Золотая месть

Вонг Фу рассчитывал, что его сразу же проведут к сэру Филипу, и уже заранее заготовил фразы, которые должны были продемонстрировать его деловые связи с аристократией Гонконга. Но он недооценил обширных познаний, которыми располагают крупные коллекционеры. Дворецкий сэра Ли провел Вонг Фу через вход для прислуги в бетонный склад без окон, где его ожидал сэр Филип.

Образцы предметов искусства, которые предлагал Вонг Фу, были расставлены на темно-лиловой бархатной подстилке, расстеленной на бамбуковом столике. В комнате горела лампа под узким абажуром, и вся она была погружена в полутьму, так что Вонг Фу не мог рассмотреть лица сэра Филипа. Указывая концом палочки из слоновой кости на изящные фигурки из стекла, сэр Филип спокойным голосом хорошо воспитанного человека излагал историю каждого предмета, называя имя его владельца, и рассказывал обстоятельства, при которых этот предмет был похищен.

– Ты убийца и вор, – заявил в завершение сэр Филип. Он не выразил при этом никаких эмоций – просто констатировал очевидный факт. – Мерзавец. Забирай свои краденые вещи и убирайся вон.

С этого момента для Вонг Фу был закрыт доступ к респектабельным старым капиталам китайской общины Гонконга. И что еще хуже, сэр Филип разыскал родственников жертв банды Вонг Фу, так что теперь они знали, кому мстить. Вот почему ему приходилось пользоваться стальными дверями, пуленепробиваемыми автомобилями, нанимать телохранителей.

Как всегда при мысли о сэре Филипе, шрам на голове у Вонг Фу вздулся и побагровел. Но вот теперь наконец мандарин допустил ошибку, и Вонг Фу сможет насладиться местью. Он отошел от окна и направился к компьютеру, чтобы проверить на экранах степень готовности своих войск, выстроившихся в боевых порядках.

Компьютер показал, что задолженность сэра Филипа банкам составляет 2,8 миллиарда фунтов стерлингов. Уже дважды он задерживал платежи – правда, всего лишь на несколько дней. Теперь он задержал на 36 часов выплату процентов по займу Городскому Банку Гонконга в размере 12 миллионов долларов. Несколько месяцев подряд люди Вонг Фу распространяли на биржах слухи о неустойчивом финансовом положении сэра Филипа, но его репутация выдержала испытание.

Теперь Вонг Фу намеревался предпринять атаку в новом направлении, разыграв пьесу в четырех актах. Сначала – нападение пиратов и похищение девушки; затем – физические и моральные пытки, которые должны сломить ее; далее инсценируется драматическое освобождение Джей людьми Вонг Фу и, наконец, в заключение – пресс-конференция, на которой Вонг Фу будет представлять ее перед видеокамерами.

Доведенная до безумия насилиями и пытками, девушка начнет дергаться в конвульсиях, и это должно символизировать упадок могущества сэра Филипа. Как можно доверять человеку, не умеющему защитить собственную внучку? Что могло бы больше способствовать потере лица сэра Филипа? Честь человека – это хрупкое соединение достоинства и гордости в его поведении – считается на Востоке самым главным. Несчастье с Джей должно положить начало сокращению потока капиталовложений в компанию Ли. Первыми откажутся от вложений те банки, в которых широко участвует капитал Вонг Фу, затем начнется паническое изъятие вкладов мелких финансистов. Вонг Фу будет готов предлагать по десять центов за доллар, но в данном случае прибыль не имеет значения. Ему надо только одно – мщение. И он мысленно представлял себе, как судно Ли – "Цай Джен" – несется прямо на скалы.

***

Рассвет еще только брезжил, когда катамаран "Золотая девушка", подгоняемый легким бризом, задувавшим с кормы, повернул к южной оконечности острова Палаван на западе Филиппин. "Золотая девушка" представляла собой семнадцатиметровое судно с парусным вооружением шлюпа, изготовленное на верфях Макэлпайн Дауни.

Ветер был достаточно силен, чтобы поставить спинакер[5]. Большой парус из легкого нейлона на двух алюминиевых растяжках надулся пузырем на носу катамарана. Позади кокпита[6] находился лакированный румпель[7], соединенный приводом с рулями. Оба выдвижных киля были опущены, и две резиновые пробки удерживали румпель, пока хозяин катамарана прокладывал курс по карте.

