«Оптика» оказалась закрытой на учет. Опечаленный Мартышкин двинулся домой и повстречал по дороге сердечного дружка Чистоплюева.
— Ерунда! — хмыкнул Чистоплюев, ознакомившись с проблемами Мартышкина. — Мы это уладим! У нас в лаборатории этих очков море! Завтра же притащу.
И не соврал, принес!
Наутро, усевшись за свой рабочий стол, Мартышкин сладострастно извлек приобретенные очки и взял верхний листок из стопки скопившихся за день бумаг. Это было письмо от смежников с мольбой о помощи. Наискось чернело резюме Ивана Егоровича: «Мартышкин, пошли их к чертовой бабушке». Не тратя времени на писанину, Мартышкин снял телефонную трубку и исполнил руководящее пожелание. Следующим оказалось заявление от Шубниковой Л.У. с просьбой отпустить ее в магазин за голландскими сапогами. Мартышкин даже обмяк от такой наглости. Вызвал Шубникову.
— Вы что, очумели? За какими такими сапогами, в рабочее время?
— Голландски… Что Вы, Пал Палыч! Я… Мне к больной тете надо… — И тут в кабинет ворвался взбешенный Иван Егорович.
— Ты что, Мартышкин, себе позволяешь? Я тебе написал «подготовь ответ»! А ты хулиганишь! Оскорбил Семен Семеныча!
Перепугавшийся Мартышкин снял очки и стал судорожно протирать стеклышки. А взгляд ненароком на документ упал, действительно, разобрал «подготовить ответ»…
— Иван Егорович, у меня зрение…
— Вот я за близорукость тебе и вкачу! — мстительно сказал Иван Егорович и вышел.
Оставшись один, Мартышкин продолжал протирать стекла и нащупал на дужке какую-то надпись. Достал из стола лупу, разглядел: «Междустрочник». Скрипнула дверь. «Привет! — сказал, входя, Чистоплюев. — Ты осторожнее с очечками-то, Палыч! Это, оказывается, научная диковинка… Чтобы между строк читать. Давай сюда, с меня разработчики справляют. А я тебе с простыми стеклами принес. Тоже красивые…»
ЛАМПА АЛЛЫ ДИНОВОЙ
(Интурлегенда)
Второй день витрины бесчисленных магазинов раздражали Аллу Динову: у нее осталось всего три динара. Она уныло брела в хвосте маленького стада туристов, не вслушиваясь в забавное бормотание гида. Пройдя несколько кварталов, группа углубилась в узкие средневековые улочки. Здесь в темных мастерских звонко стучали молотки и молоточки, в окнах лавчонок и прямо у дверей был разложен диковинный товар: медные узкогорлые сосуды, кинжалы, кальяны, старинные монеты… Алла любовалась кольцом с бирюзой, когда кто-то тронул ее за рукав. Горбоносый торговец протягивал ей позеленевшую лампу и бормотал на ломаном русском:
— Купитэ, нэ пожалейте. Толко три динар…
— А на что она мне? — спросила сердито Алла, зажав монетки в потном кулачке.
— Исполнит три лубые твои жэлания! Потрешь только вот здэсь!
Алла прикинула. Чем тратиться на пачку жевательной резинки или открытку, лучше, пожалуй, взять лампу. Отличный сувенир! Небось, десятый век… И она отдала свои динары.
Группу она догнала у киоска. Многие лизали мороженое. И Алле тоже захотелось. Она в отчаянии потерла лампу: «Мороженого!»
— Алла! Бери скорее! Совсем растаяло твое мороженое! — закричал староста.
«Действует!» — запело где-то внутри Аллы. Теперь она сама чуть отстала от группы и зашла в универмаг. Здесь продавали ковры. По 1799 динар за штуку. «Хочу ковер!» — терла Алла лампу. Но ковра ей никто не предлагал, и она побрела на улицу. За углом споткнулась о красивый, расшитый бисером кошелек. В нем лежало ровно 1799 динар. С трудом дотащив ковер до гостиницы, Алла долго увязывала его, стараясь придать ему минимальный объем.
