Цены и производство

Фридрих фон Хайек

Цены и производство

Предисловие ко второму изданию

Эта книга обязана своим появлением на свет Лондонскому университету, обратившемуся ко мне с просьбой прочесть в 1930/31 учебном году четыре лекции студентам-экономистам старших курсов – первое издание книги содержало буквальное воспроизведение прочитанных лекций. Мне была предоставлена уникальная возможность изложить перед английской аудиторией то, что должно было стать, как я тогда считал, моим вкладом в дискуссию по вопросам экономической теории. Это случилось в тот момент, когда я пришел к ясному пониманию основ теории промышленных циклов, но до того, как я разработал эту теорию во всех деталях или даже начал осознавать всю трудность такой разработки. Более того, изложение было ограничено материалом, который мне нужно было втиснуть в четыре лекции, что неизбежно привело к более существенным упрощениям, чем те, на которые мне пришлось бы пойти в любом случае. Однако, несмотря на то, что сейчас я вижу множество этих и других недостатков (о существовании которых я и не подозревал в период первого издания), я благодарен обстоятельствам, обернувшимся непреодолимым искушением опубликовать эти идеи на более ранней стадии, чем следовало бы, сложись эти обстоятельства по-другому. Я считал, что критические замечания и дискуссия, вызванная той публикацией, должны были оказаться более полезными для последующего уточнения моей позиции, чем если бы я продолжал трудиться над этими проблемами в одиночку. Однако и сейчас время для более полного изложения этих проблем еще не пришло. Возможно, наиболее важным уроком, который я извлек из этой ранней публикации, стало ясное понимание того факта, что прежде чем я смогу рассчитывать на более ясное изложение обсуждаемых в книге идей, мне следует укрепить фундамент, на котором я хочу воздвигнуть свое сочинение. Контакты с учеными, не готовыми, в отличие от меня, принимать в такой степени австрийскую теорию капитала, которой я так свободно оперировал в этой книге, не показали, что соответствующие положения были неверны, или что они имели меньшее значение, чем я полагал. Однако, как стало понятно, для того, чтобы стать полезными при объяснении тех частных сложных явлений, которые я пытался объяснять с помощью этих положений, соответствующие положения нужно излагать гораздо более подробно и они нуждаются в гораздо более тесной привязке к запутанным условиям реальной жизни. Вот задача, за которую нужно было взяться, прежде чем положения, излагаемые в этой книги, можно будет развивать дальше.

В этих обстоятельствах, когда потребовалось готовить второе издание, я не чувствовал себя ни готовым переработать и расширить книгу до такого размера, который был бы адекватен моему видению поставленных проблем, ни переиздать ее безо всяких изменений. Сокращение первоначальной структуры книги привело к такому количеству ненужных недоразумений, многих из которых можно было бы избежать, будь изложение хоть немного полнее, что вставка каких-то дополнений стала совершенно необходимой. Соответственно, я выбрал промежуточный вариант, добавляя к первоначальному тексту, не подвергавшемуся никаким изменениям, необходимые пояснения и уточнения в тех местах, где без этого нельзя было обойтись. Многое из добавленного вошло в немецкое издание, которое появилось спустя несколько месяцев после английского. Другие вставки взяты из ряда статей, в которых на протяжении трех лет, прошедших после выхода первого английского издания, я пытался развить или обосновать положения книги. Тем не менее, не было никакой возможности включить в предлагаемый том все дополнительные разъяснения и уточнения, которые я дал в этих статьях, так что читатель, который может захотеть обратиться к ним, найдет их перечень в сноске[1].

Я рассчитывал на то, что эти вставки позволят устранить по крайней мере часть трудностей, содержавшихся в первоначальной версии книги. Другие проблемы были связаны с тем, что книга являлась, в некотором смысле, продолжением изложения, начатого в других публикациях, которые в момент выхода первого английского издания, были доступны только на немецком языке. С тех пор английские переводы некоторых из этих работ уже опубликованы[2], и читатель может найти в них обсуждение некоторых допущений, которые неявно использовались в ходе последовавшей тогда дискуссии.

