Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Нерон. Владыка Земного Ада

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Грант Майкл / Нерон. Владыка Земного Ада - Чтение (стр. 3)
Автор: Грант Майкл
Жанры: Биографии и мемуары,
История

 

 


Однако Нерон посылал греков или эллинизировавшихся выходцев с Востока в качестве губернаторов в чрезвычайно богатую провинцию Египет, которой управлял личный агент императора, а множество других были сконцентрированы на ключевых позициях при самом императорском дворе. Хотя они когда-то и были рабами, теперь они становились государственными секретарями или министрами – не как члены кабинета, а как важные умы департаментов. Итак, эти люди, хотя и чуждые по рождению и в большинстве случаев по воспитанию традиционной правящей римской аристократии, были почти самыми важными людьми в империи, вторыми по важности, уступая место лишь императорскому совету, состоящему из его самых верных сподвижников и друзей, контролирующему политику страны. Кроме членов этого совета, ни один сенатор не был столь влиятелен, как эти усердные греческие и восточные чиновники, и они имели собственные сети контактов по всему римскому миру, особенно в коммерческих, промышленных и кораблестроительных кругах.

Август собрал нескольких отличавшихся умом греков вместе, чтобы они помогали ему, и так же стали поступать его преемники. Но только при гораздо более бюрократическом режиме Клавдия сам император, стареющий и все больше и больше не полагающийся на самого себя, но слишком мало знакомый с сенаторским обществом, чтобы обратиться к нему за помощью, позволил этим министрам обрести огромное могущество. В качестве литературного приема Тацит символически свел всех троих, наиболее могущественных, вместе, предположив, что они пришли на встречу с императором Клавдием в момент, когда он уже избавился от Мессалины и размышлял, на ком еще ему следует жениться.

Одним из этих троих, собравшихся дать совет Клавдию, был Нарцисс, который имел дело с губернаторами, военачальниками и императорскими агентами (прокураторами) в провинциях. Его называли министром писем, поскольку эти губернаторы и остальные были единственными людьми, которые имели право написать письмо императору. Имея дело с этой корреспонденцией, министр, хотя официально и не несший ответственности за принятие важных решений, имел значительный вес в делах стратегии и обороны. Это был во времена Нарцисса важный пост, и его личное состояние из 400 миллионов сестерциев (возможные современные эквиваленты см. в приложении 3) было самым большим за всю историю античного мира, если иметь в виду тех, кто не был правителем. Однако нельзя было ожидать, что он долго останется в живых после женитьбы Клавдия на Агриппине, потому что он пытался поддерживать одну из ее соперниц. Нарциссу в действительности удалось протянуть почти до смерти Клавдия, но в ссылке, а потом в тюрьме. Тацит и Дион Кассий сообщают, что он лишь ненамного пережил Клавдия. Тацит говорит, что Агриппина приказала умертвить его в начале нового правления, Сенека – что он отправился в ад с перерезанным горлом и был уже там, когда туда попал Клавдий. Нерон, который с сожалением потерял Нарцисса, очевидно, разделил его обязанности на две части – на работу с латинской и с греческой корреспонденцией. До нас дошли сведения, что главой его греческого департамента стал Берилл, его бывший учитель, и, очевидно, продажный. Но мы также узнаем, что он был вынужден обращаться к Нерону за утверждением своего решения. Министры не были целиком и полностью независимыми; и в частности, эти поделенные на две части обязанности секретаря по обработке корреспонденции больше не были столь важными, как некоторые другие посты.

