Запад (№2) - Ручей любви

— Луис? — испуганно прошептала она.

Его лицо смягчилось, когда он посмотрел на нее.

— Не волнуйся, — сказал он. — Мы можем отправляться.

Они услышали, как позади снова открылась дверь. Онора поспешно вышла, как если бы намеревалась удержать их. Потом она остановилась, не сводя полного страдания взгляда с человека, который отбирал у нее любимую дочь. Луис посмотрел на нее, и его взгляд потеплел. Он понимал горе Оноры и был готов на все, чтобы облегчить его, но он не мог оставить Оливию, как того хотели ее родители. Поднявшись по ступенькам, он взял Онору за руку и сказал:

— Я обещаю, что буду хорошо заботиться о вашей дочери.

Несмотря на свои страдания, Онора ответила на его пожатие. Она цеплялась за него, как бы ища утешения.

— Но где вы будете жить? — простонала она. Луис пожал плечами.

— Где захочет Оливия, — просто ответил он. — Но где бы мы ни жили, я обещаю, что каждый год, без исключения, вы будете видеться с вашими внуками.

Внуки!

Онора открыла и закрыла рот, не произнеся ни звука.

У нее стеснило грудь от нахлынувших чувств. Внуки! Дети ее любимой Оливии.

Этот человек любил Оливию, действительно любил ее. Вопреки своей тревоге, Онора видела это в его глубоких глазах. «Ну конечно, — неожиданно подумала она. — Как можно было не любить Оливию? Фронтерас не является столпом общества, но он сильный и мужественный человек, а иногда эти качества обеспечивают большую безопасность, чем материальное благополучие». Больше всего на свете Онора хотела, чтобы Оливия была счастлива, и, глядя на этого человека, она неожиданно поверила, что он составит счастье ее дочери.

— Вы не могли бы подождать, чтобы я смогла организовать свадьбу? — спросила она.

— Онора! — потрясенно произнес Вилсон.

Луис одарил ее демонической улыбкой, заставившей сердце Оноры забиться немного быстрее.

— Я сочту за честь, если вы будете присутствовать на свадьбе сегодня.

— Я… почему же, конечно, — взволнованно произнесла она, умоляющ посмотрев на Вилсона. — Конечно, мы придем. Я ни за что не пропущу свадьбу Оливии.

— Онора! — повторил Вилсон. Она повернулась к мужу. Она редко возражала ему в чем-либо, но что знают мужчины о других мужчинах? — требовалась женщина, чтобы понять, что нужно другой женщине.

— Я знаю, что я Онора. Неужели ты не видишь, он любит ее?

— Конечно, любит, — уверенно сказала Оливия, улыбнувшись родителям, а ее глаза блестели от слез. — Чего еще вы могли пожелать для меня?

Только луну, подумал Вилсон, и его грудь болезненно сжалась. Но больше всего он не хотел потерять свою любимую дочь, не хотел, чтобы она чувствовала себя нежеланной в его доме. Оливия всегда была рассудительной. Так почему же он не мог довериться ее выбору? Похоже, это было единственное, что ему оставалось сделать. Его глаза стали подозрительно влажными, и он откашлялся.

— Ты права. У тебя есть самое важное. Мы будем на твоей свадьбе, дорогая! Как сказала твоя мать, мы ни за что не пропустим ее.

Вилсон обменялся рукопожатием с Фронтерасом, и хотя взгляд, брошенный им на Луиса, был суровым, они поняли друг друга. Онора снова заплакала, но на этот раз скорее от счастья. Боясь расстаться с дочерью, она предвидела этот день. И она, конечно, всегда плакала на свадьбах.

Глава 19

Ди осторожно встала с постели и подошла к окну. Иногда она испытывала пугающее чувство нереальности происходящего с ней и ей было необходимо заставить свое сознание пробудиться. Она не могла вспомнить значительный промежуток времени. Последнее, что она отчетливо помнила, было то, как она сидела на корточках на полу своего дома, прижав к плечу винтовку. А дальше — только обрывки воспоминаний до момента, наступившего приблизительно неделю назад, когда, проснувшись утром, она почувствовала себя действительно пробудившейся от долгого тяжелого сна, хотя и ужасно слабой. Контраст между ее последним воспоминанием и настоящим положением был настолько резким, что она терялась.