И тут Аллу осенило — нужно пожелать сервиз «Мадонна» в стиле барокко! И Алла снова взялась за лампу. В номер заглянул Чуркин.
— Алла, возьми у меня в долг 367 динар. Этих денег как раз хватило на сервиз!
На этом и закончились Алины удачи. Больше ее пожелания не сбывались, сколько она ни терла лампу. Может, джинн исполнял всего три желания, или что-то испортилось в ее механизме. В конце концов Алла сдала лампу в утиль. Мне она клялась, что ничего не сказала старьевщику.
Но в таком случае, откуда у последнего появились дача и новенькие «Жигули»?
ЛЕКАРСТВО ОТ СТРАХА
Экзамена по физике Галя Федина боялась прямо-таки панически. Именно экзамена. Физику она знала не хуже однокурсниц. Однако под бдительным оком мрачноватого доцента Катаева почему-то цепенела и бледнела, что не могло не казаться подозрительным. А Катаев не терпел шпаргалочников. Стоило ему усомниться в ком-то из экзаменующихся, как наказание следовало незамедлительно — «неуд».
Равиля пыталась подбодрить подругу:
— Ты же все знаешь гораздо лучше меня! Может, тебе лекарство от страха принести?
— А что, имеется и такое?
— Тетрапептид. Дядя рассказывал. Зайцы волков бояться перестают. Куда там твоему Катаеву.
— Выручай, Равиля!
Галина проглотила небольшую зеленоватую таблетку, выждала малость а распахнула высокую резную дверь. Взяв билет, села за крайний стол. Вопросы попались нетрудные. Федина мгновенно исписала листок изложением ответов. Огляделась. Катаев сверлил взглядом что-то мямлившего Иванова, но и остальных явно не упускал из виду. Не сиделось. Федина поерзала, озираясь на соседей.
— Что у вас, Федина? — мгновенно отреагировал Катаев, — что-то забыли?
— Отвечать хочу.
Катаев потянулся за Галиным листочком, она мигом выскочила к доске и стала быстро строчить по ней формулы, энергично перемещаясь и тараторя. Вилась вокруг Катаева, словно муха, возникая то справа, то слева. Устав вертеть головой, Виктор Васильевич прикрыл глаза и сел прямо, чтобы не видеть этого мельтешения. Неосторожно задал какой-то вопрос, тем самым еще больше ускорив вращение. Сдался, вписал поспешно в зачетку «отлично» и, стараясь не глядеть на нее, прошипел:
— Можете бежать туда, куда Вы так торопитесь…
И хотя Фединой торопиться вроде было некуда, ее мгновенно вынесло в коридор. Она протаранила волнующуюся толпу ожидающих своей участи, торопливо бросая направо и налево «отлично!», прострекотала по лестнице… Ее распирало желание куда-то бежать, что-то делать. В вестибюле нерадивая тетя Маша, уборщица, нехотя стирала пыль. Схватив швабру, Галина надраила пол. Трамваем пренебрегла, отправившись домой впервые за два последние года пешком. В парке имени Горького увидела расстроенную соседку, толстушку Люсю Потапову. Сдала за нее нормы ГТО. Прибежала первой. Дома отстранила от стирки бабу Асю. И сама, без напоминаний сбегала в магазин за хлебом. На углу столкнулась с Равилей.
— Галочка, запамятовала совсем, от этого тетрапептина возрастает двигательная активность. Но ты не бойся, это ненадолго…
Но Галя сейчас не боялась ничего, даже домашней работы. Возможно, она приняла слишком большую дозу…
ХАРАКТЕР
Я заболел. Врач признал переутомление. И не мудрено: все говорят, что у меня нет характера. Никогда никому ни в чем не могу отказать.
В аптеке старенький фармацевт прочитал рецепт и сказал: «У вас нет характера? А какой вам необходим? У нас имеется большой выбор. Есть твердый, — аптекарь встряхнул бутылочку с драже. — Есть мягкий, — достал какие-то лепешечки. — Есть и неустойчивый, он сейчас в моде», — и болтнул пузырьком с янтарной жидкостью.
