Век Дракона - Последний хранитель (Шэнноу - 2)

      - Тебя как будто это и не впечатляло вовсе, - заметил молодой человек, когда он поравнялся с ним.
      - Нет, очень! - заверил его Шэнноу, не замедляя шага. Но молодой человек пошел рядом с ним.
      - Клем Стейнер, - сказал он, подстраиваясь к шагу Шэнноу.
      - На редкость метко, - добавил Шэнноу. - У вас быстрая рука и точный глаз.
      - А ты бы мог так?
      - И за миллион лет не попал бы, - ответил Шэнноу, поднимаясь по ступенькам к дверям гостиницы. Вернувшись в свою комнату, он достал из сумки Библию и пролистывал страницы, пока не дошел до слов, эхом отдававшихся в его сердце:
      "И вознес меня в духе на великую и высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с Неба от Бога. Он имеет славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов... И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его Агнец... И не войдет в него ничто нечистое, и никто, преданный мерзости и лжи..."
      Шэнноу закрыл Библию. Большая и высокая стена. Совсем, как та, в конце долины.
      Он надеялся, что так и окажется. Бог свидетель, он надеялся на это.
      Шэнноу разбудили звуки выстрелов. Он слетел с кровати и, подойдя к окну сбоку, посмотрел вниз на освещенную луной улицу. На мостовой валялись два человека. Клем Стейнер стоял с пистолетом в руке. Из игорных заведений выскакивали люди, бежали по тротуарам. Шэнноу покачал головой и снова лег.
      Утром он позавтракал в длинной зале - миской протертой овсянки и большим кувшином черного напитка. Назывался он баркеровкой в честь Баркера - человека, который за несколько лет до этого первым начал варить его в этих местах.
      К его столику подошел Борис Хеймут.
      - Вы позволите сесть с вами, менхир? - спросил он робко.
      Шэнноу пожал плечами, и маленький лысеющий арканист придвинул себе стул. Буфетчик принес ему баркеровки, и он несколько минут молча ее прихлебывал.
      - Интересная смесь, менхир Шэнноу, А вам известно, что этот напиток облегчает головные и ревматические боли? И к нему можно пристраститься. Шэнноу отставил кружку. - Нет-нет! - улыбнулся Хеймут. - Я имел в виду: просто полюбить его. Никакого вредного воздействия он не оказывает. Вы долго пробудете в Долине Паломника?
      - Еще два дня. Может быть, три.
      - Такое прекрасное место! Но, боюсь, вскоре оно станет совсем уж опасным.
      - Вы закончили работу с кораблем? - спросил Шэнноу.
      - Мы... Клаус и я... получили распоряжение оставить раскопки. Там теперь всем командует менхир Скейс.
      - Сожалею. Хеймут развел руками.
      - Собственно, ничего нового ждать больше не приходится. Мы продолжили раскопки и обнаружили, что это лишь часть корабля. Видимо, он переломился, когда тонул. Тем не менее все теории, будто это было здание, полностью опровергнуты.
      - Что вы будете делать теперь?
      - Дождусь, когда тут соберется караван, а тогда отправлюсь назад на восток. Раскопки где-нибудь да ведутся. Без них я жизни не мыслю. Вы слышали ночью стрельбу?
      - Да, - ответил Шэнноу.
      - За последний месяц здесь насильственной смертью погибли четырнадцать человек. Тут хуже, чем на Великой Пустоши.
      - Тут есть богатства, - сказал Шэнноу. - Они притягивают людей, склонных к насилию, слабых духом людей, дурных людей. Я видел это в других краях. Как только богатство истощится, нарыв лопнет.
      - Но ведь есть люди, менхир Шэнноу, которым дано вскрывать такие нарывы, не правда ли?
      Шэнноу поглядел в его молочно-голубые глаза.
      - Без сомнения, менхир Хеймут. Но как будто не в Долине Паломника.
      - О, мне кажется, менхир, один из них тут. Но он хранит и равнодушие. Вы все еще взыскуете Иерусалима, Йон Шэнноу?
