— Да бросьте вы, это же несерьезная постановка вопроса! — с досадой перебил Виктор. — А что же вы предлагаете: пускай животные сами решают, как им быть: кушать друг друга или нет и тому подобное? И как они это смогут решить и высказать, по-вашему?
Славка взвыл от восторга.
— А что, ребята! — завопил он. — Это же блеск! Например, созвать Всеиндийское совещание тигров с делегатами из Уссурийского сообщества. И пускай они голосуют, черти полосатые! Лапу им, что ли, трудно поднять? Слоны смогут хоботом голосовать, птицы — крыльями…
— …а рыбы — хвостом! — закончил Виктор. — Но что, если, к примеру, в Африке антилопы проголосуют за то, чтобы леопарды и львы их не трогали и питались фруктами, а желтые и пестрые кисоньки, наоборот, захотят, чтобы антилопы от них не бегали сломя голову, а вели бы себя корректно и ждали, когда к ним подойдут поприветствовать?
— Одно утешение — что ни лев, ни леопард не способны на такое жестокое лицемерие, — сказал Иван Иванович. — Это уж действительно привилегия человека. Но Виктор прав. Да вы, Роберт, по-моему, и затеяли этот спор больше из озорства.
— Ну почему? — возразил Роберт преувеличенно серьезным тоном. — Вы же тут говорили о правах животных на жизнь и счастье и даже об их разуме… Ну, хотя бы по поводу Барса. — Он поглядел на Барса, и тот коротко мурлыкнул ему в ответ. — Вот я и поинтересовался: а как же совместить такое открытое командование с призывами к равноправию?..
— Вот еще демагог на мою голову выискался! — перебил его Виктор. — Да ведь если животные и мыслят, то максимум на уровне ребенка трех-четырех лет. Это, наверное, завышенное определение, но примем хотя бы его. Маленький ребенок сам не может ни решать свою судьбу, ни думать о судьбе всех детей Земли, тем более в деловом плане. Руководить им необходимо, и это не насилие, а забота и защита.
— Плохая аналогия! — заявил Роберт. — Ребенок самостоятельно жить не может, а зверь может. Тому же льву или слону, да хотя бы и оленю либо лебедю ваша забота нужна, как рыбке зонтик.
— Ну и что же вы предлагаете? Вести агитацию и пропаганду среди зверей, чтобы они сами осознали полезность реформ?
Роберт вдруг снял очки и широко улыбнулся.
— Ничего я, ребята, не предлагаю! — признался он. — Иван Иванович прав: просто заметил я слабинку в ваших рассуждениях и решил позабавиться логической дуэлью. Вы, надеюсь, не очень на меня разозлились за это?
Виктор промолчал: он, по-моему, все же разозлился. Но тут снова заговорил Володя и с обычной своей солидностью заверил, что проблему Роберт затронул очень интересную, пускай и в шутку, и спорить о ней полезно и необходимо, поскольку она не решена, а решать ее придется если не сегодня, так завтра, ну и так далее, и все он сказал правильно, и все были довольны.
Это я передаю уже своими словами, потому что где-то в начале Володиного выступления у Славки кончилась пленка, а когда он обнаружил это и ухнул от досады, все вдруг сообразили, что уже поздно и давно пора по домам. Вон даже Барса умучили — спит, бедняга, как убитый, а ведь до чего интересовался разговором.
Если вдуматься, так это был самый счастливый мой вечер за весь, так сказать, истекший период. То есть период-то вовсе не истекший, и как выйду я из больницы, так на меня вся эта история обрушится даже с удвоенной силой. А вечер действительно был хороший, и интересный очень, и какой-то… компанейский, что ли. Нет, не то слово. Не знаю, как выразить. Мы — все вместе, даже Володя, хотя он больше помалкивал и думал о чем-то своем, находились в этот вечер словно в каком-то особом мире, более высокого порядка, чем обычный. Нет, мир — это тоже неподходящее слово, мы были в том же мире, где и все, и говорили об очень невеселых делах этого мира. Но наши мысли, сталкиваясь и перекрещиваясь, будто бы образовали поле — нейтринное, гравитационное или еще какое-то. И все мы испытывали воздействие этого поля и мыслили как-то интенсивнее и смелее, чем обычно.
