Золотая месть

Чужестранец казался Рокко гораздо более понятным и близким. Он просто делает свое дело и обращался с Рокко так, будто они давние приятели. Рокко подумал, что они, наверное, и были бы приятелями, и оказались в противоположных лагерях не по собственному желанию, а по воле судьбы.

Он подумал: каковы отношения чужестранца с этой девушкой? Сейчас, когда он сам вышел из игры и больше не участвовал в погоне за сокровищем, Рокко проникался все большей симпатией к этой паре. Теперь ему оставалось только ждать. Солдаты приближались. Он слышал, как, осыпаясь, шуршит под их сапогами вулканическая пыль. Их было много – наверное, целый взвод. Командор всегда учил их докладывать со всей точностью.

С трудом приподнявшись, он вытащил из гранаты чеку. Слабость не давала ему повернуться, но в этом и не было необходимости. Он перекрестился н стал читать молитву: "Святая Мария, матерь Божия…"

Не переставая бормотать слова молитвы, он бросил гранату через голову, бросил в своих товарищей – солдат морской пехоты. Сидя там, на земле, он представлял собой отличную мишень. Все свершилось мгновенно – он даже не почувствовал боли.

***

Разрыв гранаты и ответный огонь из винтовок – все это могло задержать преследование самое большее на полчаса – сорок пять минут. Задержка слишком незначительная – она не стоила тех страданий, которые перенес солдат, ожидая своего часа. Но Трент знал, что так случится. Он волочил за собой девушку и молился. Они миновали второй и третий потоки лавы и дошли уже до середины коридора. Горные склоны становились все круче. Спустившийся недавно оползень завалил участок дороги в двести метров, потом смел верхний слой почвы с тщательно возделанных полей и сбросил землю в море.

На краю глубокой рытвины, оставшейся от оползня, стояла половина крестьянской хижины – все остальное унесло и сбросило со скалы, вместе с деревьями, землей с урожаем, козами и курами, а возможно, – с коровой и с людьми. Впрочем, может, это было и лучше, чем умирать голодной смертью в лагере для беженцев, где людей лишают не только надежд, но и элементарного питания, где не хватает воды, где свирепствуют дизентерия, малярия, лихорадка.

Трент соскользнул вниз по склону и подхватил девушку. Она оперлась здоровой рукой о его плечо и с удивлением посмотрела на свою окровавленную руку.

Он осторожно поставил Джей на ноги. Они оказались метрах в пятидесяти от наступающего потока лавы. От страшной жары пот мгновенно испарился и пыль, набившаяся в глаза и в ноздри, превратила их лица в гипсовые маски. Даже моргать было больно – острые частицы вулканической пыли царапали глазное яблоко.

Лава была багровой там, где соприкасалась с землей, ослепительно белой в середине потока и красной на поверхности. Белая середина потока текла немного быстрее, так как лава была здесь горячее и жиже. Это походило на гигантского червя с красными полосами по бокам. А вулкан тем временем затих.

Трент тащил девушку вперед – по дну огромной борозды, пропаханной оползнем, глубиной в метр-полтора, с вертикальными стенками. Им приходилось очень осторожно пробираться по неровному дну. Трент похвалил Джей за стойкость и сказал, что они уже почти добрались до цели.

Глава 23

На глубине сотни метров под поверхностью земли из недр через брешь хлынула лава. После первого выброса давление в чреве вулкана настолько уменьшилось, что образовался вакуум, и благодаря этому начался новый прорыв лавы. Магма поднималась, как вода в артезианской скважине, пока не слилась с лавой, вытекшей раньше.

Трент с девушкой уже прошли середину оврага, прорытого оползнем, – им оставалась всего сотня метров. Это было совсем недалеко, и Трента больше беспокоило преследование, чем лава. Новый выброс произошел внезапно, без всякого предупреждения.

