Чужеземец

      Во время короткой паузы, пока бард снова настраивал арфу, я тихонько спросила Джейми:
      — Гвиллин давно живет в замке? — И, тут же вспомнив, добавила: — А, ты ведь тоже не знаешь, верно? Я забыла, что ты здесь тоже новичок.
      — Я бывал здесь и раньше, — возразил он, повернувшись ко мне. — Провел в Леохе год, когда мне исполнилось шестнадцать, и Гвиллин тогда был здесь. Понимаешь, Каллум любит музыку. Он достаточно хорошо платит Гвиллину, чтобы тот никуда не уходил. Вынужден платить — ведь этому валлийцу будут рады у очага любого лэрда.
      — А я помню, как ты здесь жил. — Это Лири, все еще розовая от смущения, но твердо решившая вступить в разговор. Джейми повернулся к ней и слегка улыбнулся.
      — Правда? Да тебе тогда было лет семь или восемь. И я не думаю, что на меня в то время стоило обращать внимание, насколько мне помнится. — Вежливо повернувшись ко мне, он спросил: — Ты по-валлийски понимаешь?
      — А вот я помню, — упрямо заявила Лири. — Ты был… э-э-э… ну, в смысле… так ты что, вообще меня не помнишь?
      Ее руки нервно перебирали складки юбки, и я заметила, что у нее обгрызенные ногти.
      Джейми отвлекся на группку в другом конце комнаты. Там о чем-то спорили по-гаэльски.
      — А? — рассеянно переспросил он. — Нет, не думаю. Да и вообще, — заулыбался вдруг он, снова повернувшись к Лири, — это невозможно. Шестнадцатилетний шалопай, слишком занятый собственной важной персоной, не будет обращать внимание на тех, кого считает толпой курносых сопляков.
      Надо полагать, его замечание должно было стать уничижительным для него, а не для слушательницы, но эффект оказался прямо противоположным. Я подумала, что Лири необходим небольшой перерыв, чтобы вновь обрести самообладание, и поспешно вмешалась:
      — Нет, я совсем не знаю валлийского. Ты знаешь, о чем он поет?
      — О да. — И Джейми разразился дословным пересказом песни. Это оказалась старая баллада о молодом человеке, любившем молодую женщину (ну да, о чем еще?), но, будучи бедняком, он считал себя недостойным ее и потому отправился искать счастье в морях. Юноша попал в кораблекрушение, встретил морских змеев, угрожавших ему, и русалок, зачаровавших его, пережил приключения, нашел сокровища и наконец вернулся домой, чтобы узнать, что молодая женщина обвенчалась с его лучшим другом, бывшим еще беднее, но обладавшим здравым смыслом.
      — А ты бы как поступил? — решила я поддразнить Джейми. — Кем ты предпочтешь быть — юношей, не желающим жениться без денег, или ты выберешь девушку, а деньги пусть хоть провалятся?
      Похоже, этот вопрос заинтересовал и Лири. Она вытянула шею, чтобы услышать ответ, одновременно притворяясь, что слушает звуки флейты, на которой как раз заиграл Гвиллин.
      — Я? — Кажется, Джейми рассмешил мой вопрос. — Ну, поскольку денег у меня нет и вряд ли когда-нибудь будут, я рассчитываю найти девушку, которая выйдет за меня без них. — Он покачал головой и ухмыльнулся. — И вообще, я не перевариваю морских змеев.
      Он открыл рот, собираясь что-то добавить, но тут Лири робко положила руку ему на рукав, вспыхнула и отдернула руку, словно от Джейми пыхнуло жаром.
      — Шшш, — сказала она. — В смысле… он сейчас начнет рассказывать. Хочешь послушать?
      — О да.
      Джейми в предвкушении выдвинулся вперед, потом сообразил, что закрывает мне обзор, и заставил меня пересесть по другую сторону от себя.
      Лири пришлось отодвинуться, и я заметила, что девушка от этого вовсе не в восторге. Я попыталась сказать, что мне хорошо сиделось и на прежнем месте, но Джейми проявил твердость.
