По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года

14 (26) июля история с ослаблением Габровского отряда получила свое развитие. Непокойчицкий уведомил Гурко, что в связи с началом наступления войск Османа-паши на Ловчу утром 13 (25) июля «ваше превосходительство должны немедленно двинуть 4-ю стрелковую бригаду на Шипкинский перевал на смену Орловского полка». Получалось, что одни пехотные батальоны штаб армии Гурко давал, но другие – тут же забирал. Благо, что 15 (27) июля этот приказ все же отменили. «Никакого наступления неприятеля от Плевны на Ловчу не было; турки по-прежнему стоят на позиции», – сообщал генерал Левицкий[74]. 13 (25) июля турки лишь предприняли в сторону Ловчи усиленную кавалерийскую разведку. Однако уже через два дня, 15 (27) июля, посланный из Плевны отряд Рифата-паши (от трех до четырех тысяч человек) все же занял Ловчу, вытеснив оттуда слабый отряд подполковника Бакланова в две сотни казаков при двух орудиях[75]. Таким образом, несмотря на превосходство в кавалерии и понимание стратегической важности Ловчи, этот пункт на шоссе из Плевны в Габрово русское командование все же проморгало.

Догадывался об этом Осман-паша или нет, но, заняв Ловчу, он оказал Сулейману-паше просто неоценимую услугу: спровоцировал усиление опасений своего наступления и тем самым заставил русское командование, вместо укрепления южного направления у Габрова, стягивать дополнительные силы на северо-запад к Сельви. Именно сюда 17 (29) июля на соединение с Брянским направляется 53-й Волынский полк от 14-й пехотной дивизии вместе с 1-й батареей 9-й артиллерийской бригады.

В итоге всех этих импульсивных решений штаба русской армии очевидные возможности поддержки Передового отряда быстро таяли, а сам отряд терял драгоценное время.

Что в этих условиях оставалось делать Гурко? О наступлении на железнодорожный узел Тырново – Семенли пришлось забыть. Но и отдавать противнику долину Тунджи Гурко был не намерен. Он выбирает вариант удара по частям Реуфа-паши в Ени-Загре и меняет базу с Шипки на Хаинкиой. Гурко надеялся, что с Плевной будет скоро покончено. А пока… Пока надо маневренными действиями выиграть время. Выбить Реуфа из Ени-Загры, закрепиться там и, пользуясь превосходством в кавалерии, действовать во фланг наступающему герцеговинскому корпусу. 17 (29) июля тремя колоннами отряд Гурко начал движение в общем направлении на Ени-Загру.

Но в этот же день началось и турецкое наступление. Целью была выбрана Эски-Загра. С юга, от Карабунара, сюда двинулись батальоны Сулеймана-паши, а с востока, от Ени-Загры – Реуфа-паши.

Таким образом, опасаясь только возможного «наступления противника от Плевны», русское командование своевременно не поддержало Гурко, позволило частям корпуса Сулеймана-паши сосредоточиться и напоролось на его мощное наступление, начало которого стало неожиданностью для Гурко. Под натиском превосходящих турецких сил части Передового отряда вынуждены были отступить и вернуться на северную сторону Балкан. А вот теперь проследуем к Плевне.

Глава 2

«Берегись Плевны!»

После войны ходила такая байка, будто бы перед ее началом Александр II в шутку поинтересовался у цыганки возможными итогами очередной русско-турецкой схватки. И цыганка ответила: «Берегись Плевны!»[76]

Сцена из фильма «Турецкий гамбит»: палатка «журналистского клуба» в расположении русской армии; входит английский корреспондент Маклафлин. «Сенсация, господа, – Криденер взял Никопол!» – спешит сообщить он голосом неувядающего Даниэля Ольбрыхского. «Как Никополь?! – вскакивает с кресла ошарашенный этим известием Фандорин. – Как Никополь? Вы хотели сказать Плевну!»

Заложенная Б. Акуниным в романе и фильме идея стратегического преимущества Плевны перед Никополем полностью отражает реалии начала войны. И такое понимание в равной степени относилось к обеим противоборствующим сторонам, достаточно лишь внимательно посмотреть на карту театра боевых действий.

