Возмездие

— А фамилия подозреваемого у вас есть?

— Нет. Судя по статье, подозреваемый не был идентифицирован. В этом и заключается проблема. Мне нужно больше знать об этом деле, поскольку оно может быть связано с тем, которое я веду сейчас.

— М-м-м. Нет фамилии подозреваемого... А фамилия жертвы? Может, я по ней что-то смогу найти.

— Нет. Ее фамилия в газете не упоминается.

— В таком случае, боюсь, я не смогу вам помочь. — Последовала короткая пауза. — А дата совершения преступления у вас есть? Адрес? Фамилия следователя? Что вообще есть?

— Дата есть, шестнадцатое сентября 1989 года. Адрес: улица Шиллера, один-один-шесть-два. Номер квартиры отсутствует. В статье сказано, что расследованием занимались сотрудники полицейского управления Чикаго.

— Хорошо. Этого может оказаться достаточно. Не вешайте трубку. Мне нужно включить поиск и потом кое-что проверить. Это может занять какое-то время.

Ровно двенадцать минут спустя Майкле снова заговорила в трубку. Она была очень мила.

— Да, я все нашла. Номер полицейского отчета: Ф-восемь-девять-два-два-два-три-четыре-Х. Три страницы. Пострадавшая: Вильма Барретт, двадцать девять лет. Она подверглась нападению и изнасилованию в своей квартире на первом этаже, номер один-А, как здесь сказано. Вы это искали?

— Да. Вероятно, это то, что мне нужно. Вы можете мне сообщить, как шло расследование? Дело раскрыли?

— Подождите секундочку, мне нужно посмотреть. Нет. Нет, дело не раскрыли. Никто не был задержан. Делом занимался детектив Брена, Дин Брена. Он все еще может работать в управлении. Конечно, у нас тысячи сотрудников, и я не всех знаю, да и все это произошло довольно давно. Вас переключить на отдел по расследованию преступлений на сексуальной почве?

— Не сейчас. Мне еще нужно взглянуть на полицейский отчет и выяснить, связан ли он вообще с делом, которое я веду здесь. Вы можете переслать его по факсу?

— Конечно. Вероятно, это займет пару минут. Диктуйте номер.

Си-Джей продиктовала нужный номер и бросилась к аппарату. Секретарская, где находился факс и сидела Марисол, представляла собой лабиринт из десяти отсеков с письменными столами, разделенных перегородками.

Си-Джей чувствовала себя как толстый ребенок, который без приглашения появляется на празднике у летнего бассейна, одетый в джинсы и парку. Она знала, что этот лабиринт — не ее место. Смех и болтовня, которые звучали в помещении, стихли, как только ее заметили у факса. По секретарской пролетел молчаливый сигнал тревоги, и воцарилась напряженная тишина.

У сотрудников прокуратуры штата, как предполагала Си-Джей, и у служащих различных корпораций существует некий порядок, о котором не говорят вслух. Представители администрации общаются с представителями администрации, юристы с юристами, а секретари, координаторы по вызову свидетелей и средний юридический персонал без диплома юриста общаются с секретарями и мелкими клерками. Нарушения границ случались, но это было необычным и нечастым явлением. Си-Джей в эти минуты определенно нарушала негласно установленные правила. Она являлась помощником прокурора, представителем администрации и дипломированным юристом. Кроме того, она была начальницей Марисол, которую поддерживали коллеги. Поэтому когда Си-Джей вошла в лабиринт, враг стал пристально наблюдать за ней.

Она неловко улыбалась секретаршам, которые бросали на нее взгляды, и молча молилась, чтобы факс пришел побыстрее. Большинство секретарш также неуверенно улыбались ей. Наконец аппарат загудел и из него вышел факс на пяти страницах. Выдав последнюю прощальную улыбку, Си-Джей закрыла за собой дверь и вернулась в кабинет.

