Виктория – королева Английская

      – Дом очарователен, – сказала она Уильяму, который очень обрадовался.
      – Я всегда так считал, – ответил он. – Здесь прошли некоторые из счастливейших лет моей жизни.
      Аделаида улыбнулась. Она научилась совсем не ревновать, когда он ностальгически вспоминал о своей жизни с Дороти Джордан.
      – Дети всегда его любили, – добавил герцог задумчиво. – Они считают Буши своим домом.
      – Надеюсь, что они и дальше будут считать его своим домом.
      Муж бросил на нее тот по-собачьи благодарный взгляд, который часто появлялся у него, когда он смотрел на нее.
      Уильям хотел сказать ей, что когда женился на ней, то рассматривал ее лишь как средство произвести на свет наследника престола. Но постепенно положение изменилось, и все благодаря ей. Герцог это прекрасно понимал. Он и сам менялся. Он перестал быть тем грубым моряком, которым воображал себя. Георг сказал: «Уильям, Аделаида благотворно влияет на тебя. Ты больше не моряк, ты становишься джентльменом».
      Он чувствовал, что должен нежно обращаться с ней – намного нежнее, чем обращался с Дороти. Аделаиде присуща какая-то хрупкость, а ее приятное спокойствие резко контрастировало с жизнерадостностью и вспыльчивостью Дороти. С Аделаидой невозможно ссориться. Конечно, он не питал к ней той бурной страсти, которую будила в нем Дороти. В общем-то, нелегко разобраться в своих чувствах. Создавалось впечатление, что, как будто помимо его воли, основой его семейной жизни становилась прочная привязанность. Он гордился этой спокойной приятной девушкой, своей женой. Конечно, она не красавица, но обладает чувством собственного достоинства, и ей хорошо служат ее очаровательные манеры.
      Когда он пересек порог Буши-хаус, он испытал внезапный наплыв такого счастья, какого не испытывал со дня смерти Дороти. Его тревожили слухи о том, что она не умерла или – что еще хуже – умерла, но не может найти успокоения.
      Как ни странно, но сейчас, когда Аделаида стояла рядом с ним в доме, который был домом Дороти, он смог обрести мир.
      Повсюду были следы пребывания Дороти. Вместе с ней Уильям планировал парк, и ему стоило лишь мысленно оглянуться назад, чтобы увидеть Дороти на лужайке в окружении детей, сидящую там и смеющуюся с ними вместе, как она это делала в тех случаях, когда уходила от своих обязанностей в театре, чтобы прибежать домой. Он мог вспомнить, как она проказничает, как она это делала в роли Литтл Пикл, чтобы рассмешить детей. Ведь все это происходило, в общем-то, не так давно.
      В Буши все напоминало ему о Дороти, но, как ни странно, когда Аделаида была рядом с ним, эти воспоминания не вызывали у него неприятных чувств. Он мог представить, как объясняет Аделаиде свои чувства к Дороти. Он хотел, чтобы она осознала силу той любви, позволившей им прожить так приятно двадцать лет и вырастить десять детей. И в конце герцог бросил ее, и она бежала из страны и умерла в присутствии одной лишь своей компаньонки. Казалось, что Аделаида поняла его мысли.
      – Да, – сказала она, – дети должны и дальше считать его своим домом.
      – Я передам им твои слова.
      Уильям уже строил планы на будущее. Они будут жить здесь вместе – все неженатые – и внуки будут приезжать и навещать их; все будет так, как когда-то планировали они с Дороти, когда она покинет сцену. Она всегда мечтала бросить сцену и устроиться, наслаждаясь домашней жизнью. Только вместо Дороти во главе семьи встанет Аделаида, герцогиня Кларенская. Этот титул он никогда не мог дать Дороти.