Переправа частей IX корпуса у Зимницы была окончена к вечеру 25 июня (7 июля). В это же время на бивуак у деревни Ореше собрались головные части корпуса – «кавалерия, два полка 5-й дивизии и 3 батареи»[77]. Остальные части прибывали в течение двух следующих дней. Согласно распоряжениям штаба армии, одним из направлений дальнейшего движения становилось софийское шоссе. Именно на нем и располагалась Плевна. Около 37 км севернее, у самого Дуная, находился Никополь. Эта крепость с десятитысячным гарнизоном оставалась в тылу русской армии и, по сути, оказывалась в изоляции. А вот значение Плевны, стоящей на развилке шоссейных дорог, как на запад и восток Болгарии, так и на юг, к балканским перевалам, резко возрастало.

Южное направление имело особое значение в стратегических замыслах русского командования. Сюда, к перевалам, после занятия Никополя и Плевны должны были направиться части IX корпуса, «оставив отряд для охраны правого фланга армии»[78].

В фильме «Турецкий гамбит» плевненская интрига завязывается в результате подмены телеграмм. Турецкий «гений шпионажа» Анвар-эфенди воспользовался романтическим разгильдяйством телеграфиста-шифровальщика Петеньки Яблокова и, подменив текст телеграммы, направил войска Криденера не к Плевне, а к Никополю. Истории с телеграммами на той войне порой имели прямо-таки роковые последствия. В определенной мере это коснулось и событий под Плевной. Но их драма все же начиналась не с этого.

25 июня (7 июля) Криденер получает записку из штаба армии с предписанием выслать разъезды: от 9-й кавалерийской дивизии по направлению к Никополю, а от Кавказской казачьей бригады полковника Тутолмина – на Плевну и Ловчу. В записке далее указывалось: «дальнейшие действия предоставляются вполне усмотрению вашего превосходительства, соображаясь с указаниями, полученными от Главнокомандующего, и обстоятельствами»[79]. Таким образом, Криденер в значительной мере был свободен в выборе оперативных решений. Сам же выбор напрямую зависел от имевшейся у командира IX корпуса информации о противнике.

Задача разведывательного обеспечения действий IX корпуса выпадала на Кавказскую бригаду Тутолмина. Уже в ходе войны штаб армии и командование IX корпуса подверглись критике за неэффективное использование маневренных возможностей кавалерии в пространстве между реками Осмой и Видом. В результате, как утверждалось, не были своевременно обнаружены перемещения значительных сил противника, и турки первыми заняли Плевну. В этой критике сполна досталось Кавказской бригаде и особенно ее командиру. В связи с этим подробнее остановимся на действиях этой кавалерийской части.

Рано утром 21 июня (3 июля) штаб Кавказской бригады вместе с приказом о новом подчинении получил и расписание своих действий на ближайшие после переправы дни. Помимо этого в расписании были указаны направления перемещений IX корпуса и 35-й пехотной дивизии, начальнику которой временно была подчинена бригада[80].

О перемещениях IX корпуса в расписании говорилось: «…на пути в Плевну», «…по пути на Плевну и Никополь». И более ничего. Вместе с этим напомню, что, намечая свой «более смелый» план наступления за Балканы, главнокомандующий говорил о IX корпусе только в контексте его выдвижения на Плевну и Ловчу «для обеспечения правого фланга». Все это, на мой взгляд, подтверждает, что сразу после переправы через Дунай основных сил армии ее штаб не ставил перед IX корпусом однозначную задачу в полном составе немедленно выдвигаться к Никополю.

Согласно расписанию полевого штаба армии, 22 июня (4 июля) Кавказская бригада должна была выдвинуться «на шоссе из Белы (Бялы. – И.К.) в Плевну до реки Осмы». После войны полковник Тутолмин вспоминал, что достаточно было взглянуть на карту, «чтобы, глядя на нее, наметить Булгарени местом выхода на Осму»[81]. Селение Булгарени находилось на левом берегу этой реки в 23 км юго-западнее Ореше и в 35 км восточнее Плевны. Рядом с селением проходило софийское шоссе в восточную и западную Болгарию, и именно здесь располагался единственный каменный мост через Осму.

