Убойная марка

      - Вот я и говорю, опять же, глины к пани не прицепятся, ведь тогда пани тут не было, и они тоже не станут допросы вести, голову пани морочить. А они знаете какие? Не дают моему Веславу спокойно работать. А кому какое дело, что парень металлолом по округе собирает, и тем живем, если насобирает порядочно, а с ломом все хуже дело, совсем не осталось, и собирать нечего. Соседи завидущие, если прознают, где мальчик железяки припрятал, сразу украдут Так кто ребенку поможет, как не мать родная? Вот я и хотела потихоньку из той сараюхи до дома дотащить и хорошенько припрятать, пока вокруг никого нет. Да не по силам мне оказалось, спасибо пани...
      Выходит, я помогла ее Весеку в благородном деле по собиранию металлолома, чтоб ему... Делать мне нечего. И неужели соседи и вправду украли бы ненужные железяки? Золотой он, что ли, этот металлолом?
      Женщина меж тем разошлась и уже не могла остановиться. Должно быть, торопилась выговориться перед чужой и доброй бабой, от которой никакого вреда их жалкому бизнесу не будет.
      - А тут еще это убийство приключилось, - продолжала она. - Так возле того дома лучше вообще не появляться, - добавила она и вдруг прикусила язык, похоже, испугалась, что ляпнула лишнее.
      Возможно, мне следовало бы тут же ухватиться за сказанное и потянуть бабу за язык, да уж очень я устала от нее, в голове сплошной металлолом, совсем вылетели все хитроумно продуманные пути розыска по Гражинкиному делу. Я поспешила распрощаться с женщиной, вышла из ее дома, села в машину и сразу проехала к запасному выходу Вероникиного дома, чтобы тщательно обследовать заросшее вьюнками крылечко. Хотелось внимательно рассмотреть дверь.
      Из этого ничего не вышло. Сразу за мной подъехала патрульная полицейская машина, меня вежливо оторвали от приватных расследований и препроводили в комендатуру. И хотя моими планами предусматривался визит в полицию, он состоялся явно преждевременно. Перед этим следовало уточнить множество деталей, в том числе и ознакомиться с топографией места преступления, но раз уж они так настаивают, ничего не поделаешь.
      Все так же преувеличенно вежливо мне предложили занять кресло в одном из кабинетов комендатуры, напротив уселись два пана.
      Потом я разобралась, что передо мной собственной персоной - прокурор и старший комиссар. Похоже, Болеславская прокуратура не была завалена работой, если ее начальство могло позволить себе принимать личное участие при расследовании преступления. С прокурорами я имела дело в ранней юности, знала, что некогда при прокуратуре существовал отдел, занимавшийся дознанием или предварительным расследованием, причем прокурор брал его лишь под свой контроль, не более того, но теперь все могло измениться. Вот я и не поняла, прокурор участвует в моем допросе по обязанности или сидит тут просто из любопытства.
      Впрочем, пусть сидит, мне он не мешает.
      Покончили с анкетными данными, и я услышала первый вопрос:
      - Вы знаете Веронику Фялковскую?
      Меня тут же понесло. Ненадолго хватило хладнокровия и благодушия.
      - Проше панов, зачем терять время на эти хитрые подходы? Даже если бы я и знала эту особу, зачем говорить о ней в настоящем времени?
      Весь городишко знает, что она убита. Я же ее до того лично не знала, только слышала о ней. И это все.
      - А откуда слышали?
      - Правильнее спросить - от кого. Отвечаю; от Гражины Бирчицкой, той самой, которая у вас фигурирует под номером первым в списке подозреваемых.
      Следствие старалось сохранять невозмутимость.
      - И что пани слышала о ней от Гражины Бирчицкой?
      - Что Вероника Фялковская проживает в Болеславце и является наследницей брата. Об этом мне стало известно лишь тогда, когда вышеупомянутый брат умер. Он интересовал меня как владелец филателистической коллекции. Наследники часто продают завещанные им коллекции.
