Убойная марка

      В ответ я услышала стон Гражинки.
      - Нет, ты слушай, он мне велел позаботиться о наследстве!
      - Каком наследстве?
      - Ну том, которое украли у Вероники. Он его спрятал!
      - ЧТО?!
      - Спрятал! Укрыл! Поместил в безопасное место!
      - И тебя назначил наследницей. В какое место?
      - Не знаю! Я и слушать не стала! Знать его не желаю! Он что-то о тебе говорил, а я не стала даже вникать!
      Я была потрясена.
      - Обо мне? С чего бы это? Я-то тут при чем?
      Да и ты хороша. Обо мне говорят, а ты слушать не желаешь. Ну знаешь!
      - Потому что как раз высказывала ему все, что о нем думаю, так что немного.., разнервничалась. Но успела сказать, что я не какая-нибудь кладбищенская гиена, чтобы питаться наследствами, я не занимаюсь куплей-продажей таких вещей, для этого он мог бы подобрать другую кандидатуру, например тебя...
      - А я, выходит, гиена?!
      Нет, такого даже в письме не было. Дожила!
      - Да нет же, - простонала Гражинка. - Я о том, что с коллекционерами, нумизматами и филателистами, у тебя есть связи...
      Тут опять раззвонился мой мобильник. Звонил и звонил, словно на пожар. Януш поднял мой сотовый и передал мне (свой он все еще держал у уха). А он все звонил. Оказалось, я, в спешке схватив свой мобильник, держала его вверх тормашками, вот он и звонил без памяти. Пришлось Янушу опять помочь мне с сотовым.
      - Минутку, - сказала я в свой мобильник и повторила:
      - Минутку. , И Гражинке в нормальный:
      - Нет, так я больше не могу. Может ты лучше приедешь?
      - Алло! - надрывался мобильник.
      - Я же попросила вас - минутку! - заорала я на него. - Ну если сегодня не можешь, так хотя бы завтра утром, но пораньше, днем у меня встреча.
      - Я сейчас приеду, можно? Все равно спать не могу.
      Я с облегчением положила трубку, которая тут же опять затрезвонила.
      - Слушаю, говорите, - сказала я сразу в обе трубки. - Тебе, - передала я Янушу трубку телефона. - Да, да, слушаю, - повторила я в терпеливо ожидающий сотовый.
      Незнакомый голос:
      - У меня просьба. Если пани обнаружит в своей машине то, что не принадлежит пани, прошу это не выбрасывать, не разглядывать и никому об этом не говорить. Это в интересах пани, и вообще в этом заинтересованы все.
      А молчать пани умеет, я знаю.
      И отключился.
      На минуту в комнате воцарилась тишина.
      Януш уже разделался с одним собеседником и теперь держал у уха только трубку моего телефона. Я вертела в руках замолчавший мобильник и раздумывала над тем, что услышала. И тут мобильник опять забренчал.
      - С ума можно сойти, - проворчала я, нажимая на кнопку.
      Мне представилась какая-то пани из какой-то редакции и спросила:
      - Можно взять у пани малюсенькое интервью? Буквально несколько фраз. Сейчас.
      Вроде бы фамилия представившейся журналистки была мне знакома, но как выглядит, я не помнила. И вообще, вряд ли она выбрала подходящий момент для интервью. На всякий случай я решила не отгонять ее сразу и осторожно поинтересовалась:
      - А что?..
      - Пани занимается филателией. Есть ли, по вашему мнению, разница в добывании марок раньше и теперь? Теперь легче или наоборот?
      - А это зависит от того, что пани хочет приобрести. Если в общих чертах, то в наше время раздобыть стало легче буквально все - ветчину, лимоны, кухонные горшки...
      И на горшках заткнулась. Не отнимая от уха сотового, я помчалась в кухню. Вода кипела, пар поднимался струями к потолку. Прижав мобильник плечом, я быстро побросала в кастрюлю немного оттаявшие вареники, уменьшила газ, прикрыла крышкой и вернулась в комнату.
