Хунну в Китае

Циньские войска под командой способного полководца Ван Мэна одним ударом взяли Лоян. Затем, в начале 370 г., они ночной атакой уничтожили укрепленный лагерь сяньбийцев и сожгли в нем склады с военным снаряжением. Яньский император Муюн Вэй приказал распределить богатства своего «наставника» между воинами и после этого двинул армию на тангутов. Поздно! Энтузиазм тангутского патриотизма был выше стимула денежных наград. Сяньбийцев смела атака тангутов, и Муюн Пин в одиночестве бежал с поля боя в крепость Е, которую тангуты немедля осадили. Так как в тангутских войсках была крепка дисциплина и строго запрещен грабеж, девятимиллионное[209] китайское население Хэбэя вернулось к мирным занятиям, предоставив сяньбийцев их участи.

Муюн Вэй и Муюн Пин бежали, покинув крепость, к себе на родину, а Фу Цзянь II, явившийся в Е, ввел Муюна Чуя в царский дворец, из которого тот был некогда изгнан своими соплеменниками. На этом кончилась война. Муюн Вэй не нашел поддержки на родине. Ему пришлось защищать свою жизнь от разбойничьих шаек, и спасло его только то, что тангуты взяли его в плен. Фу Цзянь принял юного пленника милостиво и поселил его вместе с другими пленными сяньбийцами в еще не восстановленной полностью Чанъани, чтобы они служили своему благородному победителю. После этой громкой победы царства Лян и Тогон признали себя вассалами империи Цинь[210].

Схватка тибетского яка с сяньбийским тигром весьма благоприятствовала китайскому дракону, но этот неуклюжий ящер опять все прозевал. Вместо того чтобы быстро двинуть войска на север, Хуан Вэнь провел 370 г. в бездействии, а в 371 г. произвел государственный переворот, сменил императора, стал регентом и пробыл в этой должности до смерти, наступившей в 373 г. За эти три года Фу Цзянь реорганизовал свою армию, пополнил ее сяньбийцами и сам начал наступление на китайцев.

В 373 г. тангуты пересекли хребет Циньлин и захватили Сычуань. Этим они обезопасили свою южную границу. В 376 г. одним ударом было завоевано царство Лян, примыкавшее к тангутским землям с запада. В тот же год храбрый табгачский хан Шеигянь был убит своим побочным сыном, истребившим заодно всех своих братьев. От этой жуткой резни был спасен только малолетний внук Шеигяня – Гуй. Воспользовавшись замешательством в ставке табгачей, Лю Вэйчэнь привел в нее тангутские войска, которые казнили убийцу, но одновременно прикончили и самостоятельность табгачского ханства. Степь была административно разделена на восточную (от Ордоса) и западную (Ордос и Алашань) части, управление которыми было доверено хуннским князьям: восток – Лю Кужэню, а запад – Лю Вэйчэню, верным союзникам тангутского царя, или, что то же, императора Цинь. Успехи тангутского оружия так поразили воображение современников, что даже корейские царства Когурё и Силла[211] прислали в Чанъань послов с дарами, которые, по китайскому церемониалу, были приняты как дань. Объединение Северного Китая, на горе китайским патриотам, закончилось образованием еще одного инородческого царства!

ЯСНОЕ НЕБО

В то двадцатилетие, когда тангутские войска на всех границах шли от победы к победе, внутри страны царил мир и расцветала культура. Однако и то и это таило в себе ростки грядущих бед, пожалуй, в большей мере, нежели к тому вело неумеренное расширение пределов империи Цинь. Впрочем, как мы увидим, оба процесса были взаимосвязаны, и связь эта была однозначна.