      - Да. И я больше не вскрываю нарывы.
      Хеймут отвел глаза... и переменил тему.
      - Два года назад я встретил путешественника, который говорил, что побывал к югу от Великой Стены. Он говорил о невиданных чудесах в небе гигантском мече, который висит под облаками в венце из крестов на рукояти. Менее чем в ста милях от него находятся развалины города невероятных размеров. Я бы душу продал, лишь бы увидеть подобный город!
      Глаза Шэиноу сузились.
      - Не говорите так - даже несерьезно. Вас могут поймать на слове.
      - Мои извинения, менхир! - Хеймут улыбнулся. - Я на мгновение забыл, что вы верующий. Вы намерены проникнуть за стену?
      - Да.
      - Это край неведомых зверей и великих опасностей.
      - Опасность повсюду, менхир. Вчера на улице погибли два человека. Нигде в мире нет безопасного места.
      - Это все больше становится истиной, менхир Шэнноу. С последнего полнолуния произошло - только в Долине Паломника - шесть изнасилований, восемь убийств, шесть перестрелок с летальными исходами, не говоря уж о ранах и синяках, полученных в поножовщине и иных драках.
      - Зачем вы запоминаете такие цифры? - осведомился Шэнноу, допив баркеровку.
      - Привычка, менхир. - Он достал из топорщащегося кармана своей куртки пачку мятых листков и карандаш. - Не будете ли вы столь любезны, менхир, и не объясните ли мне, где находится колоссальный корабль, который вы видели в ваших странствиях?
      Почти два часа Хеймут расспрашивал Иерусалимца о призрачном корабле и развалинах атлантидских городов. Потом Шэнноу встал, заплатил за завтрак и неторопливо вышел на улицу. До конца утра он бродил по городку. В западной части стояла тишина - большинство домов там свидетельствовало о достатке своих хозяев, но в восточных кварталах, где дома выглядели победнее и пообшарпаннее, он стал свидетелем нескольких потасовок у харчевен и питейных заведений. К городку примыкал большой луг, весь усеянный шатрами самых разных размеров. Но даже там было где выпить, и он видел сидящих или валяющихся на траве пьяниц в разных степенях хмельного забытья.
      Городок вырос вокруг серебряных рудников, которые привлекали бродяг, точно муравьев - крошки от пикника. А с бродягами явились разбойники и воры, и игроки в кости, и игроки в карнат.
      Шэнноу покинул шатровый поселок и пошел назад по главной улице. Из длинного бревенчатого строения донеслось пение. Пели дети. Он постоял, прислушиваясь, стараясь понять, почему мелодия кажется знакомой. Пение было очень приятным, полным юности, надежды, невинной радости, и поначалу он ощутил прилив бодрости, но затем она сменилась грустью, тоской утраты, и он пошел дальше.
      Перед "Отдыхом путника" собралась большая толпа, из глубины которой доносился глубокий бас, звучный, будоражащий душу. Шэнноу вмешался в толпу и посмотрел поверх голов на проповедника, который стоял на перевернутой бочке. Высокий, широкоплечий, с густой шапкой рыжих курчавых волос. Черное одеяние, перепоясанное серой веревкой, деревянный крест, свисающий со шнурка на шее.
      - И я говорю вам, братья, что Господь ждет вас. Ему нужен от вас лишь знак. Увидеть, как вы отрываете глаза от грязи у вас под ногами и поднимаете их к Славе Небес. Услышать, как ваши голоса произносят: "Верую, Господи?" И тогда, друзья мои, радости Духа вольются в ваши души. От толпы отделился мужчина.
      - И тогда он заставит носить нас вот такие миленькие черные платьица? Ответь-ка мне, Пастырь, тебе надо присаживаться, чтобы поссать?
      - Таков голос невежества, братья мои, - начал было Пастырь, но его противник заорал во всю мочь.
      - Невежества? Блюющий ты сукин сын! Да забирай своего блюющего Иисуса, пусть провалится в...
      Обутая в сапог нога Пастыря описала дугу в воздухе и, ударила богохульника в подбородок так, что он хлопнулся навзничь.