К семи вечера она уже поговорила с архивами шести полицейских управлений и получила по факсу копии всех полицейских отчетов.

Во всех случаях повторялся способ проникновения в квартиру, жилище жертвы всегда располагалось на первом этаже, нападение неизменно происходило среди ночи. Действовал преступник по своей обычной схеме: жертвы связывал, в рот вставлял кляп. Их всех насиловал мускулистый незнакомец в клоунской маске, с рыжими патлами и большими бровями, огромным красным улыбающимся ртом; или в резиновой маске инопланетянина с черными глазами и мерцающим ртом. У него всегда имелся зубчатый нож, который он использовал, чтобы приструнить жертвы. Орудия пыток в каждом случае были разными, но каждое оставило шрамы. Потерпевшие описывали, как их насиловали пивными бутылками, искривленными металлическими предметами и щетками для волос. Женщины пострадали физически, наиболее значительными были травмы в области наружных половых органов и матки, грудь исполосована зубчатым ножом. И ни в одном случае преступник не оставил никаких следов. Ни спермы, ни волос, ни тканей, ни отпечатков пальцев.

Однако Си-Джей с уверенностью могла сказать, что это Бантлинг: он знал о своих жертвах буквально все. Интимные детали использовались как оружие и сами по себе представляли форму пытки. Любимые рестораны, духи, тип мыла, размеры одежды, модельеры, часы работы, имена бойфрендов. Он точно знал, какие оценки были у студентки Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, сколько денег пришлось снять с кредитной карточки «Виза» за последние три месяца барменше из Голливуда. Дни рождения, годовщины, прозвища...

Это был Бантлинг, Си-Джей не сомневалась. Больше не сомневалась. Ни одно из дел не раскрыли, ни одно не связали с другими. Никого не арестовали, никаких подозреваемых не было. Пока.

Но будет ли это теперь иметь значение? Си-Джей снова вспомнила разговор с Бобом Шурром из прокуратуры Куинса, состоявшийся два дня назад. Она почти боялась услышать ответ, который уже знала. Даже если можно будет передать дело в суд — на что было мало надежд, учитывая отсутствие улик в каждом случае и вероятный отказ жертв дать показания в суде, — не истекли ли сроки давности? Изнасилование в Чикаго произошло более десяти лет назад. Си-Джей сомневалась, что останется время для передачи дела в суд, но не очень удивилась, когда по системе «Лексус-Нексус» нашла законы штата Иллинойс и выяснила, что там срок давности составляет десять лет. Как и в ее случае, тут ничего не поделаешь.

Но последнее изнасилование в Калифорнии произошло чуть больше шести лет назад. Си-Джей знала, что в последние годы некоторые штаты изменили законы, ужесточив наказания за преступления на сексуальной почве. Калифорния определенно являлась одним из наиболее либеральных штатов. Си-Джей нашла свод законов штата Калифорния на сайте и принялась искать срок давности по преступлениям на сексуальной почве. Ей захотелось расплакаться, когда ока прочитала ответ.

Шесть лет с даты преступления. Она опоздала на пять месяцев.

Глава 36

Доминик провел выходные, допрашивая нынешнего и предыдущего начальников, коллег по работе, соседей и девушек Уильяма Бантлинга. Он пытался выяснить, что представляет собой Бантлинг и как никто не заметил, что он не такой, как они, что на самом деле он чудовище, не человек. Волк, который жил, работал, играл среди овец, убивая их по одной, но никто — даже пастух — ни разу не заметил лап с когтями, или больших ушей, или острых как бритва зубов.

Хотя большую часть предварительных допросов уже провели другие сотрудники спецподразделения в течение первых сорока восьми часов после обнаружения тела Анны Прадо, Доминик посчитал необходимым через несколько дней снова связаться с каждым свидетелем. Детективы хорошо поработали, но Доминик любил дать людям день или два, чтобы переварить случившееся, подумать обо всем на досуге. Обычно через несколько дней на ум приходит что-то, о чем люди вначале не вспомнили или на что раньше не обращали внимания, а теперь это казалось им подозрительным.