Взяв на себя инициативу объединения и упорядочения ойкумены, под которой тогда подразумевались Китай и Великая степь южнее Гобийской пустыни, тангуты оказались в абсолютном меньшинстве среди населявших эту территорию народов. Уже на первом этапе построения империи, когда тангуты овладели только Шэньси, китайское население имело там не меньший вес, чем иноплеменное. А последнее, в свою очередь, кроме племен ди включало в себя тибетцев, выселившихся с нагорий Амдо, хуннов – в Ордосе и Алашане и все время просачивавшихся сяньбийцев. Это проникновение весьма тревожило тангутских вождей, предпочитавших иметь войско не столь большое, но не разбавленное посторонними и малоприятными для них людьми. Однако подавление оппозиции тангутских принцев в 367 г. и включение в состав империи Цинь Северо-Восточного Китая, где сяньбийцев было много, а китайцев еще больше, сделало из племени ди (тангутов) незначительное, хотя и господствующее меньшинство. Это не могло их не беспокоить, и тут сказала свое слово давнишняя наука, которую мы теперь называем футурология.

В те времена прогнозы облекались в форму предсказаний и аргументировались либо астрологически, либо путем снотолкования. Не входя в обсуждение доказательности этих методик, отметим, что вывод на основе их делался весьма реальный: опасность, утверждали гадатели, исходит от сяньбийцев, коих надо перебить заблаговременно.

Эти разговоры начались в 373 г., т.е. почти сразу после завоевания империи Янь. Когда сложные расчеты астрологов, предсказывавших уничтожение империи Цинь от рук сяньбийцев, не возымели действия, некто неизвестный крикнул во дворце: «Рыбы и бараны пожрут людей – беда!»[212] – и даже точно определил дату грядущих событий, хотя, может быть, последняя была вписана хронистом позже.

Но Фу Цзянь II ответил своим приближенным в духе либерального гуманизма: «Китайцы и варвары – все мои дети. Будем обращаться с ними хорошо, и не возникнет никакого зла»[213]. Это была не просто фраза, это было направление политики. В том же 373 г. тангуты взяли крепость Бучэн в долине реки Хань. Комендант этой крепости попал в плен, но на предложение Фу Цзяня поступить к нему на службу назвал тангутского владыку варваром, а его двор сравнил со стаей собак и стадом овец. Оскорбленные тангуты просили у царя разрешения казнить наглеца, но Фу Цзянь продолжал с ним хорошо обращаться[214]. Так же он благоволил к сяньбийскому принцу Муюну Чую, к хуннским князьям Лю Вэйчэню и Лю Кужэню и к тибетскому вождю Яо Чану, хотя последний попал в плен на поле боя и спас себя, только выразив покорность. Не странно ли видеть такую гуманность в человеке, предательски казнившем собственного брата и без всякого милосердия расправившемся со своими соплеменниками?

Действительно, если присмотреться ближе, то видно, что поведение Фу Цзяня II диктовалось не столько чертами его характера, сколько политическим расчетом. Это сказалось на его идеологической платформе. Будучи ревностным буддистом, Фу Цзянь II благоволил конфуцианству, но указом 375 г. под страхом смерти воспретил вероисповедание даосизма и для начала казнил хранителя своего архива, читавшего даосские книги[215]. Такое пристрастие объясняется весьма просто. Конфуцианцы составили наиболее активную часть китайского правящего класса, и, следовательно, стремясь овладеть Китаем, нужно было искать с ними компромисса[216]. Даосы упражнялись в гаданиях, в той самой древней футурологии, которая часто шла вразрез с намерениями правителя. Указ 375 г. оградил циньского императора от непрошеных прогнозов. Царское милосердие оказалось мнимым.

Можно думать, что благоволение к иноплеменникам – иначе говоря, национальная политика – было основано на том же расчете. Новые подданные составляли в империи Цинь подавляющее большинство; удерживать их в покорности после каждой победы становилось все труднее, значит, их надо было привязать к себе милостью и материальной заинтересованностью. Только так могла существовать лоскутная империя Цинь. И на первых порах успех был налицо: в 381 г. все племена и,жившие внутри Китая, и 62 мелких владетеля оазисов бассейна реки Тарим просили принять их в подданство великой империи Цинь, где иноземцам жилось так хорошо[217].

