Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Электрические тела

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Харрисон Колин / Электрические тела - Чтение (стр. 5)
Автор: Харрисон Колин
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


      Радиатор прерывисто шипел. Я согласно кивнул.
      – Глаз у вас проходит.
      – Я долго держала на нем лед. К тому же на мне все быстро заживает, – саркастически добавила она.
      – Где ваш муж?
      – Какое вам, к черту, дело?
      – На вас обручальное кольцо, Долорес. Где этот человек? Почему его нет рядом с вами?
      – Это очень личные вопросы, вам не кажется?
      Конечно. Я сошел с ума. Я не знаю этой женщины, а она не знает меня. Но я сидел и смотрел в смуглую гладь ее лица. А ее дочь лежала на кровати и спала.
      – Я ведь не спрашиваю вас, на ком вы женаты, как ее зовут и хорошенькая ли она, так? – гневно спросила Долорес. – Она положила ногу на ногу. – Я хочу сказать – где вашажена?
      – По правде говоря, это долгая история.
      – Ну конечно!- Она возмущенно рассмеялась.
      Ее реакция, столь неожиданная и яркая, была прекрасна. Это говорило о том, что Долорес сильная. Меня восхитило то, насколько она уверена в себе. Она знала себя, она себе нравилась. Лиз была такой же. Сильные женщины всегда самые привлекательные.
      – Это всегдадолгая история! – продолжала Долорес. – Вы приходите сюда, а потом говорите, что это...
      – Я был женат, – прервал я ее. – Мою жену убили. Какой-то тип подъехал к перекрестку, где она стояла, и стал стрелять в других типов, а она оказалась рядом.
      – О господи! Извините, – быстро сказала Долорес, широко распахнув глаза. – Я понятия не имела. Я просто сказала так, потому что...
      Она не договорила. Наклонившись, она стала растирать Марии спину.
      – Я понимаю, почему вы это сказали, – отозвался я. – Вы не знаете, почему я пришел сюда. И я толком не знаю почему.
      Долорес взвесила мои слова.
      – Я просто хочу, чтобы вы знали: я не свободна. То есть я все еще связана...
      Я ничего не ответил. Вместо этого я пытался представить себе, как сон, хорошая еда и новая одежда могли бы преобразить Долорес. Она встала, чтобы пощупать Марии лоб. Ее футболка, приподнятая грудью, доходила до пупка, так что я увидел полоску ее живота и представил себе, как веду большим пальцем по изгибу ее талии. Гладкость ее кожи. Интересно будет видеть мою белую руку на фоне смуглой плоти ее живота, бедра, еще где-то... Или мой член у нее во рту. Об этом я тоже думал. Подобные мысли приходят мне в голову.
      Теперь Долорес наклонилась и поправила на дочке пижамку.
      – Между мною и мужем все пошло наперекосяк, ясно? И он невероятноревнивый... – Она посмотрела на меня, ожидая моей реакции. – Я пытаюсь держаться подальше от него, понимаете? – Она посмотрела на часы. – Он хочет, чтобы я вернулась домой. А еще он знает, что я здесь, в этом месте. Мне надо найти на эту ночь какое-то новое пристанище...
      – Откуда он узнал?
      – Там, где я жила, у меня осталось слишком много подружек, которым вроде как его жалко. Нам с Марией надо переехать.
      – Это он вас ударил?
      Долорес закрыла глаза и отбросила голову назад, протяжно вздохнув. У нее была гладкая шея. Потом она опустила голову и открыла темные глаза.
      – Знаете, если не считать того, что я знаю, где вы работаете, я не знаю, кто вы и чего хотите, хотя насчет вот этогодогадываюсь. Может, оно и хорошо,что меня уволили из вашей большой компании, где компьютер замечает, сколько ударов по клавишам ты делаешь за час. Вы это знали? Он говорит вам, когда вы можете сделать перерыв и на сколько минут можно уйти в туалет. А миссис Бисквит...
      – Миссис Трискотт...