Другой секретарь, который обрел власть при Клавдии, занимал пост министра финансов и отчетности, в чьих руках была сконцентрирована не финансовая политика или сбор налогов, а управление отчетностью в империи и распоряжение ее таможенными сборами, и этот пост оставался в руках одного чиновника на протяжении всего правления Нерона. На встрече, посвященной следующему браку Клавдия, Паллант, занимавший этот пост тогда, поддерживал победительницу, потому что именно он подталкивал на притязания мать Нерона. Насколько сильно его боялись и сколь сильно ему льстили, становится ясно, когда Сенат, при посредничестве одного из своих высоких патрициев, оказывал ему почести, включая фиктивное заявление о том, что он происходит из царской семьи в Аркадии. По этому случаю Паллант принял знаки отличия претора (сенаторский чин, уступающий лишь консулу), но отклонил дар в пятнадцать миллионов сестерциев, о чем упоминает в своих письмах Плиний Младший, что он легко мог себе позволить, так как уже владел обширными поместьями на Эсквилинском холме. Но когда Агриппина утратила свое могущество в 55 году, Паллант был вынужден удалиться в ссылку. Он был еще достаточно впечатляющей фигурой, способной получить подтверждение, что его отчеты следует считать точными; и когда покидал дворец, его окружала толпа клиентов. Однако он вскоре лишился множества потенциальных возможностей, будучи обвиненным в заговоре против Нерона – в компании с некоторыми из своих вольноотпущенников. Но обвинение не могло быть правдой, и Паллант не стал убедительно протестовать, поскольку никогда не снисходил до того, чтобы вымолвить хоть одно слово своим домочадцам – по его утверждению, он давал распоряжения кивком или взмахом руки, а при крайней необходимости писал краткую записку.

Вероятно, Палланта сменил некий Фаон, который спокойно оставался на своем посту до самой смерти Нерона. Греческие и римские источники до того момента, когда Фаон на некоторое время появлялся в какой-нибудь мелодраматической сцене, ничего не сообщают нам ни о нем самом, ни о его работе. Спокойное управление обширной ; финансовой машиной несравнимо с известием о смерти какого-нибудь сенатора голубых кровей.

Третьим государственным секретарем, который присутствовал на сборище по поводу женитьбы, был Каллист. Он занимал пост министра по приему прошений, отвечающего за взаимоотношения Рима с городами и поселениями во всей империи, а отвечать за связи было менее ответственным, чем за письма, которые руководители различных частей империи обязаны были посылать императору. И этот министр имел второй департамент, который контролировал назначения и продвижение по служебной лестнице большого числа чиновников. Каллист, преемник Полибия, которому льстил Сенека, находясь в ссылке, оказался общительным человеком, и он тоже был очень богат. Сенека заметил, что однажды видел человека, который был владельцем Каллйста, когда тот был рабом, но этот бывший владелец стоял и ждал у дверей своего бывшего раба. «Я видел, как хозяин стоял у порога Каллиста, и, когда другие входили, он, когда-то повесивший на Каллиста объявление, выводивший его на продажу среди негодных рабов, не был допущен. Раб, выброшенный в первую десятку, на которой глашатай пробует голос, отблагодарил хозяина сполна, отказав ему и не сочтя его достойным войти в дом. Хозяин продал Каллиста; но Каллист хозяина продал куда больше» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XLVII, 9) [14]. Но Каллист не хотел, чтобы Агриппина стала женой Клавдия, потому что у него имелась собственная кандидатура, а поскольку его кандидатура уступала Агриппине, маловероятно, что он выжил при правлении нового императора. Его преемником при правлении Нерона стал Дорифор, с которым Нерон спал и которого одаривал огромными поместьями и фермами; однажды он даже подарил ему десять миллионов сестерциев, чтобы досадить своей матери. В министерстве одним из отвечавших за связь и просьбы из греческих общин был Стертиний Ксенофонт родом с острова Кос, лекарь, который предположительно отравил то самое перо, что вставил в горло Клавдию.


Были и другие важные государственные чиновники. Один, например, готовил все документы для судебных разбирательств, в которых участвовал император; не исключено, что он иногда совмещал эти обязанности с чиновниками из департамента прошений. Были еще чиновники, чьи функции нам неясны. Обязанности всех время от времени довольно сильно менялись, в зависимости от личного влияния того, кто находился на том или ином посту в данный момент. Конечно, когда историкам случалось упоминать имена этих людей, они. похоже, вовсе никогда не проводили параллели с их обычными обязанностями в департаменте, как правило, исключительно в связи с пикантными политическими событиями и интригами, что фактически занимало лишь малую долю их времени. Одним из важных чиновников Нерона, чьих обязанностей мы не знаем, был некий Клавдий из Смирны, который женился на красивой и богатой женщине, выросшей из рабыни до знатной патрицианки, и уступал лишь сенатору по положению в обществе, он пережил своего хозяина на четверть столетия, оставив огромное наследство и заслужив посвящение элегии от двух самых знаменитых поэтов того времени – Статия и Марциала. Нерон сознавал безмерную зависть, вызываемую этими могущественными императорскими вольноотпущенниками, и, очевидно, принимал меры, чтобы не давать им слишком много власти. Но единственный способ избежать этого (поскольку члены Сената не делали или не могли выполнять таких обязанностей) состоял в том, чтобы весь день напролет трудиться самому, к чему император вовсе не был готов. Поэтому греческие чиновники вскоре вновь заявили о себе, хотя более закулисно, чем при Клавдии. Два года спустя после восшествия на престол Нерона Сенат предпринял злобную контратаку против чрезмерного влияния вольноотпущенников; по крайней мере, некоторые сенаторы замышляли нанести им оскорбление. Но император, перед лицом расхождений во мнениях, разрешил этот вопрос здравомысляще и уклончиво.

