Тень Энвижен

– К сожалению, я ничем не могу вам помочь, уважаемая, м-м-м, – зам. директора бегло взглянул на заявление, – Ксения Петровна, кооператив организован для профессоров, членов-корреспондентов и действительных членов Академии наук, а также заслуженных работников с многолетним стажем.

Он перечислял всех, кто имел право на кооператив, очень вежливо и корректно, даже сочувственно. Не улови Ксения в его взгляде равнодушного нетерпения – мол, объяснили тебе все, так иди и не надоедай больше, – она покорно извинилась бы за беспокойство и ушла. Но этот взгляд неожиданно вывел ее из себя и лишил равновесия.

– Между прочим, я знаю сотрудников нашего института, которые не относится к данным категориям, однако вступили в этот кооператив, – нахальным тоном заявила она и перечислила услышанные от Маши Савиной фамилии, – среди них есть даже не кандидаты наук, так что не надо! Все у вас по блату делается!

Заместитель директора на миг порозовел, но быстро взял себя в руки.

– Ничего об этом не знаю, – сухо обронил он, – откуда у вас такая информация?

– Мне сообщили об этом в профкоме, и вы сами все прекрасно знаете! Я… я обращусь в ЦК!

– Что ж, это ваше право, – еще суше произнес заместитель, – до свидания.

На следующий день Маша Савина позвонила Ксении в отдел и попросила зайти к ней в профком, а там уже, наедине, отчехвостила почем зря.

– У тебя совести нет, Ксюха, зачем ты мне такую подлянку сделала? Меня с утра уже из-за тебя к директору вызывали. Я тебе по секрету сказала: этим, например, дают. Чтобы ты в ситуацию лучше вникла. А ты в кабинете у зама орешь, всех в голос пофамильно перечисляешь, да еще на профком ссылаешься – вообще что ли? Себе врагов наживаешь и меня решила подставить? Вообще тебе больше ничего не скажу!

Ксения разрыдалась.

– Прости, Машенька, я не подумала. Но я твое имя не назвала, честное слово! И что теперь, у тебя будут неприятности?

Маша Савина, как большинство полных людей, была добродушна и отходила быстро.

– Ладно, как-нибудь обойдусь. Кончай истерику, давай, я тебе чаю налью.

Всхлипывая и постепенно успокаиваясь, Ксения пила чай и жевала засохший пряник, а под конец, совсем отойдя, решилась робко спросить:

– Маш, так что же мне все-таки делать, куда пойти? Невозможно уже так жить, легче утопиться! И снять квартиру нигде нельзя – с ребенком никто не сдает. С одной недавно вроде совсем договорились, даже за полгода деньги вперед заплатили – она на север куда-то уезжала. Стали вещи перевозить, а она как раз зашла, игрушки Андрюшины увидела и сразу на нас покатила: с ребенком не беру, почему не сказали, что с ребенком? Деньги вернула, и ни в какую – ребенок, говорит, тут всю мебель попортит, мне потом ваши деньги боком выйдут.

– Хватит ныть, – сурово прервала Маша ее жалобы, – и хуже, бывает, люди живут. Меньше нужно было болтать, где не надо!

Тем не менее, она прижала указательный палец к виску – как обычно, когда, размышляя, искала выход. В душе Ксении проснулась слабая надежда.

– Может что-то еще можно сделать? Я на все готова!

– Ладно, – еще немного подумав, кивнула Маша, – пойдешь в горком партии к Ибрагимову Аслану Алиевичу, он по жилищным вопросам. Попроси его, как следует, душевно, может, получится. Я запишу тебя на прием, но смотри – чтобы без эксцессов.

– Что ты, что ты, Машенька! Клянусь!

Ибрагимов, полный лысеющий мужчина лет пятидесяти с черными глазами и продолговатыми, как маслины, глазами, слушал рассказ Ксении, сочувственно кивал головой и одновременно просматривал написанное ею заявление.

– А почему же вы не встали на жилищную очередь по месту жительства? – спросил он.

Ксения вновь принялась с жаром объяснять:

– Я же говорю: у нас комната двадцать четыре квадратных метра, прописано четыре человека, на каждого члена семьи приходится шесть метров, а чтобы встать на очередь, нужно пять.

