Департамент налоговой полиции

— Да? — сделал удивленное лицо Ермек. — А я, дурная голова, хотел уже засылать своих людей на Енисей и Амур. Вдруг где там.

— Про Обь не забудь! — согласился с собственной глупостью Серафим. — Значит, яхта под твоим контролем?

— Меня смущает возможность пустить все документы в прах, как это получилось со списками, — не стал отвечать на прямой вопрос Беркимбаев. — Или тебе все равно, что нести начальству: бумаги или пепел от них?

— Слушай, сам получил генерала, дай и другим получить.

— А для этого нужно совсем немного: первое — не нервничать, второе — найти яхту…

— Не понял! Как найти?

— Шерше ля фам. Как ищут женщину: отыщешь — будет удача, нет — спишь с открытой форточкой. Одним словом, яхта исчезла.

— Ничего не понимаю. Ты же сам только что говорил…

— Я ничего не говорил. Это ты желал бы услышать то, что хочется. Я сказал, что есть яхта. Но я не сказал, где она сейчас.

— А где она сейчас?

— А вот теперь мы подступаем к первому вопросу. И именно поэтому я уже целый час прошу тебя позвонить Глебычу — нужно найти тот остров, к которому она причалила. Нам нужна подробная карта тех маршрутов, которые могут произрастать от Речного вокзала. Как ты думаешь, Глебыч нам в этом деле помощник или, как и ты, шаляй-валяй?

Нет, совершенно ни к чему Ермеку учить родной казахский язык. Все прекрасно изъяснилось порусски…

Независимо от дружески-служебных препираний двух начальников управлений, предстоящая встреча на яхте невольно взволновала еще двух человек — Соломатина и Черевача. И все только потому, что Иван проснулся чуть раньше, чем предполагала Людмила, заканчивавшая разговор по телефону. Она, глупышка, прикрыла дверь на кухню, чтобы не разбудить его, а дверь-то как раз нужно оставлять открытой, чтобы самой контролировать ситуацию. Что поделать — женщина. Это не мужчин в постель заманивать, тут соображение требуется.

— Да-да-да, — первое, что услышал Иван, проснувшись среди мягких подушек и скомканного одеяла.

Люда говорила из кухни, и не потому, что так уж хотелось подслушать ее разговор, а оттого, что проснувшийся человек интуитивно вбирает в себя именно первые звуки, он стал прислушиваться.

— Нет, еще здесь. Спим. Так что все в порядке, не волнуйся, — приглушенно, но для утренней квартиры все равно громко сообщила хозяйка невидимому собеседнику.

И потому, что это было сказано во множественном числе, а Людмила вроде не страдала манией Николая II с его «мы», Иван тут же весь превратился в слух. Речь шла о нем, и он мгновенно сопоставил все и признался себе в том, о чем подумал, но не стал акцентировать внимание: сегодняшняя его ночь с Людмилой была все-таки нужна Козельскому. Людмила обязана была держать его под контролем, не дать уйти и что-то сотворить. И прекрасно справилась со своей задачей.

Видимо, услышанной фразы оказалось достаточно не только Ивану, но и Козельскому: разговор закончился. Черевач прикрыл веки, пытаясь как можно быстрее сообразить, как ему вести себя в возникшей ситуации. Дверь скрипнула, и он, открыв глаза, притворно потянулся.

— Чай в постель? — игриво-устало спросила Люда. Он помнил, что она не любит именно утро, когда все кончается и человек уходит…

Он сейчас тоже уйдет. Вот только как: со скандалом или без? Поздравить Людмилу с победой или сделать вид, что быть лопухом — это для него естественное состояние? Вообще-то хорошо смеяться тому, кто смеется последним…

Но все же не сдержался, ответил на предложение Людмилы таким отдаленным намеком, что в другое время можно было бы улыбнуться:

— Чай в камеру.