— Я не знаю, — произнес я жалобно. — у меня нет характера…
— Тогда предложу вам вот этот, только что получили! — Он протянул мне банку с розовым желеподобным веществом.
— Вы хотите сделать меня размазней? — обозлился я. — Сами лопайте эту слизь!
Опешив, он только и смог прошептать: «Ну и характерец!». И убрал свои банки-склянки. А я ушел ни с чем. И у меня по-прежнему нет характера.
КОМАНДИРОВКА В ЛАПУТИЮ
Меня командировали в Лапутию. По обмену опытом школьного воспитания. Ракета стремительным броском перенесла меня сквозь космическую пустыню. Всю дорогу я тревожился: как буду обмениваться опытом, не зная лапутянского языка?
Чиновник, взявший мои документы, покосился на соседа и констатировал:
— Мало сходства!
— Естественно, — деликатно пояснил я. — Это же мои документы…
— Все равно мало. Не спорьте. И проходите на прививку.
Лапутянин в белом халате, опорожнивший в меня шприц, снабдил меня увесистым пакетом. Я вернулся к чиновнику. Тот выдал мне документы и ключ и, по-прежнему кося глазом куда-то в угол, сказал: «Ваш номер тринадцатый. Отдыхайте. Четыре дня. За вами зайдут и вы обменяетесь…»
В номере я развернул пакет. Словари, грамматика. Не знаю почему, но я тут же набросился на них: читал правила, как детектив, самозабвенно зубрил слова, обороты, идиомы, коллекционировал исключения из правил. Не спал две ночи и к третьей уже сносно понимал лапутянский говор… Чтобы попрактиковаться, отправиться в город. Он оказался невелик. Магазины, кафе, парикмахерские… Все почти как у нас. Почти… Ибо я не увидел ни одной школы! Огорченный, я вернулся в номер. С кем же мне обмениваться опытом?
А назавтра ко мне явился очень вежливый лапутянин. Зыркая глазом на люстру, он сообщил, что ему выпала приятная миссия… он рад… и так далее. Он очень удивился, узнав о цели моего визита. Школы? Триста лет как закрыта последняя. Как учим детей? Они все изучают самостоятельно. После того, как им привьют любовь к знаниям, к дисциплине, к родителям. А когда подрастут — к детям, к труду, к искусству. Где? В специальных пунктах прививки. Как? А как вам привили любовь к лапутянскому языку?
«Бедные маленькие лапутята! — огорчился я. — Какое у вас короткое детство! Ведь длинным его делают бесконечные часы в ожидании вызова к доске, когда уроки не выучены… Вас лишили радостей спасительного звонка!»
Оставшись один, я с новыми силами взялся за лапутянскую грамматику. Я не мог ничего с собой поделать: неудержимо тянуло к лапутянским неправильным глаголам…
КОСМИЧЕСКАЯ УГРОЗА
Первого июля стояла ясная теплая ночь. Вышедший прогуляться Федя взглянул на небеса и… ужаснулся. Куда-то пропала большая часть звезд. Остаток ночи растревоженный Федя ворочался, переживая увиденное. А утром поспешил к прославленному экстрасенсу Скорпионскому. Тот внимательно выслушал Федю и впал в заторможенное состояние. А пробудившись от транса, сказал дрогнувшим голосом:
— Ох, Суворов! Беда приближается! Возможна космическая война… есть угроза… это водолеи ополчились на андромедов… они же спалили множество звезд. Аннигилировали. Чую, и к нам подбираются…
— Так что же делать, гражданин Скорпионовский? — встревожился Федя, — Может, посоветуете?
Скорпионовский внимательно оглядел Федю и сказал:
— Положение трудное… Но есть у меня один адресок… Кооператив «Надежда». Может соорудить тебе отличное убежище за вполне приемлемое и посильное для рядового интеллигента вознаграждение. Тысяч десять.
Домой Федя возвратился озабоченным. Оглядел своего домашнего робота по прозванию д'Робот и сказал печально:
— Придется нам расстаться, д'Робот.
— Почему, хозяин? — всполошился д'Робот, всерьез опасавшийся попасть на свободный рынок.
