Власть без славы

      Королева была вне себя от ужаса.
      – Нам следует немедленно уехать, как вы думаете, Мария?
      – Не знаю, что лучше – двигаться в путь, рискуя заразиться в дороге, или остаться…
      – Эдуарду сейчас нездоровится – у него кашель и головные боли. Мы вынуждены будем проехать через город, и он может подхватить инфекцию. Но оставаться здесь тоже опасно, – советовалась она со мной.
      Но что я могла ответить? У нее не было выхода – мальчика надо было спасать, но как – никто не знал. Катарина была на грани нервного срыва. Придворные старались не вмешиваться. Ведь если с принцем что случится, отвечать придется только ей одной.
      И Катарина приняла решение. Она приказала собираться в дорогу.
      Жара стояла невыносимая. Эпидемия принимала угрожающие масштабы.

* * *

      Слава Богу, все обошлось. Свежий воздух благотворно подействовал на Эдуарда, он стал поправляться. Катарина успокоилась.
      Ее регентство прошло гладко. Король вернулся победителем – он взял Булонь – и очень этим гордился.
      Дружба его с императором, всегда имевшая под собой зыбкое основание, снова дала трещину. Хоть они и объявили себя союзниками, но преследовали совершенно разные цели: мой отец намеревался навечно подчинить Англии Шотландию, императору же необходимо было заставить Франциска отдать ему Милан.
      Королева снова стала сестрой милосердия – за время военной кампании у короля не только открылась старая рана, но появились новые язвы на обеих ногах.
      – Эти кретины даже не могли как следует перебинтовать мне ногу, – ворчал отец, – только ты, Кейт, знаешь, как облегчить мои страдания.
      Чапуи как-то заметил по этому поводу:
      – Королева должна благодарить Бога за то, что у короля ноги никуда не годятся.
      В его хитром взгляде я прочла: «Не будь у короля больных ног, еще неизвестно, осталась бы у нее голова на плечах».

* * *

      Нежные руки Катарины и мази, которые она тщательно подбирала, сделали свое дело – король почувствовал себя лучше и… начал поглядывать по сторонам.
      То ли он верил в чудо, – что ноги его снова станут сильными, а сам он – молодым и красивым, то ли просто не мог смириться с тем, что молодость не вернешь. Но он уже не был так привязан к Катарине, как раньше, когда ему было худо.
      Придворные смекнули, на кого мог пасть его выбор – на двух молоденьких вдовушек, – обе были недурны собой.
      Гардинер и Райотесли давно поджидали подходящего момента, чтобы избавиться от королевы, а вместе с ней – и от Кранмера. В первый раз это им не удалось – подвела язва на ноге у короля. Но сейчас они стали действовать более осторожно. Их внимание привлекла Анна Эскью. Она держалась независимо и не скрывала своих взглядов, что было им на руку – за короткое время шпионы Гардинера сумели собрать столько ее высказываний, что арестовать Анну ничего не стоило.
      Я была у Катарины в тот момент, когда ей сообщили, что два стражника схватили Анну в саду и увезли в Тауэр.
      – За что? – спросила королева.
      – Ее обвиняют в ереси, – ответила придворная дама.
      Эдуард и Джейн притихли. Катарина, побледнев, медленно произнесла:
      – Ее будут допрашивать. Но Анна – сильная женщина.
      В покоях королевы уже не слышно было звонкого детского смеха – все переживали за Анну Эскью. Я заметила, что при моем появлении Эдуард и Джейн замолкают – до меня доносились только обрывки фраз об инквизиции и мучениках за веру. Значит, думала я, королева успела посеять в их душах интерес к новой религии. Но как она сама не боится играть с огнем? Я по-прежнему любила ее, несмотря ни на что.

