Чужеземец

      Широколобая голова с желтыми глазами неожиданно попала в пятно света и навострила уши. Волк издал негромкий, настойчивый звук, что-то среднее между повизгиваньем и рычаньем, и под деревьями воцарилась мгновенная тишина.
      Мне показалось, что шафрановые глаза уставились прямо в мои. В позе зверя не чувствовалось ни страха, ни любопытства, лишь настороженное признание. Джейми положил руку мне на спину, предупреждая, чтобы я не двигалась, но я и не собиралась никуда бежать.
      Мне казалось, что я могу часами смотреть в глаза волчицы, но она — неизвестно почему, но я была уверена, что это самка — дернула ушами, словно отпуская меня, и снова занялась едой.
      Мы еще несколько минут, таких мирных в рассеянном лунном свете, смотрели на них, и Джейми тронул меня за руку, давая понять, что пора уходить.
      Он продолжал держать меня за руку, пока мы пробирались по лесу обратно к дороге. В первый раз после того, как он выпорол меня, я позволила ему прикоснуться к себе. Все еще находясь под очарованием увиденного, мы не разговаривали, но вновь стали чувствовать себя хорошо рядом друг с другом.
      Я шла, размышляя над его рассказом, и не могла не восхищаться тем, что он сделал. Без единого слова объяснения или извинения он сообщил мне все, что хотел. Я поступил с тобой справедливо, так, как меня учили, сказал он. И милосердно — так, как умею. Я не мог разделить с тобой боль и унижение, но я преподнес тебе дар: рассказал о собственной боли и унижениях, и теперь тебе легче переносить свои.
      — Ты очень расстраивался? — вдруг спросила я. — В смысле, когда тебя пороли. Или легко перешагивал через это?
      Джейми легко сжал мою руку и отпустил ее.
      — В основном я сразу же забывал обо всем. Кроме последнего раза — это я помнил долго.
      — Почему?
      — Ну… во-первых, мне было уже шестнадцать, и я считал себя взрослым мужчиной. Во-вторых, было чертовски больно.
      — Можешь не рассказывать, если не хочешь, — сказала я, уловив его колебания. — Что, такая болезненная история?
      — Не настолько болезненная, как сама порка, — фыркнул Джейми. — Нет, я не против рассказать тебе. Правда, это очень долгая история.
      — Так ведь и до гостиницы далеко.
      — Верно. Ну ладно. Помнишь, я рассказывал тебе, что провел год в замке Леох, когда мне исполнилось шестнадцать? Каллум и мой отец заключили договор, чтобы я познакомился с кланом матери. Я воспитывался два года у Дугала, а потом на год отправился в замок, чтобы научиться хорошим манерам, латыни и прочему.
      — О! А я все думала — как ты туда попал?
      — Ага, так оно и произошло. Для своего возраста я был большим. Ну, во всяком случае, высоким. Уже в то время отличным фехтовальщиком и наездником получше, чем большинство других.
      — И скромным, — добавила я.
      — Да не особенно. Чертовски самоуверенным и с языком длиннее, чем даже сейчас.
      — Прямо дух замирает, — прыснула я.
      — Представь себе, Сасснек. Я обнаружил, что могу своими замечаниями насмешить любого, и делал это очень часто, и не сильно задумывался, что я говорю и кому. Иногда я бывал жестоким безо всякого злого умысла, просто не мог удержаться, если мне казалось, что говорю что-то умное.
      Джейми посмотрел на небо, чтобы определить время. Еще чернее, чем раньше, потому что луна скрылась. Я узнала Кассиопею, плывущую над холмами, и почему-то знакомое созвездие согрело мне душу.