Она не задавала вопросов и поэтому до сих пор не знала точно, что произошло. Ей нужно было выяснить правду, но это не было срочным. Она могла бы узнать все позднее, почувствовав себя лучше, поскольку чудовищная слабость ее тела отобрала у нее и умственную энергию. Она не хотела разговаривать, не хотела общества, она хотела только спать. На короткое время она выныривала из окутавшего ее сна, когда потребности тела вынуждали ее к этому, а после их удовлетворения — будь то жажда, голод или необходимость сходить на горшок, — она снова погружалась в сон.

Однако периоды сна становились все короче, и уже несколько дней она могла передвигаться по комнате с помощью Бетси Акрэй. На этот раз она впервые выбралась из постели самостоятельно, и хотя ее ноги пошатывались, она была рада, что они держали ее. Это было небольшой победой. Если бы ей потребовалось спуститься по ступенькам, она бы не смогла справиться с этим. Но пока ее не беспокоила эта проблема, поскольку она не испытывала ни малейшего желания спускаться по лестнице.

Она находилась в доме Лукаса и не знала, как попала сюда. Он навещал ее дважды в день, утром и вечером. Когда он задавал ей вопрос, она пыталась ответить, но ей, очевидно, было трудно, и ответы получались односложными, поэтому она не старалась поддерживать беседу. Иногда, когда он смотрел на нее, она видела в его глазах кипящую ярость, но эта ярость, по-видимому, не была направлена на нее, и она не испытывала желания выяснять ее причины.

Ди в первый раз увидела Дабл Си, и разница между тем, как жили Лукас и она, была огромной. Она видела только одну эту комнату, предназначенную для гостей. Другие помещения в доме были, вероятно, еще более роскошными. Гигантская кровать с пологом на четырех столбиках была застелена такими мягкими льняными простынями, что они казались шелковыми. Доски пола, отшлифованные и натертые до блеска, покрывал толстый ковер, чтобы ногам было мягко ступать. Там же находились огромный шкаф, шезлонг с шелковыми подушками, изящный стол красного дерева, кресло, туалетный столик с зеркалом и маленькой скамеечкой. Для Бетси было принесено большое, удобное кресло.

Никогда раньше она столь остро не ощущала свою бедность, но дом Кохранов заставил ее почувствовать это. Лукас мог запросто общаться с женщинами, носившими шелковые платья и драгоценности и пользовавшимися духами, пока она, Ди Сван, доила коров и обрабатывала землю, забивая грязь под ногти. Должно быть, ему был очень нужен Ручей Ангелов, если он был готов жениться на ней. Но что бы Лукас сделал после свадьбы? Купил бы ей дом в каком-нибудь городе и отослал ее, чтобы она не мешала ему?

Ей стало стыдно за эту мысль. Лукас проявил доброту, приютив ее в своем доме, пока она поправлялась. Он ничего не сказал и не сделал, что бы могло оскорбить ее. А такие мрачные мысли возникали у нее от слабости и подавленного состояния. Но вид Дабл Си — то, что она могла наблюдать из окна, — и эта комната позволили ей понять, какая пропасть разделяла их.

— Ах! — воскликнула Бетси, появляясь в дверях. — Мисс Ди, вы встали без моей помощи!

Ди повернулась. Бетси внесла поднос с обедом. Ди проспала несколько часов после того, как съела несколько кусочков рано утром за завтраком.

— Я растолстею, — пошутила она. — Я только сплю и ем.

Это были первые необязательные слова, которые она произнесла с тех пор, как Бетси начала ухаживать за ней, и девушка, удивленно взглянув на нее, торопливо поставила поднос на стол и подала ей руку для опоры.

— Мисс Ди, вы должны есть как можно больше. Вы худы, как щепка.

