Пани Иоанна (№12) - Стечение обстоятельств

Об этом говорит и тот факт, что так вцепились в бабу на бензоколонке, ведь у неё на голове была громадная шапка всклокоченных чёрных волос. Очень похоже на парик, я бы наверняка попыталась изменить свою внешность с помощью парика.

Как бы там ни было, та женщина дала мне несколько дней передышки, и я обязана использовать их с толком.

Все это время я стояла, опираясь локтями на деревянный штакетник какого-то участка, и вдруг сообразила, что стою перед виллой со странной кирпичной башенкой. Свекровь рассказала мне о сомнительном типе Доминике, который, по всей вероятности, жил именно в этой вилле, может, и теперь живёт, так что стоять столбом, уставившись бараньим взглядом на этот подозрительный дом, глупо и опасно. Странно, что никто до сих пор ещё не обратил на меня внимания. Может, потому, что в доме никого нет? Тогда почему не воспользоваться случаем?

Калитка в штакетнике оказалась в двух метрах от меня. Осторожно передвигаясь вдоль забора, я добралась до неё и взглянула на табличку с фамилией владельца. Какая-то Зофья Равчик, вовсе не Доминик, небось он уже давно продал виллу.

У меня хватило ума не соваться в чужой дом с целью разведки, И тут же пришла в голову новая идея; проживающий по соседству дежурный из камеры хранения избавлен от балласта, сумки у него уже нет, значит, и сторожить беднягу незачем, возможно, часовые сняты и мне удастся поговорить с человеком спокойно. Я бы на их месте больше не торчала там, откуда меня уже раз спугнули. Надо быть дурой, чтобы во второй раз сунуться туда, во всяком случае, они обязаны так рассуждать. Ну что, рискнуть?

По сравнению с соседней виллой домик работника железной дороги выглядел очень скромно, забор, почерневший и трухлявый, во многих местах обвалился, зато от дороги его отделяли заросли буйной зелени. Уже подойдя к калитке, я увидела приближавшуюся машину. Большой «фиат», старый, обшарпанный, медленно проехал по улочке и скрылся за утлом. Мне дела не было дй посторонних «фиатов», но на всякий случай я при его приближении скрылась в упомянутой буйной зелени, Надеюсь, видитель «фиата» меня не заметил, хотя очень внимательно вглядывался в дома, мимо которых проезжал, возможно, старался разглядеть номер разыскиваемого дома.

Выбравшись из зарослей, я подошла к двери дома и постучала. Послышались уже знакомые звуки — постукивание, шварканье, поскрипывание. Дежурный открыл дверь и сразу меня узнал.

— Войдите, проше пани, — сказал он не задумываясь. — Дома я один, жена на работе, больше никого нет.

— И моей сумки тоже нет, — грустно продолжила я. — Её забрал высокий, худой мужчина, только что, я видела. Вы можете мне сказать, что все это значит?

Хозяин дома сел на стуле у стола, со вздохом облегчения положив ногу в гипсе на соседний стул, нагнулся и извлёк откуда-то из-под стола бутылку пива, раскупорил её и разлил пиво в два стакана, из которых один отличался просто сверкающей чистотой. Мне никогда не удавалось довести до такого совершенства посуду у себя дома. Должно быть, хорошая хозяйка его жена…

— А я, по правде сказать, надеялся, что это вы мне объясните, что все это значит, — сказал он, пододвинув ко мне пиво в сверкающем стакане. — В людях я разбираюсь, вы не из тех, за которыми должна следить полиция, а она следит. Так в чем дело?

— Я оказалась свидетелем одного неприятного происшествия, — ответила я правду. — И прежде чем позволю себя поймать, хотела бы сама кое в чем разобраться. Не буду от вас скрывать, в той сумке, которую я попросила вас спрятать, находились вещи человека… убитого человека, из-за него меня полиция и разыскивает. Но не беспокойтесь, когда я вам их отдавала, он был ещё жив. То есть, возможно, уже и не был жив, но мне-то сумку отдавал живёхоньким! А потом я узнала, что он убит, поэтому и хотела обязательно получить ту сумку.