Советники Нерона

Эти разногласия во мнениях возникли и внутри его совета. Этот орган из-за своего приватного характера походил скорее на кабинет американского президента, нежели на кабинет британского премьер-министра. Но он был более хлипким и более неформальным, чем любой современный кабинет министров. Совет состоял из двадцати или тридцати римских сенаторов, которые были друзьями императора и выполняли обязанности его основных советников. Они встречались как можно чаще – или, по крайней мере, некоторые из них – для совещаний по юридическим и полуюридическим делам, с особыми полномочиями в отношении ряда судебных дел, которые император считал своей персональной ответственностью. Гораздо реже, но все равно довольно часто, их созывали, чтобы обсуждать и давать советы по делам общей политики. В самом начале своего правления Нерон заверил Сенат, что обещает полагаться на подобные советы, – заверение, которое им пришлось по нраву, поскольку совет состоял исключительно из сенаторов и обеспечивал противодействие как императорскому самодержавию, так и влиянию вольноотпущенников. И действительно, за первые годы правления принцепса этот императорский совет играл гораздо большую роль, чем когда-либо до этого или после.

Самыми главными советниками были Бурр, командир преторианской гвардии, и Сенека; и древние историки иногда подразумевали, возможно с некоторым чрезмерным упрощением, что важные решения принимались лишь по их совету. Говорилось, что они поддерживали Нерона в невоздержанности, чтобы у них самих были развязаны руки для управления государством. Верно ли это, мы не можем сказать, но вполне вероятно, что из желания держать решения в своих опытных руках они пытались при случае отвлечь Нерона от вмешательства, которое было бы наивным или нежелательным.

Места рождения этих двух людей показывают, насколько две высококультурные области, как юг Франции и юг Испании, поднялись до фактического равенства с Италией. Бурр был родом из Галлии – его происхождение привлекло Клавдия, который сам был родом оттуда, а родным городом Сенеки была Кордуба (Кордова), принадлежащая области, которая являлась родиной многочисленных римских сенаторов. Сообщения историков слишком противоречивы, чтобы составить ясное представление о том, какую политику проводили Бурр и Сенека. Но, по крайней мере, ясно, что они оба много сделали для того, чтобы продвинуть по служебной лестнице провинциальных сенаторов, таких, как они сами, например некоего Помпея Паулина, родом из провинции Бурра, который доводился братом жене Сенеки.

Командир преторианской гвардии к тому времени получил долю в определенных судебных процедурах, которые прежде исполнял исключительно сам император.

Занимающий этот пост Бурр представлен Тацитом как типичный служака, но это клише в описании его характера, похоже, не имеет отношения к его карьере. В действительности Бурр служил в качестве личного и финансового агента императора и Агриппины, чье падение в 55 году, как оказалось, он не был готов ускорить. В том же году он пережил время императорской немилости, и Сенека спас его, когда его чуть было не сместил сын няньки Нерона.

