Мое бурное прошлое

– Есть ли у тебя братишка или сестренка? Какой твой знак Зодиака? – продолжала я. – Какую музыку ты слушаешь? В общем, сплошные банальности. Как только Том завел эту шарманку, пришлось сделать вид, что я сплю. Нет, правда. Какие они славные, что хотят узнать тебя поближе, хотят, чтобы ты открыла им душу. Я прямо как те мужики, которые жалуются, что некоторые бабы, втрескавшись в них по уши, непременно хотят изменить их.

– Кого? – Мэл недоуменно оглянулась на меня.

– Чего они все от меня хотят? Почему лезут в душу? Вот я после встречи могу думать только об одном: о черт, опять нахрюкалась. А дошатавшись до своего дома, шарю в аптечке в поисках алказельцера.

Мэл сотряс новый приступ хохота.

Мы позвонили в дверь магазина и назвались. Возбужденный голос в домофоне что-то невнятно пробормотал, и дверь незамедлительно распахнулась. Прихожая была сплошь залеплена постерами мастодонтов восьмидесятых: «Калт», «Кью», «Депеш Мод». Кроме них со стен призывно смотрели модели в резиновых костюмах. Лица были скрыты масками, напоминавшими маски для подводного плавания.

– Мэл! – раздался голос с резким американским акцентом, и сквозь плотный строй черных резиновых нарядов к нам протиснулась сияющая от счастья девица.

Она стиснула Мэл в объятиях.

– Как ты? Твой корсет доставили, так что можешь примерить.

Никогда не понимала, как можно носить виниловую плиссированную юбку длиной до колена. Это против всех канонов фетишистской моды. Впрочем, наверное, эта пухлястая девица думала, что так ее талия будет казаться тоньше. На голове у девицы красовался взрыв разноцветных макаронин-косичек, преимущественно красных и желтых оттенков, а лицо походило на выставку пирсинга, да не каких-нибудь там колечек, а вполне угрожающих шипов, которые торчали у нее в щеках, губах и носу. Бедная дурочка, наверное, часто ранит саму себя – как Слартибартфаст из «Автостопом по галактике»[12]. Космы и пирсинг буквально бросались в глаза, но чтобы разглядеть остальное, надо было приложить усилия, словно она была мутантом, с лицом, напрочь лишенным обычного набора человеческих черт. У меня руки чесались выхватить из сумочки тушь для ресниц, карандаш для глаз и привести девицу в божеский вид.

– Привет, Чинна, – поздоровалась Мэл и ловко вывернулась из рук охваченной энтузиазмом девицы. Моя подруга не привыкла к столь бурному выражению чувств. – Тащи корсет, а я, может, еще чего присмотрю.

– Заметано! – выкрикнула Чинна и многотонным грузовиком унеслась прочь. Никак иначе ее уход я описать не берусь – задница в плиссированном виниле выглядела необъятной. Вот отличный урок всем нам, дамам с обширной кормой: никогда и ни за что не надевать плиссе.

– Не то… не то… не то… Может, это? – бормотала Мэл, перебирая плечики с одеждой.

Мои пальцы вожделенно легли на черное виниловое платьице шаловливой горничной-извращенки с таким глубоким декольте, что через него можно углядеть трусики, – при условии, конечно, что их не забыли надеть.

– Тебе пойдет, – бросила Мэл.

– Угу, и куда я его надену? Оно совсем уж для интима. Его же даже в клуб не напялишь!

– Наплевать, бери. Если купишь, то обязательно наденешь. Это я тебе говорю.

– Нет, у меня финансовый кризис. Разорилась на зимнем пальто. – Я вздохнула и отпустила платье.

– Ладно, тогда давай рассказывай дальше про свою ерунду, – потребовала Мэл.

– Так вот, мой синдром, выражающийся в нежелании разговаривать с парнями…

– Хоть ты и не из нашей песочницы, но и у тебя в голове полным-полно тараканов, – с уважением заметила Мэл.