— Знаете, агент Фальконетти, я тут подумал и вспомнил, что мой милый сосед Билл почему-то любил выносить большие восточные ковры, скатанные в рулон, из дома в машину в три часа ночи. Как вы считаете, это может что-то значить?

Еще через несколько недель Доминик снова встретится со всеми свидетелями и повторит вопросы. Он давно обнаружил, что, если проверить дно реки несколько раз подряд, иногда удается найти золото.

Бантлинг родился в Кембридже, в Англии, 6 августа 1959 года, в семьи Алисы, домохозяйки, и Франка, плотника. Он перебрался в Нью-Йорк в 1982 году и учился в институте модных технологий, который закончил в 1987 году и получил диплом дизайнера по интерьерам. Пару лет после окончания института Бантлинг работал в нескольких небольших фирмах, специализирующихся на отделке помещений, не занимая высоких должностей. Фирмы располагались в самом Нью-Йорке или его окрестностях. Затем в 1989 году он перебрался в Чикаго и там получил место дизайнера в небольшой фирме, занимающейся проектированием мебели. Через восемь месяцев она обанкротилась, и с декабря 1989 года Бантлинг работал торговым представителем в «Индо-экспрешнс», расположенной в Лос-Анджелесе. Он пять лет трудился там и жил в Калифорнии, перед тем как перебраться в Майами в июне 1994 года, где устроился в «Томми Тан дизайнс» на Собе.

Все соседи на Лагорк-авеню говорили в основном одно и то же: Бантлинг казался довольно милым, но они его практически не знают. Коллеги по работе описывали его как старательного и успешного торгового агента. Он очаровывал покупателей, а на переговорах за закрытыми дверьми был страшен, как змея. Пока он не приобрел друзей — они фактически отсутствовали, — имелись только несколько приятелей, которые в один голос утверждали, что плохо его знают. Однако Доминик привык, что в делах об убийствах это обычная проблема. Узнав, что лучший друг оказался серийным убийцей, человек иногда даже не хочет признавать, что знал его, не то что был лучшим другом. Ведь таким образом можно запятнать себя. Но судя по показаниям соседей, коллег по работе и всех, с кем Бантлинг имел дело, можно было сделать вывод: Бантлинг предпочитал одиночество.

Единственным исключением оказался Томми Тан, начальник Бантлинга в Майами последние шесть лет. Доминик дважды разговаривал с Таном. Тот был шокирован, узнав, что его лучший сотрудник подозревается в серии убийств. Тан сломался и расплакался, а потом признал, что Бантлинг вел себя немного надменно, но в остальном считался «знающим свое дело и умеющим увлечь». Он только хвалил Бантлинга, который был его лучшим торговым агентом и находил «великолепные, скрытые жемчужины по всему миру». «Великолепные жемчужины» покупались за копейки в странах «третьего мира» и продавались за тысячи долларов в модных магазинах США. Тан был богатым человеком. Неудивительно, что он так любил Бантлинга.

Доминик задал неприятный вопрос, но Тан отрицал существование сексуальной связи между ним и Бантлингом и клялся, что тот имел дело только с женщинами. Он настаивал, что у Бантлинга всегда была какая-нибудь девушка — их видели в его машине или вместе с ним в клубах на Собе. Девушки всегда были очень симпатичные и яркие, на них смотрели другие мужчины. И Бантлинг предпочитал блондинок. Сказав это, Тан снова разрыдался и оросил слезами одетую в нечто розовое от Версаче грудь Хуана. Доминик закончил допрос.