Около полудня 23 июня (5 июля) бригада Тутолмина вступила в Булгарени. Ссылаясь на расписание штаба армии, Тутолмин особо подчеркивал, что «до получения указания корпусного командира (Криденера. – И.К.) Кавказская бригада не имела права предпочесть какое-либо направление по собственному своему выбору. Следовательно, ей было одинаково необходимо освятить местность как прямо перед собой – на Ловчу, куда стягивались скопища черкесов, так и на запад от себя – на Плевну, а равно и на длинный промежуток до Никополя…»[82]. К выполнению этой задачи и приступил Тутолмин, остро нуждаясь в «надежных лазутчиках».

24 июня (6 июля) священник села Булгарени привел в расположение штаба бригады иеродиакона Плевненского округа Евфимия Федорова. Федоров прекрасно знал свой округ и имел в нем большое влияние на православных болгар. Расспросив плевненского иеродиакона, штаб бригады получил важные сведения о противнике, которые были подробно записаны и нанесены на карту капитаном Генерального штаба В.Н. Стромиловым.

В отношении окрестностей Плевны Федоров указал на два моста через реку Вид: один находился в ее нижнем течении, второй же был перекинут через реку на софийском шоссе всего в четырех километрах от Плевны.

Крупные турецкие регулярные части, по словам Федорова, располагались в Софии, Видине и Никополе. Точно указывая пункты концентрации турецких частей, Федоров, тем не менее, завышал их численность. Однако данные, собранные полковником Артамоновым, которыми к тому времени уже располагал штаб армии, более точно отражали действительную численность противника в этих городах. Что касалось Плевны, то там, по словам Федорова, для охраны госпиталя находилась всего лишь рота низама[83] в количестве 150 человек. Для получения свежей информации о перемещениях противника Федоров организовал нечто вроде почты от Плевны до штаба Кавказской бригады в Булгарени.

Таким образом, на основе всей собранной информации и с учетом того, что уже через день-два в Булгарени могли быть передовые части IX корпуса, к исходу 24 июня (6 июля) заявила о себе иная, не предусмотренная расписанием штаба армии, возможность. Достаточно было лишь вновь взглянуть на карту, чтобы убедиться в необходимости скорейшего занятия Плевны. Обладание этим старинным городом являлось ключом к контролю за передвижениями противника с софийского и видинского направлений в восточные и южные районы Болгарии. Теперь уже нахождение в Плевне, как двумя днями ранее в Булгарени, предоставляло Кавказской бригаде лучшие возможности для выполнения ее основной на тот момент задачи – своевременного обнаружения передвижений противника с западных направлений.

Однако у Тутолмина было то самое злосчастное «расписание» – «оставаться на Осме». Но события уже следующего дня показали, что это «расписание» безнадежно устарело и срочно требовались инициативные, решительные, а самое главное, быстрые действия.

Думается, это начинал понимать и сам главнокомандующий. Так, утром 24 июня (6 июля) в приказе о движении частей армии на следующий день он указал 35-й пехотной дивизии из селения Овча-Могила (15 км восточнее Булгарени) выдвинуть, «если нужно, авангард на р. Осму для поддержания Кавказской бригады»[84]. Подобной фразой великий князь явно предоставлял Тутолмину возможности для инициативных действий в пространстве между реками Осмой и Видом.

«Расписание» расписанием, но надо учесть и то, что, согласно стратегическому замыслу кампании, часть IX корпуса после обеспечения правого фланга армии, имея в авангарде Кавказскую бригаду, должна была двинуться «в горы через Ловчу»[85]. Это прекрасно знал Тутолмин. Следовательно, именно со стратегических позиций к плевненско-ловченскому направлению должно было быть приковано все внимание командира Кавказской бригады. А «оставаясь на Осме», реально контролировать это направление было практически невозможно.