Однако так ли уж было хорошо в империи Цинь на самом деле? Конечно, завоеванные оружием сяньбийцы молча подчинялись, а сычуаньские горные племена предпочли единоплеменных тангутов китайцам, но Южный Китай держал упорную оборону. Тогон хранил свою независимость, а из княжеств Турфана и Шаньшани уже в 382 г. пришла просьба о помощи против соседей, раздумавших вступать в контакт с тангутами.

Фу Цзянь II немедленно направил на запад сильную армию под командованием опытного полководца Люй Гуана, которая в 383 г. пересекла пустыню и появилась под стенами Карашара. Карашар сдался, но владетель Кучи, носивший титул «бай», собрал силы, в семь раз превосходящие по численности войско Люй Гуана и... в 384 г. потерпел полное поражение. Люй Гуан, заняв Кучу, нашел, что она похожа на миниатюрную Чанъань. Он милостиво обошелся с жителями, что снискало ему популярность в прочих оазисах. Гуманность, основанная на силе, оказалась мощным доводом в пользу союза с империей Цинь. Тем временем Люй Гуан получил из Китая сведения, которые побудили его остаться в Куче навсегда, сделав из нее столицу самостоятельного владения. Но почему-то этот проект не был осуществлен, и в 386 г. Люй Гуан, ограбив покорившийся ему край, вернулся в Ганьчжоу, выгнал оттуда китайского правителя и захватил бывшее княжество Лян для самого себя[218].

Как и почему этот энергичный полководец, которого не называют изменником, превратился в самостоятельного государя, мы узнаем из рассмотрения событий внутри Китая, ибо за то трехлетие, пока Люй Гуан утверждал тангутскую власть на склонах Тяньшаня, сама империя Цинь перестала существовать.

ВИХРЬ

До 379 г. тангутские войска вели планомерное наступление в верховьях Янцзы. Там власть цзиньской династии была непрочна. Осуществлялась она системой крепостей с сильными гарнизонами, державшими в страхе местное иноплеменное население. Тангуты брали крепость за крепостью, но тратили на каждую операцию много времени и сил, так что результаты продвижения были ничтожны.

В 379 г. Фу Цзянь направил удар на юго-восток. Тангутские войска перешли реку Хуай и приблизились к жизненным центрам Южного Китая. Фу Цзяню казалось, что дни империи Цзинь сочтены. Располагая 970 тыс. воинов (цифра – на совести автора хроники), он полагал, что успех в завоевании Южного Китая ему обеспечен.

Но его советники были настроены менее оптимистично. Они всячески пытались отговорить своего царя от войны, которая государству была не нужна и рискованна. Еще более грозной опасностью они считали возможность отпадения покоренных народов во время военных замешательств[219]. Несмотря на все уговоры и указания на несправедливость завоевательной войны, Фу Цзянь II в 383 г. объявил мобилизацию 10% населения. По китайскому условному исчислению, у него собралось 700 тыс. пехотинцев и 270 тыс. всадников; не беремся сказать, сколько их было на самом деле, но во всяком случае много.

Передовые отряды уже успели пересечь реку Хуай, пока дальние, из бывшего княжества Лян, подходили к реке Вэй. Их решено было использовать в Сычуани, а на важнейший участок фронта была брошена сяньбийская конница под командой Муюна Чуя и лучшая китайская пехота, доверенная недавнему пленнику Чжу Сюю. Авангардом командовал талантливый и отважный царевич Фу Жун.

По боевым качествам циньская армия неизмеримо превосходила южнокитайское 80-тысячное войско, но воины – не шахматные фигуры, и поле боя – не доска. Почти все циньские солдаты либо происходили из племен, которые совсем недавно были покорены силой оружия, как сяньбийцы, либо просто захвачены в плен и поставлены противником в строй, как большинство китайских подразделений. Они были не тангуты и, подчинившись тангутскому царю, не превратились в тангутов. Этого-то не хотел видеть и понимать Фу Цзянь II. Он считал, что этнические различия призрачны, главное, чтобы человеку как таковому было хорошо. Потому-то он лелеял чужих в ущерб своим и надеялся, нет, был уверен, что ему отплатят добром за добро. А то, что есть силы более мощные, чем личные чувства и сознание собственной выгоды, ему не приходило в голову.