      Журналистку в сотовом интересовали только марки:
      - Нет, вы скажите, есть ли в наше время такие вещи, которые нельзя достать так легко, как тогда?
      Тут уж я могла дать ей самый что ни на есть исчерпывающий ответ.
      - Есть. Хотя бы болгарский блочек-105.
      Сама ищу его, можно сказать, по трупам...
      И прикусила язык. Но слово уже вылетело.
      - По каким трупам? - заинтересовалась журналистка.
      - По разным. Свежим и таким.., уже порядком залежалым...
      Трубка рассмеялась.
      - На какую бы тему я с пани ни говорила, всегда какой-нибудь труп выскочит. Очень мило.
      Болгарский блочек, сказали вы? И в Болгарии его тоже нет?
      - Болгария - последняя страна в мире, где я могла бы его найти.
      Наконец журналистка отцепилась от меня, но я даже дыхания не успела перевести, как позвонили одновременно оба мобильника.
      - Узнала! - обрадовала меня Анита. - Пришлось, правда, потрудиться, зато теперь у меня есть адрес Гжеся, того, у которого Куба играет в бридж. Хочешь?
      - Немедленно! Давай адрес! - заорала я так, что Януш вздрогнул и вопросительно глянул на меня. - Есть адрес! - зачем-то еще ему прошептала я.
      Видимо, он уже привык слушать сразу двумя ушами, я имею в виду двух собеседников, потому что кивнул мне в ответ, дескать, понял.
      - Минутку, сейчас я его узнаю! - ответил он кому-то в телефоне.
      - Улица Защитников, пять, квартира четыре, - сообщала мне Анита, что я тут же повторила во весь голос. А Анита продолжала:
      - Как хорошо, что мы не познакомили нашу Гражинку с Кубусем. Я догадываюсь, что у тебя там столпотворение, поэтому выключаюсь, но завтра ты мне все расскажешь в подробностях.
      Я пообещала, да Анита и в самом деле заслужила подробности. Януш тем временем убеждал своего собеседника, что нет необходимости готовить бригаду для перехвата, но одного человека на страже поставить все же не мешало бы, иначе эти здешние полицейские могут быть скомпрометированы перед коллегами из Болеславца.
      Зазвонил телефон, чему я очень удивилась, так как не заметила, что он был уже отключен.
      Комендант из Болеславца сообщил мне, что они просматривали депозит и обнаружили целых два болгарских блока. Поскольку я последняя копалась в кляссерах, вот он меня и спрашивает, что бы это значило и какой именно блочек меня интересует.
      - Тот, что с птицами, - немного растерянно произнесла я.
      - Они оба с птицами.
      - Но на одном из них птица всего одна, а на другом целых шесть. Я хочу шесть.
      - И оба прикрыты этими.., как они.., защитной пленкой, а раньше не были, - упрямо заявил болеславский комендант.
      - Наверное, автоматически я позаботилась и о втором, - гнула я свою линию, но тут мне надоело лгать, и я решила признаться. - Нет, скажу правду, так и быть. Второй блочек мой.
      Я привезла его затем, чтобы показать панам полицейским, как следует правильно хранить марки, а пан прокурор любезно выдрал из моих рук мою же собственность. Теперь мне придется снова приезжать, чтобы получить свою марку?
      - Как желаете. Можно не специально, а как-нибудь при случае. Нам еще надо протокол составить.
      Мне пришлось примириться и с протоколом, и с каким-нибудь удобным случаем. Мы с Янушем обменялись унылыми взглядами.
      И тут в дверь позвонила, как я и догадалась, Гражинка. Похоже, она побила какой-нибудь автомобильный рекорд на трассе между нашими домами.
      - Вот и чудненько, - сказала я, открывая ей дверь. - Не придется повторять два раза. Не знаю, что говорили Янушу, так что пускай он начинает.
      Гражинка не возражала, с нетерпением ждала новостей все равно от кого из нас. С тихим стоном она опустилась в кресло и вся превратилась во внимание, а Януш тут же забыл о необходимости соблюдать служебную тайну.