Сначала вулкан вдруг засвистел, как гигантская скороварка. Этот свист перешел в грохот мчащегося в туннеле экспресса. Затем начался выброс лавы – она поднялась кверху гигантским фонтаном на двести метров. Одновременно из нового разлома хлынула огромная волна лавы и растеклась по прежним шести каналам. Основная масса этой новой порции выбрала себе более крутые пути и распределилась по первому и четвертому каналам. Поскольку лава текла не по земле, а поверх прежнего слоя, то не остывала и была жидкой, как вода.

– Бежим! – закричал Трент, схватил Джей поперек талии и рванулся к скале. Лава текла быстро, шире, чем прежние потоки, и выдавливалась наверх по мере того, как застывали ее края. Она выжимала своей тяжестью старую лаву, и, поскольку была значительно горячее, скорость ее течения удвоилась. Девушка как зачарованная уставилась на оплавленную глыбу. Она попыталась бежать, но попала ногой в трещину, подвернула лодыжку и вскрикнула. Нельзя было мешкать ни минуты. Трент опустился на колени, высвободил ногу девушки и взвалил Джей себе на плечи. Она вскрикнула от боли в раненой руке.

Поток лавы быстро приближался.

Верхняя его часть в метр высотой устремилась вниз по руслу старой лавы. Эта новая волна была более светлой, чем прежняя, – впереди нее двигалась стена раскаленного воздуха. Трент добежал до края борозды от оползня и поставил девушку на ноги, прижав к вертикальной скальной стене.

Джей владела только одной рукой, и он понимал, что сама она не справится. Он велел ей встать ему на плечи. Она подняла левую ногу, он пригнулся, и тут у нее снова подвернулась щиколотка.

Ему опалило жаром левый бок, но он запретил себе смотреть в ту сторону. Схватив девушку за икры, Трент поставил ее ступни себе на ладони У него не было времени думать о том, что ей больно. Он подбросил ее кверху, и она оказалась на краю скального выступа. Затем Трент отступил на несколько шагов, разбежался и у самой скалы высоко подпрыгнул, упав грудью на край выступа. Сделав мах ногами, он перевернулся и откатился в сторону. Теперь он смотрел прямо в раскаленный зев потока лавы, ее блеск слепил его. Поднявшись на ноги, он схватил девушку за здоровую руку и потащил прочь от этой печи огненной.

Он лежал рядом с ней на дороге. Девушка казалась такой беззащитной и такой измученной: исцарапанное, опухшее возле левого глаза лицо, царапина справа под подбородком, рваная солдатская куртка, левая рука забинтована и подвязана к плечу. На ногах – солдатские сапоги, которые на ее тонких ножках выглядели как башмаки клоуна. Он хотел было поклясться ей, что будет и впредь защищать ее и доведет до безопасного места, но был не слишком речист: тайным агентам только молчание помогает выжить. А кроме того, он подумал, что после всех мучений Джей, наверно, питает отвращение ко всем мужчинам.

***

Он лежал, грязный, как поросенок в луже. От пота и вулканической пыли волосы и борода торчали лохмами. Его темные глаза потускнели и были обведены кругами спекшейся пемзы. Грязные потоки тянулись от плеч по спине до самого пояса. Большая рана на бедре запеклась кровью, покрылась слоем пыли, и кожа вокруг вспухла и стала глянцевой.

Она чувствовала его слабость, но в нем была и сила – то, что мужчины считают силой – сила мускулов, – а кроме того, у нее все равно не было никого, кроме него. Она подумала, что нужно было бы принять аспирин, и сама рассмеялась про себя. Ее единственное лекарство – месть. Даже сама мысль о мести приносила облегчение. Но она знала, что ей нельзя теперь возвращаться в свою пещеру, так как тогда она может и не найти выхода на поверхность. Лучше уж терпеть болью, которую Джей теперь ощущала постоянно.