Хотя и дурак и умный смотрят на одно и то же дерево, дураку оно кажется совсем иным, чем умному.
Уильям Бленк
Есть вещи, которые даже безголовым приходят в голову.
Эжен Ионеско
Проводив гостей, я глянул на часы и охнул — десять минут двенадцатого. К Соколовым и звонить уже неудобно, а я ведь обещал прийти… И Герка этот со своим гениальным котом, наверное, меня презирает… Тьфу ты, вот несчастье!
Пока я так стоял на площадке и раздумывал, дверь квартиры Соколовых тихонько приоткрылась, и я услышал шепот:
— Да вот он стоит. Ну, иди, чего же ты?
Потом Валерка вытолкнул на площадку хмурого Герку все с той же шевелящейся корзиной в руках.
— Игорь Николаевич, у нас уже все спят, — громко зашептал Валерка, подойдя ко мне. — Ну, можно к вам?
— А Барс как же? — неуверенно возразил я, кивая на корзинку.
— Так вы ему внушите! А потом они с Мурчиком определенно подружатся. Мурчик, он такой… Вы даже просто не представляете себе, какой он!
— Ну идемте, — сказал я, сдаваясь: что было делать!
Из передней я осторожно заглянул в большую комнату — Барс крепко спал на тахте. Я знал, что вскоре он встанет, потребует еды и чтоб была застлана постель: он привык спать у меня в ногах и всегда часов в десять-одиннадцать вечера начинал ныть, чтобы стелили поскорей — спать, мол, хочется. Но пока он спал, можно было отложить внушение, я и без того устал.
Мы пошли в мамину комнату. Я уселся в кресло под торшером и лениво смотрел, как Герка отвязывает ситцевую покрышку со своей плетенки. Герка был парнишка малорослый, щупленький. Я сначала решил, что ему лет десять, а оказалось, что он ровесник и одноклассник Валерки. Вообще я сначала отнесся к нему несерьезно и даже слегка пренебрежительно за то, что он так вот, в открытую плакал при посторонних. И тоже это было неверно с моей стороны, как вскоре выяснилось.
Герка откинул покрышку, и из корзинки медленно поднялась черная кошачья голова; кот сел, с достоинством оглядел всю комнату, потом уставился на меня.
— Ну, вылезай, друг, давай знакомиться! — сказал я, тоже с интересом глядя на него.
Кот положил лапу на край корзинки, но тут же убрал ее и, коротко мурлыкнув, поднял глаза на Герку.
Герка осторожно вынул кота из корзинки и поставил на пол.
— Это Мурчик не хочет корзинку опрокидывать, — сказал он.
— Ну да? — усомнился я. — А почему?
— Он не любит, когда шум и беспорядок, — вдумчиво пояснил Герка. — И потом ему неудобно перед вами, что он неаккуратно вылезет.
— Ну и ну! — сказал я с сомнением. — Какой кошачий маркиз, подумаешь!
Валерка хихикнул, но тут же серьезно заверил:
— Правда, правда, такой уж он! Я сам наблюдал.
— А мебель он дерет, твой маркиз? — осведомился я.
— Не-а. У него доска для когтей есть! — с гордостью ответил Герка.
