Топало

      — Что вы мне спать не даете? У меня и так бессонница. Мне покой нужен.
      — С нами уже и барсук неуважительно разговаривает! — возмутились Крутило и Вертило.
      Дразнило хотел залихватски свистнуть, но раздумал, настроение что-то у него пропало.
      Топало был самым молодым среди домовых, он больше слушал. А Думало, самый старый, все думал. Наконец он сказал:
      — Домовой должен быть при доме, а дом — при хозяине.
      Он опять надолго задумался. А пока он думал, все домовые куда-то из деревни Кутузы подевались. Топало ходил в Большое село: может, там поселились? Но и в Большом селе их не было. И во всей округе тоже.
      А однажды попрощался с Топало его самый старый и самый любимый друг Думало. Хозяин Соснин уезжал куда-то на Волгу, в поселок Ключи, а дом продал под снос. Вместе с хозяином покидал родные места и его верный домовой.
      Остался в Кутузах один Топало. Нет у него ни друзей, ни приятелей. И в деревне без домовых стало тихо, скучно. Некому ни свистнуть, ни гикнуть. Сидит Топало один на чердаке около трубы. Бывает, занесет избу снегом до самой крыши. В трубе что-то воет, воет, потом закряхтит. Это домовой греется.
      Иногда к нему приходил кот Филимон. (Надо сказать, что для человека домовые были невидимы, а животные каким-то образом их видели. А может быть, не видели, просто чувствовали. Если бы наука занималась домовыми, она бы объяснила этот феномен. Но наука домовыми не занимается.)
      Кот Филимон походит по чердаку, мышей понюхает, изогнет спину, потрется около трубы.
      — И чего ты тут один живешь? — как-то спросил домового Филимон.
      — А куда мне деваться? — вздохнул Топало.
      — Бабка Дуся каждый день тебя жалеет, — сказал Филимон. — Но когда ты в трубе сидишь — ругается: «Разворотит трубу, кто класть будет?»
      — Ничего не разворочу, — пробурчал Топало.
      И стал домовой со своего чердака все чаще спускаться в избу. Топ-топ по чердаку, потом дверь открывается: топ-топ по избе.
      — Топает Топало! — ворчала бабушка.

«Живем, не тужим!»

 
      Жила бабушка Дуся Капелькина вдвоем с внучкой Зойкой. Дед Иван умер пять лет назад. Тридцать лет они жили вместе, пятерых детей вырастили. Все дети разъехались в разные стороны, слали письма да гостинцы, в отпуск приезжали.
      Когда деда Ивана не стало, долго горевала бабушка Дуся. Особенно зимой. Топится вечером печка, прядет бабушка пряжу и все вспоминает свою молодость и Ивана, какой он был удалой и как с войны она его ждала и дождалась, хоть и сильно израненного.
      Любила она внучке Зойке рассказывать про его воинские подвиги. Как тонул, да не утонул, как горел, да не сгорел, как самого немецкого генерала в плен взял.
      Большой портрет деда, увеличенный с фотографии, отретушированный старательным фотографом так, чтоб не было ни одной морщинки, висел на стене. И хотя дед не походил на себя, бабушка Дуся часто стояла у фотографии и смотрела на него.
      Так и жили они вдвоем: бабушка и внучка. Правда, были у них еще кот Филимон, коза Манька, пес Бакай и домовой Топало.
      Пса оставил бабушке Дусе сосед Соснин, когда уезжал в поселок Ключи. Бакай был уже старый. Вначале он очень переживал, что хозяин уехал, появилась в его глазах собачья тоска. Но Зойка, как могла, утешала его, бабушка Дуся в сарае теплую будку смастерила, костями угощала, кот Филимон про свои похождения рассказывал, несмотря на то, что пес на одно ухо совсем плохо слышал. Бакай всей душой полюбил свою новую семью.
      У него было одно занятие: караулить козу Маньку. Но Манька никакого внимания на него не обращала и спокойно ела на огороде капусту.
      Топало не раз ей говорил:
      — Манька, нет у тебя совести!
      — Последний раз! — отвечала Манька, пожевывая капустный лист.
      Со временем Топало совсем перестал ходить на свой чердак. Он облюбовал место на печке. Тут и тепло, и послушать есть кого: за печкой жил сверчок Петька и не уставая пел песни.
      Как-то бабушка сказала:
      — Топало, ты бы перевел, что за песни Петька поет.
 