Владельца катамарана звали Патрик Махони. В течение восемнадцати лет он работал в одном из отделов британской разведки. Патрик превосходно владел несколькими языками, и его не раз внедряли в ряды террористических организаций. Перед окончанием службы в разведке он три года проработал нелегально в Ирландии, потом якобы для дальнейшей безопасности агента была инсценирована его гибель в засаде в Южном Армаге. Дождливым утром состоялись похороны тела на маленьком кладбище позади деревенской каменной церквушки. Ныне Махони звался Трентом – это имя значилось в его британском паспорте и в судовых бумагах.

Начальство Трента в британской разведке частенько передавало его американским коллегам для выполнения запрещенных Конгрессом "мокрых дел". С окончанием "холодной" войны он был приглашен для дачи показаний в сенатский комитет. Показания агента вызвали недовольство разведчиков-консерваторов как в Лондоне, так и в Вашингтоне. Некоторые считали, что он работал и на тех, и на других. С другой стороны, некоторые террористические группы пометили его клеймом "найти и уничтожить". Поэтому Трент всегда держался настороже и сам считал себя очень осторожным – хотя его бывшие коллеги полагали, что это определение к нему неприменимо.

Окладистая борода и копна черных вьющихся волос преобразили внешность Трента. Посторонний человек затруднился бы угадать его возраст. На самом деле ему было около сорока. Гибкую мускулистую фигуру скрывали свободные рубаха и брюки из легкой хлопчатобумажной ткани, под которыми прятались шрамы, напоминающие о его прежних занятиях. В нитке висевших у него на шее коралловых бус был спрятан маленький метательный нож.

Когда Трент был еще Патриком Махони, он имел собственный домик на реке Хэмбл. Теперь его домом стала "Золотая девушка", на которой он обычно плавал в водах Карибского моря. Но в этот раз Трент перевозил палубные грузы в Манилу по заказу своего австралийского друга, который намеревался обследовать потопленные в 1944 году у северной оконечности Палавана корабли японского военно-морского флота. Используя в качестве базы Пуэрто-Галера, они в течение целого месяца ныряли с подводным снаряжением, обследуя дно. Теперь Трент направлялся в Сингапур, а затем через Средиземное море к своим прежним морским дорогам.

В настоящий момент судно шло, огибая остров Балабак, мимо южной оконечности Палавана. Штурманский столик стоял по левому борту от трапа, ведущего в кокпит. По спутниковому навигационному прибору Трент определился с точностью до шестнадцати метров и с помощью латунной параллельной линейки сделал отметку на карте.

Он вернулся в кокпит с чашкой кофе в руке. С наступлением рассвета ветер усилился и изменил направление на несколько румбов[8]. Трент слегка подтянул шкот[9] спинакера и взглянул на циферблат висящего на переборке дублирующего прибора указателя скорости. «Золотая девушка» была сконструирована как океанское гоночное судно. Kили[10] катамарана на полметра поднимались над поверхностью моря – ему не приходилось преодолевать сопротивления волн, как обычной однокорпусной яхте таких же габаритов с многотонным свинцовым килем. Теперь катамаран оседлал посвежевший ветер, и стрелка указателя скорости передвинулась на отметку пятнадцать узлов.

За килями катамарана на гладкой поверхности моря тянулись две темные полосы. В отличие от обычной яхты, которая вспарывает волну носом с шумом и шипением, катамаран, скользя по поверхности моря, лишь тихонько шуршал, напоминая Тренту бег на лыжах по утреннему насту весной.

Внезапно из предрассветной мглы накатился огромный белый гребень кильватерной волны[11]. Трент рывком освободил шкот и рванул румпель, круто положив руль на правый борт. Спинакер взвился в воздух, грот громко заплескал, волна отшвырнула судно в сторону. Совсем вблизи проплыл огромный, как скала, зловещий черный силуэт корабля без огней. За ним тянулся водоворот, образуемый вращением массивного винта. На кокпит «Золотой девушки» обрушилась пенистая волна. Теплоход прошел мимо, оставив катамаран качаться на его кильватерной волне. Грот[12] «Золотой девушки» хлопал на ветру, спинакер развевался, как привидение в белом саване.

В первый момент Трента охватили испуг и ярость – знакомое чувство, как будто в кровь хлынул большой заряд адреналина. По телу прошла запоздалая дрожь. Он крепко выругался, глядя, как корма парохода исчезала в клочьях предрассветного тумана.