Мурчик еще раз медленно оглядел комнату, потом подошел ко мне. Впечатление он производил величественное и несколько мрачное. Во-первых, он был невероятно большой, попросту гигант, я таких котов даже и не видел никогда; к тому же гладкошерстый, без всякой пушистости, увеличивающей подлинные размеры: кот в натуральную величину, с крепкими мускулами, атласисто переливающимися под холеной шкуркой. Во-вторых, Мурчик был беспросветно черный и блестящий, как антрацит. Идеально черный. Даже ноздри и губы у него были черные. И громадные круглые глаза его сейчас казались черными: зрачки к вечеру разлились, вокруг них оставалось лишь узкое зеленое кольцо радужки. Глаза эти поражали воображение, пожалуй, еще больше, чем гигантский рост: ярко горящие, очень умные и внимательные глаза. И вообще было что-то необычайное во всем облике этого черного гиганта. Я пригляделся. Нос у Мурчика был большой и не такой плоский, как у большинства котов, он выступал очень заметно, — должно быть, это придавало морде Мурчика особое выражение. Но было еще что-то, чего я не мог сразу определить. Впрочем, главное — глаза! Ох, и глазищи, красоты невероятной! И смотрит так, будто все понимает. У котов ведь обычно глаза немного стеклянные и взгляд будто равнодушный, по сравнению с преданными влажными глазами собак, и по цвету больше похожими на человеческие. Глаза Барса мне вначале тоже казались, я помню, не очень-то выразительными, а потом я уж привык и вроде стал понимать его взгляд — еще до всей истории, в пределах нормы, так сказать. А Мурчик меня сразу поразил — прямо колдовские глаза, да и сам он весь какой-то волшебный кот, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите», только с явно выраженным трагическим и романтическим оттенком, без всякого шутовства, к которому был склонен булгаковский Бегемот.
— До чего ж ты картинный зверь! — с восторгом сказал я. — Тебя бы в кино снимать для какого-нибудь фильма-сказки… Знаешь, сцена в избушке у колдуньи или что-нибудь в этом духе.
Сказал я это просто так, не думая, и крайне удивился, когда Герка с отчаянием прошептал:
— Ну всё! Видишь, и он тоже…
А Валерка, тоже явно обескураженный, неуверенно утешил его:
— Да Игорь Николаевич это в шутку, чего ты!
— Конечно, в шутку! — поспешил заверить я. — А что? Объясните вы наконец, что случилось и почему вы так опасаетесь за Мурчика?
— Ну, говори, чего же ты! — подбодрил приятеля Валерка.
— Его убить хотят! — хриплым шепотом ответил Герка.
— Кто?!
— Теперь уже все. И отец, и мать, и Ленка даже. А все бабка.
Дело было дурацки-нелепое, как мне показалось сначала.
Герка с самых малых лет любил животных, но жило его семейство вчетвером в одной комнатушке, да еще в густо населенной коммунальной квартире. А года два назад переехали они сюда, в отдельную двухкомнатную квартиру, и Герка немедленно завел себе кота и аквариум. Сначала-то он хотел собаку-овчарку, но родители были против, а теперь ему никакой и собаки не надо — Мурчик лучше кого угодно. А три дня назад приехала к ним бабка, отцова мать. Она жила у дочери, та померла, зять женился на другой, — она и перебралась к сыну.
— Мало того, что аквариум в угол велела задвинуть, а на его место свой сундук установила, — хмуро хрипел Герка, глядя в пол, — так еще Мурчика сразу начала обзывать: «Нечистая сила, вражий дух, домовой!» Чего только не придумает! Ей все не так; что он черный весь, что он такой крупный, и аппетит у него хороший, что он умный… умней ее, вот ей и обидно! А главное-то…
Тут Герка запнулся, а я и не подозревал почему.
— Так что же она все-таки хочет?
Герка с отчаянием махнул рукой.
— Да ей чего только в голову не лезет! То говорит: «Вон его, чтоб его духу не было, я к нему притронуться даже боюсь!» И веником на него замахивается, в дверь его выгоняет. То ничего она не боится, а норовит ухватить Мурчика и выбросить в окно. А то еще говорит, что воротник себе на шубу из него сделает…
— А ваши что же?
— Сначала-то они вроде ничего, даже ее воспитывали: «Ладно, мамаша, вы привыкнете, кот смирный, чистенький, а что ест много, так мы с голоду не пропадаем». Это ей отец говорил. А потом дальше — больше… все на ее сторону перешли и в рот ей смотрят, что она скажет. Боятся вроде ее. А сейчас вечером отец сказал, что либо я кота должен завтра же отнести врачам на исследование, либо он сам его пришибет. Даже вот эту корзинку мама уже приспособила, чтобы его нести.
— Ну и снеси его в ветеринарную поликлинику, я знаю очень хорошего врача. А Мурчик что, вправду болен?