— Деньги мне требуются. Десять тыщ. Убежище надо строить. Грядут звездные войны. Уже половина звезд аннигилирована… Д'Робот выглянул в окно, затем посмотрел на хозяина.
— Могу дать вам гораздо более дешевый совет хозяин… Закажите себе новые очки, посильнее.
ОРАНЖЕВАЯ ПИЛЮЛЯ
С утра у Сергея Ивановича Пивушкина не заладилось: сорок минут прождал куда-то сгинувшие автобусы 42 маршрута. Втиснуться в переполненную машину удалось, а вот выбраться — только проехав лишнюю остановку и пожертвовав тремя пуговицами. Наконец, запыхавшийся Сергей Иванович добрался до своего рабочего места.
— А вас уже дважды спрашивал сам Ручкин, — ехидно сообщила Семгина.
Пнвушкин поспешил на зов.
В кабинете Ручкина на бордовых полумягких стульях вдоль стены уже расположилось человек пять. Завидев припозднившегося Пивушкина, Василий Никанорович раздраженно стукнул по столу:
— Где вы шляетесь, Пивушкин? Если вы не желаете работать со мной, то так и напишите в заявлении. Я подпишу…
Сергею Ивановичу, человеку совестливому, присутствие посторонних в такой ситуации было тягостно. Он не на шутку разволновался. И, когда Ручкин пообещал лишить его премии, он внезапно ощутил, что где-то внутри, повыше желудка, тяжкой гирькой обозначилось Нечто, предательски стало неметь левое предплечье, а окружающие предметы — расплываться.
Очнувшись, он не сразу осознал, где находится, растерянно вглядываясь в сосредоточенное лицо всегда хмурого лаборанта Вилкина. Лаборант пытался напоить Сергея Ивановича водой из граненого стакана, пролив изрядное количество жидкости на свежую рубашку Пивушкина.
Недовольный Василий Никанорович вертел в пальцах голубую импортную авторучку. Сказал значительно:
— Хватит, Пивушкин! Если вы больны…
Тут Вилкин, поспешно брякнув стакан на край полированного ручкинского стола и торопливо добыв из кармана казенного черного халата коробочку, торжественно извлек оранжевую пилюльку. Протянул ее Василию Никаноровичу. Тот недоумевающе уставился на него поверх очков:
— Вы что, Вилкин? Пивушкина потчуйте.
— Это — лично вам, Василий Никанорович! Успокаивает. Пожалейте себя!
Василий Никанорович смигнул, взял пилюльку и, повертев, забросил в рот. Запил из стакана. Несколько мгновений сидел выпрямившись, словно прислушиваясь к чему-то таинственному там, внутри. Удовлетворенно сообщил всем:
— Полегчало! Дайте-ка мне еще, про запас!
Вилкин с готовностью протянул всю коробку. Василий Никанорович одобрительно глянул на ее цветастую наружность и спрятал в ящик стола.
— Сколько я вам должен, Вилкин?
— Нисколечко, Василий Никанорович! Пилюльки эти, КонДо называются, бесплатные.
«Откуда они у Вилкина?» — подивился Пивушкин. Знакомый врач говорил, что КонДо, концентрат доброты, — могучее средство от сердечной глухоты, душевной слепоты и всякой сердечно-душевной недостаточности находится в стадии клинических испытаний… И жалобно застонав, Сергей Иванович протянул ладошку:
— И мне, Вилкин, хоть одну таблеточку… Не себе прошу, для Гавриловны, соседки…
САМО СОБОЙ…
Тяжело дыша (все-таки успели вовремя!), мы расселись за свои столы. Я извлек из ящика стола папку с расчетами, раскрыл ее и развернулся к Сереже Петрову:
— Так что нам пишут насчет нового психотронного оборудования? Или мы так и будем всю жизнь одними расчетами заниматься?
Ответить Серега не успел. Открылась дверь и на пороге возник среднего роста человек с потертым рыжим портфелем, в шляпе и аккуратненьком серо-стальном костюмчике.
— Здравствуйте, — вежливо пожелал он нам. — Меня зовут Грибков Николай Николаевич.
