Мэтт Хелм (№5) - Закоулок убийц

— Я вовсе не хотел... Спокойной ночи. Джин. — Он замялся. — Я... Ладно, спокойной ночи.

Дверь открылась и захлопнулась. Я посмотрел на часы. Десять сорок. Парень хорошо выучил свою роль. Мак был прав. Этот молокосос — кодовая кличка “Алан”, — отказавшийся выполнить столь неприятное задание, несомненно запорол бы его. Это и впрямь дело не дли сентиментального юнца, который, судя по его голосу, был к тому же влюблен в эту женщину, превосходящую его по опыту и возрасту.

У меня было в запасе двадцать минут, пока он выпьет кофе. Я толкнул дверь и вошел в комнату. Джин стояла у изголовья кровати, пьяно покачиваясь. На ней было довольно простое платье с длинными рукавами и несколькими нитками жемчуга на шее — типичный наряд, в котором женщина может выглядеть вполне пристойно до тех пор, пока держится на ногах и следит, чтобы чулки не морщились. На первый взгляд, перебрала она здорово, продолжая при этом выглядеть привлекательной провинциальной домохозяйкой, которая немного не рассчитала свои возможности на званой вечеринке, а поутру будет мучиться от стыда, пытаясь припомнить, не выкинула ли или не наговорила лишнего накануне.

Правда, присмотревшись повнимательнее, я понял, что польстил ей. Передо мной была — или так замечательно играла роль — законченная алкоголичка, быстро катившаяся в пропасть.

— Привет, Джин, — сказал я, приближаясь. Дождавшись, пока я подойду вплотную, она подняла голову и посмотрела на меня. Большинству женщин приходится смотреть на меня, задрав голову, даже высоким, а Джин высоким ростом не отличалась. У нее были мягкие каштановые волосы, немного взъерошенные, и невинно-голубые, как у ребенка, глаза, чуть покрасневшие. Руки неловко взлетели, пытаясь пригладить волосы, в то время как глаза изучали мое лицо.

Пыталась, должно быть, составить представление о том, что за парень согласился на работу, от которой отказался ее дружок, Алан. Джин согласилась на операцию, но хотела удостовериться, что попадет в руки к опытному хирургу. Что ж, вполне разумно; однако она смотрела на меня так пристально и долго, что я даже усомнился, помнит ли она свою роль. Но в следующую секунду Джин облизнула языком пересохшие губы и сказала по заученному:

— Кто... Кто вы такой?

— Неважно, — отмахнулся я. — Можешь звать меня Эриком, если хочешь. Человек из Вашингтона попросил меня проведать тебя, Джин. Он разочарован в тебе, сильно разочарован.

— Что... Что вам от меня нужно?

Голос ее звучал уже трезвее, но вот жемчуг носить ей не стоило. Вблизи было видно, что жемчужины слишком крупные и совершенные, чтобы быть настоящими — так, бижутерия; однако их блеск делал ее кожу сероватой и усталой. Впрочем, кто знает — может, так было задумано.

Мне было жаль ее. Самые худшие задания — не те, когда ты должен сделать что-то дурное, а те, когда от тебя требуется стать дурным самому. На несколько недель, а то и месяцев. Мне уже не раз приходилось проходить через это, и я понимал, как скверно чувствует себя Джин, глядя на себя со стороны трезвыми глазами: неряшливое одутловатое существо, все меньше и меньше напоминающее женщину.

Трудно было помнить, что исполнение столь неприятной роли преследовало определенную цель, что оно было необходимо из-за того, что определенного человека собирались переправить за границу, а знания, которыми он располагает, угрожают национальной безопасности. Еще труднее было представить, как эта женщина, с виду едва способная сама раздеться и лечь в постель, сможет отыскать доктора Нормана Майклса, чтобы либо спасти его, либо убить, прежде чем он успеет выдать секрет изобретения под названием АПДОС.