– В общем, мне уже за тридцать, и я трепалась с мужиками за жизнь тысячи раз, – устало объясняла я. – Все это так нудно, что обычно я сразу тянусь за выпивкой, как только она появляется в пределах досягаемости. Причем я их не расспрашиваю, потому что мне на них наплевать. Если я и интересуюсь, как парня зовут, то исключительно из вежливости. Да и потом, легче же назвать имя, чем объяснять: «тот, из фетишистского клуба, до жути похожий на трубу океанского лайнера».

– Кстати, не видела его с тех пор? – перебила Мэл.

– Нет, – угрюмо ответила я.

– Что-то он не появляется в клубе. Ни разу больше не встречала.

– Даже так?

Я почтила память о Петере минутой молчания, пробравшись к другой стойке с одеждой.

– Кроме того, – продолжала я, – когда я жила с Бартом, мне пришлось перезнакомиться со всей его семейкой. А он познакомился с моей мамой и Крисом. К мамочке он мигом нашел подход, а с Крисом и вовсе сдружился. Сколько раз они вместе курили травку или до ночи зависали в пабе, отрываясь на игровых автоматах. В общем, было классно. Барт стал членом нашей семейки. И я не хочу еще раз пережить такой разрыв.

Мэл сочувственно прищелкнула языком. В ее случае подобная реакция равносильна слезливым объятиям. Вот почему я могу многим поделиться с ней. Она никогда не впадает в истерику и не топит меня в сочувствии, что я ненавижу всем своим существом – спасибо мамочке. Во времена моей юности та со смаком вытягивала из меня причины моей хандры, а потом с наслаждением изводила россказнями о том, что вот у нее беды были не в пример горше. С тех пор я терпеть не могу задушевных бесед – попросту не доверяю людям. Впрочем, моя подозрительность пригодилась мне в жизни, точнее, в бизнесе.

Тряхнув головой, я отогнала невеселые мысли.

– Как в этом ходят? – удивилась я, разглядывая дымчато-серебристую резиновую кишку без единого видимого шва, которая, судя по всему, являлась юбкой.

Мэл оглянулась.

– В этом не ходят. Тебя в этом носят.

– А-а-а… – протянула я, возвращая кишку на место. – В конце концов, у меня есть друзья, и я могу с ними трепаться сколько влезет. А все эти любопытные господа могут отправляться к черту. Если я захочу с кем-то поделиться, то позвоню тебе. Или Джил. А от парней требуется лишь напоить меня в дым, взять напрокат пару фильмов со Шварцнеггером и трахнуть меня так, чтобы вылетели мозги. А для чего еще они нужны?

– Ага, – подтвердила Мэл. – Это ты хорошо изложила. Настоящая программа феминисток на ближайшее тысячелетие. Но вся эта хрень лезет из тебя потому, что ты встретила парня, с которым тебе нравится болтать. Какой следует из этого вывод?

Я сердито теребила в руках сапоги с каблуками, которые были выше меня самой.

– Ну, это я и называю уважение.

– Ну и?..

– Не то чтобы я не уважала парней, которых трахаю. Просто…

– Ты думаешь, что они дешевка?

– Ну, отчасти, – созналась я. – Иногда мне хочется, чтобы кто-то из них продержался чуть подольше, чтобы не прыгал на меня в первую же минуту. Я хорошо понимаю, почему некоторые мужчины предпочитают добычу, которая сопротивляется.

– Ну и каша у тебя в голове! – жизнерадостно заключила Мэл. – Ты так запуталась во всей этой хрени, что просто не знаешь, с какого конца к ней подступиться. Неудивительно, что ты перестала трахаться. А, спасибо, – сказала она подоспевшей с корсетом Чинне. – Смотри.

Мэл расправила корсет, и я застонала от восторга. Он был сшит из резины цвета «металлик» с серебристо-голубым отливом, имел глубокий вырез впереди и шнуровку сзади. Корсет был такой крошечный, что казалось нереальным, что кто-то сможет в него втиснуться, даже змеевидная Мэл.

– Только так у меня появляются сиськи, – вздохнула Мэл. – Приходится пропихнуть все наверх, чтобы выглядело, как будто что-то есть.