Никакой миссис Бантлинг никогда не существовало, даже потенциальной, и, как выяснили сотрудники спецподразделения, не имелось и никаких маленьких Бантлингов, бегающих где-то по свету. У Бантлинга определенно было много знакомых женщин, но, похоже, никто не продержатся дольше одного или двух свиданий, и для этого имелись основания. От шести или семи женщин, которых к этому времени удалось допросить, спецподразделение узнало немало. Определенно у Бантлинга имелись свои заморочки — кнуты, цепи, веревки, садомазохистские игрушки, видеозаписи. Все это отпугивало большинство женщин, с которыми разговаривали полицейские, хотя все они были не девочками и повидали немало интересных вещей в спальнях. У всех сложилось одинаковое мнение о Билле Бантлинге: в нем словно жили два человека — один днем, другой ночью. Он вел себя как истинный джентльмен во время дорогих ужинов, а в постели показывал себя полной сволочью.

Три девушки, которых допросили полицейские, были засняты на пленку в домашних видеофильмах, коллекцию которых Эдди Боуман и Крис Мастерсон обнаружили в спальне Бантлинга. Когда несколько партнерш не желали участвовать в том, что даже для них переходило все границы представлений о сексе, Бантлинг приходил в ярость и выгонял их из дома, не удосуживаясь вызвать такси или отвезти домой. Одну девушку он даже выбросил на свою аккуратно подстриженную лужайку перед домом совершенно голой, в слезах. Ей пришлось стучать в дверь к соседям, чтобы попросить хоть какую-то одежду и разрешения позвонить.

— А если подумать, агент Фальконетти, то вы правы! В моем соседе Билле было что-то странное!

В Соединенных Штатах у Бантлинга родственников не было, его родители погибли пять лет назад в автомобильной аварии в Лондоне. Журналисты раньше полицейских добрались до оставшихся в Англии родственников, но никто из них по-настоящему не помнил мальчика, которого они описывали как тихого и угрюмого. Не нашлось ни школьных друзей, ни приятелей в городе. Никого.

Вечером в субботу Доминик с Мэнни отправились по клубам, где в последний раз видели всех девушек, портреты которых теперь висели на Стене: «Кробар», «Ликвид», «Руми», «Бар рум», «Левел», «Амнезия». Полицейские заново допросили всех барменов и других работников, на этот раз у них были с собой и цветные фотографии. Как полицейские уже знали, Бантлинг любил ходить по клубам. Несколько официанток уверенно опознали в нем частого посетителя. Он всегда очень модно одевался и всегда появлялся с новой, молодой симпатичной блондинкой. Однако никто, к сожалению, не помнил его с пострадавшими со Стены и никто не мог с полной уверенностью утверждать, что он в определенную ночь был в определенном клубе.

Бантлинг соответствовал описанию, составленному агентом Элизабет Амброуз, аналитиком полицейского управления Флориды. Она подготовила анализ, когда члены спецподразделения после первых трех убийств пытались определить, каким может оказаться подозреваемый в деле Купидона: белый мужчина от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет, одиночка, вероятно, симпатичный, образованный, добившийся профессиональных успехов и много работающий. Конечно, эта характеристика подходила многим мужчинам, которых знал Доминик, включая его самого. Тем не менее разрозненные фрагменты начинали складываться в цельную картину, к одному факту добавлялся другой, к первым двум третий, и дело стронулось с места. Если пачку фактов аккуратно скрепить степлером, получится неплохая книга. Подружки описывали Бантлинга как человека с сексуальными отклонениями, надменного, злобного и самовлюбленного, который не принимал отказа. Он демонстрировал садистские наклонности и страсть к насилию, а также предпочитал блондинок. Было известно, что он любит посещать клубы, из которых и исчезли убитые. Рецепт на галдол связывал его с наркотиком, найденным в крови по крайней мере шести жертв. Его хобби была таксодермия — он умел обращаться с бритвами и скальпелями. В сарае за его домом обнаружили человеческую кровь, Доминик не сомневался, что это кровь Анны Прадо, причем следы крови обнаружили и на вероятном орудии убийства, и также в сарае, а ее изуродованное тело нашли в багажнике автомобиля Бантлинга.