— Да не болен он ничем! — страдальчески морщась, прохрипел Герка.
— Они его не с целью лечить, — разъяснил Валерка, — и не в поликлинику, а завтра Геркин отец узнает, где исследования делают над животными, и чтобы туда Мурчика снести, а там его будут мучить и резать, пока не убьют совсем.
Герка всхлипнул и басом сказал:
— А я ему тогда говорю, что если они на такое пойдут, так я бабку сам из окна выброшу и никогда они меня больше не увидят, потому что я не знаю, что с собой сделаю! А он мне как врежет по уху, так я даже к стенке отлетел. А я сунул Мурчика в корзинку — и на улицу. Ходил-ходил, потом надумал к Валерке пойти, а он меня — к вам…
Я все еще ничего не понимал в этой истории. Ну, темная, дикая баба боится черного кота-это понятно: но при чем тут исследования?
Мурчик сидел и глядел то на меня, то на Герку. Он явно волновался. Длинный блестящий хвост его нервно подрагивал, верхняя губа слегка вздрагивала, обнажая клыки. И вообще я как-то чувствовал, что он волнуется. Именно вот: чувствовал! Теперь я понял, что воспринимаю настроение этого кота прямиком, что у меня с ним сразу установился двусторонний телепатический контакт, которого не было с Барсом. Или, может, односторонний, только я воспринимаю излучения его психики, а я для него закрыт? Все равно интересно до крайности: ни с кем еще у меня так не было — ни из животных, ни из людей. Этот Мурчик просто сокровище, если так; надо будет с ним поработать. Я напряг внимание, даже глаза прикрыл и знаком попросил мальчишек сидеть тихо: мне не терпелось выяснить, можно ли воспринять мысли, если они, конечно, есть у кота? Но ничего я не уловил, кроме смеси тревоги и любопытства, и отключился.
— Но что же с ним все-таки? — спросил я.
— Да ну, Герка, чего ты резину тянешь, действительно! — сказал Валерка и пояснил мне: — Он вообще такой скрытный парень, с ума сойти! Мы с ним два года вместе учимся — и в шестом и в седьмом классе — и живем в одном дворе, а я про Мурчика ничего даже и не знал!
— Неправда, я тебе про него рассказывал! — угрюмо возразил Герка.
— Разве так рассказывают! Сказал, что есть кот Мурчик, черный — и все.
— А тогда ничего особенного еще и не было.
— А сейчас что особенное? — Я уже начал терять терпение. — Выскажись ты наконец, чего ходишь вокруг да около!
— Я сейчас… — угрюмо пообещал Герка и вдруг спросил: — А это правда, что ваш кот разговаривает?
— Не то чтобы разговаривает, но некоторые слова произносит. А что? Твой Мурчик тоже говорит?
— Не-а, говорить он не умеет, — с сожалением признался Герка. — Это нет!
— А что же он такое умеет? Ну, выкладывай, что ли!
Вместо ответа Герка посмотрел на Мурчика каким-то особым, напряженным взглядом и слегка пошевелил губами. Кот басисто мурлыкнул, поднялся на задние лапы; мелко и осторожно ступая, подошел ко мне вплотную и каким-то странным, неловким и в то же время величественным движением подал мне правую лапу. Я ошалел от неожиданности, машинально взял лапу и слегка пожал. Кот постоял еще секунды две, опираясь правой лапой о мою руку, а левую вытянув вперед, потом опустил обе лапы мне на колени, пристально поглядел мне в глаза и опять мурлыкнул на бархатистых басовых нотах. Потом он снял лапы с колен и солидно уселся на полу.
— Это что же, дрессировка? — изумленно осведомился я.
Герка замялся и опустил глаза.
— Не дрессировка это, а телепатия! — решительно заявил Валерка.
