Жизнеописание Чжу Юаньчжана

Второй сын, Чунлю, и младший сын Юаньчжан (первое имя - Чунба, второе имя - Синцзун), у которых на глазах один за другими умирали взрослые члены семьи, не имели средств, чтобы позвать врача или купить лекарство; они беспомощно рыдали, глядя друг на друга. Самой большой бедой была та, что при нескольких покойниках в доме не было ни одной монеты и не на что было купить досок для гроба. Нельзя было оставлять мертвых лежать, во что бы то ни стало надо было найти землю для могилы и похоронить. Но своей земли у них не было ни пяди. Они думали, думали и решили пойти к землевладельцу Лю Дэ, у которого не один год арендовали землю, никогда не задалживали по арендной плате, ни в чем не провинились. Однако он отказал да еще обругал. В безвыходном положении застали их соседи, которые предложили им место для могилы на своей земле. Но погребальных одежд и гробов достать было негде и не у кого; пришлось надеть на усопших старое - рваные платья и рубашки - и отнести на поле семьи Лю для захоронения. Братья с плачем несли покойников; из последних сил они поднимались по косогору, когда налетела гроза, сверкнула молния и от громового раската, казалось, раскололись небеса; братья укрылись под деревом. Быстро пронеслась гроза и очистилось небо. Но, взглянув вниз, на горный склон, братья застыли пораженные: мягкая почва на склоне сдвинулась от потоков воды и толстым блином земли на-{20}крыла тела усопших. В народе такое зовется "небо похоронило".
      Чжу Юаньчжану довелось еще некоторое время питаться травой и древесной корой; соседки бабушка Ван с дочерью жалели сироту и часто зазывали его поесть, и он кое-как прожил короткое время. Он ничего не мог придумать, не знал, как быть, и слонялся по деревне в поисках случайной работы, но богатеи давно бежали, спасаясь от мора, а бедняки и маломощные крестьяне голодали сами - кого они могли бы нанять? Сколько ни бегай, выхода не было. Однажды, возвращаясь из соседней деревни, куда он ходил в поисках работы, он прошел мимо могилы родителей. Домой идти не хотелось, и он долго сидел у могилы на корточках, задумавшись о том, как дальше жить и как бы прокормиться.
      Он был высоким и крупным юношей, на очень темном резко скуластом лице - крупный нос, большие глаза, густые брови; уши тоже были большие, а подбородок сильно выдавался вперед. Он был некрасив, но выглядел солидным и сосредоточенным, и кто бы ни видел его, не мог забыть этого странного малого.
      Чжу Юаньчжан родился в 18-й день 9-й луны 1-го года Тяньли (21 октября 1328 г.), то есть в конце года, поэтому, когда ему по календарю считалось семнадцать лет, на деле не было полных шестнадцати. Отец его, скромный и честный крестьянин, всю жизнь был арендатором, всю жизнь терпел произвол землевладельцев, а когда от старости поседел, у него по-прежнему не было ни клочка собственной земли. Всю жизнь он скитался с места на место. Возможно, вам покажется, что Чжу Пятьдесят четвертый был непоседлив по натуре и любил переезжать с места на место, но это не так. 99 из 100 богачей-землевладельцев были недобрыми людьми; бедняки вносили залоговые деньги за аренду и подолгу умоляли о милости, прежде чем им сдавали несколько му земли; целый год надо было вставать до света, работать при луне, проливать пот, трудиться без отдыха, чтобы получить хоть какой-нибудь урожай, но из него 6/10 шло помещику.
      Арендатор вносил удобрения и поливал поля, обращал целину в плодородную пашню, но, когда можно было ожидать повышения урожая, землевладелец увеличивал плату за пользование землей, а если арендатор не соглашался, то сгонял его с земли, и ему приходилось перебирать-{21}ся в другие места к новому богатею. Если же арендатор соглашался терпеть, то его все равно сгоняли через несколько лет. Поэтому Чжу Пятьдесят четвертый, хотя и имел сыновей и дочерей, но на одном месте более десяти лет не удерживался. Он никогда не жалел себя, скудно питался и бедно жил, был смирен и послушен, но всю жизнь землевладельцы издевались над ним и унижали его; к смертному часу у него не нашлось клочка земли для погребения.