* * *

      Единственное, что расстраивало Аделаиду, это вечный конфликт, существовавший в ее новой семье. Она слышала, что Кенты стали так заноситься после рождения своей дочери, что оттолкнули от себя самого регента, и что Камберленды и Кембриджи были совершенно выбиты из колеи шумом, поднятым вокруг маленькой девочки в Кенсингтонском дворце, которую считали будущей королевой в силу того, что ее отец – самый старший член семьи, имеющий ребенка.
      – Это нехорошо, – сказала Уильяму Аделаида. – И что же чувствует эта бедная женщина в Кенсингтонском дворце – она так недавно овдовела, и вся семья поднялась против нее. Думаю навестить ее, если ты не возражаешь.
      Уильям, привыкший к здравому смыслу своей жены, у которой его было намного больше, чем у него, ответил, что если Аделаида хочет навестить Викторию Кент, то он не видит причин, по которым она не может этого сделать.
      И Аделаида поехала в Кенсингтонский дворец, где ее с некоторым подозрением приняла Виктория.
      – Хорошо, что вы приехали, – сказала Виктория, задаваясь вопросом, а не приехала ли Аделаида порадоваться ее горю. «Не беременна ли она? Если она родит сына, то это положит конец моим надеждам для Александрины».
      – Я хотела приехать, – сказала Аделаида, – так как надеялась, что мы можем стать друзьями.
      Говорит ли она правду? – гадала Виктория. Разве она может надеяться найти друга среди женщин своей новой семьи?
      – Вы пережили такую ужасную потерю, – сказала Аделаида, – но у вас есть дети. Они должны служить большим утешением для вас.
      – Они – моя жизнь, – сказала Виктория, и, чувствуя ее искренность, Аделаида успокоилась.
      – Это благословение Бога, что в семье есть молодое поколение. Я слышала такие рассказы об Александрине. Кажется, что это просто необыкновенный ребенок.
      Виктория не смогла скрыть свою гордость.
      – Дрина восхитительный ребенок. Пусть кто-нибудь попробует отрицать это. Такая умница! Хотя временами и проявляет характер.
      – Я бы очень хотела посмотреть на нее.
      – Пойдемте в детскую.
      Аделаида стояла над колыбелькой этого важного для семьи ребенка и восхищалась девочкой. На нее смотрели широко открытые голубые смеющиеся глаза.
      – Вы ей понравились, – заявила мать. – Уверяю вас, ей нравятся далеко не все.
      – Я могу взять ее на руки?
      – Ну конечно. Иди ко мне, моя драгоценная. С тобой хочет познакомиться твоя тетя Аделаида.
      Аделаида присела с девочкой на руках и подумала о том, как счастлива будет, если у нее появится свой ребенок. Она была почти уверена в том, что опять забеременела.
      – Надеюсь, что вы будете часто меня приглашать повидать маленькую Дрину.
      – Судя по ней, она рада видеть вас, да и я тоже. Не могу передать вам, как приятно, что не приходится говорить по-английски. Не сомневаюсь, что мне так и не удастся овладеть этим языком.
      – Это труднейшая задача, – согласилась Аделаида. – Но со временем у вас получится.
      – В детской мы говорим по-немецки, но Дрине, конечно же, придется выучить английский. От нее будут ожидать этого.
      Виктория следила за реакцией на свои слова. Они подразумевали, что Александрине суждено стать королевой. Виктория с Эдуардом были так уверены в этом, что им приходилось делать над собой усилие, чтобы не говорить о своей убежденности другим.
      Аделаида ничем не показала, что поняла скрытый смысл этих слов. Она сказала:
      – Выучить английский здесь для нее не составит труда.
      Александрине позволили поползать по полу под неусыпным наблюдением матери.
      – Я не люблю оставлять ее на попечение нянек, – призналась она. – Самой ухаживать за ней доставляет мне громадное удовольствие – а теперь и утешение.
      Аделаида понимающе кивнула.
      – Вы поймете мои чувства, когда вы…
      Виктория смотрела в лицо Аделаиде. Если она беременна, то, несомненно, должна признать это сейчас.
      – Надеюсь, – ответила она неопределенно.
      – Вам не повезло… дважды, – сказала Виктория.
      Аделаида признала это, и Виктория стала задавать вопросы об этих печальных случаях. «Дважды!» – подумала она. В действительности может оказаться, что ей трудно выносить ребенка.
      Аделаида рассказала ей о недомоганиях, предшествовавших ее двум выкидышам.
      – В следующий раз, – сказала она, – я буду особенно осторожна.
      – Остается только надеяться, что следующий раз наступит скоро, – ответила Виктория неискренне. Аделаида никак не отреагировала, и, видя, что она ничего больше не скажет, Виктория предложила познакомить ее с сестрой Александрины, Феодорой. Аделаида с радостью согласилась.
      Эта тринадцатилетняя девочка обещала стать красавицей. Она была очаровательна, скромна и обожала Александрину. Не вызывало сомнений, что все в этом доме понимали значение этой малышки.
      Когда Аделаида собралась уезжать, Виктория сказала:
      – Вы так ободрили меня. – И Аделаида обещала приехать еще.
      Этот визит действительно ободрил ее, потому что, как Виктория сказала фрейлейн Лезен, она абсолютно уверена в том, что герцогиня Кларенская не беременна. Более того, даже если и беременна, эта женщина не предназначена для материнства. Ее отличает хрупкость, резко контрастирующая с бьющей через край жизненной силой герцогини Кентской.