Мы не можем сказать наверняка, был ли Сенека действительно духовным владыкой римского мира в эти годы, поскольку историки не рассказывают нам о том, какой потенциальной властью он обладал. Следовательно, за исключением немногих, таких, как Помпей Паулин, мы не знаем, что это были за люди, на которых Сенека мог положиться или какую поддержку они могли оказать. Только случайно, к примеру, мы немного узнаем о его родственнике Аннее Серене, который стал командиром стражи и помогал Нерону в его интриге с Акте, но он умер молодым, вкусив ядовитых грибов. (Аналогия с концом Клавдия кажется зловещей, но каждый год итальянские газеты полны рассказов о людях, совершивших ту же самую ошибку.) Тацит, чье внимание привлекало платоническое положение Сенеки как философа, стоящего за троном молодого правителя, дает нам слишком стилизованную версию его могущества.

Были и другие, облеченные властью, хотя мы знаем мало или почти ничего о том, чем они занимались. Но историки были, возможно, правы в предположении, что Сенека был более важным, чем кто-либо другой, за исключением императора. Чтобы показать миру свое положение, он обеспечил себе консульство, высшую ежегодно переизбираемую должность (в 56 г.), а также устроил такой же пост своему брату Юнию Галлиону, известному как человек, который однажды допрашивал святого Павла.

Философское эссе Сенеки «О милосердии» было написано в конце 55 года, после восхождения Нерона на престол. И именно самому Нерону оно и было посвящено, на основании того, что «когда ему предложили на подпись указ о казни какого-то уголовного преступника, он воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» (Светоний. Нерон, 10, 2). Этот рассказ вполне правдоподобен: хотя из страха Нерон мог пойти на убийство, он ненавидел жестокость смерти. И поэтому лозунгом Сенеки было слово «милосердие». Его исследование этого предмета заслужило восхищение Кальвина и Корнеля и было источником вдохновенной речи Порции о милосердии в шекспировском «Венецианском купце»:


Не действует по принужденью милость; Как теплый дождь, она спадает с неба На землю и вдвойне благословенна: Тем, кто дает и кто берет ее. И власть ее всего сильней у тех, Кто властью облечен [15].


Непосредственной целью написания трактата «О милосердии» было служить для Нерона примером и руководством к тому, как надо править империей. Сенека писал, что счастье состоит в том, чтобы обеспечить благополучие многих, чтобы на краю могилы возвратить человека к жизни и заслужить гражданский венец за милосердие. Ни одно украшение не может быть честнее и достойнее высокого положения принцепса, чем этот венец, присужденный за спасение жизни своих сограждан, – ни трофеи, взятые у покоренных, ни колесницы, обагренные кровью варваров, ни военная добыча.

Сенека был достаточно влиятелен, чтобы довести свое послание до правительства путем официальной гласности. Поэтому не может быть совпадением, что в период между 55-м и 60 годами общепринятые золотые и серебряные монеты государства (aureus и denarius) изображали дубовый венок, венец гражданина, на своем эксклюзивном и неизменном реверсе. Современник Нерона, поэт Кальпурний Сикул, также много говорил о милосердии в своих дифирамбах императору, и сам Нерон в многочисленных речах торжественно обещал проявлять это качество. Несомненно, он говорил под влиянием Сенеки, хотя не только под его влиянием, поскольку подобные идеи витали в воздухе.

Но Сенека идет гораздо дальше. Он поставил перед собой задачу представить в трактате доктрину, принятую среди наиболее просвещенных правителей поздней Греции, состоящую в том, что монархия является «восхитительным рабством», посвященным служению и нравственности. И все-таки во всем его произведении сквозит в изобилии мысль о том, что самодержавие в ответе за Рим – и так и будет в дальнейшем – и что милосердие само по себе является достоинством не республики, а самодержца. Тацит использует слово «милосердие» для некоторых своих самых ироничных насмешек. Некоторые императоры до или после Нерона, и сам Нерон, включали милосердие в ряд многочисленных императорских добродетелей, как об этом свидетельствуют их монеты. Милосердие считалось настолько необходимым качеством для правителя столь обширной империи, что Сенека и его философствующие хозяева могли сравнивать ее с общечеловеческим братством, которое их стоическая школа, источник греко-римской этической мысли, провозгласила своим идеалом.

Нерон был приверженцем этих идей и не любил, когда люди враждовали друг с другом, так же как ненавидел вынесение судебных приговоров и гладиаторские побоища.


