Растроганный Ивасюк твердо решил воспользоваться параграфом Кодекса Контактов о компенсации туземцам за изъятые ценности. Отыскав перед отлетом Старейшину он с помощью космолингвистического аппарата обратился к нему:
— О, Глубокоуважаемый и Мудрейший! За тс ископаемые, что мы берем с собой, согласно сто тридцать шестому параграфу Кодекса Контактов, полагается компенсация… плата…
— О да, да! — затрепыхался Старейшина. — Полагается… полагается… конечно, плата… компенсация…
Старейшина подал знак, и несколько гермионцев внесли ящики, наполненные до верху шишками, похожими на еловые.
— Это Вам плата за уборку нашей планеты от мусора и отходов! Растите их и дышите чистым воздухом! На здоровье!
ЗЕРКАЛО
Навестить прихворнувшего Еропкина поручили Алмазову. Он с трудом отыскал нужную квартиру по адресу, взятому в отделе кадров, и, прижимая к животу кулек с яблоками, купленными на рынке, позвонил. Дверь тотчас отворилась. Дама средних лет в цветастом халатике ощупала Алмазова строгим взглядом.
— К Еропкину? Два коротких! — и захлопнула дверь. Пришлось исправляться. Комната Еропкина, длинная, как школьный урок, вмещала старую железную кровать, столик и табурет. На столе — холостяцкий натюрморт — немытый стакан, тарелка с окурками, трепаный томик детектива без обложки.
— Зашел взглянуть, как живешь…
— Гляди, — согласился Еропкин. — Может чаю? — и не дожидаясь ответа, он добыл из под кровати закопченный чайник и отправился с ним на кухню. Алмазов прошелся по комнате. Обои заменяли старые газеты. Но читать их было несподручно, так как Еропкин наклеил их, в основном, вверх ногами… На стене около Гвоздя, исполняющего обязанности вешалки, висело овальное зеркальце в толстой металлической раме, занавешенное почему-то синей тряпицей.
«Ну, Еропкин! Уж и поглядеть на себя не желает!» — подивился Алмазов и слегка отогнул тряпку. И оторопел. Из стеклянной глубины на него таращился очень худой мужчина с плоским тазиком на голове.
В коридоре послышались шаги и ворчание Еропкина, и Алмазов, изготовившись к чаепитию, занял позицию на табурете, оставив хозяину кровать.
Чай был жидкий и несладкий.
— Ну и квартирка у тебя, Еропкин! Семьей бы тебе обзавестись…
— Без любви не могу! — отозвался Еропкин.
— Неужели никто до сих пор не приглянулся? Не поверю.
— Было. Нравилась мне одна, — сознался Еропкин. — А взглянул повнимательнее, — тут Еропкин кинул быстрый взгляд на занавешенное тряпкой зеркало — оказалась она полным ничтожеством.
— Зря ты так, Еропкин. Ведь ошибиться то легко…
— Я-то могу, конечно, ошибиться, а вот оно, — он снова поглядел на зеркало, — оно всегда правду скажет.
— Ну, ты даешь, Еропкин! Я тут взглянул невзначай. И заместо себя в зеркале мужика тощего с тазиком на голове увидел. А я, сам видишь, в теле, и на голове обычно шляпу кошу.
— Все донкихотствуешь, Пал Палыч. Вот и видится тебе. А с ней… Если бы хоть уродина какая привиделась. А то ведь НИЧЕГО! Пустота… Аж жуть. А ведь это — Зеркало Души. Меня один друг просил дома подержать. Хотел спутников себе подобрать в какой-то поход. Да так и не воспользовался по какой-то причине. А я решил; пусть висит, есть не просит.
Алмазов осторожно подобрался к зеркалу, отвернул тряпицу. На него уныло пялился давешний худущий тип. И больше в комнате не было никого. Ни души… Хотя… на кровати, в натуре занятой Еропкиным, громоздился старый облезлый арифмометр.