* * *

      Аделаида ликовала. Не оставалось больше никаких сомнений. Она сказала Уильяму, и тот разделил ее радость.
      – На сей раз, – сказала она. – Я должна быть чрезвычайно осторожна. Уверена, что и раньше все было бы хорошо, если бы поступала таким образом. В первом случае я простудилась, а во втором виной всему утомительное путешествие.
      – На сей раз ты будешь спокойно жить в Буши. Ты будешь тихо и мирно сидеть в парке, и девочки позаботятся об этом.
      Девочки – София, Мэри, Елизавета, Августа и Амелия – не замедлили перебраться в Буши, и Аделаида встретила их так тепло, что у них не осталось сомнений в том, что они могут считать Буши своим домом. Их брат Август, единственный мальчик, не ушедший в армию или военно-морской флот, тоже приехал сюда. Ему исполнилось только пятнадцать.
      – Как приятно иметь семью, – сказала Аделаида. – Дом слишком большой и красивый, чтобы пустовать.
      Ясно, что она обладает талантом материнства. Ведь через короткое время она встала во главе семьи так, будто это ее собственная семья. О большем Уильям и не мог мечтать. В душе, подобно королю, он был очень сентиментальным человеком.
      – Когда родится наш сын, – сказал он, – я буду счастливейшим человеком королевства. Подумай, Аделаида, это будет будущий король Англии.
      – А если это будет девочка?
      – Тогда это будет английская королева. Ха-ха, это расстроит планы мадам Кент, а? Она уверена, что ее жирный младенец станет королевой.
      – Бедная Виктория! Печально, что она будет разочарована. Как жаль, что мой триумф обернется для нее разочарованием. Но маленькая Дрина такое очаровательное создание. Уверена, что иметь такого ребенка это само по себе такая радость, что корона не может иметь такого уж большого значения.
      – Ты не знаешь герцогиню Викторию, – парировал Уильям. – Если я когда-либо и видел амбициозную женщину, так это она. И она вбила себе в голову эту мысль благодаря какому-то пророчеству или чему-то еще.
      Аделаиде стало не по себе. Она не верила в пророчества… по крайней мере, думала, что не верит. Однако ее приводил в замешательство тот факт, что предсказание славы этой восхитительной пухленькой голубоглазой девочке могло означать лишь катастрофу для ее собственного ребенка.
      Она не будет думать о предсказаниях. Она мечтала о собственном ребенке. Но успокоится только тогда, когда у нее появится собственный здоровый ребенок. Лишь это имело значение. Она жаждала ребенка с жаром, не свойственным ее спокойной натуре.