      Ох, не понравились им мои слова, точно, не понравились. Не знаю почему, ведь я же говорила чистую правду и ничего, кроме правды. Ответы давала ясные и четкие, не крутила, не увиливала. Может, они подготовили другой набор вопросов, а я своими четкими ответами сбила их с панталыку.
      - И пани собиралась купить эту коллекцию?
      - В общем собиралась, но сначала хотела получить о ней полное представление.
      - И с этой целью пани крутилась у дома покойницы? - убил меня ехидным вопросом прокурор.
      Не на такую напал! Мне не привыкать было к хитрым прокурорским вопросам. И я спокойно ответила:
      - Нет. Для полного представления об интересующем меня предмете я послала туда несчастную Гражину, она и составила для меня описание коллекции. Теперь же, после случившегося, я поехала к дому покойной для того, чтобы лично осмотреть там все и убедиться, что расследование ведется добросовестно и внимательно, что ничего не упущено.
      Ну вот, опять! И чего я лезу на рожон? Прикусила язык, но гадость представителям органов уже сказала. Права Гражинка: и бестактно, и весьма агрессивно это прозвучало. Ну да теперь уже терять нечего, и я безоглядно двинулась напролом.
      - Дело в том, проще панов, что от вас мне ничего не узнать, ведь вы будете молчать как гробы повапленные, пардон, я хотела сказать - как пни прогнившие, мне же многое необходимо знать, чтобы защищать Гражинку. Я ее сюда направила, мне и отвечать за судьбу девушки. Да да, кто не понял - я говорю о пани Бирчицкой, которую вы сразу зачислили в подозреваемые номер один. Можно сказать, силой заставила несчастную отправиться в дом к наследнице филателиста, хотя у Гражинки своих дел хватало, в те дни она как раз спешила на свадьбу лучшей подруги в Дрезден, не до меня ей было, а я для собственного удовольствия заставила ее в поте лица трудиться накануне такого события.
      А теперь еще и эта неприятность...
      - Так пани называет убийство человека?
      - Нечего к словам придираться! Я-то знаю, что пани Бирчицкая ни в чем не виновата, мы с ней знакомы более десяти лет, из нее такая же преступница, как из меня примадонна, а кроме того, вовсе не правда, будто жертва после ухода Гражинки не двинулась с места, еще как двинулась! За жратвой в ресторан. И очень возможно, из дома вышла через запасной выход. Вот почему ее никто и не видел. А как наутро выглядело блюдо из-под объедков?
      Может, и не совсем логично у меня получилось, но эффект был. Панове явно разозлились.
      - А как вы думаете, по какой причине пани Бирчицкая еще не за решеткой? - рявкнул старший комиссар.
      - По причине отсутствия места в камере предварительного заключения, не моргнув глазом (и, признаюсь, не подумав), немедленно парировала я.
      - Для одного человека уж отыскалось бы, - опять подпустил ядовитую шпильку прокурор. - Однако не исключено, что мы тоже время от времени задаем себе труд подумать. И вопреки вашим, уважаемая пани, инсинуациям, тоже придаем значение мелочам.
      - Ну и?.. - вырвалось у меня.
      - Ну и нам бы хотелось знать, что милостивой пани известно об имущественном положении покойной. Рассудите сами: коль скоро мы ведем речь о ваших личных делах, коль скоро пани отправила к покойной Гражину Бирчицкую за марками, пани наверняка имела представление не только о покойной, но и о ее брате, умершем около года назад. Ведь поддерживали же вы с ними какой-то контакт, раз интересовала вас их филателистическая коллекция. Или вы руководствовались лишь интуицией, предчувствиями?
      - И предчувствия, и интуиция тут ни при чем, - призналась я. - Мною двигала, скорее всего, надежда. А что же касается контактов... Пожалуйста, погодите минутку.