      Юаньчжан раздумывал: раньше, когда людей в семье было много и сил хватало, не жалея своих рук, все же можно было прокормиться и не умереть с голоду. Но как быть теперь? Работать в поле могли теперь только два брата, земля засохла и стала тверже камня, пересохли ручьи и речушки - какой толк от работы в поле?
      Ели два раза в день, но зерна почти не осталось. А в полях нельзя было собрать даже на взнос арендной платы. Чем же кормиться? Жена старшего брата смогла найти выход: ушла в семью своих родителей. Второй брат сильно сдал, ослаб, стал малоподвижен. Ел он много и хоть мог справляться с грубой, тяжелой работой, но вся беда была в том, что в этом году даже сильному человеку некуда было наняться.
      В детстве Юаньчжан несколько месяцев ходил в частную школу, но ни одного дня не учился по-настоящему, потому что был жаден до игр, да и работа в поле не отпускала в страду. Полагаясь на хорошую память, он выучил несколько сот иероглифов, но тонкостей письма тушью постичь не смог: ни купчей, ни письма не умел написать.
      Да, как ни раскидывай, но к своей родне - далекой ли, близкой ли, кровной ли, сводной ли - подаваться было незачем. Куда же идти?
      И хотя земля велика, но ему на ней некуда было податься. Он грустил все больше, прибегал домой мрачный и ложился спать, укрывшись с головой.
      Дни проходили незаметно, как духи, а выхода все не было. Его закадычные друзья, старшие по возрасту, Чжоу Дэсин и Тан Хэ, сильные, энергичные и опытные, чтобы прокормиться, тоже ушли на сторону, и посоветоваться ему было не с кем. Полгода он слонялся без дела, но так и не придумал, как ему прожить. Жена старшего брата посоветовала ему пойти послушником в буддийский монастырь. {22}
      В один из дней 9-й луны (1344 г.) в монастыре Хуанцзюэ стало одним послушником больше. Чжу Юаньчжан обрил голову, так что она стала гола, как тыква-горлянка, обрядился в поношенную одежду монаха и со сложенными ладонями на груди стал приветствовать встречных поклоном - словом, сделался заправским буддийским монахом. Стал выполнять обычные уроки: подметать, жечь благовония, бить в колокол и в барабан, варить пищу и стирать. Живущих в монастыре он звал отцами-учителями, братьями-учителями или наставниками, а мирян - дарителями. С утра до вечера он слышал трели колокольчиков, бой барабанов, стук палочек о деревянные рыбы, бормотание читающих буддийские сутры. Он думал о своей судьбе, об одиноком и голодающем втором брате, вспоминал еще недавно шумную многочисленную семью, деревенских друзей, которые, чтобы выжить, разбрелись на все четыре стороны, и душу его томила щемящая тоска.