— Ну ладно, а какого черта вы отобрали сумку у тех, что на меня напали? Что вам в голову стукнуло? Ведь это же бандюги, уголовники, от них надо держаться подальше. Зачем вам их сумка?

— Так я же думала-это моя! Нужен мне их товар как рыбке зонтик! Увидела, как этот бандюга вытаскивает мою торбу из-под прилавка, ну я и кинулась её отнимать, даже как следует не сообразила, что это опасно. А потом давай Бог ноги. Откуда я знала, что у вас там столько сумокпо-напихано!

Хозяин дома смотрел на меня с подозрением, явно раздумывая — верить или нет.

— Вы это серьёзно? Или голову мне морочите? Отколоть такой номер! В жизни ни с чем подобным не сталкивался. Вы и в самом деле по ошибке спёрли их сумку?

— В самом деле, чтоб мне до утра не дожить.

— Это ж надо отмочить такое! — расхохотался дежурный.

— А они-то… Совсем головы потеряли. О вашей сумке им ничего не было известно, я сразу понял, вот и прихватил её с собой, когда смена кончилась. И никто меня ни разу не спросил о ней, хотя менты о многом расспрашивали, и только вот теперь этот…

— Минутку, проше пана! — перебила я хозяина. — Минутку, очень прошу, расскажите обо всем по порядку, чтобы я наконец поняла, что к чему. Менты своим путём, но бандиты ведь тоже?

— А это смотря когда и где. Ну да ладно, скажу. Но только вам, если придётся где давать показания, отопрусь от своих слов, имейте в виду. Мой сменщик снюхался с турками и русской мафией, меня, конечно, не информирует, но я знаю, они промышляют наркотиками. Что я, моё дело маленькое, я слеп и глух, если проболтаюсь — мне крышка, это ежу понятно. Ну, я и молчу. А действуют они точно таким образом, один оставляет товар, другой за ним приходит. Может, у них пароль какой, может, знак условный, черт их знает, не моё дело. Этим сменщик занимается, а не я. Вот они и стараются подгадать к его смене, особенно, когда приходят получить товар. Потому как оставлять, так и мне оставляли, я что, я не против. Служба у меня такая — принимать вещи на хранение. Пусть оставляют, сволочи. А тут первый раз явились за товаром, когда того не было, наверное, накладочка у них вышла из-за того, что мы дежурствами поменялись. Он недавно болел, пришлось за него работать, так он потом два дежурства сряду за меня отстоял, а когда я вышел, получилось, в его смену. Мне сдаётся, со мной потасовку они затеяли для вида, серьёзно бить меня не собирались, просто хотели сделать вид, что спьяна в амбицию полезли, третий же их дружок тем временем схватит свой товар, и все трое смоются, поминай, как звали. А тут, как на грех, пани в это дело встряла! Уж какого я страху натерпелся — сказать нельзя! Ведь они могли заподозрить меня, дескать, я в сговоре с пани и себе их товар забрал. В следующее моё дежурство подкатывает ко мне один из ихней мафии, я его в лицо знаю. Ну, я и рассказал правду. Спрашивает, что я о вас знаю. Ничего, говорю, не знаю, святую правду сказал. Только о сумке промолчал.

— Так что же вы ему сказали?

— Что подошла ко мне незнакомая женщина, расспрашивала, как обстоит дело с автоматическими камерами хранения, очень расстроилась, что они не действуют, потом попросила жетончик позвонить, я дал, а того, что потом произошло — сам не понимаю. Может, и поверили мне, до сих пор ничего мне не сделали…

— А здесь?

— Что здесь?

— Когда я к вам в первый раз зашла…

— Да ведь то менты были.

— Что?!

— Следователи из полиции, уже который раз меня допрашивали. А пани что думала? Бандиты?

— Езус-Мария! — только и могла я произнести и, чтобы прийти в себя, опорожнила стакан с пивом. — Менты, значит?