Он был ей нужен сейчас. Сознавая, насколько этот человек слаб, она протянула здоровую руку и коснулась его губ кончиками пальцев…

***

Огненный ручей миновал их и потек дальше – через скалу – туда, где находились поля и хижины. Он услышал, как зашипела лава, коснувшись поверхности моря. Над скалой поднялся столб пара, в воздухе запахло нагретыми солью и йодом, смешавшимися с запахом серы.

Он думал вначале, что им больше не грозит преследование, но, присмотревшись, увидел, что лава разлилась по узкому ущелью до самого основания старого кратера. Там, должно быть, очень жарко, но смелый человек смог бы пройти. Подъем и последующий спуск на дорогу преследующих их солдат могли обеспечить им полтора часа выигрыша во времени.

…Девушка протянула руку и коснулась его губ кончиками пальцев. Смутившись, он сказал:

– Нам, пожалуй, пора идти.

Трент снова взвалил ее на плечи и двинулся по дороге. По его расчетам, им нужно пройти километра четыре. Дорога была хорошая, но у него сильно болели раны на плече и бедре. Трент вновь начал считать про себя. Пятьсот шагов – это четыреста метров, умножить на два с половиной – один километр, и на четыре, весь путь. Итого – десять переходов. Он прошел первые пятьсот шагов, но, испугавшись, что не сможет снова поднять девушку, продолжал идти вперед, считая про себя, пока не сбился со счета.

Вулкан, как пьяница после рвоты, притих и задремал, хотя время от времени всхрапывал и покашливал. Дорога, казалось, шла под гору, хотя об этом было трудно судить из-за странного освещения, создававшегося блеском раскаленной лавы.

Девушка вначале стонала, но потом затихла. Он подумал, что она, должно быть, потеряла сознание. Трент поднялся наконец на вершину холма и остолбенел. Как будто весь склон горы сполз вниз, и все пространство кругом покрылось слоем тонкой вулканической пыли. Оползень скатился вниз, растекся и похоронил все вокруг. Больше здесь не было ни дороги, ни полей, ни хижин. И ни души. Ничего, кроме огромного мертвого пространства, покрытого вулканической пемзой, протянувшегося от подножия горы до скал. И над всем этим висело облако густой серой пыли.

Идти по вулканической пыли было так же трудно, как по сухому песку, но, вдобавок к этому, мелкие острые частицы пемзы обдирали кожу на лодыжках. Он шел осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться, и вскинув голову. Если опустить голову, девушка подумает, что он сдался, а Трент не хотел, чтобы она потеряла надежду.

Он на мгновение представил себе, что солдаты Ортеги ожидают его в конце коридора, а другой отряд взбирается к ущелью на склоне горы. Он хорошо понимал их – они наемники. Завербовались в морскую пехоту, потому что это обеспеченная работа, которая давала уважение в обществе. А сейчас им обещали такую сумму денег, о которой они никогда и мечтать не могли. Так же как и для женщин-филиппинок, торговля услугами была для них единственной возможностью выбраться из состояния нищеты и угнетения. Трент относился с большим презрением к тем, кто покупает, чем к тем, кто продается.

Он вспомнил Танака Кацуко, но не стал о нем особенно размышлять, потому что не хотел задумываться о том, что ждет их в конце коридора. В любом случае ему необходимо добраться туда. Танака назначил ему срок – 48 часов. Трент попытался отвлечь солдат на юг, он хотел обмануть их, чтобы они вообще прекратили охоту. Увидев здесь людей Ортеги, Танака должен будет понять, что Тренту обман не удался, но что он все еще жив.

Будь у японца хоть крупица здравого смысла, он отказался бы от каких бы то ни было попыток выручить их. Ведь он преуспевающий бизнесмен и ему вовсе не нужен могущественный враг в лице сэра Филипа Ли. Но он японец, а японцы всегда преданы делу чести. Тренту нравилось, когда люди отстаивают честь. Это нынче все реже встречается в Европе и никогда не было особенно распространено в Соединенных Штатах, разве что среди некоторых старых добрых ребят, но и они сейчас уже не в моде.