Не стал смотреть, как вздрогнула хозяйка: он и так прекрасно знает, что от страха, страсти и холода люди дрожат по-разному. Он же ничего особенного не предложил, просто нашел еще одно игривое сравнение. А если кому-то что-то померещилось — извините: на фильмы, которые смотрим, мы билеты покупаем сами.

Мало теперь Иван сомневался и в том, что между Людмилой и Козельским существуют более чем дружеские отношения. На одну зарплату, даже прапорщика налоговой полиции, так широко не поживешь. Значит, она поставляет ему информацию. И хотя сама налоговая полиция Черевачу была до фени, хотя доблестью в мире бизнеса пока считается не платить налоги, однако прежняя служба, да и само понятие чести противились: как можно работать с людьми, улыбаться им — и тут же за углом предавать?

Вернее, сам способ мало его интересовал — противны люди, предающие своих не за идею, а за деньги. Тем более деньги Козельского — чванливого американского ублюдка. По крайней мере «ублюдка» он ему не простит… А сегодняшнюю безумную, страстную, измочалившую его ночь он провел с одной из тех, кто молится на козельских…

Пока Людмила приходила в себя и решала, как ответить на, конечно же, шутку Ивана, он оделся. Впервые за время знакомства вдруг ощутил свое превосходство над ней. Раньше Люда просто-напросто сбивала любую его попытку покомандовать, настоять на чем-то своем.

А сейчас он словно почувствовал шевеление крылышек за спиной. О, с каким наслаждением он прошелся по квартире, с каким равнодушием взял, посмотрел и поставил обратно какую-то хрустальную вазочку! Хозяйка все еще испуганно, не оправившись от первого шока, по-прежнему не понимая, что за тайну он узнал во сне и отчего проснулся таким решительным, следила за ним.

А пришла в себя скорее затем, чтобы прервать неприятную паузу и хоть что-то выяснить:

— Если бы я не увидела, как ты просыпался, то подумала бы, что ты встал не с той ноги, — достаточно спокойно сказала она.

— Наверное, обе не те оказались, — усмехнулся Иван.

— И все же ты какой-то странный.

— Согласно ситуации, — развел руками Черевач.

— Что тебе не нравится в утренней ситуации? — продолжала додавливать Людмила, сама, может быть, боясь откровенного ответа.

— Все.

— Ты жалеешь, что остался?

— Как тебе сказать…

— Не говори, — решилась ничего не знать Люда. — Чай, как я поняла, ты пить не хочешь.

— Не хочу.

— Тогда проваливай. Скатертью дорожка.

Насколько одновременно может быть прекрасна женщина в полураспахнутом халатике, настолько и презрительно-отталкивающа. Все зависит от взгляда, которым на тебя смотрят, и от слов, которые говорят.

Но более всего Иван удивлялся самому себе. Раньше бы еще и покраснел за чужую грубость, а тут сам не остался в долгу:

— Сама доложишь Козельскому или тебе тогда не оплатится ночь?

— Подлец.

— Кому что достается, — продолжал переворачивать свою судьбу Иван. — Вот тебе: то импотент, то подлец…

— Замолчи! Да кто ты без нас? Ты хоть помнишь, какого мы тебя подобрали?

— Подобрали?

— А ты что думал? Именно подобрали. Или боишься себе сам в этом признаться?

— Я про другое. Ты сказала — «мы». Ты что, уже не служишь в налоговой полиции?

Вот тут Людмилу достало по-настоящему. И испугало уже откровенно. И еще нужно было посмотреть, что больше она боялась потерять: будущее, вроде бы красивое и денежное, или все же настоящее, которое пусть и менее комфортабельное, но на данный момент надежное.

— Мне каяться не в чем, — наконец нашла она ответ.

— Дай бог, — согласился с усмешкой Иван и прошел на кухню. Хлебнул из банки огуречного рассола, оторвал от календаря листок. Прочел вслух заметку на обороте:

— «Молочная маска». Прекрасное хобби. Смотри не перепутай, где какую надевать.