      — Нет, отсюда тебе будет лучше видно и слышно. А если он начнет говорить по-гаэльски, я буду шепотом переводить тебе на ухо.
      Каждую часть представления барда встречали теплыми аплодисментами, но пока он играл, собравшиеся тихо болтали, и негромкий гул заглушался высокими, сладкими звуками арфы или флейты. Но теперь зал погрузился в некое молчаливое ожидание. Голос Гвиллина-рассказчика был таким же ясным, как и Гвиллина-певца, и каждое слово без напряжения доносилось во все уголки высокого, холодного зала.
      — Когда-то, двести лет назад… — Он говорил по-английски, и я вдруг ощутила dйja vu.Именно так говорил наш гид на озере Лох Несс, рассказывая нам легенды Великого Глена.
      Только Гвиллин рассказывал не о призраках, а о маленьком народце.
      — Жил подле Дундреггана клан маленького народца, — начал он. — И холм, что высится там, назван в честь дракона, обитавшего рядом, дракона, которого Фьонн убил и похоронил на месте, где он упал, потому и назвали так этот дун. А после смерти Фьонна и Фейнна маленький народец, пришедший жить в этом дуне, пожелал, чтобы у младенцев фей кормилицами стали человеческие женщины, потому что есть у человека нечто, чего нет у феи, и маленький народец надеялся, что это «нечто» перейдет через молоко кормилиц к их собственным детям.
      — И вот Эван Макдональд из Дундреггана кормил в темноте своих животных той самой ночью, когда его жена родила своего первого сына. Мимо прошелестел порыв ветра, и в дыхании ветра он услышал, как вздохнула его жена. Она вздохнула, как вздыхала перед тем, как родился младенец, и, услышав ее там, Эван Макдональд повернулся и вонзил свой кинжал в ветер во имя Святой Троицы. И его жена, целая и невредимая, упала на землю рядом с ним.
      Раздалось общее «ах», и за этой сказкой последовали другие, об уме и изобретательности маленького народца, и еще другие, об отношениях маленького народца с человеческим миром. Одни он рассказывал по-гаэльски, другие — по-английски, видимо, выбирая тот язык, который лучше подходил к ритму слов, потому что все до одной сказки рассказывались невообразимо прекрасно, не говоря уже об их содержании.
      Верный обещанию, Джейми тихо переводил для меня с гаэльского, так быстро и легко, что я подумала — он, должно быть, слышал их много раз. Одна сказка особенно меня тронула, про человека, который поздно вечером оказался на холме фей и услышал пение женщины, «горестное и печальное», со скал на холме. Он прислушался и разобрал слова:
      — Я — жена лэрда Балнейна, народец снова похитил меня.
      И слушатель поспешил в дом Балнейна и обнаружил, что лэрда нет, пропала и его жена с младенцем-сыном. Тогда человек быстро нашел священника и привел его на холм фей. Священник благословил камни дуна и окропил их святой водой. Внезапно ночь сделалась еще темнее, и послышался похожий на гром грохот. Потом из-за туч выглянула луна и осветила женщину, жену Балнейна. Она без сил лежала на траве, держа в объятиях сына. Женщина так устала, словно долго путешествовала, но не могла рассказать ни где она была, ни как попала сюда.
      Сидевшие в зале тоже хотели рассказать свои истории, так что Гвиллин сел на стул отдохнуть и отхлебнуть вина, в то время как рассказчики сменяли друг друга у камина, рассказывая истории, захватившие зал.
      Я их толком не слышала, потому что меня захватили мои собственные мысли. Они теснились в голове под влиянием вина, музыки и сказочных легенд.
      — Однажды, двести лет назад…
      Во всех здешних историях всегда упоминаются двести лет, сказал в моей памяти голос преподобного мистера Уэйкфилда. То же самое, что много-много лет назад. И женщины, попавшие в ловушку среди камней на холмах фей, прибывшие издалека, обессилевшие; женщины, не знавшие, где они побывали и как попали туда.
      Я почувствовала, как волоски на моих руках встали дыбом, словно от холода, и тревожно потерла руки. С 1946 до 1743 — да, очень близко. И женщины, путешествовавшие среди скал… Тут я подумала — всегда только женщины?