Некоторые настоящие трудности, с которыми, как я полностью отдаю себе в этом отчет, предстоит столкнуться большинству читателей, не могут быть устранены никакими дополнительными разъяснениями, поскольку эти трудности неразрывно связаны с выбранным способом подачи материала. Все, что я могу сделать в этой связи, – за исключением варианта, при котором мне придется написать совершенно новую книгу – это заранее привлечь внимание читателя к этим трудностям и объяснить, почему был выбран именно такой – обусловивший данные трудности – способ подачи. Это тем более необходимо, что именно данный неустранимый дефект является причиной непонимания в значительно большей мере, чем чтобы то ни было еще.

Вкратце, дело сводится к следующему. По соображениям лимита времени в этих лекциях мне пришлось трактовать как нечто нераздельное реальные изменения структуры производства, связанные с изменениями объемов капитала, с одной стороны, и монетарный механизм, порождающий эти изменения – с другой. Такой способ рассмотрения корректен только при очень сильных упрощающих допущениях, предполагающих, что любое изменение денежного спроса на капитал пропорционально вызываемому им изменению общего спроса на капитальные блага. Далее, «спрос» на капитальные блага – в том смысле, в каком можно говорить, что спрос определяет их ценность, – разумеется, не сводится ни преимущественно, ни даже прежде всего, к спросу, реализующемуся на каком-либо рынке, – он в значительной мере является спросом, или желанием продолжать владеть капитальными благами и дальнейшем[3]. О соотношении между этим – совокупным – спросом и денежным спросом на капитальные блага, который в любой момент времени можно наблюдать на рынке, нельзя сделать никакого определенного утверждения. В равной степени к теме исследования не относится и вопрос о точном количественном значении этого соотношения. Главной моей целью было, однако, подчеркнуть, что любое изменение денежного спроса на капитальные блага не может рассматриваться так, как будто его можно почувствовать только на некоем изолированном рынке новых капитальных благ. Наоборот, оно может быть понято только как такое изменение, которое затрагивает весь спрос на капитальные блага, что является существенным аспектом процесса поддержания имеющейся наличной структуры производства. Простейшим допущением этого рода, которое я мог сделать, было предположение о фиксированном отношении между денежным и совокупным спросом на капитальные блага, что означает равенство между количеством денег, израсходованных на капитальные блага в течение единичного периода времени и ценности запаса имеющихся капитальных благ.

Однако это допущение, которое я продолжаю считать весьма полезным для моих целей, оказалось вводящим в заблуждение в двух немаловажных аспектах. Во-первых, оно делает невозможной адекватную трактовку благ длительного пользования. Невозможно предполагать, что потенциальные услуги, воплощенные в благах с длительным сроком использования и ожидающие момента начала использования, переходят из рук в руки через одинаковые промежутки времени. Это означало бы, что, иллюстрируя данное проявление денежного обращения, я должен, просто-напросто, вынести за скобки блага длительного пользования. Я не считал это таким уж серьезным дефектом, поскольку полагал (как мне казалось, не без оснований), что значение оборотного капитала (circulating capital), было скорее недооценено, и что, соответственно, его стоит подчеркнуть, противопоставив основному капиталу (fixed capital). Но теперь я понимаю, что мне следовало должным образом предупредить читателя об истинной причине, по которой я ввел это допущение, и о тех функциях, которые оно выполняло. В связи с этим, мне кажется, что примечание, которое я в последний момент сделал в первом издании (см. сноску 2 на странице 37), когда я осознал трудности в понимании, являющиеся следствием избранной аргументации, скорее, запутывают читателя, чем проясняют это место.