Спустив грот, он прошел на нос, чтобы собрать и уложить обширное полотнище легкого спинакера. Он работал тщательно и сосредоточенно, каждое его движение было сильным и уверенным. И все же мысль о загадочном судне не покидала его. Странно. Корпус свежевыкрашен, а огни не горят. И шло оно курсом, далеко отстоящим от обычных судоходных путей…

Эти странности не давали ему покоя. Трент оставил спинакер, взглянул на компас и спустился в кают-компанию. Наложив навигационную линейку на схему румбов на карте, он определил курс, а затем передвинул линейку к точке своего местоположения.

Ближайшим портом была Пуэрто-Принсеса, но странный теплоход шел южнее. И либо он должен изменить курс, либо наткнется на скалы. По оценке Трента, судно двигалось со скоростью восемнадцать узлов. И притом без огней. Одно мгновение Трент колебался. Но, в конце концов, какое ему до этого дело?

Выйдя снова на палубу, он закончил складывать спинакер, поднял большой кливер[13], подтянул грот-шкот и направил катамаран по прежнему курсу. На востоке появились золотистые сполохи. Вскоре начали пробиваться лучи солнца, и сразу же на нижней кромке облака забушевало море огня.

Трент вздрогнул – ему вдруг вспомнилось другое рассветное утро и солнце, встающее над дорогой, которая тянулась через пустынный кряж в нескольких милях отсюда. Вот на вершине холма показался кремовый "Рейндж-ровер". В лучах восходящего солнца он был подобен подтаявшему зефиру. Трент закрыл глаза и стал ждать, прислушиваясь к звуку мотора. С его места хорошо просматривался участок дороги в двести метров. На этот раз оружием Трента была винтовка. Конечно, надежнее и эффективнее в таких случаях использовать взрывчатку, но при этом могли пострадать чемоданчик и радиопередатчик. А передатчик был ему необходим для осуществления плана отхода.

Он старался глубоко и равномерно дышать: счет до восьми – вдох, счет до восьми – выдох. Это средство защититься от страха – не за себя, нет. Страха перед тем, что он должен был сделать. Лежа там, на дюнах, Трент совершенно точно знал, как именно все это произойдет: вначале будет сражен водитель, затем – два телохранителя и, наконец, – главная цель. Нужно удостовериться, что все они мертвы. Затем отключить взрывное устройство кейса, извлечь из него документацию, в которой содержится описание разработанной русскими системы противовоздушной обороны, взять радиопередатчик и подорвать машину взрывчаткой из кейса. Если он свяжется по радио с базой убитого, это обеспечит ему лишний час для бегства.

Это была его первая операция. Сидя теперь в кокпите "Золотой девушки", он вспоминал свои ощущения: острые песчинки покалывают кисти рук, постепенно разогреваются мускулы, одеревеневшие после двух суток в седле.

Это было его первое дело. И ему так хотелось тогда вернуться назад – туда, где остались верблюды, и уехать прочь, как если бы ничего этого не было – ни тренировок, ни долгих месяцев тщательной подготовки. Все это не имело к нему ни малейшего отношения. Только указанная цель и трое сопровождающих. Ему вспоминалось, как он, тогда еще восьмилетний мальчик, промчавшись по деревянной веранде конюшен шейха, вбежал в контору. Отец сидел за столом, крытым зеленым марокканским сукном. Рядом лежал старомодный револьвер. Отец поднял голову, и Трент увидел в его глазах отчаяние и мольбу. Мальчик застыл в дверях. Он знал, что нужно сделать: просто пройти несколько шагов, броситься к отцу в объятия и выразить всю свою любовь к нему. Только и всего. А он убежал – и с тех пор никогда не мог себе этого простить. Он убежал в конюшню, забился в угол самого дальнего денника и сидел, сжавшись в комочек, чувствуя, как давит на него страшное бремя горя и вины.

Спустя полчаса после того как раздался револьверный выстрел, его разыскал здесь один из конюхов. Трент не плакал – ни тогда, ни три месяца спустя, когда его мать погибла за рулем своего старого двухместного "Ягуара". Через пятнадцать лет после смерти матери Трент проезжал по дороге, проходившей через пустыню, где это случилось. Восьмикилометровый прямой участок заканчивался крутым поворотом. Бетонная стена, о которую разбилась машина, все еще стояла в двадцати метрах от обочины дороги. "Ягуар" несся со скоростью более ста шестидесяти километров в час…

Тренту было восемь лет, когда погибла мать, и он оказался в Лондоне, в большом мрачном доме своего приемного дяди и опекуна полковника Смита. Полковник счел мальчика бесчувственным из-за того, что тот не плакал. Между ними не было сильной привязанности, но все же полковник оплатил расходы по образованию Трента, а затем завербовал его в разведывательную службу под свое начало.