      Потом мне пришло в голову еще кое-что. Женщины возвращались. Святая вода, заклинание или кинжал, но они возвращались. Значит, вероятно — только вероятно! — это возможно. Я должна вернуться к торчащим камням на Крейг на Дун. От поднявшегося возбуждения меня слегка затошнило, и я потянулась к кубку с вином, чтобы успокоиться.
      — Осторожно!
      Я задела пальцами край почти полного хрустального кубка, который так беспечно поставила на скамью рядом с собой, но тут длинная рука Джейми метнулась через мои колени и спасла кубок от падения. Он поднял его, аккуратно держа за ножку двумя пальцами, и провел им, принюхиваясь, у себя перед носом. Вскинул брови и протянул кубок мне.
      — Рейнское, — беспомощно объяснила я.
      — Ага, знаю, — ответил он все с тем же вопросительным выражением лица. — Каллум?
      — Ну да. Хочешь попробовать? Очень хорошее вино.
      Я немного неуверенно протянула ему бокал. Он на мгновенье замялся, потом взял его и сделал небольшой глоток.
      — Ага, хорошее, — и вернул мне кубок. — Но оно еще и двойной крепости. Каллум пьет его вечерами, потому что у него очень болят ноги. Сколько ты уже выпила? — спросил Джейми и, прищурившись, посмотрел на меня.
      — Два, нет, три бокала, — с достоинством заявила я. — Ты что, намекаешь, что я пьяна?
      — Нет, — отозвался Джейми, снова вскинув брови. — Я впечатлен тем, что ты не пьяна. Обычно все, пьющие с Каллумом, лежат под столом после второго кубка. — Он протянул руку и снова отобрал у меня кубок. — И все-таки, — твердо добавил он, — я думаю, тебе лучше этого больше не пить, иначе не поднимешься вверх по лестнице.
      Джейми не спеша сам осушил мой бокал и протянул его Лири, даже не взглянув на нее.
      — Отнеси обратно, хорошо, девочка? — небрежно бросил он. — Уже поздно. Думаю, стоит проводить мистрисс Бичем в ее комнату.
      Джейми подхватил меня под локоть и повлек в сторону арки, а девушка уставилась нам вслед таким взглядом, что я по-настоящему обрадовалась, что взгляды не убивают.
      Джейми довел меня до комнаты и, к моему удивлению, вошел за мной вслед. Правда, удивление тут же испарилось, потому что он закрыл дверь и тут же сбросил рубашку. Я совсем забыла про повязку, которую собиралась снять уже два дня!
      — Я буду счастлив снять ее, — сказал он, потирая сложное устройство у себя под рукой. — Она мне тут все натерла.
      — Удивляюсь, как это ты ее сам не снял, — произнесла я, развязывая узлы.
      — Боялся, после того, как ты меня отругала за первую, — нахально ухмыльнулся Джейми. — Думал, ты мне задницу надерешь, если я к ней прикоснусь.
      — Надеру прямо сейчас, если не сядешь и не замолчишь, — ответила я, не обращая внимания на насмешку, схватила его за здоровое плечо и сильно потянула, усаживая на табуретку у кровати. Потом сняла «упряжь» и осторожно проверила плечо. Небольшая опухоль еще оставалась, и синяки тоже, но, к счастью, никаких признаков порванных мышц.
      — Если ты так стремился избавиться от повязки, что ж не позволил мне снять ее сегодня днем?
      Его поведение в загоне озадачило меня тогда и продолжало удивлять сейчас, потому что я увидела покрасневшую, натертую кожу — грубые края льняной ткани растерли ее чуть ли не до живого мяса. Я осторожно заглянула под повязку на рану, но там все было хорошо.
      Джейми искоса взглянул на меня, а потом с глуповатым видом уставился в пол.
      — Ну, это… а, я просто не хотел снимать рубашку перед Эликом.
      — Скромник, что ли? — сухо бросила я, поднимая ему руку, чтобы проверить, как двигается сустав. Он поморщился от боли, но усмехнулся, услышав мои слова.