      – Ага, она обращается со всеми как с дурочками, ясно? Она довела одну из девушек – славную такую китаяночку – до того, что та при всех заплакала. Кричала на нее за то, что она не знала, как надо писать «фидуциарные экстраполяции». – Долорес подошла к шкафу и вытащила оттуда пальто, которое было на ней в тот вечер, когда я впервые увидел ее в метро. – Я хочу, чтобы вы отсюда ушли.
      Я встал, чтобы уйти.
      – Насколько я могу видеть, вы в тупике, Долорес.
      Она плотно закуталась в пальто, несмотря на удушающий жар от радиатора.
      – Вот как?
      – Тот тип внизу надеялся, что я заплачу за вашу комнату.
      Она закрыла глаза и с досадой вздохнула:
      – Ладно, у меня нет денег. Вы были очень добры и дали мне вашу визитку. Потом я пришла к вам на работу, и вы нашли мне место. Потом меня уволили. Я чувствую себя довольно глупо, понимаете? Что я должна делать? Попросить у вас другую работу?
      – Я бы постарался найти ее вам, – сказал я. – Это крупная компания. Я уверен, что там есть другие...
      – Послушайте, – прервала меня Долорес, – похоже, вы действительно славныйчеловек. Глупый славный человек, понятно? Моя жизнь сейчас просто хреновая. Я ценю ваши хлопоты. Но у меня проблемы, ясно?
      Темные глаза Долорес обжигали меня. Казалось, они требовали, чтобы я ушел – ради моего же блага.
      – Если я смогу найти безопасное место для вас и Марии, вы им воспользуетесь, чтобы бесплатно пожить там какое-то время?
      Она чуть заметно улыбнулась моей бесстыдной готовности давить на нее: это была не жалость, а что-то более неуловимое.
      – Не там, где я живу, – продолжил я, – в другом месте, здесь, в Манхэттене. Совершенно бесплатно, неделю или две.
      Долорес посмотрела на Марию. Я понял, что она прежде всего учитывает интересы дочери.
      – Надо подумать. На самом деле – спасибо, нет.
      – Почему?
      – Просто – спасибо, нет. Господи!
      – Ладно.
      Она нерешительно смотрела на меня: она не была готова закрыть эту тему.
      – Вы просто ищете такую, которая бы вам дала.
      Мне следовало бы прекратить это, и немедленно. Но я не смог. Мы с Долорес уже были чем-то связаны. Она бросала мне вызов, проверяла, насколько серьезно мое желание ей помочь.
      – Да или нет, Долорес, – сказал я. – Место, где можно жить, бесплатно. Безопасное.Я могу его проверить и позвонить вам сюда в пять часов. Сделайте радио потише, чтобы услышать телефон. Кстати, я оплатил ваш счет здесь. Можете принять мое предложение, можете отказаться. Если откажетесь – хорошо. Счастливой вам жизни. И удачи в поиске приютов. Вы окажетесь в огромной комнате с пятью или шестью сотнями людей. Половина – душевнобольные, преступники или безнадежно опустившиеся. Они украдут у вас все, что у вас есть, – и у них будут все заразные болезни, какие вы только можете себе представить: СПИД, туберкулез, гепатит, все на свете, и вам придется постоянно бояться за Марию. Мне не хотелось бы знать, что Мария окажется в подобном месте. Я говорю это серьезно, хоть вы и считаете меня каким-то психованным дурнем. Так что счастливой вам жизни, Долорес. Надеюсь, она станет счастливее.
      Она встревоженно посмотрела на Марию, а потом, как ни странно, на небольшую стеклянную банку, стоявшую на тумбочке. Она была наполовину наполнена водой. Долорес рассматривала банку, словно ожидала увидеть внутри что-то. А потом снова повернулась ко мне.
      – Вы не извращенец? – Она наклонила голову. На лице ее отражались сомнения и страх – и желание поверить. – Вы не больной, который будет мучить меня и мою девочку?
      – Разве я таким кажусь? – спросил я, поднимая открытые ладони (кстати, это – прием продавца).
      – Вы кажетесьславным человеком. – Она нахмурилась. – Вот этого-то я и не понимаю.