ЧАСЫ
В субботу, 18 июля прошлого года Сидоркин впервые объявился на «туче» — пестром и многолюдном сборище книжников, книголюбов, книгочеев, книжных червей и книжных жучков, регулярно каждую неделю собирающихся на окраине города в старом запущенном сквере. Сидоркин, сутулый мужчина лет сорока, в мятом клетчатом костюме, индифферентно бродил среди разложенных на траве новеньких томиков Агаты Кристи, Чейза и Рекса Стаута, и только приметив нечто потрепанное и старое оживлялся и склонившись, осторожно брал книжку в руки. Листал, интересовался стоимостью, и вздохнув, всегда клал обратно. Даже если за книжку просили по-божески, учитывая их плохой товарный вид. Порой доставал блокнот и что-то там отмечал, приводя в смятение владельца книги. Итак, Сидоркин ничего не покупал. Зато выяснилось, что он многое может предложить.
Я в первый же день обратил на него внимание — из-за смутного ощущения что где-то и когда-то я его встречал прежде. Но так и не вспомнив, резонно решил, что это все шутки ложкой памяти. Между тем вскоре Сидоркин стал своим человеком среди любителей старой книги. Сам Серж Буков, едва появившись на «туче» перво-наперво справлялся о Сидоркине. Сидоркина жаждали увидеть любители поэзии, собиравшие всевозможных акмеистов и футуристов, очкастые длинноволосые поклонники давно забытых философов, неверующие собиратели божественных книг, любители свершившейся и несбывшейся фантастики… Все они составляли пространные списки искомого (Сидоркин всегда требовал точные сведения о выходных данных) и, что удивительно, очень редко оставались неудовлетворенными. Причем книги он приносил всегда в отличной сохранности и ломил за это соответственно. Добыл он немало книжек и для меня.
— Где ты их достаешь? — приставал я к Сидоркину, хотя отлично знал, что он никогда не откроет своего секрета конкурентам. А Сидоркин криво улыбался и отвечал неопределенно:
— Места надо знать…
Поглядит при этом на свои массивные часы, по которым можно было определить кроме секунд, минут и часов также число, месяц и год, и заторопится по своим делишкам…
Поздней осенью мы случайно встретились с Сидоркииым около кафе «Ветерок». Столкнулись у самых дверей. День был промозглый, и я предложил Сидоркину заглянуть погреться. Он, на удивление быстро согласился. Мы устроились в уголке, взяли пиво, поговорили о жизни, об оскудении книжного рынка подлинными сокровищами, о том, что настоящий ценитель книги вымирает, и скоро кости его будут пылиться в музеях рядом с бивнями мамонта. И книг, по настоящему интересных все меньше, сплошная макулатура… Пропустили и по стаканчику. Гляжу — а Сидоркин мой, кажется, «поплыл».
— Кроме тебя, Сидоркин, никто книги стоящие найти не может! Это точно! И где ты их только разыскиваешь? — наседал я. — Неужто в столичных буках? У тебя там свои людишки? И много у тебя помощников?
— Помощник один. Вот эти часики, — вдруг заявил порядком захмелевший «книголюб», любовно поглаживая свой огромный хронометр. — Они, только они! А ведь достались случайно. Забрел как-то в комиссионный. Гляжу — лежат. Понравились — сразу видно, что солидная вещь. Приценился — недорого. Оказывается тип один сдал, профессорский сынок, от папаши остались. Приобрел а их, хотя и был в тот раз на мели. Часики то стояли. А как стал я стрелки переводить — такое началось! Голова аж кругом пошла! Лица замелькали разные, то солнце жарит, то снег, то дождь и даже градом побило… Тут-то я и сообразил, в чем дело, как раз сынишка читал уэллсову «Машину времени». Сообразил, что в четвертом измерении передвигаюсь…
— А книжки тут причем? — спросил я, не больно-то веря сидоркинским выдумкам.
— А приметил я, что некоторые старыми книжками интересуются и очень даже неплохо платят. А у меня и дед, и отец нумизматами были. Вот я и стал в прошлом в книжные лавки заглядывать…
— Слушай, Сидоркин! — загорелся я идеей. — Дай мне на время твои часики. За плату, разумеется…
— Не-е-е — протянул, как проблеял Сидоркин. — Обманешь, не возвратишь. Сам бы я ни в жизнь не отдал бы. Эт-то точно!