– Да-да, конечно, нужно пять. Так чего же вы хотите – у вас жилплощадь соответствует норме. Может, позже нормы в Москве пересмотрят, тогда вы и сможете встать на учет.

– А до тех пор нам что – всем четверым жить в одной комнате? Мама, я, муж и сын? – Ксения слегка повысила голос, но тут же вспомнила наставления Маши и, прижав к груди сложенные лодочкой руки, посмотрела на Ибрагимова полными мольбы синими глазами. – Помогите нам, Аслан Алиевич, пожалуйста, прошу вас! Неужели никакой надежды?

Щеки ее разрумянились от волнения, белокурые волосы очаровательно разметались по плечам. Ибрагимов откашлялся, прошелся по кабинету, а потом, встав за спиной Ксении, отеческим движением потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, не нужно отчаиваться, – ладонь его внезапно стала горячей, не убирая ее, он положил и вторую руку на другое плечо молодой женщины, – но вы должны понять, что в стране сейчас сложная ситуация с жильем. Очень сложная!

Ксения растерялась, не зная, что делать. Побагровев от стыда, она вывернулась из сжимавших ее плечи рук и вскочила на ноги. Ибрагимов ее не удерживал, обойдя стол, он вновь опустился в свое кресло и с ласковой улыбкой смотрел на молодую женщину, а глаза-маслины матово блестели.

– Я… я пойду уже, – попятившись, она зацепилась каблуком за ковер и чуть не упала.

– У вас в институте сейчас, насколько я знаю, формируются дополнительные списки в кооператив, – задумчиво проговорил он, словно разговаривая с самим собой.

Кипя возмущением, Ксения повернулась и выскочила из кабинета.

«За кого, интересно, он меня принимает?»

На этот день у нее был оформлен отгул, но, тем не менее, она помчалась в институт, чтобы рассказать обо всем Маше Савиной. Было обеденное время, поэтому Маша, впустив ее к себе в кабинет, заперла дверь и, включив электрический чайник, сняла с плитки уже разогретую кастрюлю с мясным рагу.

– Ну, как там у вас с Ибрагимовым? – спокойно спросила она подругу, достав из тумбочки глубокую тарелку и пакет с нарезанным хлебом. – Поешь со мной?

– Не хочу, – угрюмо буркнула Ксения, – ты не представляешь, что за тип этот Ибрагимов! Такая сволочь! Знаешь, на что он намекал?!

Пока Маша ела рагу, Ксения сбивчиво описывала свой визит к секретарю горкома. Подруга молчала, чуть кивая головой, – говорить во время еды Маша не любила, потому что в детстве не раз слышала рассказ о родственнике, задохнувшемся из-за застрявшей в горле рыбьей кости. Прежде, чем ответить, она подобрала остатки соуса с тарелки корочкой хлеба, тщательно прожевала и проглотила.

– Ну, ты вообще! Извини, Ксюха, я не понимаю, у тебя что в голове? Мозги есть? Упускать такую возможность! Ты что, девочка невинная?

– Да ты что, Маша, для меня подобное и подумать дико! Я люблю Сережу, у нас сын.

– Ну и люби, – Маша налила себе чаю и, бросив в стакан два куска быстрорастворимого рафинада, поболтала в нем чайной ложкой, – люби, смотри, как все они задыхаются в одной комнате. Смотри, как Сережа пишет свою докторскую диссертацию на сломанном стуле в углу, как Андрюша делает уроки, сгорбившись на старом сундуке. Сама недавно кричала, что на все готова за квартиру.

– Ну, не на это же! – Ксения с достоинством вскинула голову.

– А на что? – утерев рот салфеткой, добродушно спросила Маша.

– Даже если бы я, как ты говоришь, ради своей семьи и пошла на что-то… на что-то такое, то моя семья все равно была бы разрушена, потому что я не смогла бы смотреть Сереже в лицо. И он бы меня тоже никогда не простил.

Разгорячившейся Ксении самой понравилось, как гладко и хорошо она это сказала, но Маша ничуть не была тронута, наоборот, губы ее чуть презрительно скривились.