* * *

      Анну допрашивали в Тауэре. Страшно было подумать, что ей пришлось вынести. Ведь ни для кого не было секретом, как выбивались нужные показания.
      – Она выдержит, – говорила Сьюзан, – им ничего не удастся от нее добиться.
      – Но она никогда не скрывала своих взглядов, – сказала я, – чего же им еще нужно?
      – Боюсь, они держат ее потому, что хотят поймать в свои сети рыбку покрупней.
      Начались преследования инакомыслящих. Изменники, предавшие корону, делились на две категории – лютеране и паписты. И те и другие, по мнению короля, заслуживали суровой кары: первые – потому что распространяли ересь Лютера, вторые – потому что не желали признавать верховную власть короля как Главы церкви.
      На границах вновь возникла напряженность. Шотландцам удалось выиграть крупное сражение, а французы не только попытались отбить Булонь, но и высадились на английском берегу, дойдя до Солента.
      В моменты, требовавшие решительных действий, отец умел показать себя с лучшей стороны. Когда дело шло о защите национальных интересов, он становился сильным, могущественным монархом, требовательным к подданным, но и не жалевшим себя. Если по всей стране собирались налоги, он первый отдавал все, что у него было. Если он гневался, то жертвами его гнева становились приближенные, а не простолюдины, для которых он оставался добрым и мудрым правителем.
      С французами нам помогла справиться чума. Сойдя на английский берег, матросы, потеряв нескольких человек, заразившихся чумой, в ужасе повернули обратно, и Франциску ничего не оставалось, как заключить мир. По мирному договору Булонь оставалась на восемь лет во владении англичан. Война окончилась.
      Теперь все свои силы король мог бросить на север.
      Анну Эскью тем временем продолжали держать в Тауэре.
      – Ее подвергли жесточайшим пыткам, – рассказывала Сьюзан.
      – Ты боишься, что она…
      – От нее добиваются показаний на людей, которые разделяют ее взгляды и помогали ей.
      Я знала, что королева посылала ей в Тауэр теплые вещи, – мороз пробежал у меня по коже.
      Говорили, что Анну собственноручно пытали лорд-канцлер Райотесли и сэр Ричард Рич, но так ничего и не добились – Анна никого не назвала и не отреклась от своей веры. Ее приговорили к смерти на костре.
      Королева была в панике и горе. Каково ей, думала я, ухаживать за королем, лечить его ногу, притворяться веселой и… ждать, когда наступит ее черед.
      Настал день казни. Лорд-канцлер послал Анне письмо, обещая помилование короля, если она откажется от своих убеждений.
      – Я не отрекусь от Господа, – ответила она.
      Палачи, привязав ее искалеченное пытками тело к столбу, подожгли хворост.