      - С полицией Патрик связался по сотовому, так что не удалось установить, откуда звонил, - начал Януш. - Он сказал, что принялся разыскивать Кубу после того, как убедился, что все подозрения сконцентрировались на нем, Патрике. Он не мальчик, прекрасно знает, как следственные власти относятся к таким подозреваемым, как он. Посадят за решетку и станут радоваться, что нашли убийцу. А этот мерзавец, так Патрик выразился о Кубе, будет радоваться, что подставил его. А проживает он, мерзавец Куба, то есть Ксаверий Зубило, на Концертовой улице в однокомнатной квартире Ежи Стемпняка. Так вот, когда полиция Кубу схватит, он сам, Патрик, явится добровольно. Но не раньше.
      - А если полиция не схватит? - осторожно поинтересовалась я.
      - Он не сказал, что будет тогда. Сказал лишь, что из двух зол предпочитает, чтобы его схватили в Варшаве, а не в Болеславце, потому что в Болеславце нет смысла.
      - Знаешь, а ведь он прав. А что с Кристиной Возняк? Ты сказал, она заговорила...
      - Заговорила.
      - О Патрике? - убитым голосом спросила Гражинка.
      - Нет, о Кубусе. Все на него валит. Очень трудно понять истинную суть этого человека, говорит Кристина, ей самой понадобилось не меньше года общения с этим негодяем, обманщиком, пнем бесчувственным, лишенным абсолютно даже капли совести, готовым выдрать последний кусок хлеба у голодного ребенка. Это так она заявила. Но зато, как только у него заведутся денежки, он разбрасывает их с таким форсом, что глаза на лоб лезут. Это тоже ее выражение. Только последний дурак может ему довериться, но, как известно, у нас нет недостатка в последних дураках. И к тому же он трус...
      - Но хоть какие-то положительные качества у него имеются? - вырвалось у меня. - Иначе не стала бы эта пани Возняк столько времени водиться с негодяем и трусом.
      - О, достоинств у него множество. Как выяснилось из рассказа Возняк, когда живешь с ним - нет никаких проблем, все их решает Кубусь. Жить с ним легко и весело, все хлопоты он берет на себя И так далее. Она назвала полиции несколько фамилий и адресов их общих знакомых, что оказалось чрезвычайно ценным, ибо у Гжеся на Саской Кэмпе Кубы не оказалось.
      - Так где же он, черт побери? - не могла скрыть я своего раздражения.
      - Ищут, ищут и одновременно пытаются обнаружить отпечатки его рук и ног.
      - Разве у Стемпняка на Концертовой нельзя было их найти? - въедливо допытывалась я.
      - Пока прокурор еще не выдал ордер на обыск. Прокурор тоже человек, в это время он еще не работает. А кроме того, Патрик вызвал в Болеславце целый переполох, все подозреваемые дружно принялись тут же менять показания.
      Оказалось, о Кубе они знали больше, чем сказали, просто не хотели признаваться. До сих пор почему-то при упоминании Кубы у них намертво закрываются рты и молчат они как рыбы, словно чего-то боятся. Или планируют небольшой шантажик.
      - Делать им нечего, этим стражам порядка, - рассердилась я. - Цацкаются с преступниками как с тухлыми яйцами. Тоже мне, нашлись блюстители закона, и на шаг боятся преступить его, когда дело этого требует. Эти глины, скажу я тебе, могут взять первого попавшегося взломщика и с его профессиональной помощью запросто войти в квартиру на Концертовой и без ордера... Вот тебе и руки и ноги.
      - Умно рассудила! - рассмеялся Януш. - А потом на суде признаются. Так? Какое же это доказательство, если оно добыто незаконным путем?
      Но я уже переключилась на другое.
      - Погоди, шантажик, говоришь... А, это не ты говорил, но все равно... Слушай, а я догадалась, почему Кубу так долго не могут отыскать. Он не дастся им до тех пор, пока сам не сможет пошантажировать Патрика. Да, да, именно к этому он и стремится, а Патрик скрывается, вот глины и не могут никого из них найти.