— Ну тогда привези мне из сорок первого года книжку Скалона «Необыкновенные приключения Кима». Мне тогда ее только купили, да я не успел дочитать, эвакуировали нас. И с тех пор все жажду узнать, чем же там дело кончилось.
— Выходные данные знаешь?
— Знаю! — Я быстренько достал блокнот. — Воронеж, 1941, 24 странички…
— Нет, в Воронеж не поеду.
— Да мне ее здесь купили, на Пушкинской, 17! Или загляни ко мне домой, на Главный проспект, 26 квартира 2. Я маме записку напишу.
Записку Сидоркин не взял, пробормотав что-то про раннюю форму кретинизма. Но съездить обещал. И забрал все, что я смог отыскать у нумизматов и этих, бонистов, довоенные деньги.
С тех пор никто Сидоркина не видел. Он словно в воду канул. Но вспоминаем мы его частенько. А на днях я кажется припомнил, почему его лицо казалось мне таким знакомым. В точности такой же сутулый тип невесть откуда возник на проезжей части улицы, перед мчавшимся грузовиком, когда я возвращался из булочной, в августе сорок первого. Затормозить водитель тогда не успел… Поэтому я уверен, что Сидоркин погиб.
Правда, прочие завсегдатаи «тучи» полагают, что скорее всего он «получил срок» за спекуляцию.
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ
— Глянь, Филин!
Сеня Петухов, в просторечии Петух, захихикал, показав на новенькую урну в форме Волка. Из широко раскрытой пасти Волка торчал смятый бумажный стаканчик от мороженого.
— Подавился, вегетарианец! — и Петух пнул Волка. Тэт качнулся, но устоял.
— Слабак ты, Петух! Учись!
Мощный удар заставил Волка прилечь на тротуар. Стаканчик выпал из его пасти, глаза алчно блеснули в свете уличного фонаря. Вскочив, Волк кинулся на Филина и вцепился в его вранглеровские джинсы. Послышался треск, и штанина отпала. Филин взвыл и бросился вслед за Петуховым, опередившим его уже метров на двадцать.
Пончик, стоя в сторонке похохатывал, наблюдая поединок приятелей с урной.
— Дурачье! Газеты читать надо! Тогда знали бы, что везде установили киберурны, утилизирующие мусор. С программой самозащиты «Ну, погоди!» А вот скамейку ломать можно!. Он ухватился за рейку и потянул. Та поддалась было, потом выгнулась и, стремительно вырвавшись, мощно хлестанула по заду рванувшегося было в сторону Пончика.
МИКРООРГАНИЗМЫ
Пляж в Наями кишел загорелыми телами. Мистер Пит первым увидел гигантскую, не менее километра в диаметре, трубу смерча. Океанская вода устремилась в чудовищный столб, стеклянно поблескивающий на солнце. В восходящих струях мелькали искаженные ужасом лица, надувные матрацы, рыбьи плавники… Мистер Пит мертвой хваткой вцепился в спасательный круг, который никак не хотел отпускать розовый толстяк. Несколько минут они неслись куда-то вверх, а затем мощный поток выплеснул их на бескрайнюю плоскую равнину. Снизу брызнули яркие лучи, высветившие толщу воды с осьминогами, рыбами и полузадохнувшимися купальщиками…
— Теперь смотри в восемь! — сказал себе Борус и прильнул всеми восемью желтыми глазами к окулярам мелкоскопа. Мягкими движениями щупальца, вооруженного подобием пинцета, он извлек Пита, словно бы сросшегося с толстяком.
— А это что-то новое, таких микроорганизмов я еще не встречал! И какая борьба за существование!