Второе следствие допущения о наличии отдельных «стадий» производства одинаковой продолжительности состояло в том, что оно показалось мне односторонней трактовкой проблемы скорости обращения денег. В некотором смысле это предположение подразумевает, что деньги проходят через последовательные стадии одинаковым темпом, соответствующим темпу, с которым блага включаются в процесс производства, что совершенно исключает всякую возможность изменения скорости обращения остатков наличности, находящихся у держателей на разных стадиях. То, что при данном допущении нельзя явным образом описать последствия изменения скорости обращения денег, усиливает ложное впечатление, будто исследуемые мной явления могут иметь место только вследствие изменения общего количества денег, а не вследствие изменений любых характеристик денежного потока, которые в реальной действительности столь же часто (если не более часто) вызываются изменениями скорости обращения денег, а не изменениями их фактического количества. Это заставило меня понять, что в рамках любого подхода к монетарным проблемам, пренебрегающим феноменом изменений в желании держать остатки наличности, не может быть получено ничего стоящего. Хотя я считаю подобный взгляд некоторым преувеличением, я бы хотел подчеркнуть в этой связи, насколько мал тот раздел денежной теории, который рассматривается в данной книге. Все, на что я здесь претендую, это разобрать наиболее заброшенные аспекты денежной теории, содержащие больше заблуждений, чем какие бы то ни было еще, ошибки в которых привели к наиболее серьезным последствиям. Интеграция этого анализа в основной корпус денежной теории представляет собой задачу, за решение которой я не брался, и решать которую здесь и не могу и буду. Но я бы хотел добавить, что если мы рассматриваем общую теорию денег (а не чистую теорию капитала), эта задача в гораздо большей мере была выполнена не Кнутом Викселем, а профессором Мизесом[4], предложившим общую схему анализа, в рамках которой я старался здесь решать свои специфические задачи.

В дополнение к словам благодарности, которые я привел в предисловии к первому изданию по адресу великой интеллектуальной традиции в теории капитала, которой я стольким обязан, и которая связана с именами У. С. Джевонса, О. Бём-Баверка и К. Викселля, я хочу выразить свою признательность более конкретного рода тем, кто помогал мне готовить эти лекции: Альберту Харту, ныне работающему в Чикагском университете, который одаривал меня своими советами в период написания рукописи этих лекций, и особенно профессору Лайонелу Роббинсу, который при публикации первого издания приложил немалые усилия к тому, чтобы довести рукопись до состояния, пригодного к печати, и который даже после этого щедро одаривал меня своей помощью при публикации моих работ в Англии, включая настоящее второе издание этой книги.

Ф. А. Хайек

Лондонская школа экономических

и политических наук,

август 1934 г.

Лекция 1 Обзор теорий влияния денег на цены

Он [Локк] хорошо понимал, что изобилие денег делает все вещи дороже, но он не анализировал, каким образом это происходит. Огромная трудность такого исследования состоит в раскрытии того, каким способом и в каких пропорциях увеличение количества денег увеличивает цены вещей.

Ричард Кантильон

(1) То, что воздействие денег играет решающую роль при определении и объема и динамики производства, относится к таким истинам, которые, вероятно, знакомы нынешнему поколению в большей мере, чем какому бы то ни было из предшествующих. Период инфляции военных и послевоенных лет, а также опыт возврата к золотому стандарту, в особенности там, где, подобно Великобритании, он сопровождался сжатием [денежного] обращения, дали предостаточно свидетельств зависимости всех отраслей производства от денег. Число дискуссий о целесообразности и осуществимости политики стабилизации ценности денег, ведущихся в последние годы, во многом также является следствием общепризнанности этого факта. В настоящий момент множество лучших умов, полагая, что причиной депрессии, наблюдаемой сегодня во всем мире, является нехватка золота, изыскивают монетарные способы преодоления этого обстоятельства.

И все же, если задаться вопросом, имел ли место в эти годы значительный прогресс в понимании связи между деньгами и ценами, по крайней мере, до самого последнего момента, и стали ли общепринятые теории к этому моменту существенно более продвинутыми, чем сто лет назад, я склонен ответить на эти вопросы отрицательно. Это может показаться парадоксальным, но я думаю, что любой, кто изучил литературу по монетарной экономике первой половины XIX века, согласится с тем, что в современной денежной теории вряд ли найдутся хоть какие-нибудь идеи, которые не были бы известны авторам того периода. Вероятно, большинство современных экономистов заявят, что причина столь незначительного прогресса состоит в том, что денежная теория уже достигла такой степени совершенства и дальнейшее ее развитие по необходимости должно быть весьма медленным. Но мне все же кажется, что некоторые наиболее фундаментальные проблемы в этой области остаются нерешенными, обоснованность некоторых из общепринятых доктрин сомнительна и нам не удалось хотя бы развить предложения по совершенствованию теории, которые могут содержаться в работах ранних авторов.