При этом его шляпа сама поднялась, приветливо качнулась и вновь водрузилась на прилизанные волосики Грибкова. Мы, ошарашенные, взирали на пришельца.
— Я принят на должность старшего научного сотрудника в вашу лабораторию. И. о. зава, — сообщил Грибков, — как я понимаю, это мое рабочее место.
Он прошел к свободному столу у окна. Шляпа его упорхнула на вешалку и там успокоилась. Стул услужливо повернулся к новому хозяину, приветливо скрипнув. А всякий хлам, который мы свалили на свободный стол, от неуловимого движения руки скукожился и бесформенным комком выпал в корзину для мусора.
— Во дает! — восхитился Серега. — Нет, как вы этого добиваетесь?
— Дистанционной интерракции? Очень просто, Сергей Петрович. Работать надо! — И Грибков, плотно усевшись, извлек из недр портфеля кипу бумаг и углубился в них.
Петров покрутился еще малость и постепенно стих.
Мозговые волны альфа, которыми я занимаюсь, — вещь сугубо умозрительная и порядком мне осточертевшая. Хотелось поговорить о чем-нибудь более реальном, например, о недавнем матче «Уралмаш» — «ЦСКА». Но Николай Николаевич пресекал все наши попытки разнообразить тематику одним косым взглядом, от которого неприятно костенел язык. Изворотливый Сережа попытался вовлечь Грибкова в дискуссию.
— Николай Николаевич! Как вам видятся перспективы разрабатываемого нами парапсивизорадаля обнаружения нефтяных месторождений?
Николай Николаевич, снисходительно улыбаясь, начинал толковать о стратиграфических ловушках и иных вместилищах углеводородов, которые геофизикам углядеть слабо. А мы тем временем обменивались спортивной и иной информацией.
— Но я вижу, что толковал стенам, — закончил Грибков. — Ваши мысли, Петров, носились на стадионе…
— У него удивительная способность к интерперсональным связям! — сокрушался Сергей в курилке. — Небось, потребляет литрами настойку китайского лимонника или иной дряни. Он не дает нам нормально функционировать! Нет, я с ним поговорю откровенно!
Я отговаривал Петрова. Но он не послушался.
— Николай Николаевич! — начал Сергей, едва мы после обеда приступили к исполнению своих обязанностей. — Как это вы приручили эти безмозглые вещи? Поделитесь с нами…
— Пожалуйста. Само собой…
Рассерженный Петров навис над и. о. зава тяжкой глыбой.
— Само собой? Издеваетесь над нами? Может, вы еще и хилер, Грибков? Владеете приемами филиппинской бескровной хирургии? А то у меня кое-где ноет и кое-что чешется при виде вас…
— Владею! — сказал Грибков и тоже встал. Обошел стол и оказался перед остолбеневшим Петровым. Протянул руку — его пальцы вошли в щеку моего приятеля. Вся кисть! Грибков поднатужился, рванул и извлек наружу…
— Неужто язык! — обмер я. Рана мгновенно затянулась.
— Работайте, Петров, — буднично пожелал Николай Николаевич. — Теперь у вас ничего зудеть не будет.
Петров тут же сел на свое место и погрузился в расчеты.
С тех пор прошло уже три дня, а Серега еще ни разу не раскрывал рта. Даже когда Грибкова нет на месте! Все вкалывает!.. Но пищу в обеденное время принимает регулярно. И это меня несколько успокаивает, потому что в последнее время Грибков все чаще поглядывает в мою сторону и в глазах его я читаю вопрос: «Ну-с, а что у вас зудит, молодой человек?»
ЗАМКНУТЫЙ ЦИКЛ
Утверждают, что пять минут смеха заменяют энное количество высококалорийной пищи. А сколько калорий даст игра в шахматы, почему-то никто не считает. Между тем, только в нашем конструкторском бюро в каждый перерыв Чигорев вместо обедов успевал отыграть множество победных партий с Хрумкиным и Кутеповым.
— Ты не родственник знаменитому Чигорину? — поинтересовался как-то Кутепов, — Что-то есть у тебя от его стиля, кроме созвучной фамилии.