      — Тогда я вряд ли сидел бы полуголым в твоей комнате, точно? Нет, дело в шрамах у меня на спине. — Он увидел мои вскинутые брови и начал объяснять. — Элик знает, кто я такой — в смысле, он слышал, что меня пороли, но не видел этого. А знать что-то — это совсем не то, что видеть это своими глазами. — Джейми пощупал больное плечо, отведя в сторону взгляд, а потом нахмурился, глядя в пол. — Это… наверное, ты не понимаешь, о чем я. Но когда ты слышал, что человеку причинили какой-то вред, это просто одна из вещей, которые ты о нем знаешь, и это не влияет на то, как ты его воспринимаешь. Элик знает, что меня пороли, и знает, что у меня рыжие волосы, и это не влияет на его отношение ко мне.
      Джейми вскинул глаза, пытаясь увидеть, понимаю ли я его.
      — Но когда увидишь это своими глазами, это… — он замялся, подбирая слова, — это… ну, становится слишком личным, что ли. Мне кажется… если он увидит эти шрамы, уже не сможет больше видеть меня, не думая при этом о моей спине. А я увижу, как он думает об этом, и это вынудит меня снова вспоминать о случившемся, и… — Он замолчал, пожав плечами. — Ну что ж. Паршиво объяснил, верно? Осмелюсь сказать, я в любом случае отношусь к этому слишком трепетно. В конце концов, сам-то я их не вижу — может, не такие уж они и ужасные.
      Я видела раненых мужчин, ковылявших по улицам на костылях, и видела, как люди идут мимо и отводят взгляды, поэтому мне не казалось, что он объяснил это паршиво.
      — Ты не против, если я посмотрю на твою спину?
      — Нет. — Похоже, он сам этому удивился и замолчал на минуту, осмысливая. — Мне кажется… ты сумеешь дать мне понять, что сожалеешь об этом, но при этом я не стану жалеть себя.
      Он терпеливо сидел, даже не шелохнувшись, пока я обходила его кругом и рассматривала спину. Не знаю, как он себе ее представлял, но выглядела она ужасно. Даже при свете единственной свечи и учитывая, что я видела ее раньше, я ужаснулась. Собственно, раньше я видела только одно плечо. Шрамы покрывали всю спину, от плеч до талии. Многие уже превратились в тонкие белые полосы, но остальные представляли собой толстые серебристые рубцы, пересекающие гладкие мышцы. С некоторым сожалением я подумала, что когда-то это была очень красивая спина. Кожа у Джейми была светлой и свежей, линии костей и мускулов — изящными и крепкими, плечи плоскими, а позвоночник проложил гладкую, прямую канавку между округлыми, сильными мышцами по обеим его сторонам.
      Джейми был прав. Глядя на эти жесточайшие повреждения, я не могла не представить себе сцену, которая привела к таким результатам.
      Я пыталась изгнать из воображения эти мускулистые руки, поднятые вверх, разведенные в стороны и привязанные, веревки, врезавшиеся в запястья, медную голову, в мучениях прижавшуюся к столбу, но шрамы с готовностью подсовывали эти образы в сознание. Кричал ли он, когда его пороли? Я поспешно отбросила эту мысль. Конечно же, я слышала истории о Германии, ставшие известными после войны, слышала о зверствах более ужасных, чем это, но он не ошибся: слышать — не то же самое, что видеть.
      Я невольно протянула руку, словно могла исцелить его своим прикосновением, стереть шрамы пальцами. Он глубоко вздохнул, но не шевельнулся, когда я проводила пальцами по глубоким шрамам, одному за другим, словно показывая ему то, чего он не мог видеть. Наконец мои руки замерли у него на плечах. Я молчала, судорожно подыскивая слова.
      Он положил свою руку на мою и слегка сжал ее, благодаря за слова, которые я никак не могла найти.
      — С другими случались и худшие вещи, девочка, — тихо произнес он. Потом убрал руку, и чары разрушились.
