Маргаритки на ветру

      – Вы… обещаете?
      – Да я скорее причиню вред себе, чем Вольфу, – с чувством прошептала Ребекка, глядя на дорогое ей изможденное лицо, и вдруг сказала то, о чем вообще не собиралась говорить вслух: – Я люблю его, так люблю, что мне даже больно об этом думать. Я никогда его не обижу, никогда.
      На лице Кетлин появилась слабая улыбка, и она устало закрыла глаза.
      – Я… рада. Вы удивительная девушка, Ребекка, особенная… и очень хорошая. У вас доброе сердце, я с самого начала это почувствовала. Вы совсем не похожи на Клариссу…
      Что бы это значило? Ребекка ничего не понимала, но была уже ночь, и Кетлин слишком утомилась, чтобы беспокоить ее вопросами. Посмотрев в окно, девушка только сейчас поняла, что ей давно пора вернуться домой.
      В гостиной Вольф тихо разговаривал с Эмили Брейди, Билли заснул на диване.
      – Сегодня я посижу с Кетлин, пусть Вольф немного поспит, да и Билли тоже нужно выспаться. – Эмили Брейди с тревогой взглянула на него. – Прошлой ночью оба не сомкнули глаз до рассвета.
      – Кетлин уснула, – сказала Ребекка и накрыла мальчика индейским одеялом, висевшим на спинке дивана.
      Ей хотелось погладить Билли по голове, но она не решилась, чувствуя на себе взгляды Вольфа и Эмили. Вместо этого взяла кочергу и помешала дрова в камине, чтобы огонь разгорелся, запоздало осознав, что для одного вечера проявила слишком много материнской заботы. Нужно последить за собой, иначе все заметят, как она переживает за Билли.
      – Мне пора домой.
      – Я вас провожу, – сказал Вольф и направился к двери.
      – В этом нет необходимости.
      – Не спорьте! Эмили, я вернусь примерно через час.
      Не дав Ребекке вставить еще хоть слово, он чуть ли не силой выпроводил ее на улицу и подтолкнул к повозке. Своего Дасти он привязал сзади.
      – Мне так или иначе нужно было с вами поговорить. – Он подсадил ее на козлы, затем одним махом прыгнул сам и сел рядом. – Я разослал телеграммы по всему Западу, но, похоже, никто не имеет сведений о Ниле Стоунере. У меня предчувствие, что он бродит где-то рядом. Если вы думаете, Ребекка, что я позволю вам разъезжать одной по ночам, когда за вами охотятся эти мерзавцы, то вы глубоко заблуждаетесь. А если вы хоть заикнетесь, что не желаете быть мне обязанной, то я своими руками сверну вам шею!
      Однако грозные слова не вязались с ласковым тоном, каким были сказаны, и Ребекка удивленно подняла на Вольфа глаза.
      – Я очень рада, что вы меня провожаете. Мне просто не хотелось причинять вам лишние хлопоты, я же знаю, как вы тревожитесь за Кетлин.
      – Никаких хлопот, Ребекка.
      Ей на лицо падали крупные снежинки, но от слов Вольфа стало жарко.
      Вдруг налетел порыв ледяного ветра, Ребекка поежилась, и тут же сильная рука крепко обняла ее.
      – Так лучше?
      – Да, гораздо лучше.
      Они ехали молча. На удивление приятно сидеть с ним в обнимку, чувствуя себя в безопасности. Ребекка испытывала странное томление, новые, доселе незнакомые ощущения, словно на бесплодной почве вдруг расцвел благоухающий сад.
      – Я случайно услышал, как вы сегодня говорили Билли насчет перемен. Хочу, чтобы вы знали: я очень ценю ваше участие. Мальчику придется нелегко, если Кетлин…
      – Она поправится, – перебила девушка. – Должна поправиться.
      – Ребекка, не в моих привычках лгать себе или другим, – тихо сказал Вольф. – Мне уже приходилось выносить удары судьбы, и нынешний – один из самых жестоких. Док Уилсон не может нас обнадежить, по его мнению, Кетлин продержится день-два, не больше.
      – О нет!
      Она заплакала и уткнулась лицом в грубую ткань пальто Вольфа, впитывая тепло и аромат его тела, а вместе с ними его силу.