      – Я и есть славный человек, черт подери! – запротестовал я. – Я славный, скучный человек с хорошей работой. Я ношу костюм, хожу на службу, оплачиваю счета. Я славный человек, ясно? Мой отец – ушедший на покой пастор, бога ради!
      – Такие люди – самые страшные. – Она улыбнулась. – С такими отцами.
      Я почувствовал, что самое трудное осталось позади.
      – Вы действительно за нас тревожитесь? – спросила она.
      – Я услышал, что вас уволили, узнал ваш телефон от старой суки и решил, что зайду и посмотрю, что с вами, ясно? Я даже не знал, не окажется ли здесь ваш муж и что он сделает, – может, поколотит меня как следует.
      Ее губы многозначительно изогнулись.
      – И вы не ищете чего-то простенького?
      – Если ищу, то вы пошлете меня подальше и тем дело кончится, верно?
      – Конечно.
      – Значит, договорились? – настаивал я.
      Долорес ничего не ответила. Но она пожала плечами, и я истолковал это как «да».
 
      Уходя из гостиницы, я постучал в стекло старика Клэммерса.
      – Она останется здесь чуть позже пяти часов, – сообщил я ему. – Ясно?
      Не обращая на меня внимания, он продолжал водить пальцем по списку скаковых лошадей.
      – Ей позвонят наверх, – продолжил я. – Я заплатил и не хочу, чтобы вы выставили ее на улицу, пока она не дождется моего звонка.
      Он покачал головой:
      – Не устраивай себе проблем, парень.
      – О чем вы?
      – Я о том, что все всегда поворачивается не так, как ты рассчитываешь. – Его старые глаза рассматривали мое лицо. – Ты ждешь одного, а получаешь другое. Не стоит оно того. Слишком часто я это видел.
 
      Ахмеду Неджеду предстояло мне помочь, хотя он еще об этом не знал. Мы с ним оба играли в футбол за команду Колумбийского университета и объездили все университеты из «Лиги плюща»: Пенсильванский, Гарвардский, Йельский. Семья Ахмеда бежала из Ирана незадолго до падения шаха, сумев переместить свой клан и миллионы долларов в Нью-Йорк. Все его родственники были умеренными мусульманами-космополитами и предвидели, что приход к власти аятоллы Хомейни не принесет ничего хорошего семейству, ведущему торговлю с Западом. Ахмед был темпераментным игроком, и ему очень подходила роль нападающего, которому положено прорываться через защиту и забивать мяч в ворота. Игра Ахмеда основывалась на расчетливом риске и почти пиратском желании прорваться сквозь заслоны игроков из команды противника. Его массивные волосатые ноги били и травмировали ноги противников. Благовоспитанность «Лиги плюща» ничего для него не значила, и его главным недостатком была вспыльчивость, в последней четверти матча он неизменно получал желтую карточку за нарушения. По дороге в Нью-Хейвен, Кембридж или Филадельфию он обычно играл в покер с теми, кому хватало глупости бросить ему вызов. Никто не понимал особенностей его акцента настолько хорошо, чтобы угадывать, когда он лжет.
      С той поры он добился немалых успехов: теперь он вел игру против постоянно меняющейся стоимости городской собственности. В колледже нас объединял интерес к реставрации старых домов, но он решил сделать это своей профессией. Он модернизировал дома с энергичной решимостью человека, намеренного хорошо заработать на перепродаже, несмотря на глубокий спад на рынке недвижимости. Я знал, что сейчас он работает в шестиэтажном кирпичном здании бывшей фабрики в одном квартале от Бродвея, в Сохо. У Ахмеда был амбициозный план: превратить заброшенное, покрытое сажей здание в современный урбанистический шедевр с разноцветным фасадом, светлыми офисными помещениями на пяти верхних этажах и модными магазинами и галереями внизу. В планы входил и пентхаус, который, как я знал, был почти закончен. Именно там я и надеялся на время устроить Долорес и Марию.