– Ну, прямо юная пионерка! Стыдно, Ксения, взрослая женщина, а лепечешь такой вздор! Во-первых, про такие вещи Сереже вообще не нужно знать, а, во-вторых, любовь… Да какая любовь в одной комнате с сыном и мамой за шкафом? Сколько так может длиться? От такой жизни твой Сережа через пять лет станет импотентом, а через десять на нервной почве заработает инфаркт или инсульт. Будешь бегать по докторам, выбивать ему пенсию, и везде тебя заставят по пять часов просиживать в очереди перед кабинетом, а в кабинете какая-нибудь фифа еще и нахамит в лицо, если не наорет. А Андрюшка? Думаешь, на его психике все это не скажется? И что ты тогда будешь делать со своим самоуважением, в музей Ленина его сдашь?

Ошеломленная нарисованной перспективой Ксения слушала подругу и растерянно хлопала глазами.

– Подожди, Машка, но как же это можно? Противно ведь! С каким-то чужим мужиком…

– А что там с чужим! Ибрагимов – мужик не такой уж и плохой, если что обещает, то делает. Я тебя к нему потому и послала.

– Так ты знала… А почему не сказала заранее?

– А что я знала? Что я могла заранее сказать? Он тоже не на каждую бабу бросается, мог бы вообще на тебя внимания не обратить. Но раз ты ему понравилась, воспользуйся, вот мой совет. Другой возможности у тебя не будет. Нет, конечно, как хочешь, никто тебя насиловать не собирается.

– Но это же… ведь тогда это же проституция получается.

– Да скажешь тоже! Проституция – это когда за деньги, а тут нормальный принцип: ты мне, я тебе.

– Все равно, я уже отказалась и ушла.

– Да брось ты, – Маша благодушно махнула рукой, – я позвоню знакомой девочке в горком, она тебя снова на прием запишет. Ничего страшного, мужикам даже нравится, если женщина не сразу соглашается.

У Ксении слегка закружилась голова, она на миг зажмурилась и, облизав пересохшие губы, хрипло спросила:

– И где же… где же мы будем это… ну…

Маша расхохоталась до слез.

– Ну, Ксюха, ты, как дитя малое! Не волнуйся, это его проблема, найдет место. Только ты, вот что, – она стала серьезной и наставительно подняла указательный палец, – не веди себя, как школьница или какая-то несчастная жертва. И бревном тоже не будь. Лучше всего, если расслабишься и сама получишь удовольствие. Один раз живем.

Окажись объятия Ибрагимова физически противны Ксении, она ощутила бы моральное удовлетворение – сознавала бы, что терпит и приносит себя в жертву во имя семьи. Однако Аслан Алиевич прекрасно умел обращаться с женским телом и знал, как доставить партнерше удовольствие. Каждый раз, испытав с ним взрыв наслаждения, Ксения лежала, охваченная чувством гадливости и отвращения к самой себе – ведь с Сережей, безумно ею любимым, она никогда ничего подобного не испытывала. Да и как могло быть иначе, если даже в тех редких случаях, когда им с мужем удавалось заняться любовью наедине, где-то в подсознании у нее звучали скрип материнской кровати за шифоньером и хныканье проснувшегося сынишки?

Ибрагимов честно выполнил свои обязательства – через месяц научных сотрудников Сергея и Ксению Дориных включили в дополнительный список счастливцев, получивших пай в строящемся кооперативном доме. Спустя три месяца Ибрагимова перевели в Баку – он сам попросился на родину, поскольку плохо переносил северный климат. Особой печали при расставании с Ксенией Аслан Алиевич не испытывал, в последнюю их встречу выпил и, как юнец, разыгрался в постели, да так, что оставил у нее на груди большой синяк. Она заметила это только дома, и пришлось сочинить для Сергея целую историю про автобус, где ее во время посадки сбили с ног, ударив грудью о ступеньки.