      - Очень возможно, - согласился со мной Януш. - А как Патрик? Он позволит себя шантажировать?
      Мы одновременно взглянули на Гражинку.
      Она сидела окаменевшая, словно памятник безутешной печали. Похоже, до сих пор мы говорили лишь очень неприятные для нее вещи.
      Пошевелившись, девушка тихонько промолвила:
      - Нет, не позволит. Скорее убьет шантажиста.
      - Ну так этот Кубусь себе мягко стелет... - начал было Януш, но я не дала ему закончить.
      - Погодите, тут только что какой-то тип позвонил. Может, это Патрик? Что-то говорили обо мне и сделали из меня кладбищенскую гиену, вроде я должна беречь наследство, а я, может быть, теперь вожу в своей машине бомбу?
      Гражинка вздрогнула, а Януш явно встревожился.
      - Ты ничего ни о гиене, ни о бомбе не говорила.
      - Не успела. Сегодня все утро мы с тобой только и делаем, что беспрестанно говорим по телефонам, так у меня и из головы вылетело. Сразу после Гражинки кто-то позвонил, и незнакомый мужской голос сообщил, что в моей машине имеется что-то чужое, не мое, а мне нельзя к этому прикасаться. Холера! Так что же, саперов вызывать? Я сама ни за что в машину не полезу!
      Януш сорвался с дивана.
      - И она молчит! Вряд ли бомба, но посмотреть на это необходимо! Где ключи? Немедленно идем к машине!
      Разбежался! У меня не было ни малейшей охоты без особой потребности пользоваться своей ненавистной лестницей, за долгие годы проживания на пятом этаже она сидела у меня в печенках. Если что-то там лежало в моей машине, пусть еще полежит, никуда не сбежит, и завтра успеем наглядеться. А сегодня я вообще не собиралась выезжать. Бомба? Ну и что? Если ее не трогать... И вообще по поводу своей машины я никогда особенно не переживала. Помню, раз мне позвонил некий тип с сообщением, что разбил мою машину, по всем правилам припаркованную в положенном месте. Должно быть, глины его заставили звонить, не иначе. Очень вежливо говорил, извинялся, имя-фамилию и адрес сообщил. Дело было в воскресенье, в мои планы не входило выезжать, я и не тронулась с места из тех соображений, что от моего взгляда на нее машина не исправится сама по себе, а мастерские по воскресеньям не работают.
      Это было еще в прежние времена. Теперь я просто позвонила бы в автосервис по срочному номеру, и мне все отремонтировали бы в лучшем виде. Но в те времена такого сервиса еще не было, так что машина стояла и дожидалась своего часа.
      Вот и теперь я не двинулась с места.
      - А какой смысл? Он сказал - не смотреть, так что пользы не вижу, нельзя не только разворачивать, но даже и трогать. Пускай себе полежит спокойно.
      - Нет, ты серьезно?
      - А ты и в самом деле считаешь, что если полежит немножко, то непременно взорвется?
      Или прокиснет?
      - Опомнись! А если это Патрик?
      - Не знаю. Может, просто кто-то глупо пошутил. И ради какого-то кретина я, как последняя дура, стану бегать по лестнице туда-сюда?', Поскольку и Януш, и Гражинка прекрасно знали о моем отношении к лестнице в подъезде, они не нашли никаких контраргументов.
      Спустя какое-то время Гражинка беспокойно заерзала.
      - А вдруг., а вдруг, - жалобно прошептала она, - хоть что-нибудь прояснится.
      Я уже собиралась гневно прикрикнуть на девушку, нечему тут, дескать, проясняться, как вдруг в глубине души у меня что-то прошелестело. Таким, знаете, бумажным шелестом. А, чтоб их черти всех побрали! И вспомнились некстати строчки из проклятого письма, мол, я делаю что-нибудь только тогда, когда мне это выгодно, а на других - наплевать. А ведь если честно, это именно из-за меня Гражинка впуталась в проклятое преступление, впуталась лично, а может, и Патрик тоже каким-то боком из-за меня... Если бы она тогда не поехала в Болеславец...