Он полагал, что для него было бы бесчестьем сдаться, и потому продолжал шагать по вулканической пыли в тусклом желтоватом свете раскаленной лавы, просачивающемся сквозь густой смог. Он снова считал. Эти расчеты полностью поглощали его мысли, и в конце концов он уже думал только о цифрах, автоматически делая шаг за шагом. И так он шел, высоко неся голову и с трудом переставляя ноги, как вдруг что-то задержало его внимание, и он запнулся.

Какой-то старик тянул его за рукав. Густой смог поредел и превратился в пыльную взвесь. Трент больше не видел следов оползня – значит, они уже миновали его. У него подгибались ноги, и приходилось придерживать их руками.

Старик показывал на какой-то неряшливый сверток, лежавший возле ручной тележки с отвалившимся колесом. Трент увидел, что из свертка выглядывает лицо старой женщины. Она, должно быть, давно наблюдала, как он ковыляет по дороге, и не удивилась, когда они подошли к ней. Трент хотел извиниться, что не заметил ее раньше, но язык у него не ворочался, и он улыбнулся, лишь потом вспомнив о повязке, закрывающей лицо.

Старик перепугался, что Трент уйдет. Он крепко ухватил его за руки, без конца повторяя одну и ту же фразу, – что-то насчет тележки.

Трент согнул колени, и старик помог ему спустить девушку на землю. Сняв повязку с ее лица, Трент смочил ей губы водой из фляги. Джей очнулась и, глотая воду, взглянула на него. Он отряхнул повязку от пыли, смочил ее и протянул флягу старухе, но ее взял старик и сам поднес к губам женщины – видно, она была слишком слаба, а может быть – частично парализована.

Старик хотел было вернуть флягу, но Трент показал знаками, чтобы тот сначала напился сам, и только после этого взял флягу. Там осталось уже совсем немного, а Трент не знал, сколько им еще идти. Он завинтил крышку и повесил флягу на ремень.

Старик показал ему железный шкворень, которым колесо закрепляется на оси. Шкворень выпал, колесо соскочило, и тележка опрокинулась. Старик сам не мог починить ее. Трент подставил здоровое плечо, приподнял тележку и перевернул набок. Затем насадил колесо на ось и, взяв у старика шкворень, забил его камнем, а затем снова поставил тележку на колеса.

Днище повозки было сколочено из бамбуковых жердей длиной 2,5 метра, ширина ее составляла примерно метр. Оглобли были отполированы руками до блеска. Старик установил подставки, чтобы тележка не падала, и они вдвоем уложили старуху на дно. Она весила не больше мешка с мукой и занимала очень мало места. Старая женщина улыбалась Тренту и кивала, показывая, что одобряет его, что он хороший человек.

Потом Трент уложил на тележку девушку так, чтобы ей было удобно и чтобы она не опиралась на больное плечо. Старик прикрыл ей ноги тряпьем. Он увидел цепь на ее щиколотке, но это, казалось, нисколько его не удивило. Трент взялся за оглобли, а старик убрал подставки, привязав их к оглоблям рыболовной леской.

Джей наблюдала за Трентом, но он избегал ее взглядов. Ему не хотелось сейчас слишком много думать о ней. Он мог себе представить, как много зла причинили ей люди и как она должна была их ненавидеть, но мысли о девушке слишком тревожили, а ему необходимо сохранить тот небольшой запас сил, который у него еще оставался.

Дорога представляла собой настоящую свалку брошенного имущества – жалкого имущества людей, постоянно живущих на грани нищеты: глиняные горшки, старые консервные банки с отогнутыми краями, дырявые одеяла, матрасы, зеркало без рамы с ободранной амальгамой, корзины, грубо сколоченный самодельный стул. Но самое ужасное, что здесь же валялись орудия труда, без которых невозможно было самое существование этих людей: лопаты, мотыги, кирки.