      И я принялась судорожно припоминать, откуда Фялковский вообще появился в моей жизни. В Болеславце я останавливалась миллион раз. Ну, может, немного меньше миллиона, во всяком случае, когда выезжала за границу в направлении Штутгарта. Мне казалось, это самый короткий путь во Францию. Можно, конечно, и через Вену, но горы мне разонравились уже много лет назад. И вот во время такой очередной поездки меня вдруг осенило. Я время от времени проглядываю "Филателист", и как-то в одном из объявлений мелькнуло: "Фялковский из Болеславца". Не помню только, что он искал, может, какой-нибудь обмен предлагал.
      И наверное, спросила о нем в гостинице, так что узнала адрес. А позже я услышала о нем от кого-то, Фялковский оказался не очень известным филателистом, но у него могли оказаться редкие экземпляры марок, поэтому он меня сильно заинтересовал.
      - Что и от кого вы услышали? - серьезно и уже безо всякой издевки спросил прокурор, когда я в своих воспоминаниях вслух добралась до этого места.
      - Тогда мне надо еще подумать.
      Тесных филателистических контактов я не поддерживала ни с кем из коллекционеров, так, мелочи - редкие встречи в клубе и случайные на вернисажах и в книжных магазинах. Я и сама не считалась серьезным филателистом, можно сказать, коллекционер среднего масштаба.
      В мир филателии я погружалась лишь тогда, когда мне доводилось искать что-либо особенно меня заинтересовавшее, вот как, например, болгарский блок. Минутку, может, именно из-за этого блока разгорелся весь сыр-бор? И я опять принялась рассуждать вслух.
      - Был такой тип в мире филателистов, возможно, не один такой, но я наткнулась лишь на одного, который больше продавал, чем собирал.
      Проще сказать, торговал марками. Честно торговал, ничего не скажу, без обмана, был своего рода посредником между продавцом марок и покупателем, зарабатывал скромно. Вот и для меня он искал болгарский блок, который нигде в Европе нельзя было достать, а я искала его и в Англии, и в Германии, и в Дании, и во Франции.
      Даже в справочнике Гиббонса его не было! А мне уж так приспичило его заполучить... Ну да это мои проблемы, спокойно, это вас, панове, не касается. Так вот, не исключено, что именно посредник при нашей встрече в одном из магазинов заговорил о мелких, никому не известных собирателях, в коллекциях которых не раз обнаруживались потрясающие раритеты, знал он таких коллекционеров, жили они преимущественно в маленьких городках, как, скажем, Млава или Болеславец...
      Старший комиссар сурово перебил меня;
      - Как звали этого посредника и в каком магазине состоялся разговор?
      Слишком многого захотел! И я важно ответила:
      - Что касается фамилии посредника, я ее никогда не знала, так что и вспоминать не буду.
      В магазинах о нем обычно говорили "этот пан".
      А магазин... Черт его знает.
      И тут я, словно воочию, увидела магазин на Багателе, причем тогда разговор шел не только о марках, но и о монетах, к тому же, что еще хуже, именно там я получила из-под прилавка редкую монету в сто злотых по защите окружающей среды. Холера, недаром Гражинка писала в своем письме, что я, ни минуты не задумываясь, тут же выбалтываю все, что мне взбредет в голову, совсем не заботясь о последствиях.
      Если бы не проклятое письмо, я как пить дать выложила бы весь этот бред про магазин на Багателе, но теперь воздержалась. Надо хоть немного соображать, ведь не лишена же я вовсе и порядочности, и разумности, чтобы сыпать доносы направо и налево. Какой-то мерзавец шлепнул Веронику - почему должны пострадать другие? Спокойствие, только спокойствие.