      - Чтоб вам всем лопнуть вместе с этим телефонным Идиотом! - не удержалась я, хоть в словах давая исход чувствам. Но с места поднялась.
      Януш проявил заботу:
      - Если хочешь, я один пойду.
      - Еще чего! Погибать - так вместе! Ну чего вытаращился? От взрыва погибать. Как романтично!
      ***
      Ясное дело, по лестнице я стала спускаться не из-за романтизма, а из любопытства. Ну а кроме того, лишь я могла достоверно подтвердить, что именно в моей машине принадлежит мне.
      Возила же я всегда множество вещей, которые постороннему человеку могли показаться ненужными и мне не принадлежащими. Скажем, запас целлофановых мешочков (на всякий случай), каталоги парижских ресторанов (пригодятся), резиновые сапоги, сетки для ловли янтаря, кучи застарелой корреспонденции и еды для собак. Это все, что мне вспомнилось. А еще наверняка целая куча того, о чем я не успела вспомнить, спотыкаясь на проклятой лестнице и ступая осторожно, ибо не один раз уже подворачивалась щиколотка. Ворча и проклиная все на свете, я наконец покончила со ступеньками, но облегчения не испытала, потому что знала: скоро придется карабкаться по ним вверх.
      Чужая вещь в моей машине сразу бросилась в глаза, как только мы раскрыли багажник. Это оказался длинный сверток размером с большой чемодан, аккуратно завернутый в плотную бумагу и со всех сторон оклеенный скотчем. Нет, такого совершенно точно в моем автомобиле не было, это явно посторонний элемент.
      - Если это бомба, то выглядит прямо-таки ужасающе, - скептически заявила я. - В состоянии смести с лица земли весь город. Послушай, не тюкает?
      Наверное, мои слова произвели впечатление. Довольно долго мы все трое прислушивались в напряженном молчании. Нет, не тюкало, сверток каменно молчал. Януш попытался его поднять.
      - Тяжеловато, но, пожалуй, справлюсь.
      Я удержала его, напомнив:
      - Этот гипотетический Патрик настоятельно просил не трогать сверток. Не пытаться распаковать и так далее. Сдается мне, это добыча преступников.
      Януш оставил сверток в покое, а Гражинка издала сдавленный звук.
      - Ты думаешь... - начал было Януш, но я не дала ему продолжить.
      - Думаю. Иногда это со мной происходит.
      Вот ведь был разговор о сохранении наследства, и при этом каким-то боком упоминалась я.
      Мысль неплохая. Патрик стибрил коллекцию дядюшки, на время надо было куда-то пристроить - вот и пристроил. Вряд ли кому-нибудь придет в голову мысль искать ее в моей машине.
      В мой багажник он мог затолкать коллекцию еще в Болеславце, я багажник вообще не открывала, ездила с маленьким саквояжем и ноутбуком, держала их на заднем сиденье. Оставляя машину, не включала защитную сигнализацию, чтобы не выла, так что любой мало-мальски разбирающийся в машинах мужик без труда мог забраться в багажник. Мое личное мнение - это коллекция покойного Фялковского. По размеру подходит, если монеты как следует упакованы.
      - Ты думаешь, они на тех самых подносиках?
      - Надеюсь. Альтернативой было бы вытряхнуть монеты из подносов и побросать небрежно в мешок. Тогда многие из старинных монет наверняка были бы испорчены. Коллекционер так не сделает. У меня бы рука отсохла, не знаю, как у Патрика.
      В некоторой задумчивости Януш стоял над раскрытым багажником. Наконец сделал заключение:
      - При всем моем глубоком уважении к нумизматам, этот наверняка совсем спятил. Ведь вот же оно, доказательство преступления, перед нами! И одновременно мотив другого. Патрик обвиняется следователем в похищении ценной коллекции, непосредственно связанной с убийством. Если бы похищенное так и не было обнаружено, а он по-прежнему упирался бы и отрицал свою вину, остались бы сомнения, которые суд всегда трактует в пользу подсудимого. Получается, он сам признается, что украл? И отдает похищенное в ваши руки?!