Кооперативный дом строили почти четыре года, и все это время Ксения изо всех сил старалась вычеркнуть из памяти свою связь со сластолюбивым Асланом Алиевичем, но получалось плохо. Каждый раз при воспоминании о нем ее охватывали тоска и отчаяние, и теперь, когда она, положив голову на плечо мужа, подъезжала, наконец, к своему новому жилищу, в голову опять полезли неприятные мысли, защипало в глазах и в носу.

– Приехали, – громко сказал Сергей, – просыпайся, соня.

Незаметно утерев выступившие слезы, Ксения подняла голову и огляделась. Дремавший прежде в противоположном углу грузчик уже отодвинул щеколду и распахнул дверцу, впустив в полутьму кузова яркий свет. Забыв обо всем, Ксения выпрыгнула из кузова, едва не угодив в жидкое месиво – по всей Москве дворники уже очистили от снега свои участки, но пустырь около их дома-новостройки еще не был приписан ни к одному ЖЭКу, поэтому жил жизнью грязной и снежной. Шофер Проханов выглянул из кабины и, крикнув всем отойти, осторожно подогнал машину еще ближе к крыльцу. Сычев с напарником немедленно принялись выгружать на крыльцо коробки.

– Сережа, – поправляя съехавшую набок вязаную шапочку, озабоченно проговорила Ксения, – ты посторожи вещи возле машины, а я поднимусь с грузчиками, дверь им открою. Только никуда не отходи, слышишь?

Сергей послушно кивнул и прочно встал возле выгруженных вещей. Водитель Проханов вылез из кабины размяться, раскурил папиросу и вытащил из кармана свежий номер газеты «Известия».

– Утром купил, не успел прочитать, – сказал он Сергею, – видали, что пишут? «Салют» отстающим американцам!». Снова мы буржуев с носом оставили.

– А, да, конечно, – рассеяно ответил тот, вежливо скользнув взглядом по строчкам.

Шофер поковырял в носу, перевернул страницу и удовлетворенно констатировал:

– В Америке опять народ против войны во Вьетнаме волнуется.

Из подъезда вышли уже побывавшие в квартире грузчики и Ксения.

– Короче, как договаривались, – проговорил Сычев, пока второй грузчик примеривался, как лучше ухватить набитый книгами ящик, – за мелкий груз отдельная плата, за сборку отдельно, и за крупногабаритное десять рублей этаж.

– Десять? Но ведь с утра, когда мы договаривались, вы говорили восемь, – возмутилась Ксения, – и Маша мне тоже сказала, что вы восемь берете.

– Если бы лифт работал, то было бы восемь, – объяснил он, – а так придется на руках таскать.

– Вы же знали, что дом новый, и лифт еще не работает! Маша сказала, что вы сюда уже людей возили.

– Лично я никого не возил, откуда мне знать – новый, не новый. Не нравится – можете других грузчиков взять, только за провоз и погрузку нам заплатите. Или мелкий груз мы вам снесем, а с мебелью с другими договаривайтесь.

Разумеется, все его предложения и рассуждения были чистой воды демагогией – на пустыре у дома, где даже телефонной будки поблизости не было, найти других грузчиков было чисто физически невозможно. Поэтому Ксения с тяжелым вздохом согласилась:

– Ладно, пусть десять.

– Самая тяжесть в книгах, – бурчал второй грузчик, обвязывая такелажной веревкой две коробки сразу. – Эх, взяли!

Водворив, наконец, все имущество супругов в новую квартиру, грузчики начали привычно и споро собирать мебель. Когда собранные шкафы и кровати были расставлены по местам, Сергей с застенчивым видом вытащил бумажник, и Проханов вновь начал перечислять:

– Значит, за мебель десять рублей этаж и пятьдесят рублей за сборку, за мелкий груз отдельно двадцать рублей и десятка шоферу за ожидание.

– Погодите, шоферу за ожидание мы не договаривались! – возмущенно закричала Ксения, придержав руку мужа, приготовившегося уже отсчитать десятку за ожидание.

– А чего договариваться, самим понимать надо, – снисходительно прогудел грузчик, словно объясняя малолетнему ребенку прописную истину, – человек время на простой тратит, а ему семью кормить надо.

– Так Маша сказала, что оплата водителю входит в общую сумму! – запальчиво возразила она.