      - Не знаю, - ответила я, и в голосе моем, надеюсь, прозвучало искреннее огорчение, ибо огорчений хватало. - Не помню, я в разных магазинах бывала. И на Вейской, и на Хожей, и на Багателе, и в Старом Городе, где попало. И везде могла его встретить. Но вот что мне пришло в голову - правда, мысль довольно туманная, да уж какая есть. Нумизматика. На Библии не поклянусь, но почти уверена: о монетах там был разговор, появилось нечто сенсационное в области нумизматики, то ли золотой "Октавиан Август", то ли двадцать грошей двадцать шестого года, а может, и вовсе пять грошей пятьдесят второго, понятия не имею, но твердо уверена, Болеславец ко всему этому был как-то причастен. Резюмирую: в результате всех этих воспоминаний я имею право предположить, что покойница и на монетах сидела. Тоже после брата унаследованных. Другим сплетням не верю.
      - Каким сплетням?
      - Которых вы наслушались, уважаемые. Скажете, нет? Развесив уши, слушали, что плетет местная общественность - и золото у покойной, и брильянты, и прочие драгоценности, дом ими просто забит, сложить в кучу, так побольше кургана Костюшко будет. Не верю! Точно знаю - ее филателистическая коллекция была, и она, насколько мне известно, как раз не украдена.
      Прокурор вспомнил о соблюдении формальностей.
      - А где вы были одиннадцатого мая и что делали?
      - Дома сидела, - отмахнулась я, - причем у меня собралась куча народу. Я почему запомнила этот день? Случайно именно на одиннадцатое я назначила дегустацию вин, наряду с представителями фирмы присутствовали те, кого я считаю знатоками в данной области, фирма может подтвердить, у них все запротоколировано. А поскольку собрались у меня, я тоже присутствовала, как же без меня? Легко проверить. Вот и получается: в качестве подозреваемой я и до полуфинала не дотягиваю, а вот морально чувствую свою вину и ответственность за Гражинку. Поэтому очень прошу ответить на мой крохотный вопросик: что с блюдом?
      Представители силовых структур явно колебались. Подумав и пару раз переглянувшись, похоже, преодолели служебные барьеры.
      - Ну ладно, так и быть, скажем, - решился прокурор. - Но вы, надеюсь, понимаете, что эти сведения составляют тайну следствия и за разглашение их...
      Я, разумеется не дала прокурору закончить фразу. Тем более что прекрасно знала об ответственности и прочее и прочее. Вот ведь характер: нет чтобы промолчать и выслушать столь драгоценный ответ! А я, как сорока, затараторила:
      - Да будет вам известно, Панове, что есть у меня милая привычка трепать языком на все четыре стороны света. И не одна я знаю о блюде, советую подсчитать и своих людей, и прочих граждан. А у каждого из них - жена, муж, любимая женщина, близкая подруга и прочих до дьявола. У работников ресторана тоже есть уши.
      Мне как раз не к чему разглашать ваши секреты, для меня главное доказать невиновность Гражинки, и привет! Она нужна мне в Варшаве, а не тут, в гостиничной предвариловке. Вот вам и придется дальше копаться в этой куче...
      - Ладно, ладно, утихомирьтесь! - прикрикнул на меня прокурор. - И нечего нас тут агитировать. Блюдо было на месте, пустое и невымытое.
      - Криминалистическая лаборатория... - начала было я и замолчала.
      Спокойно, не станем желать невозможного, криминалистическая лаборатория находится в Варшаве, так они и разбежались - отправлять туда с курьером грязное блюдо, пусть в лаборатории поломают голову, сколько минут засыхали недоеденные остатки. Ха-ха.
      Проигнорировав мою очередную бестактность, прокурор сухо продолжал:
      - Что же касается запасного выхода, покойница и в самом деле вышла через него. А сейчас пани обязательно задаст вопрос о времени, хотя уверен, наверняка знаете, как неточны в этом отношении показания свидетелей.
      Увы, это я хорошо знала.
      - Так вот, все происходило около двадцати часов вечера. Прибросим полчаса в одну сторону и полчаса в другую. Домик Фялковских не королевский замок, за час в нем можно все перевернуть вверх ногами.
      - За час можно и не найти того, что искали, - вежливо добавил старший комиссар.
      Я недовольно проворчала:
      - Из чего следует, что мне придется завязать знакомства с большим количеством людей. Ведь только правильный отсчет времени снимет вину с Гражинки. Ну, и грязное блюдо... А в мусоре ресторанной еды не найдено?