      - Как я говорил вам, возлюбленные друзья мои, Господь ждет с любовью в сердце Своем каждого грешника, если он покается. Но те, кто продолжает ходить путями зла, падут под Мечом Божьим и будут гореть в геенне огненной. Отвергните зло, соблазны плоти и алчность. Возлюбите ближних своих, как самих себя. Только тогда Господь улыбнется вам. И тем большей будет ваша награда.
      - А ты, Пастырь, ты-то вот этого любишь? - крикнул какой-то мужчина, показывая на поверженного буяна.
      - Как собственного сына, - ответил Пастырь с ухмылкой. - Но детей прежде всего следует научить, как, вести себя. Я снесу ругательства, ибо иначе грешники говорить не умеют. Но я не потерплю кощунства или оскорблений Господа. Такому нечестивцу перебью я голени и бедра, как древле Самсон филистимлянам.
      - А как ты насчет того, чтобы выпить, Пастырь? - крикнул кто-то из задних рядов.
      - Спасибо, что хочешь угостить меня, сын мой. Мне пива покрепче. Раздался хохот, но Пастырь поднял руку, призывая к молчанию. - Завтра День Господень, и я буду служить за Шатровым поселком. Будет пение и хвалы, а затем угощение. Приходите с женами, с невестами, со своими детьми. Будем весь день праздновать на лугу. Ну а теперь, где же мое пиво?
      Он спрыгнул с бочки и подошел к валяющемуся на земле бесчувственному человеку. Пастырь поднял его, взвалил себе на плечо и поднялся с ним по ступенькам к дверям "Отдыха путника".
      Шэнноу остался на солнечной улице.
      - А он впечатляет, верно? - спросил Клем Стейнер. Шэнноу обернулся. Глаза молодого человека вызывающе поблескивали.
      - Да, - согласился Шэнноу.
      - Надеюсь, перестрелочка ночью тебя не обеспокоила?
      - Нет. Прошу прощения, - ответил Шзнноу и пошел дальше.
      До него донесся голос Стейнера.
      - Что-то я не пойму тебя, друг. Надеюсь, мы не поссоримся.
      Шэнноу не оглянулся. Он поднялся в свою комнату и пересчитал оставшиеся у него обменные монеты. Семь полных серебреников, три полсеребреника и пять четвертей. Он порылся в карманах и извлек золотой, который нашел в припасах Шэр-рана. Чуть больше дюйма в поперечнике с вычеканенным изображением меча, окруженного звездами. Обратная сторона была гладкой, без изображения. Шэнноу отошел к окну, чтобы рассмотреть монету получше. Меч был непривычной формы - длинный, сужающийся к острию, а звезды больше походили на кресты в небе.
      С улицы донесся гром копыт, и появилась кучка скачущих всадников. Шэнноу открыл окно и увидел, что в пыли позади двух всадников волочится тело какого-то зверя, а по сторонам улицы собирается толпа. Всадники остановили лошадей, и Шэнноу с изумлением увидел, как окровавленный зверь поднялся, секунду постоял на четвереньках, а потом встал на задние лапы. И побежал... но веревка остановила его. Грянули два выстрела, и, в спине зверя появились две зияющие раны. Несколько зрителей подняли собственные пистолеты: под градом пуль зверь упал. Шэнноу вышел за дверь и быстро сбежал с лестницы. На улице рядом с "Отдыхом путника" была лавка с выставленными наружу бочками, длинными деревянными топорищами и ручками для кирок. Схватив топорище, Шэнноу прошел через кружащих всадников и остановился перед бородачом на вороном жеребце. Топорище свистнуло в воздухе, опустилось на лицо бородача, и он вылетел из седла, подняв облако пыли от удара о мостовую. Шэнноу бросил на него свою дубинку, ухватился за луку и взлетел на спину жеребца.
      В полной тишине Шэнноу проехал между ошеломленными всадниками. Дернув поводья, он повернул жеребца.
      - Когда он очнется, объясните ему, как опасно красть лошадей, - сказал Шэнноу, обращаясь к ним всем. - Втолкуйте ему это хорошенько. Его седло я оставлю у конюха.