Бетси повела ее к кровати, но она запротестовала. Кровать прекрасно подходила для сна, но ей надоели и сон и кровать.

— Я хочу есть сидя, — сказала она. — Меня вполне устроит стол.

Бетси встревоженно посмотрела на нее, но Ди отвергла все попытки уговорить ее. Когда они пересекли комнату и добрались до стола, она чувствовала себя так, как если бы пробежала десять миль. Ее ноги дрожали, и она упала в кресло.

Несмотря на обилие еды на подносе, Ди смогла выпить только чашку бульона и съесть сухарик. «Почему считается, — подумала она, — что голодание помогает выздороветь больным людям?» Ее разозлило то, что она не смогла все это съесть.

— Кто здесь готовит? — спросила Ди.

Бетси все еще не привыкла к больной, которая заговорила после двух недель почти полного молчания. Ее глаза расширились, когда она ответила:

— Его зовут Оррис, мэм.

— Скажи Оррису, что я благодарна ему за заботу и что на ужин я бы хотела немного мяса и картофеля в бульоне. Я не смогу съесть много, но пора начинать.

— Хорошо, мэм, — ответила Бетси.

— Есть в доме какие-нибудь книги?

— Не знаю, мэм. Я не осматривала его.

Бетси слишком боялась мистера Кохрана, чтобы рискнуть вызвать его гнев, который он мог обрушить на нее, если бы обнаружил, что она болталась по дому.

— Ладно, спроси у Орриса или у кого-нибудь другого. Я бы хотела что-нибудь почитать. Меня не интересует, что именно.

— Хорошо, мэм.

— Потом скажи Лукасу, чтобы он принес мою одежду. Мне надоели ночные рубашки.

Глаза Бетси округлились от ужаса при мысли о необходимости обращаться к мистеру Кохрану. Ди заметила это и сказала:

— Не волнуйся. Вероятно, я увижу его не позднее тебя и сама попрошу его.

— Хорошо, мэм, — облегченно вздохнув, ответила Бетси. Ей было гораздо легче, когда мисс Ди постоянно спала.

Недолгая активность утомила Ди, но она, по крайней мере, не хотела спать. Она бы предпочла остаться в кресле, но здравый смысл подсказывал ей, что лучше вернуться в постель, пока она не свалилась. Устроившись на кровати, она взглянула в окно. Солнце было ярким и горячим, и она нуждалась в этой яркости. После недель затмения, солнце говорило ей, что она поправлялась, и ее дела действительно шли на лад.

Когда Лукас пришел в этот вечер проведать ее, его глаза сияли от удовольствия.

— Я слышал, что ты сегодня сидела в кресле.

Ди отложила в сторону книгу, которая была скучной, но читать — все-таки лучше, чем смотреть на стены, и сразу же перешла к просьбам:

— Мне нужна какая-нибудь одежда. Ты не мог бы забрать ее из моего дома или послать кого-нибудь за ней?

Он сел в кресло и вытянул свои длинные ноги, скрестив их.

— У нас достаточно времени для этого.

Ди предостерегающе взглянула на него.

— Я буду просто сидеть в этой комнате. Я устала от ночных рубашек. Я могу так же сидеть в обычной одежде, как я сижу в этой, — сказала она, дернув длинный рукав своей ночной рубашки.

— Зачем так стремиться сменить одежду, если ты все еще проводишь много времени в постели.

— Ты собираешься доставить мне одежду или нет?

— Нет.

— Тогда убирайся и оставь меня в покое, — отрезала она

Лукас откинул голову и расхохотался. Он почувствовал облегчение, такое же сладостное, как в тот момент, когда у нее спал жар. Две недели ее замкнутого молчания были для него настоящей мукой, потому что эта хрупкая женщина, так тихо лежавшая в постели, не была той Ди, которую он знал. Теперь же это была его Ди, колкая и упрямая, и он собирался насладиться каждой минутой следующих нескольких недель, каждой минутой их общения.

Он встал и наклонился над ней, охватив руками ее ягодицы.