Ой люли, та-ра-ра!
На горе стоит гора,
А на той горе лужок,
А на том лужку дубок,
А на том дубку сидит
Ворон в красных сапогах,
Во зелененьких серьгах.
Черный ворон на дубу,
Он играет во трубу.
 
      С тех пор Топало стал переводить Петькины песни. Голос у него, правда, был скрипучий, а слуха никакого, но петь Топало любил.
      — Скрипишь, как старая осина, — говорила бабушка Дуся.
      На берегу реки росла осина. Она и правда скрипела, особенно в непогоду. Скрип-скрип-скрип!
      — У нее болит что-нибудь? — спросила Зойка Топало.
      — Нога сохнет, кто-то топором подсек.
      Зойка жалела осину. С подругой Нюшкой они даже перевязали ее. Но дерево продолжало сохнуть, крениться, тихо поскрипывать. Однажды пришел Нюшкин отец — плотник дядя Вася — и решил срубить его.
      — Все равно посохнет, — пояснил он. — А мне для дела надо.
      Зойка носом зашмыгала. А Нюшка ее успокаивает:
      — Чего ревешь? Дерево вон какое высокое, молния ударит — и прямо в него. А вдруг под ним сидеть будем? Сразу почернеем и живы не останемся.
      Однажды во время страшной грозы молнией расщепило липу и убило корову. После этого Нюшка стала ужасно бояться гроз. Зойка тоже боялась. Как грохнет гром — так косяки в избе затрещат. Зойка с Нюшкой забирались под кровать и сидели там, пока солнышко не выглянет.
      Но разве осина виновата, что бывают грозы? Ей, наверное, самой страшно, ведь она под кровать не спрячется.
      Нюшкин отец уже топором замахнулся, да не успел по дереву ударить. Топало перехватил топор и отбросил его подальше.
      — Ходят тут, — проворчал он, — машут топорами. Обо всем позабывали.
      Нюшкин отец не обиделся: не принято было у них в деревне обижаться на домовых. Но все-таки спросил:
      — А чего такого мы позабывали?
      — Не было у деда Мирона под рукой вожжей…
      Нюшкин отец призадумался и кое-что вспомнил. Осинку-то эту не кто-нибудь посадил, а его дед — Мирон. А он, тогда малец шустрый, бегал, играл да и сломал деревце. Вот дед Мирон и искал вожжи, чтоб выдрать его.
      Осинка цепкой оказалась, отросла.
      — Совсем из ума вышибло! — сказал Нюшкин отец. — Запамятовал! — Он легонько постучал по стволу дерева: мол, прости, чуть я не погубил.
      Около осины собрались все: кот Филимон, коза Манька, пес Бакай. Они еще долго обсуждали случившееся.
      Топало, оставшись один на всю деревню, стал совершенно незаменимым. Если бы он был человек, сказали бы: «Совершенно незаменимый человек». Но нет такого выражения: «Совершенно незаменимый домовой».
      Если бабушку Дусю кто-нибудь спрашивал: «Как живете?», она обычно отвечала: «Живем, не тужим!»
      — А что тужить? — говорил Топало.
      Раным-рано бабушка Дуся уйдет на ферму, а домовой давай печку топить. Блины испечет, Зойку разбудит. Вкусные блины, с маслом да со сметаной. Сам Топало ничего не ел, потому что домовые не едят Только воду пил. Иногда деревья угощали его своим соком.
      Вечером Топало Зойку спать укладывал. Когда она была маленькой и начинала кукситься, капризничать (с маленькими это случается), он всегда пел ей одну и ту же колыбельную:
 
Не плачь — дам калач,
Не вой — дам другой,
Не реви — дам три!
 