Юношеское знакомство Сенеки с философией и ее сторонниками вызвало у него воодушевление в отношении религиозных начинаний. Вначале Сенека проявлял интерес к доктринам более мистического плана, и даже впоследствии, когда он перешел к стоицизму, сохранил глубоко аскетический подход. Сенека просил на этом основании избавить его от сомнительных удовольствий посещения пиров Нерона и от чести церемониального утреннего императорского поцелуя.

Его современник и соотечественник, Колумелла, уроженец Гадеса (Кадис), который писал по вопросам сельского хозяйства, описывал Сенеку как человека неординарного таланта (что и было на самом деле) и выдающихся высоких идеалов (о чем более подробно будет сказано в следующей главе). Еще один современник, Плиний Старший, заметил, что он не был ни в коей мере поклонником фривольностей. Оба, однако, ссылаются не столько на философские достижения Сенеки, сколько на его деловую сметку – управление своими обширными имениями. Несмотря на весь свой аскетизм, Сенека был необычайно состоятельным человеком, и не в его пользу говорит тот факт, что четыре года пребывания в милости у Нерона принесли ему 300 миллионов сестерциев от императора. Примером его размаха (странно сочетающегося с личным аскетизмом), как нам сообщают, было то, что он владел пятьюстами одинаковыми столиками из цитрусового дерева с ножками из слоновой кости. Это было его семейное пристрастие. Его тесть всегда отправлялся в дорогу с двенадцатью тысячами фунтов серебряной посуды, а его брат Анней Мела, который избегал чиновничьей карьеры, сделал себе большое состояние как управляющий императорскими поместьями Нерона. Своему другому брату, Галлиону, Сенека писал, – возможно, в 58 году, когда был на вершине власти, – что нельзя лишать философа права быть богатым насколько он сможет. И конечно же он славился своей щедростью.


Управление Нерона империей под этим покровительством было в целом усердным, разумным и благотворным. Император официально заявил, что он будет уважать позицию Сената. Поэты провозглашали то же самое, и публичное напоминание этого постоянно предлагалось на всех римских монетах начиная с конца 55 года и до 60– 61 годов. Поскольку надписи на этих монетах – EX S(enatus) C(onsulto) – свидетельствуют, что они были отчеканены по велению Сената, о чем никогда прежде не указывалось на императорских золотых или серебряных монетах и хотя, по всей вероятности, именно император предлагал Сенату тот или иной декрет – это многое значило для укрепления престижа Сената. Управление империей в общем было на удивление статичным и пассивным, в основном подвижки происходили под давлением низов, но в первые годы правления Нерона оно было заботливым и просвещенным. Последовали усовершенствования управлением казной, меры в поддержку общественного порядка, меры против подлогов и указания, что губернаторы провинций и их чиновники не должны проводить гладиаторских боев или представлений с дикими зверями, ради чего в прошлом большие суммы сурово взимались с местного населения губернаторами, которые надеялись обрести сторонников, чтобы скрыть свои нарушения.

Более того, в первые семь лет правления Нерона Рим был свидетелем двенадцати обвинений, предъявленных римским чиновникам жителями провинций – в основном в состоятельной Малой Азии, – и шесть ответчиков, включая троих императорских откупщиков, были уличены. В начале своего императорства Нерон пообещал Сенату милостивое справедливое правление и проявлял большую заботу об этом.

«Правя суд, он отвечал на жалобы только на следующий день и только письменно. Следствие вел он обычно так, чтобы вместо общих рассуждений разбиралась каждая частность в отдельности с участием обеих сторон. Удалясь на совещание, он ничего не обсуждал открыто и сообща: каждый подавал ему свое мнение письменно, а он читал их молча, про себя, и потом объявлял угодное ему решение, словно это воля большинства» (Светоний. Нерон, 15).

Налоговые реформы

В 58 году впервые, насколько нам известно, Нерон проявил смущающие признаки своей административной независимости. Это было, когда он предложил своим консулам полностью отменить непрямое налогообложение по всей империи. Вмешаться в эту область его побудил постоянный поток жалоб на откупщиков, которым, как в старые добрые времена республики, до сих пор был поручен сбор многих налогов. Нельзя сказать наверняка, пришло ли это ему самому в голову, или же ему помогли другие; если так, то ими вряд ли были Сенека и Бурр. Во всяком случае, Нерон теперь предложил искоренить зло целиком – и корни и ветки. Современные предположения, что его предложение было в действительности более ограниченным и прозаичным, маловероятны, поскольку это было как раз тем самым популярным, широким жестом, склонность к которым питал император.