      – Знаете, мисс Ребекка Ролингс, вы иногда ставите меня в тупик, – пробормотал он, успокаивая ее, хотя именно Ребекке полагалось бы утешать его.
      – Вы такой спокойный, такой сильный. Вы так же стойко перенесли и смерть Клариссы?
      Вольф глубоко вздохнул, и она почувствовала, как он весь напрягся, потом резко выпустил ее и отвернулся.
      – Неужели вы до сих пор не догадались, что я не желаю разговаривать о своей жене?
      Ребекка поняла, что совершила непростительную ошибку. Действительно, всякий раз когда она упоминала имя его жены, Вольф или отталкивал ее, или приходил в ярость. Ей следовало бы сделать выводы, а она после разговора с Кетлин начала надеяться, что Вольф оправился от потери и готов полюбить снова.
      – Извините, – пробормотала Ребекка. – Наверное, вы любили ее до беспамятства, если даже упоминание ее имени причиняет вам такую боль.
      – Любил до беспамятства? – Вольф хрипло расхохотался. – Да я ненавидел ее больше всех на свете!
      У Ребекки зазвенело в ушах, ничего не понимая, она уставилась на Вольфа.
      – Ненавидели? – тупо переспросила она. Это никак не вписывалось в ее представление о браке шерифа Бодина, но горечь в его голосе, яростный огонь в глазах подсказывали, что это правда. – Я думала, что вы до сих пор тоскуете по ней и никому не дано занять ее место в вашем сердце.
      – Ребекка, о мертвых не полагается говорить дурно, поэтому я могу рассказать о Клариссе совсем немного. Как бы вы отнеслись к женщине, которая произвела на свет ребенка, а потом решила, что ухаживать за ним – слишком скучное занятие? К женщине, которой надоели дом и семья и которая готова бежать с подмигнувшим ей ковбоем на танцы и всю ночь пить виски? Что вы скажете о женщине, которая лгала своему мужу, а едва он отлучался, как она, бросив ребенка без присмотра, удирала с каким-нибудь игроком… да с кем угодно, с любой шушерой?
      – Неужели это вы про нее?
      Вольф угрюмо кивнул.
      – Я почти сразу после свадьбы понял, что наш брак ошибка. Мы с Клариссой познакомились через несколько месяцев после того, как я встретил вас в Аризоне. Она была восемнадцатилетней девушкой, красивой, полной жизни, всегда веселой… О, тогда нам не бывало скучно, мы много смеялись. Она меня очаровала. – Вольф помолчал, глядя на звездное небо, словно хотел прочесть ответы на вопросы, на которые не мог ответить сам. – Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что Клариссу снедало какое-то внутреннее беспокойство, какая-то неудовлетворенность, она была слишком необузданной, чуть ли не буйной. Но я настолько одурел от любви, что ничего не видел, а может, и видел, однако надеялся, что если она тоже сильно полюбила меня, то я сделаю ее счастливой. А еще я желал ее так, как не желал ни одну женщину до того.
      У Ребекки сжалось сердце. Значит, пока она скиталась с Бэром по Аризоне, ночами грезила о Вольфе и лелеяла свои глупые детские мечты, он ухаживал за Клариссой, женился на ней, а через пару месяцев после свадьбы уже был зачат Билли.
      – Сначала ей хотелось иметь ребенка, но когда живот стал увеличиваться, она возненавидела еще не родившегося малыша. Кларисса очень гордилась своей фигурой. Я думал, что после родов она вновь постройнеет и ее настроение тоже исправится. К сожалению, Билли вовсе не интересовал свою мать. Конечно, она его кормила, пеленала, хотя никогда не пела ему колыбельных, не разговаривала с ним, даже не стремилась лишний раз взять на руки. Как она заявляла, ее тошнит от необходимости весь день сидеть дома с орущим младенцем. Я тогда работал помощником шерифа в Техасе, – бесстрастно продолжал Вольф, но глаза выдавали затаенную боль. – Деньги получал небольшие, но ухитрился собрать нужную сумму и нанял мексиканку, чтобы помогала Клариссе готовить и ухаживать за Билли. Я думал, она будет счастлива, как бы не так. Вернувшись однажды к ужину, я застал ее в обществе игрока по имени Стоун Диллон. Они пили виски в нашей гостиной! – Вольф стиснул кулаки. – А наверху в детской Билли надрывался от крика, он намочил пеленки, но мамаша была слишком занята, чтобы уделить ему внимание. Я пришел в ярость. Мы страшно разругались, этого Диллона я чуть не убил на месте. Кларисса плакала, умоляла простить ее, по этой части она тоже была великая мастерица. Она клялась, что такое не повторится, схватила Билли на руки, стала целовать его, ворковала над ним, как любящая мать. И я поверил ей. Вскоре мне пришлось уехать в Уэйко, чтобы выступить свидетелем на суде, а когда вернулся через несколько дней, случилось такое, чего я и представить себе не мог.