Тогда, на первом задании в дюнах, Трент так и не покинул пост. Много лет спустя, расспрашивая о задачах, ставившихся его руководителями и людьми из Вашингтона, он понял, как хорошо его запрограммировали. Последним поворотным пунктом карьеры была работа в Ирландии. Полковник что-то почуял и, боясь, что Трент станет давать показания в сенатском комитете, инсценировал его убийство. Трент выжил только лишь для того, чтобы вновь появиться в Центральной Америке. Но отныне он сам превратился в охотника: устраивал ловушки полковнику и выторговывал себе право покинуть службу и начать жить гражданской жизнью.

Едва он почувствовал себя свободным от всего этого, как снова впутался в другое дело. На этот раз его завербовал старший офицер американского Управления по борьбе с наркотиками. В это время Управление охотилось за замешанным в торговле наркотиками кубинским адмиралом.

Но сейчас Трент наконец был совершенно свободен – впервые за всю свою взрослую жизнь. И именно это осознание собственной свободы заставило его вдруг снова заколебаться, вспомнив о шедшем без огней грузовом теплоходе. Здесь были пиратские воды. Все то, что он слышал от своих приятелей-яхтсменов в Пуэрто-Галера, что читал в газетах о нападениях пиратов, и все эти предупреждения об опасности для судов казались таким невероятным в наше время.

Прошло полчаса с момента, как чуть не случилось столкновение. Грузовое судно уже удалилось, вероятно, миль на десять. Трент понимал, что даже если он спустит паруса и взберется по вантам[14] на мачту, то все равно ничего не увидит – судно будет скрыто от него утренней дымкой тумана. Оно должно находиться где-то там, на западе, где высятся темно-лиловые пики Палавана и Балабака. «В этом нет ни необходимости, ни смысла», – думал Трент, сидя на верхней распорке мачты и озирая горизонт в бинокль. Лучи восходящего солнца золотили разрывы между белесыми клубами тумана, и вода журча бежала между корпусами катамарана. Воздух охладился за ночь, и свежий бриз приносил запах моря.

Если бы море было неспокойно и дул сильный ветер, это, возможно, побудило бы его к действию. Но вокруг царили мир и тишина, и вовсе не хотелось принимать никаких самостоятельных решений, как в те годы, когда он лишь подчинялся приказам, не неся никакой персональной ответственности за свои действия.

Но теперь-то он был свободен, и у него не было никаких оправданий.

Туман рассеялся, но расстояние до берега было еще слишком велико, и он все равно не смог бы рассмотреть судно на фоне приближающегося острова. Трент спустился с мачты и, зайдя в кают-компанию, стал изучать положение судна на карте. Он подумал было вызвать береговую охрану, но многолетний опыт подсказывал ему, что не стоит передавать по радио свое имя, название судна и его координаты. У него была целая неделя, а до берега – всего час ходу. Он вернулся на палубу в нерешительности, еще и еще раз твердя себе, что ему нет никакого дела до этого судна, что скорее всего ничего там не случилось, а если даже и случилось, то вряд ли что-нибудь можно сделать. Он все еще был в нерешительности, даже когда поднимал паруса. Но.., в конце концов, всего лишь один час – небольшая потеря времени, а он таким образом успокоит свою совесть. Итак, паруса раздулись, и Трент направил "Золотую девушку" по новому курсу.

Глава 3

Сэр Филип проснулся от пронзительного телефонного звонка. Телефон находился в кабинете – сэр Филип считал неприличным руководить бизнесом, лежа в кровати. Он нащупал на тумбочке возле постели очки и взглянул на карманные часы – было 6.20. Он всунул ноги в ковровые шлепанцы и натянул шелковый халат. Никто не дал бы сэру Филипу семьдесят лет. Это был невысокий, очень стройный человек, всегда державшийся подчеркнуто прямо. По дороге в кабинет он ненадолго задержался в ванной комнате, промыл глаза холодной водой и пригладил гребешком волосы.