      2. Странствующий монах
      Буддийский монастырь Хуанцзюэ находился на склоне горы Цзюэшань к юго-западу от Гучжуанцунь. Это был сравнительно большой монастырь; сразу у входа по обеим сторонам стояли статуи четырех громадных стражей свирепого обличья, а в центре между ними восседал весь расплывшийся в улыбке толстопузый будда Майтрейя. Позади него стояла статуя небесного хранителя буддийского учения с губительной для демонов дубиной. Во втором дворе большой храм великого Будды, где восседал будда Такагака, а по бокам его 18 архатов. В третьем дворе был расположен зал созерцаний, слева от него жилые помещения, а справа - дом настоятеля. Много лет не подновлялся монастырь, уже облупился лак с тронов будд и бодисатв, позолоченные статуи потемнели под толстым слоем пыли, черепичные кровли поросли иссохшей желтой сорной травой, брусчатка во дворах выщербилась, на все легла печать запустения. Два десятка монахов обычно кормились рисом, который взимали с арендаторов монастырского поля, к этому добавлялась плата за чтение молитв над покойниками из ближайшей округи и за исполнение обрядов. В те времена покинуть семью и стать монахом тоже означало выбрать себе профессию. Людей, {23} веривших, что, став монахом, сделаешься святым, было немного; были грешники, замаливавшие грехи ради будущего перевоплощения; были убийцы или поджигатели, которые в страхе перед законом брили голову и надевали рясу, лишь бы уйти от кары; но больше всего было бедняцких детей, которых не могли прокормить родители. Монах со всего света кормится: верующие приносят подношения, которых одному не съесть, так что находятся средства держать закладные лавки, ссужать в долг с помесячной выплатой. Монастырским старцам были нужны служки, чтобы убирать и подметать храм; разной работы хватало, и еще один смышленый послушник был даровой рабочей силой. Чжу Юаньчжан был молод, крепок, в расцвете сил, потому его беспрепятственно приняли в монастырь послушником.
      Юаньчжан с детства любил игры и озорные проделки, любил делать все по-своему, любил, чтобы его слушались. В монастыре все стало иначе. Не говоря уже о множестве старших учителей, у Юаньчжана были еще "учителя" помоложе, а у старца, которому он прислуживал, - семья, и все были старшими над ним. Он должен был вести себя тихо, разговаривать почтительно, целыми днями с улыбкой им прислуживать. Юаньчжан был слугой у всей семьи старца да еще бегал по поручениям всех монахов. Работы было много; копились обиды, гнев кипел, но приходилось сдерживаться, чтобы кормиться, потому что, если прогонят, деваться некуда.
      На людях ему нельзя было сорвать зло, и он срывал его на глиняных статуях бодисатв. Однажды, подметая храм со статуями будд, он устал и, когда дошел до зала духов - хранителей монастыря 1, от усталости споткнулся о пьедестал статуи духа-хранителя, упал и ушибся. В гневе он метлой исколотил статую божества.
      Монастырь жил на арендную плату от своих земель, но в том году бедствие было велико и собрать рис не удавалось; старшие монахи целыми днями обходили дворы арендаторов, требовали, грозили, запугивали, но ни отсидка в ямэне, ни угроза быть битым не помогали. Оставшегося зерна могло хватить лишь на несколько дней, а ртов было много, и расходовалось зерна немало, поэтому мона-{24}хини предложили, чтобы неженатые монахи ушли первыми, а за ними пойдут искать пищу в странствии и остальные. Чжу Юаньчжан пробыл послушником только пятьдесят дней, и его выгнали за ворота. Делать было нечего, и, хоть он не умел читать сутры и исполнять обряды, все же предпочел изображать из себя монаха: надел плетеную шляпу, взял деревянную рыбу-колотушку, глиняную чашку-патру для подаяния, закинул за плечи узелок. Он простился с учителем и настоятелем и покинул родные места, стараясь не показать обиды.
      Уходя на поиски пропитания, он получил совет идти на юг или на запад, где было полегче, а ему самому было все равно, куда идти, лишь бы выжить. Он брел, выбирая места поурожайнее, через города и деревни, стуча в деревянную рыбу у ворот богачей. Смиренно, но настойчиво он выпрашивал подаяния, ночевал в горах под открытым небом, испытал и ветер, и утренний иней, обошел известные города к западу от Хуайхэ. Он увидел мир, многое понял, многому научился и окреп физически.
      Такую жизнь - взбудораженный, вечно скитающийся, с клокочущей и кипящей душой - он вел три года. В 8-й год Чжичжэн (1348 г.) он услышал, что на родине неспокойно, и им завладело чувство тоски по родным местам. Он пришел в монастырь Хуанцзюэ таким, как вышел: в плетеной бамбуковой шляпе, с деревянной рыбой и глиняной чашкой-патрой.