      – Разве могло быть еще хуже? – прошептала Ребекка. Ей вдруг захотелось обнять его, разгладить нежным поцелуем горькую складку губ. Может, ему станет легче, если он выговорится, облечет в слова годами терзавшие его воспоминания, и Ребекка попросила: – Вольф, расскажите мне все.
      – Я вернулся из Уэйко на день раньше, выехал почти ночью, скакал весь день, только чтобы поскорее увидеть жену и сына.
      – И что же? – Она со страхом ждала продолжения.
      Вольф не смотрел на нее.
      – Я нашел Билли в кроватке, пылающего от жара и облепленного мухами. Клариссы не было.
      Ребекка вскрикнула.
      – Малыш тяжело заболел, кричал так, что мог бы разбудить и мертвого, и она бросила его одного. Одного, черт бы ее побрал! Как потом выяснилось, Кларисса тем временем увивалась вокруг Стоуна Диллона, который играл в салуне в покер.
      – Как же она могла бросить ребенка?
      – Кларисса заявила, что, когда она уходила, сын был вполне здоров. Словно это ее оправдывает! Я понял, что больше не могу доверить ей Билли. Клариссе чего-то не хватало, наверное, природа не наделила ее материнским инстинктом, у нее не было внутренней связи с Билли, впрочем, и со мной тоже. Я написал Кетлин и попросил ее жить с нами, но Кларисса не стала дожидаться приезда свекрови.
      Однажды утром она сбежала с Диллоном, не оставив даже записки.
      – И что же вы сделали?
      – Отпустил ее. Честно говоря, я даже испытал облегчение. Но было неприятно сознавать, что я мог так ошибиться в человеке. И еще меня потрясло, как легко она бросила своего ребенка, ни разу даже не написала, не поинтересовалась им… – Вольф замолчал, словно спохватившись, что голос слишком выдает его чувства. Когда он заговорил снова, голос опять звучал почти бесстрастно. – Три месяца спустя Кларисса погибла во время перестрелки в каком-то салуне во Фриско. К тому времени она связалась с другим игроком, не помню его имени… кажется, Ларсон, да, Ерл Ларсон. Впрочем, это не имеет значения.
      Некоторое время Ребекка сидела молча. Тишину нарушал только свист ветра, да лошадь беспокойно била копытом землю. Наконец девушка робко положила ладонь на руку Вольфа, продолжавшего сжимать вожжи:
      – Мне очень жаль.
      Произнеся эти слова, Ребекка невольно поморщилась, такими ничтожными они ей показались, но Вольф неожиданно повернулся и обнял ее.
      – Я не рассказывал об этом ни единой живой душе, кроме Кетлин. Мы уехали из Техаса, поселились здесь, в городе все считают, что Кларисса умерла от холеры. Я не хочу, чтобы мой сын узнал, что мать его бросила, портрет Клариссы висит у него над кроватью, но будь я проклят, если повешу хоть один где-нибудь еще! Не желаю, чтобы ее лицо постоянно маячило у меня перед глазами!
      Вольф снова пришел в ярость, но стоило ему заглянуть в широко распахнутые глаза Ребекки, как напряжение отпустило его, лицо смягчилось.
      – Сам не знаю, зачем рассказал все это вам.
      – Может, затем, чтобы я перестала упоминать имя Клариссы, – мрачно пробормотала Ребекка.