Проханов запихнул деньги в карман и, не глядя на нее, с презрением в голосе обратился к своему напарнику:

– Эх, люди есть! Страна станцию в космос запустила, а они десятку у трудящегося человека готовы зажать.

Сергей, покраснев до корней волос, сунул ему десятку.

– Пожалуйста, передайте своему водителю. Это все, или мы вам еще что-то должны?

Ксения пожала плечами и отвернулась – в самом деле, не отбирать же ей теперь было эту злосчастную десятку! Однако, когда грузчики покинули квартиру, она не удержалась и выговорила мужу:

– Ты ничего в людях не понимаешь, Сережа, они видят, что интеллигентный человек, и наглеют. И как мы теперь, скажи, дотянем до зарплаты? У меня все было до копейки рассчитано, мы им и без того десять рублей этаж вместо восьми заплатили.

– Ладно, дотянем, в крайнем случае, займу у Гришки Плавника, – беспечно ответил Сергей и, опустившись на свежесобранную кровать, притянул к себе жену. – Иди ко мне, Ксюша, я так соскучился! Знаешь, мне просто не верится, что мы с тобой одни и в собственной квартире.

Блаженно закрыв глаза, она потянулась, как кошка, и прижала к своей полной груди руку мужа.

– Мне тоже не верится. Хорошо, правда, что мы не взяли с собой Андрюшку? Хоть вдвоем побыть. Ой, Сережа, погоди, надо сначала простыни....

– Да шут с ними, с простынями! Давай, будем делать все, что хотим.

На непокрытой бельем и пахнувшей свежим деревом новой кровати они шептали друг другу нежные слова, и впервые в жизни Ксения закричала от страсти в объятиях мужа. Они очнулись, когда наступили сумерки, и Ксения, приподнявшись на локте, озабоченно встряхнула растрепанной головой.

– Ой, Сережа, нам ведь еще придется новоселье устраивать, народ у нас в отделе меня уже теребит.

– Устроим, – погладив ее по голове, согласился он, – только подожди до следующей зарплаты, хорошо?

– Я просто поверить не могу, Сережа, три комнаты! У нас с тобой своя спальня, у Андрюши своя, а в большой комнате будем принимать гостей. Назовем ее гостиной, ладно?

– Как хочешь, любимая, – рассмеялся муж, – хоть космодромом.

Ксения побежала в душ и тут же с недовольным видом вернулась.

– Абсолютное блаженство в стране Советов, как всегда, недостижимо – нет горячей воды.

Подложив под голову локоть и глядя в потолок, Сергей беспечно ухмыльнулся.

– Зато наши ракеты бороздят просторы космоса, – весело сказал он.

С того дня Ксению перестало мучить воспоминание о ласках Аслана Алиевича. Спустя месяц супруги Дорины отпраздновали новоселье, и друзья подарили им хрустальную люстру, а Маша Савина от имени профсоюза вручила полотер – пол в квартире был паркетный, хорошего качества, и при включенном свете на нем бликами играл отблеск свечей люстры. И когда спустя полгода та же Маша Савина как бы невзначай сообщила, что Ибрагимов скончался от инсульта у себя в Баку (как поговаривали, в постели с молодой любовницей), в душе Ксении абсолютно ничего не шевельнулось.

Бежали дни, уходили годы. Обретя душевный покой под сенью новой квартиры, Сергей защитил докторскую диссертацию, читал лекции в университете, спустя два года получил звание доцента, еще через пять лет – профессора. Ксения же, наоборот, после переезда всю себя посвятила созданию уюта в столь тяжкими трудами обретенном домашнем гнезде. Она забросила кандидатскую, так ее и не защитив, а на огорченные увещевания мужа со смехом отвечала:

– Надоело все это, Сережа, не хочу никакой науки, мне достаточно быть женой доктора наук. Ну, окончу жизнь в должности простого научного сотрудника, и что теперь? Хочу посвятить тебе всю свою жизнь, ты против?

– Нет, конечно, но я у тебя тихий и вполне самостоятельный, ты вполне можешь совместить меня с наукой.

– Я, между прочим, не только жена, но и мать, все мое время должно быть отдано сыну.