      - Не найдено, - одновременно ответили оба служителя порядка и так странно посмотрели на меня, что в голову сразу проскользнула неприятная мысль.
      - А не было там случайно кошки или небольшой собачки? - спросила я.
      - Как же, - не скрывая удовлетворения, еще вежливее ответил старший комиссар.
      - А почему именно небольшой? - одновременно с ним поинтересовался прокурор.
      - Большие псы, как правило, не влезают на стол, маленькие же чаще всего бывают глупые и нахальные. Но мне и кошки достаточно, я вас понимаю. Теперь надо бы спросить у посудомойки, что та дала на ужин Веронике. Минутку, чего не станет есть кошка? Кислую капусту? Лучок? Хотя мне и доводилось собственными глазами видеть, как некий кот жадно пожирал овощи из супа. Огурчики соленые - тоже не самая любимая еда кошек. И если на блюде на ужин был острый овощной салат, кот исключается.
      - Пани не принимает во внимание еще одного обстоятельства, с которым мы не можем не считаться, - заметил прокурор. - Я имею в виду сообщника или сообщников. Пани Бирчицкая вышла, позаботившись о том, чтобы дверь осталась незапертой. Покойница тоже ушла из дома, а тем временем в дом пробрался сообщник, которому подсказали, что именно следует искать...
      - В таком случае либо сообщник дебил, либо Гражинка польского языка не знает, - опять не выдержала я. - Кретину рассказали, что искать и где, а он не нашел? Что так смотрите на меня, пан прокурор? Ага, понимаю, сообщник мог быть иностранцем и не понять Гражинку или не так понять, опять незнание языка подвело. Но Гражинка знала только о марках и ни о чем больше, а марок он не тронул. И согласитесь, если бы Гражинка ему толком сказала, что искать и где, не сотворил бы он такого беспорядка в доме, теряя при этом драгоценное время. Схватил бы свое - и в кусты. Нет, мне очень жаль, но в таких предположениях логики ни на грош. Не говоря уже о характере Гражинки.
      Старший инспектор возмутился.
      - Да почему вы так уверены в Гражинке?
      Точнее, откуда такая уверенность, что ваша Гражинка интересовалась только марками и ничем больше?
      Я извлекла вещественное доказательство и потрясла им перед носом правосудия.
      - Уверенность вот в этой переписи филателистической коллекции Фялковского, составленной Гражинкой собственноручно. Это, скажу я вам, была та еще работа! Девушка не просто переписывала списки, имеющиеся у Фялковского, она сравнивала каждую марку с ее фактическим наличием в коллекции и проверяла ее по всем статьям в каталогах. Занятия с лихвой хватит на два дня, и делала она это как раз в те самые два дня, перед отъездом в Дрезден. Не раньше.
      Вижу, пан прокурор собрался задать мне вопрос.
      Нет, раньше составить эти списки Гражинка не могла, поскольку ни она, ни я не могли предвидеть неожиданного выезда в Дрезден, а значит, посещения Болеславца. Если честно, она-то, может, и догадывалась о свадьбе, но уж никак не могла догадаться, что я ей испорчу поездку требованием непременно, срочно составить для меня копию коллекции Фялковского.
      Старший комиссар не унимался. Вот формалист дотошный!
      - Давайте все-таки уточним еще раз: выходит, и посещение покойницы Гражиной Бирчицкой, и двухдневное пребывание в ее доме - все это по вашей инициативе, шановная пани?
      - Если уточнять, - не выдержала я, - то не только по инициативе, но и под моим очень сильным нажимом. А Гражинка - девушка уступчивая.
      - А с чего это вы так сильно нажимали?
      И почему сами не могли этим заняться, обязательно нанимать человека?