— Ты не можешь заставить меня, — сказал он, и его глаза блестели от радости.

Ее зеленые глаза угрожающе сузились.

— Не сейчас. Нет.

— Конечно. Когда я боролся с тобой, я всегда побеждал. Нравится тебе это или нет, я сильнее тебя. А это моя земля. Здесь происходит то, что я хочу. Ты получишь свою одежду, только когда я решу, что ты достаточно сильна, чтобы нуждаться в ней.

— Я никогда не стану достаточно сильной, — ласково произнесла она. — Если не буду есть.

Он напрягся и сердито посмотрел на нее. Она снова была собой, это точно. Она была достаточно упрямой, чтобы отказаться от еды, а ее здоровье было еще слишком слабым.

— Ладно, — проворчал он. — Я раздобуду твою проклятую одежду. Но дай мне слово, что ты не будешь пытаться самостоятельно спуститься по лестнице.

Она нетерпеливо посмотрела на него.

— Я уже сказала, что не намерена покидать эту комнату. Я не так глупа. Единственный для меня способ спуститься по лестнице — это упасть с нее.

— Именно это беспокоит меня.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться.

Он яростно посмотрел на нее, понимая, что она на самом деле ничего не пообещала, но также зная, что, если бы он нажал на нее, она бы стала еще более упрямой, и это бы кончилось ссорой. Если бы она проявила благоразумие в том, что собиралась делать, он бы позволил ей поступать по своему усмотрению, а единственным способом узнать это, было дать ей то, что она хотела.

— В каком состоянии моя хижина? — спросила она.

Он бы не хотел, чтобы она спрашивала об этом, ее здоровье еще не окрепло, но не было смысла увиливать от ответа.

— Все окна выбиты, задняя дверь взломана, многие вещи разбиты или продырявлены.

Ее губы сжались.

— Ублюдки. Ты точно знаешь, что Беллами не провел свой скот?

— Да, скот повернул в Бар Би, — уверенно заявил Лукас.

Это уже не имело никакого значения, поскольку он осушил Ручей Ангелов, но пока не собирался сообщать Ди о своем поступке и тем самым наносить ей удар в самое сердце. Он намеревался воспользоваться ближайшими неделями, чтобы привязать ее к себе.

— Ты съездишь туда?

Беспокойство в ее голосе заставило его почувствовать вину. Он нагнулся и поцеловал ее в лоб.

— Конечно.

Ему не хотелось уходить от нее, так рад он был тому, что она снова заговорила. Он сидел на кровати, говорил и поддразнивал Ди, стараясь снова вызвать сердитый блеск в ее глазах. Наконец пришла Бетси и испуганно посмотрела на него. Он вздохнул, страдая от необходимости соблюдать хотя бы внешнее приличие. «Когда Ди достаточно поправится, — подумал Лукас, — можно будет отправить Бетси обратно домой».

Ди решила восстанавливать свои силы, стараясь больше двигаться. На следующий день Лукас принес ей кое-что из ее вещей, и хотя они не гармонировали с роскошью спальни, она почувствовала себя свободнее, надев что-то помимо ночной рубашки. Ей казалось, что она теперь действительно на пути к выздоровлению. Она не солгала Лукасу, говоря о своих намерениях: она оставалась в комнате, медленно шагая взад и вперед, с каждым разом заставляя себя не садиться все дольше. Поскольку она стала более активной, ее аппетит вернулся, а лицо не выглядело больше таким бледным и истощенным.

Лукас начал уделять ей больше времени, стараясь развлекать ее, зная, что скука скорее, чем что-либо другое, заставила бы Ди испытать свои предельные возможности. Он принес ей книги и учил по вечерам играть в покер. С радостью узнав, что мать Ди, школьная учительница, научила ее играть в шахматы, он с удовольствием стал проводить время за шахматной доской. Игра с ней поддерживала бодрость его духа. Стиль игры соответствовал жизненной позиции Ди: она была агрессивной и решительной. Проблема состояла в том, что Лукас никогда не мог предсказать, какой способ нападения она собиралась использовать или когда она просто предпочитала защищаться. Они имели настолько равные силы, что результат поединка почти всегда был случайным.