      Но связаться с Ахмедом я мог, только отыскав его на стройке, – так что я поймал такси и велел шоферу ехать в центр, к дому Ахмеда. Мы остановились перед огромными грузовыми дверями, откуда летела колкая пыль, вихрем поднимавшаяся вверх. Рабочие выкатывали из здания мусорные контейнеры размером с холодильник. Каждый был доверху наполнен деревом, железом, штукатуркой и бетоном. Запыленные рабочие моргали глазами, появляясь из сумрачных недр здания, где висели длинные гирлянды ламп рабочего освещения, словно это был вход в шахту. Я нашел Ахмеда, который, как всегда, был одет в подогнанный по фигуре европейский костюм. Он стоял в дальнем конце здания рядом с маленьким сморщенным пакистанцем или индусом. Они смотрели на пятерых мексиканцев, стоявших на лесах на высоте двадцати метров. Ахмед посовещался со стариком, после чего тот на ломаном испанском выкрикнул какие-то указания мексиканцам, один из которых что-то проговорил в ответ, кивая головой. Затем старик перевел ответ Ахмеду, ответившему ему на фарси. Потом старик с мелодичным британским выговором закричал двум рабочим из Бангладеш, которые находились еще выше, почти у крыши, дожидаясь распоряжений. Их черные волосы сияли на солнце, робкие голоса неслись вниз. Они приводили в порядок фасад здания, обрабатывая пескоструйным аппаратом покрытый сажей кирпич, приобретавший благородный розовый цвет. Тут Ахмед увидел меня:
      – Мой друг!
      Он подошел ко мне и протянул руку.
      – Ахмед, – сказал я, здороваясь, а потом указал на его спутника: – Переводчик?
      – Санджей – мой бригадир. Он знает шесть языков, не считая романских. Более талантливого человека у меня еще не было. – Ахмед помахал Санджею, который продолжал передавать указания двум бригадам.
      – И ты хорошо ему платишь?
      Ахмед снова повернулся ко мне:
      – Он так считает.
      – Ты берешь только недавно приехавших?
      Ахмед нахмурился:
      – Только эти люди и знают, как надо работать. Они не требуют медицинской страховки. Они не требуют пенсионных отчислений – они на это не рассчитывают. Они хотят только работы и наличных, которыми я и плачу им. – Пока он говорил, на нас сыпалась мелкая пудра из кирпичной пыли. Внутри здания слышен был пронзительный визг шлифовальных установок и дрелей. – Это относится и к тебе, Джек. Ты тоже умеешь только работать. – Он улыбнулся, открывая зубы, в красоте которых не сомневался. – И теперь тебе что-то от меня надо, я прав? Американцы приходят к иранцам, только когда им что-то нужно.
      Пока мы шли ко входу в здание, я рассказал ему, какое одолжение прошу мне сделать, объяснив, что это совсем ненадолго и что Долорес и Марии совершенно негде жить.
      – Эта женщина и ее дочь, они совсем без денег, да? – спросил Ахмед. – Они не будут мне платить?
      Я кивнул.
      – Что они делают?
      – Пытаются вырваться, изменить свою жизнь.
      – Но это – неподходящее место.
      – А разве твоя семья приехала сюда не для того, чтобы изменить свою жизнь? – спросил я. – И как насчет этих людей?
      Я указал на его рабочих.
      – Я делаю вывод, что она очень привлекательная. – Ахмед снова продемонстрировал свои красивые зубы. – Это несомненно.
      Он специально меня дразнил, чтобы я не считал, что он разлетится мне помогать. Но все было не так просто, мы оба не упомянули о том, что я нашел работу в нашем кинематографическом отделе в Голливуде для его кузины, единственной из членов многочисленной и талантливой семьи Ахмеда, кто целиком принял американскую культуру. Ахмед сказал мне, что ее желание стать третьеразрядным работником студии было воспринято семьей как предательство, но что молодая женщина, похоже, стала типичной американкой, радостно отбросив свое иранское наследие. Однако это касалось только их семьи, а в наших отношениях важно было то, что он обратился ко мне и я выполнил его просьбу, и теперь пришла его очередь сделать то же самое для меня.