      И тут Вольф засмеялся. Взгляд его потеплел. Он даже поддразнил девушку:
      – Да, Ребекка, это было бы неплохо.
      – Подумать только, сколько раз я бросала вам в лицо ее имя!
      – В таком случае, может, вы загладите свою вину?
      – Шериф Бодин, у вас есть конкретные предложения, как именно я могу это сделать? – кокетливо спросила Ребекка, удивляясь собственной наглости.
      Наградой ей стала усмешка Вольфа.
      – Да, есть.
      Он привлек ее к себе, сердце у Ребекки забилось, как пойманная птица, она почувствовала, что тает в его объятиях, словно воск, но тут послышался стук копыт. Неизвестный всадник быстро приближался к ним, Вольф оттолкнул от себя Ребекку и выхватил пистолет.
      Развернувшись на сиденье, она смотрела в темноту. Лунный свет осветил всадника в сдвинутой набекрень шляпе, и она сразу узнала Шанса Наварро.
      – Ба, кого я вижу! – воскликнул тот, осаживая лошадь рядом с повозкой.
      Ребекке показалось, что Вольф заскрежетал зубами.
      – Какая удача, что я вас встретил, Ребекка! Я скакал к вам на ранчо узнать, что случилось.
      – Случилось? О чем вы?.. О, я совсем забыла! – Девушка всплеснула руками. – Мы же договорились с вами поужинать! Простите, заболела Кетлин Бодин, я поехала на ранчо «Дубль Б», и все остальное вылетело у меня из головы.
      Но Шанс Наварро уже не смотрел на нее, они с Вольфом сверлили друг друга свирепыми взглядами, как две собаки, готовые сцепиться из-за куска сырого мяса. Наконец Шанс повернулся к Ребекке и сказал:
      – Мне очень жаль, что миссис Бодин больна.
      «О нет, тебе не жаль, – вдруг подумала девушка. – Ты жалеешь только о том, что сорвалась наша встреча».
      После танцев, на которых они познакомились, Ребекка раз в неделю ужинала с Шансом Наварро в городе, а как-то в воскресенье даже пригласила его к себе на обед. Однажды они взяли корзину с провизией и устроили пикник у ручья. Он играл на губной гармошке, подарил Ребекке вырезанную из дерева розу.
      С Шансом Наварро приятно проводить время, он был добродушен, внимателен и мил, но, как вскоре поняла Ребекка, судьба других людей его не трогала. Под милой внешностью скрывалось холодное равнодушие. Люди или события, которые не служили его интересам, не вписывались в рамки очередной забавы или игры, безжалостно им высмеивались. Он любил играть и выигрывать, и все связанное с игрой было ему небезразлично. Ребекка тоже интересовала его. Однако у девушки не было на этот счет никаких иллюзий: для мужчин вроде Шанса Наварро главное – азарт погони. Если бы она сразу поддалась его обаянию и стала легкой добычей, он тут же потерял бы к ней интерес.
      К тому же, как ни приятно было Ребекке общество галантного кавалера, она знала, что ее сердцу не угрожает опасность. Даже когда во время пикника Шанс пустился танцевать с ней на берегу ручья, вовсю нахваливал приготовленные ею бутерброды с жареным цыпленком и клубничный пирог, а затем попытался ее поцеловать, она осталась совершенно равнодушной к его ухаживаниям.
      На свете был только один человек, с которым ей хотелось целоваться. Она не предполагала, что окажется способной на физическое влечение к мужчине после мерзкого поступка Нила Стоунера, однако поцелуи Вольфа пробуждали ее тело к жизни. Он постоянно удивлял Ребекку, с ним все казалось ей необычным.
      Вот и сейчас появление Шанса Наварро, новость, что у Ребекки были свои планы на вечер, включающие обед с другим мужчиной, вызвали неожиданную реакцию Вольфа. Он тут же спрыгнул с повозки и отвязал Дасти.
      – Полагаю, Наварро с радостью проводит вас до дома, а мне нужно возвращаться.
      – О да, с удовольствием провожу, – откликнулся Шанс, подмигнув девушке.
      Заметив это, Вольф с окаменевшим лицом молча вскочил в седло.
      Ребекка готова была кусать губы от досады. Ей хотелось закричать: «Вольф, этот человек ничего для меня не значит! Я хочу, чтобы меня проводили вы! Мне нужны только вы!»