      В те годы, когда Чжу Юаньчжан странствовал, в Хуайси вел тайную проповедь Пэн Инъюй, впоследствии основатель западной группировки "красных войск"; он учил, что будда Майтрейя явился в мир и организовывал повстанческие силы. Пэн Инъюй тоже был бродячим монахом, и если Чжу Юаньчжан и не видел его самого, то с его учениками должен был встретиться непременно. Позднее в Хуайси возникла база "красных войск", но начало было положено еще Пэн Инъюем.
      Вероучение Пэн Инъюя было синкретическим. Верующие должны были воскурять благовония и петь гимны, молиться будде Майтрейе и князьям Света (Мин-ван). Читались такие молитвы, как "Явление Майтрейи в миру", "Три времени двух учений", "Явление в миру старшего и младшего князей Света". Пэн Инъюй был уроженцем Юаньчжоу (ныне Ичунь, пров. Цзянси), проповедовал в Хуайси; его учение можно отнести к южной ветви секты {25} Белого лотоса. Другим было учение северной ветви, которую возглавляла семья Хань из Луаньчэна в округе Чжаочжоу (ныне пров. Хэбэй). Семья Хань уже несколько поколений давала патриархов секты Белого лотоса, но они были раскрыты, и местные чиновники сослали их в уезд Юннянь области Гуанпин (ныне пров. Хэбэй). После того как главой секты стал Шаньтун, он разослал людей, чтобы те предсказывали большую смуту в Поднебесной, говорили о явлении в мир Майтрейи и князя Света; он собирал силы и готовил восстание. Обе секты после начала восстания объединились, поскольку у них была одна цель борьба против династии Юань - и одна вера - вера в Майтрейю и князя Света. Восставшие верующие, чтобы отличаться от армии юаньской династии, обматывали голову красной повязкой, и современники звали их "красными войсками", или "красными платками", или "войском красных платков", или "благовонным войском"; они поклонялись Майтрейе и потому назывались еще сектой Майтрейи, они проповедовали приход князя Света и назывались также сектой Минцзяо.
      Секта Минцзяо возникла в эпоху Тан на основе манихейства, которое вело свое происхождение от перса Мани (216-277 гг.). Главными принципами вероучения были дуализм и ступенчатость развития мира; ее последователи верили, что в мире действуют два разных начала: светлое - добро, разум - и темное - зло, страсть. Борьба двух начал проходит три ступени. На начальной ступени еще нет ни неба, ни земли, но уже существует антагонизм света и тьмы, разума и глупости. На средней ступени вторгается, растет темное начало, оно подавляет и изгоняет светлое начало и водворяет "великое зло", но тут является миру князь Света (Мин-ван), борется со злом и изгоняет темное начало. На последней ступени свет и тьма сливаются воедино. На этой ступени Свет обращается в Великий Свет (Да Мин), а тьма - в скопление тьмы (Цзи-ань). Начальная ступень борьбы света и тьмы - это прошлое, средняя ступень - настоящее, возвращение света и тьмы в исходное состояние будущее. Духи в секте Минцзяо именовались святыми и князьями Света мин-ванами. Манихейство проникло в Китай при танской императрице Ухоу (694 г.), тогда же его приняли правительство и весь народ уйгуров. Учение Минцзяо запрещало воздвигать статуи, не чтило духов, запрещало есть скоромное и {26} умерщвлять живые существа; верующие носили белые одежды и белые шапочки, принимали пищу только после наступления темноты. Уйгуры в те времена были союзниками танского двора, имели заслуги, а потому их религия тоже пользовалась покровительством при Танах. В середине IX в. уйгуры восстали и были разбиты танской армией. В 5-м году Хойчан (845 г.) императора Уцзуна были запрещены буддизм и манихейство, храмы были закрыты. С тех пор манихейство стало тайным вероучением, подпольно распространялось в народе, впитало в себя многое из буддизма, даосизма и различных народных верований, превратилось в секту Минцзяо.