Красиво сказал, даже самому понравилось. Но не ради красного словца рвал Черевач с Людмилой. Он рвал с тем, что уже засосало его по самое горло. Интуитивно чувствовал, что если он не сделает этого шага сейчас, сию минуту, что если он пожалеет Людмилу и перестанет оскорблять ее, тем труднее будет вылезти из «БМВ», отказаться от зарплаты в долларах.

И вновь, в который раз за последнее время, подумал: а ведь завтра скорее всего он пожалеет об этом. Потому что опять же никому его поступок не нужен и нигде его с распростертыми объятиями не ждут. А завтра снова придется думать о хлебе насущном. Заработать же его со своей специальностью войскового разведчика на «гражданке» можно, только обозначая эту самую тумбочку, от которой он вроде бы сейчас бежит.

И в то же время он убеждался все больше и больше: если не сделает этот рывок, если не обозначит хотя бы для себя, где подлость и гнусность в красивых одеждах, потеряет еще больше.

— Так что вот такие дела, — подвел он итог своим размышлениям.

Люда напряглась, готовая ответить ударом на удар, но не поняла итогового решения Ивана. Зато он, чувствуя себя полным хозяином положения, подошел к ней настолько близко, что она, не желая его прикосновений, вынуждена была едва не распластаться по стене.

— Все когда-то кончается, — то ли в предупреждение, то ли в назидание сказал ей Иван и пошел к двери. Умело и привычно открыл все замки…

«Идиот, конечно, дурак, но… Все нормально, — спускаясь в лифте, ругал и хвалил себя Черевач. — Где наша не пропадала».

Не сомневаясь, что Люда смотрит в окно, спокойно обошел машину, снял с ветрового стекла прилипший листок. Приближается осень. Время, как говорят философы и писатели, подводить итоги. Но ерунда все это. Вот если бы затем ничего больше не случалось, то да, можно заняться подобным умствованием. А когда после этих разборок едешь на прежнюю работу, к старым друзьям и врагам, продолжаешь делать то, что не закончил буквально вчера, — какие это, к черту, итоги! Так, пробежка по верхам для собственного самоуспокоения. Да и не дано человеку остаться беспристрастным к самому себе, ведь не зря же итог подводится обычно хорошему и успешному. Разве разрешит кто себе вытаскивать на свет божий и собирать вместе собственные гнусности, просчеты, раны, которые преподнес другим людям? Обиды, которые принес в тот или иной дом или в те или иные души?.. Нет, бережет и лелеет все же себя человек, не дает снять с себя кольчужку.

Сдерживая себя, чтобы не посмотреть наверх, Иван сел на сиденье, взял телефон и набрал домашний номер. Он еще не знал, что скажет Наде, он постарается все понять по ее первым словам, по ее голосу и интонации. Конечно, пролепечет что-то про служебные дела, потому что ей совершенно незачем знать всей правды. Такой правды. А вечером он снова поедет с сыном в бассейн. «Как здорово», — единственное, что сказал Витя, выходя из воды в первую тренировку и благодарно утыкаясь головой ему в живот. Иван сто лет не слышал и не испытывал ничего подобного…

— Это ты? — обрадовалась Надя, и он с облегчением вздохнул: в голосе только тревога и радость. — Ты откуда?

— За Москву выезжали по некоторым делам, поэтому задержались. — Вспомнив, что следующей ее фразой может быть «ну хотя бы позвонил», сразу добавил: — За Солнечногорск.

За Солнечногорском радиотелефон квартиру уже не берет, и это снимало остальные вопросы.

— Ну слава богу. Домой заскочишь или теперь уже вечером?

— А как ты хочешь?

Он не знал, зачем спросил это. Надя, без сомнения, попросит приехать, а он еще не отошел от прошедшей ночи. У него нет ни бодрости духа, ни бодрости тела.

— Хоть на минуту забеги. Витюша еще спит, вчера до ночи рисовал аквалангистов, хотел, чтобы ты его похвалил. Мечтает теперь стать подводным бойцом, как тренер дядя Степан.