      - Он тебя убьет за это, друг, - сказал молодой всадник, ближайший к нему.
      - Я не друг тебе, молокосос, и никогда им не буду. Шэнноу поехал дальше, придержав коня, только чтобы посмотреть на мертвого зверя. Он выглядел почти так же, как Шэр-ран в самые последние дни, - пышная львиная грива, пугающие своей массивностью плечи. Шэнноу тронул жеребца каблуками, повернув его к конюшне, откуда навстречу ему выбежал конюх.
      - Вы уж простите, менхир, я же помешать им не мог. Их было восемь... нет, десять. Они забрали еще трех чужих лошадей.
      - Кто они? Воры?
      - Ездят со Скейсом, - ответил конюх, словно это объясняло все.
      Шэнноу спешился и отвел жеребца в конюшню. Снял с него седло и бросил в угол, а потом вытер пену с его боков и вычистил шерсть до блеска.
      - Отличный конь, - сказал конюх, который последовал за ним в конюшню, заметно прихрамывая. - Ветер небось обгонит!
      - Да. А что с твоей ногой?
      - Да много лет назад в руднике стойка обломилась. Ну и разбила мне колено. И все равно куда лучше жить на земле, чем под ней. Монет, правда, меньше, зато дышится легче. А что это была за стрельба?
      - Они убили льва, которого поймали, - объяснил Шэнноу.
      - Дьявол! Как же это я упустил? Один из этих, из человеко-демонов?
      - Не знаю. Бежал он на задних ногах.
      - Господи, вот бы посмотреть! Их ведь, знаете ли, теперь куда меньше стало, чем прежде. После того, как ворота в Стене исчезли. А прежде весной мы их часто видели. Они целую семью убили у Серебряного ручья. И всех съели, хотите верьте, хотите нет. А он самец был или самка?
      - Самец, - сказал Шэнноу.
      - Угу! Самок никто вроде бы не видел. Остаются, надо быть, за Стеной.
      - Туда кто-нибудь ездит?
      - За Стену-то? - переспросил конюх. - Нетушки! Да не в жизнь! Уж поверьте, там такие твари водятся, что человеку никак не выдержать.
      - Но если туда никогда не ездили и не ездят, откуда это известно?
      Конюх ухмыльнулся:
      - Это теперь туда никто не ездит. А вот пять лет назад туда отправилась экспедиция. И только один - из сорока двух - вернулся живым. Это он рассказал про меч в небе. А сам и месяца не протянул. Весь был изранен и изрезан. А потом - два года назад - исчезли ворота. Их трое было - двадцать футов в высоту и в ширину столько же. И как-то утром - нет их, исчезли!
      - Ты хочешь сказать, их заложили?
      - Исчезли! Будто и не было их никогда. В Стене ни следа пролома. Лишайники на старых камнях, да вьюнки всякие, будто никаких ворот и не было.
      * * *
      Она понимала суть и видела результаты, но была бессильна остановить процесс... как была бессильна спасти своего сына. Женщина, называвшая себя Шриной, расхаживала по покою размышлений, темные глаза были исполнены гнева, кулаки сжаты.
      Один крохотный камешек Сипстрасси мог бы все изменить. Один осколок, не утративший своего золота, мог бы спасти Ошира и других ему подобных. Маленький Люк был бы жив, и Шэр-ран стоял бы сейчас рядом с ней, прежний, гордый, красавец.
      Она обыскивала горы и долины, расспрашивала деенков. Но никто никогда не видел такого Камня, черного, точно уголь, и все же пронизанного золотом, теплого на ощупь и умиротворяющего душу.
      Она винила себя: ведь она принесла свой Камень в этот дальний край и использовала его, чтобы запечатать Стену. Один великий всплеск энергии Сипстрасси, чтобы уничтожить ворота, которые позволили бы Человеку погубить земли деенков. И вот тогда она и сделала роковое открытие... Человек уже их погубил... еще до второго Падения.