      С тяжким вздохом пришлось начинать сначала. О моей работе, о моей страсти филателистической, о долгих поисках коллекции Фялковского, смерть которого была явно преждевременной. С его сестрой никто, кроме Гражинки, ни в жизнь бы не договорился, а она очень исполнительный и надежный человек, на нее всегда можно положиться. Вот и теперь, когда я заполучила список марок Фялковского, обнаружила среди них очень ценный для меня экземпляр. Я бы охотно приобрела его у наследницы. Но наследница, увы... А вам, случайно, не известно, к кому теперь перейдет коллекция Фялковского и с кем мне вести переговоры? Я слышала, объявился какой-то племянник.
      - Да, - неохотно признался прокурор, предварительно долго, молча соображая, говорить ли мне об этом. - Среди писем обнаружилось и его письмо, в котором он высказывает свое желание унаследовать коллекцию, но все это еще будет очень не скоро, оформление наследства занимает очень много времени...
      - Это я знаю, - опять перебила я чиновника. - Тем более что, насколько мне известно, завещания не было?
      И сообразила, что я излишне часто встреваю в разговор, задаю бестактные вопросы и к тому же не даю людям закончить фразы, что уж вовсе бестактно. Права была Гражинка, невысоко оценив мои дипломатические способности. Как же я себя глупо веду! Даю понять стражам закона, что они балбесы недоразвитые, я вон сколько прочих промахов под нос полиции сунула, а ведь намного умнее было представиться идиоткой, робко и с почтением взирающей на сильных мира сего, наверняка величайших специалистов в своей области, с восхищением воспринимать каждое их слово и с раскрытым ртом ловить следующее. Ведь очевидно - раздражаю я их безумно, с трудом сдерживаются, чтобы не выгнать меня пинками вон из комендатуры, да еще и служебных собак науськать.
      Не сделали они этого, имея, наверное, крепкие нервы. Более того, прокурор, устремив взгляд куда-то вбок (чтоб лишний раз не глядеть на вредную бабу), даже соизволил пояснить:
      - Было завещание. Странное, правда, какое-то, но вполне правомочное. Наследует и в самом" деле племянник. Минутку. Пани приходилось слышать имя Тадеуш Тандала?
      - Как вы сказали? - поразилась я.
      - Тандала Тадеуш, - покорно повторил прокурор.
      - В жизни о таком не слышала, не так-то легко забыть столь необычное сочетание имени и фамилии. Кто такой?
      - А о Петре Гулемском слышали?
      - Тоже нет.
      - А о Юзефе Петшаке?
      - Тоже... Нет, что я несу, одного Юзефа Петшака я знаю, впрочем, и имя, и фамилия довольно распространенные.
      - А кто такой ваш знакомый Юзеф Петшак?
      - Пожилой мужчина среднего возраста. Мне он известен как филателист и нумизмат, даже больше нумизмат, чем филателист. Познакомилась я с ним давно, на скачках, уж и не помню, кто нас познакомил, я в те годы часто бывала на ипподроме. Мы несколько раз там встречались, говорили или о лошадях, или о марках, раз как-то я даже была у него дома. И по телефону с ним несколько раз говорила.
      - Где он живет?
      - На Бельгийской, второй дом от угла Пулавской. Второй этаж.
      - А к нему домой вы зачем приходили?
      - Ну как же, чтобы поглядеть на его коллекцию. Была у него одна интересная марка с ошибкой, наши боксеры наоборот, а я такого никогда не видела, вот и нанесла ему визит. И еще хотела как следует рассмотреть его монеты, через лупу, особенно серебряные, которые чернеют.
      Ими я не очень интересовалась, так, попутно.
      И никаких планов относительно его монет у меня не было, разглядывала просто для удовольствия.
      И вот сейчас я готова была поклясться, что именно тогда видела у него этот холерный брактеат Яксы из Копаницы, хотя последний телефонный разговор с паном Петшаком меня совсем сбил с толку. Отрекся от всего, да еще и разгневался на меня, а я эту его бляшку и сейчас вижу, так и стоит перед глазами. Брактеатом Яксы из Копаницы я заинтересовалась из чистого патриотизма, черт побери, в конце концов, Копеник, то есть Копаница, славянское княжество. Надо же кому-то отстаивать славянщину на Лабе <Лабе немецкая Эльба.>, нельзя забывать и славянского Яксу, бившего в те далекие времена собственную монету, тогда, глядишь, холерная гитлеровская пропаганда не так бы морочила нам голову!