После трех недель своего пребывания в Дабл Си она впервые спустилась по лестнице, чтобы пообедать в столовой. Лукас крепко обнимал Ди, когда они преодолевали ступеньки, и все его внимание было приковано к каждому ее шагу, чтобы он мог поймать ее, если бы она оступилась. В комнате она холодно посмотрела на него, как будто давая понять, что не может больше позволять себе быть такой слабой, и уверенно подошла к столу, гордо держа голову.

Этот случай показал, что услуги Бетси больше не требовались, и Лукас не жалел об этом. Он подозревал, что от нее почти не было пользы всю последнюю неделю и Ди тиранила ее. Маленькая Бетси была беспомощной перед железной волей Ди и испытывала к ней необыкновенное уважение. Всякий раз, когда она открывала рот, она говорила «да, мэм», и в конце концов эти два слова слились у нее в одно. Если бы она решила имитировать поведение своей новой героини, вернувшись домой, бедный старина Сид Акрэй хлебнул бы горя, пытаясь управиться с дочерью, ставшей неожиданно упрямой.

На следующее утро после обеда в столовой Бетси была отправлена домой с сердечной благодарностью Лукаса за помощь и щедрой наградой в кошельке. Она расплакалась, обнимая Ди, и отбыла со слезными мольбами «быть осторожной», доносившимися до них и тогда, когда фургон уже отъехал от дома.

Лукас рассмеялся, наблюдая за повозкой, исчезавшей вместе с Бетси, продолжавшей махать им. Потом он повернулся к Ди, чтобы взять ее за руку и отвести в дом.

— Что ж, милая, теперь ты предоставлена самой себе и поэтому постарайся не попасть в беду. Если тебе понадобится помощь, то Оррис находится на кухне, а я вернусь вечером.

— По правде говоря, я соскучилась по уединению. Я не привыкла к тому, чтобы кто-нибудь болтался около меня двадцать четыре часа в сутки, — заметила Ди.

Он посмотрел на нее и улыбнулся, почувствовав прилив желания. Сегодня вечером он собирался кое-что предпринять в этом направлении. Ди, по-прежнему выглядела такой хрупкой, что, казалось, сильный порыв ветра мог сбить ее с ног, но она была сильнее, чем выглядела. Она набирала вес, и ее щеки и губы уже не были такими бледными. Порывшись в вещах своей матери, Лукас нашел несколько легких дневных платьев, которые имели такой простой покрой, что невозможно было определить, к какому времени они относились. Бетси, которая продемонстрировала свое умение обращаться с иглой, подшивала и укорачивала их до тех пор, пока платья не подошли Ди, и сейчас она была в одном из них. Тонкая светло-желтая батистовая ткань шла ей так же, как и собранные на затылке длинные волосы. Такая прическа обнажала изящную шею. Как только они вернулись в дом, он нагнулся и прижался к этому чувствительному месту и ощутил, как по ее телу пробежала дрожь. Лукас вспомнил, что забрал из ее дома не только одежду. Маленькие губки лежали в коробке у него в спальне.

Ди почувствовала объятия его рук, и у нее захватило дух. До сих пор она не осознавала, как ей не хватало его, какой одинокой она была. А сейчас она сразу вспомнила его прикосновения, ощущение его крепкого, жаркого тела, прижатого к ней, и отсутствие физической близости расстроило ее. Он даже не обнял и не поцеловал ее за все время ее пребывания на ранчо, если не считать лишенные страсти легкие поцелуи в лоб. Но она была так слаба, что и не желала этого. Когда Ди стала выздоравливать, страсть снова пробудилась. Она прижалась к Лукасу, положив голову ему на плечо.

— Устала? — спросил он, гладя ее по спине.

— Я постоянно ощущаю усталость. Просто я стараюсь не замечать ее.

Он взял ее на руки и отнес наверх, потом усадил в шезлонг и положил подушку ей под голову.