— Они. Тоже о пани расспрашивали. И о той сумке, что пани прихватила у бандитов. Что да как. Ну, я им, конечно, ничего не рассказал, как вот сейчас пани. Мне ещё жить не надоело! А они все пани ждали. И дождались. Велели впустить, если появитесь. Я вас не сразу признал, думал, какую другую вы прислали, только как вы стали от них драпать, сразу признал, тогда, на вокзале, тоже лихо мчались. А им я сказал — такой рыжей не знаю, незнакомая баба. Вы покрасились или парик надели?

— Парик.

— Надо же, совсем не узнать! Я и решил — незнакомая баба. Только менты все равно догадались, что это вы были, хотя полной уверенности у них не было.

Ну и получается, что не только мою свободу, но и мою жизнь спас этот скромный работник железной дороги.

Не зря тогда показался мне ангелом небесным! И моё предположение о наркотиках тоже подтвердил, Естественно, я тоже была с ним откровенна:

— Теперь я знаю, что в чужой сумке, которую я украла у контрабандистов, были наркотики, и боюсь я этой проклятой сумки по-страшному. А что с ней делать — не знаю. Нужно было бы отдать её полиции, но ведь тогда мафия меня сразу со свету сживёт, правда?

— Ясное дело.

— А со своим сменщиком вы не говорили об этом?

— Говорил, а как же! Обо всем, что случилось, рассказал, только о вашей сумке опять-таки словечка не промолвил.

— А он что?

— Прямо ничего не сказал, ясное дело, будто он тут ни при чем, но дал понять, что если больше никто о наркотиках не дознается, дело кончится тихо-мирно. И пани оставят в покое, потому как считают, что пани их не знает, так, по дурости, схватила не ту сумку. Если я, конечно, правильно понял. Поэтому никто из них не хочет вам на глаза попадаться, чтобы и впредь вы никого из них опознать не могли. А то придётся тогда пани прикончить, а они люди мирные, мокрое дело им ни к чему. Главным у них неглупый мужик, контрабанду наладил — без сучка и задоринки, все идёт как по маслу, и труп в их бизнесе лишний. Вонять будет… Так я понял и, думаю, не ошибаюсь.

— А как вы думаете, если я им отдам их проклятую сумку, поверят они, что я в неё не заглядывала и понятия об их контрабанде не имею?

— Интересно, как вы её думаете вернуть?

— Через камеру хранения. Вроде забрала по ошибке, увидела, что не моя, и, как честная женщина, принесла обратно.

Железнодорожник погрузился в размышления, наморщив лоб, потом задумчиво произнёс:

— Тогда вам придётся сказать о своей сумке. И я должен буду подтвердить — так оно и было. С виду вы вроде не похожи на такую уж дуру, но, может, пройдёт. Вот только ко мне прицепятся, чего это я с самого начала молчал о второй сумке. Так что лучше не стоит.

Я совсем пала духом. Что же это такое, куда ни кинь — везде осложнения. Сначала Павел, забота о нем, теперь вот этот ангел во плоти на моей совести. Не могу же я подставить его под нож! Добро бы ещё свою сумку получила, а так…

— Вроде бы теперь ситуация для меня становится ясной, — мрачно сказала я. — Остался ещё этот тощий, кому вы отдали мою сумку. Зачем вы отдали? Кто этот человек? — А он разве не от вас? Не вы его прислали?

— Да я его вовсе не знаю! Дежурный огорчился и встревожился.

— Холера! До сих пор меня никто, кроме вас, о вашей сумке не расспрашивал, это первый, который о ней знал. И вообще знал обо всем. Пришёл, сказал, что от вас, рассказал, как вы оставили у меня сумку, как приходили ко мне за ней, как сбежали, потому что менты здесь засаду устроили, ну, в общем, все знал, И что будто вы его прислали за сумкой, а сами потом придёте и мне все объясните, вот вы и пришли. Все знал! Оставил мне пятьдесят злотых за труды, а я, дурак, и уши развесил! Откровенно говоря, очень уж мне хотелось избавиться от сумки! Я обрадовался, что вот наконец её от меня забирают.

— А не сказал, кто он такой? Может, тоже из полиции?