      Брактеат остался единственным материальным доказательством той поры, жалким, ничего не скажешь, да уж какой есть, и я очень хотела его увидеть.
      Все это я темпераментно и с присущей мне страстью выложила бы полицейским, да опять вспомнила о Гражинкином письме. И к Петшаку больше не стану приставать, а то в конце концов придушит он меня, чтобы избавиться от вредной бабы. Вот почему я взяла себя в руки и высказалась о монетах вообще, без брактеата.
      Меня спросили еще о какой-то Мелании Грысь. Не знала я такой бабы, хотя вроде бы что-то такое в памяти промелькнуло. Вот только что?
      Вернее, кто? Какая-нибудь библиотекарша?
      Журналистка? Секретарша в филателистическом клубе? Политическая фигура? Кто-нибудь из медицинского мира? Или кто из девушек моего сына. Короче, в проблеме с Меланией Грысь полиции от меня не было никакой пользы.
      У меня за спиной хлопнула дверь. Я обернулась - вошел сержант полиции. Впрочем, возможно, не сержант, а капрал полиции, я в этих современных полицейских знаках различия плохо разбираюсь. Вот в прежней нашей милиции разбиралась отлично, начиная с палочек и самых мелких звездочек и кончая номенклатурой. Просто мне легче называть его сержантом.
      Откозыряв, он принялся докладывать. Звучало это примерно так: "Лысый сорвался.., брврзр... крнакрылись.., и ни в какую".
      Жутко интересно. Я так и впилась в него глазами, но, к сожалению, гипотетическому сержанту старший комиссар взглядом велел заткнуться, а прокурор живо обратился ко мне:
      - Спасибо, пани нам очень помогла... - И даже не попытался скрыть лицемерия, зараза! - Мы были бы вам очень признательны, если бы пани смогла остаться в Болеславце до завтра. Нет, не подумайте, это не приказ, а просьба.
      Ваши показания были так интересны...
      И опять, если бы не письмо Гражинки, так легко они бы от меня не отделались. Уперлась бы всеми четырьмя лапами, что выйду не раньше, чем услышу полностью рапорт сержанта.
      Почему-то казалось, что он даст материал к размышлению, я смогу сделать какие-то выводы, может, меня даже подключат к расследованию и бог знает что еще... Разразился бы скандал, я бы орала, что всю жизнь любила милицию и была на ее стороне, а вот прокуратуры на дух не выношу, хотя вот этот конкретный не смахивал на мафиози, опять же, кто его знает, как поведет себя, когда кто-нибудь, когда-нибудь и ради чего-нибудь одной рукой приставит ему бритву к горлу, держа в другой валюту отечественную и иностранную. Ну вот, я опять начинаю фантазировать, холера!
      Говорят, я агрессивна, назойлива и невыносима...
      Вышла я от них с достоинством, с высоко поднятой головой, но к Гражинке не поехала.
      У меня были совсем другие планы.
      ***
      - Да где там, проше пани, какая кошка будет такое жрать! - презрительно заявила посудомойка из ресторана, некая Лелька. - Я очень хорошо запомнила, как наши клиенты жаловались на гарнир из квашеной капусты - уж больно кислая эта капуста. Еще немного я положила ей жаркого из свинины, риса, картошки. Но в жарком была пропасть луку. А больше всего навалила на блюдо кислой капусты.
      Из того, что знаю о кошках, капусту и лучок они бы есть не стали. Кто бы мог мне рассказать о кулинарных вкусах Вероники? Любила она капусту или нет? Да, пожалуй, та же кухонная посудомойка, постоянно снабжавшая Веронику остатками со стола посетителей ресторана.