* * *

      Аделаида разрабатывала планы для Буши. Она сменила обстановку в детской, часто думая о детях, которые играли здесь – обо всех этих маленьких Фицкларенсах, родившихся и выросших в этом доме.
      Они свободно держались с ней, не отличались молчаливостью. Ведь это были дети актрисы.
      – Обычно мы ждали дня, когда приезжала мама, – сказала ей Амелия. – Она всегда привозила нам подарки. Конечно, я не помню ее так хорошо, как другие. Но иногда мама приезжала ночью после представления, хотя по ночам ездить опасно. На следующий день она уезжала на вечернее представление в «Друри-Лейн». Иногда даже не снимала сценический костюм и приезжала прямо в нем.
      Аделаида все это могла представить – неукротимую и красивую актрису, такую обаятельную, такую живую, приводившую в восторг Уильяма и своих детей.
      – Обычно она репетировала свои роли здесь, – сказала Елизавета. – Помнишь, Мэри? Как мы все должны были играть вместе с ней. Было очень весело. Папа любил играть. Он воображал себя актером.
      – Он действительно играл на корабле, когда служил на флоте, – вмешался Август. – Они ставили «Виндзорских проказниц» и бросали толстого лейтенанта, игравшего роль Фальстафа, в кучу мусора. Папа всегда рассказывал нам об этом.
      Так легко было представить себе эту веселую необычную семью, возглавляемую герцогом и актрисой. Как ни странно, Аделаида чувствовала себя счастливой от того, что ей позволили стать членом такой семьи. Она никогда не уставала слушать рассказы о прошлом. Порою даже казалось, что домом и сейчас руководит Дороти Джордан и она так же рада тому, что Аделаида приехала в Буши, как Аделаида радовалась тому, что находится там.
      Однажды в мезонине Аделаида увидела портрет красивой женщины в театральном костюме и сразу же поняла, кто она.
      Аделаида смотрела в большие карие глаза и, казалось, говорила с ней. Когда она вышла в парк, то увидела там Августа, играющего со своей собакой.
      – В мезонине есть картина, – сказала она. – Довольно хорошая. Интересно, что это за картина.
      – Думаю, один из маминых портретов. Папа очень часто рисовал ее.
      – Ты не пройдешь со мной в мезонин, чтобы сказать, так это или нет?
      Август согласился, и они вместе пошли наверх.
      – Да, конечно, – подтвердил мальчик, – это мама. Раньше портрет висел над камином в столовой. Каждый день, когда мы входили туда, мы говорили: «Доброе утро, мама». Это было здорово, когда она бывала на гастролях и отсутствовала.
      – Когда его сняли?
      – Конечно, когда вы должны были приехать. Папа сказал, что вы не захотите видеть нашу маму там. Поэтому его сняли и отнесли в мезонин. Я помню день, когда это сделали.
      – И что ты тогда подумал?
      – Ну, мне стало немного грустно, потому что когда мама уехала, я думал, что она все еще здесь. Вы понимаете, что я имею в виду?
      – Конечно, понимаю, – сказала Аделаида.