ПУСТЯШНОЕ ДЕЛО
Внимательно, как всегда, изучив свежую почту, Апетс с коротким скрипучим смешком протянул одно из распечатанных писем мне. Под лиловым штампом Космозооинститута значилось: «Мистер Апетс! Дирекция КЗИ, обеспокоенная участившимися исчезновениями из институтского Зооцентра редких экземпляров инопланетной фауны, предлагает вам приложить усилия для обнаружения виновника…»
Пожав плечами, я вернул бумагу Апетсу. Утащить из КЗИ космическое чудище, не оказавшись при этом им съеденным? Чепуха!
— А дело пустяшное! — небрежно бросил мне Апетс. И, постучав по клетке, в которой томилась тылайская сиреневка, что-то скрипуче промычал. Сиреневка в ответ издала столь пронзительный свист, что у меня заломило в затылке и я, поспешно откланявшись, побежал в аптеку за стоидолом.
А через несколько дней, во время прогулки, Апетс предложил мне заглянуть в Космозоологический институт. Едва мы переступили порог директорского кабинета, как хозяин его, розовый упитанный человек, подскочил к нам:
— Вор измывается над Вами, Апетс! Вашу тылайскую сиреневку, ту, что вы нам подарили, уже украли!
— Отлично! — как всегда невозмутимо сказал Апетс. — Идемте, поглядим на воришку.
Мы неторопливо прошли несколько залов, разглядывая фольксшнепов и семиглавов. Апетс тихонько, чтобы не напугать животных, скрипел свою любимую мелодию. В круглом зале с мирно дремавшим асейским рукокрылом в нехитрый мотивчик Апетса явственно вплелся приглушенный свист сиреневки.
— А вот и похититель! — сказал Апетс, приблизившись к рукокрылу. — Этот организм необходимо держать в герметически закрытом помещении, так как, оголодав, он проникает в любую щель. А вы поместили его в обычную клетку. Он и пожирает ваши «экспонаты». По ночам. Имеются веские доказательства моей правоты, уважаемый Вайт Мэстай. Доказательства, заключенные внутри этой зверюги. Это моя механическая сиреневка, которую я приучил откликаться на песенку о капитане Хоббе.
Директор ошалело прислушался к противным звукам, доносившимся из клетки с рукокрылом. Но когда Апетс, разглядывавший табличку, прочитал вслух: «Дар М. Данайца! — и добавил: — Надо знать, от кого можно принимать дары!» — директор Вайт Мэстай возмущенно зашипел:
— Вы обвиняете бессловесное животное! Как вам не стыдно! Это путь наименьшего сопротивления! Ищите подлинных виновников! А нашему рукокрылу ни к чему ваши малокалорийные тылайские пустышки. Мы его до отвала кормим мясом высших сортов!
— Врет он все! — злобно сказал проснувшийся рукокрыл. — Сам все съедает, а нам подсовывает лавровый лист да косточки… И он смежил свои тяжелые веки.
— Жаль, что показания иногалактических неразумных тварей не имеют юридической силы! — сказал я по дороге домой.
— Но какой смелый эксперимент! — совсем невпопад ответил Апетс. — Каков ошеломляющий результат! Не прошло и года, как рукокрыл попал к Вайту Мэтсаю, — и даже этот абсолютно безмозглый хищник заговорил!
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Иванючко прикрыл тяжелую, обитую черным дерматином дверь директорского кабинета.
— Вызывали, Пал Палыч?
— Да, Иванючко. Проходи, Садись. Я тут подумал, посоветовался, и есть мнение, что из сотрудников нашего института только ты можешь справиться со спущенным нам сверху заказом. Только ты и потянешь…
Слушая директорские дифирамбы, маленький Иванючко, прозванный сослуживцами «мизером», словно и росточком стал повыше, и вширь раздался.
— Сделаем! Не подведем родной коллектив!
— Задачка-то непростая! — хитро скосил глаза на Иванючку Директор. — Требуется вещество, способное гореть… вечно! Представляешь, Иванючко, мы с тобой обставим весь мир! Всех! Станем не только создателями, но и единственными обладателями неисчерпаемого источника энергии! И будет, нам, м…, вечная слава!
Сотрудники у Иванючко подобрались что надо! Они не боялись трудных задачек и никогда не спрашивали, для чего ЭТО требуется, удовлетворяясь добротными премиями.