Иван посмотрел на часы: на минуту вроде и можно, но… Вспомнились часы Соломатина — наверное, уже начали ржаветь в сырости. Кстати, тот должен был позвонить.

— Борис не объявлялся?

— Звонил. Обещал поймать тебя на службе.

— Хорошо. Я заскочу после обеда.

— Мы ждем.

Господи, ну почему у них не было таких чутких и предугадывающих отношений раньше! Или в самом деле подошла та черта, за которой — новая жизнь и к которой они оба, собственно, не готовы? Которая страшит и требует чувствовать рядом плечо близкого человека. Хорощо, что он не сотворил глупость и не ушел от Нади навсегда. Людмила, правда, и не просила его оставаться в мужьях, ее больше устраивали именно такие отношения — ушел-пришел, но чтобы всегда был под рукой, когда ей захотелось. Что она доложит своему Козельскому? Только то, что он провел у нее ночь? Или про утренний разговор тоже? Но все равно он прекрасно врезал им всем промеж глаз. Еще долго головой мотать будут!

Но беда довольных собой людей как раз в том, что они забывают о принципе бумеранга. Их успех, хотят они того или нет, это автоматически неудача другого. Всем стоять на вершине места не хватит. А если к тому же вокруг не друзья, признавшие твое восхождение и радующиеся твоей победе, а враги, которых ты опередил и которые, кроме злости, и зависти к тебе не питают более никаких чувств? Как наивно расслабляться, подставляя лицо близкому солнцу и забывая обо всем! Сдернут ведь с верха, столкнут именно в этот момент…

По виду Козельского, с которым Черевач встретился около его кабинета, трудно было определить, насколько откровенничала Людмила.

— Где шляешься? Через два часа быть в Шереметьево. Встретишь Асафа.

У них в стройбате командиры взводов так не цедили сквозь зубы даже солдатам, хотя он наполовину состоял из бывших уголовников. Но это осталось терпеть недолго. Хватит. А Людмила, значит, о размолвке промолчала. Конечно, зачем ей терять свой куш. Ее задача — встретить, принять, оставить на ночь. Что и выполнено. А остальное — мужские игры на свежем воздухе. Так что нет, не было и никогда не будет полного доверия в своре шакалов. Степень откровенности здесь зависит только от количества получаемых денег и чувства страха…

Коротышка прилетел сосредоточенный, неразговорчивый. Он утонул в мягком сиденье и до самого офиса не обмолвился ни словом. Закрывшись с Козельским, около двух часов обсуждали они свои проблемы, и Иван, уже пропуская обеденное время, дергался между приемной шефа и телефоном, не зная, удастся ли заехать домой или придется отвозить Асафа в гостиницу.

Зато дозвонился Соломатин.

— На какую это прогулку ты собираешься? — поинтересовался он.

— На прогулку? — не понял Иван. — На какую прогулку?

— Ты машину за женой и сыном посылал? — уже с ноткой тревоги уточнил Борис.

— Какую машину? Какую прогулку? Где Надя? — все еще ничего не понимал Черевач. Но слабость в ногах уже почувствовал и присел на стул.

— Та-ак, — в задумчивости протянул Соломатин.

Иван нетерпеливо потряс трубку, словно мог побыстрее вытрясти новые известия. Но Борис молчал, просчитывая в уме какую-то непонятную, но уже страшную для Ивана ситуацию.

— Что? — потребовал ответа и объяснений Иван.

— Да вроде ничего, — постарался мягче подойти к главной новости Борис. — Я позвонил, и Надя сказала, что ты обещал приехать домой в обед. Но не смог. Перезвонил твой шеф и пообещал прислать за ними машину. Сказал, что приглашает все семьи позагорать на каком-то островке. Они как раз собирали вещи, когда я звонил. Звони домой.

Пальцы соскальзывали с кнопок, отвечали какие-то незнакомые голоса, но, когда в лихорадку этого набора вклинился Козельский, все стало ясно.