* * *

      Дым от этого костра еще долго висел над Смитфилдом. И во дворце, и за его стенами люди молчали или говорили шепотом. Трудно было осознать, что молодую, красивую женщину сожгли только за то, что она читала запрещенные книги и осталась тверда в своей вере.
      Народ не одобрял такой жестокости. И винил во всем министров, оказывавших дурное влияние на короля. Меня всегда поражало, как легко простые люди оправдывали своего монарха, не давая ему упасть в их глазах. Ему прощали разводы и убийства жен, расправы над приближенными и друзьями. Ему не простили бы только одного – слабости. Но чего-чего, а слабости мой отец никогда не допускал.
      В последнее время настроение у него было неважное. Казнь Анны Эскью вызвала брожение в народе. Булонь требовала больших затрат на свое содержание, а денег в казне не хватало. Эдуард все время болел, а дочери его не радовали. Раньше он нашел бы отдых и удовольствие в охоте, но сейчас не мог подолгу сидеть в седле. Годы давали о себе знать, и ему это было не по душе.
      Во дворце чувствовалось напряжение. Я слишком хорошо знала таких людей, как Гардинер и Райотесли – они затаились и выжидали. Анна Эскью им не помогла – против королевы улик не было. Сфабриковать их они не решались, помня о неудаче. Оставалось надеяться, что все же представится случай выпустить когти.
      И такой случай представился.
      Мы сидели в саду, когда короля вывезли в коляске. Уже одно то, что он не мог ходить, выводило его из равновесия.
      Он положил больную ногу на колени королеве. Рядом стояли Гардинер, граф Серрей и еще двое придворных.
      Серрей по натуре был подлецом, хотя сочинял неплохие стихи. Он начал разговор с того, что в страну тайком ввозятся запрещенные книги и люди, подобные Анне Эскью, наверняка их распространяют. Я видела, какими глазами при этом смотрел на королеву Гардинер. Потом, не отрывая от нее взгляда, подхватил:
      – Вашему Величеству, вероятно, известно об этих книгах?
      – О каких, милорд? – спросила королева.
      – О запрещенных, Ваше Величество.
      – Запрещенных? – с усмешкой повторила она. – Кем? Вами, милорд? Не хотите ли вы дать нам список тех книг, которые следует читать?
      Мне стало страшно. Она так страдала, что забыла об осторожности. В любую минуту она могла сорваться – слишком большого напряжения стоили ей эти последние месяцы.
      – Я говорю только о тех книгах, Ваше Величество, ввоз которых в страну запрещен законом.
      Король вышел из себя.
      – Мы разрешили нашим подданным читать Священное Писание на родном языке. И сделано это для их просвещения, а не для того, чтобы слово Божие стало предметом глумления, когда в самых неподходящих местах – кабаках и тавернах – все, кому не лень, обсуждают, чего не понимают, да еще и распевают песни на библейские тексты!
      Я надеялась, что у Катарины хватит выдержки и она прекратит этот разговор. Но у нее сдали нервы.
      – Ваше Величество не считает противозаконным то, что люди хотят вникнуть в смысл некоторых мест Священного Писания? – обратилась она к королю.
      Он нахмурился.
      – Ты что, сомневаешься в правильности нашего решения?
      – Нет, Ваше Величество, но я хотела бы просить вас милостиво не запрещать книги, которые…
      У короля даже больная нога дернулась, а лицо исказилось гневом.
      – Мадам! – закричал он. – Если я говорю – запрещено, значит – запрещено!
      Но ее несло и несло в пропасть.
      – Но, Ваше Величество, если у простых людей есть теперь перевод на родной язык, они хотят лучше понять…
      – Все. Хватит! Везите меня в дом!
      Он кивнул двум придворным, и те покатили его кресло по дорожке. Остальные последовали за ним. Окаменев от ужаса, она услышала, как король громко проворчал:
      – Не хватало еще выслушивать бабью заумь! Ничего себе, дожил, уже жена берется учить!
      Я видела, как по-кошачьи сверкнули глаза Гардинера.