      И я осторожно поинтересовалась:
      - А пани Вероника любила острые блюда?
      - Еще как! - с готовностью информировала та. - Вот я и навалила ей полную миску квашеной капусты, огурчиков корнишонов, маринованного лучку, все обильно посыпала перцем и полила уксусом, со свининой всегда идет уйма перцу и еще паприки. А у нее, говорю, пани, аж слюнки текли от всего этого. Как-то она мне рассказывала, что кислое ей для здоровья полезное, она уксус могла просто так пить. А капуста у нас и в самом деле неудачная получилась. Многим гостям не понравилась, вот я ей и не пожалела.
      - В основном капусты не пожалели?
      - Да всего. Потому я и выдала ей самую большую миску, вернее, блюдо, там бы две кастрюли набралось.
      Если Вероника получила такую прорву жратвы, вряд ли съела бы ее за один раз. Тогда что?
      Поделилась с убийцей?
      - А в какое время она была у вас?
      - Ну откуда мне знать? Уж и полиция меня о том пытала, привязалась, "во сколько" да "во сколько". Ну где мне такие вещи помнить, разве я смотрю на часы, крутишься весь день - работы прорва. Чтоб отвязались, я им сказала, еще восьми не было. А на самом деле точно не знаю.
      - Но ведь не одна пани Вероника эти... - И запнулась, чуть не ляпнула "объедки". Как бы поэлегантнее выразиться? - ..эти дотации получала? Ну, социальную продовольственную помощь?
      - Ясное дело, не одна. Пан Артур за ней приходил, бедный человек, так он, кроме как от нас, другой еды и не видел. И еще Паулина, у нее четверо детей, сама чуть жива. Нам социальный отдел целый список прислал, я всех и не упомню.
      Вот хорошо запомнилась девочка, Крыся ей имя, сиротка. Бабушка и дедушка ее вроде как под опеку взяли, иначе бы ее в детский дом отдали, а на деле так это она стариков поддерживала, они совсем ветхие. В школу ходит, а как же. И еще есть такая Крулякова. Муж больной лежит, трое детей, один инвалид, все мал мала меньше, где ей при них работать, то у одних подработает, то у других какой порядок наведет, так с этого разве выживешь?.. И вот еще Рыбчакова, старушка совсем, она и поест, только если от нас что получит, больше ей еды неоткуда взять. Но ей немного надо, что цыпленку...
      - И все они приходили за едой вчера вечером?
      - А как же, каждый день приходят, есть-то надо.
      Выбор у меня оказался большой, и я предпочла Крысю. Узнала от Лельки ее адрес и немедленно поехала к ней, в это время она уже должна вернуться из школы.
      Расчет оказался точным, девочку я встретила у входа в дом, некогда комфортабельный, теперь же требовавший капитального ремонта. На вид ей было лет тринадцать. Оказалось, так оно и есть. Я спросила девочку, не найдется ли у нее немного времени поговорить со мной и что она предпочитает мороженое, чипсы или пирожное. Девочка охотно согласилась пообщаться со мной. И мы сразу приступили к делу.
      - Ты, конечно, знаешь об убийстве Вероники Фялковской, весь город знает. Ты видела ее в тот последний вечер?
      - Ясное дело, еще как видела, - не стала темнить Крыся, живая умненькая девочка, выбравшая себе весьма разнообразное угощение: чипсы, пирожное, колбаску на вертеле и клубничное мороженое. - Я как раз там была, когда она пришла. И так она спешила, еле отдышалась.
      - А почему? - удивилась я.
      - Бежала прямо бегом. Всегда приходила раньше, а в тот раз чего-то припозднилась и боялась, что всю еду разберут, ей не достанется.
      Очень надеялась получить лимончики, она ведь любила все кислое. А лимончики из тех нарезанных кружочков, которые люди выжмут капельку на рыбку или мясо и бросят. Ей и хватало. Она выжимала их до последней капельки.
      - Так когда же это было? Во сколько?