Он вошел в его кабинет вместе с Асафом и, кивнув на телефон, спросил:

— Случайно не домой звонишь?

— Домой, — ответил Иван, медленно вставая. Но не оттого, что начальство вошло, а потому, что попадание было в десятку.

— Мы решили пригласить твоих жену и сына — от твоего имени, разумеется, — отдохнуть на каком-нибудь пляже. Мы поработаем, а вы погуляете, посмотрите на волны. Заодно и познакомимся поближе с твоим семейством.

Иван прикрыл глаза: обложили. Нет, они не в заложники взяли его семью. Они в самом деле разрешат загорать им на пляже и смотреть на волны. В заложники взяли его самого. Теперь им незачем сторожить его. Они будут уверены, что он вернется туда и тогда, куда и когда ему прикажут. Вот и вся гордость, все попытки вырваться из круга. А Людмиле, значит, платят много. Очень много…

— Спасибо за заботу, — единственное, на что хватило ума и силы, ответил Иван.

— Пожалуйста, — улыбнулся Козельский. Победитель. Стратег. Ублюдок!

Зазвонил телефон — это скорее всего мог быть Соломатин, и Иван протянул мгновения, чтобы взять трубку уже без посетителей. И они ушли, прекрасно понимая, что любое его неосторожное движение аукнется жене и сыну.

Борис был взволнован, хотя и старался спрашивать нейтрально:

— Не дозвонился? У меня тоже не получается.

«И не получится», — отрешенно, словно дело касалось не его близких, констатировал Иван. Тупик, в который его загнали, не имел даже обратного выхода, и теперь он воистину боялся любого жеста и слова, могущих повредить семье.

Не дождавшись ответа, Борис предупредил:

— Жди в офисе. Я еду к тебе.

И вновь Черевач не знал, что в этой ситуации лучше: чтобы Борис приехал и они начали что-то предпринимать или же упасть к ногам Козельского, вымаливая прошение. Красивым и гордым легко быть в одиночестве, когда никого за спиной.

За него решил Соломатин. Он положил трубку, и теперь Иван вынужденно поглядывал в окно, ожидая его появления на противоположной стороне улицы. Нет, он ничего не станет предпринимать сам и не даст разрешения действовать Борису. Жизнь Нади и Витюшки не стоит никаких его душевных переживаний, поиска добродетели и справедливости. Все и всех к черту. Вместе с Козельским. Заявление ему на стол — и они расстаются. Они не подошли друг другу. И никто никому ничего не должен. Только бы отпустили. Теперь-то он понимает, почему Асаф половину охраны набирал сам — чтобы в ней люди не доверяли друг другу. Разумно. Толково. Настолько дальновидно, что Асафу нужно было бы преподавать у них в Рязанском десантном, а не крутиться среди коммерсантов. Неужели опыт идет не от практики, а от уровня подлости в душе?

Показался Борис — размашистый, решительный, на что-то настроенный. Но выйти к нему Иван не успел — отвлек звонок. Для него сейчас любое известие — хорошее или плохое — сдвигало с мертвой точки застывшее безмолвие, и он буквально впился в телефонную трубку.

— Надя! Дома! — выскочив через несколько мгновений из здания, выпалил он Соломатину. Глаза его горели возбуждением, он не знал, что еще нужно сообщать после этой, самой главной новости, и лишь махал перед лицом Бориса руками. — Она выходила за хлебом, теперь сидит, ждет машину. Но больше ей никто не звонил.

— Может, еще едут, — осторожно поумерил пыл друга Борис.

— Может быть. Но вряд ли. Ты знаешь, я подумал о другом: они просто дали мне понять, что может случиться. Они крутят, несомненно, слишком большими деньгами, чтобы растрачиваться на заложников и привлекать внимание милиции уголовщиной. Они играют значительно тоньше. Но все равно это лабуда. Они дома.

— Но ты им сказал, чтобы…

— Конечно. И прошу тебя — поезжай к ним. Забери их и отвези к кому-нибудь. У нее много подруг, еще со школы — пусть пересидит день-два у них. На всякий случай.