      – Там пока почти нет освещения, но электричество есть, – сказал Ахмед. – У нее будет горячая вода, но стиральная и посудомоечная машины пока не установлены.
      – Это не страшно, – заверил я его. – Ей просто надо пожить тут неделю, максимум – две.
      – И все? Ты уверен?
      Я не был в этом уверен, но все равно кивнул. Мы прошли по улице к старому ресторану, где висели портреты знаменитых боксеров последних семидесяти лет, и сели за длинную стойку бара. Мохаммед Али, еще бывший Кассиусом Клеем, возвышался над нами с поднятыми кулаками, яростный, потный и великолепный.
      – У тебя большой дом, – заметил Ахмед. – Почему бы ей не пожить у тебя?
      – Она на это не пойдет.
      – Она слишком разборчива для женщины, которой некуда идти.
      – Ты прав, – согласился я, – но у нас не те отношения, чтобы я мог просто пригласить ее пожить. Какой-то тип – приятель, или муж, или еще кто-то – ее ищет, и...
      – Прошу, мой друг, больше ни слова. – Ахмед помахал перед собой обеими руками, не желая слушать о столь неприятных вещах. – Пусть только платит за все звонки, которые будет делать, и съедет через десять дней. Потом туда придут маляры и циклевщики.
      – Там есть телефон?
      – Конечно. – Ахмед достал из нагрудного кармана французские сигареты. – Установили на прошлой неделе.
      Я записал номер телефона.
      – А какая-нибудь мебель там есть?
      – Несколько стульев и кровать, а кухонной плиты нет. Есть холодильник. Мы пока не можем жечь мазут внизу, в котельной, – добавил Ахмед, – но установили несколько комнатных электрообогревателей для парней, которым нужно делать тонкую работу. Я распоряжусь, чтобы пару обогревателей поставили в квартиру на случай холодных ночей.
      – Это отлично, Ахмед, честно.
      – Когда она здесь поселится, она не должна будет выходить до шести утра. В это время из псарни приезжают за собаками.
      – За собаками?
      – Я держу в доме двух собак. Немецкую овчарку и ротвейлера. – Ахмед посмотрел на меня. – Каждое утро мы находим какого-нибудь бомжа, режем на куски и скармливаем собакам, которые как раз успевают проголодаться. – Он угрожающе захохотал. – Ладно, тебе не смешно. У нас там на полмиллиона долларов оборудования, инструментов и готовой работы. Это стоит больших денег. Так что ей придется подчиняться правилам.
      Я кивнул:
      – Это справедливо.
      – И мы наняли сторожа, который остается снаружи. Пусть она его не тревожит.
      – Ясно.
      Он встал из-за стойки, готовясь уходить:
      – Я велю Санджею приготовить квартиру.
      – Спасибо, Ахмед, – сказал я.
      – Надеюсь, что она стоит этих хлопот.
      – Возможно, – отозвался я.
      – Ты пытаешься ее заполучить?
      – Не знаю, – ответил я ему. И это была правда.
 
      Я позвонил Долорес в пять часов. Она взяла трубку после первого гудка. Я объяснил ей, что это за место и какие условия ее пребывания там выдвинул Ахмед.
      – Это бесплатное жилье? – Ее голос снова стал настороженным. – Совершенно бесплатное?
      – Да.
      – Э-э... Вы, случайно, не платите за меня?
      – Нет.
      – Владелец этого дома сделал одолжение?
      – Да.
      – А ему что надо?
      – Ничего. Он был мне должен.
      – И там больше никто не живет? – с подозрением спросила она.
      – Никто.
      – Это как-то странно.
      – Не спорю.
      – Но там безопасно, – сказала она. – Так?
      – Никто не знает, что сейчас там кто-то может жить.
      – А вы где живете?
      – В Бруклине.
      – Где именно?
      – На Парк-слоуп.
      – Там живут богачи.
      – Там живут самые разные люди.
      – Мы с Марией будем одни в целом доме?
      – Одни.
      – У вас будут ключи от дома?
