когда до него дошел очередной вопрос шефа:

— А что ты там говорил про Губина и Никитину?

— А, в конторе, как ты понимаешь, все всегда знают, что происходит. Так вот секретарша Мила… — взгляд Карапетяна затуманился и поплыл, — ..да, так вот, она сообщила мне по большому секрету, что в день похорон в пятницу, а затем в субботу, в воскресенье Регина была на квартире у Губина. А вчера во второй половине дня они вместе были у него на даче…

— То есть ты думаешь, что собутыльник Щетинина, убийца и Губин — это одно лицо?

— Это самый логичный вывод! Нет, можно, конечно, предположить, что собутыльник на самом деле не убийца. А просто, так сказать, мародер. Губин — или кто-то там — придушил Киру Губину и исчез с места события. Собутыльник, возвращаясь из магазина, зашел в лифт, увидел убитую и прихватил деньги и серьги. Но в этом случае какой смысл ему было оставлять серьги в квартире Щетинина? Человек только что украл их с трупа и вдруг так беспечно относится к добыче? Нелогично! Давай рассмотрим другой вариант. Убийца — не Губин, но какой-то очень богатый (судя по очкам) «молодой мордатый мужик», который пьянствовал на квартире у Щетинина, познакомившись с ним за четверть часа до этого. А мотив?

Зачем этому неизвестному убивать Киру Губину?

Ради денег и серег? Но мужик богат, мужик оставляет серьги на кухне у собутыльника. Опять неувязочка.

Нет, шеф, остается только Губин.

Занозин с сомнением покачал головой:

— Ты забываешь, что Губин до полуночи был в конторе, причем с девяти — вместе с Региной Никитиной. А собутыльник «нарисовался» где-то, как я понимаю, часов в восемь…

— А где был Губин до девяти, ты знаешь? Ездил по делам. Извини, но представь такое: Губин «нарисовался» около восьми у Щетинина, напоил его и, когда тот вырубился, к девяти свалил обратно в контору к Никитиной. К двенадцати вернулся с новой порцией водки, добавил со Щетининым — тот наверняка и не заметил, кто входил и когда выходил. В двенадцать убил жену, подбросил серьги алкашу, а потом по моей прежней схеме: Губин вышел, Олег подобрал его недалеко от места, и они вдвоем вернулись в дом и обнаружили труп Губиной. Как тебе такой расклад?

— Не очень, — холодно посмотрел на Сашу начальник. — Мне по-прежнему кажется, что все слишком сложно и держится на соплях. Исходя из твоей теории, Олег, а он телохранитель и сопровождает шефа повсюду, в сговоре… Сомнительно. Но проверить надо. Надо допросить Губина и узнать по минутам, где он провел вечер перед убийством. Вообще-то его обо этом уже спрашивали, но только в общих чертах…

— А ты знаешь, — задумчиво сказал Карапетян, — я думал над этим… Мужика можно понять. Сорок пять лет — возраст критический. Мужики в таком возрасте обычно оглядываются назад, оценивают жизнь и редко бывают удовлетворены достигнутым.

Тянет начать все заново, как бы все поменять… Жениться на молодой, родить ребенка, испытать заново сильные ощущения — страсть, любовь, успех… Они часто обманываются, и все через какое-то время оборачивается миражом, но они-то этого не знают. Шеф, наши сорок пять еще впереди — не превратиться бы в таких идиотов! И знаешь, что могло толкнуть его на убийство жены? Представь, мне кажется, что исчезновение его компаньона, приятеля — в общем, не знаю, этого вице-президента холдинга. Это было как толчок к дальнейшим действиям. Губин мог подумать, что это намек судьбы, что ей надо подсобить…

Короче говоря, свихнуться мог мужик.

— Как я понял, ты о тяжелом мужском климаксе?

— Вот-вот, — поддакнул Карапетян, радующийся тому, что шеф наконец его понял.

— По-моему, это миф. — Занозин спокойно переложил на столе какие-то бумаги.

Карапетян аж руками всплеснул:

— Ну, Вадим, на тебя не угодишь! У тебя есть более правдоподобная версия событий?

— Нет, — признался Занозин. — Может, потом появится. Ладно, давай действительно выясняй насчет очков. Просмотри списки тех, кто их заказывал, и особенное внимание обрати на список тех, кто заказывал очки уже после дня убийства. Логично предположить, что убийца, оставшись без очков, захочет их восстановить и обратится в тот же салон. Шанс на самом деле хилый…

— Конечно, потому что многие заказывают сразу две пары очков, — уловил его мысль Карапетян. — Возможно, наш убийца не заказывал новых очков, а просто вынул из тумбочки вторую пару.

— Вот именно. Поэтому отследи и тех, кто заказывал сразу по две пары, — дал указание начальник. — И между прочим, не забывай, что осколок все-таки может не иметь никакого отношения к убийству…

Вообще не исключается, что в роли, как ты сказал, «мародера» выступил сам Щетинин, который теперь этого не помнит…

— Не похоже — ведь, кроме серег, мы ничего не нашли у него, и нет никаких следов того, что после среды — дня убийства — у него в руках побывала крупная по обывательским представлениям сумма денег, — засомневался в свою очередь Карапетян. — Ты хочешь сказать, что он стибрил с трупа серьги, а денежки оставил? Или — убийца взял деньги, а драгоценности не взял? Специально, выходит, оставил для Щетинина? Странно все это.

— Пожалуй, — согласился Вадим. — В общем, сплошной туман, ни одного основательного подозреваемого.

— Начальник, — с жаром обратился к нему Саша Карапетян. — Ты веришь в мою интуицию?

— Не очень. — Вадим наградил его скептическим взглядом и рассмеялся. — Ты слишком много выводов делаешь в состоянии аффекта. Увлекающийся ты человек… Давай лучше пока суммируем, что у нас имеется. Если осколок очков принадлежит убийце и если именно он пьянствовал со Щетининым, то он — богатый, молодой, мордатый, высокий, крепкий и предположительно левша — вспомни след от удара на лице Губиной. След этот на правой скуле. Он хладнокровен, мотив убийства неизвестен. Кто из наших фигурантов вписывается в образ?

— Губин вполне вписывается, — упорствовал Карапетян.

«И Мигура вполне вписывается», — подумал Занозин, но вслух ничего не сказал — да и не знал Сашка о Мигуре.

— У него и мотив известный, а вовсе не неизвестный, — продолжал между тем Карапетян. — Слушай, а ведь мы можем предъявить Губина на опознание алкашу! Отличная мысль! И тогда все встанет на свои места.

Карапетян ужасно радовался своей находке.

— Думаешь? — осадил его холодным взглядом Занозин. — Мне эта мысль пришла в голову гораздо раньше, чем тебе. Но пока у нас нет никаких оснований считать Губина подозреваемым, кроме твоей лирики про очки и про будто бы дутое алиби. Не стыдно тебе досаждать уважаемому человеку, у которого такое горе?

Последний вопрос Занозин задал как бы от имени начальства. Карапетян не ответил и лишь вздохнул.

Ответ для обоих был очевиден. Занозину и на самом .деле новый расклад не нравился. Если начальство узнает, что Сергей Губин становится главным подозреваемым по делу, оно, пожалуй, устроит им промывку мозгов. Начальство с утра до вечера осаждают звонками добрые знакомые Губина — депутаты, магнаты, лауреаты, требуя ускорить работу по поискам убийц его горячо любимой супруги, а они тут выдвигают абсурдные версии…