— Вполне разумно. Но ты теперь давай тоже без эмоций. Ни в коем случае не провоцируй их на какие-то действия. Даже повинись, если в чем-то виноват. Ну их к чертовой матери, — повторил он то, к чему Иван пришел несколько минут назад.

— Ну их к чертовой матери, — вновь согласился Иван. — Сегодня последний день работаю — и ухожу. Поезжай к Наде.

Подняли кулаки — «Но пасаран».

И грустно улыбнулись оба. Потому что не было в этом приветствии уверенности в победе — ведь, собственно, они все-таки прошли! И нужно отступать. А Борис, вроде бы государственный человек, вдруг понял беззащитность тех, кто ушел в коммерцию. Конечно, и там далеко не все такие, как Козельский, многие искренне болеют за Россию и делают для нее больше, чем она для них. Но как же они оголены перед наглостью и грубостью законов, процветающих в мире бизнеса!

32

Этот приезд изначально шел не в радость Асафу.

В Нью-Йорке откровенно нервничали, хотя нефть пошла туда, куда ей и нужно было идти. В необходимых, строго оговоренных и рассчитанных количествах. Договоры, списки, разговоры — все оформлялось в тщательные тома. Пловцы готовы: получив по сотне долларов на подготовку к поездке, «гуманитарная» троица, выделенная Асафом для исполнения основной задачи по подрыву танкеров, клялась сделать все, что ни попросят.

Но, чем ближе подходил срок завершения операции, тем дольше размышлял над шахматными партиями руководитель операции. Даже Асаф уловил, что старик думает не о фигурах, а переставляет по клеточкам людей, ситуации. Резко возрос гонорар, и Асаф понял, что это не только благодарность за первую мощную партию нефти, доставленную чуть ли не в танковые баки и самолетные двигатели северян. Это был аванс и за достойное завершение операции.

Вроде ничто не должно было помешать Козельскому выполнить свою часть работы. Мелкие шероховатости с охраной — не повод, чтобы опускать руки и тратить нервы. Танкеры вот-вот станут под вторую партию сырья, а с учетом количества боевой техники у северян, необходимого количества самолето-вылетов, километража по выдвижению боевых машин на передний край, даже приготовления пищи для воюющей армии, а также создания необходимого запаса, — словом, согласно расчетам, именно после третьего конвоя Север должен будет начать военные действия против соседей.

К этому времени расшумится газетная кампания, поработают дезинформаторы, затем прогремит пара-тройка взрывов на кораблях северян — и, господа президенты США и России, пожалуйста, встречайтесь. Вы хотели о чем-то договориться? Попробуйте. И да здравствуют новые выборы в Конгресс! И вот тогда тайное станет явным. Неудобным для многих. Лишь бы не пересеклись на небе какие-нибудь звезды и не спутали карты на земле.

Напряжение старика все же передалось и Асафу. И не только потому, что слишком большая ставка делалась на операцию. От ее успеха он тоже наметил себе некоторый процент и не желал бы терять его. Интересы нации пусть остаются ее интересами, но отдельно взятому человеку жить тоже нужно. И жить достойно. Участие в политических делах, — а он уже добрый десяток лет под руководством старика занимается этим сначала в Иране, потом в арабских странах, — научило: когда идет широкий захват бреднем, то сзади можно незаметно для всех пристроить небольшие дополнительные сети. И в них попадает столько всего и всякого, что хватает на очень долго.