      Разумеется, она не сказала ничего подобного, тем более что Шанс внимательно наблюдал за ней. Кроме того, Вольфу действительно пора возвращаться к Кетлин и Билли, и так потрачено слишком много времени на разговоры. Поэтому вслух Ребекка сказала:
      – Надеюсь, Кетлин завтра станет лучше.
      Она вдруг почувствовала странную пустоту внутри. Ответив ей кивком, Вольф молча ударил Дасти пятками и галопом поскакал обратно той же дорогой, какой они приехали.
      – Ребекка, у вас был длинный трудный день, но ничего, в моей седельной сумке есть фляжка виски, один глоток сразу взбодрит, а заодно и согреет вас. Здесь чертовски холодно, я вижу, как вы дрожите.
      Ребекка взяла поводья и равнодушно покосилась на Шанса Наварро. Тот ободряюще улыбнулся:
      – Не волнуйтесь, старина Шанс сумеет о вас позаботиться. Когда нужно запалить хороший огонь, старине Шансу нет равных. – Он громко расхохотался, хотя Ребекка не поняла, что смешного он находит в своем хвастливом заявлении. Заметив ее озадаченный взгляд, Наварро слегка наклонил голову. – Трогайте, Ребекка, давайте поскорее вернемся. Поверьте, дорогая, я знаю отличный способ согреть вас.
      «Уж ты знаешь, не сомневаюсь», – подумала девушка. Она погнала лошадей по неровной дороге, мимо ольховой рощицы, протянувшейся вдоль берега ручья. Ее нисколько не интересовали ухаживания Наварро, она не думала о том, чтобы согреться или поскорее лечь спать. Мысли ее занимал только Вольф Бодин, который в этот момент скакал к ранчо «Дубль Б» – к спящему сыну и больной матери.

Глава 18

      Ребекка чистила картошку, молча работая бок о бок с другими женщинами, собравшимися в кухне Бодинов. Всего два дня назад Кетлин просила сыграть песню «О Сюзанна», улыбалась, превозмогая боль, умоляла не обижать Вольфа, а теперь лежит в холодной мерзлой земле. Как Бэр. Ей никогда больше не улыбаться, не слушать песен…
      – Нам будет ее очень не хватать, – пробормотала Миртль Ли Андерсон, всхлипывая и вытирая слезы носовым платочком.
      В это время Эмили Брейди выкладывала на блюдо ломти жареного мяса, а юная Мэри Адамс лущила бобы для обеда.
      – Да, – вздохнула Эмили Брейди, силясь не заплакать.
      За окном лил холодный дождь. В гостиной Лорели Симпсон подала Вольфу и Калли Причарду чашки с дымящимся кофе. Нэл Уэстерли поставила на стол вазочку с печеньем и кусочками своего знаменитого торта с голубикой. Утром на похоронах Кетлин Бодин присутствовал весь город, и сейчас каждый старался как мог утешить шерифа и его сына, но без приветливой, сердечной Кетлин дом казался осиротевшим.
      В кухню вбежал Джоуи Брейди:
      – Мама, Билли спрятался в конюшне. Он плачет и не хочет выходить! Даже не стал со мной разговаривать.
      Ребекка и Эмили переглянулись.
      – Я пойду к нему, – тихо сказала девушка. Кутаясь в плащ, с которого ручьями стекала вода, она быстро пересекла двор, еще не зная, что скажет Билли, да и возможно ли облегчить боль, когда рана так глубока и свежа? Но она должна попытаться.
      В конюшне было тихо, только слышалось, как лошади жуют овес.
      – Билли? – окликнула Ребекка. Молчание.
      – Билли, Сэм, вы здесь?
      В ответ раздались тихое поскуливание и приглушенные всхлипы. Ребекка нашла мальчика в дальнем стойле, где тот спрятался в свежем душистом сене. Когда она остановилась у входа, Сэм приветственно завилял хвостом, стуча им по полу, но Билли даже не поднял головы.
      – Ладно, – мягко сказала Ребекка. – Поплачь, тебе станет легче.
      Словно только и ожидая этих слов, мальчик заплакал, рыдания сотрясали худенькие плечи, слезы полились ручьями.