Можно было только гадать, почему этот красивый, богатый, успешный мужчина стал убийцей, но Доминику не требовалось анализировать причины, чтобы представить дело суду. Почему Бантлинг стал таким, не имело особого значения. Следователей больше волновало другое: защита могла заявить о невменяемости. Убийства были эксцентричными и жуткими, а поэтому присяжные получат основания заключить, что нормальный человек не мог бы их совершить, только сумасшедший. А если к этому добавить, что в истории болезни Бантлинга зафиксировано душевное расстройство, то перед обвинением вполне может встать проблема. Задачей Доминика являлось не просто предоставление улик, свидетельствующих о совершении убийств, а сбор фактов, доказывающих, что Бантлинг прекрасно знал, что делал, когда это делал, и прекрасно осознавал последствия своих действий, разницу между «хорошо» и «плохо». Бантлинг пытал и убил одиннадцать женщин не потому, что он сумасшедший, а потому, что он воплощение зла.

Теперь, в десять вечера в воскресенье, Доминик снова сидел в погруженном во тьму здании полицейского управления Флориды и смотрел на фотографии, собранные на Стене, пытаясь найти новые факты и составить из них единое целое. Начиная со вторника, полицейские провели почти семьдесят допросов и три обыска, вывезли сто семьдесят четыре коробки с уликами из дома и машин Бантлинга, потратили сотни человеко-часов на следственные действия.

Доминик снова взглянул на снимки, сделанные с вертолета, на кнопки с голубыми головками, которые указывали места обнаружения тел. Почему Бантлинг выбрал эти места? Что они для него значили?

Фальконетти потер лоб пальцами и посмотрел на трубку сотового телефона. Ему хотелось набрать номер Си-Джей, но он знал, что не станет этого делать. Она не отвечала ни на его звонки, ни на его сообщения на пейджер, а он не охотник, поэтому вчера прекратил их оставлять. Определенно с ней что-то происходит и она не хочет его в это посвящать, и, очевидно, он ошибся, предположив, что между ними может что-то быть. Он переживет ее отказ, но это отчуждение могло навредить делу, и он был уверен, что ни Си-Джей, ни он сам этого не хотят. Ему требовалось придумать, как вернуться к прошлым отношениям, дружеским и рабочим.

Доминик чувствовал, что небезразличен Си-Джей Таунсенд; он видел это, ощутил тем вечером в ее квартире. Он увидел и почувствовал больше, чем она хотела ему показать. Доминик держал ее в объятиях, зная: что-то в ее жизни пошло не так, — и хотел помочь ей с этим справиться. Он увидел ее уязвимой, испуганной и беззащитной. Конечно, этого она не хотела показывать никому. А Доминик стал свидетелем, и теперь ей трудно снова с ним встречаться.

Что ее так испугало в зале суда, а потом у нее в квартире? Причина в Бантлинге? Может, это дело имеет для нее особое значение? Если так, то почему?

Доминик видел, как Си-Джей раньше вела сложные, запутанные дела, в которых было очень много насилия. Она всегда владела собой, всегда держала ситуацию под контролем. Но не сейчас — сейчас Си-Джей боялась и явно не владела собой.

Чем это дело отличается от других? Почему Си-Джей так болезненно к нему относится?

И почему это так беспокоит Доминика?

Глава 37

Полицейский Виктор Чавес громко постучал в дверь кабинета Си-Джей ровно в десять минут десятого утром в понедельник. Он опоздал на десять минут.

— Помощник прокурора Таунсенд? Си-Джей Таунсенд?

Си-Джей сидела за своим столом с семи утра. Она подняла голову и увидела в дверном проеме молодого копа с повесткой в руках. За ним в коридоре маячили еще двое полицейских в форме из отдела Майами-Бич, у одного были нашивки сержанта.