Посреди всего этого хлама сидела беременная женщина, а за ее спиной жались двое крошечных ребятишек с испуганными глазами. Старик остановил тележку, и Трент усадил туда женщину с детьми.

Выше, в полутора километрах впереди, оползень соединился со старым холмом, образовав плотину около километра длиной, преградившую путь двум последним потокам лавы. Ручейки лавы начинали постепенно просачиваться через край плотины. А внизу, на дороге, скопилась толпа оставшихся в живых беженцев.

Напуганные извержением, люди вначале пытались бежать через поля вдоль скалы, но солдаты гнали их обратно. Теперь они молча брели вперед по дороге между двумя смертельными угрозами: с одной стороны – плотина, через которую текла раскаленная лава, с другой – солдатские винтовки. Слышалась какая-то скорбная печаль в шуршании ног, идущих по вулканической пемзе, устилавшей дорогу. Вулкан снова кашлянул и забормотал. Где-то наверху раздался одиночный выстрел.

Оглянувшись, Трент увидел на фоне светящейся лавы, пониже ущелья, редкую цепь силуэтов – это были гнавшиеся за ними солдаты Ортеги.

***

Ортега вернулся из Минданао на остров. Пилот посадил самолет на берегу в двух с половиной километрах к северу от вулкана. Отсюда командор трясся на своем джипе по скверной дороге через болота, а затем по вулканической пустоши, с востока и с запада огражденной скалами, опоясывающими весь остров и оставляющими выходы к морю только в двух местах. Его лейтенант оцепил конец коридора своими людьми, расположив их на склоне горы и в полях.

Жар, исходящий от лавы, мгновенно осушил пот на лице командора. Поднимаясь к плотине, он видел кругом валяющиеся на земле трупы.

Лейтенант отдал честь и пояснял:

– Мы не могли остановить их, командор. Они пытались прорвать оцепление. Такая же картина и в полях, но там нам пришлось повозиться подольше.

Судя по рельефу, иного и нельзя было ожидать. Ортеге не нужно было дожидаться рассвета: от скопившейся у плотины и разлившейся везде раскаленной лавы было достаточно светло. Он не раз видел толпы беженцев в кино и на картинах. Все это было одинаково на любой войне. Но ведь здесь не было войны. Он прикидывал – выдержит ли плотина давление лавы. В любом случае у него есть оправдание – его люди разыскивали главаря пиратов и его не менее опасную любовницу. На контрольных постах расклеили фотороботы беглецов, а также раздали их фотографии.

Взглянув на вершину горы, Ортега спросил, давно ли было последнее извержение.

– Полтора часа назад, командор.

– Черт бы его побрал…

Это не был вопрос, но лейтенант ответил:

– Да, сэр.

Ортега спустился к шлагбауму у контрольного поста, где несколько солдат под командованием капрала направляли беженцев к трем установленным на козлах столам. За каждым столом сидел сержант и проверял документы. На столах стояли керосиновые лампы – у одной из них было разбито стекло. Лампы бросали резкий белый свет на лица сержантов. Документы были грязные и потрепанные.

Боясь выдать кипящую в них ненависть, беженцы стояли с каменными лицами. Ортега протолкался через толпу, стараясь показать, что он не боится ни этих людей, ни лавы.

Но люди, все как один, смотрели мимо него. От них пахло потом и страхом, он ощущал в их дыхании запах чеснока и вяленой рыбы. Он вспомнил сэра Филипа Ли и подумал, что тот, наверное, уже улегся спать.

Беженцы толпились возле старого грузовичка, застрявшего на обочине дороги. Капот у него был поднят, и оттуда торчал зад шофера. Сзади, в кузове грузовика, была привязана пара бочек из-под горючего. Ортега снова взглянул на плотину с ее оплавленным верхним краем. Он слышал, как пехотинцы отряда преследования врезались в хвост колонны беженцев – они опасались, что награду перехватят солдаты на контрольных постах, и ругались, избивая беженцев прикладами винтовок.