– Ну, тут уж тебе грех жаловаться, Андрюшка у нас нормальный парень и много времени у тебя не отнимает.

– Ну, это тебе только кажется. Ты ведь отец, а не мать.

Хотя, в сущности, Сергей был прав – сын даже в подростковом возрасте особых хлопот им не доставлял. Болел он редко, время между занятиями и отдыхом всегда распределял сам и вполне грамотно, так что родители старались не вмешиваться в его дела. Еще в школе, выбирая будущую профессию, Андрей твердо решил идти по стопам родителей. Окончив с «красным» дипломом мехмат МГУ в двадцать один год (его отдали в школу с шести лет), он поступил в аспирантуру и вполне успешно работал над диссертацией. Поэтому все ссылки Ксении на необходимость посвящать свое время сыну были отговорками – ее просто не тянуло к науке. Когда Сергей, наконец, понял, что не может заставить жену измерять жизнь его мерками, и перестал ее теребить с недописанной диссертацией, в их трехкомнатной квартире окончательно воцарились мир и спокойствие.

Летело время, на улицах и площадях сменялись портреты вождей. И вот в дружном тандеме Маркса-Энгельса-Ленина появился человек с багровым пятном на лысине, а вместе с ним в страну пришел «сухой» закон. В марте восемьдесят шестого года Андрей защитил кандидатскую диссертацию, и, конечно, Дориным хотелось бы отметить это событие по всем правилам, но в ученых кругах поговаривали о неофициальном указе сверху – «обмытую» диссертацию в ВАКе не утверждать. Во избежание неприятностей Ксения решила приурочить празднование защиты сына к юбилею их с Сергеем серебряной свадьбы – юбилей в середине апреля, сторонние недоброжелатели его с защитой никак не свяжут. Тем более, если собраться не в ресторане, а в тесном семейном кругу – слава богу, жилплощадь позволяет.

Гости начали собираться ближе к семи вечера, в прихожей сразу стало шумно от веселых голосов и тесно от оставленных гостями сапог. Тем, кто забыл принести с собой туфли, со смехом искали тапочки. Столы накрыли в двух комнатах – иначе всех друзей родителей и сына негде было бы усадить. Как всегда в дни семейных торжеств в гостиной горела на полную мощность хрустальная люстра, и свет ее тысячью огней отражался от зеркально натертого паркета – гордости Ксении. Празднование началось с тостов в честь диссертанта и юбиляров, потом гости занялись поглощением салатов и холодных закусок. К тому времени, как загодя поставленное Ксенией в духовку мясо протушилось до полной готовности, первое чувство голода было уже утолено, новое еще не пробудилось, поэтому на предложение хозяйки подавать горячее, все дружно ответили «позже», и начали расчищать место для танцев.

Сначала под плавно льющиеся звуки музыки немного покружили юбиляры и гости постарше, затем поставили румбу, и пустилась в пляску молодежь. Ксения, присев на краешек стула, следила, как Андрей скользит по сверкающему паркету, крепко обнимая талию своей девушки Аэлиты, золотоволосой черноглазой красавицы, изящной и тоненькой, как тростинка. Материнское сердце раздирали противоречивые чувства – хорошо, конечно, что у Андрюши уже два года одна и та же девушка, ведь прежде родители не раз ему пеняли, что он меняет подружек, как перчатки. Но, с другой стороны, Аэлита Ксении не нравилась. Почему? Вряд ли она смогла бы объяснить даже себе самой, почему ей так хотелось отыскать недостатки у вполне вероятной будущей невестки. Перехватив полный любви взгляд Андрея, устремленный на танцевавшую с ним девушку, Ксения ощутила легкий укол в сердце. От смятенных мыслей ее оторвала присевшая на соседний стул Маша Савина.

– Ксюша, – сказала она к юбилярше, – тут местком на меня миссию возложил – уточнить по поводу подарка вам с Сережей на юбилей. Короче, сначала хотели стиральную машину, но я сказала, что ваша пока нормально работает. Тогда предложили выделить вам обоим на август путевки в Пятигорск, ты как?