– Примерь, – прощебетала Чинна, взволнованно кружа над нами, будто Мэл была женой нефтяного барона и выбирала шмотье в самом модном парижском бутике.

– Обязательно. А ты, Джулс, возьмешь что-нибудь?

– Нет, сегодня нет.

И тут я увидела туфли, тоже с нереально высокими каблуками, но на вид не такие страшные. Ремешки из половинок металлических молний обвивали ногу и застегивались сзади чуть повыше лодыжки. Я влюбилась в них с первого взгляда. Украдкой перевернув туфли, я взглянула на ценник. О нет! Нет, нет и нет. Слишком дорого.

Мэл вошла в кабинку и задернула шторку наполовину. Я видела, как она стащила свитер, сдернула лифчик и обсыпала тело тальком, предусмотрительно положенным в кабинке, чтобы покупатели могли мерить одежду, не прилипая намертво к резине.

– Так чего ты хочешь, Джулс? – В ее голосе послышались нетерпеливые нотки.

– Выкинуть все это из головы, – ответила я. – Сейчас у меня такое чувство, будто я открыла консервную банку с червями, и вот они омерзительно копошатся и извиваются.

– Ф-фу, гадость. Еще есть опарыши. Я недавно смотрела ужастик…

– Мэл, угомонись.

Она принялась возиться со шнуровкой. Я хотела было помочь ей, но тут живо подскочила Чинна – горничная-монстр с планеты Изврат – и принялась затягивать корсет.

– Потуже! Аккуратнее! – распоряжалась Мэл. Как только она влезла в корсет, у нее тотчас прорезался властный тон.

– Ух ты, Мэл, до чего же классно! – воскликнула я, когда она вышла из кабинки.

Чинна чуть не упала с сердечным приступом, когда увидела Мэл во всей красе.

– Ты великолепна! – подобострастно пролепетала она. – Такая худышка!

– Диета и изнуряющая муштра, – самодовольно ответила Мэл.

– Кстати, об идеальных мужчинах, – сказала я, упорно не желая оставить свои раны в покое. – Они любят тебя всякой, жирная ты или нет, им все равно. «Глупости, милая, твоя задница вовсе не толстая, и тебе незачем изводить себя диетой». НАГЛАЯ ЛОЖЬ! Парень сделает тебе великое одолжение, если скажет, что в этой юбке ты выглядишь беременной восьмерней. – Я вздохнула. – Пока я жила с Бартом, то разжирела минимум килограмм на десять. Даже больше. Он жрал как свинья: хлеб, сыр, жареная картошка с майонезом. Уж поверьте мне, если вы решили бросить идеального мужчину, потому что он вас достал болтовней о ваших отношениях, то будьте покойны, он отпустит вас не раньше, чем убедится, что на такую гнусную тварь после него уж точно никто не позарится.

– Полные извращенцы! – вынесла вердикт Мэл. – Знаешь, в Интернете есть такой сайт с фотками голых толстух, прыгающих на огромных мячах.

– Боже!

– А знаете еще что? – осторожно вмешалась Чинна. Мы удивленно посмотрели на нее.. – Ну, об идеальных мужчинах? Все они какие-то неумытые.

– Ага, точно, – согласилась я, припомнив обвислые вельветовые штаны Алекса. – Они считают, что их тоже должны любить такими, какие они есть, поэтому не изнуряют себя в тренажерных залах, даже приседаний по утрам не делают и никогда не брызгаются лосьоном после бритья.

– В точку, – вздохнула Чинна.

Мэл в связях с подобным типом мужчин замечена не была, поэтому преспокойно вернулась к своим делам.

– А классно, – похвалила она, любуясь своим отражением.

Благодаря корсету у Мэл и впрямь появилась грудь. Бледно-розовое тело чуть выпирало над корсетом, который едва-едва прикрывал соски. Серебристо-голубая резина придавала бледной, чуть веснушчатой коже здоровый розоватый оттенок и подчеркивала синеву глаз.