— «Что-то есть», — возмутился чемпион. — «От стиля»! Они тогда играть толком не умели, потому что теория детально разработана не была. Даже защиты Уфимцева не ведали. Да я бы их всех, как и вас!
— Ну, это ты загибаешь! — усомнился Кутепов.
— А пусть попытается — предложил Хрумкин, несмотря на постоянные поражения, считавший себя более сильным игроком, чем Чигорев. — Антон Михалыч, дайте ему хроноградиентомер!
— Неужто, Чигорев, пойдешь? — зашумели болельщики. — Надерут тебя предки!
— И пойду! — взвился наш чемпион. — И докажу, кто сильнее! Давайте ваш хронометр!
Ему вручили прибор размерами с компас.
— Что с ним делать?
— Включай и иди. Как значения достигнут десятки, — ищи вокруг максимум. Это градиентная ослабленная зона, а попросту трещина во временном поле. Тут быстро лопаткой рой канавку, может, проскочишь в иной временной пласт…
Чигорев схватил прибор. Ему сунули выкрашенную суриком лопату, позаимствованную с пожарного шита, и он зашагал напрямик, через парк, прихватив карманные шахматы. За ним увязался Хрумкин. Через полчаса он вернулся, доложив, что Чигорев роет яму в огороде вахтера Пантелеича. Между баней и парником.
На другой день Чигорев на работу не вышел. Звонили домой — не появлялся. Сходили в огород к Пантелеичу. Действительно, между парником и баней налицо была оплывшая яма.
— Может, его завалило? — испугался Хрумкин. Шустро расчистили выемку. Но тело не отыскалось.
— Неужто проник к прошлое? — поразился Кутепов. — Но как? Ведь мы пошутили, вручили бутафорию, смонтированную из туристского компаса. Хрумкин! Ты что там накрутил?
— Не помню… — промямлил Хрумкин. — Я не нарочно. Я так, лишь бы мигало и стрелка ползала…
Теперь Хрумкин больше букинистической шахматной литературой интересуется. Я сам на днях наблюдал, как он, шевеля губами, изучал в каком-то ветхом журнальчике фото участников шахматного турнира. Но если он на ней пытался отыскать пропавшего Чигорева, то напрасно, потому что в прошлом веке на месте нашего города было абсолютно непроходимое болото с малюсеньким островком посередке. И я точно знаю, мне бабуся Тоня рассказывала: когда город закладывали, на островке отшельника обнаружили в землянке. Сначала он все в столицу отбыть норовил. А потом застрял — пытался подрядчика Козелкова в шахматы обыграть, но так и не смог его одолеть. А шахматы у него, говорят, чудные были, маленькие, и не из дерева.
Между прочим, он тоже Федором Чигоревым прозывался, и нашему Чигореву, то есть, как я теперь разумею, самому себе, дедом приходился.
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ
Они неожиданно для всех сдружились в седьмом классе — угрюмый долговязый Мишка и крохотный, но громогласный, как транзистор, Ваня из пятой квартиры. Вместе ходили в кино, таинственно о чем-то шушукались на лестничной клетке, играли и ссорились.
Играли они обычно у Вани, так как в квартире у Мишки им постоянно мешали или одна из двух Мишиных сестренок или мама. Особенно мама, которая в самый острый момент то звала обедать, то просила сбегать в магазин за хлебом, то вынести ведро с мусором, а то вдруг начинала интересоваться Мишиными школьными делами, хотя именно в это время ему было совершенно не до них. У Вани же был только отец, который никогда не совал нос в чужие дела, а тихонько читал или писал за своим столом.
Задача по геометрии никак не получалась. Мишка задумчиво пририсовал к окружности маленький треугольник-нос, затем круглый глаз. И только надел на возникшего в тетради человечка фуражку, как в передней раздался звонок. Как всегда, Мишке не удалось опередить маму. Вскочив из-за стола, он услышал голосок друга:
— Миша дома?
— Уроки делает.
Мишка, не мешкая, выскочил в коридор. Мама, сурово взглянув на него ушла на кухню.
— Что делаешь?
— Геометрию. Задачка не получается.