— Нет, не сказал, но не из полиции, точно. И не из бандитов, уж у меня глаз намётан. Как увидел эту зеленую пакость, так и расцвёл весь, я и поверил, что сумка ему знакомая, Как было не поверить, когда его прислали вы?

Не знаю почему вспомнился мне вдруг свёрток, завёрнутый в брезент, который принесли якобы сдавать в камеру хранения два мафиози. Не может быть, чтобы между всем этим не было никакой связи. Может, следили за мной, когда я с торбой Миколая вышла из его дома, видели, как я отправилась на вокзал, помню, ехать быстро я тогда не могла, пробки на улицах. Времени у них было более чем достаточно, чтобы приготовить сдаваемые в камеру хранения вещи. Вот только запаковывать их в знакомый мне брезент… Да, это было с их стороны непростительной ошибкой. Хотя откуда им знать о гвоздике и лошадиной подкове? Могли и не знать. И вот теперь спокойно, без шума, дождавшись подходящего момента, спёрли-таки проклятую сумку у меня из-под носа. Эх, зачем я медлила, зачем не пришла за ней вчера?!

— Послушайте, — сказала я, догадавшись наконец о новом повороте дела. — Выходит, те менты, что в вашем доме устроили засаду, охотились не за мной? Зачем тогда выскакивали и меня преследовали?

— Ясное дело, не за пани. Несколько раз меня допрашивали, и все о тех бандюгах, вы тут с боку припёка. И когда вы пришли, думали, это кто-то от них. Спрашивали, правда, не вы ли пани, что сумку у бандюг спёрла, а я отвечал — нет, совсем не похожа. Они ещё между собой говорили — надо бы устроить здесь засаду, может, вы появитесь, никак вас найти не могут. Им и в голову не приходило, что вы можете появиться в моем доме, ведь о вашей сумке они ничего не знали. Так с какой стати вам приходить ко мне домой?

Да что же это такое, сколько всего накручивается, а я только и знаю, делаю глупости одну за другой! Кем мог быть этот тощий? Логично предположить, что из шайки фальшивомонетчиков. Те наверняка пронюхали, что Миколай слишком много о них знает, вот и решили избавиться от него, прикончили, обыскали квартиру и догадались, что именно я унесла в сумке…

Железнодорожник неожиданно прервал ход моих рассуждений:

— Сдаётся мне, этот тощий — фотограф, — неожиданно сказал он.

— Почему вам так кажется

— -вздрогнула я.

— Так у него на шее висел фотоаппарат, а ведь он не турист, только туристы ходят с фотоаппаратами на шее, в основном американцы или какие японцы. И при аппарате висел такой… как его…

— Фотоэкспонометр?

— Наверное, он. А когда тощий полез в карман за сигаретами, сначала достал новую запечатанную плёнку, она ему мешала. Может, конечно, все это не имеет значения, никакой он не фотограф, но сдаётся мне, все-таки фотограф. Это я только пани говорю, полиции, если опять придёт, ничего, конечно, не скажу, как и о сумке вашей не сказал. Боюсь я, не хочу, чтобы меня бандиты прикончили, так что предпочитаю язык держать за зубами, вот только вам и сказал. И о вас никому…

Человек был явно в раздёрганных чувствах, и ничего удивительного, опасность над ним нависла реальная. Я с сочувствием взглянула на своего ангела-хранителя и попыталась его хоть немного успокоить:

— Обо мне можете говорить все, что хотите. Особенно полицейским. Они все равно меня разыскивают, я им и так разрешу себя поймать, вот только ещё кое-что осталось сделать… а потом поддамся. На русскую мафию мне начхать, её я не знаю и знать не желаю. Эти наркоманы думают, что мне что-то известно, и уж скорей меня станут убивать, а не вас, хотя я тоже совершенно случайно столкнулась с их бизнесом. Глупейшее стечение обстоятельств… И поверьте, мне бы тоже хотелось выпутаться из этого без ущерба для здоровья.