* * *

      Уильям вошел в столовую и уставился на картину, висевшую над камином. На мгновение ему показалось, что он видит сон. Он помнил день, когда ее привезли домой и повесили, и как семья собралась, восхищалась и критиковала картину, и как он попросил Дороти встать прямо под портретом.
      – Ты не совсем похожа на себя, мама, – сказал один из ребят. – Ты слишком… спокойная. Как будто мертвая.
      Он часто вспоминал все и рассказывал людям, надоедая высказываниями своих детей.
      Герцог послал за главным лакеем.
      – Кто повесил здесь эту картину? – спросил его.
      – Я, Ваше Высочество.
      Лицо Уильяма побагровело от гнева.
      – Как… ты посмел это сделать? Кто приказал? Лакей почти с гордостью склонил голову и ответил:
      – Это сделано по приказу герцогини, Ваше Высочество.
      – По приказу герцогини! – Затем он сказал: – О… понимаю.
      Ему не терпелось отыскать ее. Жена была в парке с Августом и Амелией. Он не хотел говорить с ней о картине в присутствии детей. И лишь позже, когда они остались одни в той самой комнате, где висел портрет, она сама все объяснила.
      – Я попросила принести портрет из мезонина и повесить здесь.
      – Но ты знаешь, кто это!
      – Да, – ответила герцогиня, – мать детей. Август сказал мне. Они любят этот портрет.
      – Я прикажу снять портрет. Вместо него мы повесим твой.
      – Я хочу, чтобы в этом вопросе ты поступил согласно моим желаниям, – сказала она. – Я хочу, чтобы картина осталась.
      – Я тебя не понимаю.
      Она мягко положила свою ладонь на его руку.
      – Ты поймешь… со временем, – сказала герцогиня.
      – Но ты же не хочешь, чтобы картина висела здесь… в комнате, которой мы пользуемся постоянно.
      Она кивнула головой.
      – Я думаю, она была необыкновенной, великой женщиной. И – мать этих детей. Они хотят, чтобы портрет находился здесь, и я тоже хочу.
      – Теперь ты их мать. Герцогиня покачала головой.
      – Я только могу занять место матери, которую они потеряли, если я им нужна, и я буду рада это сделать. У них есть настоящая мать. Они этого никогда не забудут. Так пусть же помнят. Ну что… картина останется на месте?
      Он взял ее руки и поцеловал их.
      – Ты просто великолепная жена, Аделаида, – сказал муж. – Надеюсь, что буду достоин тебя.

* * *

      Уже перестало быть тайной, что Аделаида беременна. Герцоги Камберленд и Кембридж потеряли надежду участвовать в соревновании в то время, как в Кенсингтонском дворце расцветала «пухленькая маленькая куропатка». Но то, что происходило в Буши, имело особое значение для герцогини Кентской.
      Она не переживет, сказала Виктория фрейлейн Лезен, если случится нечто такое, что помешает Дрине взойти на трон. Ведь они с герцогом так свято верили в пророчество, и одно из них уже сбылось. Две смерти в семье, гласило оно. И эти смерти пришли, одна вслед за другой.
      Фрейлейн Лезен заявила, что герцогиня Кларенская никогда не родит здорового ребенка. Она это знала. У нее было шестое чувство на такие вещи. На трон взойдет королева Александрина. Она это нутром чувствовала.
      – Как же я надеюсь и верю, что ты права, дорогая Лезен, – вздохнула герцогиня. – Но мы не должны терять бдительность. Я хочу знать все сведения, поступающие из Буши. Герцогиня хорошая женщина. Я ей сочувствую. Она жаждет стать матерью. Как печально, что осуществление ее желания нанесет такой вред нашей маленькой дорогой девочке.
      – На Ваше Высочество не похоже опасаться неприятностей, – сказала фрейлейн Лезен.
      – Она уже потеряла двух детей. О Боже, и я вполне могла бы полюбить эту женщину, если бы она не угрожала Дрине.
      Дрина мирно спала в своей колыбели, не думая о том, что ее величие находится в опасности.