На низком столике в кабинете стояли старомодный телефонный аппарат с корпусом из черного бакелита[15] и факс. Номера телефона и факса не значились в справочнике и были известны только десятку главных служащих фирмы. В такой ранний час ему могли звонить только по очень срочному делу. Сэр Филип присел в кресло и взял трубку.

Звонил главный управляющий по делам судоходства:

– Это я, мистер Чинь, сэр Филип. В шесть ноль-ноль "Цай Джен" не вышел на связь и не передал своих координат. Мы не можем установить с ним контакт.

Шесть часов с момента последней связи. Если пароход шел со скоростью четырнадцать узлов, радиус поисков должен составить 84 морских мили. Накинем еще полчаса, пока начнется воздушная разведка. Начальные этапы операции изложены в инструкциях компании, и отчет должен лежать на столе сэра Филипа в 9.00.

Финансовый магнат представил себе, как нарастала тревога в его морской конторе и как наконец было принято решение разбудить престарелого шефа. При дворе маньчжурских императоров излюбленным наказанием для гонцов, приносивших плохие вести, была смертная казнь. Сэр Филип мысленно вообразил, как жена Чиня в эту минуту сжимает руку мужа или гладит его по колену.

– Спасибо, мистер Чинь. Очень любезно с вашей стороны, что вы позвонили. Боюсь, мы разбудили вашу жену.

Положив трубку, сэр Филип взял записную книжку и карандаш с выдвижным грифелем и уже собирался что-то писать, как вдруг понял, что писать ему нечего, – он уже заранее знал, что произошло с его судном и с его внучкой. Разумеется, ему были неизвестны подробности, но причину и виновников этого дела он знал.

Сэр Ли нажал на встроенную в пол кнопку – зажглась лампочка, освещавшая панно XVI века флорентийской школы, на котором была изображена молоденькая девушка. Обычно ему хватало нескольких минут созерцания этого шедевра для восстановления сил, но сегодня потребовался более сильный заряд. Он подошел к высокому французскому окну и стал смотреть на свои пакгаузы. Когда-то, в начале его карьеры, такие помещения назывались факториями, но это было давно в Макао.

Семейная хроника сообщает, что 22 ноября 1840 года прапрадед сэра Филипа, ростовщик Кван Джили, впервые прибыл из Макао и обосновался на маленьком островке возле Гонконга. Он купил здесь участок в триста пятьдесят квадратных метров, протянувшийся на двести метров вдоль береговой линии. 26 января 1841 года Британский королевский флот приобрел в собственность Гонконг, а 25 июня шотландские купцы Ивэн Кэрнз и Мэтью Оливер были зарегистрированы в качестве владельцев этой земли. Таким образом, их собственность подлежала защите как со стороны китайских, так и британских властей. Так торговые дома "Ли и Кэрнз – Оливер" заложили здесь фундамент своей империи. Теперь, спустя полтора столетия, империя Ли подверглась нападению, и сэр Филип собирал все свои силы, черпая их отовсюду: в воздухе, пахнущем морем, в деловой сутолоке на пристани, в стоящем на рейде танкере.

Слуга принес поднос с чашкой горячего шоколада и свежеиспеченной булочкой. Это был обычный завтрак финансиста в течение последних тридцати лет, но сегодня все не удовлетворяло его, как и созерцание картины, и он не дотронулся до подноса. Спустя полчаса, уже принявший душ и одетый в легкий серый фланелевый костюм, он вышел на набережную. Сэр Филип спокойно побеседовал с группой докеров, скатывая шарики риса с рыбой на жестяном блюде, поздоровался с капитаном буксира, назвав его по имени, осведомился о здоровье его дочери, вызвал каменщика и велел проверить участок каменной кладки на пристани, заглянул в складские помещения. В 7.20 он вошел в контору фирмы Ли.

Кирпичное здание фирмы, выстроенное в 1886 году, стояло у самого выхода на главную пристань и занимало три этажа. На первом этаже располагалась бухгалтерия, заставленная рядами массивных столов из прочного черного дерева. Резной потолок был разделен балками на пятиметровые квадраты, в каждом из которых медленно вращались вентиляторы. Благодаря толстым стенам первого этажа, здесь не было нужды в кондиционере, но для компьютеров требовалось устройство против влажности.