      — Ну, и однажды я зашел слишком далеко. Сказал не то, что нужно, не тому, кому следовало, и предстал перед судом Каллума на Совете. — Джейми хихикнул. — Расхрабрился ужасно и заявил, что, раз уж мне предстоит взбучка, я предпочту кулаки. Я, конечно, старался выглядеть ужасно спокойным и взрослым, хотя сердце стучало, как молот кузнеца. А уж когда я посмотрел на кулаки Ангуса, мне и вовсе стало плохо, потому что они походили на камни: такие же огромные. В зале раздались смешки. Я тогда был не таким высоким, как сейчас, и весил в два раза меньше. Малыш Ангус мог одним ударом оторвать мне голову. Ну, Каллум с Дугалом оба нахмурились, хотя мне показалось, что им понравилась моя храбрость. А потом Каллум говорит, мол, нет, раз я вел себя, как ребенок, то и накажут меня, как ребенка. Он кивнул, и прежде чем я успел шевельнуться, Ангус перекинул меня через колено, задрал килт и отходил меня ремнем перед всем Советом.
      — О, Джейми!
      — Ммг-мм. Ты заметила, что Ангус очень профессионально выполняет свою работу? Так вот в тот день я мог бы точно сказать тебе, куда попал каждый удар.
      Джейми передернулся, протянул руку, сорвал с ближайшей сосны пучок иголок и развернул их между пальцами, как веер. Запах живицы сделался очень резким.
      — Потом меня посадили на табурет рядом с Каллумом и приказали сидеть, пока Совет не кончится. — Он свел вперед плечи. — Это был самый ужасный час в моей жизни. Лицо горело, задница тоже, и я смотрел только себе под ноги, но хуже всего было то, что мне срочно нужно было помочиться. Я едва не умирал. Конечно, я бы скорее лопнул, чем после всего этого еще и обмочился перед всеми, а я был близок к этому. Рубашка вся пропотела насквозь.
      Я с трудом подавила смех.
      — Разве ты не мог сказать Каллуму, в чем дело?
      — Он прекрасно знал, в чем дело, как и каждый в зале. Я же елозил по табурету. Народ бился об заклад — выдержу я или нет. — Он опять пожал плечами. — Если бы я попросился, Каллум бы меня отпустил. Но… ну, это опять мое упрямство.—  Онглуповато усмехнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице. — Решил, что лучше умру, чем попрошусь, и почти умер. Когда Каллум, наконец, отпустил меня, я выскочил из зала и сделал все у ближайшей двери. Заскочил за стену и пустил струю, и думал, она никогда не кончится. Ну вот, — и Джейми осуждающе раскинул руки, рассыпав иголки, — теперь ты знаешь самое ужасное, что со мной случилось.
      Я ничего не могла с собой поделать и хохотала до тех пор, пока не села без сил на обочине. Джейми терпеливо подождал минуты две, потом опустился рядом со мной на колени.
      — Над чем ты смеешься? — возмутился он. — Это было совсем не смешно! — Но при этом улыбнулся.
      Я помотала головой, все еще смеясь.
      — Не смешно. История, конечно, ужасная. Просто… я представила себе, как ты там сидишь, упрямый, как осел, стиснув зубы, а из ушей валит пар!
      Джейми фыркнул, потом тоже посмеялся немного.
      — Ага. Жизнь не так уж проста в шестнадцать лет, правда?
      — Так ты помог той девушке, Лири, потому что пожалел ее? — спросила я, когда смогла взять себя в руки. — Потому что знал, каково это?
      Он удивился.
      — Ага, я же так и сказал. Гораздо легче выдержать несколько ударов в лицо, когда тебе двадцать три, чем-то, что тебя отлупят по заднице на людях в шестнадцать. Раненая гордость болит сильнее любых синяков.
      — Ммм. — Я кивнула, соглашаясь. — А я думала… — и смущенно замолчала.
      — Думала что? А, в смысле, про меня и Лири? — отгадал Джейми мою мысль. — И ты, и Элик, и все остальные, включая саму Лири. Да только я бы сделал то же самое, будь она простушкой из простушек. — И ткнул меня под ребра. — Хотя я не рассчитываю, что ты мне поверишь.
      — Ну, я же видела вас тогда в нише, — защищаясь, выпалила я, — и уж конечно, кто-то же научил тебя целоваться!
      Джейми смутился и зашаркал ногами по пыли, опустив голову.
      — Понимаешь, Сасснек, я не лучше остальных мужчин. Иногда пытаюсь, но не всегда получается. Помнишь то место из послания святого Павла, где он говорит, что лучше жениться, чем сгореть? Так вот, тогда я уже горел.