25 июня (7 июля) один из разъездов Кубанского полка привел на бивуак бригады «несколько жителей и купцов города Плевны». Узнав о присутствии русских в Булгарени, они пришли с просьбой послать в Плевну отряд для охраны города от набегов башибузуков. При этом «ходоки» единогласно утверждали, «что Плевна охраняется слабой ротой низама, находящейся при госпитале…»[86]. Позднее это известие подтвердил и разъезд 30-го Донского полка, высланный от Передового отряда для поддержания связи с Кавказской бригадой и побывавший в Плевне 26 июня (8 июля). По словам командира этого разъезда есаула Афанасьева, когда его полусотня вошла в Плевну, то турецкая рота без сопротивления сложила оружие, и только появление большого отряда черкесов заставило казаков оставить пленных и отойти на Булгарени[87].

Но тогда, 25 июня (7 июля), «…что мы могли дать болгарам для прочной обороны Плевны?» – риторически вопрошал своих оппонентов Тутолмин[88]. Тем не менее на то время он располагал 12 сотнями и 8 трехфунтовыми орудиями.

Тутолмин рассчитывал еще 24 июня (6 июля) войти в контакт с частями IX корпуса, получить новые инструкции от его командующего и «выступить с реки Осмы». На Плевну?..

Утром 25 июня (7 июля) полусотня Кубанского полка, высланная Тутолминым навстречу IX корпусу, встретила его разъезд – сотню 34-го Донского полка во главе с капитаном Генерального штаба Куммерау. От него Тутолмин получил распоряжение Криденера явиться к нему в Ореше, куда он и прибыл вместе с капитаном Стромиловым в одиннадцать часов вечера.

Криденер сообщил прибывшим, что по распоряжению главнокомандующего Кавказская бригада временно присоединяется к IX корпусу «для усиления его кавалерией». На тот момент корпусную кавалерию составляли два полка – 9-й Бугский уланский и 9-й Донской казачий.

Выслушав доклад командира Кавказской бригады и ознакомившись с новыми данными, нанесенными на карту капитаном Стромиловым, Криденер, по словам Тутолмина, «остановил свое внимание на Плевне»:

«Занятие Плевны не ускользало у него из вида, так как можно было опасаться, что при движении 9-го корпуса на Никополь турки могут угрожать этому предприятию, прибыв из под Софии или Видина. Следовательно, нам было выгодно занять Плевну».

Но, по мнению Криденера, сил, достаточных для выполнения этой задачи, у IX корпуса на тот момент не было. Не было «даже одной роты», как выразился начальник штаба IX корпуса генерал-майор Н.Ф. Шнитников, «писавший в ту минуту приказание на 26 число»[89]. Буквально через два дня он очень пожалеет, что не поддержал Тутолмина.

Вместе с этим «корпусной командир сочувственно отнесся» к просьбе Тутолмина «придать хоть два батальона к Кавказской казачьей бригаде и ими занять Плевну…». По воспоминаниям Стромилова, речь шла об одном пехотном батальоне[90].

А ведь силы для этого были: к вечеру 25 июня (7 июля) головные части 5-й пехотной дивизии IX корпуса уже подошли к Ореше…

Как вспоминал Тутолмин, Криденер даже «совершенно был согласен с необходимостью послать хотя два батальона пехоты в Плевну» и сделал на этот счет соответствующие распоряжения[91]. Но…

В полдень 26 июня (8 июля) адъютант главнокомандующего полковник А.П. Струков передал генерал-лейтенанту Криденеру устный приказ своего шефа «направиться для овладения крепостью Никополем»[92]. В результате Криденер не рискнул выделить Тутолмину просимые им батальоны. Сам же командир Кавказской бригады спустя два года прокомментировал это решение так: после расчета необходимых сил для взятия Никополя «никакая часть не могла быть отделена на Плевну»[93]. Никакая?..

После полудня 27 июня (9 июля) в штаб Кавказской бригады болгарин из Плевны доставил известие от Е. Федорова. В нем сообщалось о приближении к Плевне регулярной турецкой пехоты и начале поголовного бегства болгар из города. Подробно расспросив болгарина, Тутолмин направил к Плевне две сотни Владикавказского полка при двух орудиях под командованием подполковника Бибикова. Сотни выступили около пяти вечера и недалеко от селения Радоницы встретили толпу болгар, шедшую из Плевны. Среди беженцев был и Е. Федоров. Он-то и рассказал Бибикову, что около четырех пополудни в Плевну вступил турецкий отряд, прибывший из Никополя.