— Я не знаю, что это такое, — сказал наконец Герка. — Но только я послушал в классе, как Валерка про вашего Барса рассказывает, ну и подумал, что мой Мурчик небось не глупее вашего кота и контакт у меня с ним имеется. И сразу у нас стало получаться. Он даже веселей стал, живей. Ему очень нравится, что я с ним так вот… Но я пока никому не хотел говорить и от наших в секрете держал. А как эта бабка явилась, так она враз все заметила и шпионить за мной и за Мурчиком стала — куда ни пойдешь, хоть в ванную, хоть на балкон, она уж тут как тут: «Это ты что со своей поганью вытворяешь?» Сама она…
— Ну, ну, — успокоительно сказал я. — Человек она старый, необразованный…
— Есть бабки и постарше, да не такие злобные и вредные. Мурчика все у нас любили, а теперь… Ну, что ей Мурчик плохого сделал, чего она против него агитирует и агитирует?! — Герка опять шмыгнул носом и прерывисто вздохнул. "
Поговорить, что ли, с его отцом?» — думал я. Не очень-то мне хотелось с ним говорить — да и о чем говорить с человеком, который так бьет слабенького мальчишку, что тот к стене отлетает?
— Отец что, пьяный был, когда тебя ударил? — спросил я.
— Не-а… Он только по праздникам выпивает. И не дрался он никогда раньше. Это он очень уж освирепел, что я бабку обещался из окна выбросить.
— Погоди, а что же именно увидела бабка? — спохватился я. — И почему ей все так сразу поверили?
— Так они все сразу это увидали! — с отчаянием ответил Герка. — Я с ним на балконе занимался, никого дома вроде не было, а с улицы шум такой ужасный, я и не услыхал, как они все заявились. Бабка в первую очередь за мной шпионит: только я порог переступлю, она в переднюю вылазит и на меня таращится, будто бы насквозь глазами просверлить хочет. Наверное, она сразу подглядела нас с Мурчиком и всех привела, чтобы свое доказать. Гляжу: Мурчик вдруг перестал меня слушаться и смотрит вверх. — Я тоже посмотрел вверх — а я на корточках сидел — и вижу: стоят они все в ряд и кто в дверь, кто в окно глазеют на нас. И отец, и мать, и Ленка прямо с тренировки, с ракеткой в руках. И у всех такие лица сделались — у меня даже вот тут, в животе, похолодело.
— А что же вы такое делали с Мурчиком?
— Танцевал он… с платочком! — прохрипел Герка, глядя в пол.
— Ну да? — усомнился я. — Прямо так и танцевал?
Вместо ответа Герка опять начал пристально глядеть на кота. Кот мурлыкнул и встал. Потом поднялся на задние лапы и, слегка изгибаясь, начал медленно и довольно ритмично переступать лапами, двигаясь по кругу и повертываясь. Герка сунул ему в переднюю лапу кусочек белой тонкой ткани. Кот крепко зажал его когтями и время от времени, видимо повинуясь мысленным приказам Герки, слабо взмахивал лапой с платочком. Зрелище было очень впечатляющее, что и говорить. Но я заметил, что кот тяжело дышит.
— Хватит! — сказал я умоляюще. — Коту ведь трудно ходить на задних лапах нашел ты тоже, чему его учить! Видишь, он устал!
Герка немедленно прекратил сеанс. И Мурчик, тяжело опустившись на все четыре лапы, тут же улегся. Бока у него ходуном ходили, но он явно не сердился — с нежностью поглядывал на своего хозяина и ласково мурлыкал.
— Он ничего, здоровый… — неуверенно пробормотал Герка. — А вообще я просто не знал, чему его можно обучать. К вам ходил, а вы сказали, что нельзя.
— Когда я это сказал? — искренне удивился я, но потом сообразил, что ко мне за эти дни куча народу пробивалась и все больше мальчишки, а я всех с ходу отсылал. — Ну да, ты, наверное, говорил, что Барса хочешь посмотреть? А если б сразу сказал, в чем дело…
— Да как-то неловко было.
— Эх ты, чудило! — покровительственно сказал Валерка. — Со мной бы хоть посоветовался, а то молчишь, как могила. Заявился только уж в крайности… Долго думал — быстро сообразил.
— А что Мурчик еще умеет? — поинтересовался я.