Старик первым увидел солдат на горе. Он взглянул на Трента и стал что-то шептать своему соседу-туземцу. В толпе тотчас же открылся проход для тележки. Теперь они были уже близко к голове колонны. Трент видел впереди крышу кабины грузовика.

На тележке, по обе стороны от матери, молча сидели дети – они не плакали. Тренту вспомнился день смерти отца: как он спрятался в яслях в конюшне и сидел там, скорчившись и обхватив колени руками. Его мать и опекун думали, что он бесчувственный, потому что он не плакал. А он знал, что должен держать себя в руках, потому что иначе неминуемо пойдет вразнос. А он так этого боялся – как будто стоял на краю бездны…

Солдаты не интересовались ни стариком, ни старухой, ни женщиной с детьми, и вообще никем из беженцев. Трент взглянул наверх, где лава начинала стекать через край плотины. Он не хотел смотреть на девушку, но ему нужно было знать, как она себя чувствует. Да, действительно, у него с самого начала было мало шансов, но он сделал все, что мог…

– Джей, теперь вы можете слезть с тележки, – сказал он ей.

Он не знал, понимает ли девушка, в чем дело, но она подала ему руку. Он поднял ее, поставил на дорогу и подставил ей здоровое плечо.

– Вы можете идти? – спросил он. – Здесь недалеко. – Он был чертовски сердит – сердился на себя за то, что не сумел ее спасти.

Старик что-то возмущенно закричал, и Трент услышал, как ропот недовольства прокатился по толпе, слов не было слышно – раздавался лишь негромкий, но настойчивый гул.

Он увидел Ортегу. Командор стоял, опершись о задний борт грузовика с горючим. В толпе беженцев, возле грузовика образовалось завихрение, как в реке с быстрым течением, и этот водоворот оттеснял людей от Ортеги. Сам командор казался спокойным и уверенным в себе. Он встретился глазами с Трентом и улыбнулся, как будто повстречал старого приятеля.

Одно мгновение Тренту хотелось убить его. Но вместо этого он подвел к нему девушку. Он хотел распахнуть на ней куртку и показать Ортеге рубцы у нее на спине. Но сейчас дело было не в мере страданий, а в принципах чести.

– Командор Маноло Ортега, мисс Джей Ли, – представил он. Потом сжал ее здоровую руку и сказал:

– Командор служит вашему деду, мисс Ли. – Трент говорил слегка витиевато. – Он, видимо, очень гордится собой, мисс Ли. Его бывший школьный товарищ, ставший теперь вождем повстанцев – Измаел Мухаммед, считает, что Ортега достоин доверия в серьезных делах, касающихся чести и тому подобного. – Трент кивнул на плотину и на тела мертвых беженцев. – Чего только не сделает человек за деньги. Но теперь, когда командор заполучил нас, может быть, он оставит этих людей в покое.

***

Командор Маноло Ортега готов был взорваться. Он судорожно пытался сдержать свою ярость и как-то унять страшную боль, которая, словно раскаленный железный обруч, стягивала ему голову. Он выхватил пистолет и взглянул на девушку, на обрывок цепи, болтавшийся на кольце, которым была скована ее левая щиколотка. Затем он взглянул ей в глаза – они были пусты и ничего не выражали. Посмотрев поверх ее плеча, он увидел в глазах Трента холодное презрение.

Конечно, Тренту помогло то, что он знал, ради чего действует, но этот англо-ирландец действительно держался превосходно, и, странным образом, Ортега даже гордился им – как-никак, они прошли одну и ту же школу. В хвосте колонны беженцев один из солдат избивал женщину прикладом винтовки.

Ортега взвел курок, повернулся и стал пробиваться через толпу, крича солдатам у шлагбаума, чтобы они пропустили беженцев.

Внизу по склону бежал лейтенант с пистолетом в руке.

– Отставить! – пронзительно визжал он, намереваясь уже напомнить солдатам о награде, которую они получат за поимку беглецов.