* * *

      Рано или поздно это должно было случиться. Королева уже несколько месяцев жила в таком нервном напряжении, что близкие опасались за ее рассудок. Она не показывала виду, но ждала, как ждали все жены короля, когда же наступит тот черный день и все кончится. Завтра, через месяц?
      Сейчас-то я нисколько не сомневаюсь в том, что у Катарины был ангел-хранитель. Иначе просто нельзя понять, как ей удавалось несколько раз избежать смертельной опасности.
      Она была окружена преданными женщинами. Ее любили за то, что, став королевой, она не изменилась, а осталась все той же доброй и отзывчивой леди Латимер, готовой утешить и прийти на помощь. Их преданность сослужила ей добрую службу.
      Гардинер и Райотесли не стали даром терять время: король недоволен женой, он при всех отчитал ее, и сейчас ее положение – хуже некуда.
      Они решили, что самое время пришло нанести королеве удар. Она явно тяготела к запрещенной религии, поставила под сомнение высший суд короля в вопросах веры, позволила себе спорить с Его Величеством. Король не станет терпеть такого позора! Королева вела себя почти что как Анна Эскью – та тоже проявила неповиновение и слишком большую самоуверенность, нарушив закон.
      Поистине, Катарину спас только ее ангел-хранитель. А дело было так. Одна из ее фрейлин вышла во внутренний дворик, но тут заметила идущего навстречу лорд-канцлера. Попадаться ему на глаза никто не любил – неизвестно, в каком он настроении, ибо, как правило, он был раздражен и нелюбезен. Дама спряталась за колонну и увидела, как из пачки бумаг, которые он нес под мышкой, выпал один листок. Должно быть, он ничего не заметил, потому что не нагнулся, а прошел дальше и скрылся во дворце. Дама подняла листок, намереваясь отдать владельцу, но что-то заставило ее взглянуть на текст. Это был ордер на арест королевы!
      Она остановилась как вкопанная. Если бы она отдала его лорд-канцлеру, королеву немедленно отправили бы в Тауэр. Но он же его потерял, подумала она, – потребуется какое-то время, чтобы составить новый. Дорога была каждая минута. Спрятав листок в рукав, дама побежала бегом в апартаменты сестры королевы.
      При виде ордера леди Герберт чуть не лишилась чувств, но, взяв себя в руки, поспешила к королеве. Если раньше Катарине хоть как-то удавалось владеть собой, то сейчас она впала в прострацию. Окружающие боялись за ее жизнь. Она только плакала и говорила, что если не сегодня, то завтра ей все равно отсекут голову. В ее воспаленном мозгу вставала картина казни – вот ее ведут на эшафот, а из толпы доносится: «Смотрите! Шестая жена кончает жизнь на плахе!»
      – А седьмая? – истерически восклицала Катарина. – Кто будет седьмой? Герцогиня Ричмондская? Герцогиня Саффолкская? Кто? И надолго ли?
      Леди Герберт безуспешно пыталась ее успокоить.
      – Когда король надел мне на палец обручальное кольцо, я уже тогда почувствовала, что это конец, – рыдала она. – Я не Анна Эскью, у меня нет ее мужества, чтобы мученически умереть за веру. Я не святая, я просто женщина, которая не угодила мужу.
      Боясь за ее рассудок, леди Герберт позвала меня. Глаза Катарины были широко открыты, в них застыли боль и ужас. Она плакала и смеялась, вскрикивала от каждого шороха. Казалось, она действительно сходит с ума. Но Бог хранил ее.
      Катарине повезло больше других жен моего отца. И причиной тому стал его возраст. Увлечение молоденькими вдовушками испарилось, как только он почувствовал себя совсем плохо. Его болезнь спасла Катарине жизнь, – ему нужна была терпеливая, заботливая сиделка.
      Он подписал ордер на ее арест и согласился, что ее будут допрашивать в Тауэре, чтобы выяснить, причастна ли она к распространению запрещенных книг. Безусловно, бумагу ему подсунули в тот момент, когда его охватил гнев, а гнев его подогреть ничего не стоило, намекнув, что крамола распространилась не только по стране, но и проникла во дворец.
      Пока Катарина билась в истерике у себя в покоях, король велел одному из своих придворных делать ему перевязки. Вот тут он и вспомнил о нежных руках жены.
      Он спросил, где она. Ему ответили, что королева опасно заболела и не выходит из своей комнаты.
      – Тогда я пойду к ней, – сказал он. И его покатили в кресле в другой конец замка, где жила Катарина. При их свидании посторонних не было – Катарина позже рассказала обо всем сестре, а леди Герберт – мне.
      Я лишь могла догадываться, что, увидев ее в состоянии, близком к помешательству, с заплаканным лицом и остановившимся взглядом, отец почувствовал сострадание. Он был сентиментален, и настроение его менялось в мгновение ока. Но, даже жалея эту бедную женщину, он мог трезво рассудить, что время любовных утех для него прошло и лучше, пожалуй, иметь хорошую сиделку, чем сладострастную любовницу.
      Он был настроен мирно. Сказал, что состояние ее здоровья ему не нравится и надо быстрей поправляться.
      Катарина плохо помнила начало разговора. Она еще не верила в свое спасение. Но постепенно до нее стало доходить, что король не желает ее смерти. Он говорил, сколько раз был обманут женами, не понимавшими, что он мечтал о спокойной семейной жизни и требовал одного – чтобы жена любила его, была ему верна и… покорна.
      Последнее слово особенно четко отпечаталось в ее мозгу.
      Катарина начала успокаиваться. Появился просвет, забрезжила надежда. Ей так хотелось жить! «Покорна»… Это ее и подвело. Но появился шанс! Она знала, как быстро менялось настроение короля. Ей надо было сейчас забыть о его подписи под ордером на арест. Еще не все кончено!
      Мозг ее заработал. Она уже внимательно слушала, что он говорил. Король коснулся религиозной темы. Сказал, что народ должен читать Священное Писание на родном языке, чтобы лучше понимать его смысл. Спросил, согласна ли она с ним. Вот оно что! Он давал ей возможность спасти свою жизнь, если она признает его правоту, – тогда совесть его будет чиста.
      – Ваше Величество, – тихо ответила Катарина, – женщине не пристало иметь свой взгляд на столь серьезные вещи. Только супруг может мудро рассудить, что правильно, а что – нет.
      Я представила себе, как недоверчиво сузились глаза отца, как они сверлили ее насквозь. Ему необходима была полная уверенность, действительно ли она целиком покорилась его воле, или в ней говорит лишь жажда выжить любой ценой.
      – Святая Мария! – воскликнул он. – Не я должен учить тебя, Кейт, как перевязывать рану. Ты не только отличный врач, но и образованная женщина, способная просветить невежд.
      Она стала уверять его, что тогда, в саду, всего лишь хотела помочь ему забыть о боли в ноге, переключить внимание на другое, позабавить своими рассуждениями, вовлечь в спор, но… теперь глубоко сожалеет, что вела себя столь глупо.
      Катарина была умна и сказала именно то, что он желал услышать. Он нуждался в сиделке, а лучшей сиделки, чем она, ему было не сыскать.
      – Что ж, любовь моя, – сказал он с улыбкой, – будем, как прежде, друзьями.
      Эту битву она выиграла. Жизнь ее была спасена. Надолго ли?