Я не слишком верил, что ей удастся вызволить профессора в одиночку, и сомневался, чтобы Джин сама в это верила. Это оставляло ей неприятную альтернативу — “любой ценой бежать”, как выразился Мак, предварительно сделав так, чтобы сведения, которыми располагает доктор Майклс, не покинули страну. Если же Джин потерпит неудачу, выход у нее один. Те, кто служат в армии, попав в плен, должны проявлять храбрость и ни при каких обстоятельствах не раскрывать противнику ничего, кроме своего имени и чина. Нам же, слава Богу, быть смельчаками ни к чему. От нас требуется одно — покончить с собой.

Поскольку подобное будущее никому из нас особой радости не внушало, я вполне понимал, отчего в глазах Джин застыло такое отрешенное выражение. Но я произнес слова, которые заучил наизусть.

— Думаю, ты и сама знаешь, что мне нужно, Джин. Поверь, мне очень жаль. Всем нам случается ошибаться. Профессия у нас грязная и дрянная, так что мы все понимаем и сочувствуем, — до определенной степени.

— До определенной? — прошептала она.

Я сказал:

— Не стоило тебе водить за нос мальчишку, Джин. Это было нехорошо, да и не слишком умно с твоей стороны. Почему мы, по-твоему, послали зеленого юнца следить за таким опытным агентом, как ты? Ты его соблазнила и обвела вокруг пальца, вступив в контакт с этими людьми буквально под его носом — вот здесь ты и дала лишку. Ты себя выдала. Мы уже некоторое время сомневались в тебе. Теперь сомнения исчезли.

Она охнула.

— Но ведь я... Я ничего такого страшного не сделала... Я никогда и не рассчитывала, что мне удастся... — Джин заломила руки и сглотнула. — Я, должно быть, на какое-то время потеряла голову...

— Увы, — начал я с расстановкой, — вот именно это мы и не можем тебе простить. Мне очень жаль.

Не вините меня за этот диалог. Его автор протирает штаны в каком-то вашингтонском кабинете. Джин по-прежнему не спускала с меня глаз. Таких голубых, что они выглядели бы естественными только у куклы или ребенка. Ее взгляд взволновал меня, но я тут же заметил еще кое-что, встревожившее меня: стакан, прятавшийся у нее за спиной, был почти до самого края заполнен чистым виски — воды в комнате не было, а в ванную Джин не входила.

Внезапно Джин наклонила голову, схватила стакан, залпом осушила его, содрогнулась и отставила стакан в сторону. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться. Что ж, если она решила принять такое обезболивающее, я не мог ее винить, тем более, что она произнесла уже все предписанные фразы.

Джин провела языком по губам и выдавила последние предусмотренные сценарием слова:

— Я знаю... Я знаю, вы собираетесь... убить меня!

— Нет, Джин, — покачал головой я. — Не убить. Приступив к делу, я был рад, что она выпила столько виски, хотя предпочел бы, чтобы на ней были вельветовые брючки. Все-таки, несмотря ни на что, она еще сохраняла привлекательность. Избивать же женщину в платье показалось мне таким же кощунством, как замахнуться топором на Мону Лизу.

Я не дошел еще до середины научно обоснованной экзекуции, которую разработал для меня доктор Перри, когда Джин умерла.

Глава 4

Не могу сказать, чтобы это было худшее мгновение в моей жизни. В конце концов, мне приходилось отправлять на тот свет людей, которых я знал и которые мне даже нравились: в нашей профессии такое случается. А с этой женщиной я даже не был знаком, хотя мы и работали в одной организации. И все же она положилась на мое профессиональное умение, доверившись мне, так что, сами понимаете, что я чувствовал, держа на руках труп и недоумевая, что, черт возьми, могло случиться.

Я подхватил ее на лету и держал, глядя, как она судорожно пытается поймать ртом воздух, но тщетно... В следующий миг она умерла. Опуская ее на пол, я умудрился зацепить застежкой наручных часов за ее жемчужные бусы. Должно быть, я сам был выбит из колеи. И вдруг искусственные жемчужины рассыпались по всему ковру. К тому времени, как я выпутался, порвалось уже несколько ниток и чертовы бусины все соскальзывали и соскальзывали на пол по две или по три сразу, откатываясь от неподвижного тела Джин. Эдгар Аллан По счел бы это восхитительным.