      Топало настолько «очеловечился», что зимой стал ходить в валенках. Вот и топают по избе одни валенки. К тому же он любил пофорсить. Иногда наденет шарф, старую дедушкину шляпу, достанет дедушкину тросточку — и крутится перед зеркалом. Бабушка веником его — чтоб не модничал! А порой бабушка вздыхает:
      — Ох, ты, нежить, нежить!
      — Бабушка, ты почему Топало нежитью зовешь? — спросила Зойка.
      — Да как тебе объяснить? И объяснения-то нет. Нежить и нежить. И не дух, и не человек.
      Топало не нравилось, когда бабка вздыхала и нежитью его звала. «Нежить» выходило «не жить». А чего ему не жить, если молодой, всего сто пятьдесят лет стукнуло?

До скорого свидания!

 
      Раз в месяц приезжала из города Валя — Зойкина мама. Как-то полезла она на печку, а Зойка говорит:
      — Ты поосторожней, там Топало спит.
      — Что ему — чердака мало? — удивилась мама.
      Раньше, когда семья была большая, все живы-здоровы, все в доме, домовой никогда в избу не заходил, только на чердаке топал.
      — Сейчас он в избе живет, — пояснила Зойка. — Вместе веселее.
      Мама не возражала: веселее так веселее, но все-таки относилась к этому как-то настороженно и в особые разговоры с домовым не вступала. И Топало помалкивал.
      — А когда квартиру в городе дадут, дом продадим, куда вы его денете? — как-то спросила мама.
      — С собой возьмем, — сказала Зойка.
      — В городе ему не место.
      — Никуда я отсюда не поеду, — сказала бабушка.
      С тех пор и начались нелегкие разговоры о переезде.
      Однажды мама привезла из города телевизор. Вечерами вместе с бабушкой и Зойкой стал смотреть передачи и Топало. Наденет очки — и сидит. Правда, стекол нет, одна оправа, но его это ничуть не смущало.
      Особенно Топало нравилась передача «Клуб путешественников». Он все к Зойке приставал: сколько километров до Африки? Ему никак не верилось, что может быть какая-то Африка, совершенно не похожая на деревню Кутузы. Уж не туда ли все домовые переселились?
      А еще его поразило, что на земле люди говорят на разных языках и совершенно друг друга не понимают.
      — Он тебе про Фому, ты ему про Ерему, он тебе про Ерему, ты ему про Фому. — Недовольный Топало запыхтел и полез на печку. Не думал он, что на белом свете так обстоят дела.
      — Вечно ты. Топало, ворчишь, — сказала Зойка. — А если встретишь домового-иностранца, как с ним будешь разговаривать? По-французски, да? Тоже друг дружку не поймете.
      — Сама ты не поймешь! Мы с ним можем говорить и по-кошачьи, и по-собачьи, и по-птичьи. Мало, что ли, в природе языков? И все понятные.
      Телевизионные передачи, хотя и черно-белые, разбудили в домовом желание поглядеть мир.
      Когда Топало узнал, что Зойка собирается плыть на теплоходе по реке Волге, он тоже засобирался. Свою любимую шляпу в чемодан положил, старые тапочки (сначала хотел валенки, но все-таки лето).
      — Ты куда? — всплеснула руками бабушка.
      — С Зойкой, на Волгу.
      Зойка решительно выложила из чемодана шляпу.
      — А с бабушкой кто останется? — спросила она.
      Топало положил шляпу обратно в чемодан.
      — Нюшка будет прибегать, чего еще ей делать?
      — Нюшка теленка пасет! — Зойка снова выложила шляпу.
      — Теленок и без Нюшки знает, где трава растет. — Топало снова положил шляпу в чемодан.
      — Ты поедешь, а я так нет? — заскрипел он. — В городе ни разу не бывал, Москву не видал.
      — Я тоже Москву не видела!
      — Увидишь еще. Тебе всего девять годков, а мне сто пятьдесят.
      Зойке стало жалко Топало. И правда, сто пятьдесят лет дома сидит, а она уже к Каспийскому морю едет.
      Бабушка вначале ни в какую:
      — На то ты и домовой, чтоб дома сидеть! Ишь чего надумал!
      Топало запыхтел, заскрипел, обиделся, залез на чердак.
      — Раз мое место на чердаке, — пробурчал он, — больше отсюда не сойду. Или в трубу залезу. Весь дым в избу пойдет.
      — Ишь чего надумал? Да я тебя кочергой! — погрозила бабушка. Они часто с Топало ссорились, бранились и сразу мирились. Но тут он обиделся всерьез.
      Не только любопытство манило Топало в дальние края. Ведь его друг Думало жил где-то на Волге, в поселке Ключи.
      Этой зимой, когда на улице бушевала вьюга, неожиданно ему пришло от Думало письмо. Не в конвертике и не по почте. Ветер принес. Издалека донеслись до него слова друга:
      «Дорогой Топало! Не знаю, проживаешь ли ты по-прежнему в родной деревне Кутузы. А я проживаю в поселке Ключи, который стоит на берегу Волги. Жизнь здесь веселая, пароходы пристают, народу много всякого. Только мне не весело. Кроме меня, домовых здесь нет. Я один, как и ты. С хозяином Сосниным только иногда потолкуем, деревню Кутузы вспомним. Да и он уже стар. А молодежь меня не признает. Видно, и мой век кончается. Хотелось бы на склоне дней повидаться с тобой, душа моя. Да не суждено. Я посылаю тебе по ветру третье письмо. Не знаю, доходят ли они до тебя. Столько, милый друг, над землей проводов понавешено, так гудят они по ночам, что и не мудрено, ежели письмо затерялось в этом множестве звуков или исказилось его содержание. Я ни разу не получил от тебя весточки. Тоскующий по тебе домовой Думало».
      Только одно письмо услышал Топало. И тут же отправил ответ. Конечно, тоже не в конвертике.
      В двенадцать часов ночи, когда не видно было луны, не лаяли собаки, окрест стояла глухая тишина, домовой вылез на крышу, поймал самую сильную струю ветра и вихрем отправил ее сквозь ночное пространство, чтоб она донесла привет другу. Но он не знал, где находятся Ключи и река Волга, и послал письмо в другую сторону. Ветер, покружив, унес его на север, и оно исчезло в ночи.