Если бы новая налоговая реформа была воплощена на практике – стали бы изыматься гораздо большие суммы денег в виде прямых налогов. Основной непрямой налог представлял собой таможенные сборы, или налог на вывоз товаров, взимаемый в различных местах по всей империи и на ее границах. Предположительно, Нерон или те, кто вдохновил его выдвинуть такую схему, подсчитали, что отмена этого налога будет стимулировать торговлю до такой степени, что доход от прямых налогов должен будет значительно возрасти. Но эти подсчеты были столь же неопределенны, как и ежегодные бюджетные расчеты британского лорда-канцлера. Эта идея заключала в себе огромный, непредсказуемый риск, и советчики Нерона, рассыпаясь в похвалах его благородной щедрости – качеству, традиционно превозносимому римскими аристократами, – осмелились отговорить его.

За всем этим можно явно увидеть заблаговременное столкновение между импульсивным либерализмом Нерона и более осторожными чувствами, которые одерживали верх среди самых влиятельных римлян. Однако из этого конфликта была извлечена польза, потому что не была упущена возможность обеспечить устранение самых злейших злоупотреблений в налогообложении.

Одновременно корабли купцов были освобождены от налога на собственность. Это было одной из мер, предпринятых для увеличения поставок зерна в Рим из-за границы. В этом состояла основная забота всех императоров, и хотя на самом деле обычно подобные меры часто сводятся на нет, в конце концов они оправданны тем, что пребывание императоров на троне во многом зависит от успеха в этой области. Несмотря на протесты многих моралистов и итальянских аграриев, Рим спасали от голода именно эти корабли, импортировавшие зерно из Северной Африки и Сицилии. Рим был частично паразитирующей столицей, которой требовалось семь миллионов бушелей зерна ежегодно, четверть которого поступала из Египта. В городе также было много бедных и нуждающихся людей, которые жили лишь благодаря организованному в рамках государства распределению зерна ниже рыночной цены или совершенно бесплатно. Эти субсидии были в силе в течение двух веков, и количество зарегистрированных получателей составляло, по-видимому, во времена правления Нерона около 200 тысяч человек, или одну пятую от всего городского населения.

Огромным александрийским кораблям, перевозящим зерно, требовалось восемнадцать дней, чтобы достичь берегов Италии, но иногда они добирались туда за время вполовину меньшее. Сенека описывает, как в Путеолах (Pozzuoli) в Неаполитанском заливе – самом главном порту Рима, функции которого стали переходить к вновь построенному порту Остии, – все население обычно высыпало на мол, чтобы встретить авангард приближающейся флотилии. «На молу в Путеолах стоит толпа и среди всей толпы кораблей различает по парусной оснастке суда из Александрии…» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 77, 1). Народ очень ревностно и с беспокойством относился к этим поставкам зерна и с большой готовностью жаловался, если считал, что что-то шло не так. Петроний живо описывает случаи недовольства, происходившие в самих Путеолах или в городке неподалеку. В Риме, чье население так сильно зависело от этих поставок, люди были еще более возбудимы, подозрительны и нервны. Каждый слух о пустых вместилищах зерна и палубах кораблей, где, по слухам, груз зерна был заменен на ввозимые предметы роскоши, а также о спекулянтах, пытающихся завладеть рынком, скупая товар, вызывал волнения. Правительство империи чувствовало себя обязанным тратить чрезвычайно много времени на опровержение подобных слухов и усовершенствование поставок зерна. И ни один правитель не уделял столько внимания этой проблеме, как Нерон.