– Ох! – Ксения от досады чуть сморщила нос и качнула головой. – В этот Пятигорск мы уже раз пять ездили. А в Кисловодск путевок нет?

– В Кисловодск нет, но я им тоже сказала, что ты на сто процентов в Пятигорск не захочешь. Волынская носом крутила, крутила, потом все-таки еще вариант предложила – круиз по Черному морю. Остановки в Одессе, Новороссийске, Сочи, Ялте, где-то там еще, уже не помню. Разве плохо?

– А на какой месяц? – недоверчиво спросила Ксения, знавшая по опыту, что путевки на черноморские курорты профком обычно предлагает сотрудникам в зимнее время или ранней весной.

– То-то и оно, что конец августа, бархатный сезон – день на каждой стоянке, пляж, море. Я тебе по секрету скажу, но только никому: Волынская эти путевки для внучки директора выбила, та в свадебное путешествие собиралась. Но у них с женихом что-то там расклеилось со свадьбой, короче, не едут. Ну, я и насела на Волынскую – у вас юбилей все же. Ты, конечно, сама решай, но я тебе от души советую, такие путевки институту каждый год не выделяют.

«Действительно, – размышляла Ксения, – надо брать, хотя… Сергей ведь говорил, что в конце августа в институт приедет группа из Белграда, ему нужно будет их встретить. У него уже с руководством института договоренность, да и ему самому будет интересно».

– Я бы хотела, но Сережа, наверное, не сможет, – неуверенно сказала она, – и что я тогда с его путевкой буду делать?

Маша всплеснула руками.

– Да что ты, как дите малое! Не сможет Сергей, поезжай с Андрюшей.

– Он ведь после аспирантуры только начал работать.

– Да неужто не договоритесь с Борисом Михайловичем? И ведь какое удовольствие для парня будет!

Борис Михайлович, начальник отдела института, куда устроился работать Андрей, когда-то учился на одном курсе с Сергеем и Ксенией, а сейчас сидел в их доме за одним из столов. Попросить его перенести отпуск сыну было проще простого.

– Ладно, Маша, уговорила.

– А уж в крайнем уж случае, если что-то не получится, то одну путевку продашь. Да я хоть сама у тебя ее куплю.

– Андрюша наверняка поедет, он обожает Черное море.

Однако сын, которому она с радостным видом сообщила о предстоящем круизе, огорченно развел руками.

– Не смогу, мам, я ведь работаю.

– Ничего, мы попросим Бориса Михайловича перенести тебе отпуск на август.

Андрей насупился и покраснел.

– Не надо!

– Но почему? В августе почти весь институт уходит в отпуск.

– Ну… видишь ли… Короче, я уже говорил с Борисом Михайловичем – попросил его дать мне отпуск в сентябре. Мы с ребятами идем в поход по Военно-грузинской дороге.

– В поход?! – ошеломленно переспросила Ксения. – Да ведь ты всегда говорил, что терпеть не можешь турбазы и палатки.

– Ну, надо же когда-нибудь начинать.

– И Аэлита тоже идет?

Лицо Андрея расцвело нежной улыбкой.

– Конечно, мам, мы все вместе. Да ладно, не обижайся, чего ты?

Скорбно поджав губы, она сказала:

– Раньше ты радовался, когда нам вместе удавалось куда-то выбраться, а теперь…

– Мамуля, ну, я понимаю, ты сейчас начнешь все шишки валить на Аэлиту, но ведь я уже взрослый и имею право на личную жизнь.

– Что ж, дело твое, – сухо ответила мать, – думаю, эта девушка достаточно умна – дергает за ниточки, и ты пляшешь под ее дудку.

Андрей вспыхнул.

– Знаешь, мама, это ты всю жизнь меня дергаешь за ниточки, если на то пошло! Только мне уже скоро двадцать пять, и я достаточно взрослый! И не надо трогать Аэлиту!

– Понятно. Как вижу, эта девушка ведет тебя прямой дорогой в ЗАГС.

– Ну и что? Хочешь сказать, я еще не дорос до брака? Возможно, осенью мы действительно подадим заявление.

– Ах, вот как! – и, не зная, что на это можно возразить, Ксения как можно более язвительно выдохнула: – Что ж, поздравляю!