      – Я… никогда… ее больше не увижу, – пробормотал он, судорожно вздохнул и уткнулся лицом в шею Сэма. – Я не хочу, чтобы бабушка умирала! Хочу, чтобы она вернулась к нам и все было по-прежнему!
      – Конечно, Билли, дорогой, я тоже этого хочу. Твоя бабушка была моим лучшим другом в Паудер-Крике и единственной настоящей подругой. Мне будет очень не хватать ее, так же как тебе и твоему папе. Но в наших сердцах она навсегда останется живой. Даже смерть не может вырвать из твоего сердца человека, которого ты любишь.
      – П-правда?
      Наконец мальчик поднял голову. Лицо покраснело, серые глаза опухли от слез, из носа текло. Ребекка присела рядом с ним и протянула ему свой носовой платок.
      – Конечно. Знаешь, мой отец все еще живет в моем сердце. Я вспоминаю, как тщательно он чистил коня, напевая под нос, как внимательно слушал мои детские шутки, как смотрел во все глаза, когда я показывала ему карточные фокусы. Вспоминаю, как отец любил наблюдать закат солнца в каньоне, какое у него появлялось благоговейное выражение… я все помню. И когда вспоминаю его, он словно опять со мной. – Ребекка села и положила руку на плечо Билли. – Кетлин тоже останется с нами. Мы будем вспоминать ее, говорить о ней. Например, она научила меня замешивать тесто для клубничного пирога, чтобы получалась в меру хрустящая корочка, всякий раз, когда буду печь этот пирог, я буду вспоминать Кетлин и улыбаться. А тебе всегда будет напоминать о ней коробочка с рукоделием, которая хранится под чайным столиком, или ее любимое кресло, на котором она сидела, проверяя твое домашнее задание. Ты будешь вспоминать бабушку и улыбаться. Кетлин никогда не уйдет от нас, потому что мы помним, как мы ее любили, и помним, как она любила нас.
      Билли понемногу успокаивался. Шмыгнув носом в последний раз, он склонил голову на плечо Ребекки. Они сидели так довольно долго. Сэм вытянулся рядом, положив косматую голову на колени хозяину. В полутемной конюшне сладко пахло сеном, по крыше барабанил и барабанил дождь.
      В ту ночь Ребекке приснились отец и Кетлин. Они с серьезными лицами танцевали в каком-то помещении, напоминавшем местную школу, только вокруг не было ни других танцующих пар, ни скрипачей, ни музыки, ни огней, лишь две их фигуры, выхваченные из мрака лучом света.
 
      В Паудер-Крике жизнь шла своим чередом, но Ребекка все еще не могла привыкнуть к мысли, что Кетлин больше нет. «Не обижайте его» – это оказались последние слова, которые она услышала от Кетлин. Теперь, когда девушка узнала, что произошло с Клариссой, тревога матери Вольфа стала понятнее, но ей до сих пор было трудно поверить, что для Вольфа она значит больше, чем Лорели Симпсон или Нэл Уэстерли. Неужели в ее власти причинить ему боль или, наоборот, облегчить его страдания?
      Ребекка не видела Вольфа со дня похорон. Как-то вечером она принесла Билли и его отцу тушеное мясо и печенье из кукурузной муки, в другой раз – жареного цыпленка с овощами, но в доме всегда толпились какие-то женщины, они же и взяли у нее принесенную еду. Казалось, в это тяжелое для Бодинов время каждый житель города старался им помочь. Мэри Адамс занималась хозяйством и стирала белье, другие женщины по очереди присматривали за Билли, заботились о том, чтобы на ранчо «Дубль Б» всегда были продукты, вовремя готовили осиротевшим мужчинам свежую пищу.
      В тот вечер когда Ребекка перед самым ужином принесла цыпленка с овощами, она с удивлением обнаружила Эбигейл Причард, работавшую на кухне бок о бок с Корал Мэй Тэггет. Корал доставала из печи коричное печенье, а Эбигейл помешивала на шипящей сковороде жареный лук и репу.
      Женщины почти не разговаривали друг с другом, но мирно трудились рядом, а при появлении Ребекки даже улыбнулись, хотя и натянуто. Вскоре она поняла, что после того памятного вечера танцев обе пытались лучше узнать друг друга.