* * *

      Король увел Катарину к себе в покои. Она выбросила все навороченные на его ногу бинты и занялась лечением.
      На следующее утро король с королевой отдыхали в саду, когда к ним подошел сэр Томас Райотесли со стражей.
      – Что это значит? – воскликнул король.
      – Сорок человек вооруженной охраны прибыли согласно приказу Вашего Величества, чтобы препроводить королеву в Тауэр, – ответил лорд-канцлер. – Моя баржа готова к отплытию.
      – Лучше позаботься о том, как бы тебе самому не оказаться в Тауэре, – грозно проворчал король.
      Райотесли, тупо уставившись на короля, пробормотал:
      – Но как же, Ваше Величество… А ордер… Ваше Величество запамятовали… в этот час королева должна быть арестована…
      – Королева должна быть там, где ей надлежит находиться – рядом с королем! – воскликнул отец.
      – Но у меня приказ – арестовать королеву, где бы она ни находилась, Ваше Величество, – не сдавался Райотесли.
      Король схватил палку, но лорд-канцлер вовремя отскочил в сторону, иначе удар пришелся бы ему прямо по голове.
      – Прочь отсюда! – закричал король.
      И, повернувшись к Катарине, буркнул:
      – Плут паршивый!
      – Полагаю, он хотел доказать свою преданность Вашему Величеству, точно выполнив приказ, – заметила Катарина.
      – Не защищай его, Кейт, – мрачно возразил король, – ты и представить себе не можешь, душа моя, как мало заслуживает он твоей милости.
      Снова перед ней был призрак смерти, и снова Бог хранил ее. Но вопрос: «Надолго ли?» продолжал ее преследовать.