      Поскольку манихейство учило, что в настоящее время царствуют силы тьмы, но князь Света (Мин-ван) непременно явится миру и тогда свет восторжествует над тьмой, то для крестьян, которые долгое время подвергались жестокой эксплуатации помещиков, были необразованными, такое учение несло воодушевление и веру; догматы манихейства укоренялись в народе, оно становилось религией угнетенных и эксплуатируемых, завоевывало все новых верующих.
      Секта Минцзяо постепенно смешалась с распространенными в народе двумя другими сектами: Майтрейи и Белого лотоса, которые произошли от буддийской школы Чистой земли; одна из них называлась Чистой землей Майтрейи, а другая - Чистой землей Митры. Майтрейя по преданию был милостивым к народу, хорошим раджой. При жизни будды Шакьямуни Майтрейя слушал его проповеди, был лучшим учеником. Когда со времен преставления будды Шакьямуни пройдет 5670 млн. лет, Майтрейя сойдет в мир людей и станет Буддой. Все сутры буддизма признают, что в далеком будущем Майтрейя сменит будду Шакьямуни. После преставления Будды мир изменился к худшему: умножились пороки, испортился климат, поля плохо родят, у людей появились дурные стремления, люди страдают и более не могут терпеть эти страдания. К счастью, перед преставлением Шакьямуни изрек, что в будущем сойдет в мир будда Майтрейя. Тогда мир сразу переменится: земля станет просторной и чистой, покроется золотым песком, исчезнут колючки и шипы, зазеленеют горы, повсюду появятся озера с чистой водой, тенистые зеленые леса, прекрасные цветы, благоухающие травы и различные прекрасные произведения природы, кото-{27}рым нет названий; изменятся и сердца людей: все будут наперебой творить добро, чем больше будут делать добра, тем дольше будет их жизнь, они будут жить мирно и счастливо. Население будет быстро расти, города богатеть. Рис и пшеница, однажды посеянные, будут давать семь урожаев, поля не надо будет ни пахать, ни полоть. После появления этого прекрасного мифа миллионы крестьян стали ждать дня прихода Майтрейи, проходили десятки и сотни лет, но по-прежнему верили и ждали. Как только разносился слух, что где-то явился Майтрейя, крестьяне устремлялись туда и принимали участие в восстании. Семьсот лет истории - от династий Суй и Тан до династий Сун и Юань - заполнены крестьянскими восстаниями секты Майтрейи. Члены секты тоже верили, что в мире свет борется с тьмой, а добро со злом, что было, в общем, сходно с возникшим позднее вероучением секты Минцзяо, и в конечном итоге обе секты слились воедино.
      Общество Белого лотоса поклонялось будде Амитабхе, призывало людей читать сутры и совершенствоваться, творить добро и обещало тогда после смерти счастливую жизнь в Раю западной чистой земли у Пруда Белого лотоса. Это общество возникло в начале V в., к первой половине XII в. впитало догмы буддийской школы Тяньтай - ее догматы запрещали маринованный лук-порей, умерщвление живого, спиртные напитки; со временем это общество превратилось в секту Белого лотоса. Поскольку ее обряды и запреты были близки обрядам и запретам сект Минцзяо и Майтрейи, то к началу XIV в. эти три тайных секты, естественно, слились.
      Последователи этих сект были недовольны действительностью, хотели изменить ее и верили, что скоро неизбежно возникнет лучший или самый лучший мир. Вестником наступления этого фантастического мира должно было стать явление князя Света или Майтрейи. Поэтому разговоры о явлении князя Света или Майтрейи стали популярнейшим и простейшим призывом, поднимающим крестьян на вооруженные выступления. Крестьяне, впавшие в крайнюю нищету, привлеченные этим призывом, вооружались мотыгами и бамбуковыми дубинками и отважно поднимались против тирании и гнета. Восстания каждый раз подавлялись правительственной армией, хорошо организованной и мощной, но поражение восстания не приводило к покорности. Крестьяне поднимались снова, веря, что настанет {28} день, когда люди воспрянут и в мир явится Мин-ван или Майтрейя!