Стол самого сэра Филипа располагался на возвышении в глубине помещения бухгалтерии. Зал был уже заполнен молодыми китайцами с зализанными назад волосами, которые сосредоточенно смотрели на экраны своих компьютеров. До прихода секретарши оставалось еще девять минут, и сэр Филип вкратце переговорил со специалистом по динамике рынка.

В 7.25 он поднялся по трем ступенькам на помост и сел за свой стол. Всем клеркам в зале было известно, что в это время обычно рассматриваются особенно интересные проблемы. Сэр Филип оглядел ряды склоненных голов, но никто из клерков не отозвался, и он повернулся, чтобы поздороваться со своей секретаршей, которая в этот момент выходила из кабины лифта. Мисс Джеймс служила у него вот уже тридцать пять лет. Она положила перед ним шесть папок в сафьяновых переплетах с утренними сводками. Сэр Филип должен был прочесть их до 8.00, когда его молодые помощники займут свои места за столами. Сегодня здесь должны были присутствовать пятеро из них: эксперты по банковскому делу, по судоходству, по недвижимости, по производственным вопросам и по сельскому хозяйству. Эксперт по вопросам энергетики отсутствовал – он участвовал в конференции на Филиппинах.

В 8.05 начальник внутренней охраны доложил, что конференц-зал проверен, и, согласно традиции, все поднялись по широкой деревянной лестнице на второй этаж. В течение последующих четырех часов предстояло обсудить различные аспекты деятельности огромной империи сэра Филипа. Благодаря таким ежедневным мозговым атакам с участием молодых специалистов его бизнес оставался динамичным и эффективным. Сам сэр Филип часто не присутствовал на таких конференциях, а если и присутствовал, то больше слушал, чем говорил.

Он перелистал сводки и мысленно отметил беспокойство по поводу слухов о грозящих Дому Ли финансовых трудностях. Эксперт по банковскому делу сообщал, что на бирже заметно волнение в связи с возможным исходом намеченной на 10.00 встречи сэра Филипа с руководством банка, а эксперт по недвижимости констатировал продолжающееся падение курса в лондонской конторе, обусловленное поступлением на рынок недвижимости двух новых зданий.

Вопросами недвижимости ведал Руди Бекенберг – он прибыл первым из "воспитанников" детского сада" сэра Филипа. Когда молодой немец еще учился в Брюссельском отделении Гарвардской школы бизнеса, он написал работу на тему творческих критериев оценки фирменных бухгалтерских счетов, привлекшую внимание сэра Филипа. Следующим был Томми Ли – дальний родственник сэра Филипа, выпускник Лондонской школы экономики по специальности банковское дело. Питер Камерон – по бабушке с материнской стороны – принадлежал к клану Кэрнзов. Сэр Филип взял его к себе на службу, прослышав, что некогда молодой человек работал в Отделе развития сельского хозяйства в Международном банке и его позиция вызывала там большую бучу. Внучатая племянница начальника Отдела судоходства Ширли Чинь защитила докторскую диссертацию на тему о скрытом субсидировании судостроения. Отсутствующий в данный момент Мики Тарма – уроженец Мадраса (Индия, штат Тамил-Налу) был специалистом по прогнозированию потребностей в энергии стран "третьего" мира.

Помощники сэра Филипа, так же как и сам хозяин, по пути к своим местам на помосте подходили то к одному, то к другому столу и что-то обсуждали с работниками. Сэр Филип поднялся, чтобы поздороваться с ними, и все уселись по своим местам, негромко переговариваясь в ожидании прихода шефа безопасности.

Шеф безопасности – костлявый американец с рыжими волосами и прыщавой физиономией – выглядел мальчишкой лет девятнадцати. Он был родом из Небраски, учился в Массачусетском технологическом институте и попал сюда через какое-то агентство. Поначалу строптивый американец решительно отказывался носить костюм, но в конце концов ему пришлось сдаться. Сейчас на нем был синий в полоску костюм из немнущейся ткани со слишком широким в плечах пиджаком и длинноватыми брюками, будто приобретенный в магазине благотворительных распродаж, белая майка с надписью "Любовь – злодейка" и устрашающего вида кроссовки. Все звали его Тимми, кроме сэра Филипа, именовавшего своего шефа безопасности Тимоти.

Служащие сэра Филипа были явно встревожены носившимися вокруг слухами, и когда хозяин во главе своего "детского сада" поднимался вверх по лестнице, то ощущал, что на него из зала устремлено множество глаз. Теперь, когда раздались первые выстрелы и сражение обещало быть жестоким, очень жестоким, сэр Филип впервые задумался – не слишком ли он стар для участия в этой битве.