— Пошли лучше ко мне. Что-то покажу! — Вид у Вани был возбужденный и очень таинственный. Мишка крикнул:
— Мам! Я к Ване пойду геометрию делать. А то никак сосредоточиться не могу…
В квартире у Вани царил тихий беспорядок. Часть отцовских книг сошла со стеллажей на пол, чтобы послужить кирпичами для стен крепости, на крышу которой пошло старое ванино пальто. Постель сморщилась скомканным одеялом, а на спинках стульев небрежно разместились школьные ванины брюки, куртка, лыжный костюм…
— Папа вчера уехал на три дня в Москву с каким-то докладом. — зачем-то пояснил Ваня, хотя и так все было ясно.
Они подошли к массивному письменному столу, за которым обычно работал отец Вани. Книги и бумаги, всегда в порядке лежавшие на нем, на этот раз были сдвинуты на край и громоздились шаткой башней. А в центре освободившегося пространства находилась небольшая деревянная шкатулка. Жестам фокусника Ваня открыл ее.
— Во!
В шкатулке лежало штук шесть круглых полупрозрачных пилюль величиной с виноградину. И в каждой дрожала и переливалась радужная капелька.
— Во! — еще раз повторил Ваня и поднял кверху большой палец. — Это пилюли исполнения желаний.
Мишка с презрением посмотрел на него. Он не терпел бесполезного вранья.
— Чепуха. Фантастики начитался. Обычная касторка. Зачем врешь?
— А вот и не вру! — обиделся Ваня. — Их отец принес. Две коробки. Одну повез с собой в Москву, вторая осталась… Не веришь — можешь попробовать…
Миша хотел отказаться, но когда Ваня добавил: «Если не трусишь, конечно…», решительно протянул руку и взял маленький упругий шарик. Пилюля растаяла как обыкновенная конфета, только не очень сладкая.
— Ну, желай же чего-нибудь! — торопил его Ваня.
Чего бы пожелать? Миша огляделся. На глаза попалось расписание уроков. Ага! Долой геометрию, пусть ее сегодня не будет! И геометрия послушно исчезла из расписания. Строчка, на которой было написано соответствующее слово, стала чистой.
Ура! Действует! После этого Мишка разукрасил свой дневник пятерками, ликвидировал царапучего кота Иллариона, дремавшего на диване, заменил старенький радиоприемник новым цветным телевизором, таким же, как у Львовых, вырастил у Вани на лбу олений рог и вместо большого колючего кактуса посадил одуванчик.
И тут начались неприятности. Протянув руку к одуванчику, он почувствовал острую боль в пальце.
— Вань, а он колется как обыкновенный кактус.
— Конечно, папа говорил что это все только кажется. Желания исполняются, но только понарошке…
— Кажется? — Мишка рассвирепел от боли в пальце и обманутых надежд. — Значит геометрия все-таки будет!
Он схватил несколько пилюль и затолкал их Ване я рот.
— Сам ешь свои пилюли… И исчезни… — Мишкина рука, тянувшаяся к ваниному оттопыренному уху, схватила пустоту. Ваня послушно исчез. Этого Мишка не ожидал.
— Ваня, Ваня! Ты где?
Никто не отозвался. Мишка сел и мрачно задумался о том, сколько времени могут действовать эти проклятые пилюли. Уже скоро в школу, а геометрия все еще не сделана…
АМПУЛА ЖИВОЙ ВОДЫ
Два дня уже в нашем доме нет света. Если соседи узнают, в чем дело, не миновать мне беды. Открыть им правду у меня не хватает духу. Может, они сами догадаются, когда прочтут этот рассказ.
…В тот день, придя на работу, завотделом размашистым жестом поставил на край стола свой портфель, щелкнул зачем-то замком и сказал, значительно глядя на меня поверх очков:
— Володя. Я тут думал… Неплохо было бы сделать материальчик об открытии профессора Башкирцева. Поезжай-ка ты в Академгородок, на Лесную. В Биохимический институт.
Я стал собираться. А что мне оставалось делать? Так всегда. Раз я самый молодой — «Володя, съезди», «Володя, подготовь». Взглянул на часы. Уже двенадцать. Ладно, съезжу после обеда.