Хозяин дома вроде немного успокоился и даже похвалил себя:

— Я же говорил-у меня глаз намётанный, я сразу понял, вы не из их мафии. Хотя, кто там знает, человек может быть таким приличным с виду… Вот я и выложил вам все, как на духу, вдруг вы от них, а мне жизнь не надоела. А коли гак, слава Богу. Значит, я ничего не знаю, ничего не видел. О вас имею право рассказать полиции. Может, и о фотографе рассказать? Если речь зайдёт…

— Можете рассказать, мне без разницы. Часы на стене пробили один раз. Пора. Сумею ещё сегодня побывать и в Поеднане, вот только надо опять изменить внешность.

До тёткиной квартиры я добралась без происшествий. Итак, изменить внешность. Пожалуй, негритянка подойдёт, этот имидж я ещё не полностью использовала. Негров у нас не так уж много, буду бросаться в глаза, ну и что? Во всяком случае, с первого взгляда никто меня не узнает. Заправлюсь в Янках, там к заграничным гостям привыкли, трасса международная. А я, допустим, туристка из Судана. Еду польским «полонезом»? А что, вышел указ, запрещающий иностранцам ездить на польских машинах? Имею право и на нашей малолитражке ехать! Говорить буду по-английски, а по-польски — ломаным языком и только в исключительных случаях.

Когда я добралась до Поеднане, был уже четвёртый час. Оставалось часа полтора светлого времени, потом начнёт смеркаться. Я не стала близко подъезжать к бывшему имению, оставила машину на обочине шоссе, несмотря на недавний печальный опыт, и к поместью подошла ножками.

Дом ремонтировался. Наверное, кто-то недавно приобрёл участок с домом и теперь дом перестраивал. Работы шли полным ходом.

Судя по сваленным во дворе стройматериалам и сантехническим трубам, в доме меняли полы (Ещё бы! Хранение картофеля в комнатах никогда не шло на пользу паркету.) и сантехнику. Работы ещё не закончились, и снаружи и внутри дома крутились рабочие, а один, наверное их прораб, проверял во дворе колена от водопроводных труб и чугунные муфты канализации.

Бывшее поместье окружала загородка. Состояла она из забора, сделанного из досок, перелезть через который не составляло труда, и металлической сетки, совершенно для меня непреодолимой. Хоть бы сторожа на ночь не оставляли! Слабая надежда, вон сколько дефицитного добра валяется во дворе, так, без присмотра, не оставят, это ведь не государственная стройка.

А нет ли здесь злой собаки? Пока есть время, я бы съездила за колбасой или костями. Нет, вроде не видать, ни собаки, ни будки, в которой она может днём сидеть на цепи.

Итак, разработаем план очередной операции. Мне надо проникнуть в дом и осмотреть его подвалы. Неплохо бы знать фамилию нового владельца, вдруг придётся импровизировать. Дождаться, когда закончат на сегодня работы? А если они работают в две смены, дневную и ночную?

Так и не разработав до конца плана операции, я двинулась к дому. Прораб как раз закончил подсчитывать свои колена и муфты, что-то записал в блокноте и повернулся. И тут увидел меня. Я стояла в распахнутых воротах и совершенно забыла о том, как выгляжу. Напомнила об этом реакция прораба. Нет, он не заорал диким голосом, но вид у него был такой, словно он про себя крестится и повторяет: «Сгинь, нечистая сила!» И в самом деле, экзотические негритянки не каждый день посещают подваршавские стройки.

Поняв, что моё присутствие обнаружено и другого выхода нет, как легально проявиться, я решила действовать, использовать фактор внезапности.

Ещё от ворот оскалившись людоедской улыбкой, я двинулась к попятившемуся от меня прорабу.

— How do you do? — произнесла я на прекрасном английском языке с суданским акцентом и, не получив ответа, с явным трудом попыталась заговорить с мастером по-польски: — Сорри! Дзень добры. Эта мистер… пан… он это иметь…

И я широко повела рукой по дому и участку. Умный прораб все понял.

— Рощиковский? — подсказал он.

Моя улыбка уже вышла за пределы ушей.