      Я снова засмеялась, чувствуя себя так легко, как будто мне самой было всего шестнадцать.
      — Так ты женился на мне, — поддразнила я его, — чтобы избежать греха?
      — Ага. Этим брак и хорош — делает таинством то, в чем иначе пришлось бы каяться на исповеди.
      Я опять рухнула.
      — Ну, Джейми, я тебя просто обожаю!
      Теперь настала его очередь хохотать. Сначала он сложился пополам, потом сел на землю, потом и вовсе упал на спину и так лежал в высокой траве, повизгивая и всхлипывая.
      — Что за чертовщина с тобой приключилась? — уставилась я на него. Джейми, наконец, сел, вытирая мокрые глаза, и, тяжело дыша, потряс головой.
      — Муртаг был прав, говоря про женщин, Сасснек. Я рисковал ради тебя жизнью, совершил грабеж, поджог, насилие и убийство. В ответ ты всячески меня обзывала, оскорбляла мое мужское достоинство, пинала меня по яйцам и расцарапала лицо. Потом я избил тебя до полусмерти и рассказал тебе про все самое унизительное, что когда-либо со мной случалось, а ты заявила, что обожаешь меня.
      Джейми уронил голову на колени и опять захохотал. В конце концов он все-таки поднялся на ноги и протянул мне руку, другой рукой вытирая глаза.
      — По-моему, ты не совсем в здравом уме, Сасснек, но ты мне очень нравишься.
 

* * *

 
      Становилось поздно — или рано, зависит от точки зрения. Нам требовалось поспешить, если мы хотели попасть в гостиницу до рассвета. К этому времени я почти оправилась и сидеть уже могла, хотя последствия еще чувствовались.
      Мы ехали в дружеском молчании. Погрузившись в собственные мысли, я впервые могла серьезно обдумать, что произойдет, когда — и если — я смогу отыскать дорогу к кругу из камней. Выйдя за него по принуждению, завися от него по необходимости, я — и это невозможно отрицать — очень привязалась к Джейми.
      Вероятно, его чувства ко мне были еще сильнее. Сначала связанный со мной обстоятельствами, потом дружбой, а под конец — удивительно глубокой телесной страстью, он никогда даже вскользь не упоминал о своих чувствах ко мне. И все же.
      Джейми рисковал ради меня своей жизнью. Возможно, он делал это из верности венчальным обетам. Он обещал защищать меня до последней капли крови, и я верила, что говорил он это искренне.
      Меня очень тронули события последних суток, когда Джейми вдруг допустил меня в свои переживания и в личную жизнь — как в детство, так и в более позднюю. Если он действительно испытывает ко мне те чувства, о которых я догадываюсь, что же с ним произойдет, если я внезапно исчезну? При этой мысли исчезли остатки физического неудобства.
      Нам оставалось до гостиницы мили три, когда Джейми нарушил молчание.
      — Я не рассказывал тебе, как умер мой отец, — без подготовки сказал он.
      — Дугал говорил, что у него случился удар — в смысле, апоплексический, — ответила я, растерявшись. Мне показалось, что Джейми, тоже оставленный наедине с собственными размышлениями, в результате нашей беседы пришел к мыслям об отце, но я не понимала, что именно привело к теме его смерти.
      — Это правда. Но… он… — Джейми замолчал и задумался, потом пожал плечами, втянул в себя побольше воздуха и решился. — Ты должна об этом знать. Это связано со… многим.
      Здесь дорога сделалась достаточно широкой, чтобы ехать рядом, только нужно было внимательно следить за торчащими камнями.
      — Это произошло в форте, — сказал он, огибая колдобину. — Там, где мы были вчера. Когда Рэндалл со своими людьми увез меня из Лаллиброха. Когда меня выпороли. Через два дня Рэндалл потребовал меня к себе в кабинет.
      Пришли двое солдат и отвели меня из камеры в комнату, где я нашел тебя — поэтому я и знал, куда идти. Во дворе мы встретили отца. Он выяснил, куда меня отвезли, и пришел, чтобы узнать, нельзя ли вытащить меня оттуда, или хотя бы убедиться, что со мной все в порядке.