— Да разное… Так, ничего особенного! Я еще просто не успел даже придумать. Я же с ним всего четыре дня занимаюсь, и только один день более или менее на свободе был, а потом бабка приехала, пришлось все украдкой да урывками. Но тут ведь что самое главное: что он все понимает, о чем я думаю, и все готов сделать. Такой замечательный кот!
— Кот действительно замечательный! — согласился я. — А если я с ним попробую пару номеров проделать, для проверки, ты не будешь возражать?
— Не буду, — сказал Герка, но без особого энтузиазма.
Это, впрочем, можно было и не проверять: если уж меня более или менее слушались всякие случайные коты и собаки — ну, хотя бы тот боксер, которого я заставил подать лапу, — то Мурчик наверняка воспримет внушение. Но уж очень меня поразило, что я воспринимал эмоции Мурчика! Довольно смутно, но все же… нет, я не мог ошибиться: это от него шли ко мне эмоции — удовлетворение, что-то даже вроде гордости успехом, а рядом, подспудно, тревога, глухой страх.
— А ты его понимаешь? — спросил я Герку.
Герка быстро вскинул на меня глаза: он понял.
— Значит, вы тоже? — сказал он не то с радостью, не то с обидой. — Вот я же говорил Валерке, а он не верит.
— Потому что у вас этого нет, — поспешно ответил Валерка.
— А я что — эталон? Теперь и у меня есть.
— Ну, не говорил я вам, что Мурчик гениальный кот! — в восторге закричал Валерка.
— Ты как ему внушаешь: представляешь себе в уме всякие действия?
— Ага. Это Валерка рассказал, как вы делаете, вот я и попробовал. И сразу получилось. А потом я его начал учить танцевать, и вот…
— Но что же они подумали, твои родители? — недоумевал я. — Ты не мог им сказать, что это дрессировка?
— Да я говорю-говорю, а бабка все кричит: «Нет, это нечистая сила!»
— Так кто же нечистая сила? Почему один Мурчик — а ты тогда кто?
— Это вы правильно заметили! — с убеждением заявил Герка. — Начнет она с Мурчика, потому что с котом, она считает, легче справиться, а потом за меня возьмется, если я сам из дому не сбегу. А постепенно она всех истребит, ну, может, только отца одного оставит, а то ее из квартиры из этой выселят.
Валерка слушал все это, приоткрыв рот от восторга, а я уж просто не знал, что тут говорить и что делать.
— Не сочиняй, чего не следует! — сказал я. — Ну, вредная и глупая старуха, допустим, а ты уж из нее не то бабу-ягу, не то шпионку сделал. Ерунда какая!
Злился-то я на самом деле вовсе не на Герку, а на его семью. Неужели уж действительно дикари этакие, не соображают, что делают! Поддались темной, злобной старухе и душу мальчишке калечат. Вот он что навыдумывал себе с горя да со страху за своего дружка.
Валерка украдкой заснул. Я поглядел на часы — ох ты, без десяти двенадцать, ребятам спать давно пора, да и мне бы уже не вредно. И что же тут делать, интересно? Герку-то я вполне мог бы у себя уложить, а вот насчет Мурчика — что Барс скажет, неизвестно.
— Домой ты идти, как я понимаю, сегодня не намерен? — спросил я Герку.
— Вообще я туда не пойду! — упрямо потупившись, прохрипел Герка.
Голос у него был какой-то чудной: то он басил, то хрипел — больше, впрочем, хрипел. И такой неказистый парнишка, белесый и бледноватый, будто выцветший слегка — вид, в общем, болезненный, в лице ничего особенного, только глаза необычные: зеленоватые, почти как у кота, очень яркие и какие-то вроде рассеянные, не на тебя смотрят, а куда-то сквозь.
— Ты на кого похож, на отца? — спросил я.
— Не-а… Мама говорит: в точности на ее брата Андрея. Его под Берлином убило.