На рассказ Людмилы из налоговой полиции о поведении начальника охраны внимание он обратил, но лишь постольку, поскольку сам вроде принимал Черевача на службу и не хотел выглядеть человеком, допустившим промашку. Но посоветовал Козельскому набрать квартирный телефон Черевача. В таких случаях шум поднимать — себе дороже. Надо просто дать понять всем зарвавшимся, кто есть кто в этом мире и что может случиться, если начнут качать права всякие охранники. Кесарю — кесарево…

Так что нефть должна идти точно в срок. Его собственные сети наполнятся только в том случае, если первый бредень не повстречает преград. И вот сверка истинных документов среди коммерсантов — это и есть тот крючок, на котором держится комбинация. На нем держатся и исполнители, чтобы не переметнулись к другим хозяевам, если вдруг кто-то заплатит больше. Контроль и учет, как учил товарищ Ленин. А затем — билет на Камерун, посмотреть чемпионат мира…

Яхта, чтобы не привлекать лишнего внимания, ушла неделю назад на Клязьминское водохранилище, затерялась там. До бухты Радости все приглашенные доберутся на прогулочном катере, а уж там яхта подберет их и доставит на остров. Козельский удивляется, почему именно туда, он уверяет, что разыскал местечко значительно красивее, нужно лишь отплыть чуть подальше.

Но при чем здесь красиво-некрасиво! На первом месте должно стоять «памятно-дорого»! А именно к этому острову тридцать лет назад причалила в прямом и переносном смысле их с Розой лодка. На его песке Асаф впервые написал: «Я тебя люблю». Именно на этом острове они стали мужчиной и женщиной. И, счастливый, он читал раз за разом, все громче и громче написанные на песке слова.

— Это правда? — Роза глядела на него обворожительно, стиснув на груди маленькие кулачки.

Он потом признался ей, что в тот миг сравнил их и грудки — они были одинаковы. Но тогда вместо ответа он подошел к ней вплотную, опустился на колени и поцеловал ее ноги.

Роза сжалась, но не отступила, не вырвалась. А он уже не мог оторваться, поцелуями сквозь платье узнавая девичье тело…

И ровно десять лет, как Розы не стало. Перед смертью она упросила привезти ее сюда, на их остров. И он снова писал прутиком на песке слова признания в любви, снова становился на колени и целовал угасающее, худенькое тельце.

А после ее смерти уехал в Штаты. Возможность побывать снова в России представлялась не единожды, но всякий раз он находил себе отговорки — возвращаться не хотелось. Даже на время. И вот приехал. И первое, что увидел, это пошлого начальника охраны Козельского, валяющегося с девицей на том самом песке…

— Кворум собран, — доложил Козельский, к которому стекались все известия о прибытии в Москву участников сделки.

— Вот вечерком, на закате, и посидим, попьем пивка, — назначил время сбора Асаф.

— Так, может, вы и сейчас… — Козельский подался к холодильнику.

— Дорогой Вадим Дмитриевич, ты уже должен бы понять, что я пью пиво только после завершения дел.

— Нет, но вдруг…

— В нашем возрасте «вдруг» уже не интересны. Да и не нужны. Поверь.

Козельский неопределенно пожал плечами: десять лет разницы в возрасте давали ему право быть менее категоричным в этих вопрорах. И ежели шеф говорит…

— Их всех доставят на остров с разных причалов, — доложил он Асафу. И не промахнулся. Если про ритуал с пивом он в самом деле ничего не заметил, то насчет тяги Асафа ко всякого рода шпионской атрибутике уловил, кажется, железно.

— Это хорошо, — оживившись, невольно подтвердил свою привязанность коротышка. Но посчитал нужным объясниться: — Лишний шаг — он не убавляет, а только прибавляет здоровья и лет жизни. Этому меня научил Восток. Так что охрана пусть едет на зачистку места уже сейчас. Во главе с Черевачом. И не выпускать их оттуда никого, пока мы не разъедемся.

— Будет исполнено.

— И еще я тебя просил насчет…

— …съемки? Нашли в одной нашей фирме толкового оператора. Я сказал, что нужно заснять на видео остров со всех точек.

— Спасибо, — неожиданно расчувствованно проговорил Асаф. — А охрану отправляй.

Черевачу даже не дали подойти к телефону — быстрее на Речной вокзал. В машине Иван набрал номер квартиры, но раздались длинные, долгие гудки, и он успокоенно вздохнул: Борис увез семью. Это было главным на сегодняшний день. И быстрее бы он заканчивался.

Об этом же молилась и Надя. Борис пытался ее отвлекать, оборачиваясь поминутно с переднего сиденья такси, но мысли ее были заняты Иваном.

— Я очень боюсь за него, — тихо, стараясь не вмешивать в разговор сына и водителя, проговорила она. — Он последнее время какой-то нервный, возбужденный.

— Это он волновался за вас, — так же тихо ответил Борис.

— Нет, здесь что-то другое, — не согласилась Надя.

Удивительно, но сейчас говорить об Иване им было значительно легче, чем при первой встрече. Сегодня не нужны были недомолвки, исчезло чувство вины и неудобства. Все в их отношениях стабилизировалось словно само собой.

Витюня, насмотревшись в окно, повернулся к ним, и, меняя тему разговора, Борис вдруг предложил:

— А давайте сходим все вместе куда-нибудь на шашлык.

Надя улыбнулась краешками губ: намечая будущее, невольно убираешь безысходность и тревогу дня сегодняшнего.

— Сынок, на шашлык пойдем?

— Давайте перед школой, — совсем по-взрослому распорядился приближающимся событием Витя.

— Договорились, — подвел черту Борис.

Приведя Надю в квартиру подруги, незаметно проверил на прочность входную дверь, а потом полчаса кружил еще вокруг дома, чтобы окончательно убедиться, что местонахождение Нади и сына никому неизвестно. Только после этого набрал номер Моржаретова.

И сразу же получил от него в лоб:

— По-твоему, это нормально, когда офицер, пусть даже и находящийся в отпуске, не дает о себе знать целые сутки?

Борис даже представил начопера, крутнувшегося в кресле или, наоборот, для большей выразительности вставшего над столом.

— Товарищ полковник…

— Ага! Наконец-то понял, что лучше говорить «товарищ полковник» в департаменте, чем «гражданин начальник» в зоне. — Нет, Моржаретов все же крутится в кресле, а не стоит. — А я тут о тебе уже целых двадцать семь минут думаю.

— Да что обо мне думать… — начал было Борис, имея в виду свое положение подследственного.

— Ты не о том, — понял его полковник. — Я про дельтапланы твои вспомнил. Летать, случаем, не разучился?

— Вы скажете! Всего неделю назад имел счастье посмотреть на землю с высоты.

— И дельтаплан есть? — искренне обрадовался Моржаретов. Вот сейчас он встал.

— У меня? Нет. Но есть телефон парня, у которого имеется. А что?

Соломатин и так уже замер в напряжении — ради любопытства полковник редко о чем спрашивает. А тут целый разговор на тему, в которой Борис готов вариться часами…

Моржаретов не дал ни секунды. Коротко сказал:

— Ты мне нужен.

— Еду.

— И как можно быстрее.

Позови работой соскучившегося по любимому делу человека — он пролетит через расстояния и время. Он пронзит их, и все равно любая секунда покажется ему вечностью.

В департамент Борис вошел, когда самые занятые расходились с позднего обеда. К себе решил не подниматься, сразу заглянул к начоперу. Секретарша, выкроившая минуту для игры на компьютере, с сожалением отвлеклась от прыгающих ниндзя, подставив их под мечи-колесницы и камнепады.

— Вас ждут, заходите.

Сама засуетилась с чаем, и Борис вспомнил, что не держал сегодня во рту за весь день маковой росинки. Но если чай — в кабинет, тогда жить можно.

Моржаретов все-таки крутился в кресле. И сразу, словно у них разговор только-только прервался, сказал:

— Поэтому я считаю, что раз ты, товарищ капитан, потерял нюх разведчика, то нужно срочно восстановить его.

— Согласен, — мгновенно отреагировал Соломатин: Серафим Григорьевич лабуду не предложит.

— С твоим начальством переговорено. Оно, конечно, покривилось, но это скорее всего потому, что само хотело влезть во что-либо подобное. Но «добро» на тебя дало.