      Джейми несильно пришпорил пони и пощелкал языком. Не было еще и намека на дневной свет, но темнота ночи уже изменилась. До рассвета оставалось не больше часа.
      — Пока я его не увидел, я даже не понимал, насколько мне там одиноко — и страшно. Солдаты не позволили нам остаться наедине, но по крайней мере разрешили поздороваться. — Джейми тяжело сглотнул и продолжил. — Я сказал ему, как мне жаль — ну, из-за Дженни и вообще из-за всей этой истории. А он велел мне замолчать и крепко прижал к себе. Он спросил, сильно ли меня покалечили — он знал про порку, а я ответил, что все в порядке. Солдаты велели мне идти дальше, отец сжал мне руки и сказал, чтобы я не забывал молиться. Он сказал, что будет на моей стороне, что бы ни случилось, что я не должен вешать нос, но должен стараться не тревожиться. Он поцеловал меня в щеку, и солдаты увели меня. Тогда я видел его в последний раз.
      Голос Джейми звучал ровно, но немного хрипловато. У меня комок стоял в горле, и я бы прикоснулась к нему, если б могла, но именно там дорога сузилась, и мне пришлось ехать позади. К тому времени, как я снова поравнялась с Джейми, он уже взял себя в руки.
      — Ну и вот, — сказал он, снова набрав полную грудь воздуха, — я вошел к капитану Рэндаллу. Он отослал солдат, так что мы остались одни, и предложил мне табурет. Он сказал, что отец предложил ему обеспечение, чтобы меня выпустили под залог, но что мне предъявлено слишком серьезное обвинение, и меня нельзя выпустить под залог без письменного разрешения герцога Аргилла, на чьей территории мы находились. Тут я догадался, что отец отправился к Аргиллу. А пока, заявил Рэндалл, речь идет о второй порке, к которой меня приговорили. — Джейми опять замолчал, словно не зная, как продолжать рассказ. — Он… вел себя как-то странно. Очень сердечно, но под этим скрывалось что-то, чего я не мог понять. Он наблюдал за мной, словно ожидал от меня какого-то поступка, хотя я просто сидел смирно. Он едва ли не извинился передо мной; сказал, как ему жаль, что наши отношения так запутаны, что он бы предпочел, чтобы мы встретились при других обстоятельствах и все такое. — Джейми помотал головой. — Я никак не мог понять, к чему он ведет — всего два дня назад он хотел, чтобы меня забили чуть не до смерти. А уж когда он добрался до сути, то говорил весьма откровенно.
      — Так чего же он хотел? — спросила я. Джейми посмотрел на меня и отвел взгляд. В темноте я не могла разглядеть его лица, но поняла, что он смущен.
      — Меня, — ответил он напрямик.
      Я так вздрогнула, что мой пони замотал головой и осуждающе заржал. Джейми опять пожал плечами.
      — Он говорил очень откровенно. Если бы я согласился… позволить ему делать со мной все, что угодно, он был готов отменить вторую порку. А если нет… он сказал, тогда я пожалею, что родился на свет.
      Меня затошнило.
      — К этому времени я уже пожалел, — сказал Джейми с проблеском юмора. — Живот болел так, будто я наелся битого стекла, и если б я не сидел, то мои колени стучали бы друг о друга.
      — И что… — я вдруг охрипла, пришлось откашляться и начать сначала. — И что ты сделал!
      Он вздохнул.
      — Я обещал, что не буду врать тебе, Сасснек. Я задумался. Следы от порки еще были совсем свежими, я рубашку-то едва надел, и голова кружилась, стоило мне встать. Одна мысль о том, чтобы снова через это пройти… чтобы тебя привязали… и стоять беспомощным в ожидании следующей плети… — Его передернуло. — Конечно, толком я этого не представлял, — произнес Джейми с кривой усмешкой, — но думал, что содомия — это не так больно, как плеть. Мужчины иногда умирают под плетью, Сасснек, и на лице Рэндалла было написано, что мне предстоит стать одним из них. Вот такой у меня был выбор. — Джейми еще раз вздохнул. — Но… в общем, поцелуй отца еще чувствовался на моей щеке, и то, что он сказал, и… в общем, я не мог на это согласиться, и все тут. Сначала я все думал о том, чем моя смерть окажется для отца. — Тут он фыркнул, словно вспомнил что-то забавное. — А потом подумал: этот человек уже изнасиловал мою сестру, да будь он проклят, если поимеет еще и меня.