Я выпрямился, перевел дыхание и прислушался. Умерла она молча, но молчание это было довольно шумным, если вы понимаете, что я имею в виду; да и перед этим я не слишком таился. Словом, снаружи могли что-нибудь услышать, но, судя по всему, таковых не нашлось.

Я глубоко вздохнул, опустился на колени и осмотрел ее. Насколько я мог судить после краткого обследования, ничего особенного с ней не было, за исключением того, что она умерла. То есть, выглядела она, конечно, неважно — кровь, ссадины и все такое. Так было задумано. Для того меня и послали. Предполагалось создать картину чудовищно жестокого избиения — дабы показать, насколько серьезно мы восприняли ее неповиновение, — не нанеся при этом серьезных увечий и ничего не сломав, за исключением одной кости в руке. Как выразился Мак, хоть одна кость должна быть сломана, иначе противник нам не поверит. Кроме того, массивный гипс придает пострадавшему беспомощный и вполне безопасный вид и в то же время служит удобным средством размещения массы полезных инструментов и оружия. Хирург в местной больнице уже получил особые распоряжения на этот счет...

Но я еще не добрался до этой стадии, когда Джин отдала концы; а ведь ни одна женщина не умирает от синяка под глазом или рассеченной губы. И уж тем более от разорванного платья или спущенного чулка. Нет, я следовал инструкции до последней буквы. Если не считать жемчужных бус, ничего больше не было повреждено, да и крови она практически не потеряла. И тем не менее, она была мертва.

Я встал, подошел к столику и понюхал стакан, из которого она пила. От стакана пахло только виски и больше ничем. Я отвернул пробку от бутылки и осторожно попробовал содержимое на язык. Виски — и по запаху и по вкусу. Конечно, ей могли подлить или подсыпать чего-нибудь до ее прихода. Или выстрелить отравленным дротиком. Или всадить отравленную иголку. Или же ее укусила черная вдова — ядовитейший паук. А может, просто сердце отказало.

Я поморщился. Мэтт Хелм, горе-сыщик. В настоящее время было абсолютно неважно, от чего именно умерла Джин, главное — она была мертва. Точка. Прощай, Джин, агент, пол женский, рост пять футов и четыре дюйма, вес сто тридцать фунтов. Подойдя к входной двери, я остановился и проверил, не осталось ли ниток на браслете часов, и не закатилась ли шальная жемчужина в карман или за отвороты брюк. Отшвырнув ногой попавшуюся по дороге черную туфельку, я рассеянно подумал, что ни разу еще не встречал женщину — любителя или профессионала, — которая сумела бы остаться в туфлях посте рукопашной.

Я еще раз обернулся. Если ты способен убить, у тебя должно хватить духу посмотреть на содеянное; вне зависимости от того, как оно выглядит. Не доверяю я этим джентльменам, которые подстерегают жертву за пятьсот ярдов с оптическим прицелом, но не могут потом приблизиться, потому что не выносят вида крови. Я окинул долгим взглядом Джин, лежавшую посреди рассыпанных жемчужин. О чем я еще думал — разумеется, помимо того, что за чертовщина все-таки случилась! Что ж, если хотите знать, то я думал о том, как хорошо было бы мне очутиться в Техасе — чертовски крамольные мысли для уроженца Нью-Моксико.

Я вышел, прикрыл за собой дверь, снял перчатки и упрятал их в карман. Потом повернулся и небрежно зашагал к машине. И только тогда заметил, что у бассейна появились люди.