Циньское наступление развивалось по всему фронту, от Хубэя на западе до Шоучуня на востоке. Фу Жун взял Шоучунь и остановил продвижение южнокитайской армии. Фу Цзянь, окрыленный легким успехом, оставил часть своей пехоты у Сянчэна (в Хэнани) и с 80 тыс. легкой конницы подошел к Шоучуню. Оставалось как будто немного – разгромить противника, имея пятикратный перевес в силах.

Но тут сказала свое слово измена. Чжу Сюй предупредил цзиньских полководцев Се Ши и Се Сюаня о дислокации циньских войск и дал совет перехватить инициативу, чтобы остановить тангутов, пока те не успели подтянуть все войска. Се Ши немедля выделил пятитысячный отряд отборной конницы, который проник через интервалы циньских войск и в ночном бою у Лоцзяня нанес тангутам тяжелое поражение, захватив много боевого снаряжения. Эта неожиданность побудила Фу Цзяня стянуть войска на восток, и обе армии, северная и южная, сошлись у Шоуяня, на берегах реки Фэй.

И вот тут произошло нечто странное, получилась какая-то смесь глупости и предательства. По совету того же Чжу Сюя китайский полководец Се Ши предложил Фу Цзяню несколько отвести войска от берега реки Фэй, чтобы китайцы могли переправиться и в бою по всем правилам решить судьбу войны. Казалось бы, вступать в переговоры с врагом перед битвой не следовало, но Фу Цзянь решил, что будет очень хорошо, если его латная конница сомнет строй противника и загонит его в реку. Он согласился и отдал приказ об отходе.

Но армия не отошла – она разбежалась; не от противника, а от начальства. За несколько минут воины превратились в дезертиров, не способных ни к самозащите, ни к планомерному отступлению. Китайцы спокойно перешли реку и беспрепятственно рубили беглецов. Фу Жун попытался навести порядок, но его конь упал, и царевичу отрубили голову. Фу Цзянь успел бежать. Это ему удалось лишь потому, что 30 тыс. сяньбийской конницы Муюна Чуя сохранили дисциплину, хотя и не вступили в бой. Чжу Сюй, бывший царь Ляна, и многие другие китайцы бросили знамя тангутского царя и вернулись к своим. Победители захватили царскую колесницу Фу Цзяня, коронные драгоценности и много разнообразного оружия. Разгром был полным и окончательным – Китай был спасен.

Когда гонец привез в Цзянькан (Нанкин) весть о победе, министр играл в шахматы со своим другом. Он просмотрел депешу, положил ее на диван и закончил партию. На вопрос друга: «Что нового?» – он ответил: «Ничего важного. Наши мальчики побили разбойников»[220]. И все! Что это было – выдержка или равнодушие? Трудно решить, да это и не столь существенно, потому что дальнейшие события развивались стремительно, как лавина.

ОПРОКИНУТАЯ ИМПЕРИЯ

К концу дня из всего могучего циньского войска остались в строю только тысяча тангутских всадников, присоединившихся к своему царю, и 30 тыс. сяньбийцев Муюна Чуя. Фу Цзянь, страшась преследования, присоединился к Муюну Чую, и тут сразу сяньбийские старейшины и сын Чуя, Муюн Бао, потребовали от своего вождя мести за покорение их государства. Но Муюн Чуй отказал им наотрез, сославшись на долг благодарности, сохранил Фу Цзяню жизнь и свободу и проводил его в Лоян, где стоял верный тангутский гарнизон. Туда же прибыли остатки великой армии – немногим больше десятой ее части[221].