 
      Топало еще стоял на крыше, прислушиваясь к движению воздуха, когда из-за тучи показалась луна. Сначала вышел желтый краешек, как бы раздумывая: светить или не светить? А потом выплыла вся луна — круглая, созревшая, с багровым оттенком. И сразу дома, деревья, звери, застигнутые луной в поле, отбросили тень.
      И на крышу дома тоже пала тень домового. Ничем особым она не отличалась от людской. Только руки, пожалуй, были чуть длиннее, а ноги короче, словно когда-то, давным-давно, ему было удобнее ходить на четвереньках. Но это лишь предположение, которое сделал сам Топало, рассматривая свою тень.
      За последние сто лет никто в деревне Кутузы тени домовых не видел. Говорили, что такое явление бывает то ли к счастью, то ли к несчастью, но обязательно к чему-то, не просто так. А случалось это столь редко оттого, что нужны были особые обстоятельства: во-первых, — полночь, во-вторых — полнолуние, в-третьих — благоприятное сочетание созвездий.
      А какое сочетание было благоприятным — никто не знал. И сами домовые — тоже. Только Думало очень долго глядел на звезды и кое о чем начал догадываться.
      В ту морозную ночь сочетание созвездий оказалось благоприятным.
      — У меня великолепная тень! — радостно воскликнул Топало. — Наконец-то я ее увидел!
      Он тут же послал Думало эту важную новость. Но опять в другую сторону.
      Топало долго ждал ответа, но никаких известий от друга так и не получил. Жив ли он?
      И вот выпал случай поехать по Волге, найти Думало и повидаться с ним, может быть, последний раз в жизни.
      А вместо этого Зойка выбросила из чемодана его шляпу. Сиди сейчас на чердаке один-одинешенек.
      Топало решил посоветоваться с котом Филимоном. Как-никак Филимон бывалый. Когда он был молодой, то каждую весну куда-нибудь уходил, а к осени возвращался, тощий, побитый в боях, корноухий, но страшно гордый. Вот уже три года Филимон из дома не отлучался, жирел. Как развалится на табуретке, ни за что с места не сдвинешь. Даже если мышь выскочит, и то не пошевелится.
      Кот Филимон выслушал Топало, расправил коготки, потянулся.
      — Когда я уходил из дома, никого не спрашивал, — сказал он, Щуря зеленые глазки. — Даже смертельная опасность, которой я подвергался много раз, меня не останавливала. А ты — невидимый. Поезжай тайком. Зачем тебе кого-то спрашивать? Ах, если бы я был невидимый! — позавидовал он.
      Если бы Филимон был невидимый, то съел бы сметану во всей деревне и округе. Сколько раз он об этом мечтал, когда бабушка Дуся заставала его у кринки.
      — Все-таки я домовой, а не кот, — сказал Топало. — Не пристало мне хозяев обманывать.
      — Ну, тогда сиди на чердаке, — сказал кот Филимон. — Всяк кузнец своему счастью. — И замурлыкал.
      Топало совсем запечалился. Но кому нужны переживания домового? И тут он услышал: бабушка Дуся стучит по потолку кочергой:
      — Топало, слезай с чердака!
      — Не слезу!
      Заскрипела лестница, показалась Зойка.
      — Топало, бабушка тебя отпустила! Вместе поедем!
      Топало радостно затопал, слез с чердака.
      — Уговорили. Поезжай, — сказала бабушка. — Я на сенокосе буду, мне не до тебя. За Зойкой пригляди, чтоб в воду не сунулась.
      — Пригляжу, пригляжу!
      — И чтоб никто тебя не заметил! Тише мыши! — наказала она.
      Все вышли попрощаться с Зойкой и Топало: кот Филимон, пес Бакай, коза Манька. Прилетела с лугов и стрекозка Майка.
      — Вы не беспокойтесь, — сказала она Топало. — Я буду прилетать к вам и рассказывать, как бабка Дуся живет.
      Стрекозка вспорхнула:
      — До скорого свиданьица!