Одна из его следующих монет носит изображение порта Остии, напоминая каждому, что Нерон стал пользоваться новой гаванью, строительство которой было начато его предшественником и которая располагалась гораздо ближе к Риму, чем Путеолы. Порт был защищен от открытого моря двумя молами, длиной в шестьсот и восемьсот метров, а также затопленным, наполненным цементом кораблем длиной в сто метров. Монеты Нерона сообщают, что кроме обычной раздачи зерна он дважды выдавал получателям дополнительные дары. Первая из этих особых раздач имела место в 57 году, а вторая – в некое неустановленное время после этого. Подобная практика была традиционной, но сумма, розданная Нероном, по 400 сестерциев на каждого, была больше любой, розданной с дней правления Августа. Монеты также изображают прекрасный новый римский рынок – Macellum Augusti (Мясник Август), – где продавали мясо, рыбу и овощи. Нерон открыл этот рынок в 56-м или 57 году, а позднее выстроил заново после того, как тот сгорел.

Такими мерами Нерон достиг своей цели: он обеспечил тесную эмоциональную связь между собой и огромным, потенциально неорганизованным населением столицы, заслужив его благодарность и признательность. Ведь это население могло быть угрозой его режиму, но оно могло быть и его оплотом. Позднее Нерон отложил свою зарубежную поездку, потому что народ Рима волновался о том, как он будет жить, если их благодетель покинет их. Великодушно отменив свои намерения, Нерон воспользовался случаем, как сообщает Тацит, чтобы напомнить о том, какой он милостивый правитель.

«…И тут же оставил свое намерение, говоря, что все его желания отступают перед любовью к отечеству: он видит опечаленные лица сограждан, слышит их тайные сетования на то, что он собирается в столь долгий путь, тогда как даже кратковременные его отъезды невыносимы для них, привыкших к тому, что при одном только взгляде на принцепса стихают их опасения перед превратностями судьбы. И подобно тому, как в личных привязанностях предпочтение отдается кровным родственникам, так и римский народ для него превыше всего и, если он удерживает его при себе, надлежит этому подчиниться». (Тацит. Анналы, XV, 36, 3-6 (64 г.).

Народу нравились подобные торжественные заявления… Люди были заинтересованы в поставках зерна и опасались, что они закончатся, если Нерон будет отсутствовать.

Хлеб и зрелища

И, добавляет Тацит, народу также нравились развлечения, которые предоставлял император, поскольку это был второй элемент девиза «хлеба и зрелищ!» – panem et circenses – классического рецепта, с помощью которого цезари пользовались благосклонностью населения метрополии. Нерон уделял внимание зрелищам наравне с хлебом. При Августе игры проводились в Риме ежегодно в течение шестидесяти шести дней. Нерон после восшествия на престол увеличил их продолжительность на несколько дней, вызвав своего рода забастовку среди тех, кто поставлял участников в гонках на колесницах. В 57 году Нерон выстроил величественный новый деревянный амфитеатр для гладиаторских боев и травли диких животных, который стал предшественником каменного Колизея, но был расположен в другом месте, где-то на Марсовом поле.

При этом Нерон, верный своей неприязни к жестоким смертям до тех пор, пока считал, что его жизни ничто не угрожает, давал многочисленные указания, чтобы ни один гладиатор не был убит в этих кровавых состязаниях, даже ни один приговоренный к смерти преступник, хотя приведение приговора в исполнение подобными средствами прежде считалось традиционным. Его политикой было превратить гладиаторские сражения в безобидные состязания, участие в которых представителей всех социальных слоев (а позднее и обоих полов) поощрялось. То, что он пытался сделать, точно совпадало с мнением Сенеки, который душераздирающе описывал ужасы этих схваток и смертей. Действительно, Сенека впервые предпринял известные недвусмысленные нападки на институт гладиаторских боев в целом, столь отвратительный его стоической концепции общечеловеческого братства.

Но императору нельзя было заходить настолько далеко, чтобы отменить гладиаторские бои совсем, и он даже и не пытался – предположительно, с болезненного, но практически обоснованного согласия Сенеки. Наоборот, несмотря на проблемы безопасности, возникшие в связи с волнениями в амфитеатре в Помпоне (Pompon), и попытки гладиаторов вырваться в Пренесте (Палестина), Нерон чувствовал необходимость тратить без сожаления деньги на подобные зрелища. Во время одного из них арена заполнялась водой, чтобы изобразить на сцене морское сражение афинян против персов. В другой раз оружие и облачение гладиаторов были отделаны янтарем, а также и их гробы, что показывает, что запрет на сражения до смерти был слишком преждевременным и не мог продержаться долго.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15