Планируя операцию, мы посчитали, что в это время года после наступления темноты у бассейна не будет ни души. Однако поворачивать назад, не привлекая внимания, было уже поздно; поэтому я продолжал идти как ни в чем не бывало и даже бросил в сторону бассейна взгляд — любому было бы любопытно узнать, что за сумасброды решили поплескаться в воде прохладной осенней ночью. Спортивного вида мужчина рассекал руками голубоватую воду. Еще один мужчина, а также две девушки стояли на краю бассейна. Они наперебой обсуждали, как им холодно, ветер — зверский, а вода — ну совершенно ледяная.

Возможно, мне не стоило на них смотреть, хотя выглядело это совершенно естественно. Или не следовало так заглядываться. Как бы то ни было, одна из девушек обернулась и, заметив меня, жестом показала, чтобы я остановился. Притвориться, что я не заметил ее жеста, я не мог. Я остановился, как сделал бы на моем месте любой мужчина, которому помахала смазливая девчушка. Я подождал, пока она приблизилась к низкому парапету, отделявшему бассейн от тротуара.

— М-мистер, у в-вас не найдется ог-гонька?

Сигарета мелко дрожала в ее посиневших от холода губах. У девчонки имелась уважительная причина, чтобы настолько замерзнуть — одежды на ней не хватило бы даже на новорожденного котенка. Лично я горячо одобряю, что в моду снова входят цельные купальники, вроде того, который был на второй девушке. Как-никак, благодаря им возрождалась хоть какая-то таинственность, можно было снова давать нолю воображению. Сейчас же редкая девушка способна наедине показать что-нибудь такое, чего вы еще не видели на пляже — вы и почти все другие мужчины.

Но эта девушка явно предпочитала бикини. Крохотный лифчик и тоненькая ниточка вокруг бедер в июле выглядели бы довольно сексуально, но с гусиной кожей гармонировали никудышно. Более того, они выглядели нелепо и даже непристойно. Я выудил из кармана пакетик спичек и протянул ей. Девушка махнула руками, давая мне понять, что они мокрые. Потом пригнулась вперед, приблизив ко мне хорошенькую мордочку с зажатой в зубах сигаретой.

Поскольку выбора у меня не оставалось, я чиркнул спичкой, зажег ее и поднес к губам девушки. Только сейчас я разглядел, насколько она на самом деле миниатюрна. Не выше пяти футов и весом не больше девяноста фунтов. Белокурые, коротко подстриженные волосы, настолько светлые, что не темнели даже после купания. Но даже в таком виде — мокрая, вся в мурашках, практически голая, девчушка показалась мне прехорошенькой. Такую можно завернуть в носовой платок, сунуть в карман, когда никто не увидит, и унести домой вместо котенка.

— Спасибо! — выдавила она, закидывая назад голову и пуская колечко дыма. Зубы се лязгали. — В-вы, д-должно быть, д-думаете, что мы п-пьяные или ненормальные. С-самое з-забавное в том, что вы совершенно правы!

Я хмыкнул и зашагал прочь. Забравшись в машину, вытащил из кармана носовой платок и вытер слегка вспотевшие ладони — ведь я ожидал в любую секунду услышать вопль о том, что случилось убийство. Я запустил мотор, и маленький синий “форд” покатил вперед. Дома “Хлыст” Петрони предпочитал машину пошикарней, но во время работы обходился и таким неприметным драндулетом. Я напоминал себе, что не должен торопиться.

Крохотная блондинка, завернувшись в полосатое пляжное полотенце, помахала мне рукой, когда я проезжал мимо. Надо же, не только хорошенькая, но и приветливая. Хотя в данных обстоятельствах я бы предпочел более сдержанную манеру поведения второй девушки — высокой и стройной шатенки, которая не стала бы унижаться и просить огонька у незнакомого мужчины. Что ж, время покажет, сколько вреда принесла мне эта встреча. Посмотрим.

Долго ждать мне не пришлось. Я не проехал даже половины пути до Вашингтона, когда меня арестовали.

Глава 5

Услышав сирену и заметив в зеркальце быстро приближающуюся красную мигалку, я кинул взгляд на спидометр, удостоверился, что еду с дозволенной скоростью, и продолжал катить дальше, надеясь, что патрульный автомобиль пронесется мимо. Надежды не сбылись. Я как законопослушный гражданин съехал на обочину и опустил боковое стекло, дожидаясь, пока приблизится первый полицейский.