Если бы китайцы в 383 г. проявили больше настойчивости и инициативы, они могли бы освободить если не весь Северный Китай, то значительную его часть. Но они ограничились рейдом в Шаньдун и возвращением нескольких крепостей, благодаря чему Фу Цзянь получил передышку, а население Хэнани пережило новое разочарование в династии Цинь[222].

Проводив Фу Цзяня до границ Шэньси, Муюн Чуй просил отпустить его на родину, чтобы предотвратить там беспорядки, возможные после поражения. Фу Цзянь, тронутый лояльностью сяньбийского принца, дал согласие на его отъезд. Напрасно тангутские вельможи уговаривали царя убить или задержать Муюна Чуя, слишком популярного в своем племени. Фу Цзянь ответил, что, дав слово, он его сдержит... и Муюн Чуй уехал на восток. Тайные убийцы, посланные за ним без ведома Фу Цзяня, подстерегали его на мосту через Хуанхэ, но Муюн Чуй переправился через реку в лодке, избег смерти и оказался в родной стране.

А тем временем вихрь разрушения домчался от берегов реки Фэй, до южных притоков Хуанхэ. В верховьях реки Вэй восстали сяньбийцы, поселившиеся там на опустелых землях с разрешения самого Фу Цзяня. Потерявший голову Фу Цзянь отправил на подавление мятежников офицера сяньбийского происхождения, не поинтересовавшись тем, что тот был родственником повстанца. Этот последний, Цифу Го-жань, присоединился к своим соплеменникам и освобожденную от тангутов территорию объявил самостоятельным царством.

На востоке некий динлин Ди Бинь, собрав шайку из дезертиров, блокировал Лоян. Муюнские принцы уговорили своих соплеменников и родственных ухуаней сбросить тангутское иго. Под контролем циньских войск оставались только цитадели городов, и когда к городу Е, бывшей столице сяньбийской империи Янь, подъехал со своим эскортом Муюн Чуй, желавший поклониться могилам предков, его не впустили в город. Положение создалось двусмысленное: тангутские князья были благодарны Муюну Чую за спасение Фу Цзяня, но считали его потенциальным мятежником и колебались, не решаясь его убить. Муюн Чуй демонстрировал свою лояльность, но соплеменники требовали, чтобы он встал во главе восстания и в 384 г. отомстил за разгром 370 г. Опустим подробности. Тангуты все-таки сделали неловкую попытку убить сяньбийского принца, а он в ответ объявил, что долг благодарности им уплачен, и объединился с Ди Бинем. Лоян устоял против натиска мятежников, но это не смутило Муюна Чуя. Собрав вокруг себя 20 тыс. сяньбийцев, он переправился на северный берег Хуанхэ и объявил империю Янь восстановленной. Фу Цзянь не мог этому воспрепятствовать, так как другие восстания потрясали всю страну.

Муюн Нун поднял ухуаней, и те, вооруженные дубинами и рогатинами, наголову разбили отряд регулярного тангутского войска. Муюн Хун поднял сяньбийские войска, расквартированные на границе Шаньси и Шэньси. Фу Цзянь послал против него 50 тыс. тангутов со своим сыном во главе, добавив тибетскую конницу Яо Чана – внука Яо И-чжуна. Повстанцы уходили на север, стремясь укрыться в степях, но тангуты настигли их и вопреки совету Яо Чана, рекомендовавшего «не ловить крысу за хвост, чтобы не укусила», вынудили к битве, в которой были разбиты. Царевич пал в бою. Яо Чан уведомил об этом Фу Цзяня. Тот, потеряв самообладание, казнил посла, чем толкнул на восстание дотоле верного Яо Чана. К 385 г. с Фу Цзянем остались одни тангуты.

В 385 г.Муюн Чуй перешел в наступление и осадил тангутский гарнизон в цитадели города Е. Тангуты держались столь стойко, что сяньбийцы открыли им проход и позволили уйти. Овладев столицей, Муюн Чуй восстановил императорское правление, пожаловал чины и т.д. Восстановленная империя получила название Младшая Янь.