Кто сошел с ума?

 
      Родька стоял на корме и смотрел в бинокль. К нему подошла Зойка, постояла молча рядом. Он не обращал на нее внимания.
      — А мне можно посмотреть! — наконец спросила она.
      Родька ничего не ответил, продолжал смотреть в бинокль.
      — Можно посмотреть? — снова спросила Зойка. Она подумала, что Родька не слышит.
      — Можно, да осторожно. Это самый настоящий военный бинокль. Бабушкин.
      «Какая у него интересная бабушка, — подумала Зойка. — Чемпион по бегу, да еще в бинокль смотрит». Она представила свою бабушку Дусю Капелькину: вот сидит бабушка на берегу и глядит в бинокль, а за спиной у нее коза Манька стоит. Зойка хихикнула.
      — Ничего смешного, — сказал Родька. — Моя бабушка на войне была и даже медаль имеет.
      — На войне? А разве бабушек берут?
      — Ну, ты соображаешь! Война была давным-давно. Тогда еще и папа с мамой не родились.
      — Не родились? — поразилась Зойка.
      — А ты считать умеешь? И твоя мама тоже не родилась. Чего ты на меня уставилась?
      Зойка и правда уставилась на Родьку, будто он ей сказал потрясающую новость. Она никогда не задумывалась над тем, что когда-то на свете не было мамы, не было бабушки. И ее, Зойки, тоже не было. Она росла под солнышком, как трава, не размышляя, как появилась на свете и почему.
      «Какой Родька, оказывается, умный, — подумала Зойка. — А я глупая-преглупая». — Так обычно бабушка ей говорила: «Глупая ты преглупая».
      Родька снял с шеи бинокль.
      — Вон туда смотри! — указал он пальцем. — Там домик увидишь.
      Зойка осторожно взяла тяжелый бинокль, поднесла его к глазам.
      — Не урони! — строго сказал Родька. — Что-нибудь видишь?
      Сначала Зойка ничего не видела, а потом увидела маленький домик на берегу и мальчишку с удочкой.
      — Ой, как интересно! — закричала она. — А еще собака! Я собаку вижу, так близко!
      Топало, конечно, стоял рядом с Зойкой, и ему тоже очень хотелось посмотреть в бинокль. Он подтолкнул ее в бок:
      — Дай посмотрю!
      Родька замер: какой-то странный голос ему послышался. И он мог поклясться, что даже услышал слова: «Дай посмотрю». Родька незаметно огляделся вокруг себя. Решительно никто не обращал на них внимания и ничего подобного произнести не мог. Уж и солнце не так жарит, скоро скроется за горизонтом, а на него, видимо, все еще солнечные пятна действуют. Он отвернулся и потер лоб.
      В это время Топало взял бинокль, но не успел посмотреть. Родька повернулся и побледнел: бинокль висел в воздухе, его никто не держал. Но это продолжалось всего мгновение. Зойка уже снова смотрела в бинокль, сделав вид, что ничего не произошло.
      — А ну-ка, давай сюда! — Родька отнял у нее бинокль.
      — Ты чего? — спросила Зойка, невинно улыбаясь.
      — Ничего! — он и сам не знал «чего он» и объяснить не мог. Как с этой Зойкой встретится, так что-то с ним происходит.
      Он пошел к родителям, которые стояли на корме и разговаривали. На палубе играла гитара, гуляли пассажиры, смеялись. Почему у него одного странные галлюцинации?