      Мне было не смешно. Я видела Джека Рэндалла в новом, еще более отталкивающем свете. Джейми потер шею и уронил руку на луку седла.
      — И я собрал остатки мужества и сказал ему: нет. Я сказал это громко, и добавил самые разные грязные оскорбления, какие только смог вспомнить, и кричал это во всю глотку. — Он поморщился. — Я просто боялся, что могу передумать, поэтому пытался отрезать себе все пути назад. Хотя не знаю, — добавил он задумчиво, — есть ли тактичный способ отказаться от подобного предложения.
      — Нет, — сухо согласилась я. — И полагаю, что он не пришел бы в восторг, что бы ты ни говорил.
      — Он и не пришел. Он ударил меня по губам, чтобы я заткнулся. Я упал — слабый еще был — а он стоял надо мной и просто смотрел на меня. У меня хватило ума даже не пытаться встать, и я лежал, пока он не крикнул солдат и не приказал отвести меня в камеру. — Джейми покачал головой. — У него даже выражение лица не изменилось, а когда меня уводили, он сказал: «увидимся в пятницу»,как будто мы собирались обсуждать деловой вопрос или что-то в этом роде.
      Солдаты отвели Джейми не в ту камеру, где он сидел с тремя другими заключенными, а в небольшую камеру-одиночку, чтобы он дожидался утра пятницы, ни на что не отвлекаясь, кроме ежедневного посещения тюремного врача — тот перевязывал ему спину.
      — Он был не особенно хорошим доктором, — рассказывал Джейми, — но очень добрым человеком. На второй день он принес мне не только гусиный жир и уголь, но еще и небольшую Библию. Она принадлежала заключенному, который умер. Сказал, что насколько он понял, я папист, и он не знает, найду я утешение в слове Божьем или нет, но по крайней мере смогу сравнить свои страдания со страданиями Иова. — Джейми засмеялся. — Как ни странно, я нашел в ней утешение. Нашего Господа тоже бичевали, и я мог радоваться, что меня потом никуда не потащат и не распнут. С другой стороны, — рассудительно добавил он, — нашему Господу не пришлось выслушивать от Понтия Пилата непристойных предложений.
      Джейми сохранил эту Библию. Он порылся в седельной суме и протянул ее мне. Потрепанный томик в кожаном переплете, дюймов пяти в высоту, напечатанный на такой тонкой бумаге, что слова просвечивали насквозь. На форзаце было написано:
 
АЛЕКСАНДР УИЛЬЯМ РОДЕРИК МАКГРЕГОР, 1733-.-
 
      Чернила выцвели и расплылись, а переплет покоробился, словно книга не раз промокала.
      Я с любопытством повертела томик в руках. Хоть и маленький, но, видно, что-то в нем есть, раз Джейми хранит его во всех своих странствиях и приключениях последних четырех лет.
      — Я никогда не видела, чтобы ты читал ее, — протянула я Библию назад.
      — Да нет, я ее не для этого храню, — сказал Джейми, аккуратно разгладив край потертого переплета и пряча книгу на место. Он похлопал по суме. — У меня есть долг Элику Макгрегору, и я надеюсь однажды его уплатить.
      — Да, так вот, — вернулся он к прерванному рассказу. — Наступила пятница, и я даже не знал, радуюсь этому или сожалею. Ожидание и ужас были, пожалуй, хуже, чем неминуемая боль, как мне тогда казалось. Но когда дошло до дела… — И он сделал этот свой странный жест плечами, расправляя рубашку на спине. — Ты сама видела шрамы, так что знаешь, каково оно было.
      — Только из рассказа Дугала. Он говорил, что был там.
      Джейми кивнул.
      — Ага, был. И отец тоже, только тогда я этого не знал. Меня волновали только мои проблемы.