— Йес, пан Рош… он есть тут?

— Его нет.

— Пан его… пан на его ждать?

— Нет, я на него не ждать… Тьфу! Я не жду его, владелец редко приезжает на стройку. А пани… мисс… что желать?

— Обозревать пан Рош, — ответила я чистую правду, показав все имеющиеся зубы в своём африканском оскале.

Не знаю, что подумал этот несчастный, которому я прервала рабочий процесс. Видимо, принял меня за знакомую его богатого заказчика, к тому же явную иностранку, вот и старался изо всех сил. Орал так, что у меня уши заболели, считал, должно быть, что чем громче, тем мне понятнее. Не переставая улыбаться, я его заверила на своём экзотическом польском, что прекрасно знаю их язык, вот только говорить не умею, мы с паном Рош всегда общаемся по-английски.

Прораб и в самом деле оказался умным человеком, — если понял мой «польский». Он перестал орать, снизил голос до обычных децибел, с опаской взял меня под руку и повёл в дом. Посадил, сам сел рядом, и в спокойной обстановке мне удалось довести до его сознания, что я представляю фирму, взявшуюся поставить хозяину дома кухонное оборудование и кое-что из импортной сантехники. Не знаю уж, как он понял, я постаралась говорить посложнее, напустив как можно больше непонятных иностранных слов и специальных терминов. Понял, умница, может, благодаря специальным терминам?

Понял и повёл меня в кухню. Осмотрев её внимательным профессиональным взглядом и даже измерив взятым у прораба сантиметром, причём подсчёт вслух вела в дюймах, я потребовала показать мне подвалы, дав понять, по возможности весьма туманно, что там будут установлены вентиляционные установки. К счастью, о таких установках он тоже не имел никакого понятия.

Он был так любезен, что спустился со мной и в подвал, и там я тоже продемонстрировала свои деловые качества. Мы поднялись наверх, я постаралась ещё раз осмотреть и удержать в памяти многочисленные препятствия в виде нагромождения каких-то ящиков, штабелей досок и т. п. Потом рассыпалась в благодарностях и освободила вежливого прораба от своего присутствия, покинув дом пана Рощиковского.

Жаль, с переодеванием в негритянку придётся покончить. Наверняка до владельца поместья весть о визите негритянки из заграничной фирмы домчится с быстротой молнии. Мало того, хозяин насторожится, поставит часовых, если до сих пор нет ещё сторожа, и тогда из моих планов вплотную заняться подвалами ничего не получится. Выходит, операцию надо провернуть ещё сегодня, хочешь не хочешь.

Уже в воротах я обернулась. Прораб и трое его рабочих смотрели мне вслед, один из них даже сделал шаг вперёд, будто собирался пойти за мной. Надо бы узнать, будет ли он за мной следить. Очень пригодилась густая зелень, заросли кустов у соседнего дома. Скрывшись там, я увидела, как этот рабочий быстрым шагом прошёл мимо, оглядываясь в поисках меня. Поскольку и дальше дорожка шла среди густой зелени и доходила до следующей деревни, я могла забрести куда угодно. Видно, он это понял и расстался с мыслью найти меня или мою машину. Думаю, последнее его интересовало больше, ибо у такой экзотической дамы мог быть и «роллс-ройс».

Дождавшись, когда он вернётся, я вылезла из своего укрытия, пробралась на зады владения пана Рощиковского и перелезла через забор. В этой запущенной части некогда роскошного сада находились развалины интересовавшей меня беседки, и мне хотелось осмотреть их ещё засветло.