      — Ты опять бледный! — встревожилась мама. — И глаза мутные! Покажи язык!
      Родька высунул язык. Гладенький, розовый, значит, совершенно здоровый. Мама языком осталась довольна. Она приложила ладонь ко лбу. И температуры нет.
      — Я пойду в каюту, — сказал Родька. — Лимонаду попью.
      На самом деле ему хотелось остаться одному и хорошенько подумать, что происходит, уж не сошел ли он с ума.
      В каюте он подошел к зеркалу и стал себя рассматривать: есть в нем что-нибудь сумасшедшее или нет? Вот и взор мутный, как мама говорит. А, кроме взора, какие еще признаки могут быть?
      Громкий смех: «Ха-ха-ха!» Сумасшедшие, наверное, прыгают.
      Родька запрыгал перед зеркалом, дергая себя за нос, и захохотал: «Ха-ха-ха!»
      В это время раздвинулась на окне шторочка и появилась физиономия Зойки.
      — С ума сошел, что ли? — Зойка даже испугалась. — Ты чего себя за нос дергаешь?
      — Хочу и дергаю! Что тебе от меня надо? — закричал Родька, покраснев. — Что ты по пятам за мной ходишь?
      — Ты не кричи, — рассудительно произнесла Зойка. — А то не вырастешь. Я огурец тебе принесла. Можно, зайду?
      — Заходи, — буркнул Родька.
      Через минуту Зойка уже сидела на диване. А на столике лежал крепкий пупырчатый огурец, который она перед отъездом сорвала с грядки.
      Родьке тоже надо было чем-то угостить Зойку, все-таки гостья. Он открыл холодильник и достал тарелочку с горкой вишни.
      — Мы тоже покупали, — сказала Зойка, поглядывая на сочные, блестящие ягоды.
      Бабушка говорила, что в гостях надо есть немного и не сразу принимать угощение, а поотказываться.
      — Что-то не хочется, — вздохнула гостья, и взяла одну ягодку. Потом вторую. А третья прямо смотрела на нее и сама просилась в рот.
      Вишня в тарелке на глазах убывала, а Зойка остановиться не могла.
      Родька с удовольствием вонзал зубы в хрустящий огурец, прохладный и свежий.
      — Вы тоже раньше в деревне жили? — спросила Зойка.
      — Мы? В деревне? Тебе, случайно, не приснилось? — Он, гордость семнадцатой математической школы, и вдруг — жил в деревне!
      — А тогда чего у вас фамилия Мельниковы? Деревенская. У нас в классе есть Колька Мельников, так у него дед мельником был, потом мельницу сломали, элеватор построили. Может, вы с ним родня?
      — По-твоему, все однофамильцы — родственники? — спросил Родька насмешливо. Ему не хотелось иметь ничего общего с каким-то неизвестным Калькой.
      — По-моему, родственники, — сказала Зойка.
      — А по-моему… — Он не договорил. Родьке послышалось, что у двери кто-то затопал. Казалось бы, что тут такого: ходят пассажиры, стучат. Но в этом топанье было что-то особенное: будто медведь прыгал то на одной ноге, то на другой.
      — Кто там? — спросил он тихо.
      Зойка вспорхнула с дивана, приоткрыла дверь, высунула голову в коридор.
      — Никого здесь нет! Наверное, кто-то мимо проходил неуклюжий! — И снова уселась на диван.