      Народ деенков. Народ ДНК. Кошачьи люди. На протяжении веков в мире рождались мутанты и уроды. Шрину учили, что это результат воздействия радиоактивных и всяких других вредоносных отходов, которые загрязнили землю. Но теперь она начала понимать истинное зло, наследие Межвременья. В неблагоприятной среде обитания генная инженерия вышла из-под контроля. Возникали новые расы, другие - например, деенки, - медленно вымирали.
      Здешние жрецы верили, что Изменяющиеся взысканы Небесами. Но теперь они появлялись все чаще. Регрессировали целые семьи.
      Шрина задыхалась от гнева. В их Приюте она видела книги, слушала записи. Многие болезни в Межвременье лечились с помощью создания бактериальной ДНК и коммерческого ее изготовления. Например, инсулин для диабетиков. Производство, мяса увеличивалось благодаря введению генов роста свиньям и рогатому скоту - активаторные гены, называли их. Однако межвременцы пошли куда дальше.
      Чтоб вам истлеть в Аду! Внезапно она улыбнулась этой мысли. Ведь они же и истлевают в Аду. Их омерзительный мир был сметен силами природы, как кровь вымывает гной из болячки.
      Тем не менее источник инфекции сохранился - сам Человек. Величайший хищник, совершеннейший убийца. Даже теперь они воюют между собой, устраивают резни, грабят...
      Магия земли делала свое дело. Колоссальные уровни радиации, токсины в воздухе, которым они дышат, - все это в совокупности содействовало противоестественному росту агрессивности и насилия.
      Спираль истории закручивалась - Человек уже вновь изобрел огнестрельное оружие и поднялся на уровень середины XIX века. Вскоре люди научатся летать, создадут нации, и войны будут все страшнее и кровопролитнее.
      Она медленно поднялась по лестнице на обзорную площадку. Отсюда она могла смотреть на улицы города, на снующих по ним людей. Дальше виднелись стада, крестьянские усадьбы. А вдали, точно мерцающая лента - Стена между Мирами. Она почти слышала, как Человек бьет по ней кулаками, вымещая свою ярость на древних камнях.
      Шрина перевела взгляд на юг, где над молодыми горами плыли тяжелые тучи, пряча Меч Божий. Она задрожала.
      Внезапно на востоке разразилась гроза, и Шрина обернулась, глядя на зигзаги молний, бьющие из громоздящихся туч. Над равниной с воем пронесся Холодный ветер. Она снова задрожала и вошла в дверь.
      Город выдержит эту грозу, как он выдержал Первое Падение и сокрушающую ярость Вздыбившегося океана.
      Она повернулась к двери и не увидела проблеск голубизны между тучами. Словно ветер отбросил занавеску, и среди клубящейся черноты открылось ясное небо. В центре голубизны сиял золотой диск второго солнца, так что в течение краткого мгновения все предметы на улицах города отбрасывали две тени.
      12
      Всадники спешились и столпились вокруг лежащего на земле товарища. Нос у него был сломан, оба глаза быстро заплывали. Из разбитой верхней губы текла кровь. Двое подхватили его на руки и перенесли на тротуар перед входом в "Веселого паломника".
      Владелец, Джозия Брум, взяв тазик с водой и полотенце, вышел к ним. Встав на колени рядом с раненым, он намочил полотенце, аккуратно сложил и бережно опустил на распухшие веки.
      - Возмутительно! - сказал он. - Я все видел. Ничем не вызванное нападение. Какая гнусность!
      - Это уж так, - согласился кто-то.
      - Такие негодяи погубят Долину прежде, чем мы успеем создать здесь достойную общину.
      - Так он же лошадь украл, черт дери! - воскликнула Бет Мак-Адам, не сдержавшись. Брум оглянулся на нее:
      - Они охотились на зверя, который мог бы сожрать твоих детей, и вскочили на тех лошадей, которые оказались под рукой. Надо было просто попросить, и ему тут же вернули бы его лошадь. Но нет! Такие, как он, все на одну колодку. Насилие. Смерть. Разрушение. Вот что они несут с собой точно чуму.