– Твой приятель Лайам умрет на месте, если увидит меня в этом, а? – усмехнулась Мэл. – Подходящий хлыст, и твой дружок будет корчиться и вопить от удовольствия.

Я хихикнула, представив эту картину, и поправила:

– Только он мне не дружок. Он мой проблемный клиент.

И тут меня осенило.

– Слушай, Мэл, а почему бы тебе не прийти к нам на презентацию? Давай, будет здорово! Это же вечеринка для моего первого полноценного клиента. Ты просто обязана там быть.

– И если он начнет бузить, я его мигом усмирю, – заразилась моим энтузиазмом Мэл.

– Еще бы, кроме тебя никто на свете не сможет это сделать.

– Тогда по рукам. Кстати, никогда не видела тебя в упряжке. Наверное, забавно. Джулс – деловая и важная.

– Ага! – Я была страшно рада, что догадалась пригласить Мэл.

Презентация Лайама была решающей для моей карьеры, и я мечтала о грандиозном успехе.

Чинна не могла оторвать восхищенного взгляда от Мэл.

– Круто! Ты просто совершенство! – Казалось, она едва сдерживается, чтобы не рухнуть на пол и не облобызать сапоги Мэл.

Впрочем, что-то подобное испытывала и я.

– Чинна, а не принесешь вот такие туфли тридцать седьмого размера, пока Мэл примеряет остальное? – спросила я, указывая на туфли с молниями.

– Между прочим, все они неплохо устроились, – заметила Мэл, когда мы вышли из магазина, размахивая неприметными пакетами со шмотками.

Я не удержалась и купила туфли, решив, что надену их на презентацию Лайама. Поэтому это было какое-никакое, но вложение капитала. Своего рода. Пусть это несколько непоследовательно, но все же…

– Кто – они? – спросила я, все еще раздираемая угрызениями совести по поводу наличности, которую выложила за обувку.

– Ну, идеальные мужчины, – нетерпеливо объяснила Мэл. – Хоть они и немытые, но устроились классно. Они же любят все твои примочки, Джулс. Ну, всякие там французские фильмы, выставки, концерты.

– Для этого у меня есть друзья.

– Не знала, что ты такая… сепаратистка, Джулс.

– Зато так легче жить.

– Было легче. А стало труднее. Ты вот-вот сломаешься, – возвестила она тоном злобного призрака. – Твой страх перед постоянными отношениями вот-вот пожрет тебя.

– Почему бы тебе не сказать мне что-нибудь ободряющее? – огрызнулась я.

– Ладно, – хладнокровно согласилась Мэл. – Трахни этого парня. Приведи его к себе и зааркань кокаинчиком и спокойной музыкой. Хотя ты обычно не очень-то забиваешь себе голову спокойной музыкой, так?

– Ты хотела сказать мне что-то ободряющее, – напомнила я.

– Вот тогда-то до тебя и дойдет, что делать. Тогда ты поймешь, что тебе на самом деле нужно. Врубаешься?

– Какая же ты беспощадная, – прохныкала я. – Вот Джил посоветовала бы сперва узнать его получше, убедиться, что у нас одинаковые интересы. Потом удостовериться, что он вежлив с официантами, переживает за бездомных собак и хорошо заботится о своей престарелой матери.

Мэл пожала плечами:

– Вот почему ты и бежишь ко мне, когда хочешь, чтобы тебе открыли глаза. – Она взглянула на часы. – Его, конечно, следовало немножко потерзать, но не целый же час… У него припадок случится. Не против зарулить ко мне на чашку чая? Я спущу его с цепи, пока ты будешь ставить чайник.

Мэл обитала на первом этаже поразительно соответствовавшего ей викторианского дома в готическом стиле. Ей также принадлежал и подвал, который она использовала в чисто профессиональных целях. Оказавшись у нее в первый раз, я с изумлением обнаружила весьма уютный и изысканный интерьер. Позже Мэл объяснила, что подземелья и узилища для нее – место работы, а жить она предпочитает в нормальной квартире.