      – Нет.
      В таком духе разговор продолжался еще несколько минут. Мне это показалось вполне естественным: Долорес должна была думать о Марии, и ей предстояло довериться не только мне, но и другим незнакомым людям. Но в конце концов она согласилась поехать, и я сказал ей адрес. После этого я позвонил Хелен. Миссис Марш подтвердила расписание поездки в Вашингтон с Президентом в понедельник. Я начал читать толстую папку с документами, которую мне дала моя помощница. Они оказались гораздо более техническими, чем я ожидал, и были полны деталей. Мне придется постараться запомнить как можно больше. Ко мне подошел бармен, протирая бокал, и я заказал навынос два полных обеда с бифштексами.
 
      Когда подъехало такси, из него вышла Долорес с Марией и одним очень большим чемоданом. Я заплатил водителю. Санджей, у которого, похоже, были стерты ноги, проковылял к нам и поволок чемодан к дому. Такси отъехало. Мария вытянула пальчик:
      – Дяденька его уносит, мама.
      – Это не страшно. – Долорес наклонилась и проверила, застегнута ли верхняя пуговица на пальто Марии. – Он несет его к нам в комнату. – Она вытащила из сумочки бумажный платок и приложила его к носу девочки. – Сморкайся.
      – Нет!
      Долорес прижала платок к лицу Марии, и та послушалась. Долорес посмотрела на меня. Вечернее солнце освещало ее лицо, подчеркивая сочные краски, сверкая на копне непослушных темных волос и зажигая глаза. Я протянул ей теплую еду в коробках.
      – Это необязательно было делать. – Ее пальцы едва заметно скользнули по рукаву моего костюма. – Спасибо вам.
      Санджей вернулся и почтительно кивнул мне:
      – Мы готовы, сэр.
      – Там, наверху, есть телефон, – сказал я, прежде чем уйти. – Я бы хотел вам позвонить, ладно?
      – Конечно, – ответила Долорес с едва заметной улыбкой – улыбкой, которая признавала, что моя непринужденность не была естественной. А потом они с Марией исчезли в пыльной дымке, нырнув в сумрак здания Ахмеда, и я ощутил какое-то мелочное, коварное удовлетворение.
      Тем вечером я несколько часов корпел над толстой папкой, понимая, что отвечаю за все, что в ней содержится, за каждый глупый фактик, типа мощности передатчиков на спутниках Корпорации. Люди вроде Президента уже давно не читают бумаг внимательно: они рассчитывают на то, что подчиненные знают ответы на любые мелкие вопросы. А потом я поднялся на крышу моего дома на Парк-слоуп с переносным телефоном в одной руке и номером телефона Долорес в другой. Я набрал номер и подождал. Телефон был занят. Ветер с шорохом гнал цветки кленов по крыше, а вдалеке виднелись голубые и красные огни Эмпайр-Стейт-билдинг. Сидя в выгоревшем розовом шезлонге, я пытался понять, что меня так привлекает в Долорес Салсинес: ведь я с детства и отрочества был приучен знакомиться с девочками, а потом – с женщинами определенного типа. Они носили свитера из шотландской шерсти и отлично учились. Они посещали один из двадцати – тридцати престижных колледжей или университетов страны. Они была хорошими девушками – или если не хорошими, то, по крайней мере, они никогда не были плохими.Может быть, пару раз подростками они совершали мелкие кражи в универсамах, может, спали с малознакомыми парнями или пробовали стимуляторы. Я снова набрал номер – занято. Их предназначением всегда были карьера, семейная жизнь и дети. Можно было легко начертить график жизни этих женщин: они бывали в Европе, на них можно было полагаться, они были в курсе последних событий, у них в шкафу стояло слишком много пар обуви, они принимали витамины, они были способны испытывать много оргазмов, они, как правило, редко смотрели телевизор, они любили читать, они были привлекательными, они разбирались в кофе. Они были белыми. Я любил этих женщин. Моя мать принадлежала к таким – в духе своего поколения, и Лиз определенно была из таких. Долорес Салсинес такой не была.