      Бет промолчала и вернулась в харчевню. Ей нужна была эта работа, чтобы пополнить спрятанный в фургоне запас монет и платить за детей в Школьную Хижину. Но люди вроде Брума злили ее. Сладкоречивые ханжи, отводящие глаза, они видели только то, что хотели видеть. Бет пробыла в Долине Паломника всего два дня, но уже успела разобраться в том, как управляется городок. Эти всадники работали на Скейса, и он был одним из троих наиболее влиятельных людей в Долине Паломника. Ему принадлежал самый большой рудник, две лавки и (пополам с Мейсоном) "Отдых паломника", а еще несколько игорных домов в западных кварталах. Его люди несли дозор в шатровом поселке, вымогая плату за свою бдительность. Те, кто не хотел платить, могли не сомневаться, что лишатся своего фургона или всего ценного имущества - либо случится пожар, либо произойдет дерзкое ограбление. Люди Скейса были скорыми на кулачные или иные расправы дюжими верзилами, в прошлом по большей части разбойниками.
      Бет видела, как приволокли и убили зверя, и видела, как Шэнноу вернул себе коня. Конечно, он мог бы прежде попросить, но Бет понимала, что вор почти наверное отказался бы вернуть коня, и дело кончилось бы перестрелкой. У Брума, конечно, мозги навозные, но она у него работает, да и по-своему, не такой он уж и плохой человек. Верит в исконное благородство Человека, в то, что все споры следует разрешать доводами рассудка, беспристрастным обсуждением. Она стояла в дверях и смотрела, как он старается помочь пострадавшему. Высокий, тощий, с длинными прямыми морковного цвета волосами и. худым лицом с выпуклыми голубыми глазами. Некрасивым его нельзя было назвать, и с ней он был неизменно учтив. Бездетный вдовец - и Бет внимательно к нему присматривалась. Она знала, что разумнее всего было бы подыскать хорошего, солидного, состоятельного человека, чтобы обеспечить спокойную жизнь своим детям, но Брум ей никак не подходил.
      Пострадавший пришел в себя, и его усадили за столик. Бет принесла ему кружку баркеровки, и он отпил два-три глотка.
      - Я этого шлюхина сына убью! - прошепелявил он. - Богом клянусь, убью!
      - И в мыслях такого не держите, менхир Томас, - настойчиво посоветовал Брум. - То, что он сделал, в высшей степени ужасно, но дальнейшее насилие ведь ничего не исправит.
      Томас рывком поднялся на ноги.
      - Кто со мной? - спросил он. К нему подошли двое, но остальные предпочли остаться там, где были. Томас вытащил пистолет и проверил заряды. - Куда он пошел?
      - Отвел жеребца в конюшню, - сказал невысокий замухрышка.
      - Спасибо, Джек. Ну, пошли его искать.
      - Прошу вас, менхир... - начал Брум, но Томас оттолкнул его.
      Бет пробралась через кухню во двор, потом подхватила длинную юбку, обежала дом и через проулок выскочила на главную улицу раньше Томаса и его двух приятелей, В конце улицы она увидела Шэнноу. Он стоял в дверях конюшни, разговаривая с конюхом. Она быстро подбежала к нему.
      - Они идут поквитаться с тобой, Шэнноу, - сказала она. - Их трое.
      Он обернулся к ней и мягко улыбнулся:
      - Я очень благодарен вам за вашу доброту.
      - Бог с ней, с добротой! Седлайте коня и уезжайте.
      - Мои вещи у меня в комнате. Вы лучше обождите тут.
      - Я же сказала: их трое.
      - И тот, кого я ударил, один из них?
      - Да, - сказала она.
      Шэнноу кивнул, снял куртку и перебросил ее через балку стойла. Потом вышел на солнечный свет. Бет подошла к двери и следила, как он шагнул на середину улицы, и остановился в ожидании, опустив руки. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, светило пистолетчикам в глаза. Они подходили все ближе, и двое по бокам начали отодвигаться от Томаса в середине. Бет чувствовала, как нарастает напряжение.