      - Ох, - простонала Гражинка. - Он на все способен.
      - Ну не знаю, - одновременно заявила я, тоже как следует осмыслив происшествие. - Может, таким образом он решил сохранить коллекцию. И не такая уж она ценная, не систематичная, монеты разноплановые во всех отношениях, то в лес, то по дрова... И вместе с тем, насколько мне помнится, там в полном комплекте только польское межвоенное двадцатилетие...
      И он не может не знать, что при отсутствии наследника такая ценность перешла бы в собственность государства и стала бы украшением любого музея. Думаю, он верит в нас и надеется, что мы поступим умно...
      - Пока же вообще не знаем, что это такое, только предполагаем, возразил Януш. - Необходимо убедиться, и я забираю все это в квартиру!
      Я не стала протестовать. Имея достаточно большой жизненный опыт, я тут же предположила, что вот именно этой ночью у меня уведут машину. Вместе с бесценным свертком. Разве не так бывает в жизни? Продолжительное время все тихо и спокойно, я бросаю машину где попало и даже не включаю сигнализацию, и вдруг в самый неподходящий момент ее крадут. Будь эта машина в своем предыдущем состоянии, уж я как-нибудь пережила бы, но теперь, с бесценным свертком... Да меня тут же хватит кондрашка!
      Итак, мы поднялись в квартиру, и Януш с шумом бросил сверток на стол. Пришлось ему немного потерпеть, ведь я не сообразила смести со стола весь хлам, которым тот был завален.
      Мы с Гражинкой лихорадочно принялись запихивать бумаги под диван, причем листы корректуры то и дело валились на пол из наших трясущихся рук. Но я решила: под диван! Там, по крайней мере, все окажется в одном месте, пусть и не по порядку. И в миллионный раз подумала о том, как же не хватает в моем доме горизонтальных плоскостей.
      Стол расчистили, Януш с облегчением грохнул на освободившееся место тяжесть и, уже не испрашивая нашего разрешения, принялся энергично распаковывать сверток.
      Наши предположения оправдались. В коллекции Фялковского я увидела лишь один из подносиков, но этого оказалось достаточно. Вот они все, тесно прижатые друг к другу и заполненные коллекционными монетами, лежали теперь на столе в моей квартире. Уложены были аккуратно, в идеальном порядке. Только, как мне показалось, на некоторых подносиках была несколько нарушена хронология, так что рядом со средневековыми раритетами достойно возлежали польские довоенные монеты. Выходит, все же какой-то непорядок наблюдался. А кроме того, на свертке отдельно лежал маленький нумизматический кляссер, все отделения его тоже были заполнены старинными монетами. Я восприняла этот кляссерок как привет от подносика, затерявшегося в доме.., как его... Баранека.
      Глядя на коллекцию, Януш открыл Америку:
      - Это она.
      - Она, - не стала я спорить. - И что теперь?
      Гражинка потрясенно взирала на раскрытый сверток.
      - Все, решила! - вдруг разжала она сомкнутые уста. - Становлюсь алкоголичкой. У тебя не найдется чего-нибудь подходящего? Домой вернусь на такси.
      Я не стала спорить. Как временный выход это, пожалуй, самое разумное.
      И я устремилась в кухню за коньяком.
      В кухне я застала то, что планировала на ужин. Содержимое горшка выкипело почти полностью, остатки в виде густой ослизлой каши булькали на самом донышке. Мелькнула мысль процедить их через дуршлаг и подать в качестве густого мусса, не знаю, вкусно ли, зато уж наверняка калорийно, но сообразила: на троих не хватит. Выключила газ, стараясь не смотреть на залитую пригоревшей кашей плиту, вспомнила об омлете, махнула рукой и вытащила коньяк. И бокалы. В конце концов, лекарство человеку нужнее.
      В комнате тем временем Янушу удалось добиться кое-чего от Гражинки.
      - Нет, он не совсем безголовый, - с трудом приходя в себя после пережитого потрясения, проговорила девушка. - И мне кажется, он избрал какой-то вариант, считая его самым подходящим в данной ситуации. Может даже, видя в нем единственный путь к спасению. А может...