Отперев дверь, Мэл направилась в подвал. Когда ключ заскрежетал в замке, из подвала донесся сдавленный скулеж. Мэл наверняка рассвирепеет. Она слегка завернута на том, что раб должен говорить, только когда к нему обращаются.

Я прошла в великолепную кухню – там все сверкало и сияло, видимо, благодаря усилиям очередного раба-уборщика, – и задумчиво включила чайник. По-моему, Мэл ко мне несправедлива. Я – далеко не единственная жертва пристрастия к так называемому «сепаратизму».

– На самом деле Барт звонил мне пару дней назад. Кажется, я тебе уже говорила.

Я постаралась прокричать это беззаботно, но Мэл не обманулась ни на секунду. Она появилась на кухне, и лицо ее было буквально перекошено от изумления. Разумеется, я не говорила ей о звонке Барта.

– Джулс! Какого хрена ты мне не сказала сразу? Ты должна была мне позвонить в ту же самую минуту, мать твою!

– Ну, не знаю. Я думала, сама справлюсь. – К горлу подкатил ком. – Я знала, что если позвоню тебе, то разрыдаюсь как дура, а я не желаю тратить слезы на этого болвана… Я и сейчас не хотела говорить, само собой вырвалось, я и не ожидала…

Я упала на ближайший стул и зашлась в рыданиях. Каждый раз, когда я заговаривала о Барте, со мной происходило нечто в этом роде. Без эксцессов я могла лишь пару раз упомянуть его имя и тут же свернуть на другую тему. Все сверх того провоцировало водопад горючих слез. Я вела себя в точности как собака Павлова – только вместо слюней у меня текли слезы, да с такой силой, точно где-то внутри прорвало кран.

Я тщетно силилась унять слезы и внушить себе, что хватит сходить с ума, но кран безнадежно заело, и я поняла, что потоп не прекратится, пока вся вода не выльется. Мэл и не подумала подойти и обнять меня, как сделала бы Джил, – и хорошо. Физическое проявление сочувствия для меня хуже смерти.

– И давно ты не… – начала она, когда потоп все-таки иссяк, я выпрямилась и присосалась к чашке с чаем, дабы восстановить уровень жидкости в организме.

Мэл точно заправский доктор поставила передо мной коробку бумажных салфеток, голос ее звучал участливо, но достаточно отстраненно, из чего я заключила, что могу довериться ей.

– Ничего не слышала про Барта? – спросила я гнусавым от слез голосом. – О боже! Почти целый год.

Я шмыгнула, высморкалась и снова шмыгнула. Подкрадывалась головная боль – обычное дело, когда я распускаю нюни.

– Чего ему было надо? – спросила Мэл как бы между прочим.

– Спрашивал, сохранился ли у меня его проигрыватель для виниловых пластинок…

Ну вот, все по новой. На сей раз я пала жертвой сухих всхлипов, так как слез больше не осталось, но рыдать хотелось все равно. Как пустая отрыжка после затяжной рвоты.

– Проигрыватель для пластинок? – изумилась Мэл.

– Да, – выдавила я. – Только представь себе! Не звонил почти целый год, а тут вдруг вздумалось узнать про свою вонючую вертушку.

– Нет, просто интересно, на кой она ему сдалась, – заметила Мэл, как всегда практичная до безобразия. – Ну кому сейчас нужны чертовы допотопные пластинки, кроме профессиональных диджеев? С какого такого перепугу он подался в диджеи?

– Да нет, просто у него куча пластинок, и он, видите ли, хочет их послушать.

Всхлипы прекратились, и последние слова прозвучали почти нормально.

– А кто ему мешает прикупить компактов? – Мэл скорчила гримасу. – Небось сидит, лапу сосет. Как у него с деньгами?

– Как-то не спросила. Но он не распинался, как у него все отлично. Так что, наверное, не очень.

Впрочем, с деньгами у Барта было не очень и в те времена, когда он жил со мной. Деньги у него заводились лишь после крупного выигрыша, но чаще всего он сидел без гроша и вечно просил меня заплатить за квартиру целиком.