* * *

      Жарким июньским вечером того года в Лондон въехала карета. В ней сидела полная женщина с короткими шеей и ногами, с нарумяненным и набеленным лицом, с бровями, выкрашенными в густой черный цвет, и в шляпе, украшенной перьями, которая сидела на черном курчавом парике. На ней был лиловый наряд, надетый в знак траура по покойному королю.
      Королева Каролина вернулась в Англию.
      – Да здравствует королева, – кричали люди; одновременно они смеялись и перешептывались. Теперь пойдет потеха. Элегантный Георг, должно быть, кипит от гнева, потому что эта накрашенная женщина – уже не молодая – вернулась в Англию, чтобы разделить с ним трон, несмотря на все истории, которые рассказывали о ней.
      Каролина высунула голову из кареты, чтобы приветствовать народ.
      – Да благословит вас Бог, добрые люди.
      – Да благословит вас Бог, королева Каролина, – отвечали ей люди.
      Каролина откинулась на подушки. Она самодовольно улыбалась. Вот и вернулась назад, чтобы выступить против неприятеля.
      – Состоится коронация, – сказала она, – и только справедливо, что королева должна короноваться вместе с королем.

* * *

      Король был в гневе. Георг хотел лечь в постель и никого к себе не пускать. Ему хотелось забыть тот мир, в котором находилась Каролина.
      Она угрожала его душевному покою с тех самых пор, как он впервые увидел ее. «О Боже, – думал король, – смогу ли я когда-нибудь забыть, как Мальмсбери представляет мне ее – эту низкую, вульгарную женщину в ее ужасном белом платье с намазанным лицом, с этим запахом немытого тела. Как они могли так поступить со мной!»
      – Я должен избавиться от нее. Я должен, должен, должен, – кричал он в истерике лорду Каслри, своему секретарю по иностранным делам.
      – Ваше Величество, должно быть достаточно улик, чтобы избавить вас от нее.
      – Если бы те, кто служил мне, выполнили свой долг, у меня были бы эти улики.
      – Я думаю, вы увидите, что они это сделали, Ваше Величество.
      – Этот человек, Пергами… он был ее любовником. Если бы у нас были доказательства этого, я мог бы немедленно развестись с ней.
      – Свидетели будут, сир. Мы везем их сюда, чтобы они были готовы.
      – И, полагаю, Денмэн с ней?
      – Он хороший адвокат, сир, но не сможет противостоять правде.
      – Надеюсь, что разумному судье будет достаточно только взглянуть на нее, чтобы понять, что она виновна.
      – Скандал будет грандиозным, сир. У нее есть мощные сторонники, и многие люди поддерживают ее.
      – Они будут на ее стороне… только чтобы досадить мне. О Боже, ведь так очевидно, что она виновна. При ней находился этот Уилли Остин. Он ее ребенок, я могу поклясться в этом. Говорят, что он достаточно отвратителен, чтобы быть ее сыном.
      Каслри волновался. Королева будет отдана под суд за супружескую измену, а такое дело почти наверняка приобретет политическую окраску. Тори встанут на сторону короля, виги – на сторону королевы, и один из самых способных юристов страны, Денмэн, уже давно заявил о себе как о советнике королевы.