— В чем дело, шеф? — спросил я.

Тут я заметил в его руке револьвер и понял, что влип. Нарушителям дорожного движения они пушками не угрожают. А я-то надеялся, что успею добраться до Вашингтона, где люди Мака помогут мне избавиться от машины, а заодно и от всего остального, связанного с пресловутым “Хлыстом” Петрони, который прекратит существование. Теперь, когда первый оборонительным рубеж рухнул, мне оставалось только вжиться в образ Петрони и уповать на лучшее.

Я не имел права признаваться, что являюсь правительственным агентом, который колесит по стране и избивает людей или тем более — оставляет за собой трупы. Решение в этой связи мог принимать только Мак, но никак не я.

Итак, выбора у меня не оставалось. Я набрал в грудь побольше воздуха и превратился в “Хлыста” Петрони на неопределенное время.

— Я задал вопрос, приятель, — хрипло процедил я, когда полицейский подошел вплотную. — Какого черта вы меня останавливаете, да еще тычете в нос пушку? Я не превышал пятидесяти миль. Вот мои права...

— Пожалуйста, не снимайте рук с рулевого колеса, сэр. — Полицейский говорил подчеркнуто вежливо, но вполне серьезно. Дождавшись, пока приблизился его напарник — также с револьвером на изготовку, — он кивнул. — Теперь выходите, очень медленно...

Они отвезли меня назад по той же дороге. Не доезжая до мотеля, свернули направо и доставили меня к небольшому дому, оборудованному высоченной радиомачтой, где с явным облегчением сдали меня на руки полиции округа. Они были простыми патрульными, в обязанности которых входило следить, чтобы люди не гибли сами и не убивали других на скоростных шоссе. Разыскиваемые преступники, даже столь отпетые, как я, занимали их меньше.

Люди шерифа обыскали меня и взяли отпечатки пальцев. Они обыскали также крохотный “форд”, который кто-то пригнал. Во всяком случае, я решил, что его должны были обыскать, когда двое полицейских после десятиминутной отлучки вернулись, неся мой чемодан — точнее говоря, чемодан “Хлыста” Петрони. Мой чемодан оставался в номере гостиницы в Вашингтоне и с каждой минутой становился все более недосягаемой мечтой. Что же касается Техаса, то он уже превращался в иллюзию, наподобие райских садов.

Они осмотрели чемодан и нашли спрятанный в подкладке нож с выскакивающим лезвием. Я захватил его по настоянию Мака. Он порой излишне увлекается, снаряжая агента на очередную операцию. Лично я считал, что брать с собой такой нож ни к чему, но потом решил, что лишнее оружие не помешает, и поэтому не стал особенно сопротивляться. Хотя, возможно, и следовало. Во всяком случае, обнаружив нож, полицейские не прониклись ко мне симпатией. Зато лишний раз убедились, что со мной надо держать ухо востро.

Потом мы ждали. Я попытался побузить в духе Петрони, но отклика ни в ком не встретил и, развалившись на скамье, погрузился в угрюмое молчание. Наконец, дверь открылась, и вошел высокий седовласый полицейский с квадратным подбородком и в аккуратном, но видавшем виды мундире.

— Вот, Том, — обратился к нему один из мелких чинов. — Джеймс А. Питерс из Чикаго. Шесть футов четыре дюйма, около двухсот фунтов, темный костюм и темная шляпа — да, посмотри сам. Остановлен в одиннадцать семнадцать в двадцати милях к западу по шоссе номер пятьдесят, машина — синий двухдверный “фалкон” с номерными знаками Иллинойса.

— Все сходится.

Ни один из полицейских на меня не смотрел, но я понял, что не случайно присутствовал при их беседе. Мне просто дали понять, что все приметы совпали, и мне остается только признаться.

— А это что? — спросил седовласый, дотрагиваясь до ножа, который лежал на столе.