      — О, — медленно произнесла я, — и твой отец…
      — Ммм. Тогда оно и случилось. Некоторые потом говорили, что где-то на середине порки решили, что я уже мертв. Полагаю, отец тоже так подумал. — Джейми замялся, а когда продолжил, голос его опять звучал хрипло. — Дугал рассказывал: когда я обмяк, отец издал какой-то негромкий звук и приложил руку к голове. И упал, как камень. И больше не поднялся.
      В вереске суетились птицы; птицы заливались и среди все еще темных листьев деревьев. Джейми ехал с опущенной головой, я не видела его лица.
      — Я не знал, что он умер, — тихо произнес Джейми. — Мне сказали только через месяц, когда решили, что я уже достаточно окреп, чтобы перенести это. Поэтому я не похоронил его, как должен сделать сын. И даже никогда не видел его могилы — потому что боюсь возвращаться домой.
      — Джейми, — прошептала я. — О, Джейми, дорогой.
      После довольно долгого молчания я сказала:
      — Но ты не можешь — ты не должен!— чувствовать себя ответственным за это. Джейми, ты ничего не мог сделать или изменить.
      — Нет? — спросил он. — Возможно, и нет. Хотя я до сих пор думаю, случилось бы это или нет, выбери я другое. Но это знание не очень-то помогает изменить чувства. А я чувствую себя так, словно довел его до смерти собственными руками.
      — Джейми… — начала я и беспомощно замолчала. Он некоторое время ехал молча, потом выпрямился и расправил плечи.
      — Я никому об этом не рассказывал, — отрывисто бросил он. — Но подумал, что ты должна знать — я имею в виду, про Рэндалла. Ты имеешь право знать, что лежит между ним и мной.
      Что лежит между ним и мной. Жизнь хорошего человека, честь девушки и непристойное вожделение, которое находит отдушину в крови и страхах. И, подумала я (и мой желудок опять сжался), теперь на весах лежит еще кое-что. Я…
      Только сейчас я начала понимать, что чувствовал Джейми, скорчившись на окне кабинета Рэндалла с незаряженным пистолетом в руках. И начала прощать его за то, что он сделал со мной.
      Словно прочитав мои мысли, Джейми спросил, не глядя на меня:
      — Ты знаешь… в смысле, может, теперь ты понимаешь, почему я решил, что тебя необходимо выпороть?
      Я помолчала, прежде чем ответить. Да, я поняла, но это еще далеко не все.
      — Я понимаю, — медленно сказала я. — И за это я тебя прощаю. Чего я простить не могу, — и мой голос невольно зазвенел, — так это за то, что ты этим наслаждался!
      Он склонился вперед, вцепился в луку седла и захохотал, и хохотал долго, сбрасывая напряжение, а потом тряхнул головой и повернулся ко мне. Небо уже заметно посветлело, и я видела его лицо, осунувшееся, напряженное, но веселое. В тусклом свете царапины на щеке казались черными.
      — Наслаждался! Сасснек, — задыхаясь, произнес Джейми, — ты даже не представляешь себе, как я этим наслаждался! Ты была такой… Господи, ты выглядела просто прелестно. Я так разозлился, а ты так свирепо сражалась. Я не хотел делать тебе больно и одновременно так хотел… Иисус, — сказал он, вытирая нос. — Да. Да, я действительно этим наслаждался. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, — добавил Джейми. — Ты мне должна за вынужденную сдержанность.
      Я опять начинала злиться, щеки жарко запылали в прохладном рассветном воздухе.
      — Сдержанность, говоришь? Мне показалось, что ты упражнял свою здоровую левую руку! Да ты едва не искалечил меня, высокомерный шотландский ублюдок!!!
      — Если бы я хотел тебя искалечить, Сасснек, — сухо бросил он, — ты бы это уже заметила. Я говорю о том, что произошло потом. Мне пришлось спать на полу, если помнишь.
      Я прищурилась и смерила его взглядом, дыша через нос.
      — А, так это называется сдержанность?
      — Ну, я подумал, что повалять тебя в таком состоянии не совсем правильно, хотя мне ужасно хотелось. Ужасно хотелось, — подчеркнул он, снова заливаясь смехом. — Жестокое подавление природных инстинктов.
      — Повалять меня? — Это выражение меня позабавило.