* * *

      Катарина неотступно дежурила подле короля – ему становилось все хуже. Всем, кроме него, было очевидно, что конец близок. Вслух скорей всего об этом никто, разумеется, не говорил, но про себя все думали, что шестой королеве скорей всего необычайно повезло – похоже, она переживет короля. У нее был и еще один повод радоваться – король одряхлел и потерял влечение к дамам.
      Однако жизнь Катарины по-прежнему была неспокойна – Его Величество находился в постоянном раздражении, гневаясь по любому поводу.
      Тем временем во дворце плелись нешуточные интриги. Со смертью короля престол наследовал Эдуард, любимцами которого были два его дядюшки, братья Сеймур и особенно младший – Томас. Сеймуры были сторонниками религиозного возрождения, а об их невероятных амбициях ходили легенды. Чем немощней становился король, тем наглее держались Сеймуры. Отец и сын Хоуарды кусали локти – их родство с Анной Болейн и с Катариной Хоуард так и не принесло желаемых плодов – от трона их оттеснили Сеймуры.
      Я с интересом наблюдала, как два клана – герцог Норфолкский и граф Серрей, с одной стороны, а с другой – братья Сеймур, словно гиены, ждали последнего вздоха короля, в любую минуту готовые сцепиться друг с другом за место у трона. Король же хоть и болел, но власть держал крепко – ему всегда была ненавистна мысль о смерти, и он не собирался сдаваться.
      Мудрые головы желали королю пожить подольше, чтобы не отдавать раздираемую религиозными распрями страну в руки десятилетнего мальчика.
      Эдуард Сеймур, лорд Хертфорд вместе с Джоном Дадли, лордом Лисли и Кранмером готовились к тому, чтобы за спиной малолетнего короля управлять страной. Благодаря королеве Эдуард увлекся протестантством, что сулило им в будущем выгодные позиции. Норфолк же с Серреем, поддерживаемые Гардинером и Райотесли, были ярыми католиками и могли попытаться вернуть страну под эгиду Рима.
      На мой взгляд, такая расстановка сил грозила гражданской войной.
      В те дни я много думала о Катарине. Находясь у постели умирающего короля, о чем она мечтала? Быть может, о браке с красавцем Томасом Сеймуром, в которого была влюблена, но Господу было угодно, чтобы она снова стала сиделкой старика, выбравшего ее в жены? Но скорей всего, она мечтала о том дне, когда станет свободной от вечного страха за свою жизнь. Кто знает?
      Серрей, и прежде отличавшийся безрассудством и высокомерием, теперь стал позволять себе прямые выпады в адрес ненавистных Сеймуров. Он, считавший свой род знатнее Тюдоров, а себя чуть ли не принцем крови, во всеуслышание назвал Сеймуров беспородными выскочками, чья близость к королю досталась им исключительно в награду за монаршую благосклонность к женщине из их семьи.
      Сеймуры не преминули ответить тем же – а разве Хоуарды не использовали женщин своей семьи ради достижения высокого положения?!
      Ссора между Сеймурами и Хоуардами, тянувшаяся всю зиму, грозила перерасти в настоящую войну. Надо сказать, что силы противников были неравны – чванливые и глупые Хоуарды уступали в уме и хитрости старшему Сеймуру, Эдуарду, уже видевшему себя хозяином Англии – лишь только его малолетний племянник сядет на трон. Вот он и решил покончить со своими врагами раз и навсегда.
      Найти компрометирующие факты большого труда не составило – Хоуарды со своей голубой кровью, но куриными мозгами были легкой добычей. И вот уже Эдуард Сеймур докладывает королю, что Норфолк и Серрей находятся в переписке с кардиналом Поулом. Трудно было точнее попасть в цель – само имя Реджинальда Поула приводило короля в бешенство: этот предатель, которому он некогда доверял, которого любил, теперь поливал его грязью в Европе! Далее Эдуард сообщил, что Хоуарды собирались сделать так, чтобы сестра Серрея, герцогиня Ричмондская, стала любовницей Его Величества, тем самым получив возможность оказывать на него влияние.
      Это тоже был удачный ход – король и слышать не мог, чтобы кто-то посмел оказывать на него влияние.
      И, наконец, последним, не менее точным ударом Эдуарду удалось добить противника: Серрей украсил стены своего замка в Кеннингхолле геральдическими леопардами! А это уже была измена короне – он открыто провозглашал себя потомком королевской династии Плантагенетов, врагов Тюдоров.
      На следующий день Норфолка с сыном Серреем отправили в Тауэр.