Я на минуточку себе представил всю эту ситуацию. Вот мне тринадцать лет, и есть у меня любимый кот… Тогда у нас был бурый пушистый кот, по имени Савка, ничего выдающегося… Нет, вот именно такой гениальный Мурчик. И вдруг, откуда ни возьмись, является бабка, которой я раньше и в глаза не видал. И эта бабка все в доме вверх дном переворачивает, меня и Мурчика преследует, грозится убить, и вся семья вдруг против меня ополчается, отец меня бьет, и вот я сижу в чужом доме и думаю, что же делать, как спасти своего друга и как я буду дальше жить, когда такое случилось… Нет, в нашей семье такое не могло случиться, но все же… Так мне жалко стало этого Герку! Захотелось вот сейчас, в полночь, пойти в его квартиру, поднять всех на ноги и отругать как следует за дурость и дикость. Поднять на ноги… а ведь они, может, и не спят, может, ищут Герку. «Ну и шут с ними, побегают да пускай попереживают как следует, авось умнее станут!» — решили.
— Ладно, сейчас выясним отношения с Барсом и тогда как-нибудь определимся на ночлег. Ты голодный небось?
— Не-а, — прохрипел Герка.
— Нас мама пельменями здорово накормила, — сообщил Валерка.
Я отправился в другую комнату, включил свет. Барс лениво приоткрыл глаза, увидев меня, и томно перекатился на спину, подставляя мне брюхо. Но, когда я подошел поближе, он насторожился и начал подозрительно обнюхивать мои руки. Потом вдруг вскочил и молча, крадущейся походкой пошел к двери, по пути тревожно обнюхивая пол и подергивая спиной.
— А ну-ка, постой! — Я схватил его на руки. — Там гость, понял? Будь вежливым, не скандаль.
Барс весь напрягся и взъерошился. Он не был так напуган, как тогда при встрече с Барри, но явно злился и жаждал подраться. Я поглядел ему в глаза и начал внушать: вон там сидит большой черный кот Мурчик, он хороший, он очень хороший, он твой и мой друг, и на него нельзя сердиться и шипеть.
Эмоции Барса я по-прежнему не воспринимал, но догадаться и без того было нетрудно: кот был глубоко возмущен моим поведением и очень медленно, под усиленным нажимом примирился с неизбежностью. Насчет Мурчика я особенно не беспокоился: никакой кот, очутившись на чужой территории, не станет первым нападать на хозяина; да и Герка рядом. А войдя в комнату, я сразу уловил, что Мурчик излучает не ярость, а усилившуюся тревогу и страх. «Вот бедняга!» — подумал я с сочувствием. А так по нему ничего этого не было видно: держался он спокойно и с достоинством.
Я еще раз мысленно приказал Барсу хорошо относиться к гостю и спустил его на пол. Барс, припадая на брюхо, подобрался к Мурчику и осторожно обнюхал его, вздергивая верхнюю губу. Я опять поразился — до чего Мурчик громадный и величественный! Даже Барс рядом с ним кажется котом некрупным. А ведь ему всего два года с небольшим, он еще подрастет или, вернее, раздастся в ширину и потолстеет.
Коты долго глядели друг на друга, шевеля усами. Потом Мурчик дружелюбно и вопросительно мяукнул. Барс жалобно, тоненько простонал, отпрянул от него и с протяжным воплем кинулся ко мне. Я взял его на руки — он дрожал и все косился на Мурчика. Я пытался уговаривать его, внушать ему спокойствие, но получалось это плохо — видно, я совсем выдохся, устал. Наконец я сдался.
— Валерка, у вас ночевать негде?
— Да не знаю… — нерешительно ответил Валерка. — Со мной если, на диване? Как-нибудь уляжемся вдвоем. Только я маме ничего не сказал, а она небось спит.
— А если Валерка возьмет с собой Мурчика, а ты у меня переночуешь? спросил я Герку без особой, впрочем, надежды.
— Не-а. Мурчик без меня всю ночь плакать будет, никому спать не даст.
Так я и знал! Вот еще история! Куда же их девать, да еще ночью? К Ивану Ивановичу можно бы — так у него опять же свои коты, и собака еще…
Барс все дрожал и умоляюще глядел на меня. Мурчик, я чувствовал, тоже очень тосковал и тревожился: ну еще бы, он в чужом доме, да тут еще кот-хозяин его не хочет принимать, а домой не вернешься. Интересно, неужели он и это понимает?