      На одной из ближних авеню раздался звук сирен, перекликаясь с другими сиренами, которые то звучали близко, то завывали вдали, создавая ощущение нескончаемой спешки во всех уголках ночного города. Мы очень редко используем оборотную сторону своего «я», другие возможности. Я снова нажал кнопку повторного набора. Телефон прозвенел двадцать раз – и только потом я повесил трубку. Долорес не должна была уходить – но она ушла из дома.

Глава четвертая

      Утром в понедельник блестящий черный лимузин Корпорации, похожий на громадное опасное насекомое, скользнул в сумрак и подъехал к моему дому. Он ждал меня с ярко горящими стоп-сигналами. Усевшись в него, я положил портфель на колени и продолжил зубрежку данных из папки: теперь я заучивал частоты спутниковой связи и диаграммы направленности. Машина ехала по Бруклину к аэропорту Ла Гуардия мимо чернокожих мальчишек, торгующих на перекрестках розами, освежителями воздуха и бандажами для утягивания грыжи. Десятилетние ребятишки, целыми днями глотающие выхлопные газы. Я видел такое и в Зона-Роса в Мехико, и у отеля «Гранд-Истерн» в Калькутте. При красном сигнале светофора они возбужденно прижимали лица к затемненному стеклу машины, надеясь увидеть какую-нибудь знаменитость. Шофер опустил стекло на три пальца и сказал им что-то резкое. На их лицах уже лежала печать трудов и лишений. На них была написана их обреченность. Я посмотрел – и отвел взгляд.
      В самолете я жевал таблетки от изжоги и продолжал читать про спутники. Из самолета я позвонил Хелен и обговорил кое-какие вопросы. От Долорес известий не было, так что я набрал ее номер. К телефону подошел один из рабочих Ахмеда и сказал, что Долорес ушла. Я надеялся, что она ищет работу и не ищет неприятностей. Я просмотрел газету. А потом я смотрел в иллюминатор и проверял, помню ли я лицо Лиз. Я помнил.
      Перед посадкой я проверил в туалете свою улыбку, приблизив лицо к зеркалу и состроив гримасу, убеждаясь, что на зубах не осталось кусочков завтрака. Такие вещи важны. Люди выносят о вас суждения. Людям нравится злобствовать. Один раз мы приняли решение не брать на работу помощника вице-президента по информационным системам потому, что он не контролировал слюноотделение. Очень умный тип, с самыми лучшими рекомендациями, с множеством дипломов, галстук подобран со вкусом, масса деловых связей – но слишком много слюны блестело на нижней губе. Это не понравилось слишком многим, в особенности Саманте. Я шире открыл рот перед зеркалом и заглянул себе в глотку. Хроническая повышенная кислотность в пищеводе может привести к появлению «абнормальных» клеток. Мой терапевт сказал мне об этом, настаивая, чтобы я пил меньше кофе и спиртного: они вызывают расслабление сфинктера в конце пищевода и позволяют содержимому желудка подниматься вверх. Он уговаривал меня изменить образ жизни, уменьшить стрессы. «Что значит «аб-нормальные»?» – спросил я у него. Он ответил: «Предраковые. Мы проводим гастроскопию, берем для исследования немного клеток». Он добавил, что мог бы назначить мне метоклопрамид или омепразол, но принимать эти лекарства нежелательно: они вызывают серьезные побочные явления. Я встревоженно спросил, что делать, если будет ухудшение. Он ответил, что у меня может развиться так называемый синдром Баррета, когда слизистая пищевода становится такой же, как слизистая желудка. Обычно в этом случае прибегают к хирургической операции, называемой пликацией по Ниссену. Специалист делает разрез на желудке, а потом пришивает часть желудка к основанию пищевода, чтобы сделать его туже. «Это звучит неприятно», – сказал я. Он согласился, что это действительно неприятно.
 
      В Национальном аэропорту меня встретила машина. Шофер открыл мне дверь, и я уселся, рассчитывая встретить Президента где-нибудь в округе Колумбия, но он оказался в салоне и повернул ко мне загорелое лицо.