– А судя по голосу, как он? Я глубоко вздохнула:

– Не очень.

– По-прежнему играет?

– Думаю, да. – И я снова шмыгнула.

– Ты знаешь, все нормально, – небрежно сказал Барт. – Ничего ужасного. Я в порядке.

– По-прежнему играешь?

– От случая к случаю. – В голосе его послышалось раздражение. Барт знал, что за этим последует. – Только не начинай снова о том, что сказал психоаналитик, к которому ты меня тогда затащила на аркане, ладно? У меня все под контролем.

– Я тебя никуда не затаскивала, Барт, – резко ответила я. – Ты сам к нему пошел, когда я тебя выперла.

– Зря я разрешил тебе тогда увязаться за мной.

– Потому что я помню все, что сказал аналитик? Я даже потащилась на эту треханую встречу подруг неудачников, на которую он посоветовал сходить. За всю свою жизнь не припомню более гнусного вечера.

– А я предупреждал. Разве я сразу не сказал, что это убогие бабьи посиделки и все бабье будет тарахтеть о том, какие ужасные у них мужики?

– В точку, – хихикнула я.

– Нет, в самом деле! Ты ведь тогда уже выперла меня. – И Барт тоже рассмеялся. – Зачем тебе понадобились эти бабы? И я должен был под конец завалиться, толкнуть речь и обозвать себя сраным отморозком, похвалить тебя за то, что ты нашла в себе мужество вышвырнуть меня, и призвать остальных кретинок сделать то же самое со своими козлами. А потом мы бы дружно отправились куда-нибудь и назюзюкались.

– Барт! – Как и следовало ожидать, я разозлилась. – Вряд ли мы были тогда такими друзьями, чтобы вместе пьянствовать.

– Брось, мы тогда лишь этим и занимались. – Да, только по отдельности. После чего орали друг на друга по телефону.

– Это я орал, – поправил меня Барт. – А ты гнусавила, дублируя этого болвана консультанта, что я должен бросить азартные игры не ради тебя, а ради себя самого.

– Ну, точнее не скажешь.

– Не помогало. Я целый месяц лил слезы в подушку. Просыпался утром, а она была мокрая.

– Ох, Барт!

Скажи он это ради того, чтобы разжалобить меня, я бы обвинила его в пошлости. Но безыскусность, с какой он сообщил о своих приступах слезливости, бренькнула на моих сердечных струнах. Барт обычно не играл моими чувствами – за исключением тех случаев, когда выклянчивал деньги. Мне пришлось напомнить себе об этом, чтобы не проронить скупую слезу в память о его положительных качествах.

Однако на моем месте любая бы расчувствовалась. Мы с Бартом провели вместе два восхитительных года. Третий оказался так себе, а четвертый вплотную подтолкнул нас к адовой бездне. Тем не менее память о старых добрых временах, вкупе с умением посмеяться над нашими злоключениями, будила приятную ностальгию и не позволяла перегрызться. Барт был прекрасным компаньоном во многих отношениях. Он поддерживал меня во всем, что касалось работы, отлично ладил с мамочкой и без тени сомнения утверждал, что у меня нет ни грамма целлюлита. Причем он вовсе не врал, а думал так вполне искренне.

(Недавно меня осенило, что, скорее всего, Барту просто никто не объяснил, что такое целлюлит.)

– Как мама? – спросил он. – По-прежнему грызет тебя?

– Еще как. Правило номер один: она всегда права. Правило номер два: если она не права, смотри пункт первый.

Барта мой ответ развеселил.

– Попробуй не обращать внимания на то, что она думает, – посоветовал он, отсмеявшись.

– Тебе легко говорить, – ощетинилась я. – Ты не сталкивался с подобными вещами, потому что никогда не пытался угодить своим родителям.

– Им нравилось, что я встречался с тобой.

– Брось! – кокетливо отмахнулась я, притворившись, будто мне ни капли не польстили его слова.