И вот синтезированный Беспределовым и Тупорыловым материал был доставлен в кабинет к Директору. Иванючко гордо доложил, что он отвечает всем расчетным требованиям, но пока, в отсутствие главного Создателя — Директора, не был испытан. Директор подозрительно осмотрел и обнюхал серую ноздреватую глыбку с тяжелым запахом. И торжественно поднес к ней спичку…
Материал вспыхнул. Весь сразу…
Что случилось потом?
Альдебаранцы зафиксировали рождение новей Звезды. Даже Сверхновой.
ПЯТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
В аппарат, сработанный умелыми руками водопроводчика дяди Васи, я вставил дешевенький летний пейзажик, осторожно повернул на полтора оборота порыжевший от времени гаечный ключ, выполнявший роль тумблера… Послышался шум воды, — видимо, за деревьями таилась речка. Я решительно шагнул к развесистой старой березе. Но не успел раздвинуть ближние кусты, как увидел, интуитивно оглянувшись, дядю Васю, который откручивал от аппарата толстую трубу. «Это не река! Это у соседей опять вода течет!» — догадавшись, горестно вздохнул я и почувствовал, что утрачиваю способность к движению.
Сколько я простоял в кустах — и не знаю. Сначала меня искали, а затем решили, что я куда-то уехал. Мой аппарат сдали на металлолом, а картину забрал и повесил у себя в комнате племянник дяди Васи.
Как-то он долго рассматривал пейзаж. Потом проворчал: «А этот уродец портит мне картину!» И залепил меня огромной глыбой вязкой грязи.
И теперь вот уже много веков я отрезан от всех внешних миров…
СКВОЗЬ ВЕКА
— Три, два, один… Старт! — сказал себе Гена и включил аппарат.
Экран голубовато засветился, появилось изображение: на бирюзового цвета скамейке сидела парочка, ржавый робот уныло сметал с дорожки опавшие листья.
— Машина — друг человека! — назидательно молвил в микрофон Гена. — Если за ней не ухаживать, долго не протянет!.. Парень взглянул в его сторону.
— Опять предок! Понаделали хроновизоров и воображают, что во всем разбираются!.
Он поднял с земли средних размеров булыжник. Гена поспешно переключился на вторую программу…
ТРЫН-ТРАВА
Генерал Ж. остановился перед большим зеркалом в конце гостиничного коридора и внимательно осмотрел свою молодцеватую, подтянутую фигурку в новеньком, с иголочки мундире. Перехватил взгляд молоденькой и миловидной горничной, еще раз окинул себя взглядом. Полюбовался сверкающими сапогами. Остался доволен. Почти. Потому что зеркало показалось маловатым. Не во весь рост.
«Я им напишу кое-что в рапорте об инспекции! Быстро перестанут жмотиться на гостиничные зеркала!» — решил Ж. и двинулся инспектировать этот чертов полигон, который какой-то идиот придумал разместить в глухой пустыне.
В конторе почтительный полковник предложил Ж. надеть комбинезон из плохонькой синтетики и кирзовые сапоги, чем вызвал взрыв возмущения:
— У вас что? Опасно для жизни инспектирующих? Или грязно?
— Н-н-е-е-т… — промямлил полковник.
Наоравшись вдоволь, генерал в сопровождении полковника, запаковавшегося в свой пленочный костюм, через стальные охраняемые двери и герметичные камеры проник в помещение Полигона. И замер от неожиданности. Они оказались в огромном, залитом солнцем помещении, накрытом гигантским прозрачным куполом. Кроме них здесь не было никого и ничего! Но в отличие от жаркой пустынной духоты, царившей снаружи, здесь были скорее субтропики. Все помещение заросло сочной зелененькой травой, которая так и манила прилечь на нее… Местами под куполом шел искусственный дождичек, бегали цветастые радуги…
— М-да… Хорошо тут у Вас… — сказал благодушно генерал. — Я так понимаю, что это зона отдыха? Вход на полигон за ней?