— Это мы нашли в его чемодане за подкладкой.

Том взял нож и приблизился с ним ко мне. Он остановился в двух шагах от меня, ничего не говоря, и дважды небрежно подбросил нож в воздухе поймал его — лезвие было, естественно, убрано, иначе он разрезал бы ладонь до кости. Том, должно быть, прекрасно управлялся с полицейским револьвером, но ножи не входили в круг его любимых игрушек, и он этим явно гордился.

Сейчас с этим сталкиваешься сплошь и рядом. Джим Боуи, Джим Бриджер, Кит Карсон и другие первопроходцы никогда бы этому не поверили, но в наши дни нож почему-то стал в Америке презираемым и “не американским” оружием.

— Меня зовут Том Крауелл, — сказал седовласый. — Сержант Крауелл.

— Если уроните и повредите, — сказал я, — то купите мне новый.

Сержант повертел в руках нож, приподнял брови и спросил:

— Вы признаете, что это ваш?

— Еще бы, черт возьми! — выпалил я. — И я требую, чтобы мне его вернули вместе с запонками, портсигаром и другими вещами, которые ваши козлы лапали, как свои собственные.

— Носить такой нож противозаконно, — сказал он.

— Не валяйте дурака, сержант, — ухмыльнулся я. — Возможно, где-то и впрямь противозаконно таскать его на себе, но вы сами знаете, что мой нож "лежал в втертом чемодане, а чемодан — в багажнике. А там я могу хоть самурайский меч возить, и это будет законно. Я то?

Крауелл вздохнул.

— Тут вы правы, мистер Питерс. Хотя оружие это не совсем обычное. Вы не скажете мне, зачем оно вам?

— Я увлекаюсь необычным оружием, — ухмыльнулся я. — Это мое хобби.

Я встал во весь рост, что сразу дало мне преимущество. Правда, сержант был потяжелее.

Я сказал:

— Неужто патрульные остановили меня и доставили сюда только потому, что вы прослышали о том, что у меня в машине финка. В чем дело — какого-то налогоплательщика пырнули? Пошлите нож на экспертизу. Если она у вас есть. Следов крови никто не найдет.

Сержант прищурился. Мы оба с ним прекрасно понимали, что нож тут ни при чем, что дело совсем не в нем, но меня еще официально об этом не известили. Сержант явно пытался сообразить, означает ли мое повеление, что я пытаюсь скрыть вину. Потом он потряс головой и решил взять быка за рога.

— Ответьте мне, пожалуйста, мистер Питерс, где вы провели этот день? Я ответил:

— У меня оставался в запасе день до назначенной в Вашингтоне встречи, и я решил проехать через ваш знаменитый мост и покататься по полуострову. Просто, чтобы скоротать время. Я возвращался в Вашингтон, чтобы устроиться на ночлег, когда меня остановили.

Выпалив это на одном дыхании, я попытался сообразить, не смогут ли они доказать, что я пересекал залив дважды. Я решил, что не смогут, но на всякий случай, чтобы сбить их с толку, шагнул вперед и заговорил угрожающим тоном:

— И вообще, какого дьявола? Как вы смеете меня допрашивать? Все деревенские легавые рады случаю вцепиться в приличного человека только потому, что у него иные номерные знаки...

Я мог бы сдержать свое возмущение. Он меня не слушал. Яругой полицейский просунул голову в дверь. Когда Крауелл посмотрел на него, обладатель головы кивнул и исчез так же незаметно, как появился. Крауелл просил нож в мой открытый чемодан и повернулся ко мне.

— Пройдите, пожалуйста, за мной, мистер Питерс.

— Я никуда не пойду, пока мне не объяснят... Он взял меня за локоть.

— Прошу вас. Сюда.

Я вырвался и начал было говорить, но осекся. Дверь распахнулась, и вошли двое. Женщина, увидев меня, остановилась как вкопанная.

— Это он! — заявила она. — Убийца!