В «чертово логово»!

 
      Топал за дверью Топало. Когда Зойка пошла в гости к Родьке, наказала ему:
      — Подожди меня здесь, никуда не уходи!
      — А ты там не рассиживайся!
      Зойка ушла, а Топало улегся на ковровую дорожку, покрывавшую коридор. Им бы в Кутузы такой ковер, он бы все время на нем лежал. И кот Филимон тоже. Оба бы лежали и беседы вели. Коза Манька на них бы в окно смотрела и завидовала.
      Только Топало размечтался, какая бы жизнь пошла, будь у них ковер, как появился пассажир в трусиках. Он вышагивал по дорожке уверенно, как капитан. Домовому пришлось отодвинуться, но все равно тот чуть не наступил ему на ногу.
      — Идет, не смотрит, — проворчал Топало. — А может, тут кто-нибудь лежит?
      Топало сел. Посидел. Скучно ему стало. Прошелся взад-вперед.
      С палубы доносилась веселая музыка. От нечего делать домовой начал притопывать. Как он раньше-то, бывало, в овраге отплясывал вместе с Крутило и Вертило! Но не успел Топало как следует (то есть как в овраге) притопнуть и прихлопнуть, открылась дверь и высунулась Зойка.
      — Никого здесь нет! — Это она Родьке сказала.
      Топало понимал, что плясать ему не следовало, но все же обидно такое слышать: «Никого здесь нет!» Он хотел проскочить в каюту, но Зойка перед носом закрыла дверь.
      «Сидят там, разговаривают! А я лежи тут на грязном коврике. — Топало запыхтел. — Вот возьму и пойду туда, куда мне не велели ходить».
      А Топало — ни в коем случае! — не велели ходить в машинное отделение. Из-за этого у него произошла маленькая ссора с Зойкой. Домового страшно интересовало непонятное гудение, доносившееся снизу. Он решил немедленно посмотреть, что там происходит.
      — «В машинное отделение вход посторонним воспрещен!» Видишь, написано! — сказала Зойка.
      Топало вздохнул, притих. Но гудение по-прежнему не давало ему покоя. Уж не черти ли там сидят — его заклятые враги? Однажды, помнится, лет пятьдесят назад, залез к ним в сарай наглый черт и сидит, глазками сверкает. До смерти корову напугал. Домовые собрались, окружили его. А он не чертом, а чертенком оказался. Давай хныкать, жаловаться, что круглый сирота, забежал в сарай всего-навсего погреться, а не по каким-нибудь темным делам.
      Домовых долго ли разжалобить. Дали ему краюшку хлеба да отпустили. А он на другой день лошадь в лес заманил. Два дня и две ночи чертенок на ней ездил и хохотал, чуть живая приплелась обратно. Вот и верь после этого нечистой силе.
      Но черти в округе исчезли куда-то еще раньше домовых. Как начали электропилами лес пилить, так их и след простыл.
      Домовые обрадовались: «Сейчас заживем припеваючи, никто нам вредить не будет!»
      Но Думало рассудил иначе: «Без чертей мы закиснем, захиреем. Сноровку потеряем, удаль. Мысли станут ленивые. Застой начнется в нашей общине».
      Домовые три дня искали чертей, но так больше и не нашли.
      Гул, исходивший из нутра теплохода, был для домового незнакомым, загадочным звуком.
      Сейчас, когда его все бросили, самое время заглянуть туда. К тому же он успеет вернуться: Зойка уж коли пришла в гости, так будет там долго сидеть. Бабка Дуся часто Топало посылала: «Поищи Зойку, опять где-то с Нюшкой болтают».
      Топало осторожно прошел по коридору и вышел на палубу.