Численность отряда Федоров определил в шесть таборов пехоты при шести орудиях и несколько сот черкесов. Об услышанном Бибиков доложил своему командиру полковнику фон Левизу и остановился на ночлег в Радонице, всего в пяти километрах от Плевны. Ранним утром следующего дня подполковник рассчитывал двинуться к ее окрестностям. Командир Владикавказского полка полковник фон Левиз оф Менар немедленно передал Тутолмину сообщение Бибикова. Тутолмин действия Бибикова одобрил и поздно вечером 27 июня (9 июля) распорядился направить ему в поддержку оставшиеся две сотни Владикавказского полка.

В тот день, 27 июня (9 июля), Плевна была занята отрядом Атуфа-паши, выступившим из Никополя накануне в восемь вечера. Никопольским гарнизоном командовал Хассан-Хаири-паша. О силах, которыми располагал комендант Никополя, русское командование было хорошо осведомлено. Когда русские войска заняли Тырново, Хассан-паша приказал Атуфу-паше с тремя батальонами, одним эскадроном и четырьмя орудиями (всего около 1800 человек) 26 июня (8 июля) выступить в направлении Плевны, занять город и закрепиться в нем[94].

Как видим, данные о численности отряда Атуфа-паши, сообщенные подполковнику Бибикову Е. Федоровым и болгарскими беженцами, были завышены. Да это и неудивительно, потому что умелый турецкий лива[95] призвал на помощь все тех же «призраков» войны. Он рассредоточил батальоны к северу и востоку от Плевны и тем самым создал видимость значительности своих сил. Кстати, новый комендант Плевны не побоялся выслать в разведку свой единственный эскадрон, который удалился от города на 16 км[96]. В Никополе же тем временем осталось всего 8 тысяч бойцов.

Выдвижение частей IX корпуса к Никополю началось 28 июня (10 июля). В этот же день в 5 утра штаб Западного отряда получил донесение Тутолмина о том, что накануне, в 16 часов, Плевна была занята турецкой «пехотой и кавалерией с 6 орудиями, отступившими из Никополя»[97]. Это донесение невольно наводило на мысль, что турки хотят без боя очистить Никополь. Исходя из этого, генерал Шнитников предложил, что достаточно будет направить для овладения Никополем одну бригаду пехоты с четырьмя батареями. Основные же силы, и прежде всего всю кавалерию, за исключением четырех сотен, он предложил двинуть на Плевну. Но увы! Генерал Криденер решил не изменять своего плана.

Для атаки Никополя было назначено около 17 тысяч пехоты при солидном парке осадных и полевых орудий. И что самое удивительное, эту атаку должны были прикрывать почти 3 тысячи кавалерии! С такими силами Криденер захватил полностью изолированный Никополь. Для Тутолмина при этом не хватило решимости выделить не то что два батальона – не дали даже одного! А какую роль эти 800–900 пехотинцев могли сыграть тогда под Плевной!..

3 (15) июля части Западного отряда овладели всеми передовыми позициями турок и двумя редутами, господствовавшими над Никополем. А на рассвете 4 (16) июля надобность в штурме отпала сама собой – турецкий гарнизон сложил оружие[98].

Теперь обратимся к планам и действиям турецкого командования. Главнокомандующим турецкими силами, призванными отразить русское вторжение на Балканы, был назначен сердар-экрем (генералиссимус) Абдул-Керим-паша. Он был человеком преклонных лет, уже не способным даже сидеть на лошади. Тем не менее за ним все еще тянулся шлейф славы победителя сербов. А вот его заместитель Ахмед-Эюб-паша ничем себя не проявил в прошедшей сербской кампании. Назначения эти были проведены военным министром Редифом-пашой, и поэтому руководители Дунайской армии считались его ставленниками.

Система управления и планирования в турецкой армии явно не отличалась стройной отлаженностью и четким разграничением компетенций и ответственности. Огромную, нередко определяющую роль играли неформальные межличностные отношения и восточные традиции «подковерной борьбы», которые порождали, как принято сегодня говорить, нагромождение разнообразных, порой весьма экзотичных «сдержек и противовесов».