Ортега застрелил его в упор.

***

Трент смотрел, как Ортега проталкивается к шлагбауму, слышал крики команды и, наконец, выстрел. Какой-то солдат у него за спиной лаял, как собака. Вдруг крышка грузовика захлопнулась, и водитель сказал:

– Ну, дурень англичанин, полезай в бочку. Или ты предпочитаешь идти пешком?

Толпа кругом бурлила, гул голосов становился все громче и злее. Чьи-то руки подтолкнули Трента в кузов. Он мельком увидел солдата, отбивавшегося от разъяренной толпы. Захлопнулась крышка другой бочки, в которую запихнули девушку. Трент оказался в темноте. Заурчал мотор. Грузовик рванулся вперед, толпа восторженно закричала. Опрокидывая брошенные столы, Танака погнал машину в сторону моря.

Глава 24

Военный специалист представил Вонг Фу окончательный отчет о побоище спустя десять дней после извержения вулкана: четверо служащих убиты, никаких известий ни о внучке Ли, ни об англичанине-яхтсмене и его катамаране.

Военный специалист ожидал, что шеф будет разъярен провалом операции. У него даже вспотели ладони, когда он, стоя перед мраморным столом, ожидал, пока Вонг Фу прочитает отчет. Но он видел лишь часть общей картины. А во всем происшедшем были и свои косвенные положительные стороны.

Старик Ли в течение этой драматической недели был поглощен только этим делом, а между тем мышки продолжали играть в свои роли, во всяком случае две из них – племянница Чинь и немец Руди Бекенберг.

Женщину соблазнил управляющий судоходством Вонг Фу, посуливший ей единовременно сто тысяч долларов. Эти деньги были платой за перемещение – она должна была перебраться в Сингапур и работать там у Вонг Фу брокером по фрахту, но только после полного падения Дома Ли.

Немец – Руди Бекенберг – сам вступил с ними в контакт.

Вонг Фу проявил мудрость, когда оставил Тима Брауна на прежнем месте. Благодаря его искусству два новых рекрута получили возможность передать информацию из бухгалтерии Ли непосредственно на квартиру Вонг Фу. Ему уже была известна значительная часть этой информации, но теперь он получил новые бесценные сведения, почерпнутые из частных бесед его новых информаторов со стариной Ли.

Вонг Фу видел, что победа близка.

Внучка Ли и англичанин-яхтсмен – это ерунда, мелкие сошки. Но, так или иначе, дело должно быть завершено, и он написал под текстом доклада:

"Продолжайте следить за Трентом и девушкой".

Вонг Фу показал распоряжение военному специалисту и бросил доклад в машину для уничтожения бумаг.

***

"Как он хотел иметь это – хотя бы самую малость", – думал командор Мануэль Ортега, медленно ведя свой джип вдоль длинного участка дороги в гасиенду сэра Филипа Ли. Ортега уже дважды в течение шести недель с момента извержения вулкана отговаривался от приглашений сэра Филипа под предлогом занятости. Теперь финансист снова приехал из Гонконга, и это третье приглашение передал Ортеге его непосредственный начальник – адмирал.

– Он хочет лично поблагодарить вас, – сказал он.

Подъехав к воротам, Ортега остановился, в восхищении созерцая красоты усадьбы. Увенчанные гирляндами цветов розовой бугенвилии камни высокой стены сияли в свете вечернего солнца, как бледные медовые соты. Белые голуби, распуская хвосты веером и воркуя, расхаживали у трехэтажной голубятни. Их нежное воркование гармонично сливалось с плеском воды, вытекавшей из каменной пасти льва и струившейся в резервуар для водопоя, рядом с которым стояла треугольная подставка для всадников.

Слуга кашлянул, привлекая внимание Ортеги, и попросил ключи от машины, чтобы поставить джип в тень огромных платанов. Высокий дворецкий провел его в обширную прихожую, где царил полумрак.