* * *

      Недели шли, а главной темой разговоров в стране оставался приближающийся суд над королевой Каролиной. До ее приезда планировалось, что коронация состоится в первый день августа; совершенно очевидно, что ее пришлось отложить: разве могло состояться такое событие, если оставалось неясным, не будет ли королева, которая должна сыграть такую важную роль в нем, разведена с королем?
      Трибуны, возведенные на улицах для зрителей процессии в аббатство и обратно, пришлось разобрать. Народ, который всегда наслаждался такими церемониями, был не совсем разочарован, потому что судебный процесс это более занимательное зрелище, чем коронация.
      Люди объединялись во фракции – за и против.
      – Вы за Георга или за Каролину? – иногда этот постоянный вопрос задавался добродушно. Но довольно часто возникали ссоры, кончавшиеся драками и даже бесчинствами.
      Когда королева выезжала, что она любила делать в своих самых кричащих одеждах, за ее каретой следовали группы приветствовавших ее людей, заверявших Каролину в своей поддержке. Становилось ясно, кто из противников пользуется большей популярностью. Возросло число карикатур и пасквилей на короля. Были и такие, в которых высмеивали королеву, но этого следовало ожидать.
      В Буши Аделаида, всячески стараясь не перенапрягаться, слышала, что происходит, и ее бросало в дрожь. Она не могла не вспоминать о том времени, когда в Саксен-Мейнинген пришла война и ей с Идой приходилось готовить повязки для раненых.
      – Такой конфликт, несомненно, может привести к гражданской войне, – сказала она Уильяму.
      Уильям отверг такое предположение.
      – Не в нашей стране, – ответил он. – Не в нашей стране.
      – Я никогда не забуду, как армии пришли в Мейнинген. До этого там царил мир, и мы говорили: «Здесь этого не может быть». Но они пришли и опустошили страну. Ты можешь себе представить, во что превращается город, когда через него прошла армия – в нем нет ни пищи, ни радости жизни. Меня пугает… новое ощущение на улицах.
      – Нет. Здесь сражение между королем и королевой.
      – Но люди становятся на сторону того и другой. Вспыхивают бесчинства. Они могут… усилиться. Я помню о том, что случилось во Франции. Это произошло не так давно.
      – Не сравнивай нас с французами, – сказал Уильям почти свирепо.
      Но она уже давно поняла, что Уильям – не самый проницательный человек; и Аделаида испытывала тревогу. Герцог стал нежным.
      – Тебе незачем забивать себе головку. – Уильям похлопал ее по животу. – Думай только о маленьком, хорошо?
      Да, решительно подумала она, что бы ни произошло, с маленьким все должно быть в порядке.

* * *

      В парламент был внесен законопроект о наказаниях. Он имел целью лишить Каролину «титула, прерогатив, прав, привилегий и претензий супруги правящего короля и аннулировать брак между ней и королем». Причиной этого служило ее аморальное поведение, и был учрежден суд, в котором она могла бы выступить ответчицей по обвинению в нарушении супружеской верности с итальянцем Бартоломео Пергами, ее мажордомом.
      Редко в истории какой-либо английской королевской семьи бывали такие скандалы. Братья короля умели мастерски снабжать следствие непристойными материалами, и двое из них по разу попадали под суд: герцог Йорк по подозрению в торговле офицерскими патентами в армии через свою любовницу Мэри-Энн Кларк, и герцог Камберленд по подозрению в убийстве своего камердинера. Оба случая вызвали скандал, но чтобы король, чью собственную жизнь вряд ли можно назвать эталоном нравственной чистоты, выдвинул обвинение против королевы в нарушении супружеской верности с итальянским слугой – такого крупного скандала, конечно, еще не было.
      Король твердо решил добиться развода, а королева решила не допустить этого. За спиной каждого из них стояли некоторые из самых способных людей страны. Это должно было быть грандиозное сражение.
      Король не появлялся на публике. Он страдал от унижения и гнева. Но королева не могла устоять, чтобы не демонстрировать себя народу. Она выезжала в своей шляпе с перьями и безвкусно раскрашенных одеждах, приветствуя всех и отвечая на приветствия, гордая теми неприятностями, которые она создавала королю, уверенная в том, что победит и что обвинение в супружеской измене не будет доказано.
      Суд начался, и Каролина приехала в Палату лордов, чтобы предстать перед судьями, и один за другим члены ее дома, бывшие с ней во время ее путешествий, выступали, чтобы дать показания за или против нее. Король не первый раз назначал расследование ее поведения. Много лет назад проводилось «щекотливое расследование», в ходе которого попытались выяснить, не является ли Уилли Остин ее незаконным сыном. Тогда она одержала победу и была уверена, что победит и на сей раз.
      Адвокат Денмэн был гением. Он ловко опроверг всех свидетелей и с поистине великолепным искусством повернул все в пользу королевы.
      Судебный процесс против королевы Англии обсуждался не только по всей стране, но и во всем мире.
      Казалось невероятным, что не удастся доказать вину Каролины. У нее были враги, но были и друзья, и колоссальная непопулярность короля, несомненно, обернулась против него. Аделаида не одна опасалась волнений в столице, поднимавшихся в результате, как говорили люди, плохого обращения короля со своей женой.
      Палата лордов в конце концов приняла закон о наказаниях, но незначительным большинством – всего в девять голосов. Премьер-министр лорд Ливерпуль чувствовал себя неловко. Во время второго чтения законопроекта большинство поданных за него голосов равнялось двадцати восьми; такое значительное падение после третьего чтения ясно показывало, что законопроект теряет ту небольшую поддержку, какой он пользовался первоначально.
      Для короля это означало поражение, а для Каролины лишь патовую ситуацию. Какое ей дело? Многие считали ее прелюбодейкой, но коль скоро нарушение супружеской верности нельзя доказать, король не получит своего развода, и она останется королевой Англии.
      Король был в отчаянии, но Каролина решила рассматривать этот результат как свой триумф. Какое ей дело до того, что мир считал ее виновной; ее поведение на континенте почти неопровержимо свидетельствовало об этом. Для нее имел значение лишь тот факт, что она унизила короля, и она наслаждалась каждым мгновением этого унижения. Что касается короля, то тот страдал без всякой пользы – он попал в центр гигантского скандала и ничего от этого не выиграл.
      Георг по-прежнему женат на Каролине.