      – Я подумала, должно же в ней быть что-то хорошее, раз Уэйлон так прикипел к ней, – призналась Эбигейл, уведя Ребекку в гостиную для конфиденциального разговора. – Мы пригласили ее завтра на ужин, вот и посмотрим. Но все-таки я жалею, что Уэйлон не выбрал себе девушку вроде вас или, к примеру, Нэл Уэстерли. Нэл – разумная порядочная девушка, к тому же земли ее отца граничат с нашими. Как было бы удобно, если бы Уэйлон женился на Нэл. Впрочем, я слышала, что она почти помолвлена. – Эбигейл заговорщически улыбнулась Ребекке. – Говорят, Вольф сделал ей предложение на следующий день после похорон Кетлин, и Нэл согласилась, хотя они решили не объявлять о помолвке, пока не кончится траур.
      Не успела Ребекка отреагировать на это поразительное заявление, как в гостиную заглянула Корал. Очевидно, девушка подслушивала.
      – Миссис Причард, не стоит верить всему, что говорят! Молли в последнее время частенько встречается с Вольфом, и она рассказала по секрету Хэнку Босуэллу, а тот по секрету мне, что Вольф собирается в ближайшее время сделать предложение Лорели Симпсон.
      – Мисс Ролингс, что с вами? – с тревогой воскликнула Корал, заметив, что та внезапно побледнела. Только сейчас она запоздало вспомнила, каким взглядом Ребекка смотрела на Вольфа Бодина, когда перебрала черничного вина, и тихо выругалась в совсем не подобающих настоящей леди выражениях.
      – Ничего, не обращайте внимания. Я, пожалуй, пойду.
      Ребекка быстро покинула «Дубль Б», стараясь не представлять себе Вольфа с Молли, Лорели Симпсон или Нэл Уэстерли.
      Прежде чем уехать, она несколько минут сидела в повозке, делая вид, что старательно расправляет на сиденье плащ, хотя в действительности старалась привести в порядок мысли и справиться с растерянностью.
      Неужели эти слухи правдивы? Видимо, нет. Ребекка взяла дрожащими руками поводья. Она уже убедилась, что в маленьких городках вроде Паудер-Крика сплетни, по большей части безосновательные, цветут пышным цветом. Тем не менее ей страстно захотелось увидеть Вольфа, чтобы узнать правду от него самого. Конечно, очень неловко, даже унизительно признаваться, что ее интересуют его увлечения, но сейчас она предпочла бы унижение мучительной неопределенности, терзавшей ее после слов Эбигейл и Корал.
      Однако дорога, ведущая в город, была пустынной, и ничто не указывало на то, что Вольф может в ближайшее время вернуться домой, поэтому Ребекка тронула поводья и направила повозку к своему ранчо. Ее немного утешала мысль, что Кетлин знала своего сына и раз она считала, что Вольф к ней не равнодушен, то он не может жениться на Нэл Уэстерли или на Лорели Симпсон.
      К тому же сам Вольф рассказал ей о Клариссе и признался, что никто в Паудер-Крике не знает правды. Разве это ничего не значит? А как он целовал ее…
      У Ребекки вырвался сдавленный всхлип. Неужели Вольф с такой же страстью целует другую женщину? Обнимает ее так же крепко? Смотрит на другую таким взглядом, будто она для него самая желанная на свете?
      Ночью Ребекка лежала без сна, слушая плач ветра и завывание койотов, потом взяла томик Байрона и попыталась забыть о своих бедах, но от тяжести на сердце было трудно дышать. В конце концов Ребекка оставила попытки уснуть, и едва только небо позолотили первые лучи солнца, она закуталась в одеяло, вышла на крыльцо и вдохнула полной грудью морозный воздух. Вдали, между крутыми каменистыми склонами, тускло поблескивало горное озеро, на горизонте, куда ни бросишь взгляд, темнели леса. Может, ей лучше было остаться в Бостоне и вести прежнюю бесцветную жизнь, как до приезда в Паудер-Крик? Пусть она не была там счастлива, зато не познала бы этой любви, смешанной с отчаянием, раздирающей сердце боли, выносить которую уже не хватало сил. Глядя на величественно прекрасные горы, бескрайние равнины, парящих в небе орлов, темнеющие на горизонте леса, Ребекка чувствовала себя крошечной, ничтожной и бессильной. Она приехала в Монтану, чтобы обрести покой и уединение, а вместо этого окунулась в сложную и противоречивую жизнь. Ее окружали друзья и шумная ребятня, подстерегали неведомые опасности, она встретилась со смертью, познала чувство общности с людьми и холод изоляции, надежду и отчаяние, любовь и сомнения.