Если это так, а я надеюсь убедить вас в том, что это так, то есть нечто поистине поразительное в отсутствии плодотворных идей, так и не появившихся за последние пятнадцать лет. В прошлом периоды потрясений в денежной сфере всегда были периодами гигантского прогресса в этой области экономической науки. Италия XVI века считалась страной с наихудшей денежной системой и с наилучшей денежной теорией. И если такого продвижения в теории в последнее время не произошло, то причина этого мне видится в определенном изменении отношения большинства экономистов к методологии экономической науки, изменении, которое во многих научных сообществах расценивается как великий прогресс. Я имею в виду попытку заменить качественные методы исследования количественными. Применительно к денежной теории этот сдвиг произошел даже с теми экономистами, которые, как правило, отвергали «новую» точку зрения – а в действительности, некоторые изменили методологию в указанном направлении даже за несколько лет до того, как мода на количественные методы распространилась на другие разделы науки.

(2) Наиболее известным и наиболее соответствующим тому, о чем идет речь, является попытка Ирвинга Фишера, предпринятая около 20 лет назад, вдохнуть жизнь в наиболее механицистскую форму количественной теории ценности денег, посредством его широко известного «уравнения обмена». Вряд ли можно отрицать тот факт, что эта теория с ее аппаратом в виде математических формул, сконструированных так, чтобы подтвердить статистические наблюдения, будучи типичным примером «количественной» экономической науки, оказала значительное воздействие на методологию сегодняшних представителей этой школы. Я не собираюсь оспаривать позитивное содержание этой теории. Я даже готов признать, что, поскольку речь идет о количественной теории как таковой, она верна и одним из наихудших вариантов для нас стала бы такая ситуация, при которой широкая публика когда-нибудь опять усомнилась бы в ее базовых утверждениях. Меня огорчает и то, что эта теория в различных ее формах узурпировала центральное место в денежной теории, и то, что точка зрения, которая ее порождает, представляет собой препятствие для ее дальнейшего прогресса. Не меньший негативный эффект для ее развития имеет сегодняшняя изоляция теории денег от основного корпуса экономической теории.

Это положение и не может быть иным до тех пор, пока мы предполагаем, что используемые нами различные способы объяснения ценности и цен никак не зависят от влияния денег и от объяснения влияния денег на цены. А мы поступаем именно так, когда стараемся установить непосредственную причинную связь между суммарным количеством денег, общим индексом цен и, быть может, также совокупным объемом производства. Это так, поскольку ни одна из этих величин, взятая сама по себе, не оказывает воздействия на решения индивидов, лежащие в основе основных положений не денежной экономической теории. А ведь именно этому, «индивидуалистскому» методу мы обязаны тем, что вообще понимаем экономические явления, именно в этом состоит главный источник прогресса науки, обеспеченный преимуществом последовательного использования «субъективной» теории по сравнению с учением классической школы.

Таким образом, если денежная теория все еще пытается установить причинную связь между агрегатами или общими средними, это означает, что она отстает от развития экономической науки в целом. В действительности, ни агрегаты, ни средние не воздействуют друг на друга, и необходимые причинно-следственные связи никогда не смогут быть установлены, в отличие от того, как мы можем сделать это в отношении индивидуальных явлений, индивидуальных цен и т. п. Я мог бы сказать даже, что тот факт, что средние величины ни при каких обстоятельствах не могут образовывать логические связи, проистекает из самой природы экономической теории, однако доказательство этого утверждения увело бы нас далеко за пределы предмета настоящей лекции. Я ограничусь здесь попыткой показать применительно к одной конкретной сфере разницу между теми объяснениями, которые основаны на этих концепциях, и теми, которые не основаны на них.