* * *

      Рождество в тот год было особенно холодным. Отец умирал на глазах, но говорил, что чувствует себя отлично.
      В январе Серрею отрубили голову – в назидание другим. Он поплатился за свое непомерное тщеславие – королевский герб, которым он украсил стены своего замка, стоил ему жизни.
      Толпа, собравшаяся посмотреть на казнь, стояла в молчаливом сочувствии – Серрей был благородного рода, молод, хорош собой, и он был одним из лучших придворных поэтов.
      Его отец тоже сидел в Тауэре, но герцога мало кто любил. Этот человек всю жизнь плел интриги и поддерживал только тех, кто находился у власти, включая двух своих несчастных родственниц. Когда же обе королевы пали в немилость, он и пальцем не пошевелил, чтобы их защитить. А когда у него самого возникли неприятности из-за того, что он бросил жену ради прачки Бесс Холанд, Норфолк с готовностью повинился, попутно облив помоями своих благородных родственников. Теперь он сидел в сырой камере и ждал казни.
      Король страдал от боли. Райотесли как-то зло пошутил, что хозяин сгнил до основания. Действительно, вместо ног у отца осталось гниющее, кровавое мясо. Все ждали конца.
      Неожиданно он послал за мной. Я знала, что он плох, но не могла себе представить, до какой степени. Глядя на этого еле живого человека, я не узнала в нем своего отца: вместо лица – испещренная венами обвислая кожа, из-под которой почти не видны были глаза, кривая линия, напоминавшая рот, белая борода… Меня охватил ужас.
      – Мария… дочь моя, – с трудом проговорил он.
      – Да, Ваше Величество, мне сказали, что вы хотите меня видеть, и я тут же прибежала.
      – Прибежала… – губы его еле двигались. – Подойди поближе. Я не вижу тебя. Ты где-то далеко.
      – Я здесь, Ваше Величество.
      – Судьба обошлась с тобой не слишком хорошо, дочка. Я не выдал тебя замуж… как мне хотелось. Это – воля Божия, дочка… И со мной вот так… Судьба… Что поделаешь… Божия воля… Пойми.
      – Да, воля Божия, – повторила я.
      – А теперь… Ты не молода… И мне осталось недолго… Но твой брат. Он еще мал… Он ребенок, беспомощный… Будь ему матерью…
      – Буду, Ваше Величество, отец.
      Он еле-еле пошевелил головой.
      Подошел один из врачей и, взяв меня за руку, отвел в угол комнаты.
      – Его Величеству очень худо, – тихо сказал он.
      Королевские особы не могут тихо и мирно встретить свой смертный час. Как и при рождении, на пороге смерти их тоже окружают самые знатные люди королевства.
      Явились все члены Совета, Сеймуры, лорд Лисли, Райотесли…
      Королевы не было.
      Отец попытался приподняться на подушках и со стоном опустился.
      – Что нового? – грозным голосом спросил он. – Что вы тут стоите? Говорите же! Мои ноги горят! А вы? Вы дадите мне сгореть? Отвечайте!
      Он отвел от них взгляд и крикнул:
      – Монахи!.. Что это за монахи? Что они кричат? Они глядят на меня безумными глазами! Не хочу! Не хочу видеть этих черных монахов! Ну что, какие новости? Данн, говори!
      Данн подошел к постели.
      – Ваше Величество, – сказал он, – сделать ничего нельзя. Врачи бессильны вам помочь. Вам надо подготовиться к встрече с Богом. Вы должны вспомнить всю свою жизнь и просить милости Божией через Господа нашего Иисуса Христа.
      Отец как-то странно посмотрел на него, будто не веря тому, что услышал. Всю жизнь он отказывался думать о смерти, ненавидел болезни, старался не говорить об этом. И вот он лицом к лицу с тем, чего так боялся всю жизнь. Смерть пришла, и ему не убежать от нее.
      Мне, наверное, почудились в голосе Данна нотки торжества, когда он сказал, что нужно вспомнить… Нет, у него был сочувствующий, скорбящий вид. И у остальных – тоже, хотя каждый, наверное, в эти минуты вспоминал, сколько им пришлось натерпеться.
      Они посоветовали отцу призвать священников. Но отец ответил, что не желает видеть никого, кроме Кранмера.
      Послали гонца за Кранмером в Кройдон. Поспеет ли он вовремя, думали все, ведь у короля начался бред. Казалось, он не понимал, где находится и что за люди возле него.
      Он был уже далеко. По его отсутствующему взгляду можно было понять, что ему видятся тени прошлого, призраки, встречающие его там, откуда нет пути назад.
      – Анна… – голоса его почти не было слышно, я угадала имя по движению его губ, – ты ведьма, Анна… Надо было… сыновей Англии…
      Даже на смертном одре он пытался себя оправдать.
      – Кардинал… что ты там сидишь? И почему так на меня смотришь? Мне это не нравится, кардинал! Ты был слишком умен, слишком много знал. Мне было тебя жаль, когда ты умирал, Томас. Ты видишь ее? Скажи ей, чтоб не смотрела на меня своими черными глазищами. Ведьма… колдунья. Кровь… Везде кровь… Там монахи… Монахи! – Он закричал.
      Подошел врач и дал ему выпить успокоительное.
      – Ах, легче… легче, – пробормотал он. – А кто это там стоит у дверей? Пусть уйдет. Кто там плачет? Катарина. Совсем молодая, девочка… Сбилась с пути… Не давайте ей плакать! Где королева? Кейт! Такие нежные руки… Вот она, подходит. Руки вокруг шеи… Опять кровь… А она смеется, дразнит меня… Уведите этих монахов! Я не хочу их видеть! Который час?
      – Два часа, – ответил Райотесли.
      – Я доживу до ночи?
      Никто не ответил, видя, что не доживет.
      – Мальчик… еще очень мал. Берегите его. Заботьтесь. Он будет вашим королем. Еще нет десяти… и нездоров.
      Кто-то сказал:
      – Вашему Величеству не о чем беспокоиться – ваши министры сделают все как надо.
      Когда прибыл Кранмер, король уже не мог говорить. Он взял архиепископа за руку и закрыл глаза.
      Король умер.