– Спасибо, – словно не заметив тона матери, улыбнулся Андрей и, обняв ее, ласково проворковал: – Не понимаю, чем тебя не устраивает Аэлита – интеллигентная девушка, способный экономист, окончила университет, пишет диссертацию. К тому же, ее родители разошлись и оставили ей шикарную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, так что мы не будем здесь жить и вертеться у вас с папой под ногами.

Пожав плечами, Ксения попыталась отвернуть лицо от его поцелуя, но он все же сумел чмокнуть ее в висок и шутливо дунуть в ухо. Тая в сыновней ласке, она пробурчала:

– Квартира и диссертация это еще не все, главное – душа!

Андрей рассмеялся и все последующие месяцы был очень нежен и предупредителен с матерью. Ксения ждала до последнего – вдруг еще передумает. Сын не передумал. За месяц до круиза она, махнув на все рукой, позвонила нетерпеливо ожидавшей ее решения Маше Савиной и продала ей вторую путевку.

* * *

Тот день расколол жизнь семьи Дориных на две эпохи. Утром Андрей брился в ванной, собираясь на работу, когда до него из гостиной донесся сдавленный крик отца. Сергей Денисович, белый, как мел, даже не взглянул на вбежавшего сына – трясущейся рукой он указал на экран телевизора, где полным торжественной скорби голосом диктор сообщал подробности гибели парохода «Адмирал Нахимов».

Машу Савину живой подняли на борт подоспевшего катера, Ксении в списках спасенных не оказалось. Муж и сын в течение нескольких дней обходили уложенные рядами трупы, но так и не обнаружили ее тела. Позже, когда уже завершены были поисковые работы, стало ясно, что Ксения Дорина оказалась среди тех шестидесяти с небольшим пассажиров, кого «Адмирал Нахимов», этот Титаник советской эпохи, навечно увлек за собой на дно Цемесской бухты в пятнадцати километрах от Новороссийска.

Они вернулись в Москву черными от горя. Сергей Денисович еще держался, но Андрей, казалось, совсем обезумел.

– Это я виноват! – повторял он. – Если бы мы поехали вместе, я бы ее спас!

– Андрюша, не говори ерунды! – увещевал его отец. – Ну, оба бы вы погибли – было бы легче? В те каюты сразу хлынула вода, там невозможно было спастись.

Аэлита примчалась к Дориным в день их возвращения из Новороссийска. Открывший ей Сергей Денисович обнял девушку, и она, плача, уткнулась ему в плечо.

– Ну-ну, – ласково гладя ее по голове, говорил он, – тихо, тихо, моя хорошая. Ты пойди к Андрюше, побудь с ним.

Он подтолкнул ее к комнате Андрея, а сам направился было на кухню, чтобы заварить чай, но тут же метнулся обратно, потому что тишину разорвал яростный вопль сына. Андрей, стиснув плечи Аэлиты, тряс девушку с такой силой, что копна золотых волос металась из стороны в сторону.

– Все из-за тебя! Из-за тебя! Если б не ты, я поехал бы с мамой, я бы ее спас! Ненавижу! Убирайся, не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Ошеломленный Сергей Денисович не видел лица Аэлиты – его закрывали растрепанные пряди волос. Придя в себя, он бросился к сыну и вцепился в рукав его рубашки.

– Андрей, ты с ума сошел! Очнись!

Сразу обессилев, Андрей разжал пальцы и закрыл глаза. Отшатнувшись от него, Аэлита споткнулась, но удержалась на ногах. Она отбросила упавшие на лицо волосы, и Сергей Денисович увидел ужас в ее глазах. Не говоря ни слова, девушка повернулась и бросилась прочь из квартиры Дориных.

Через два дня Сергей Денисович позвонил Григорию Плавнику, с которым в детстве жил в одном дворе и дружил чуть ли не с пеленок. Григорий Абрамович Плавник был психиатром и, как знал Сергей Денисович, работал в закрытом институте над чем-то сверхсекретным, поэтому обычно на профессиональные темы не говорил, но с кем же теперь было посоветоваться, как не с верным школьным другом?