Устроившись у окна полупустого троллейбуса, я глядел на проносившиеся мимо знакомые улицы и подыскивал броское начало для своего очерка…
Профессора Башкирцева я отыскал довольно быстро. И потом, сидя в мягком кресле, был прямо-таки одурманен ароматом открытий и всемогущества науки. Теперь, когда прошло несколько дней, мне кажется, это был просто запах профессорской сигареты. Хорошо поставленным голосом Башкирцев начал:
— Древнейшие мечты человечества воплотились в сказаниях народа. В них жила, так сказать, коллективная мечта людей. С развитием общества эти мечты приобретали реальное воплощение в виде тех или иных теоретических достижений, нередко далеко превосходивших самые смелые помыслы наших предков. Ковер-самолет был реализован в виде самолетов, вертолетов, ракет. Мы пользуемся ныне и волшебным зеркальцем — телевизорами и видеофонами. И так далее. И только разве скатерти-самобранки пока не было среди нашего инвентаря.
Я записывал. Между тем, смысл того, что я строчил, становился для меня все туманнее: ферменты… элементы… гормоны… эпителий… мутация… стимуляция… А затем профессор вообще перешел на какой-то птичий язык: БСР… СР… ДНК… ТНК… МНД… БСР-69… и, наконец, БСР-71 — «открытие века»!
Записывая обрывки совсем уже малопонятных фраз, я с тоской думал о том, что если профессор не согласится выправить мой очерк, я напишу такую грандиозную чушь, читая которую одни будут удивляться чудесам науки, а другие — невежеству автора. И поносить заодно всю пишущую братию.
Чтобы хоть ненадолго приостановить поток фраз и терминов, я, как за спасительную соломинку, ухватился за мысль, показавшуюся мне тогда удачной:
— Валерий Алексеевич! А вы не могли бы показать мне ваши новые препараты стимуляции роста?
Он поморщился: «Не только для стимуляции роста. Надеюсь, вы в своем очерке ничего не перепутаете», и позвонил куда-то по телефону.
Вскоре я был передан Юлию Федоровичу, еще молодому человеку, лет тридцати. Вздохнув, он повел меня длинными коридорами, в которых купили какие-то молодые люди. Многие из них приветствовали моего унылого спутника. Он только обреченно кивал. Наконец, мы пришли. Напялив на меня зачем-то непомерно длинный синий халат, Юлий Федорович стал доставать какие-то сосуды и пробирки с зеленоватой жидкостью. Я заворожённо глядел на длинные, тонкие, как у музыканта, пальцы его рук. Вспомнил своего брата Саню, студента консерватории. Затем я огляделся. Множество колпаков из прозрачного материала заполняло помещение. В одних росла буйная растительность, а под другими было лысо. «Совсем как у людей», — подумал я, и снова на ум мне пришел мой рано облысевший братец. И я спросил:
— Скажите, Юлий Федорович, а вот рост волос… его тоже можно стимулировать?
Юлий Федорович поморщился. Нерешительно положил ампулу с БСР-71 на край стола и уставился на меня, подыскивая слова.
— Видите ли… э… этот вопрос… т… требует тщательного изучения, В-волосы — это растительность другого происхождения… Вы понимаете… эксперименты ставились только на растениях определенных видов…
Но я его уже не слушал. Незаметно сунул ампулу в карман. Если молчит теория, ответ должна дать практика. Сделав вид, что меня интересует какой-то бурый куст, заполнивший круглый колпак, я увлек облегченно вздохнувшего Юлия Федоровича дальше…
Брат Саня категорически отказался от моей помощи, едва открыл и понюхал БСР-71. Запах был, безусловно, не очень приятным. Но ради того, чтобы быть красивым, говорят, надо страдать!
— Ты только подсчитай, сколько к экономлю на стрижке, расческах, которые все время теряются и ломаются. А время на причесывание? И вообще, волосатые мамонты давно уже вымерли, а лысые слоны живут…
В конце концов я обиделся. Ради него я совершил хотя и благородный, но все-таки не совсем благовидный поступок, а он… И я ушел, хлопнув дверью.