      В 4-м году Чжиюань юаньского Шуньди (1338 г.) последователь секты Майтрейи Чжоу Цзыван поднял восстание в Юаньчжоу (ныне уезд Ичунь, пров. Цзянси). Чжоу Цзыван был учеником монаха Пэн Инъюя из Цыхуасы в Юаньчжоу (его звали также Пэн И, а враги прозвали колдуном Пэном). Однако необученная крестьянская армия вскоре была разбита местными войсками, Чжоу Цзыван был убит, а Пэн Инъюй скрылся. Простой народ считал его живым божеством, а потому все помогали ему скрыться. Управа повела розыск со строгостью, в деревнях ему оставаться было нельзя и пришлось уйти в Хуайси, куда тоже донеслась слава вероучителя Пэна, где простой народ прятал его от властей. Там он тайно продолжал проповедовать, организовывал новые силы и готовился повторить выступление.
      Чжу Юаньчжан за эти годы бывал в Сичжоу, Чэньчжоу, Синьяне - местах, где восстания секты Майтрейи терпели поражения, а также в Хуайси, где тайно проповедовал Пэн Инъюй.
      3. Восстание "красных войск"
      В 5-ю луну 11-го года Чжичжэн императора Шуньди (1351 г.) в бассейнах Хуайхэ и Янцзы поднялись беднейшие крестьяне, жестоко притесняемые монгольскими и китайскими феодалами; они были в коротких куртках и травяных сандалиях, головы повязывали платками. Крестьяне шли под красными стягами, с мотыгами и бамбуковыми кольями на плечах, с длинными копьями и топорами в руках. Они убивали чиновников, занимали города, раздавали зерно из хранилищ, освобождали заключенных из тюрем, сами жаловали своим соратникам титулы и звания. Это было знаменитое в истории восстание "красных войск", прозвучавшее похоронным звоном для монгольской династии Юань. Отряды "красных войск" появились повсеместно, и не прошло нескольких месяцев, как красные знамена развевались на территории от бассейна Хуайхэ на востоке до бассейна Ханьшуй на западе, и территория империи Юань оказалась рассеченной надвое.
      Крах правительства Юань был вызван тем, что кресть-{29}янство, не вынесшее жестокой эксплуатации и беспощадного гнета монгольских и китайских бюрократов и помещиков, было вынуждено взяться за оружие и повести длительную и ожесточенную войну против них. Монгольская аристократия подвергала китайцев грубому и жестокому национальному гнету, грабила и истребляла их, а потому широкие массы народа смело поднялись на освободительную войну, которая была вызвана также загниванием правящей верхушки монголов, обострением противоречий внутри ее, расколами, распрями и междоусобицами. Эта верхушка рыла себе могилу. Восстание "красных войск" началось как война угнетенных против господствующих классов, но на заключительном этапе из-за участия в ней представителей помещиков она превратилась в освободительную войну китайского народа против политического господства монголов в стране.
      Монголы, уничтожив империю Цзинь, превратили обширные пространства в пастбища - были пастбища в тысячу цинов и даже в сто с лишним тысяч цинов. После завоевания империи Сун они конфисковали "чиновничьи поля" и часть земель аристократии. Монгольские князья, императрицы и наложницы, принцессы и вельможи, полководцы, а также капитулировавшие перед завоевателями китайские чиновники и полководцы, буддийские и даосские монастыри завладели огромными земельными угодьями, а крестьян обратили в арендаторов. При Шуньди принцесса Нулун-Ильджэс владела 5 тыс. цинов земли. Вельможе Баяну было пожаловано в Хэнани 5 тыс. цинов. Он же в уезде Баоди округа Цзичжоу отрезал землю у управления рисовых полей. Перешедшие на сторону завоевателей цзиньские и сунские чиновники не только сохранили прежние владения, но и воспользовались случаем округлить их; некоторые получали в год 200-300 тыс. даней зерна в качестве ренты, имели 2-3 тыс. дворов арендаторов. Поскольку династия Юань покровительствовала религиям, буддийские и даосские монастыри нередко владели сотнями тысяч цинов земли. Например, буддийский монастырь Дачэн тяньху шэнсы за два пожалования получил 325 тыс. цинов. Буддийский монастырь Дахугожэньвансы имел более 100 тыс. цинов орошаемой земли, 37 059 дворов арендаторов. Монах Шэнь Минжэнь из секты Байюнь захватил 20 тыс. цинов крестьянской земли. Южнее Янцзы, в Цзяннани, число монастырских {30} арендаторов превосходило 550 тыс. дворов. Хотя все эти земли не были захвачены одновременно и в течение всего периода правления юаньской династии не всегда принадлежали одним и тем же владельцам, однако приведенные данные свидетельствуют о ненасытной жадности монгольских и китайских помещиков во времена династии Юань к захвату земель, о высокой степени концентрации земель, резком росте числа арендаторов по сравнению с любым предшествующим историческим периодом, что неизбежно вызывало нарастающее обострение классовой борьбы крестьян против помещиков.