Абдул-Керим-паша оказался сильно ограничен в своих действиях. Планы операций он обязан был представлять на утверждение султана через военного министра и принимать в расчет рекомендации военного совета, в котором председательствовал тот же военный министр.

Параллельно с этой процедурой султан сам иногда отдавал приказания командирам отдельных частей, минуя главнокомандующего. По большей части эти приказания основывались на том понимании, которое складывалось в «тайном совете» при особе султана. А лица, заседавшие в разных «советах», далеко не всегда демонстрировали общность интересов и единство устремлений.

Специалисты из Военно-исторической комиссии отмечали, что «при таком отсутствии единоначалия невозможно было, создав известный план действий, провести его далее последовательно и неуклонно», что обрекало турок в основном на пассивно-оборонительные действия[99].

В османской столице довольно быстро отвергли план кампании, согласно которому войска султана должны были занять Румынию еще до вступления в нее русской армии. Встречное движение турецких сил на левый берег Дуная только бы ускорило генеральное полевое сражение с русскими, вступить в которое турецкой армии пришлось бы вдали от своих баз и крепостей, имея за спиной разливавшийся Дунай. Такой сценарий мог оказаться просто сказочным подарком для русского командования.

Затем на одном из константинопольских «советов» с участием Абдул-Керима-паши было решено:

«Взять во фланг возможное наступление русских западнее четырехугольника турецких крепостей. Нужные для этого силы должны были собраться на линии Плевна – Ловча; ядром их предполагалась свободная часть войск Османа-паши»[100].

Однако в обращении канцелярии султана к великому визирю от 8 (20) апреля 1877 г. говорилось:

«Так как нельзя удержать всю оборонительную линию Дуная от Мачина до Видина, то с наступлением войны надлежит завлекать неприятеля вглубь страны и там дать ему сражение»[101].

Эти варианты действий явно различались. Но в чем они были схожи, так это в распределении сил по разбросанным придунайским группировкам.

От центра турецких войск шел кратчайший путь к османской столице: линия Систово – Тырново – балканские перевалы – Адрианополь. Именно это направление и будет призван закрыть переброшенный из Черногории корпус Сулеймана-паши.

Относительно численности русской Дунайской армии и планов ее командования у турок были весьма смутные представления. Когда канцелярия султана потребовала от Абдул-Керима-паши сведений по этим вопросам, то ответ получился «весьма характерный для турецких порядков»: неосведомленность о русской армии главнокомандующий объяснял отсутствием тайных агентов, подготовка которых находилась якобы в компетенции министерства иностранных дел. «Неприятель перешел реку Прут и направился прямо к Галацу» – так звучало единственное определенное сообщение в ответе Абдул-Керима-паши[102]. А на то, что основные силы русских будут переправляться у Систова, турецкий главнокомандующий явно не рассчитывал.

Даже после переправы русских корпусов у Систова и движения отряда Гурко к Тырнову Абдул-Керим почти бездействовал, предполагая, что это – всего лишь русская демонстрация! Он уверял военного министра, что «неприятель приложил крайние старания к переправе ниже Рущука и у Никополя. Переправа ниже Рущука будет совершена с целью захватить железную дорогу» (от Рущука до Варны. – И.К.). Это, по мнению Абдул-Керима, и препятствовало ему «располагать войска» по своему усмотрению[103]. Упрямое нежелание Абдул-Керима-паши сверять свои соображения с реальной обстановкой отмечал в своих сообщениях подполковник Куксон (Fife Cookson) – британский военный агент в Константинополе, командированный послом лордом Лайардом в штаб турецкой Дунайской армии (французским «командировочным» был полковник Торси)[104].

Любопытное совпадение: именно тогда, когда Николай Николаевич, планируя дальнейшее наступление за Балканы, предполагал на левом фланге ограничиться лишь наблюдением за Рущуком, Абдул-Керим-паша готов был оказать русскому главнокомандующему неоценимую услугу своей убежденностью в том, что русские «непременно» намерены обложить Силистрию и Рущук! Первую – силами Нижнедунайского отряда генерала Циммермана, второй – теми дивизиями, которые переправились у Систова[105]. К сожалению, предложение подобной «услуги» оказалось невостребованным.