— Мы пришли по повестке, — сказал сержант и протиснулся мимо Чавеса, который словно застрял в дверном проеме и так и не зашел в кабинет. — Лу Риберо, — представился он и протянул руку через стол, потом кивнул в сторону своих спутников. — Это Сонни Линдерман и Виктор Чавес. Простите за опоздание. Пробки.

— Мне кажется, я поставила всех вас на разное время, сержант Риберо. По крайней мере я сказала об этом своей секретарше. — Си-Джей покачала головой, нахмурилась и взглянула на ежедневник.

— Да, правильно, но мы все вместе находились там во вторник, приехали туда одновременно, поэтому решили, что и к вам пойдем вместе, ведь это же не имеет значения. Мы постоянно делаем предварительные заявления. Так все экономят время.

— Спасибо, сержант, но я предпочитаю получать предварительные заявления свидетелей по отдельности. Если не ошибаюсь, вы назначены на десять тридцать, а Линдерман на одиннадцать сорок пять. Почему бы вам не сходить перекусить в «Веселый бочонок»? А я дам вам сигнал на пейджер, когда мы закончим с Чавесом. Я попытаюсь все сделать побыстрее, если получится, — пообещала она.

Стоявший в дверном проеме молодой человек наконец вошел в кабинет.

— Доброе утро, мадам, — поздоровался он и кивнул. — Виктор Чавес.

Си-Джей тут же почувствовала себя старой. Если позволить разгуляться воображению, то можно представить, что она могла бы быть матерью этого мальчика. А после недосыпания на протяжении последней недели, вероятно, она выглядит еще старше. Ему же явно не больше девятнадцати.

— Садитесь, Чавес. И пожалуйста, сержант, закройте дверь с другой стороны.

— Хорошо, — ответил Риберо, внимательно глядя в затылок Виктора Чавеса. — Развлекайся, Виктор. Вскоре увидимся.

— Спасибо, сержант. — Чавес удобно расположился на одном из стульев, обтянутых искусственной кожей.

Он, несомненно, был симпатичным парнем — с оливковой кожей, мягкими чертами лица. По размеру мускулов, которые просматривались под форменной рубашкой с короткими рукавами, Си-Джей могла предположить, что он занимается в тренажерном зале. И много занимается. Его черные волосы были коротко подстрижены, как требовали от новобранцев в академии, и Си-Джей стало интересно, сколько времени парень работает в полиции. Его жвачка несколько раз с треском лопалась, пока он оглядывал кабинет. Си-Джей подумала, что он, возможно, чувствует себя слишком комфортно.

— Пожалуйста, поднимите правую руку, — сказала она. — Вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?

— Да, — ответил Чавес и опустил руку.

На коленях у него лежали блокнот, протокол задержания и полицейский отчет. Чавес небрежно положил лодыжку на колено другой ноги, и Си-Джей заметила кобуру. Парень, несомненно, хотел, чтобы она ее заметила. Вторую кобуру управление не выдавало, только одну — для ношения под мышкой.

«Отлично. Он еще и ковбой».

Си-Джей достала официальный бланк.

— Полицейский Чавес, вам раньше доводилось делать предварительные заявления? Вы знаете, что вам предстоит?

— Да, мадам. Я несколько раз проходил процедуру.

— Ну, тогда давайте начнем. И прекратите называть меня «мадам». Я сразу чувствую себя старой. — Она улыбнулась. — Как долго вы работаете в полиции?

— С февраля.

— Февраля какого года?

— Этого.

— Двухтысячного?

— Да.

— Испытательный срок закончился?

— Нет. Еще четыре месяца.

— Вы служите при офицере, отвечающем за практику?

— Нет. Практика закончилась в августе. С тех пор я на своей машине.

— Когда вы окончили полицейскую академию? В январе? — Да, мадам.

«Боже, он даже года не отслужил!»

— Послушайте, Чавес, мы с вами прекрасно поладим, если вы прекратите называть меня «мадам». — Она снова ему улыбнулась, но на этот раз не так дружелюбно.