      — При тех обстоятельствах я вряд ли смог бы назвать это «любовью», а ты?
      — Можешь называть это, как хочешь, — произнесла я ровным тоном, — но ты очень правильно поступил, иначе мог бы лишиться некоторых важных анатомических деталей.
      — Эта мысль приходила мне в голову.
      — А если ты считаешь, что заслуживаешь аплодисментов за то, что удержался от изнасилования сразу после оскорбления действием… — Я поперхнулась собственным бешенством.
      Еще полмили мы проехали в молчании. Потом Джейми испустил тяжелый вздох.
      — Теперь я вижу, что не следовало начинать этот разговор. Все, что я пытался сделать — это спросить тебя, позволишь ли ты мне снова делить с тобой постель, когда мы доберемся до гостиницы. — Он стыдливо помолчал. — На полу очень холодно.
      Прежде, чем ответить, я молча ехала минут пять. Придумав, что сказать, я осадила пони, повернувшись на дороге так, что Джейми тоже пришлось остановиться. Крыши домов деревни уже виднелись впереди в свете зари.
      Я заставила пони идти параллельно его товарищу, и от Джейми меня отделял всего один фут. Прежде, чем заговорить, я целую минуту смотрела ему в глаза.
      — Окажешь ли ты мне честь и разделишь ли со мной постель, о мой господин и повелитель? — вежливо осведомилась я.
      Определенно подозревая что-то, он немного подумал, потом не менее церемонно кивнул.
      — Да. Благодарю.
      И уже собирался дернуть поводья, однако я остановила его.
      — Есть еще кое-что, господин, — все так же вежливо произнесла я.
      — Да?
      Я выдернула руку из глубокого кармана юбки, и рассветные искры сверкнули на лезвии кинжала, прижатого к его груди.
      — Если, — процедила я сквозь зубы, — ты еще хоть раз поднимешь на меня руку, Джеймс Фрэзер, я вырежу твое сердце и зажарю его себе на завтрак!
      Воцарилась долгая тишина, нарушаемая только переступающими с ноги на ногу пони да скрипом сбруи. Потом Джейми вытянул руку ладонью вверх.
      — Дай его мне. — Я медлила, и он нетерпеливо повторил: — Я не собираюсь воспользоваться им против тебя. Дай его мне!
      Взял кинжал за лезвие и поднял вверх. Восходящее солнце заиграло на лунном камне рукоятки, и он засверкал. Держа кинжал, как распятие, Джейми продекламировал что-то по-гаэльски.
      Я узнала слова клятвы с церемонии в зале Каллума, но Джейми повторил их и по-английски.
      — Клянусь крестом Господа нашего Иисуса Христа и святым железом, что держу в руке, быть верным тебе, и заверяю тебя в моей преданности. Если когда-нибудь рука моя поднимется в мятеже или гневе против тебя, пусть это святое железо пронзит мне сердце. — Поцеловал кинжал в соединение рукоятки и лезвия и протянул мне.
      — Я не угрожаю напрасно, Сасснек, — сказал он, выгнув бровь, — но и легкомысленных клятв не даю. А теперь мы можем отправиться в постель?

Глава 23
Возвращение в Леох

      Под вывеской «Красного Вепря» нас ждал Дугал, нетерпеливо расхаживая взад и вперед. — Справилась? — спросил он, одобрительно глядя, как я самостоятельно спешиваюсь, лишь слегка пошатываясь. — Отважная девочка — десять миль без единой жалобы. Иди в постель, ты это заслужила. Мы с Джейми отведем лошадей в конюшню. — И очень ласково похлопал меня по заднице. Я с радостью воспользовалась его предложением и уснула раньше, чем голова коснулась подушки.
      Я не шевельнулась, когда Джейми лег рядом, но днем внезапно проснулась, убежденная, что забыла что-то важное.
      — Хоррокс! — воскликнула я, резко садясь.
      — А? — Джейми, выдернутый из крепкого сна, метнулся прочь из кровати и свалился на пол, схватив кинжал, оставленный им на стопке одежды. — Что? — спросил он, дико озираясь. — Что такое?