В толстых беленых стенах высоко под потолком были проделаны ряды маленьких узких окошек. Это свидетельствовало о том, что гасиенда служила не только домом, но и крепостью. И темные картины на стенах, и стулья с высокими спинками, и большой стол из монастырской трапезной – все это были реликвии колониальной эпохи.

Выходящая на патио большая квадратная приемная с хорами представляла собой полный контраст с сумрачной прихожей, но производила не менее тягостное впечатление утрированными приметами власти. Здесь стояли четыре кушетки ручной работы, обтянутые натуральным шелком, в центре – стол с крышкой из толстого, дюймовой толщины стекла, но внимание Ортеги привлекли прежде всего яркие цветные пятна на стенах.

Дворецкий тронул его за рукав и показал на дверь в патио, где на краю выложенного плиткой бассейна с лилиями сидел сэр Филип. Финансист был в сером костюме, его коричневые ботинки ручной работы тускло отсвечивали в тени. Он улыбнулся Ортеге несколько кривой улыбкой. За его спиной обнимались бронзовые возлюбленные. Сэр Филип казался утомленным и обременным годами. Даже голос у него было необычно тихим, и Ортеге приходилось наклоняться, чтобы расслышать его сквозь плеск струящейся воды.

– Я понимаю, что вы были очень заняты после нашей поездки, командор, – заговорил сэр Филип. – Такой долгий путь – навестить старика. Вы так внимательны. Не хотите ли чашку чаю? – Он едва заметно кивнул дворецкому и, подождав, когда тот отойдет на достаточное расстояние, тихо спросил:

– Значит, они сбежали?

– Нет, сэр, – возразил Ортега. Он вынул снимки горы и показал пальцем на четвертый поток лавы. – Они были вот здесь во время второго извержения. Мои люди поднялись наверх вдоль края потока вот сюда и перешли через него. Нигде больше перейти поток было нельзя, а пути обратно тоже не было. Они погибли, сэр, сгорели в лаве.

Финансист на мгновение закрыл глаза, как будто мысленно представляя себе их гибель, а затем вздохнул и поправил манжету кремовой рубашки, чуть-чуть высовывавшейся из рукава пиджака. На его идеально ухоженных руках уже проступали темные пигментные пятна, а глаза были пустые, старческие.

– Я хотел бы, что вы точнее придерживались фактов, командор, – сказал он тихим голосом. – Ваши люди считают, что дело обстояло иначе. Некоторые из них думают, что вы дали им уйти. Вы сняли шлагбаум?

– Это было решение, вынужденное обстоятельствами.

– Чье решение, командор?

– Я действовал как офицер филиппинской армии. – Ортега чувствовал, что его слова звучат напыщенно и театрально, но финансист только кивнул.

– Да, понимаю. – Он снова вздохнул. – Все это так запутано, командор. Кое-кто из ваших людей полагает, что вы обманули меня.

Как по волшебству, возник дворецкий с блестящим лакированным подносом. На подносе стояла одна-единственная чашка синего фарфора – такого тонкого, что просвечивала насквозь.

– Пожалуйста, – предложил сэр Филип, но Ортега уже устал от всего этого.

– Я предпочел бы откланяться, – сказал он. Финансист еще раз легонько вздохнул и дал знак дворецкому удалиться.

– По крайней мере, доставьте мне удовольствие проводить вас до двери, – он осторожно взял Ортегу под руку.

Финансист казался совсем маленьким перед массивными деревянными дверьми, обитыми железными гвоздями с большими шляпками. Но петли дверей были тщательно смазаны, а створки хорошо отбалансированы.

Во дворе, в тени платановых деревьев, опершись на джип Ортеги, стояли четверо мужчин. Ортега сразу же узнал их по фотографиям и своему служебному досье. Это были террористы – коммунисты из ННП – Новой народной армии. Все четверо значились в начале его списка как состоящие в розыске и прославились своей жестокостью. Они были вооружены автоматами Калашникова и холодным оружием.