Чавес же улыбнулся широко, демонстрируя белые зубы.

— Хорошо. Я понял.

— Тогда давайте вернемся ко вторнику, девятнадцатому числу. Именно вы остановили Уильяма Бантлинга. Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот вечер.

— Хорошо. Я сидел в своей машине и увидел, как мимо пронесся черный «ягуар», он шел на скорости миль тридцать пять, может, сорок в час. Поэтому я его и тормознул.

«Да, тут потребуется поработать».

— Спасибо. Все это прекрасно, но, боюсь, мне нужны дополнительные детали.

Си-Джей наблюдала за парнем. Он ерзал на месте, теребил шнурки блестящих черных форменных ботинок, и, хотя и пытался показать себя спокойным, трезвомыслящим и собранным, она видела, что Чавес очень напряжен. Несомненно, это самое крупное дело, с которым он столкнулся за семь месяцев службы. Она подозревала, что у него есть право нервничать. Однако к сожалению, Си-Джей заметила в парне не только намек на высокомерие и заносчивость, но также и насмешку. Она давно обратила внимание, что новички, только закончившие академию, в первый год выбирают одно из направлений: или они полностью от кого-то зависят — никогда не проявляют инициативу, ждут указаний, постоянно задают вопросы начальству, не уверены в себе и в том, что нужно делать в той или иной ситуации, — или изображают из себя Рембо: абсолютно независимы, все знают, ни о чем не спрашивают, поскольку считают, что не нуждаются в советах и указаниях. От последних Си-Джей больше всего уставала. Из-за неопытности получаются ошибки, и она это принимала, но Рэмбо неизбежно делали больше всего ошибок и не пытались на них учиться.

— Вы в тот вечер несли патрульную службу в одиночестве?

— Да.

— Где?

— На пересечении Вашингтон-авеню и Шестой улицы.

— В машине патрульной службы?

— Да.

— И тогда вы впервые увидели «ягуар»?

— Да.

— Где?

— Он шел с превышением скорости по Вашингтон-авеню к шоссе Макартура.

— Направлялся на юг?

— Да.

— Вы использовали радар?

— Нет.

— Тогда откуда вы знали, что он шел с превышением скорости?

— "Ягуар" выруливал из потока движения, потом опять вставал в ряд, что небезопасно на скорости, которую я мог определить визуально. Меня специально учили определять скорость. Он явно превышал допустимый предел в двадцать пять миль в час.

Ответ просто из учебника «Как правильно давать показания в суде, если ты полицейский».

— Насколько быстро он ехал?

— Я примерно определил скорость в тридцать пять, может, сорок миль в час.

— Хорошо. Что вы сделали потом?

— Я последовал за автомобилем к шоссе Макартура, в направлении города, и в конце концов заставил его остановиться.

Шоссе Макартура шло от пляжа к центру города, и его длина составляла примерно две мили.

— Полицейский Чавес, Бантлинга остановили в самом конце шоссе, разве не так? Прямо напротив здания «Гералд»?

— Да.

— Это довольно далеко от Вашингтон-авеню. Это была скоростная погоня?

— Нет. Я не могу назвать это скоростной погоней.

Конечно. Гоняться на скорости по городу полицейским из отдела Майами-Бич запрещено за исключением случаев преследования убегающего правонарушителя, совершившего тяжкое преступление. Да и тогда только с разрешения сержанта. Но в любом случае это происходит постоянно.

— Хорошо. Если это не была погоня на высокой скорости, то на какой вы шли?

— Я сказал бы, пятьдесят пять — шестьдесят миль в час по шоссе.

— То есть вы утверждаете, что следовали за этим человеком по шоссе, превышая дозволенную скорость, включив мигалку и сирену, до тех пор, пока он не остановился?

— Да. Но не думаю, что у меня была включена сирена, может, только мигалка.

— Вы тогда запросили о помощи?

— Нет.