— Н-е-е-т, — прохрипел полковник, доведенный угрозами генерала до предынфарктного состояния. — Это и есть САМ ОБЪЕКТ 555…
— Что же в нем секретного? — вопросил, повалившись на веселую травку, не выдержавший искушения инспектор. — Или секрет то, что вы ловчите, полковник? Устроили себе здесь курорт, понимаете…
— Это Трын-Трава, мой генерал, — просипел в ужасе полковник. — Прошу вас, встаньте! Все может кончиться очень печально…
— Вот именно, оно все и кончится так для вас! — пообещал генерал, нехотя поднимаясь с травки. — Я разоблачу вашу шайку сибаритов!
Полковник смиренно семенил сзади. Пытался объясниться.
— Но, мой генерал! Это стратегический объект! Невиданное и невидимое оружие! Когда мы рассеем Трын-Траву по территории потенциального противника и она прорастет, люди противника обленятся, перестанут работать, в смысле работать в полную силу, им на все станет наплевать, они начнут все разворовывать, «делить по справедливости» чужое добро…
— Какая еще Трын-Трава? — лениво возмутился генерал. Даже слова ему было неохота произносить. Неудержимо тянуло в номер, на постельку.
— Перестаньте…
— Он прошагал в свой номер, даже не обратив внимания на призывную улыбку горничной, и повалился на постель, не сняв сапог. Сапог, на которых уже гнездились тысячи спор непризнанной им трын-травы.
Полигон, согласно докладной генерала Ж., ликвидировали. Пески быстро поглотили искусственный оазис. Немногие уцелевшие после взрыва споры были погребены под барханами — дожидаться своего настырного археолога.
А те, что унес инспектор на своих сапогах и мундире, проросли вдоль всей трассы, по которой он добирается до своею Министерства.
Теперь генерал Ж. больше не ездит в инспекции но той причине, что впал в непонятное состояние типа прострации. Он сутками лежит или сидит, глядя перед собой, никого не узнает. Денщик кормит его манной кашей с малиновым вареньем, с ложечки. Подносит и подсовывает утку, когда требуется.
Но тем не менее, генерал Ж. по-прежнему числится на посту — ведь такие, самые заслуженные в мире генералы в отставку не ходят и от службы родине, от дач, денщиков и прочего их может освободить только Смерть…
СГОРЕТЬ СО СТЫДА
В Тылту Степа Холмов прибыл ранним утром 11 сентября. Он неспешно шел по еще малолюдным и тихим улочкам и наслаждался покоем и ярким многоцветным морем. Он впервые оказался в этом благословенном краю — работа без отпусков и выходных не оставляла времени для посещения мест отдыха, И сейчас… Как задачка посложней, из неразрешимых, так сразу: «Степа, возьми-ка ты…» А на этот раз вообще придумали задание из ряда вон. Мистика какая-то… Массовая гибель отдыхающих… Без всякого смысла… Явно стихия виновата…
Вспомнив о задании. Холмов помрачнел и нехотя побрел в местный угрозыск — представиться и изучить досконально дела потерпевших.
Через час все данные разместились в ячейках холмовской памяти, все, выясненные на текущий момент, детали обо всех 36 происшествиях. Он снова убедился, что вся эта история отдает мистикой, но его четко работающий мыслительный аппарат никакой мистики не признавал.
Он снова и снова перебирал факты, пытаясь отыскать нечто общее для всех 36 происшествий. Пока что общим для всех было только то, что пострадавшие сгорели без остатка. Были они почти все взрослыми, кроме одного подростка, местного хулигана.
Можно было предположить злой умысел — все случаи произошли во время или после ссор или скандалов. Но в пирокинез Холмов верил еще меньше, чем в прочие мистические явления. Кстати, у всех пострадавших не оказалось даже общих знакомых…
Степа тяжко вздохнул и отправился знакомиться с обстановкой. Неделя ушла на разговоры с очевидцами и друзьями — собутыльниками потерпевших. Из множества противоречивых фактиков и житейских обстоятельств ему вроде бы удалось отыскать кое-что стоящее: все пострадавшие загорали на одном и том же пляже — Нижнем! И он даже стал очевидцем подобного инцидента, так как проводил теперь на пляже почти весь день.