Тем временем принц Муюн Чун собрал войско из своих соплеменников в Шаньси и обрушился на многострадальную долину реки Вэй. Население в ужасе разбежалось. Фу Цзянь заперся в Чанъани, но, поверив гадателю, рекомендовавшему ему покинуть город, удалился с наложницей и сыном к горам Уцян-шань, куда пытался созвать своих приверженцев. Муюн Чун вступил в покинутую гарнизоном столицу и отдал ее на разграбление своим воинам. Яо Чан между тем, обнаружив местонахождение Фу Цзяня, явился с войском, захватил императора и удавил его. Это произошло в 385 г. После этого Люй Гуан предпочел не возвращаться в Китай, а основать собственное государство в Ганьчжоу.

Судьба Фу Цзяня II была поистине трагична. Она даже могла бы вызвать сочувствие, если бы этому не мешал строгий исторический анализ. В самом деле, идея торжествует лишь в том случае, если она верна. Осуществление неверной идеи влечет за собой тяжелые последствия, особенно когда оно проводится последовательно. Фу Цзянь II был человеком по тому времени образованным, но не профессиональным ученым. Это значит, что он был дилетантом. Ему были близки логические построения, а не иррациональная действительность, и он уверовал в то, что этническая принадлежность – рудимент, неактуальный в его просвещенном государстве. Он ее просто игнорировал, полагая, что облагодетельствованные им люди будут платить ему благодарностью. При прочих равных условиях оно так бы и было, но китайцы считали Фу Цзяня варваром-ди, сяньбийцы – полукитайцем, тибетцы – представителем чужого племени, хунны – полезным союзником, но не больше; и все так или иначе предали его, даже испытывая угрызения совести, как, например, Муюн Чуй. Да и не могли они поступить иначе, потому что службу императору Цинь они рассматривали как подчинение тангутскому царю, лишившему их свободы и независимости. Именно этот, часто неосознанный, но от этого еще более сильный императив этнического поведения (этологии) толкнул все народы, жившие в Северном Китае, на войну против тангутского ига, каким бы легким оно ни было. И поэтому после смерти Фу Цзяня не возникло на берегах Хуанхэ великой державы, а появилось восемь небольших и взаимовраждебных этнотерриториальных объединений. Именно этнические противоречия разорвали железный обруч циньской деспотии и ввергли Северный Китай в пучину таких бедствий, которые превзошли даже те, которые мы уже описали. Но это была не злая воля тех или иных людей, а неумолимая историческая закономерность.

VI. Полымя

КТО ПРОТИВ КОГО?

Межплеменная, точнее, межэтническая борьба после смерти Фу Цзяня II вылилась в открытую войну. Но это не была война всех против всех. Поведение освободившихся от тангутского гнета этнических групп, в том числе их симпатии и антипатии, укладывались в относительно строгую систему. Попробуем найти ее стержень.

После гибели Фу Цзяня II тангуты оружия не сложили. Пусть развалилась империя Великая Цинь – остались племена ди, отважные и неукротимые, возглавленные сыном погибшего императора Фу Пэем. Главным врагом тангутов был их ближайший сосед – тибетский вождь Яо Чан, провозгласивший себя императором династии Младшая Цинь, т.е. присвоивший традицию минувшей династии.

Явно отрицательно относились к тангутам сяньбийские племена, которые были военной судьбой разбросаны по всему Северному Китаю. Они не объединились для борьбы с врагом, а наоборот, использовали все возможности для раздельного существования. В наилучших условиях для этого оказалась группа сяньбийцев, осевшая в бассейне рек Таохэ и Вэйхэ. В 386 г. вождь этой группы Цифу Гожань объявил занимаемый им район Шэньси империей Западная Цинь, также пытаясь присвоить себе традицию прежних, преданных им царей. Но и с тибетцами эта группа сяньбийцев не поладила и ничем не помогла Яо Чану в надвигавшейся войне с потомками Фу Цзяня. Цифу Гожань предпочитал выжидать, сохраняя вооруженный нейтралитет.