      — По-моему, все отлично заживает, — сказал Джейми, стараясь посмотреть на раненое плечо. — Болит не сильно.
      — Это хорошо, — отозвалась я, прочистив горло — в нем будто что-то застряло. — Оно действительно хорошо заживает. Отлично подсохло, не гноится. Содержи в чистоте и старайся не напрягать руку еще два-три дня.
      Я потрепала его по здоровому плечу. Джейми надел рубашку без моей помощи, заправив длинные полы под килт, и неловко замялся в дверях, придумывая, что бы сказать на прощанье. В конце концов он пригласил меня зайти и посмотреть на новорожденного жеребенка, если будет время. Я пообещала, что зайду, и мы хором пожелали друг другу спокойной ночи. Потом засмеялись и глупо закивали друг другу. Я закрыла дверь, тут же легла и забылась нетрезвым сном, и мне снились тревожные сны, которые я не смогла вспомнить утром.
 

* * *

 
      На следующий день, после бесконечного утра — я принимала пациентов, рылась в кладовой в поисках нужных трав, чтобы пополнить медицинский шкафчик, и с некоторыми церемониями заполняла черную книгу Дейви Битона — я покинула свою узкую комнатку, чтобы глотнуть свежего воздуха и размяться.
      Вокруг пока никого не было, и я решила воспользоваться случаем и побродить по верхним этажам замка, заглядывая в пустые комнаты, поднимаясь по винтовым лестницам и составляя мысленный план замка. Спланирован он был весьма небрежно, чтобы не сказать больше. В течение лет тут и там добавлялись все новые и новые кусочки, и теперь трудно было понять, существовал ли вообще хоть какой-нибудь план. Скажем, в этом зале зачем-то устроили в стене у лестницы нишу, служившую, похоже, одной-единственной цели — заполнить пустое пространство, слишком маленькое для комнаты.
      Ниша была частично прикрыта занавеской из полосатой ткани. Я бы прошла мимо, не останавливаясь, но тут заметила, как внутри мелькнуло нечто белое. Я остановилась и заглянула в нишу — это оказалась рука Джейми, закинутая за шею девушки. Джейми притянул ее к себе для поцелуя. Она сидела у него на коленях, и солнце, проникшее сквозь узкую щель, играло у нее в желтых волосах, отражаясь от них, как отражаются солнечные лучи ярким утром в ручье, полном форели.
      Я замерла, не зная, как быть. Мне совершенно не хотелось шпионить за ними, но звук моих шагов по каменным плитам коридора обязательно привлечет их внимание. Пока я колебалась, Джейми разжал объятия и посмотрел вверх. Его взгляд встретился с моим, лицо встревоженно дернулось — он узнал меня. Джейми вскинул бровь, иронически пожал плечами и вернулся к своему занятию. Я тоже пожала плечами и удалилась на цыпочках. Не моеэто дело .Однако я ни капли не сомневалась, что и Каллум, и отец девушки расценят подобные «ухаживания», как в высшей степени неподобающие. Если эта парочка не начнет более осторожно выбирать места для своих свиданий, в следующей порке Джейми будет виноват сам.
      За ужином он сидел вместе с Эликом. Я села за длинный стол напротив них. Джейми очень любезно поздоровался со мной, но в глазах затаилось ожидание. Аулд Элик произнес свое обычное «Ммхм». Как-то в загоне он объяснил мне, что у женщин нет той данной природой способности ощущать всякие тонкости, что имеется у лошадей, поэтому с женщинами очень трудно разговаривать.
      — Как идет объездка лошадей? — спросила я, чтобы нарушить старательное пережевывание пищи на той стороне стола.
      — Неплохо, — осторожно ответил Джейми.
      Я внимательно посмотрела на него поверх блюда с вареной капустой.
      — У тебя немного распухли губы, Джейми. Что, лошадь лягнула? — ехидно заметила я.
      — Ага, — отозвался он, прищурившись. — Мотнула головой, стоило мне отвести от нее взгляд.
      Он говорил безмятежным тоном, но под столом огромная ножища наступила на мою; всего на миг, однако угроза была выражена очень откровенно.