Старую беседку я нашла легко, хотя её совершенно скрывали разросшиеся кусты одичавшей сирени, дикого винограда и крапивы. С той стороны, откуда некогда открывался прекрасный вид на пруд, теперь панораму заслоняли все заполнившие высокие кусты бузины, крыжовника и малины. Да и любоваться уже нечем было, пруд почти весь высох, лишь кое-где виднелись участки темно-зеленой воды, заросшей ряской. От розария, который некогда располагался рядом с беседкой, и следа не осталось, да и сама беседка обрушилась, осталась лишь часть стены и скамейки внутри. Сев на одну из них, я решала, как лучше поступить. Жаль, не спросила прораба, когда у них кончается рабочий день, и вообще, не приходит ли сюда вторая смена рабочих. Ну да ладно, теперь подожду немного, потом посмотрю, уйдут, так уйдут, а если явится смена, отложу своё мероприятие. И чего я так стараюсь? Неужели и в самом деле люблю Павла? Иначе с чего бы торчала здесь, да и вообще ввязалась в это дело с сумкой Миколая? Но тут мне вспомнилась эта вредная жена Павла, и я сразу постаралась переключить мысли на что-то другое. Не имею права тратить бодрость духа, готовясь к ответственной операции! Пойти, что ли, посмотреть, не уходят ли рабочие домой? Или пришла смена, тогда мне торчать здесь нет смысла.

Вздохнув, я встала со скамейки, согнувшись, кустами, подобралась к дому и, обогнув его, выглянула во двор. Мне повезло, я увидела что хотела. Прораб, уже в костюме и при галстуке, садился за руль «ниссы», за ним поспешал и остальной рабочий класс, тоже вымытый и приодевшийся.

Кажется, настало моё время! Я дождалась их отъезда, с удовлетворением отметив, что они тщательно заперли как дверь дома, так и ворота, — значит, сторожа нет! Потом опять вернулась в беседку.

Внимательно осмотрела пол, судя по всему, не повреждённый. В соответствии с инструкциями Павла отыскала под скамейкой рукоятку и повернула её. Как-то очень легко она повернулась, а я уже опасалась, что там все заржавело или вообще от старости отвалилось. Потом я подошла к другой лавочке. На этой, похоже, иногда сидели, крапива вокруг неё была вырвана, а лопухи примяты. Одна из шайб, которыми ножки скамейки крепились к бетонному полу, была немного откручена. Отвёртку я предусмотрительно захватила с собой, была она гигантских размеров, но именно такая тут требовалась. Я ещё подумала, неплохая идея — отвёртка вместо ключа. Я сделала полоборота, прижала — все получилось. Часть сохранившейся стены у самого пола со скрежетом отошла в сторону, открыв узкий проход.

Я посветила фонариком вглубь, неизвестно, что там может сейчас находиться, и, махнув рукой, — была не была! — осторожно протиснулась в подземный ход.

Ступеньки, ведущие вниз, оказались в очень приличном состоянии. Я осторожно спустилась, неизвестно для чего пересчитав их. Одиннадцать штук, лестница не очень крутая. Я оказалась в небольшом подземелье под беседкой. Очень хорошо, пока все шло так, как рассказывал Павел. Теперь вот этот узкий подземный ход, который я осветила фонариком, должен довести меня до подземного помещения под домом, точнее, под подвалом дома, собственно, цели моего путешествия. Выход в доме наверх, по словам Павла, находился как раз в том месте, где я недавно, не больше часа назад, видела гору ящиков и штабеля досок.

Вот в этом подземном апартаменте под подвалом дома и кипела в своё время работа по производству фальшивых денег, здесь стоял сначала печатный станок, потом ксерокс и ещё какие-то хитроумные аппараты, здесь хранился запас необходимой бумаги и красок, здесь же скапливался конечный продукт преступной деятельности, при виде которого волосы вставали дыбом. В настоящее время, как предполагает Павел, там остались какие-то следы этой преступной деятельности: припрятанные орудия труда и кое-что из конечного продукта. А возможно, также и кое-что из того, что могло указать на глупое, младенческое участие Павла в ней, и вот это кое-что мне следовало во что бы то ни стало уничтожить. Поскольку я не могла бы разобраться, что из оставшихся вещдоков свидетельствует против Павла, а что против кого-то другого, мне следовало на всякий случай уничтожить все, что покажется подозрительным.