— Ладно, ребята! — решил я наконец. — Была не была, пойду я поговорю с Ксенией Павловной, авось найду с ней общий язык… А Барса я пока с собой возьму.
Заспанная Ксения Павловна слушала меня, конечно, без малейшего восторга, но и без злости.
— Ладно уж, ведите его сюда, кошатника вашего! — сказала она, моргая слипающимися веками. — Да вот еще, помогите мне с антресолей раскладушку и матрасик стащить… Добрые люди, поди, третий сон видят, а вы тут с котами да с ребятами по ночам валандаетесь… И эти еще нескладехи, Пестряковы, Геркины родители, до чего себя допускают. Татьяна уж тут ко мне прибегала, спрашивала про Герку, а я нарочно сказала, что был, мол, да пошел, а куда, неизвестно пускай побегают, поищут, дураки такие! Всё на бабку валят, но бабка бабкой, а сами-то они с Петром маленькие, что ли?
Ксения Павловна сердито напялила наволочку на подушку и вынула из шкафа чистенькую, аккуратно заштопанную простынку.
— Пускай мальчуган хоть одну ночку в чистоте поспит! — ворчала она, застилая постель. — Я уж его, пока он тут с Мурчиком вас дожидался, сгоняла мыться, майку и трусы ему чистые дала, Валеркины старые, три года назад куплены, а ему как раз пришлись. Батюшки светы, ну до чего ж он худой и грязный, прямо как беспризорник. Да что, Татьяна в молодости халдой была, халдой и осталась. Моются ли они когда или так живут, даже и не знаю, всегда на них столько грязи, что хоть репу сажай. А в квартиру небось и войти страшно… Вы что же, говорить с ними собираетесь? Да разве с ними сговоришься? Время зря потратите, только и всего… Хоть один-то к ним не добивайтесь, возьмите кого посолиднее.
— Ивана Ивановича если? — вслух подумал я.
— Вот, правильно, его! Тем более, у него дочка учительница, в случае чего он может через школу воздействовать.
— Ладно, я с ним сговорюсь. А Мурчика вы у себя подержите до вечера?
— Несите уж! И ребят гоните спать. А то ваш Барсик совсем извелся: что ж это, чужого в дом пустили, а его, хозяина, из дому выставили!
Барс действительно места себе не находил — метался по комнате, то и дело подбегал к двери и жалобно мяукал.
— Пойдем, котенька, спать, — сказал я, беря его на руки. — У нас-то с тобой есть свой дом, и никто нас не обижает, и все нас любят, хорошо нам с тобой, а вот другим плохо, братец!
— Да уж, — вздохнула Ксения Павловна, — чего только в жизни не бывает! И мальчуган тоже с характером! Я ему говорю: отдай, мол, кота нашему Валерке, будешь сюда ходить, с ним играть. Он думал-думал, а потом: «Нет, говорит, я лучше сам из дома уйду». И никаких резонов не слушает! Самостоятельный чересчур.
Она открыла мне дверь и, стоя на пороге, вдруг спросила:
— И неужели же это все теперь коты и собаки будут людей понимать?
— Да они и раньше нас понимали, только мы этого не замечали, — сказал я.
— Ох, навряд ли! — Ксения Павловна недоверчиво покачала головой. — Никогда я про такое и слыхать не слыхала, разве что в сказках. А сейчас, от радиации от этой, что ли, не разберешь, что и делается: коты разговаривают, надо же! Вот вы говорите: бабка Пестрякова кота испугалась. А и мне ведь, по совести-то говоря, теперь все же боязно в вашу квартиру заходить.
— А как же вы Мурчика хотите к себе взять? — не удержался я.
— Что ж делать-то? — вздохнула Ксения Павловна. — Мальчишку жалко очень, да и кот богатый, большущий какой, красивый. А что он на задних лапах ходит это ничего, это я в цирке одного такого видала, еще девочкой была… Ну, давайте, что ли, ребят сюда.