— Не нужно переутомляться. Отдыхай, когда это требуется. Так ты быстрее наберешься сил.

— У меня мало времени, — сказала она. — Прошел месяц. Огород зарастет сорняками, и все созреет уже через неделю. Я должна набраться сил, чтобы работать.

Он погладил ее по щеке, и его рука заскользила вниз, пока не накрыла ее грудь.

— Наберись сначала сил для этого, — сказал он. Ее густые темные ресницы опустились.

— Ты можешь сам выполнить всю работу.

— Я намереваюсь сделать это.

Он нагнулся и медленно и жарко поцеловал ее. Его рука тяжело лежала на ее груди, когда он с наслаждением сжимал ее.

— Но я бы хотел, чтобы ты не спала при этом.

Она рассмеялась и вздохнула от удовольствия:

— Думаю, что я справлюсь с этим.

Он подмигнул ей и вышел, а Ди закрыла глаза и позволила себе задремать. С учетом предстоящей ночи, она не хотела утомлять себя днем.

В этот день Лукас поехал по тропе к Ручью Ангелов. Его собственная земля ожила благодаря притоку воды, и травы было достаточно, чтобы выжил скот. Животные, еще не такие тучные, как хотелось бы Лукасу, уже не голодали и не гибли от жажды. В долине Ручья Ангелов он увидел заметные перемены. Чахлая растительность выглядела уныло, а вид ранчо заставил его челюсти сжаться. Чистое, ухоженное местечко теперь подверглось почти полному разрушению. Стены дома еще стояли, но разбитые окна и предметы внутри дома свидетельствовали о силе огня, обрушенного на него. Спасение Ди было чудом, но в то же время оно быль закономерно. Если бы хозяйка Ручья Ангелов была хоть немного слабее, она бы не уцелела. Эта молодая женщина обеспечила свое спасение, научившись стрелять, и она была достаточно сообразительной, чтобы оставаться в укрытии.

Лукас долго смотрел на запущенный огород. Растения, которые были такими пышными и обещали дать богатый урожай, завяли на иссушающей жаре. Ди так много трудилась, и все это пропало из-за него. Дно ручья было совершенно сухим, и в долине стояла непривычная тишина. Он намеренно погубил эту прекрасную землю, но он снова поступил бы так, поскольку это был единственный способ заставить Ди вести более спокойную жизнь. С тоской глядя вокруг, Лукас сожалел о переменах, происшедших с таким удивительный местом, с цветущей, прекрасной долиной.

Он забрал живность с ранчо в Дабл Си, за исключением цыплят, которые могли выжить самостоятельно. Они уже разбрелись по долине в поисках насекомых и воды. А в доме стали селиться белки и другие мелкие грызуны. Лукас заглянул в сарай и обнаружил старые доски и гвозди. Потом он заколотил ими все окна и установил заднюю дверь обратно в раму. Ди была бы огорчена и без этого вторжения в ее дом.

Долина тревожила его. Он был рад вернуться на ранчо, которое было живым и деловитым.

Глава 20

В этот вечер Лукас вошел в спальне Ди, когда она расчесывала волосы. Он взял у нее щетку и провел ею по длинным прядям, распутывая их до тех пор, пока они не начали спадать вниз, подобно черному шелку. Она наблюдала за его отражением в зеркале, и ее сердцебиение становилось все сильнее. На нем не было рубашки, и мускулы его торса перекатывались при каждом движении. Он был настолько мужественным, что даже это чисто женское занятие не делало его смешным. Только такой уведенный в себе мужчина, как Лукас, мог позволить себе это.

На ней была та тонкая розовая ночная рубашка, которую он принес ей, когда она упала с чердака. Узкие бретели едва держались на ее плечах, а лиф с низким вырезом едва прикрывал грудь, приглашая мужскую руку скользнуть внутрь. Ткань, достаточно прозрачная, чтобы мучить догадками о том, что она частично скрывала, позволяла отчетливо видеть соски.

Внимание Лукаса было приковано к зеркалу, и Ди увидела, как изменилось и напряглось его лицо, когда он посмотрел на ее грудь.