* * *

      Герцог Йорк приехал в Отлендс по срочному вызову. Герцогиня лежала в постели, а ее животные тихо бродили по комнате, как будто зная, что скоро потеряют своего друга и кормилицу. Время от времени вой собаки нарушал тишину в парке.
      Герцог сидел у ее постели. Несмотря на водянку, убивавшую жену, она казалась усохшей. Эта маленькая женщина, никогда не отличавшаяся красотой, сейчас, думал он, напоминала, бедняжка, одну из своих обезьянок. Его захлестнула нежность. Оправившись от разочарований, вызванных началом брака, он любил ее и не был так несчастен, как Георг. Ему удалось превратить Фредерику в своего друга.
      – Фредерик, – сказала она тихо и протянула ему руку. Герцог взял ее. Похожа на лапку одного из ее созданий, подумал невольно. Она превратила Отлендс в настоящий зверинец!
      – Дорогая.
      – Животные…
      – О них позаботятся.
      Герцогиня успокоилась. Она думала прежде всего о них – об этих обезьянах с ясными глазами, о собаках с грустным взглядом, о кошках, чье равнодушие в этом положении казалось естественным.
      На секунду больная закрыла глаза и вновь открыла их.
      – Фредерик.
      – Да, дорогая?
      – Наша жизнь была… не такая уж плохая?
      – Мы сделали из нее нечто хорошее, – ответил он. Она кивнула, и муж дал ей ложку меда, потому что губы у нее совсем пересохли.
      В браке они потерпели неудачу. Они расстались. Она не могла родить ребенка, что было единственным смыслом такого брака, как у них. Тем не менее герцог никогда не забудет, что она встала рядом с ним во время скандала с Мэри-Энн Кларк, и всегда будет ценить их дружбу.
      Ему будет не хватать приездов в Отлендс, похожий на рай, хотя и зловонный. Фредерика не замечала запаха животных. Они были ее любимцами, и хозяйка предпочитала их людям.
      Бедная Фредерика, потерпевшая поражение в своих отношениях с людьми и искавшая общества своих кошек, собак и обезьян. Но можно ли считать ее неудачницей? Юная Шарлотта любила ее, он, ее муж, сейчас скорбел о ней, у нее были друзья, она построила для себя жизнь здесь, в Отлендсе, быть может, эксцентричную, но нравившуюся ей.
      А теперь эта жизнь подходит к концу.
      – Фредерика, – сказал он, – я хочу тебе сказать. Знаешь, я полюбил тебя.
      Но теперь было уже слишком поздно говорить ей об этом.