Глава 6

Не могу сказать, что меня это ошеломило. Полицейские держались настолько уверенно, что сомнений в причинах задержания у меня не было.

Однако удивило меня то, что опознала меня вовсе не крохотная блондиночка в бикини, которой я поднес спичку к сигарете. Нет, передо мной стояла вторая представительница клуба Белых Медведей, та самая, которая, как мне показалось, не обратила на меня никакого внимания. Вместо закрытого купальника на ней уже был обтягивающий свитер и юбка. Одетая, она выглядела старше и достойнее: высокая стройная шатенка, довольно красивая, с зачесанными назад и схваченными в пучок волосами.

Хотя у меня уже имелась уважительная причина для того, чтобы не слишком симпатизировать этой даме — все-таки, согласитесь, не слишком приятно, когда тебя обзывают убийцей, — впервые увидев ее на близком расстоянии, я не мог сдержать восхищения. Что я имею в виду — всем уже до смерти надоели бесчисленные копии Мэрилин Монро и Брижит Бардо, приедаются даже славные девчушки, отчаянно подражающие Грейс Келли и в какой-то степени Жаклин Кеннеди.

А вот эта женщина, не обладая сногсшибательной красотой или сверхъестественной сексуальностью, тем не менее поражала. Своей горделивой неповторимостью. Настоящий нос, а не пуговка, настоящий рот и зубы — сильные, белые, — и настоящие же глаза с собственными ресницами. Все — свое. Она была сама собой. В наши дни для этого требуется определенная смелость. Впрочем, у меня не было времени пялиться на красивых дамочек.

— Убийца? — недобрым голосом переспросил я. — Это кто убийца? Вам мне ничего не пришить, поняли? — Я набросился на Крауелла. — Слушайте, кто это так опознает? Вы обязаны поставить подозреваемого в ряд с другими, а потом уж звать своего свидетеля. Я знаю свои права...

— Я пытаюсь, как только могу, сохранить ваши права, мистер Питерс, — сказал седовласый. — Я же просил вас пойти со мной, не правда ли? А вы отказались. — Он повернулся к вошедшим. — Вы уверены, миссис Ростен?

— Совершенно уверена.

— А вы, мистер Ростен?

Мужчина замялся. Он тоже стоял возле бассейна, загорелый, крепкого сложения, с сединой на висках — внешность у него была благородная. Тем не менее, как мне показалось, в жизни ему удалось добиться лишь одного — жениться на больших деньгах.

— Я... Не могу сказать точно, — ответил он.

— В чем дело, Луис? — строго спросила жена. — В этом нет никаких сомнений. Это, безусловно, он!

— Я смотрел в другую сторону, — неуверенно пробормотал он. — Замерз жутко. Я только смутно помню, что Тедди подошла к кому-то и попросила прикурить...

— Смутно! — фыркнула жена. — Чего еще от тебя ожидать?

Он вспыхнул, потом, с заметным трудом овладев собой, повернулся к Крауеллу.

— Боюсь, что не смогу вам помочь, сержант. Я ведь говорил, мне не удалось рассмотреть его как следует. Да и Билли, по-моему, его не видел. Он ведь в это время плавал — демонстрировал стиль, с помощью которого кто-то недавно установил мировой рекорд.

— Билли? — Крауелл справился с блокнотом. — Вы имеете в виду мистера Уильяма Оркатта?

— Ну да, д же говорил вам. Он отсюда, из Аннаполиса. Кстати говоря, племянник моей супруги. Мы пригласили его на вечер, чтобы наша маленькая гостья не скучала. Мы дома поужинали, а потом кто-то с пылу брякнул, что неплохо бы пойти поплавать...

— Ты сам это предложил, Луис, — сказала миссис Ростен.

— Нет, дорогая. Наоборот, я сказал, что это нелепо, учитывая погоду, но меня никто не поддержал. Из нашего бассейна воду уже спустили, так что мы отправились в мотель к Тедди, переоделись у нее и немного поплескались. Потом оделись, и Билл предложил д поехать в какое-то занятное место... Я забыл — куда именно. Мы позвонили домой, чтобы нам подогнали машину, но она куда-то пропала в поднявшейся суматохе. Вам, кстати, ничего про нее не известно?