Тимми, склонив голову перед хозяином (нечто среднее между поклоном и нервным тиком), открыл ключом дверь конференц-зала. Сэр Филип сел в кресло и сложил ладони поверх папок с утренними сводками, выжидая, пока его помощники разместятся за столом розового дерева. Потом он заговорил – на чистом английском, с произношением, типичным для британского высшего класса, тщательно подбирая каждое слово.

– В ваших утренних сводках чувствуется озабоченность, вызванная слухами по поводу состояния нашего бизнеса, – спокойно начал он свою речь. – Помните, что ваше призвание – это творческое мышление. Предоставьте болты и гайки механикам, Руди Бекенберг хотел было что-то сказать, но сэр Филип остановил его:

– Подождите, Руди. Прежде всего, нам нужно уяснить себе некоторые основные положения. Вам всем известно, что я подвергался нападению. Обо мне говорят, что я уже слишком стар, что я не в состоянии справиться с ситуацией. В обычной акционерной компании в подобном случае сразу начались бы попытки сместить меня – там руководство имеет обязательства перед держателями акций. В Доме Ли нет держателей акций. Но я задолжал нескольким банкам. Большинство из них – государственные общества, и, следовательно, вы сами должны решать, в чем состоит ваш долг. При этом, думая о своем будущем, вы должны учитывать, что ваше призвание – будить воображение людей, что вы – носители идей, или, может быть, правильнее было бы сказать – личности, рождающие идеи, а Ширли? – обратился он к молодой специалистке по судоходству, которая сидела слева от него, видимо целиком поглощенная собственными мыслями. – Я был воспитан в те времена, когда назвать кого-нибудь личностью значило оскорбить его – так что, возможно, я действительно слишком стар, слишком старомоден. Конечно, между этими двумя понятиями существует различие.

Он улыбнулся им, еще не задумываясь, не желая знать, – а не скрывается ли в их рядах будущий Иуда? Может, кудрявый Руди Бекенберг? Или Томми Ли с его фигурой атлета. Внешне безмятежная Ширли Чинь, задиристый, как бультерьер, Питер Камерон?..

Сэр Филип вздохнул и на секунду опустил веки, затем расправил плечи и стал объяснять, обращаясь к Ширли Чинь:

– Я понимаю свою роль в Доме Ли как по преимуществу попечительскую. Соответственно, мои решения могут определяться как требованиями финансовой политики, так и историческими событиями и семейными соображениями. Вы же, со своей стороны, должны помнить, что это всего лишь этап вашей карьеры. Только глупец станет без необходимости плодить себе врагов, и только тщеславный человек будет хвалиться не им принятыми решениями.

Он снова огляделся, изучая их лица. Все они казались такими молодыми.

– Вы не должны лезть в драку, – предупредил он. – Относитесь к грянувшей войне так, будто это учебные игры, а я – экзаменатор. Я жду от вас ежедневных аналитических справок с рекомендациями – как должен действовать каждый. Благодарю вас. – И сэр Филип поклонился.

Он понимал, как должен выглядеть в их глазах: старый, аккуратный и чопорный, но хрупкий человек с давно истекшим сроком годности.

Оставив молодежь обсуждать проблемы, он поднялся в лифте на верхний этаж, где находился его кабинет. Коридор отделял кабинет от помещений работников, в обязанности которых входил постоянный контроль за потоками наличных денег. Этих ревизоров – мужчин и женщин – он рассылал по всем уголкам мира и был уверен, что они, как коршуны, набросятся на свои жертвы и будут терзать их.

Окна кабинета сэра Филипа выходили на море. Дорогой письменный стол был изготовлен в Эдинбурге в начале 70-х годов XIX века по заказу Ивэна Кэрнза и Мэтью Оливера, а обитое кожей капитанское кресло являлось памятью о первом пароходе Дома Ли, спущенном на воду в Клайде весной 1876 года. В шкафчиках с лакированными дверцами эпохи династии Минь стояла фарфоровая посуда XIV столетия. На верхней доске стеклянных стеллажей были расставлены темные, почти черные, глиняные вазы, изготовленные за две тысячи лет до Рождества Христова. В стеклянных футлярах хранились модели кораблей. Даже портативный компьютер "Компак-2000" выглядел здесь как произведение искусства.