— Почему нет? Этот человек едет с превышением скорости от Вашингтон-авеню, направляясь к границе округа Майами-Бич, и вы никому об этом не сообщаете?

— Нет. — Полицейский Чавес почувствовал себя некомфортно. Он изменил положение на стуле.

— Как вы в конце концов заставили его остановиться?

— Он просто остановился. Прямо на обочине.

Это было уже интересно. Даже очень интересно.

— И вы называете это погоней, полицейский?

— Нет. Послушайте, он, возможно, даже не видел меня в зеркале заднего вида. Может, поэтому сразу и не остановился. Я знаю только, что он в конце концов все-таки остановился.

— Хорошо. Что произошло, когда он остановился? Что вы сделали?

— Я вышел из машины и попросил его предъявить водительское удостоверение и документы на машину. Он мне их дал. Я спросил его, куда он так спешит, куда направляется, и он ответил, что едет в аэропорт и ему надо успеть на самолет. Затем я поинтересовался, куда он летит, но он не ответил. Я увидел одну сумку на заднем сиденье и спросил, есть ли у него багаж в багажнике. Он опять не ответил. Затем я спросил, могу ли я осмотреть его багажник, и он ответил, что нет. Поэтому я направился назад к своей машине выписывать ему штраф за превышение скорости. И за разбитую заднюю фару.

— Так, давайте уточним. Этот человек, которого вы преследовали пару миль, — хорошо, за которым вы просто следовали пару миль, — отказывает вам в разрешении проверить его багажник, вы просто пожимаете плечами и отправляетесь к своей машине выписывать штраф?

— Да.

Ни один из полицейских, с которыми доводилось сталкиваться Си-Джей, никогда не реагировал подобным образом, если ему отказывали в разрешении проверить багажник после того, как он остановил чью-то машину.

— Хорошо. Что дальше?

— Затем я пошел к своей машине, а когда проходил мимо его багажника, уловил запах. Мерзкий запах, ну как пахнет труп или что-то разлагающееся. Поэтому я снова попросил согласия у водителя, но он ответил отказом и заявил, что ему нужно ехать. Тогда я ему сказал, что он вообще никуда не поедет. Я вызвал подразделение «К-9». Приехала группа Бочампа из отдела Майами-Бич, с собакой по кличке Силач. Пес просто взбесился у багажника, поэтому мы его и открыли. Все остальное уже известно. Внутри лежал труп девушки со вскрытой грудной клеткой, и я понял, что мы взяли Купидона. Я сказал этому Бантлингу, чтобы вылезал из машины, и мы просто ждали на шоссе минут шесть, пока не подъехали все остальные.

Си-Джей снова перечитала протокол задержания, затем вспомнила, что ей говорил Мэнни, когда позвонил во вторник вечером с просьбой оформить ордера, и поняла, что придется решать совсем не маленькую проблему.

— Еще раз повторите, где вы находились, когда впервые заметили машину Бантлинга, полицейский Чавес.

— На углу Вашингтона и Шестой.

— Ваш автомобиль стоял на Вашингтон-авеню или на Шестой улице?

— На Шестой. Я стоял на Шестой, когда увидел, как он проносится мимо.

— Но на Шестой одностороннее движение, полицейский Чавес. Движение в восточном направлении. Если вы смотрели на Вашингтон-авеню, то вы должны были смотреть на запад.

Чавес всеми силами старался не показать, что он смущен.

— Да, я стоял на углу Шестой и смотрел в другую сторону, когда увидел эту машину. Я все время так делаю. Отличный способ ловить нарушителей. Они не ожидают, что ты их заметишь.

— А когда бы увидели, что «ягуар» направляется к шоссе Макартура, вы поехали прямо за ним?

— Да.

— И ни разу не потеряли его из виду?

— Нет.

— Теперь мы оба знаем, что вы врете, полицейский Чавес. Почему бы вам не рассказать мне, что случилось на самом деле?

Глава 38