      Монгольские князья, императрицы, императорские наложницы и вельможи получали также уделы на кормление от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч дворов, от одного до десяти с лишним уездов, от одной до трех областей. Максимум был у императрицы Борта-хатун в Чжэньдине: 80 тыс. дворов. Император Чэнцзун отдал в удел наследнику престола три округа: Аньси, Пинцзян, Цзичжоу. Чиновники в округах, отданных в удел, назначались по рекомендации держателя удела; крестьяне должны были сдавать владетелю шелковую пряжу от каждых пяти дворов и платить определенные денежные суммы, кроме того, платить подати и налоги в казну.
      Огромные земельные угодья сконцентрировались в руках горстки монгольских и китайских аристократов и бюрократов, а крестьянство, средние и мелкие помещики теряли землю, превращались в арендаторов или бежали из родных мест. Арендаторы Цзяннани вносили землевладельцам от 50 до 60% урожая; им не хватало на пропитание от урожая до урожая; при засухе и наводнениях они бедствовали и занимали у помещиков зерно, чтобы после сбора урожая возвратить с процентами. Собранное осенью зерно уходило к помещику в виде арендной платы и в счет погашения ссуды и процентов, а если его не хватало для расплаты, приходилось закладывать членов семьи и отдавать в погашение долга домашнюю утварь, даже мотыги и серпы уносились из дома, так что оставалось одно: бежать. Чем больше крестьян-арендаторов было в бегах, тем больше земель пустовало и сокращалось производство продовольственных культур. Другие арендаторы, внося высокую арендную плату, не могли покупать инвентарь и удобрения; как только урожайность снижалась, поме-{31}щик тут же отбирал у них землю, они теряли средства к существованию. А если в семье хватало рабочей силы и земля благодаря хорошему уходу становилась более плодородной, повышалась урожайность, то помещик повышал арендную плату и арендатор не мог обрабатывать ее на таких же условиях. В некоторых местностях арендаторы продавали помещикам сыновей в услужение, а дочерей в наложницы, составляя купчие, как при торговле скотом. Арендаторы продавались и покупались вместе с землей. На севере крестьянам жилось не легче, чем на юге: посевы постоянно вытаптывались монгольской конницей, часть пахотных земель была обращена в пастбища, в окрестностях столицы Даду (ныне Пекин) в целях использования полей осенью под пастбища крестьянам запрещалась осенняя вспашка. В случае войны у крестьян отбирали лошадей и тягловых быков в казну, иногда платили за них немного, а иногда ничего не платили. Из мест к северу от Хуайхэ, из Хэбэя и Хэнани крестьяне толпами бежали на юг. В одном 20-м году Чжиюань императора Шицзу (1283 г.) бежали крестьяне 150 тыс. дворов. В 23-м году (1286 г.), поскольку в Цзяннани, южнее Янцзы, кормилось много северокитайцев, туда были посланы специальные уполномоченные, чтобы заставить их всех вернуться обратно. Особые чиновники были посланы для надзора за переправами через Хуанхэ и Янцзы, чтобы воспрепятствовать бегству северокитайцев, не имеющих пропусков на юг. Кроме того, были изданы приказы об аресте и возвращении под конвоем беглых крестьян в родные места, причем запрещалось собирать их толпами свыше тысячи человек, нарушителей запрещений наказывали ста ударами большой палки. В 1-м году Юаньтун императора Шуньди (1332 г.) в столичном округе было сильное наводнение, более 400 тыс. человек голодало. На 2-й год большой голод был в провинции Цзянси и Чжэцзяне - голодали крестьяне более 590 тыс. дворов. Чем тяжелее становился помещичий гнет, тем труднее было жить крестьянам. Чем быстрее помещики увеличивали свои земельные владения, тем чаще крестьяне применяли свой метод сопротивления - бегство.