— Прошло столько времени, — пробормотал он.

И хотя время измерялось неделями, это было все же слишком много. Ему начало казаться, что даже день, проведенный без нее, — потерянный день. Он отложил щетку, положил руки ей на плечи и стал водить своими сильными пальцами по ее гладкой коже. Почувствовав ее худобу, хрупкость ее ключиц, Лукас замер.

Ди поняла, о чем он подумал, и, откинув голову назад, положила ее на его живот. Их глаза встретились в зеркале.

— Ты уже во второй раз ухаживаешь за мной, — сказала она.

— И надеюсь, что в последний.

Она улыбнулась, вспомнив, как ей было трудно в первый раз принять его помощь. Но она научилась доверять его силе, и поэтому ей было легче во время этого периода выздоровления. Если бы кто-нибудь другой, а не Лукас, заботился о ней, она бы заставила себя вернуться к Ручью Ангелов задолго до того, как окончательно поправилась. Но он обещал ей присматривать за долиной, и она вверила ему свою жизнь и собственность.

Ди поймала его руки и положила их на свою грудь.

— Со мной ничего не случится, — произнесла она охрившим голосом.

Он поднял ее и устроился в большом, мягком кресле, усадив ее себе на колени и поддерживая ее спину рукой так, что ее ноги перевешивались через подлокотник.

— Я еле сдерживаюсь, — признался он слегка севшим голосом. — Если я лягу с тобой, то вообще не смогу контролировать себя.

— А это необходимо? — спросила она, слегка улыбнувшись. — Ты сможешь сделать это для меня через час.

Он хрипло засмеялся:

— Я не хочу слишком сильно утомлять тебя. И я не собираюсь заниматься с тобой любовью всю ночь.

— Жаль, — сказала она.

— Действительно, не правда ли? — Он медленно водил губами по ее лицу, легко касаясь языком ее губ. Она обняла его рукой за шею и плотнее прижалась к нему. Он помог ей, наклонив свою голову ниже, и, усилив давление, проник своим языком глубже, чтобы встретиться с ее. Это продолжалось так долго, что вспышка ощущения слегка ошеломила и напугала Ди, как если бы все это происходило в первый раз.

Понимание того, что она принадлежала ему, что он обладал полной властью над се телом, кружило ему голову сильнее виски. Он не хотел торопиться, но этот тонкий шелковый барьер на ее груди был невыносим. Лукас стянул с ее плеч бретели двумя стремительными движениями. Она задохнулась, когда лиф рубашки соскользнул к ее поясу, потом освободила руки от бретелей и откинулась назад, давая ему возможность смотреть и прикасаться. Он занялся и тем, и другим, накрыв ладонью мягкий холмик и слегка приподняв его.

Большим пальцем он гладил сосок, заставляя его напрячься и затвердеть, затем легонько пощипывал, наслаждаясь его упругостью.

— Лукас!

— Что? — рассеянно спросил он.

— Мне не требуется столько внимания.

Он взглянул на нее и заметил румянец на ее щеках и то, каким ускоренным было ее дыхание.

— Для меня ожидание тоже было слишком долгим, — сказала она, и в ее голосе почувствовалось явное напряжение.

Продолжая смотреть на нее, он провел рукой по ее бедру, задирая ночную рубашку и обнажая ноги. Когда он достиг ее интимного места, то умело проник в него пальцами и стал водить ими вдоль мягких складок. Тело Ди дернулось, и она раздвинула ноги.

— Не закрывай глаза, — прошептал он, увидев, что ее веки начали смеживаться. — Держи их открытыми. Смотри на меня.