      — Плохо дело. Эти молодые кобылки могут быть очень опасными, — невинно бросила я.
      Нога надавила сильнее, а Элик удивился:
      — Кобылки? Да ведь ты сейчас не работаешь с кобылками, а, парень?
      Я попыталась воспользоваться своей второй ногой, как рычагом, но безуспешно, и тогда пришлось просто сильно лягнуть его в лодыжку. Джейми дернулся.
      — Да что с тобой? — еще сильнее удивился Элик.
      — Язык прикусил, — пробормотал Джейми, испепеляя меня взглядом поверх руки, прижатой ко рту.
      — Неуклюжий ты болван. Да чего еще можно ожидать от идиота, который даже не может увернуться от лошади, когда она… — Элик разразился речью на несколько минут, обвиняя своего помощника в неуклюжести, праздности, тупости и полной непригодности к делу. Джейми, вероятно, наименее неуклюжий человек из всех, кого я когда-либо встречала в своей жизни, опустил голову и во все время обличительной речи бесстрастно ел, хотя его щеки жарко пылали. Я тоже скромно не отрывала взгляда от еды до конца ужина.
      Отказавшись от добавки солонины, Джейми резко встал из-за стола и ушел, оборвав тираду Элика на полуслове. Мы со старым конюхом некоторое время молча жевали. Подобрав остатки подливки куском хлеба, старик бросил его в рот и откинулся назад, язвительно изучая меня своим единственным синим глазом.
      — Знаешь, ты бы лучше не дразнила парня, — небрежно сказал он. — Если об этом узнают Каллум или ее папаша, Джейми заработает кое-что похуже синяка под глазом.
      — Например, жену? — спросила я, глядя прямо в его глаз. Он неторопливо кивнул.
      — Возможно. А это не та жена, которая ему нужна.
      — Нет? — Я по-настоящему удивилась, вспомнив подслушанные в загоне реплики Элика.
      — Нет. Ему нужна женщина, а не девчонка. А Лири останется девчонкой даже в пятьдесят. — Суровый старческий рот искривился в некоем подобии улыбки. — Тебе, может, кажется, что я всю жизнь провел в конюшнях, да только у меня была жена. Настоящая женщина, так что я отлично знаю, в чем разница. — Он сверкнул синим глазом и встал. — И ты тоже знаешь.
      Я невольно протянула руку, чтобы остановить его.
      — А откуда вам известно… — начала я. Аулд Элик насмешливо фыркнул.
      — Может, у меня всего один глаз, девица, но это не значит, что я слепой. — И заковылял прочь, все еще фыркая.
      Я нашла лестницу и отправилась в свою комнату, пытаясь понять, что именно хотел сказать старый конюх своим последним замечанием.

Глава 9
Сбор

      Моя жизнь постепенно обретала определенную форму, если не сказать — сделалась рутинной. Я просыпалась на рассвете вместе с остальными обитателями замка, завтракала в большом зале и, если у мистрисс Фитц не было для меня пациентов, отправлялась работать в маленький, огороженный стенами садик. Иногда там работали и другие женщины, которым помогало множество мальчишек самых разных возрастов; они приходили и уходили, таскали мусор, инструменты и горы навоза. Обычно я работала там целый день, но изредка заходила на кухню, чтобы помочь в приготовлении только что собранных растений, для еды или консервирования. Иногда кому-нибудь требовалась срочная медицинская помощь, и приходилось отправляться в убежище, как я называла чуланчик ужасов покойного Битона.
      Время от времени я пользовалась приглашением Элика и шла в конюшни или в загон, наслаждаясь видом лошадей и пони; они клочками сбрасывали свою потрепанную зимнюю шерсть и становились крепкими и лоснящимися на весенней траве.
      Иными вечерами, очень устав от дневной работы, я после ужина шла прямо в постель, но если глаза еще не закрывались, я присоединялась к собравшимся в большом зале, чтобы послушать вечернее представление — сказки, песни, игру на арфе или на волынке. Я могла часами слушать Гвиллина, барда-валлийца. Он зачаровывал меня, несмотря на то, что я в большинстве случаев совершенно не понимала, что он говорит.