(3) Как я уже сказал, я не хочу критиковать положения этих теорий, взятые сами по себе. Я остановлюсь на их особенностях только для того, чтобы затем иметь возможность показать, как много может дать применение теории иного типа. Центральным вопросом этих теорий является изменение общего уровня цен. Сегодня все согласятся с тем, что изменения цен вообще не будут иметь никаких последствий в том случае, если все цены (понимаемые в максимально широком смысле) будут затронуты ими в одинаковой мере и одновременно. Однако главная проблема в рамках этих теорий, по общему мнению, состоит в предполагаемом наличии «тенденций», которые затрагивают все цены в равной мере или, во всяком случае, воздействуют на цены одинаково – безотносительно к видам благ, в одно и то же время и в одном направлении[5]. И только после того, как будут установлены предполагаемые причинные связи между изменениями количества денег и средних цен, можно будет рассмотреть последствия, которые эти изменения имеют для относительных цен. Но если предположение состоит в том, что изменение количества денег воздействует прежде всего на общий уровень цен и изменения относительных цен являются всего лишь следствием действия «возмущающих факторов» или «трения», то изменения относительных цен не являются компонентом объяснения изменений уровня цен. Это не более чем сопутствующие обстоятельства, наблюдение над которыми говорит нам, что они должны быть неким регулярным образом связаны с изменениями общего уровня цен, но не обязаны быть, как можно было подумать, необходимым следствием тех же самых причин. Это с очевидностью следует из формы объяснения и используемых при этом концепций. Найдены определенные лаги, которые, как утверждается, должны существовать между изменениями различных цен. О ценах на разные блага обычно говорят, что воздействие на них оказывается в определенной последовательности, причем всегда предполагается, что все это не имеет места, если общий уровень цен остается неизменным.

Если мы рассмотрим тот способ, посредством которого, как предполагается в этих теориях, осуществляется влияние цен на производство, то мы обнаружим те же особенности. Считается, что на производство оказывает воздействие, прежде всего, изменение общего уровня цен и рассматриваемые последствия затрагивают не определенные отрасли, а общий объем производства. В большинстве случаев не предпринимается даже попытки доказать, почему это должно быть так, – ссылаются на статистику, которая показывает, что в прошлом существовала высокая корреляция между общим уровнем цен и совокупным объемом производства. Если предпринималась попытка найти какое-то объяснение этой корреляции, все ограничивалось замечанием, что так происходит просто потому, что ожидания продаж по повысившимся ценам, превышающим сегодняшние затраты, заставляют всех расширять производство, тогда как в противоположном случае страх быть вынужденным продавать ниже затрат будет иметь сильный сдерживающий эффект. Иными словами, во внимание принимается только динамика общего уровня цен.

Далее, эта концепция, согласно которой изменения относительных цен и изменения объемов производства следуют за изменением уровня цен, а деньги воздействуют на цены отдельных благ только посредством воздействия на общий уровень цен, как мне представляется, лежит в основе по крайней мере трех в высшей степени ошибочных суждений. Первым таким суждением является тезис о том, что деньги оказывают воздействие на производство и цены, только если изменяется общий уровень цен и, соответственно, цены и производство не зависят от денег, всегда находясь на своих «естественных» уровнях, если цены остаются стабильными. Во-вторых, имеется убеждение в том, что повышение уровня цен всегда ведет к увеличению производства, а его падение – к уменьшению производства. В-третьих, считается, что «денежная теория может быть определена как такая теория, которая занимается лишь установлением того, чем определяется ценность денег»[6]. Как я покажу ниже, именно эти заблуждения позволяют нам полагать, будто мы можем пренебречь воздействием денег, если их ценность предполагается постоянной, используя без всяких дополнительных оговорок аргументацию общей экономической теории, которая обращает внимание только на «реальные причины». Получается, что для того, чтобы получить полное объяснение функционирования современной экономики, нам нужно всего лишь дополнить эту теорию некоей отдельной теорией ценности денег и последствий ее изменения.