      - Ну так как же, шлюхин сын? - заорал Томас. Шэнноу промолчал. - Что, язык проглотил?
      Они подходили все ближе и ближе. Их разделяло шагов десять, когда прозвучал голос Шэнноу, негромко н четко.
      - Вы пришли сюда умереть? - спросил он. Бет увидела, как человек справа утер вспотевшее лицо и покосился на приятеля. Томас ухватил пистолет, но его опрокинула пуля. Ноги задергались в пыли, по брюкам расползлось мокрое пятно.
      Остальные двое окаменели.
      - Мне кажется, - сказал Шэнноу все так же негромко, - вам лучше унести его с улицы.
      Они поспешно подняли Томаса, а Шэнноу вернулся к Бет и конюху.
      - Я еще раз благодарю вас, фрей Мак-Адам. Мне жаль, что вам пришлось присутствовать при подобном.
      - Я успела навидаться мертвецов, менхир Шэнноу. Но у него было много друзей, и не думаю, что вам стоит задерживаться здесь. Скажите, а откуда вы знали, что те, двое не нападут на вас?
      - Этого я не знал, - ответил он. - Однако злоба кипела только в нем. Вы пойдете завтра на собрание, которое устраивает Пастырь?
      - Возможно.
      - Для меня было бы большой честью, если бы вы и ваши дети позволили мне вас сопровождать.
      - Простите меня, менхир, - сказала Бет. - Но по-моему, вас поджидает беда, и я не могу позволить моим детям находиться в вашем опасном обществе.
      - Я понимаю. Разумеется, вы правы.
      - Будь я без детей... ответ, возможно, был бы другим. Он поклонился и вышел на солнечный свет.
      - Дьявол, - сказал конюх, - его ничем не прошибить! Ну, по Томасу никто плакать не станет. Это уж точно. Бет ничего не ответила.
      Иерусалимец остановился в том месте на улице, где темное пятно крови свидетельствовало, что тут была оборвана жизнь. Он не испытывал сожалений. Убитый сделал свой выбор сам, и Шэнноу вспомнил слова Соломона:
      "Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им".
      Идти до гостиницы было не близко, и пока Шэнноу шагал по пыльной улице, он ощущал на себе взгляды многих глаз. Перед харчевней стояли охотники, но они замолкли, когда он проходил мимо. В "Отдыхе путника" ему навстречу поднялся Клем Стейнер.
      - Так я и знал! - сказал он, - Как увидел тебя в Длинной зале, мне сразу что-то сказало, каков ты. А как тебя зовут, приятель?
      - Шэнноу.
      - И как я сам не догадался! Иерусалимец! Далековато заехал, Шэнноу. Кто за тобой послал? Брисли? Феннер?
      - За мной никто не посылал, Стейнер. Я езжу там, где хочу.
      - Ты понимаешь, нам, возможно, придется сойтись лицом к лицу?
      Шэнноу несколько секунд молча смотрел на молодого человека.
      - Это было бы неразумно, - негромко сказал он затем.
      - Во-во! Лучше не забывай про это. Менхир Скейс хочет поговорить с тобой, Шэнноу. Он в Длинной зале, Шэнноу повернулся и пошел к лестнице.
      - Ты слышал, что я сказал? - крикнул Стейнер ему вслед, но Шэнноу, даже не обернувшись, поднялся в свою комнату. Налил воды из каменного кувшина и сел в кресло у окна ждать.
      Эдрик Скейс вышел из Длинной залы.
      - Он ушел, мистер Скейс, - сказал Стейнер. - Привести его?
      - Нет. Подожди меня здесь.
      Высокий широкоплечий человек, иссиня-черные волосы коротко подстрижены и зачесаны кверху без пробора. Бритое, сильное, словно вычеканенное лицо, глубоко посаженные глаза. Уверенные спокойные движения. Подойдя к двери Шэнноу, он стукнул в филенку костяшкой пальца.
      - Войдите. Не заперто, - донесся голос изнутри. Скейс вошел. Он поглядел на человека в кресле у окна и пересмотрел свой план. Он намеревался предложить Шэнноу пойти к нему на службу, но теперь пришел к выводу, что таким способом только окончательно превратит этого человека во врага.