      Я подавила смешок, глядя, как он, голый, скорчился на полу, с рыжими волосами, торчащими во все стороны, как иглы дикобраза.
      — Ты похож на ощетинившегося дикобраза, — заметила я.
      — Кто бы это ни был. — Он мрачно посмотрел на меня и встал на ноги, положив кинжал обратно на табурет с одеждой. — Не могла подождать, пока я проснусь, чтобы сообщить мне об этом? — Думаешь, когда ты кричишь мне в ухо во время сна, это впечатляет сильнее?
      — Хоррокс, — повторила я. — Я вдруг вспомнила, что забыла спросить тебя об этом. Ты его нашел?
      Джейми сел на кровать и опустил голову на руки. Потом энергично потер лицо, словно восстанавливая циркуляцию крови.
      — О да, — сказал он сквозь пальцы. — Ага, я нашел его.
      По его тону я поняла, что сведения дезертира не радовали.
      — Он что, не захотел тебе ничего сказать? — сочувственно спросила я. Такая возможность не исключалась, хотя Джейми был готов расстаться не только со своими деньгами, но и с теми, что дали ему Дугал и Каллум, и даже с кольцом отца.
      Джейми снова лег, глядя в потолок.
      — Да нет, — произнес он. — Нет, он все сказал. И за весьма умеренную цену.
      Я перекатилась на бок, приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо.
      — Ну? — сердито спросила я. — Кто застрелил сержанта?
      Джейми поднял на меня глаза и хмуро улыбнулся.
      — Рэндалл, — ответил он и закрыл глаза.
      — Рэндалл? — тупо переспросила я. — Но зачем?
      — Не знаю, — пробормотал Джейми, не открывая глаз. — Догадаться-то можно, да только ни к чему. Будь я проклят, если смогу это доказать.
      Приходилось признать, что это так. Я плюхнулась на кровать рядом с ним и уставилась на черные балки потолка.
      — И что делать теперь? — спросила я. — Ехать во Францию? Или, — мне в голову пришла блестящая мысль, — может, в Америку? Ты отлично впишешься в Новый Свет.
      — Через океан? — Джейми передернуло. — Нет. Ни за что.
      — И что же делать? — рассердилась я, поворачивая к нему голову. Джейми приоткрыл один глаз и бросил на меня недовольный взгляд.
      — Я надеялся для начала поспать еще часок, — проворчал он, — но, видимо, не удастся. — Он безропотно сел и прислонился к стене. На одеяле рядом с его коленом я заметила подозрительное красное пятнышко. Пока Джейми говорил, я настороженно смотрела на пятно.
      — Ты права, — согласился он, — можно отправиться во Францию.
      Я вздрогнула. Как-то совсем вылетело из головы, что меня коснется любое его решение.
      — Но чем там заняться? — продолжал он, лениво почесывая бедро. — Только в солдаты, а это не подходящая для тебя жизнь. Еще можно уехать в Рим, ко двору короля Якова. Это осуществимо: некоторые дядья и кузены Фрэзеры обладают там значительным влиянием и могут помочь. Я не особенно люблю политику и тем более принцев, но да, это возможность. И все-таки для начала я бы предпочел оправдаться в Шотландии. Если получится, в худшем случае я стану мелким арендатором на землях Фрэзеров, а в лучшем — вернусь в Лаллиброх. — Его лицо затуманилось, и я поняла, что он думает о сестре. — Сам я, — тихо добавил Джейми, — туда не поехал бы, но теперь речь идет не только обо мне. — Он посмотрел на меня и улыбнулся, нежно поглаживая меня по волосам. — Иногда я забываю, Сасснек, что теперь у меня есть ты.
      Я почувствовала себя ужасно неловко. Сказать по правде, я почувствовала себя предателем. Вот он сидит и строит планы, которые повлияют на всю его жизнь, и учитывает при этом мои удобства и мою безопасность, а я делаю все возможное, чтобы навсегда покинуть его, при этом постоянно навлекая на него опасность. И пусть я не делала этого умышленно, факт остается фактом. Даже сейчас я думала, как бы отговорить его от поездки во Францию, потому что это увлечет меня слишком далеко от собственной цели: каменного круга.