Два толстячка, расположившись на цветастом полотенце, играли в карты. Степа как раз остановился около киоска, в котором мрачный Усач торговал всякой всячиной, и собирался прицениться к солнцезащитным очкам, когда толстячки повздорили. Вероятно, один из них смухлевал, и… вспыхнул. Полыхнул, как факел, и вскоре от него осталась только кучка пепла, которую мгновенно развеял по песку легкий ветерок с моря. Степа подскочил к уцелевшему и застывшему в ужасе картежнику.
— Что вы ему пожелали? Сгореть синим пламенем?
— Н-н-н-е-е-т! Мы же с ним друзья!.. Что я скажу Анне Тимофеевне?! Что?
— Признавайтесь, что вы ему пожелали? — теребил несчастного Степа. — Это облегчит вашу совесть.
— Ничего! — в отчаянии закричал толстячок. — Только попросил не жульничать. Сказал, как тебе не стыдно, Саша… И кто мне деньги отдаст, я ему мазь для загара купил у Усача… И что я скажу Анне Тимофеевне?!
Степе показалось, что в голове у нега что-то явственно щелкнуло, соединились — какие-то цепи. Все потерпевшие сшивались на этом «диком» пляже и испепелились тут же, за исключением двух-трех случаев «по месту жительства». И все пострадавшие, несомненно, пользовались услугами Усача!
По-кошачьи неслышно ступая, он подобрался к киоску, приобрел давно облюбованные темные очки, нацепил их на нос и уставился на продавца.
— Где твой патент? — зашипел он, дождавшись, когда отойдет прочь блондинка, покупавшая крем для загара, — Почему торгуешь снадобьями неизвестного происхождения?! Признавайся, душегуб, что снабжаешь их всех горючей смесью и они сгорают по твоей вине!
— Но нэ всэ… Только бэссовестные… у них рэакция происходит…
— Как тебе не стыдно… — начал Степа, но окончить не успел. Усач побагровел, уж и неясно, со стыда или от гнева, раскрыл рот и… полыхнул. Пламя мгновенно охватило и пожрало киоск, и раньше, чем прибыли пожарные, все было кончено. Только легкий дымок шел изо рта растянувшегося неподалеку на песке Холмова. У Великого Электронного Сыщика со стыда за свою оплошность сгорели все предохранители. Лишь в последний момент его озарило, что надо было сначала вызнать у Усача секрет изготовления «мази от бессовестности», отыскать таинственный катализатор!
БУДИЛЬНИК
Дверь приемной отворилась, и на пороге возник вроде бы ничем не примечательный человек в сером костюме и старомодных очках. Человек этот сразу не понравился Аллочке, секретарше Генерального. Она холодно взглянула на него и, придав своей хорошенькой мордочке неприступное выражение, голосом дикторши центрального телевидения сообщила:
— Иван Кузьмин не принимает. У него Совещание.
Однако вошедший повел себя очень странно. Он неслышной походкой приблизился к аллочкиному столу, опустился в кресло и сказал глухим голосом приятного тембра:
— Я думаю, Иван Кузьмич очень занятой человек. И ему всегда недосуг. Я прав, красавица?
От этой фамильярной «красавицы» Аллочку передернуло, но сохраняя невозмутимость, она подтвердила, что да, у Ивана Кузьмича масса работы и на следующей неделе тоже вряд ли удастся выкроить время для приема…
— А знаете, — доверительно сообщил человек в сером, — у меня к Ивану Кузьмичу очень серьезное предложение. Было бы неплохо, если бы ваше предприятие освоило выпуск будильников моей конструкции. Вот таких…
И он жестом фокусника извлек откуда-то, может даже из рукава, прехорошенький маленький будильничек с ярко-золотистыми цифрами на фиолетовом фоне.