      Обитатели замка привыкали ко мне, а я к ним, и некоторые женщины уже начали робко предлагать мне дружбу и включали меня в свои разговоры. Продолжая искать возможность сбежать, я поощряла такие попытки. Если мне удастся убедить их, что я совершенно безопасна, хоть и немного странная, они, возможно, ослабят свою вежливую, но непрестанную бдительность, которую проявляли ко мне с момента моего появления здесь, и дадут мне шанс на побег. На меня часто находила невыносимая потребность просто убежать, особенно когда я думала о Фрэнке и о том, как он меня, вероятно, ищет, но пока я умудрялась справляться с ней, прекрасно понимая, что далеко не убегу. Всем очень хотелось узнать обо мне побольше, но на все вопросы я отвечала вариациями истории, которую поведала Каллуму, и со временем они смирились с тем, что больше я ничего не расскажу. Однако выяснив, что я разбираюсь в медицине и целительстве, мною снова заинтересовались и стали задавать вопросы, жалуясь на нездоровье детей, мужей и животных, чаще всего не делая никаких различий по степени важности двух последних.
      Кроме обычных разговоров и сплетен в замке все чаще начали говорить о предстоящем Сборе. Об этом же упоминал и Аулд Элик в загоне. Я пришла к выводу, что это весьма важное событие. Все усиливающиеся приготовления к нему окончательно убедили меня в этом. В огромные кухни непрерывным потоком вливалась провизия. В сарае для забоя скота висело двадцать ободранных туш, их овевал ароматный дымок, отгоняя прочь мух. В подвалы замка сгружали огромные бочки эля, с мельницы везли мешки муки тонкого помола. Необъятные полки кладовых были забиты выпечкой, ликерами, окороками и различными деликатесами.
      — Сколько человек обычно приезжает на Сбор? — спросила я Магдален, одну из девушек, с которыми подружилась.
      Она в задумчивости сморщила вздернутый веснушчатый носик.
      — Точно не знаю. Последний Большой Сбор в Леохе проходил двадцать лет назад, и на него явилось десятков двадцать. Ну, когда старый Джейкоб помер и Каллум стал лэрдом. Нынче, может, и больше будет — многие приведут с собой жен и детей.
      Гости уже начали прибывать в замок, хотя я слышала, что официальные части Сбора — принесение клятвы, травля дичи и игры — начнутся только через несколько дней. Самые известные арендаторы Каллума разместились непосредственно в замке, а бедные воины и арендаторы-крестьяне разбили лагерь на невспаханном поле у ручья, который вливался в озеро возле замка.
      Бродячие цыгане и коробейники устроили своего рода ярмарку около моста. Обитатели замка и жители близлежащей деревни ходили туда по вечерам, закончив дневные дела. Они покупали инструменты и украшения, смотрели на жонглеров и обменивались последними сплетнями.
      Я внимательно следила за приходящими и уходящими и частенько навещала конюшни и загон. Теперь в замке было очень много пони, потому что гости разместили своих верховых животных в конюшнях замка. Я надеялась, что во время неразберихи Сбора смогу, наконец, найти возможность дать отсюда деру.
 

* * *

 
      Я впервые встретила Гейлис Дункан, когда собирала травы неподалеку от загона.
      У корней ольхи я наткнулась на небольшой участок, поросший лесным щавелем, и теперь искала еще, обходя загон, то наклоняясь, то опускаясь на четвереньки, чтобы сорвать хрупкий стебелек.
      — Вот эти здорово помогают при месячных, — произнес у меня за спиной чей-то голос. Я выпрямилась, при этом сильно ударившись головой о ветку сосны.
      Когда перед глазами прояснилось, я увидела, что передо мной заливается смехом высокая молодая женщина, совсем ненамного старше меня, с очень светлыми волосами и кожей и самыми дивными зелеными глазами, какие только можно вообразить.
      — Прости, что я смеялась над тобой, — сказала она, спускаясь ко мне в ложбину, и на ее щеках появились ямочки. — Просто не смогла удержаться.