Я должна была по подземному ходу добраться до вышеупомянутых апартаментов, но я до них не добралась. Прошла всего несколько метров, когда свет электрического фонарика упёрся в груду земли, преградившую путь, причём ухо уловило тихий шелест. Земля ещё осыпалась. Завал! И кажется, свежий. С помощью фонарика мне удалось установить, что именно в этом месте кончался дощатый потолок, опиравшийся тоже на доски, а дальше следовал просто вырытый в земле туннель. И вот на стыке досок и земли и произошёл обвал. Ничего удивительного, годы и воды сделали своё дело. Гляди-ка, все ещё сыпется — Не дай Бог, ещё рухнет за спиной, заживо замурует в этом туннеле!

Осторожно, не дыша, стараясь ни к чему не прикасаться, задом выбралась из подземного коридора. Оказавшись в подземном помещении под беседкой, я посветила вокруг себя. Здесь крепление держалось хорошо, крестовины из досок подпирали полукруглый свод, самое прочное перекрытие, ясное дело. Перекрытие-то прочное, каждый начинающий архитектор это знает, да что проку, если подгнили доски. Вон, видно же, держатся только силой воли, того и гляди и они обрушатся. Можно считать, прохода под дом со стороны беседки больше не существует.

Хотя перед отъездом я предусмотрительно написала свекрови письмо с сообщением о том, куда направляюсь, и даже бросила по дороге письмо в почтовый ящик, все же, выбравшись на открытое пространство, испытала большое облегчение. Неизвестно, дождалась бы я помощи, если бы все это обрушилось мне на голову, и в каком состоянии извлекли меня из-под обвала… Никогда в жизни я не радовалась так, как теперь, нащупав ногой первую ступеньку и позволив себе наконец развернуться передом по ходу движения. По ступенькам я взлетела, не взбиралась, меня несла на своих крыльях неведомая сила. Та же сила заставила меня немедленно выскочить из полуразвалившейся беседки, и я пришла в себя лишь после того, как сильно обожглась о невидимую в темноте крапиву.

Заставила себя вернуться и закрыть проход в подземный коридор. Механизм по-прежнему действовал безотказно. Оставлять эту ловушку в открытом состоянии было нежелательно по многим причинам. После этого я уселась на лавочку, отёрла пот с лица и, убедившись, что не пустила краску, принялась размышлять.

Тот факт, что желанные подземные аппараты оказались недоступны с этой стороны, вовсе не означал, что они недоступны и со стороны дома. Наверняка апартаменты сделаны более капитально, чем ход к ним, и через подвал дома до них можно будет добраться. Задачу я не выполнила, значит, операция продолжается! Вот только как пробраться в дом, если его на моих глазах заперли?

Я выкурила вторую сигарету и совсем успокоилась, ко мне даже вернулась память, Заперли входную дверь, но ведь в доме есть ещё одна, стеклянная, ведущая из столовой на террасу. Раньше в этой двери решётки не было, интересно, как сейчас-Теперь я уже настолько пришла в себя, что почувствовала раздражение и даже злость. На мужиков. Что за народ! Спятить с ними можно! То из-за одного, то из-за другого попадаю в совершенно идиотские ситуации, жизнью рискую. Нет, не позволю так с собой обращаться!

Однако не время сейчас предаваться абстрактным и явно запоздалым сожалениям, перейдём к конкретике. И я двинулась к террасе, чутко прислушиваясь, не набежит ли откуда сторожевая собака. Вокруг царила тишина, на соседних участках тоже было тихо. Поднявшись на террасу, я нажала ручку стеклянной двери. Заперто. Разбить стекло? Жалко. Решётки на двери и сейчас не было, можно было запросто проникнуть в дом, разбив стекло, но я решила поискать открытое или плохо запертое окно. Обошла дом вокруг и в самом деле обнаружила одно приоткрытое, маленькое и узкое. Кажется, в чуланчике или кухне. Дом был на высоком цоколе, достать до окна просто так я не могла, пришлось бы подтягиваться и сдирать в кровь руки, зачем? Я притащила несколько кирпичей, положила их один на другой, без труда достала до окна, толкнула приоткрытую раму и посветила внуть фонариком. И в самом деле, чуланчик, вон через полуоткрытую дверь и знакомая кухня видна.