      Ну не знаю. Вопль отчаяния? Доказательство угрызений совести? А может, вообще убил ее в аффекте... А может...
      Я поспешила налить ей коньяк. А в моем богатом воображении тут же представилась жуткая картина: Гражинка у ворот тюрьмы, сгибаясь под тяжестью передач и нравственных терзаний, ожидает выхода из заключения своего возлюбленного. Его обязательно освободят досрочно за отличное поведение, в этом она не сомневается. А я сомневаюсь, способен ли ее Патрик вообще снискать к себе расположение.
      Уж очень непохоже на него.
      Януш рассуждал вслух:
      - - Он наверняка все тщательно обдумал. Об этом свидетельствуют его упорные поиски Кубы, увенчавшиеся успехом, а теперь еще возвращение украденного имущества. И сдается мне, он хочет свалить вину на Зубило.
      - Ох, все не так! - вскричала Гражинка и схватила бокал с коньяком.
      Я бы тоже не согласилась с Янушем. По-моему, в преступники больше годился Кубусь, а вот что произошло в доме Вероники, когда они оба там столкнулись? Что столкнулись, я не сомневалась.
      Януш продолжал:
      - Завтра получим факс с новыми данными.
      Сейчас все больше подозрений вызывает та самая изнасилованная Ханя: то вдруг из ее спутанных россказней внезапно пробивается правда, то она выдает новую ложь. Наверняка девка знает больше, чем говорит. Возможно, заставят ее признаться во всем.
      - Вы, случайно, не голодные? - поинтересовалась я. - Может, приготовить омлет с сыром? Хотела накормить вас варениками, но они разварились да еще выкипели. Омлет можно сделать быстро. А что скрывает Ханя, так я прекрасно знаю.
      От омлета гости отказались, заявили, что не голодны, зато о Хане потребовали рассказать все, что знаю. Я охотно пошла на такую замену.
      - Эта Ханя сейчас из кожи вон лезет, что бы такое придумать, обвиняющее Веслава Копеча.
      Из мести. Простить себе не может, что создала ему алиби, а взять свои показания назад нельзя.
      Не исключено, однако, что, бегая за Весей, она наткнулась на нечто интересное и теперь ломает голову, как бы это увязать с убийством. Особо доверять ей нельзя, но поприжать следует.
      - А ты откуда это знаешь?
      - Глупый вопрос. Она прибежала с доносом в комендатуру, когда я там была. Да я хорошо знаю таких озверевших девиц, готовых дать себе руку отрубить, лишь бы своего добиться.
      - Значит, она пока молчит, надеясь, что парень припадет к ее стопам, лишь бы она не выдала его?
      - Да, что-то в этом роде. А он держится. Вот ей и остается только месть, и, будьте уверены, она не отступится.
      - Может, ты и права.
      Мы стояли над развязанным свертком, перекидываясь словами. Ни Януш, ни я не формулировали четко свои предположения, скорее лишь догадывались о том, что имеет в виду каждый из нас.
      - А что я говорила? - вдруг рассердилась я. - Не надо было трогать этот сверток, пусть бы себе спокойно лежал в багажнике. Тогда мы могли бы вообще умолчать о том, что нам известно. Теперь не выйдет. Так что? Запаковываем, как было, и опять заталкиваем в багажник? Но по закону подлости тогда именно этой ночью мою машину уведут. Уж поверьте мне, так всегда со мной бывает.
      Януш покачал головой, глянул на меня, на измученную Гражинку и опять уставился на коллекцию.
      - Об этом нужно заявить! - твердо сказал он.
      - Кому? Здешним или тем?
      Он немного подумал.
      - Сделаю не совсем по правилам, используя свои знакомства. Ведь мы все равно официально в этом деле не фигурируем. В нем никого из нас нет! Ни тебя, ни меня, ни даже Гражинки, с которой сняли подозрения. В любом случае возврат похищенного имущества всегда засчитывается в пользу похитителя.
      - Тоже мне утешение.