Особенно важным было то, что придунайские группировки как в «четырехугольнике крепостей», так и в Никополе и Видине рассматривались командованием турецкой армии прежде всего как оборонительные, а не наступательные структуры. Активно эту позицию отстаивали коменданты Рущука, Силистрии и Шумлы. Они явно не горели желанием покидать хорошо оснащенные крепости в удобной для обороны местности с многочисленным мусульманским населением ради снискания призрачных лавров победителей русских в открытом полевом столкновении. И как при таких настроениях формировать ударные силы для генерального сражения после «завлечения» русских вглубь страны? Это было весьма не простой задачей.

Впрочем, с началом войны идея «заманивания» растаяла как утренний туман. Оказалось, что русских вовсе не надо «заманивать», они сами рванулись вперед по центру.

Оборонительные настроения в Дунайской армии султана питались общей слабостью организации турецких вооруженных сил и ее командного состава. Именно по этой причине достаточно многочисленные турецкие военные группировки, оснащенные даже самым современным стрелковым и артиллерийским вооружением, демонстрировали порой удивительные образцы пассивности.

Недостатки турецкой военной организации особенно бросались в глаза многочисленным иностранцам на службе в армии султана. Так, участник войны англичанин В. Бекер-паша – ферик[106] восточной группировки турецкой Дунайской армии – писал: «Во всем, по-видимому, проявлялась какая-то странная небрежность управления»[107]. Он вспоминал, как в разговоре с одним из лучших турецких генералов Иззет Фуатом-пашой «обнаружил отчаяние» собеседника «от общего беспорядка, проявлявшегося во всем»[108].

В начале войны турецкие официальные лица были поражены той «легкостью», с которой русским «удалось совершить переправу». Канцелярия султана поручила военному министру срочно разобраться в причинах столь вызывающего успеха противника. Абдул-Кериму-паше был направлен соответствующий запрос. Ответ главнокомандующего удивил многих в столице. После заверений, что «мы стараемся, жертвуя жизнью», Абдул-Керим писал:

«Невозможно описать затруднений, в которых я очутился, предприняв обеспечение боевыми припасами и провиантом тридцать – сорок тысяч человек»[109].

Если такие усилия к обеспечению относительно небольшого состава предпринимает сам главнокомандующий, то что тогда говорить о задаче снабжения более крупных соединений, к тому же в наступлении. Турецкие части не имели собственных обозов, и задача обеспечения перекладывалась на местные администрации. А от их представителей можно было вытрясти необходимое, употребляя порой лишь чрезвычайные меры. Эти факторы сильно сковывали оперативные возможности турецких войск и служили весьма серьезной помехой для проведения массированных наступательных операций.

Что же касается крепостей «четырехугольника», то, как заметил А.Н. Куропаткин, они «принесли туркам вместо пользы несомненный вред, бесполезно привязав к себе значительные турецкие силы»[110].

Любопытно, что в то время, когда в среде командного состава русской армии стала нарастать тревога по поводу разбросанности сил, этим же, но применительно к собственной армии, крайне озаботилась канцелярия султана[111].

Ошибки и безынициативность Абдул-Керима-паши все сильнее раздражали Стамбул. 22 июня (4 июля) в Шумлу из столицы прибывают военный министр Редиф-паша и сенатор мюшир (маршал) Намык-паша. По воспоминаниям В. Бекера, «военный министр… был человек невысокого ума, но смелый, хотя и не совсем добросовестный»[112].

Перед эмиссарами султана стояла задача понудить Абдул-Керима к активным действиям и «воспрепятствовать, по крайней мере, переходу неприятеля через Балканы или оттеснить его». Совместными усилиями они сочли возможным оторвать от гарнизонов крепостей 30 батальонов, объединить их под командованием Ахмед-Эюба-паши и направить этот отряд в Кир-Чешме перед Трестеником с «целью угрожать тылу неприятеля, который направился к Тырнову и Габрову»[113]. Операция началась 24 июня (6 июля) 1877 г. Именно информация об этом движении противника нашла свое отражение в письме Николая Николаевича императору от 27 июня (9 июля). Одновременно Савфету-паше с шестью батальонами, сформированными в Осман-Базаре, было предписано двинуться на помощь тырновскому гарнизону.