      Но никто не заметил его появления. Топало прошел между загорающими, стараясь никого не задеть. Под зонтиком он увидел дремлющего Федулина, который сидел скрестив на груди руки, как полководец перед сражением. Его белый беретик был надвинут на лоб. Павел Михайлович открыл глаза, посмотрел на Топало, но, само собой, не увидел его и снова задремал.
      Топало не удержался, снял с Федулина беретик и положил ему на колени.
      — Что, что такое? — возмутился Федулин, озираясь вокруг.
      Но стоявшие рядом пассажиры сами озадаченно смотрели на него. Все видели, что берет сам приподнялся в воздухе и плавно опустился на колени. Но каждый решил, что это показалось только лично ему. Поэтому никто не произнес ни звука.
      — Хулиганство! — Федулин погрозил пальцем неизвестно кому и встал.
      А Топало уже спускался с верхней палубы на нижнюю, потом — в трюм. А из трюма узенькая лестница вела дальше вниз. Оттуда и шел гул.
      «Любят черти такие местечки!» — подумал Топало. И полез в «чертово логово».
      В это время молодой вахтенный Коля Сопин дышал свежим воздухом, высунувшись в иллюминатор. Если на палубе было жарко, — то в машинном отделении от жары, казалось, вот-вот что-нибудь расплавится. Но тем не менее ничего не плавилось, машины работали в режиме, гудели ритмично и спокойно.
      Коля Сопин глядел на реку, улыбался, наслаждаясь ветерком, и был абсолютно спокоен за свое машинное отделение. Он и подумать не мог, что за его спиной появился незваный гость.
      А Топало стоял и удивленно рассматривал небольшой зал, который и был таинственным машинным отделением. Ничего интересного! Какие-то кружочки, стрелочки, как в автомобиле. Когда колхозный грузовик приезжал на ферму. Топало не раз в кабину залезал. Он-то думал, здесь колеса крутятся, как на мельнице. Нет, это не «чертово логово»! Чертей сюда не заманишь, тут и спрятаться негде. Топало разочарованно прошелся по машинному залу.
      Коля Сопин, любуясь речным пейзажем, насвистывал песенку про любовь.
      Топало уже хотел уходить, но нечаянно уронил пустое ведро. Оно покатилось, загромыхало. В машинном отделении и без того грохоту много, поэтому вахтенный не услышал, но что-то заставило его обернуться. И это было в тот момент, когда Топало поднимал ведро.
      Коля Сопин остолбенел: ведро само поднялось в воздух и прицепилось на стену к гвоздю! Он закрыл глаза и снова открыл. Ведро висело на месте. Вахтенный решил, что долго смотрел на бегущую воду, вот у него перед глазами предметы и стали двигаться, в частности ведро. Все остальное, кажется, прочно стояло на месте.
      «Шалопай, работать надо, а не в окно смотреть», — проворчал про себя Топало. И вахтенный получил легкий щелчок в нос.

Необычное знакомство

 
      Зойка в это время все еще сидела в гостях. Но пора и честь знать.
      — Задержалась я у вас, — сказала она.
      Родька как вежливый хозяин встал, чтоб ее проводить.
      — Не надо, не надо! — запротестовала Зойка.
      — А может, я хочу прогуляться!
      Прогуляться она не могла запретить. Как только Зойка вышла из каюты, сразу почувствовала, что Топало рядом нет. Она повертела головой, как будто могла его увидеть.
      — Топало! — позвала она тихонько. — Топало!
      Его не было, иначе бы он подал знак. Может, обиделся и сидит молчит.
      — Топало! — уже громко крикнула Зойка. — Где ты. Топало?
      — Что с тобой? Ты кого зовешь? — спросил Родька, с недоумением наблюдавший за странным поведением девочки.
      Зойке было не до него. «Куда делся Топало? — испуганно думала она. — Ой, натворит что-нибудь!»