      Я наконец села, сколько можно думать стоя?
      Ноги начинают неметь и мысли путаются. От приготовления ужина я отказалась, вспомнив, что есть на ночь вредно.
      Устроили совещание.
      После долгих и бестолковых дебатов, окончательно запутавшись, порешили: утро вечера мудренее. Несколько укрепившая свой дух, Гражинка уехала домой на такси.
      ***
      - Очень, очень неприятная история, - сокрушался Тот Пан Липский, когда мы сидели с ним за столиком в баре на Кручей. - Пани Наталья, домработница Петшака, рассказала мне обо всем. Доверилась, ведь мы знакомы с ней много лет... Даже не знаю, как и быть.
      В принципе об этом я не должен никому рассказывать, хотя знаю, что пани как-то связана с этим делом. Мы беседуем неофициально, надеюсь, моя откровенность не обернется против меня?
      - Одному Господу это ведомо, - честно отвечала я.
      Пан Липский вздохнул.
      - Ладно, чему быть, того не миновать, - обреченно промолвил он, утешая себя. - Видите ли, оказалось, что покойный пан Фялковский вел переговоры с Петшаком. Хотел купить у него брактеат Яксы из Копаницы. А пан Петшак и не собирался его продавать. Думаю, пани понимает: такой вывод я делаю из того, что услышал от пани Натальи. Она всего этого могла не знать, просто слышала кое-какие разговоры двух нумизматов, ну и передала их мне. Слышала, впрочем, довольно много. Петшак очень переживал из-за этих переговоров, а пани Наталья всегда беспокоилась о здоровье хозяина, так что на всякий случай хотела быть в курсе дела и даже иногда подслушивала. Фялковский все повышал цену... И в результате брактеат исчез.
      Я чувствовала, как мои уши вырастают до гигантских размеров. А вот какое выражение придать лицу, никак не могла решить. Не сводить дикого взгляда с собеседника или сидеть с равнодушным видом? И то и другое ненатурально.
      Первое может испугать пана Липского, второе обидеть. Старалась изобразить на лице умеренное внимание.
      Рассказчика, казалось, не очень-то интересовало выражение моего лица, он был слишком взволнован случившимся с брактеатом.
      - Украден! - всплеснул он руками. - Пани Наталья без труда догадалась по-моему, подслушала, но это не имеет значения, - что украл его племянник пана Петшака, кажется единственный его родственник. Она называла его Ксавусем. Странное имя...
      - Уменьшительное от Ксаверий, - пояснила я.
      - А, так пани знает об этом? Я же говорил, что пани как-то связана с этой историей. Ну и этот Ксавусь продал монету Фялковскому, ясное дело, Фялковский тогда еще был жив. Но как-то очень скоро после этого умер. А тем временем здесь все раскрылось. Петшак пришел в ярость, хотел обратиться в полицию, однако пани Наталья умолила его не делать этого. Она этого Ксавуся, похоже, по-своему любит - воспитывала его с малолетства, чуть ли не с рождения.
      Вот Петшак и смягчился, в конце концов, это сын его единственной сестры... Однако поставил условие, что брактеат к нему вернется. Пусть этот Ксавусь делает что хочет, пусть перекупит за бешеные деньги, пусть пойдет на преступление, опять украдет - ему, Петшаку, все равно, главное, чтобы монета вернулась к нему. И точка! Почти год это продолжалось, в доме - скандал за скандалом, наконец Ксавусь привез требуемую монету.
      Я глубоко вдохнула, с шумом выдохнув прямо в пепельницу. К счастью, пепел полетел в другую сторону, а не на Того Пана. Пан Липский оказался столь деликатен, что бумажной салфеточкой стряхнул пепел и окурки со стола, приведя все в порядок. И продолжил рассказ.
      - Вот видите, - говорил он, причем в голосе явственно нагнеталась печаль, что меня несколько удивило, ведь с аферой он ничего общего не имел. - И теперь пани Наталья переживает по двум поводам. Во-первых, пан Петшак уперся и запретил племяннику даже порог его дома переступать, особенно в его отсутствие.