— Дарю вам образчик будущей продукции нашего Предприятия. Послушайте только! — И он прижал кнопку на макушке будильничка. Раздался мелодичный писк, не способный, наверно, разбудить и комара, но на Аллочку он произвел магическое действие. Ведь подарочек был так, тьфу, мелочь, а между тем, Аллочка в личике переменилась, словно облачко набежало, и благосклонно кивнула на массивную дверь, которую так бдительно охраняла. Мол, входите… И человек в сером быстро скользнул в дверь, мягко прикрыв ее за собой.
Иван Кузьмич стоял у окна и глядел на городскую панораму. О чем он размышлял — ведомо ему одному. Услышав за спиной шорох, он удивленно оглянулся.
— Вам чего? — спросил он в меру вежливо, но с ноткой раздражения в голосе. — У меня сейчас Совещание.
— Вижу, что поспел вовремя, обрадовался посетитель. — У меня строго деловое предложение для вашего Совещания. Хочу предложить освоить выпуск моих будильничков. Вот этих…
И он извлек из недр своих карманов будильничек — точную копию подаренного секретарше.
— Что это? — брезгливо спросил Иван Кузьмич. — Что это за безобразие? Вы что, не понимаете? В новых экономических условиях нет никакого резона выпускать ваши игрушки. Нам нужны габаритные изделия с высокой стоимостью, чтобы можно было на чем-то экономить и из чего-то извлекать прибыль… Вам ясно?
— Но мое изделие позарез нужно всему народу! Вы только послушайте!
И посетитель нажал кнопочку. Снова комнату залил мелодичный писк. Раздражительный Иван Кузьмич мгновенно остыл, прошел к столу и сел в кресло, покусывая губу. Наконец, взял в руки маленький будильничек, осторожно повертел, внимательно разглядывая. Покачал головой.
— И кого же он способен пробудить, этот цыпленок? Человек улыбнулся:
Не кого, а что. СОВЕСТЬ! А как работает! Только что на Центральном рынке испытал…
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
В Изанграде Апетс оказался проездом, инкогнито, надеясь на заслуженный отдых. Но в небольшом люфт-баре его опознал завхоз Ушко — страстный любитель детективной литературы. Ушко попытался увлечь заезжую зарубежную знаменитость таинственностью пропажи, случившейся в его институте. Апетс пытался отбить атаку настырного хозяйственника. Безуспешно. Пришлось идти в институт.
Дело было темное и скучное. Ушко весело поспешал следом за Апетсом, вводя его в курс. Делился своими догадками:
— Я так думаю; похититель проник из будущего. Поэтому и нет ни следов, ни запахов. А у меня нюх — ого-го!
Не терпевший подсказок и суеты, Апетс сделал вид, что не слушает, а изучает список утрат.
«Итак, генератор универсальный ГУ-1, вырабатывает ЭДС под воздействием планетарного тяготения… своего рода вечный двигатель. Далее… БТ-3, биоманипулятор… хм, почему трехпалый? Странно. А-а, трехрукий командированный с Тритона, позабыл! Ничего себе, каждая лапа — двенадцать метров! Хм-м… „Костя“ Может, опечатка? „Кость“? Какой еще неандерталец? Откуда?!»
Ушко прояснил ситуацию: директор института пишет монографию «Психическая устойчивость неандертальского человека в условиях стрессов XXI века». Выписали из той эпохи. Одного, И уже изрядно говорит. Научился. Спросишь, как зовут — он лопочет: «Костей»… Но хулили еще тот!
В последнее время Апетс примечал, что наиболее удачные мысли к нему стали приходить во время движения. Но разобраться с ослабевшими контактами все было как-то недосуг. На этот раз он выходил рабочую гипотезу всего минут за двадцать. Ушко не отставал. Апетс присел на скамеечку в сквере — отключиться и передохнуть. Подбежала крохотная девчушка:
— Дяденька, почитай мне сказку!
Апетс послушно взял стереокнижку. Листнул. И окончательно прозрел. Вот оно! Недостающее звено в цепи его логических построений! Он сунул книжку завхозу Ушко: «Читай!» И помчался в институт.
Директор к разгадке, предложенной Апетсом, отнесся с холодком. Но издательские сроки его поджимали. Костя был необходим позарез…