 
      Вечером того же дня, когда последний из учеников ушел домой, возле школы появился Шанс Наварро. Все еще пребывавшая в состоянии тревоги и неуверенности, Ребекка почувствовала смутное раздражение.
      – Кажется, что-то неладно, – вдруг сказал он, проходя вслед за ней в класс. – Все дело в смерти Кетлин, правда, дорогая? Вы по ней тоскуете?
      – Не думала, что это так заметно. – Ребекка не собиралась рассказывать ему о других причинах своего плохого настроения. – Перед детьми я стараюсь выглядеть жизнерадостной, особенно при Билли. Сама знаю, как больно потерять близкого человека. Мальчику, наверное, кажется, что он никогда не оправится от этой травмы. – Она взяла яблоко, которое ей преподнес Эван Крэмер, и начала с преувеличенным вниманием рассматривать ярко-красную кожицу. – Знаете, Шанс, когда умер мой отец, у меня возникло ощущение, словно я потеряла единственного человека на земле, которому была нужна, более того, единственного, кому вообще было до меня какое-то дело. Кроме отца, у меня нет других родственников, и после его смерти я чувствовала себя очень плохо. Казалось, на меня навалилась страшная тяжесть.
      – Ребекка, вы никогда не говорили об отце.
      – Неужели? – Она быстро взглянула на Шанса. – Наверное, потому, что я вообще редко о нем говорю. Вы… вы же знаете, кем он был? Все знают.
      – Что ваш отец – известный преступник Бэр Ролингс? Конечно, знаю, дорогая. Если кто и может упрекнуть вас этим, только не я. – Наварро прикрыл ладонью ее руку. – Знаете, мой отец тоже был преступником.
      От неожиданности Ребекка выронила яблоко.
      – Как его зовут… звали?
      – О, он не столь известен, как Бэр Ролингс, хотя на Миссури его помнят. Как вы думаете, Ребекка, почему я сменил имя? – мягко спросил он. – Я же говорил, у нас с вами много общего.
      – Да, помню, но я не догадывалась… Шанс, это странно, правда? Можно очень любить человека, которого остальные ненавидят и презирают. Знать, что он сделал много дурного, и все же…
      Видя, как девушка расстроена, Шанс крепко пожал ей руку:
      – Я вас понимаю, дорогая. Мой старик был добрым человеком, по крайней мере со мной. Мы не часто его видели, но он регулярно посылал нам деньги, мама была ему благодарна и не спрашивала, откуда они взялись. Думаю, она считала, что для нас обоих лучше этого не знать.
      Ребекка кивнула. Ей тоже не хотелось об этом думать, но именно «подвиги» Бэра давали ей возможность покупать красивые платья и драгоценности, учиться в пансионе мисс Райт.
      – Отец, наверное, оставил вас обеспеченной? – спросил Шанс, рассматривая гибкую кисть девушки. – Учитывая, сколько он взял банков, вам досталось в наследство немалое состояние. Держу пари, вы просто не успели отстроить свое ранчо, но когда придет весна, купите большое стадо скота и будете зарабатывать неплохие деньги на говядине.
      Ребекка пожала плечами:
      – Кто может знать, что будет весной. – Она высвободила руку и принялась сосредоточенно поправлять стопку бумаг на столе. – Все деньги и ценные бумаги, которые мне завещал Бэр, я отдала на более важные цели, а себе оставила только ранчо, потому что он честно выиграл его в карты. Как видите, это не бог весть какое богатство. В будущем я собираюсь построить загон, купить скот и попытаться поднять ранчо, но мне нужно время, а пока я хочу скопить денег на покупку кур и нанять работника.