      – Доброе утро, – проговорил он. Я никогда не видел его яркие голубые глаза и кожу в старческих пятнах на таком близком расстоянии. – Мы встречались?
      – Мимолетно, – ответил я.
      Машина тронулась.
      – Мистер Моррисон уверил меня, что вы – именно тот, кто мне нужен, – сказал он, закуривая сигарету.
      – Я прочел бумаги.
      – Хорошо. Я не читал. Я буду включаться время от времени. – Он повернул бронзовое колесико на стенке салона, и тесное пространство наполнилось завораживающими звуками грегорианского хорала. – Ну вот.
      Его взгляд устремился в окно. Он закончил разговор. Мраморные памятники вздымались в синее небо. Мы пересекли Потомак и оказались в округе Колумбия. Президент извлек из портфеля какую-то книгу: это оказался роман Троллопа «Как мы теперь живем» – и чопорно пристроил на нос бифокальные очки. Мужской хор печально пел нам на латыни. Президент перевернул страницу. Вот он – человек, обладающий состоянием примерно в девятьсот миллионов долларов. Он уже забыл обо мне.
 
      Мы провели день в разъездах по столице, останавливаясь на зарезервированных площадках под правительственными зданиями или позади них. Каждый раз нас дисциплинированно дожидался служащий и провожал в нужный кабинет. Вопросы были различными, встречи – недолгими. Каждый раз делались попытки заставить правительство принять решение или указ в интересах Корпорации. Я извергал из себя соответствующие отрывки документов, а Президент слушал и рассматривал кусочек пластыря на тыльной стороне руки. Рак кожи. Было множество почтительных кивков. Я не мог понять, доволен ли он моей работой или нет, потому что в машине мы почти не разговаривали друг с другом. Похоже, ему не нужно было, чтобы его развлекали – в отличие от некоторых начальников. Он ответил на несколько звонков. Короткие фразы, после которых он тихо опускал трубку. Он выкуривал по две сигареты в час и игнорировал инструкции и отчеты, предоставленные его сотрудниками, а также свежие газеты. Читая книгу, он поджимал и покусывал губы и время от времени сглатывал, словно получал информацию не глазами, а в виде глотков бульона по невидимой соломинке. Меня наполняло разочарование, Президент казался мне всего лишь хорошо одетым обывателем, а не таинственным титаном, заставлявшим Моррисона скрежетать зубами так, что они стерлись чуть ли не до десен. Напротив меня сидел ушедший на покой почтальон, вежливый краснощекий старикан в вязаном кардигане из публичной библиотеки, чей-то дедушка, увлекающийся рыбной ловлей на блесну. Меня явно подставили! Я пришел к убеждению, что Билз уговорил Моррисона выдернуть меня из команды переговорщиков.
      Люди делают такое, они интригуют, они годами ждут удобного момента. Билз сообразил, что, если я не буду участвовать в переговорах с «Фолкман-Сакурой», у него появится возможность наладить с немцами отношения, которые позже окажутся полезными. Конечно, он знал, что я немного говорю по-немецки. Я бы смог умасливать служащих «Ф.-С.» на их родном языке. Это его тревожило. И вот почему. В 1974 году моя мать вычитала в «Уолл-стрит джорнал», что испанский, японский, китайский и немецкий – это языки будущего. Но, по мнению моей матери, испанский был языком уборщиц, а японский и китайский были просто невозможными – «лапшовыми» языками. Оставался немецкий. Ее первенец будет учить немецкий. У него оказался плохой слух, но хорошая память, так что он действительно выучил этот неуклюжий язык. Немецкий обладал немузыкальным зверством, который я со временем научился ценить. В колледже я даже продрался сквозь «Волшебную гору» Томаса Манна в оригинале. И теперь Билз наказывал меня за это.
      Новые встречи. В конце дня мы переговорили с председателем сенатского Комитета по международным отношениям и моим двойником, начальником его администрации. Помощник провел нас по натертому паркету коридоров в один из дальних кабинетов офисного сенатского здания.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28