Она моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд, но он оставался ошеломленным. Он прикоснулся к ее мягкому отверстию и сделал легкое круговое движение кончиками пальцев. Она не могла вынести этого. Ее голова откинулась назад, и все тело окаменело, когда жаркая волна ощущений прокатилась по ней. Он убрал руку с ее спины, и она осталась лежать поперек его коленей с откинутой назад головой, напоминая жертву. Лежа так, Ди чувствовала себя беспомощной, находящейся полностью в его власти. Она была голой, если не считать ночной рубашки, скомканной у пояса, и чувствовала себя совершенно лишенной костей, неспособной сесть, даже если бы она захотела сделать это. Он еще шире раздвинул ее ноги, и прохладный воздух овеял ее чувствительную плоть, напомнив ей, какой обнаженной была она под его взглядом. Наконец она выгнулась и вскрикнула, а затем услышала низкий, дрожащий стон и поняла, что и он принадлежал ей.

— Ты готова? — прошептал Лукас.

Она уже была подобна пламени и не могла контролировать себя, быстро приближаясь к высшей точке наслаждения.

— Подожди, — торопливо произнес он, усаживая ее верхом на своих коленях лицом к себе. Он рванул пуговицы своих брюк. — Подожди. Я хочу быть в тебе, милая, я хочу почувствовать, как это произойдет.

— Быстрее, — простонала она, и ее бедра содрогнулись, ища горячего наслаждения, которому он научил ее.

Он зарычал, освободив свою возбужденную плоть, и надвинул Ди на себя. Она закричала при этом мощном, неистовом, жарком проникновении в глубь нее. Его большие руки легли на ее ягодицы, и он начал двигать ее вверх и вниз. Она погрузилась в мерцающий поток ощущений, которые охватили ее, заставляя нежные мышцы ее лона сжать его мощное древко. Хрипло застонав, он откинул голову назад, пытаясь сдержаться, но для него тоже было слишком поздно. Он наклонился вперед, проникая как можно глубже, и его горячее семя изверглось с силой, вызвавшей у него дрожь.

Потом они медленно приходили в себя, и их тела слегка подрагивали от перенесенных ощущений, продлевая удовольствие.

Усталость навалилась на Ди подобно тяжелому одеялу и она, неспособная двигаться, прижалась к Лукасу, уткнувшись лицом в его шею. А он, баюкая ее, и сам чувствовал себя чертовски уставшим.

— Ди? Дорогая, с тобой все в порядке?

Она издала какой-то звук, ничем не напоминавший слова.

Он взял ее за плечи и слегка отстранил от себя.

Она была совершенно обмякшей.

— Ди? Черт возьми, ответь мне.

— Оставь меня в покое, — пробормотала она. Он посадил ее спиной к себе и откинул волосы с ее лица.

— Ты хочешь лечь?

— М-м-м…

Он улыбнулся и закрыл глаза. Господи, как приятно было держать ее и чувствовать, что ей спокойно и тепло в его объятиях. Как приятно было проникать в нее и терять над собой контроль. Опять положив ее поперек колен, он неловко подтянул свои брюки одной рукой, поддерживая Ди другой. Она блаженно спасла и даже не пошевелилась, когда он поднялся на ноги. Положив Ди на кровать, Лукас снял с нее ночную рубашку, сбросил свою собственную одежду, погасил лампу и лег. Он прижал спящую Ди к себе, испытывая удовлетворение оттого, что она находилась теперь там, где ей следовало.

Если бы все получилось так, как хотел он, она больше не провела бы ни одной ночи вдали от него.

Обычно Лукас просыпался до рассвета, и следующий день не был исключением. Он снова страстно хотел ее. Ди зашевелилась, и он накрыл ее своим телом, неторопливо проникнув в нее. На этот раз все происходило медленно, почти лениво. Она сонно реагировала, и он решил не требовать от нее большего. Однако апатия Ди была развеяна ее собственной страстью, и она начала все сильнее двигаться под ним. Жаркое утреннее солнце только поднималось из-за гор, когда они уже лежали, насытившись друг другом.

Осознание того, что он натворил, ударило его, подобно секире. Опершись на локоть, он прикоснулся к ее животу.

— Проклятие! Мы не пользовались губками.

Ее глаза открылись, и они молча уставились друг на друга. Он не сказал: «Если ты забеременеешь, я женюсь на тебе», — потому что она не любила ультиматумы, а это заявление было бы им. Вместо этого он сказал: