Контора (№3) - Последний свидетель

— Шустров? — предположил майор, пуская кольца дыма, взлетавшие к табличке «Не курить!».

— Угадал. Неужели он плюнул на сумку и уехал отсюда? А на чем? Тот поезд мы перерыли от первого до последнего вагона. Дождался следующего? Угнал машину?

— Заявлений об угоне не поступало, — сообщил майор. — Из обменных пунктов тоже — ничего.

— Вон твой подчиненный идет, — кивнул Бондарев на дежурного лейтенанта. — Сейчас еще чем-нибудь обрадует...

— Товарищ майор, — начал лейтенант, — получена информация...

— Помедленнее, — попросил майор.

— И без дрожи в голосе, — добавил Бондарев. — Не надо нас пугать.

— Получена информация, — сказал лейтенант, — что Селиванова Н.И., за которой ведется наблюдение, только что уехала от своего дома на автомобиле марки «Дэу». Отдана команда всем постам задержать машину и доставить Селиванову в управление. Все верно?

— Верно, — согласился майор. — И пошлите людей к ней домой. Пусть сделают обыск. Что еще, лейтенант?

— Есть сигнал из справочного бюро. Возле железнодорожного вокзала. Высокий мужчина интересовался адресом Селивановой. Это было пятнадцать-двадцать минут назад.

— Опа! — воскликнул Бондарев. — Быстрее! На квартиру Селивановой! Он может быть уже там!

— Казаков, — мэр решительным жестом отодвинул дежурного в сторону, — мне нужен точный и незамедлительный отчет о том, что предпринимается по поводу...

— Дорогой товарищ, — сказал ему Бондарев, — или Казаков будет предпринимать действия, или он будет писать вам бумажки. Одно из двух. Что вы выбираете?

— А вы, собственно, кто? — насупился мэр. — Что вы тут командуете?

— Потому что здесь больше некому командовать, — ответил Бондарев и увлек майора за собой.

— Я его понимаю, — майор обернулся и виновато посмотрел на мэра, который откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза, — такая ситуация...

— В такой ситуации ему лучше сидеть и не дергаться, — ответил Бондарев. — Так будет лучше. Причем для всех, в том числе и для его детей. Кстати, что там еще за двое людей?

— В машине находился еще охранник. Первым досталось ему. Жена мэра говорит, что его били прикладом автомата по лицу. А кто второй — не знаю. Возможно, прихватили кого-то по дороге... Это имеет какое-то значение?

— Не знаю. — Бондарев запрыгнул в подкативший милицейский «УАЗ». — Я о другом думаю: почему вдруг они решили, что сумка с деньгами у нас? Что она вообще в городе? Или они действуют наобум? Чтобы заставить нас самих найти сумку и преподнести им на блюдечке с голубой каемочкой? Как думаешь, майор?

— Я думаю, что, если мы в оставшиеся два с половиной часа не найдем эту сумку, хреново нам придется. То есть сначала заложникам...

— Не надо никого хоронить заранее, — посоветовал Бондарев. — И куда, интересно знать, черти понесли эту Селиванову?

19

Наташа начала догадываться о том, что происходит что-то неладное, когда на ее вопрос: «А куда мы едем?» — никто не дал вразумительного ответа. Они просто проигнорировали Наташин вопрос.

Машина неслась по пустынным улицам города, поднимая облака пыли. Окна «Дэу» были открыты, и пыль попадала внутрь. Наташа закашлялась, водитель ухмыльнулся:

— Зато не душно.

— Куда едем-то? — снова спросила Наташа.

— Приедем, увидишь, — улыбнулся ее сосед и похлопал здоровенной ладонью по Наташиной коленке. Это ей не понравилось... И она подумала о том, что надо было все-таки вбежать в дом и запереться. Или, по крайней мере, надеть джинсы, чтобы всякие придурки не хватали за голые коленки.

Машина выехала на окружную дорогу, свернула на пустырь, огороженный с двух сторон полуразрушенной кирпичной стеной.

— Приехали, — сообщил водитель и затормозил. — Вылезай...

Наташа быстро, со скрытой радостью выскочила из машины. Здесь уже не было ограничивающих ее дверей и потолка. Здесь она чувствовала себя в большей безопасности.

Однако это продолжалось недолго. Пока она не увидела Алика. Он лежал на земле, бледный, неподвижный, с закрытыми глазами. Над ним стояли еще двое парней. Один — поздоровее, другой — невысокий, длинноволосый, с маленькими злобными глазками.

Наташа подумала, что ее решение выйти из дома и сесть в машину может стать ее самой большой ошибкой в жизни. Вокруг нее было открытое пространство, но сумеет ли она убежать от четверых парней?

— Наташа, — услышала она тихий голос. Алик прошептал ее имя едва разлипающимися губами. Лысый резким движением поставил его на ноги и сжал сзади шею пальцами, удерживая Алика в вертикальном положении.

— Вы! — Она рванулась к Лысому, но Брежнев схватил ее за руку, и это было похоже на сомкнувшиеся челюсти капкана. — Что вы с ним сделали! Сволочи!

— Мы задавали ему вопросы, — сказал Приколист. — Он молчал. Поэтому у него такой бледный вид.

— Ты, подруга, не дергайся, а скажи, откуда баксы взяла, — напрямую заявил Слепой. — Иначе с тобой будет такой же разговор. Или даже хуже.

— Какие баксы? Что вам еще надо, уроды?! — Она кричала, пока Брежневу не надоело ее слушать. Тогда он отпустил Наташину руку, да еще толкнул девушку в спину. Та не удержалась на ногах и упала, ободрав колени и локти.

Тогда она замолчала. Она не ожидала, что дело зайдет дальше угроз. Да еще так быстро. Боль была ощутимой, и оставалось только ужасаться при мысли о том, как чувствует себя Алик. Выглядел он полумертвым.

— Мы не шутим с тобой, — предупредил Приколист. — И мы торопимся. Поэтому расскажи нам, где взяла столько баксов, — и можешь сваливать на все четыре стороны. А не скажешь — мы найдем способы развязать одному из вас язык.

— Например, вот так, — сказал Лысый, доставая нож. Он выщелкнул лезвие и приставил его к горлу Алика.

— Или вот так, — продолжил Брежнев, быстрым движением схватив Наташу за край платья и рванув к себе. Девушка дернулась, и ткань затрещала.

— Отпусти, козел! — яростно выкрикнула Наташа, но Брежнев и не подумал слушаться. Платье было коротким, и когда он намотал ткань на свой кулак, Наташа оказалась прижатой вплотную к нему. Брежнев наклонил голову и оценивающе посмотрел на обнажившееся бедро девушки. И тут же получил оплеуху от Наташи. Руке стало больно — она вложила в удар все свои силы.

— Ты думаешь, что раз ты баба, так тебя и тронуть нельзя? — зашептал Брежнев, для которого эта оплеуха значила меньше, чем комариный укус. — Раз ты такая смазливая, то с тобой будут церемониться? Так ты думаешь?

И он ударил Наташу по лицу наотмашь. Девушка отлетела на несколько шагов и упала навзничь, на несколько секунд потеряв сознание. Приколист посмотрел на раскинутые в падении загорелые гладкие ноги и подмигнул Брежневу:

— Может, начнешь? Откроешь сезон?

— Пошла она на хер! — недовольно ответил Брежнев, вытирая кровь с кулака. — Давайте заканчивать, мужики, что-то мы тут застряли, а толку никакого...

Лысый воспринял его слова как руководство к действию. Он встряхнул Алика за шиворот, убедился, что тот пришел в сознание, и подтащил парня к распростертой на земле Наташе.

— Видишь? Видишь, до чего ты достукался своим упрямством?

— Гады, — прошептал Алик.

— Где баксы? — Лысый показал Алику сверкающее лезвие ножа. — Говори, сука, иначе мы твоей бабе сейчас косметическую операцию сделаем!

Алик видел нож, видел, как тонкая полоска крови стекает по подбородку на Наташину шею и течет дальше, на грудь...

Этой красной ленточки, грозившей опоясать все тело девушки, он испугался больше, чем ножа, и больше, чем боли.

— Не трогайте ее, — прошептал он. — Я вам все покажу...

И он виновато посмотрел на Наташу. Он чувствовал себя предателем. Он украл ее мечту. Он украл ее будущее.

Хотя, возможно, спас ей жизнь.

Возможно.

20

Дом Селивановых был пуст. Записка, найденная в одной из комнат, гласила: «Что-то случилось с Аликом. Ушла к нему. Наташа».

— Кто такой Алик? — Бондарев посмотрел на майора, а тот развел руками. — Найдите ее родителей, узнайте, кто такой Алик.

Он посмотрел на часы. Время неумолимо утекало, но ничего не происходило. Не было сумки, не было Селивановой. Не было Шустрова.

В двенадцать на милицейской машине привезли родителей Наташи Селивановой. Те растерянно смотрели на заполонивших дом людей и были напуганы исчезновением дочери не меньше, чем мэр — захватом своих детей в заложники. Наташина мать минут десять смотрела в записку, прежде чем сообразила, о каком Алике идет речь.

Через пять минут милиционеры стучали в калитку дома Алика, но та была закрыта. Перелезли через забор, но это незаконное вторжение в частные владения не принесло результатов — в доме никого не было. В отличие от Наташи Алик не оставил своим родителям даже записки.

В половине двенадцатого, устав от бестолкового сидения в селивановской кухне, Бондарев сказал:

— Ладно, будем считать, что мы ее не нашли.

— Что? — вздрогнул майор. — Еще полтора часа!

— Предположим, что полтора часа прошли, а у нас нет сумки. С чем мы пойдем на встречу? Будем взывать к милосердию? А, майор? Сможете объяснить троим убийцам, что сумки с миллионом долларов у нас нет и, следовательно, им надо бесплатно отпустить детей?

— Я объясню, но вряд ли они откликнутся на мою просьбу.

— Верно. Значит, надо думать о других вариантах.

— Например?

— Плохо, что у вас нет снайперов, — вздохнул Бондарев.

— А у вас?

— Наши сейчас летят сюда на вертолете. Надеюсь, что летят.

— Что будем делать?

— Для начала найдите синюю спортивную сумку. С надписью «Мальборо».

— А потом набить ее долларами?

— Если они у вас есть.

— А если нет?

— Хороший вопрос. Если бы еще был на него ответ... Я мог бы предложить набить сумку «куклами», а сверху сыпануть настоящих долларов, если такие сыщутся в городе.

— Я думаю, мэр наскребет. И что дальше?

— А дальше... Попробуем всучить им эту сумку. Нам ведь важно вывести детей из-под прицела, так?

— Согласен, — кивнул майор.

— Попытаемся добиться хотя бы этого.

— Может, мне предложить себя в качестве заложника? — вдруг сказал майор. — Они отпустят детей, а я займу их место...

— Когда они увидят, что в сумке — «липа», они вас убьют, — пожал плечами Бондарев. — Риск благородное дело. В отличие от самоубийства. А вы хотите заняться именно самоубийством.

— А если положить в сумку какой-нибудь сюрприз? Дымовую шашку? Банку с нервно-паралитическим газом?

— Или противотанковую мину, — продолжил Бондарев. — Мне нравится ход ваших мыслей, майор. Только и те трое ребят — не клинические идиоты. Наверняка они устроят встречу на открытом воздухе, где от газа не будет никакого толку. Нет, давайте ограничимся синей сумкой. И некоторым количеством купюр зеленого оттенка. Можете размножить их на ксероксе. Есть у вас цветной ксерокс?

— Нет у нас цветного ксерокса, — сказал майор. — Да и времени у нас нет на печатание фальшивых денег.

Выглядел майор в этот момент усталым и подавленным. Он не был готов к тому вихрю событий, что обрушились на Новоудельск. Пожалуй, и никто не был готов.

Но Бондарев считал, что сила человека и состоит в том, чтобы преодолевать внезапные и непредсказуемые явления. Смирять вспышки хаоса и возвращаться к размеренному привычному бытию. Раз за разом. Год за годом.

Он хотел сказать что-то подобное майору, но такие отвлеченные рассуждения вряд ли ободрят начальника новоудельской милиции, у которого не было цветного ксерокса, не было снайперов, не было достаточного количества служебных машин.

Тем не менее майор Казаков, пусть и с печальным выражением лица, собирался схлестнуться с внезапно обрушившимся на его город несчастьем.

— Надо подобрать людей, — сказал майор Бондареву и встал из-за стола. — Времени мало осталось. Что сможем — сделаем. А там — будет видно.

Он молодцевато сбежал по ступеням селивановского дома. Бондарев последовал за ним, думая, что захолустной дремы в майоре остается все меньше и меньше.

Только будет ли этого достаточно для спасения детей?

21

— Вот здесь. — Алик показал пальцем на рощицу за гаражами.

— Вот так бы и сразу, — довольно промурлыкал Приколист, поворачивая машину направо. Он хотел подъехать к скопищу чахлых деревьев не со стороны гаражей, а от окраины, чтобы не привлекать внимания.

«Дэу» съехала с асфальта и вторглась на территорию рощи, медленно продвигаясь вперед, пока это было возможно. Наконец машина встала перед двумя тонкими осинами.

Алика вытолкнули из машины. Следом вылезли Приколист, Лысый, Брежнев и Слепой, которому приходилось тащить Наташу. Девушка, хотя и пришла в сознание, чувствовала себя плохо, ноги ее заплетались. Слепой прошел несколько метров от машины и опустил Наташу на землю, прислонив спиной к дереву.

Она апатично наблюдала за происходящим. Алик то и дело посматривал в ее сторону, но Наташа не реагировала на него, и Алик думал, что она презирает его за предательство.

«Ничего, я потом ей постараюсь объяснить», — решил Алик. Он прикинул расстояние от гаражей, посмотрел на недавнее костровище и ткнул пальцем в землю.

— Здесь.

— Смотри, пацан, — предупредил его Брежнев, доставая из багажника машины короткую саперную лопатку. — Если там ни хрена нету, мы тебя самого в эту яму закопаем.

— Должно быть здесь, — сказал Алик, и лопата вгрызлась в иссушенную землю.

Брежнев работал быстро и эффективно. Не прошло и трех минут, как он довольно крякнул, увидев в земле ручки синей спортивной сумки.

— Что, есть? — подскочил к нему Приколист. — Вот оно! — Он не выдержал и стал помогать Брежневу руками. Тот оттолкнул его.

— Уйди, пока пальцы не оттяпал!

— Пожалуйста. — Приколист встал и отряхнул руки. — Я хотел как лучше... — Он повернулся к Алику и широко улыбнулся. — Ничего, не переживай. В мире много денег. Когда-нибудь и тебе достанется.

— Спроси его, откуда он эти взял? — прокряхтел Брежнев. Он вытаскивал сумку из земли и чувствовал, что весит она прилично.

— Откуда ты ее взял? — спросил Приколист, но Алик даже не повернул головы в его сторону, и Приколист махнул рукой.

— Вот и она, — выдохнул Брежнев и поставил сумку на землю. — Можно любоваться.

Лысый и Слепой заинтересованно окружили его, а Приколист даже встал на четвереньки, чтобы не пропустить волнующий момент.

Алик подумал, что ему надо было вызваться самому откапывать сумку, вытащить автомат и... Хотя вряд ли. Обращаться с таким оружием он не умел. Припугнуть? Но эти четверо наверняка не испугались бы автомата в его дрожащей руке.

Он подошел к Наташе и сел рядом.

— Как ты? — спросил он, беря ее вялую руку.

— Нормально, — девушка шмыгнула носом. — Только кровь все еще идет.

— Прости, что я сказал им про деньги, — пробормотал Алик. — Я испугался за тебя.

— Я тоже за себя испугалась, — кивнула Наташа. — Ты правильно сделал.

— Серьезно? — Он даже обрадовался, хотя ситуация была малоподходящей для радости.

От ямы доносились удивленные восклицания и веселый мат — там тоже царила радость.

Она была прервана громким требовательным голосом:

— Никому не двигаться! Руки за голову!

Алик повернулся на звук и увидел, как от гаражей по склону к ним спускаются двое милиционеров. Один, невысокий, широкоплечий старшина, держал в руке «ТТ», а второй, совсем молодой, стриженный наголо младший сержант, лихорадочно расстегивал кобуру.

«Это почти как в кино, — подумал Алик. — В нужный момент появляются наши и мочат всех злодеев. Только что стоило появиться нашим чуть пораньше?»

— Одно движение — и я стреляю, — выкрикнул старшина.

— Я тоже, — прошептал Брежнев и положил руку на рукоять «борза», который он уже освободил от обертки.

Приколист глубоко и часто задышал, не сводя глаз с расстегнутой синей сумки.

— Я хочу домой, — тихо сказала Наташа и положила голову Алику на плечо.

22

Они позвонили в половине первого, за десять минут до истечения срока. Голос в трубке, неторопливый, с явным акцентом, назвал место.

— Будьте там через десять минут. Если все честно, все уйдут целые. Если попробуете фокусы — пожалеете.

— Я понял, — сказал майор и повесил трубку. Он оглядел четверых своих людей, которые были выбраны для этого дела, и неожиданно подмигнул им. — Только не сходите с ума, ребята. И не нервничайте. И если уж дело дойдет до стрельбы — то попадайте. И желательно — не своим в задницу. Все, инструктаж закончен.

Они поехали на двух машинах: в первой майор, Бондарев и два милиционера. Во второй — мэр и еще двое сотрудников управления. Они были в штатском.

Синяя сумка, на которой около часа назад было выведено слово «Мальборо», стояла на коленях мэра. Сумка содержала около тысячи настоящих долларов мелкими купюрами и пачек пятьдесят зеленой резаной бумаги.

Мэра бил озноб, несмотря на тридцатипятиградусную жару. На небе не было ни облачка.

— Что это за место, куда мы едем? — спросил Бондарев майора.

— Хорошее место, — ответил тот. — Вам понравится. Вы бы сказали, что они правильно выбрали место. На выезде из города. Там раньше был пост ГАИ, но знаете, как сейчас все происходит, нужда в нем отпала. Стоит заброшенная коробка. Мальчишки в нее забираются. Алкаши ночуют. Сразу за этой будкой — степь. А мы подъезжаем тоже по открытому месту.

— Знаешь что, — сказал Бондарев неторопливо, используя последнюю возможность для спокойного разговора, потому что на месте встречи нервы будут напряжены у всех. — Я никогда не настраиваю себя на хороший исход. Я не говорю себе: все будет отлично, прорвемся... Я настраиваюсь на худшее. На самое худшее.

— И что?

— Каждый раз я получаю приятный сюрприз.

— Посоветуй мэру такую философию, — хмыкнул майор. — Ему надо настраиваться на то, что он мог потерять жену и детей, а жена все-таки выжила. И поэтому он должен быть счастлив. Скажи ему.

— Я не для мэра это говорю. Для тебя. Чтобы ты не слишком убивался, если что-то не заладится.

— Ну, если меня не убьют, я не буду сильно убиваться, — пошутил майор. Он достал пистолет, взвел курок и поставил на предохранитель. — Вот так.

— Нам сигналят, — обернулся водитель. — По-моему, приказывают остановиться.

Бондарев привстал и увидел впереди маленького человечка, который помахивал автоматом вверх-вниз.

— Ты прав, — сказал Бондарев водителю. — Тормози.

Машина остановилась, и майор уже собрался вылезти наружу, когда запищала рация. Выслушав сообщение, майор повернулся к Бондареву и немного растерянно произнес:

— Ну вот. Видели ту машину, на которой уехала Селиванова. Наш патруль отправился на преследование. Что будем делать?

— А что изменилось? — пожал плечами Бондарев. — Кто его знает, сколько они будут гоняться за машиной, есть ли в этой машине Селиванова и скажет ли она, где сумка? Одни вопросы... Наше время истекло, майор. Вылезай.

Все шестеро покинули машины. С противоположной стороны тоже было шесть человек, при виде которых мэр дернулся было вперед, но был оттащен за руки. У Бондарева даже появилось желание запереть его в машине.

Бондарев чувствовал себя несколько неуютно, поскольку знал, что для него самого эта история не будет иметь никаких последствий. А вот для майора Казакова последствия могут оказаться фатальными, при том что он, Бондарев, подготовлен к таким ситуациям куда лучше, чем Казаков, и объективно его вина в гибели детей будет куда больше. Хотя какое уж там больше — меньше... Просто — вина.

Бондарев раздвинул стоявших почему-то шеренгой милиционеров и неспешно направился вперед.

Первым стоял Малыш. У него был автомат Калашникова с укороченным стволом, но все равно выглядевший непомерно большим в руках этого человечка.

Метрах в тридцати за Малышом стоял тот самый, многократно описанный Джумой, красный «Крайслер». В джипе сидел Музыкант, положив на сгиб руки «ремингтон».

Машина была развернута поперек дороги, и у переднего колеса, закрывая телом покрышку, сидел крупный мужчина лет сорока, чья белая рубашка была залита кровью, а лицо представляло нечто темное и пугающее. Светлые усы и глаза едва виднелись через засохшую кровь. Вокруг головы избитого охранника вились мухи.

У заднего колеса сидел человек, увидев которого Бондарев несколько удивился. Он думал, что больше никогда не увидит Джуму, отбывшего на поезде к себе на родину. Но Джума был здесь, он выглядел немного лучше охранника, но все равно было понятно, что парню здорово досталось.

Руки у обоих мужчин находились за спиной, очевидно связанные, хотя для охранника такие меры предосторожности были излишними. Он даже не пытался пошевелиться.

Посередине между Малышом и джипом стояла канистра с бензином. По обе стороны от нее сидели дети мэра — девочка лет двенадцати и мальчик лет десяти. Они не пошевелились, увидев подъезжающие машины и выходящего оттуда отца. И Бондарев понял почему. Правая рука девочки и левая рука мальчика были пристегнуты наручниками к ручке канистры. Бондарев наклонил голову и увидел, что от канистры к джипу ведет влажная бензиновая дорожка. Он также увидел сигарету в зубах Музыканта.

Но и это было не все. На шее каждого из детей, словно зловещее ожерелье, была подвешена ручная граната. От двух колец тянулись две веревки, прикрепленные другим концом к джипу. И дети не шевелились, словно кролики, загипнотизированные удавом.

И последнее, что отметил Бондарев, была старая будка ГАИ, стоявшая на обочине дороги. Дверь в нее была прикрыта, за выбитым стеклом таилась темнота. Бондарев решил, что там должен быть еще один человек, иначе зачем устраивать встречу именно здесь.

Закончив обзор местности, Бондарев обернулся к милиционерам и заговорил спокойным, рассудительным голосом, будто бы все, что они видели, не выходило за рамки обыденности. Он хотел заставить их понять, что это — их работа. Не повод впадать в истерику, не причина бессильно опустить руки, а просто работа. Которую надо сделать, потому что никто другой ее не сделает.

— Их всего лишь трое, — сказал он. — Третий в будке. Их меньше, чем нас, но они хорошо подготовились. Если тот урод в джипе уронит сигарету, то канистра с бензином взорвется. Если дети хотя бы чуть шевельнутся, им поотрывает головы. Если машина тронется с места — случится то же самое. Они хорошо подготовились. Поэтому мы делаем вид, что готовы выполнить любые их условия. И нечего морщиться, и нечего хмурить брови и строить из себя крутых парней. Это не решение проблемы. Майор Казаков предложит им кое-что для обмена. Им это кое-что не понравится. Но пока они это поймут, пройдет секунда. Или две. За это время мы должны что-то сделать. То, что мне приходит в голову, — вещь простая, но, наверное, единственно возможная. Кто-то из вас, не меньше двух человек, должны броситься к детям, перерезать веревки, потом схватить детей в охапку и принести их сюда вместе с канистрой. Наручники будем снимать потом.

— А эти трое? Они будут смотреть, как мы убегаем?

— Нет, они будут стрелять вам в спины, — спокойно пояснил Бондарев. — По-моему, на вас бронежилеты? Или это противогрыжевый бандаж?

— Против пистолетов эти бронежилеты потянут, — заметил один из милиционеров. — А вот если в меня попадут из такой штуки, как у того парня, — он показал на Музыканта, — то от этого бронежилета будет столько же толку, сколько от дырявого зонта в дождливую погоду.

— А ты думал, что после того, как ты наденешь погоны, всегда будет светить солнце? Короче, трое оттаскивают детей. Остальные ведут огонь по машине и будке.

— А мне что-нибудь осталось? — поинтересовался майор, вытирая платком пот со лба и шеи.

— Самая малость. Вам придется взять сумку с так называемыми деньгами, отнести ее тем ребятам и присутствовать при том, как они ее откроют и убедятся, что их попытались надуть:

— И все?

— После того как они обнаружат обман, постарайтесь застрелить одного из них раньше, чем застрелят вас.

— Одного?

— Если вы успеете застрелить всех, мы будем вам очень признательны.

— А что с теми мужиками? — милиционер показал на Джуму и охранника. — Вы про них ничего не сказали. А если начнется перестрелка, то им достанется...

— Будем считать, что им не повезло, — сказал Бондарев. — В такой ситуации, как наша, нельзя спасти всех. И если надо кем-то пожертвовать, то я предпочитаю жертвовать этими двумя и спасать детей. Не потому, что они дети мэра. А потому, что они дети. Еще вопросы?

— Больше вопросов нет, — сказал милиционер. — Но, по-моему, эти ребята хотят что-то сказать.

— Они? — Бондарев обернулся к Малышу. — Всегда пожалуйста.

Между Малышом и Бондаревым было метров двадцать пять, и Бондарев прошел почти половину, прежде чем Малыш предупредительно покачал стволом автомата.

Бондарев остановился и поднял руки вверх, показывая, что он безоружен. На самом деле это было не совсем так. Небольшой черный предмет, прицепленный на нагрудный карман бондаревской рубашки и напоминавший внешним видом авторучку, являлся на самом деле однозарядным огнестрельным оружием. У Бондарева в его вещмешке валялось достаточно всяких игрушек такого типа, и иногда, как, например, сейчас, они оказывались кстати.

Да и без «стрелялки» Бондарев бы смог в секунду свернуть шею Малышу. Если бы не дети.

— Мы прибыли, — сказал он Малышу.

— Уже двенадцать сорок три, — возразил Малыш. — Вы опоздали.

— Это что-то меняет? Мы будем препираться из-за минут или будем решать наши дела?

— Дела, — кивнул Малыш. — У нас очень важные дела. Да и у вас тоже. Вы привезли сумку?

— Конечно.

— Покажите.

— Прежде чем мы покажем вашу вещь — снимите с детей гранаты. Это перебор.

— Нет никакого перебора, — хмуро сказал Малыш. — Вот когда у нас крадут нашу вещь, убивают при этом наших людей, а мне приходится тащиться за этой вещью черт знает куда — это перебор. Может, вы думаете, что мне все это в кайф? Воровать детей и приковывать их к канистре с бензином — я до этого не от хорошей жизни дошел.

— Обойдемся без автобиографии? — предложил Бондарев.

— Я просто хочу, чтобы вы все тут поняли. — Малыш сплюнул на асфальт и взглянул на выстроившихся за спиной Бондарева милиционеров. — Мы тут не от хорошей жизни.

— Я уже слышал.

— У меня друга вчера убили. Я забрал его из вашего вонючего морга, чтобы вы знали. Я должен вернуть эту вещь домой. Иначе будет плохо.

— Кому?

— Всем. Мне, моей жене, моим братьям. Моему хозяину. Потому что второй раз он не сможет собрать такую сумму, и товар уплывет к другим. Мой хозяин этого не потерпит и начнет войну. Погибнут двадцать или сорок человек, прежде чем все успокоится. Вот чего стоит эта сумка. Чтоб вы знали — если оставите сумку у себя, погибнут и наши люди, но погибнут и ваши дети. Нравится вам такой расклад? Возьмете грех на душу?

— А с чего вы взяли, что сумка у нас? Вы сперва гнались за другим человеком.

— Он потерял сумку. — Малыш усмехнулся. — Вот, наверное, расстроился этот шакал. Он начал всю историю и остался без сумки. Вон тот маленький милиционерчик нам рассказал. — Малыш показал на Джуму. — Мы выцепили его на вокзале, когда он уже собирался домой. Слегка надавили на него, и он рассказал все, что знал. Рассказал, что за тем шакалом мы гонимся вместе — и ты, и я. Что шакал этот потерял сумку. И что сумка в городе. Разве не так? Ты же сказал, что привез ее с собой.

— Привез, — согласился Бондарев. — Так что насчет гранат?

— Даже не проси. Я не хочу смерти детишкам, но я хочу получить назад свое. Как только это произойдет, я сам сниму с них наручники.

— Ладно. — Бондарев развел руками. — Как скажешь. Все козыри у тебя...

Он неспешно вернулся к своим и сказал майору:

— Твой выход.

Тот усмехнулся, но смех его не был искренним:

— Первый и последний.

Он подхватил синюю сумку и зашагал к Малышу. На майоре была голубая форменная рубашка с короткими рукавами, брюки и фуражка. Он шел и левой рукой беспрестанно вытирал пот с лица.

Он должен был приблизиться к Малышу почти вплотную и бросить сумку к ногам бандита. Потом — совершенно мотивированно — снять фуражку и еще раз вытереть вспотевший лоб. Однако к днищу фуражки был прикреплен маленький «браунинг» из коллекции Бондарева.

— Жарко сегодня, — жалостливым тоном произнес майор. Малыш не ответил. Он смотрел на сумку, и у майора возникло предчувствие, что маленький круглолицый человечек с автоматом в руках увидел, что это не та сумка, и в следующую секунду автоматная очередь разорвет майору внутренности.

Малыш смерил взглядом остановившегося перед ним милиционера, положил палец на спусковой крючок и сказал:

— Очень жарко.

23

Все дело было в памяти. В плохой памяти старшины Ахмедова. Не то чтобы Ахмедов страдал склерозом, нет, он прекрасно помнил все необходимые даты и цифры, касающиеся его самого и его семьи: дни рождения, годовщины свадеб, адреса, суммы долгов и так далее. Он забывал другое — оперативную информацию, которую ему сообщали перед заступлением на дежурство.

Начальство об этом догадывалось, но предпочитало делать вид, что все нормально. Тем не менее в напарники Ахмедову дали двадцатилетнего пацана, который вообще ничего не соображал по работе, зато имел прекрасную память. В обычной обстановке эти двое хорошо дополняли друг друга.

Но только не в тот день.

— В вашу сторону движется автомобиль «Дэу», — прохрипел динамик в машине. — Необходимо задержать... Утренняя ориентировка...

— Это что за утренняя ориентировка? — недовольно спросил Ахмедов, нажимая на педаль газа. — Это про поезд? Про мужика в синей майке, который там стрелял?

— Нет, это про какую-то Селиванову Наталью Ивановну, — возразил напарник. Ахмедов покосился на его розовые щечки, которые можно было брить не чаще раза в год, и хмыкнул.

— Это все-таки про мужика, — буркнул он, выворачивая руль вправо. — Про которого говорили, что он особо опасен. Сказали, что можно стрелять в него без предупреждения. Иначе он сам тебя пристрелит.