— Я уточню. Не беспокойтесь о ней, сэр. Мы позаботимся, чтобы вас доставили домой. Миссис Ростен сказала:

— Вам, видимо, понадобятся наши показания, да? Я, конечно, подпишу, но только не могли бы вы чуть поторопиться?

— Сейчас, мадам. Я... — Он умолк, потому что в комнату вошел молодой полицейский. — В чем дело, Иган?

Иган подошел к нему и зашептал на ухо. Крауелл закивал.

— Прошу извинить меня, мадам, — сказал он миссис Ростен и повернулся ко мне. — Пройдите за мной...

Меня провели по коридору в небольшую комнатенку, напоминавшую комнату ожидания с расставленными вдоль стен деревянными стульями. В комнате никого не было, что меня удивило. Я ожидал еще одной встречи. Крауелл кивком указал мне на стул, и мы уселись лицом к двери, в верхней части которой было установлено матовое стекло. По меньшей мере, оно было матовым с нашей стороны. Что ж, так становилось понятнее.

Я презрительно ухмыльнулся:

— Кого, черт возьми, вы пытаетесь провести, Крауелл? Что я не видел односторонних стекол, по-вашему? Ничего, на суде мой адвокат расскажет, как подставляли меня легавые!

— Полицейские, — поправил меня Крауелл.

— Что?

— Мы предпочитаем это слово, — спокойно пояснил он. — Полицейские не любят, когда их обзывают легавыми. В особенности такие отпетые головорезы, как ты, Петрони.

Надо же, а ведь до сих пор я был мистером Питерсом. Я хмуро сказал:

— Ясно, вам уже напели из Чикаго. Ну и что?

— Тебя зовут Джимми Петрони; ты известен также как “Хлыст” Петрони. Мелкая сошка, но изредка работаешь на больших боссов.

— Это я мелкая сошка? — взвился я. — Да я вам...

— Потом, — отмахнулся Крауелл. — Ты еще успеешь нам много порассказать, Петрони. А пока заткнись. Когда я тебе скажу, встанешь и пройдешь по комнате. Внимание. Вставай и иди.

Я уныло поднялся. Снаружи из коридора послышалось цоканье каблучков. Потом мужской голос произнес:

— Не бойтесь, мисс. Он вас не видит.

— А я и не боюсь.

Я узнал голос девчонки, которая просила у меня спичку; мне показалось, что с тех пор прошла целая вечность. Я затаил дыхание. Хотя на что я, собственно говоря, мог рассчитывать? Что они перепьются и на скорости девяносто миль в час врежутся в дерево? Нет, хватит и одной мертвой женщины. Через мгновение высокий женский голос четко произнес:

— Он кажется неуловимо знакомым, но я не уверена...

Ручка двери повернулась, и мужской голос быстро затараторил:

— Нет, мисс, вам туда нельзя...

Но она уже вошла. Маленькая, какой я ее и запомнил, в легком летнем платьице голубых тонов и крохотных белых туфельках на высоком каблучке. Волосы короткие, белокурые, теперь уже сухие. По сравнению со здоровенным полицейским, который ворвался за ней следом, она казалась малышкой — во всем остальном она малышку не напоминала, если вам ясно, что я имею в виду.

Она подошла поближе. Полицейский хотел было ухватить ее сзади за рукав, но Крауелл остановил его. Девчушка задрала голову и посмотрела на меня. Я заметил, что глаза у нее голубые, почти как у Джин. Я не мог понять, зачем ей понадобился этот спектакль. У меня не было ни малейших сомнений, что она сразу же узнала меня так же легко, как я узнал ее.

Крауелл заговорил:

— Ну что, мисс Майклс? Это тот человек, который зажег вам сигарету возле бассейна?

Она напоследок еще раз придирчиво осмотрела меня и отвернулась.