– Ну да, серьезно. Я с детства приучал предков, чтобы они от меня не ждали ничего особенного. Зато теперь они счастливы, если мне удается перейти дорогу и не попасть под машину. И знаешь что, я не говорю о них каждую минуту.

– Ты это о чем? – мрачно спросила я.

– Мы всегда переключаемся на твою маму или начинаем обсуждать дела Криса, согласна? Сколько времени мы за все эти годы посвятили только нам?

Барт уже не впервой поднимал эту тему. Пока мы были вместе, он то и дело заикался о ней, а у психоаналитика развернулся по-настоящему. Тогда Барт довел меня до белого каления. Как он смел обвинять меня в том, что я вкладываю слишком мало души в наши отношения, когда сам целенаправленно подрывал их, просаживая деньги на жилье в казино?! Но в эту минуту мне вдруг показалось, что, возможно, он был не так уж и не прав.

– Да хоть сейчас, – продолжал говорить Барт. – Все опять закончилось твоей мамочкой. Понимаю, она твой ночной кошмар, но зачем делать ее центром своей жизни? Ты ведь и так из кожи лезешь, стараясь угодить ей.

Возразить было нечего. Барт прав на все сто.

– Ты вечно кудахчешь над ней и братом. Пойми, каждый сам решает за себя. Ты не виновата в том, что Крис – неудачник, а твоя мать носится с ним и с его грязным бельишком. Ты же винишь себя во всем, что с ними происходит.

– Отвали! – огрызнулась я, застигнутая врасплох. – Конечно, легче критиковать меня, чем привести собственную жизнь в порядок.

Я понимала, что веду себя как последняя стерва, но удержаться не смогла.

– Вот дерьмо! – разозлился и Барт. – Я же пытаюсь помочь!

– Да ну? Ты лучше на себя посмотри. Бьюсь об заклад, ты сам по-прежнему играешь!

– Какого дьявола ты начинаешь?

– А такого! Ты не ходишь в Клуб анонимных картежников, я ведь права?

От «Анонимных картежников» Барта тошнило. Я прекрасно знала, что он никогда не будет ходить на эти встречи. Барта я читала как открытую книгу, и, увы, далеко не все в ней было мило и приятно.

– Послушай, Джулс, мы больше не живем вместе, так что хватит изображать обеспокоенную подружку. Это мое дело! Я позвонил не затем, чтобы выслушать от тебя лекцию…

– …а для того, чтобы прочитать ее мне!

– Нет, с тобой бесполезно разговаривать, зря я тебе позвонил…

– Зря, твою мать!

Мы дружно грохнули трубки. Меня душила ярость, но она хотя бы отвлекла от того, что сказал Барт. Я прошла в спальню и выудила из нижнего ящика комода фотографию Барта – она лежала, надежно похороненная под зимними свитерами. Снимок я выкидывать не захотела, но и держать на виду было мало радости – можно было бы подумать, что я цепляюсь за прошлое.

Я сфотографировала Барта во время нашей поездки в Девоне – он тогда выиграл, и у нас завелись деньги. Мы пролистали «Путеводитель лучших пабов» и обнаружили пивнушку, в которой сдавались комнаты. В таких заведениях обычно варят отменный домашний эль. На снимке Барт сидел за столом на террасе и умиротворенно смотрел в объектив, приподняв кружку с пивом. Спутанные светлые пряди спадают на лоб, голубые глаза щурятся от яркого солнца. Барта не назовешь красавцем. По отдельности черты его вполне ничего, но вместе как-то не клеилось, словно лицо слепили в самом конце утомительного рабочего дня из оставшихся кусочков. Но мне, несмотря на мою страсть к мужской красоте, было, в сущности, наплевать на нее, когда дело касалось Барта.

Я поставила фотографию на туалетный столик и вздохнула – с сожалением вздохнула.

К счастью, обошлось без слез. В последнее время Барту неизменно удавалось меня рассмешить. Вот и сейчас его шутки не позволили мне удариться в пошлые рыдания.

Остаток дня я бесцельно слонялась по квартире, куря до одурения. К вечеру от выкуренных сигарет мне сделалось совсем хреново, что оказалось очень кстати: прочие невзгоды отступили на задний план.