      Чтобы смягчить недовольство крестьян, юаньское правительство прибегало к снижению налогов и податей, пыталось в районах бедствий оказать помощь голодающим, учреждало "зернохранилища регулярного выравнивания {32} цен на хлеб", посылало на места чиновников для надзора за развитием сельского хозяйства и т. п., но освобождение от налогов сказывалось только на помещиках и крестьянах-хозяевах, арендаторы же продолжали вносить прежнюю арендную плату. В 4-м году Чжиюань (1344 г.) на севере Хэнани был большой голод, а на следующий год - эпидемия, погибло пять человек из каждых десяти, и двор, заговорив о помощи бедствующим и начав продавать чиновничьи должности, собрал какое-то количество бумажных денег и зерна. Но потом при дворе якобы прослышали, что какой-то урожай все-таки был собран, и помогать бедствующим не стали, а собранные средства присвоили. "Зернохранилища регулярного выравнивания цен" были пусты. Если же там и был рис, то он попадал в руки чиновников и помещиков, а не крестьян.
      Помимо классового гнета монгольских и китайских помещиков, существовал еще национальный гнет в отношении китайцев со стороны выходцев из Средней Азии. Монгольская знать, чтобы укрепить свое военное господство, навечно удержать в угнетении и порабощении бедняков, в основном китайцев, разделила общество на четыре сословия: первыми (благородными) были монголы, за ними шли среднеазиаты (сэму), северокитайцы были третьими, а южнокитайцы четвертыми, низшими. Монгольская военная знать еще до завоевания империи Цзинь покорила Хорезм и другие государства Средней Азии. Уроженцы тех стран стали именоваться сэму и использовались для угнетения северокитайцев, покоренных позже. Северокитайцами именовались подданные бывшей цзиньской империи, включая китайцев, корейцев, киданей и другие народы, южанами же называли покоренных позже всех подданных сунской империи, большинство которых составляли китайцы. Чтобы расколоть китайцев, правящая монгольская верхушка предоставила некоторые политические преимущества северокитайским помещикам в отличие от южнокитайских. Права и обязанности четырех сословий были неравными, а особенно свирепыми были запреты и ограничения для южан-простолюдинов. Одновременно в монгольских племенах бедняки пастухи подобно беднякам крестьянам из северных и южных китайцев подвергались жестокой эксплуатации. Их заставляли нести службу в войске и самим обеспечивать себя конями и оружием. {33}
      Надо отметить, что национальный гнет проявлялся лишь в отношении простого народа, лишенного политических прав. По существу, монгольские и среднеазиатские феодалы и китайские помещики совместно эксплуатировали, грабили и порабощали бедняков всех национальностей, и потому в конечном счете этот гнет по своему характеру был гнетом классовым.
      Монгольские властители во время завоевания империй Цзинь и Сун не только захватывали территории, но и порабощали население, порабощенных они называли цюйкоу. Последние мало чем отличались от рабов; их потомки оставались в этом приниженном положении из поколения в поколение. Монгольские и китайские чиновники также обращали многих в рабов. В Шанду (ныне уезд Долонь в автономном районе Внутренняя Монголия) и в Даду были конные, бычьи, овечьи рынки и рынок рабов, где людьми торговали наравне со скотом.