      — Думаю, что я выглядела забавно, — неучтиво буркнула я, потирая ушибленную макушку.
      — А ты знаешь, что вот эти, — тут она наклонилась и сорвала несколько растений с крохотными голубыми цветочками и листьями в форме сердечка, — вызывают кровотечение?
      — Нет, — удивилась я. — Зачем кому-то вызывать кровотечение?
      Она посмотрела на меня со странным выражением раздражения и терпения одновременно.
      — Чтобы избавиться от ребенка, которого не хочешь. Все начнется заново, только нужно выпить это как можно раньше. Если чуть опоздаешь — может убить не только ребенка, но и тебя.
      — Похоже, ты в этом неплохо разбираешься, — заметила я, все еще уязвленная из-за своего глупого вида.
      — Есть немного. Девчонки из деревни то и дело приходят ко мне с этим, а иногда и замужние женщины. Они говорят, что я ведьма, — добавила она, в притворном изумлении расширив свои сверкающие глаза, и ухмыльнулась. — Но поскольку мой муж — судья этого округа, они боятся говорить об этом слишком громко.
      — А вот этот молодой человек, которого ты привела с собой, — продолжала она, одобрительно кивнув, — для него уже купили несколько порций приворотного зелья. Он чей — твой?
      — Мой? Кто? Ты имеешь в виду… гм… Джейми? — Я растерялась. Молодую женщину это, кажется, забавляло. Она уселась на упавший ствол и стала накручивать светлый локон на палец.
      — О да. Многие готовы приворожить парня с такими глазищами и волосами, как у него, и неважно, какая цена назначена за его голову и есть ли у него деньги. Конечно, их отцы думают иначе… А вот я, — продолжала она, глядя куда-то вдаль, — я совсем другая. Практичная. Я вышла замуж за мужчину, у которого отличный дом, припрятаны кое-какие денежки и есть хорошая должность. Волос у него вовсе нет, а какие глаза — я никогда не обращала внимания, и меня это мало волнует. — Она протянула мне корзинку, висевшую у нее на руке, наполовину заполненную знакомыми листочками и черенками. — Окопник лекарственный, — пояснила она. — У моего мужа катар желудка. Пердит, как бык.
      Я подумала, что самое время сменить тему этого странного разговора, пока дело не зашло слишком далеко.
      — Я забыла представиться, — протянула я ей руку, помогая подняться с упавшего дерева. — Меня зовут Клэр. Клэр Бичем.
      В мою руку легла изящная ручка с длинными и тонкими белыми пальцами, их кончики были все в пятнах, вероятно, от сока растений, лежавших в ее корзинке вместе с окопником.
      — Знаю я, кто ты, — отмахнулась она. — Вся деревня о тебе гудит с тех пор, как ты явилась в замок. Меня зовут Гейлис, Гейли Дункан. — Она заглянула в мою корзинку. — Если ты ищешь лесной щавель, могу показать, где его полно.
      Я приняла ее предложение, и мы некоторое время вместе бродили по небольшим лощинам недалеко от загона, заглядывали под кусты и ползали вокруг сверкающих маленьких озер, где в изобилии росли крохотные растения. Гейлис очень много знала о местных травах и об их использовании в медицине, но некоторые ее предположения казались мне довольно спорными, чтобы не сказать больше. К примеру, мне казалось очень маловероятным, что корень розы будет достаточно эффективным, чтобы вырастить на носу соперницы бородавки, и я очень сомневалась, что лесная буквица поможет превратить жаб в голубей. Гейлис объясняла все это с такими лукавыми взглядами в мою сторону, что я решила: либо она проверяет мои знания, либо пересказывает местные колдовские суеверия.
      Несмотря на поддразнивания, она показалась мне очень приятной собеседницей, с остроумным и веселым, даже немного циничным, отношением к жизни. Выяснилось, что Гейлис знает все, что только можно знать, о каждом жителе замка, деревни и окрестностей, и когда мы садились передохнуть, она развлекала меня жалобами на плохой желудок своего мужа и всяческими ядовитыми сплетнями.