Глава тринадцатая

В тот же вечер я позвонила Джил, но она где-то шлялась. В последние дни ее невозможно застать дома. Скорее всего, прячется от Джереми в квартирке Филипа. Интересно, догадалась ли Джил сменить замки? Если нет, то ничто не помешает Джереми проделать это самому, хотя поначалу такой исход и казался совершенно нелепым. Однако когда на сцене появятся адвокаты Джереми, события станут развиваться непредсказуемо. Это натасканные и суперхваткие пираньи, которые, пронесясь мимо, оставят от вас одни кости. Возможно, мне стоило предупредить Джил. Как оказалось, от более-менее удачного замужества до полной паранойи один шаг. Грешникам нигде нет покоя.

В воскресенье утром Джил так и не объявилась. Я оставила очередное сообщение на автоответчике.

Материализовалась она вечером – после пылкого и страстного уик-энда у Филипа, заключила я. Судя по голосу, Джил была вымотана. Что ж, ничего другого я и не ожидала. Я тоже была вымотана, но, в отличие от Джил, вовсе не потому, что трахала агента по недвижимости двое суток подряд.

– Ты как? – спросила я.

– Ох, господи, дел невпроворот. Редактор уже кусает за пятки, а у меня по-прежнему конь не валялся.

Ах да. «Начинка: все грани реального».

– Наверное, это тебя жутко достает, – посочувствовала я. – Будь я одной ногой на грани развода, а другой в постели любовника, то вряд ли хотела бы вцепиться в огромный кусман свиного фарша и провозиться с ним весь день.

Мне удалось выжать из Джил смешок.

– Ты знаешь, может, свиной фарш и отвлек бы меня, – ответила она. – А может, и нет, кто знает?

– От Джереми есть новости?

– Прислал письмо. – Она глубоко вздохнула. – Говорит, что не собирается нанимать адвокатов, по крайней мере до поры до времени. Все еще надеется, что мы сможем снова сойтись.

– Джил, умоляю тебя, расскажи ему о Филипе.

– Тебе же понравился Филип, разве не так?

– Ты же знаешь, что да, – проворчала я не очень убедительно.

Мы с Джил уже давно успели обсудить Филипа. Не то чтобы я наврала, но правду изрядно смягчила – дабы не расстраивать Джил. Однако если придется и дальше повторять одни и те же избитые фразы, любые узы дружбы просто лопнут.

Но Джил упорно требовала поддержки. Подсаживаться на такое я бы ей не советовала. Сначала ты думаешь, что у тебя все под контролем, а затем все сильнее и сильнее хочешь, чтобы друзья беспрестанно подбадривали тебя и убеждали, будто ты все делаешь правильно, – и вот ты получаешь полноценную зависимость. Тогда ты начинаешь круглые сутки приставать к друзьям с теми же проклятыми вопросами, на которые они отвечали уже миллион раз. Хуже всего, что кайф от подобных бесед становится все слабее и слабее. Друзья дежурно изрекают какие-то успокаивающие слова, неизменно заканчивая одной и той же мольбой: «Тебе уже лучше? Тогда можно я пойду спать?» – и все это уже не доставляет тебе такого удовлетворения, как в первый раз. Джил молчала.

– Что-то случилось? – спросила я, повинуясь долгу.

– Ничего. А в общем, все.

– Понятно.

Сочувственный тон явно мне изменял, но Джил не обиделась. Она лишь вздохнула.

– Ты же знаешь, что можешь мне звонить. Когда тебе захочется.

– Мне ведь придется рано или поздно увидеться с Джереми, правда? – безнадежно вопросила Джил.

– И рассказать ему о Филипе. Умница. Увильнуть все равно не удастся.

– Я в ужасе, – мрачно сказала она. – Не могу же я рассказать ему обо всем в нашем доме, где мы прожили…

Ее голос осекся.

Не могу с этим не согласиться. У меня правило: щекотливые темы – например, избавление от любовника – обсуждать на нейтральной территории.