Весьма неожиданно сложилась судьба другой группы сяньбийцев, под предводительством Муюна Чуна захватившей Чанъань. Муюн Чун провозгласил себя царем Западной Янь, но в 386 г. был убит бандитами некоего Дуань Суя, о котором ничего достоверного неизвестно, кроме того, что его самого разбили и убили другие принцы из фамилии Муюн[223]. Однако, совершив месть, эти сяньбийцы покинули разграбленную Чанъань и, перейдя Хуанхэ, осели в западной Шаньси, назвав свое царство империей Западная Янь. Судьба этого государства, насчитывавшего 400 тыс. жителей сяньбийского происхождения, была печальна: за десять лет там сменилось семь царей, слишком легко убивавших друг друга. В 394 г. последнего прикончил Муюн Чуй – основатель династии Младшая Янъ, т.е. восстановитель былой державы Муюнов, властитель Северо-восточного Китая. Однако его власть не простиралась даже на северную Шаньси, которой в 386 г. вновь овладели табгачи, сбросившие тангутское иго и избравшие ханом молодого и энергичного Тоба Гуя, внука хана Шеигяня. Тоба Гуй сменил одно китайское название своего государства Дай на другое – Вэй[224] что отражало его претензию закрепиться во Внутреннем Китае, ибо Дай всегда было небольшим пограничным княжеством, а Вэй 800 лет тому назад – могучим царством.

Наконец во вражде с тангутами продолжали оставаться южные китайцы, не без оснований возымевшие надежду вернуть себе исконные земли на берегах Хуанхэ и изгнать «варваров» с китайской земли. Упустив время после битвы на реке Фэй, они теперь стремились наверстать потерянное.

Но и тангуты были не одиноки. Их искренне поддерживали ордосские хунны и жужани. Политические основания для глубокой симпатии жужаней к тангутам были достаточно весомы.

Сложная и напряженная политическая обстановка, сложившаяся в середине IV века, не позволяла жужаньской орде обойтись без покровителя. Чтобы избежать столкновения с табгачскими ханами, жужани выплатили им дань, но, как только тангуты разгромили табгачей, жужани перешли на сторону победителя. Тангуты были далеко, и поэтому платить им можно было мало или даже вовсе не платить. Представитель тангутский империи Лю Вэйчэнь сам нуждался в поддержке жужаней как союзника против побежденных, но не сломленных табгачей. Все казалось прочным, но развал тангутской империи Цинь снова перепутал фигуры на доске. Западнее жужаней, в Великой степи множились племена телеутов (теле), притесняемые жужанями на севере от пустыни Гоби и тангутскими наместниками области Лян к югу от нее.

При разделе державы Тоба в 377 г. телеуты достались владетелю Ордоса – хуннскому князю Лю Вэйчэню. Однако Лю Вэйчэнь дружил с жужанями, их естественными врагами, постоянно грабившими телеутские кочевья. Поэтому при возрождении мощи Тоба телеуты немедленно подчинились Тоба Гую. Усилившись таким образом, Тоба Гуй заключил союз с Муюном Чуем, и два могучих сяньбийских вождя в 386 г. уничтожили хуннское княжество в северной Шаньси, которым правил сын Лю Кужэня, Лю Сян. За хуннами остался только Ордос, прикрытый в летнее время бурной рекой и спасенный от табгачского нашествия событиями, развернувшимися в последующие годы.