* * *

      Тело Генриха VIII двенадцать дней находилось в часовне Уайтхолла. Рядом с гробом установили восковую фигуру молодого короля – в полный рост, в парадной одежде, украшенной драгоценными камнями. Король должен был покоиться в Виндзоре рядом с королевой Джейн Сеймур – матерью его сына.
      Траурная процессия растянулась на четыре мили. Восковую фигуру везли в повозке рядом с катафалком. Остановку сделали в Сионском замке, и гроб на время поставили в тамошнюю часовню.
      Именно здесь, в Сионе, Катарина Хоуард провела свои последние страшные часы перед тем, как ее отправили в Тауэр.
      Рассказывают, что, когда гроб подняли, чтобы вынести из часовни, на мраморных плитах, где он стоял, осталось кровавое пятно. Потом кто-то будто бы видел, как в часовню забежала собачонка и вылизала кровь.
      Насколько все это правда, сказать трудно, но даже если это легенда, она свидетельствует о том, как отразилось в народном сознании содеянное королем. Две казненные жены, если не считать моей матери, которая умерла только из-за его жестокости. Катарина Парр, чуть не сошедшая с ума. Варварски замученные монахи… Люди многое помнили. И последнее убийство – казнь молодого графа Серрея. Повезло лишь Норфолку – король не успел подписать ему смертный приговор.