      - Могу я сесть, мистер Шэнноу?
      - А я думал, что в этих краях говорят "менхир".
      - Я не из этих краев. - Скейс направился к креслу напротив Иерусалимца и опустился в него.
      - Что вам нужно, мистер Скейс?
      - Просто извиниться перед вами, сэр. Человек, укравший вашу лошадь, работал у меня. Он был безрассудным юнцом. Мне хотелось заверить вас, что попыток отомстить не будет. Я ясно втолковал это всем моим всадникам.
      Шэнноу пожал плечами, но выражение его лица не изменилось.
      - И?
      Скейса ожег гнев, но он подавил его и улыбнулся:
      - Никакого "и" нет. Просто визит вежливости, сэр. Вы думаете долго пробыть в Долине Паломника?
      - Нет, я собираюсь отправиться дальше на юг.
      - Наверное, чтобы увидеть чудеса в небе. Завидую вам. Меньше чем за три месяца мне не собрать отряд, чтобы перебраться через Стену.
      - Отряд? Но зачем? - спросил Шэнноу.
      - "Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы, процитировал Скейс. - Он пасет их жезлом железным".
      Он заметил, что открытая враждебность на лице Шэнноу сменилась настороженностью.
      - Так вы читаете Писание, сэр! Но что оно говорит вам?
      Скейс наклонился к нему, чтобы сполна использовать благоприятную минуту.
      - Я собирал сведения о краях за Стеной и тамошних чудесах. Там видны великие знамения. Это вне сомнений. Сияющий меч, окруженный крестами и звездами, а на мече имя, которое никому не дано прочесть. Все точно так, как повествует Писание. Более того, там обитают звери, которые ходят, как люди, и поклоняются Черной Богине - колдунье, творящей среди них гнусные обряды. Или, как сказано в Писании, мистер Шэнноу: "И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными". Или вот: "Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него, как у медведя, а пасть у него, как пасть у льва". Все это есть за Стеной, мистер Шэнноу. Я намерен отправиться туда и найти Меч Божий.
      - И для этого вы собираете разбойников и пистолетчиков?
      - А вы предпочли бы, чтобы я для этого обратился к фермерам и учителям?
      Шэнноу встал и шагнул к окну.
      - Я не умею вести диспуты, сэр. И я не судья. - У него за спиной Скейс скрыл торжествующую улыбку и ничего не сказал. Шэнноу обернулся, его льдистые глаза вперились в Скейса. - Но я и не дурак, мистер Скейс. Вы человек, который ищет власти, господства над ближними. Вы - не искатель истины. Здесь ваших людей боятся. Но меня это не касается.
      - Вы правы, мистер Шэнноу, говоря о стремлении к власти. Но ведь само по себе это еще не зло, не так ли? Разве не был Давид сыном земледельца и разве не стал он царем над Израилем? Разве не был Моисей сыном рабыни? Бог одаривает человека талантами, и он поступает правильно, применяя их. Я не убийца и не разбойник. Мои люди бывают... буйными и неотесанными, но они платят за то, что берут, и уважительны со здешними жителями. Ни один из них не совершил убийства или изнасилования, а с теми, кто попадался на краже, я разделывался сам. Правители были всегда, мистер Шэнноу. И в том, чтобы стать правителем, греха нет.
      Шэнноу вернулся к своему креслу, налил воды в кружку и предложил ее Скейсу, который с улыбкой отказался.
      - Я уже сказал, что я не судья. И пробуду этом селении недолго. Но я видел немало ему подобных. Насилие будет расти, и следует ожидать еще много смертей, если не будет установлен порядок. Почему, сэр, ища власти, вы не установили порядка?
      - Потому что я не тиран, мистер Шэнноу. Игорные заведения в восточных кварталах никак от меня не зависят. Я владею большой фермой и стадами молочного и мясного скота. И мне принадлежит самый большой серебряный рудник. Мои владения, охраняются моими людьми, но сам город - хотя у меня есть в нем собственность - меня не касается.