ТИБЕТЦЫ ПРОТИВ ТАНГУТОВ

Карта. Полымя. Тибетцы против тангутов

Военная неудача словно привязалась к тангутам. После того как сяньбийцы покинули Чанъань в 386 г., они нанесли поражение остаткам тангутских войск, возглавленных сыном Фу Цзяня, Фу Пэем, и вытеснили тангутов из долины реки Фэнь при впадении ее в Хуанхэ. Тем временем Яо Чан занял покинутую Чанъань и объявил ее столицей своей империи[225]. Пэй отвел свои потрепанные войска в опустелый Лоян, чтобы сделать эту древнюю столицу базой для контрнаступления против тибетцев и сяньбийцев, но тут ему в спину ударили южные китайцы. В бою у Лояна Фу Пэй был убит, а сын его взят в плен и увезен в Цзянькан на вечное заключение.

В этой войне обнаружилось, что степень жестокости и беспринципности еще возросла. Сяньбийский вождь Муюн Юн пожелал овладеть захваченной в плен вдовой Фу Пэя. Несчастная женщина, защищаясь, схватила меч... и была забита насмерть. Раньше сяньбийцы хоть и допускали насилия на поле боя, но к пленницам подходили несколько деликатнее. Очевидно, полувековое пребывание в Китае расшатало их былые традиции, а к освоению китайской цивилизации у них не возникло стимула. Проблема этнокультурного контакта решалась в IV веке таким способом, который не мог вызвать одобрения ни у современников, ни у потомков. И видимо, это было не случайно, потому что столь же безобразно стали вести себя тибетцы Яо Чана, о чем будет рассказано ниже. Изменение одной детали стереотипа поведения всегда ведет к перестройке всего стереотипа и даже принципов этики этноса. Поэтому нельзя упускать из виду эти, на первый взгляд маловажные, детали истории.

Мужественные тангуты не сложили оружия. Внук Фу Цзяня II, Фу Дэн, собрал в Шэньси 50 тыс. добровольцев и нанес Яо Чану несколько поражений. Война между тибетцами и тангутами держала в напряжении оба народа в течение трех лет. В 389 г. тибетцам удалось, обойдя армию Фу Дэна, захватить его лагерь, где укрывались тангутские женщины. Жена Фу Дэна схватила лук и сражалась на коне до тех пор, пока ее не окружили и не взяли в плен. Ее пытались изнасиловать и потом зверски убили.

Агония дружины Фу Дэна затянулась до 394 г., но он пережил своего врага Яо Чана на один год. Яо Син, унаследовавший власть в Младшей Цинь, сначала разбил войска Фу Дэна, который был при этом убит, а потом его сына, на чем и закончилось самостоятельное существование народа ди. Остатки этого героического племени смешались с победителями-тибетцами; впоследствии они вошли в состав средневековых тангутов, или дансянов[226]. Но нас сейчас больше занимает положение и состояние победившего государства – Младшей Цинь. Ведь оно тоже, включив в себя большое количество местных жителей, стало тибето-тангуто-китайской химерой и, как таковое, оказалось лицом к лицу с сяньбийцами, окружавшими его с востока, запада и севера, где прикрывавшие Шэньси ордосские хунны испытали на себе силу табгачского оружия.

ХУННЫ ПРОТИВ ТАБГАЧЕЙ

Усиление табгачского ханства грозило равно и хуннам князя Лю Вэйчэня, и жужаням хана Вэньгэди[227], лишившимся мощной поддержки тангутов. Поэтому оба эти государя постарались заключить союз с Яо Сином, который не мог не поддержать противников сяньбийцев. Однако хан Тоба Гуй воспользовался тем временем, когда тибетцы были связаны войной с тангутами, и взял инициативу неизбежной войны в свои сильные руки.

В 391 г. Тоба Гуй выступил против жужаней. Жужани, не приняв боя, ушли на север, но посреди Гоби были настигнуты и разбиты. Табгачи преследовали их, несмотря на то, что съестные припасы кончились. Гуй приказал заколоть заводных лошадей и гнаться за врагом. Наконец беглецы стали сдаваться. Вождям отрубали головы или заковывали в цепи, а народ отвели в Китай и поселили в области Юньчжун (к югу от Иньшаня и к востоку от Ордоса)[228]. Скорее всего эти кочевники были нужны Тоба Гую для пополнения своей конницы.