Дальнейшее уточнение является излишним. Вы уже достаточно знакомы с этой теорией, чтобы детализировать ее самостоятельно и скорректировать те преувеличения, которые я мог допустить в ходе моего исследования, стремясь противопоставить разные типы теорий как можно более резко. Дальнейшее усиление этого контраста может быть осуществлено, если я продолжу свое изложение, обратившись ко второй стадии развития денежной теории. Перед тем, как начать, я хотел бы лишь подчеркнуть, что, говоря о стадиях развития, я не имею в виду, что эти стадии сменяют одна другую в качестве общепризнанной доктрины. Наоборот, каждая из них представлена у современных авторов по денежной теории, и на самом деле среди них именно первая до сих пор имеет наибольшее число последователей.

(4) Как и следовало ожидать, второй этап в развитии денежной теории стал следствием неудовлетворенности первым этапом. Эта неудовлетворенность проявилась достаточно рано. В конце XVI века Локк и Монтанари в своих работах достаточно ясно сформулировали положения, которые могут быть отнесены к первой стадии в развитии теории. Ричард Кантильон, критические замечания которого по адресу Локка я вынес в качестве эпиграфа к этой лекции, понимает ее неадекватность. В своем знаменитом «Опыте о природе торговли вообще», опубликованном в 1775 году, он предпринимает первую из известных мне попыток проследить за действительной причинно-следственной цепочкой, связывающей количество денег и цены. В блистательной главе, которую Уильям Стэнли Джевонс назвал «одним из самых изумительных моментов книги», Кантильон попытался показать, «каким образом и в какой пропорции увеличение денег повышает цены на товары». Начиная с предположения об открытии новых залежей золота или серебра, он продолжает демонстрацией того, как это дополнительное предложение драгоценных металлов сначала увеличивает доходы всех лиц, связанных с их добычей, как увеличение расходов этих лиц затем увеличивает цены товаров, которые они начинают покупать в больших количествах, как рост цен на эти товары увеличивает доходы продавцов этих товаров, как они, в свою очередь, увеличивают свои расходы и так далее. Он заключает, что только те лица получают выгоду от увеличения количества денег, доходы которых увеличиваются первыми, тогда как для тех, чьи доходы растут позже, увеличение количества денег означает потери.

Известно несколько более краткое изложение этой же идеи, которое чуть позже дал Давид Юм в знаменитом фрагменте своих «Политических рассуждений»[7]. Оно настолько близко к формулировке Кантильона, что трудно поверить в то, что Юм не видел рукописных копий «Опыта», которые, как известно, имели широкое хождение в то время, когда были написаны «Рассуждения». Однако Юм поясняет, что, по его мнению, «только в этом интервале времени или только в этой, промежуточной, ситуации, между получением денег и ростом цен, увеличившееся количество золота и серебра благоприятно для промышленности».

Для классиков этот ход рассуждений не подлежит какому-либо развитию. Юма часто цитируют, однако в течение более чем столетия его подход никак не углубляется. Никакого вклада в анализ проблемы не было сделано вплоть до момента увеличения предложения золота, последовавшего после открытия новых месторождений в Калифорнии и Австралии. Работа Дж. Кэрнса по австралийским месторождениям[8] содержит, пожалуй, наиболее примечательное уточнение аргументации Кантильона и Юма за весь период до того, как эта аргументация была, в конце концов, встроена в современное изложение проблемы в рамках субъективной теории ценности.

Современная теория [денег] неизбежно должна была обратить внимание на точку зрения, которая выводит последствия увеличения предложения денег из воздействия этого процесса на решения индивидов. Однако до первых попыток положить в основание объяснения ценности денег и последствий изменения их количества фундаментальные понятия теории предельной полезности прошло целое поколение. Я не буду углубляться здесь в разнообразие форм, используемых различными современными теориями для того, чтобы показать, как ценность денег основывается на субъективных элементах, определяя спрос на деньги со стороны индивидов. В той формулировке, которую мы получили ее из рук Людвига фон Мизеса, денежная теория относится к третьему или четвертому этапу развития, и у меня будет повод вернуться к этому позже. Необходимо, однако, отметить, что в той мере, в какой эти теории ограничиваются объяснением способа, при помощи которого последствия увеличения количества денег распространяются по различным торговым каналам, они все имеют один немаловажный дефект. Хотя им удалось построить общую логическую схему анализа последствий увеличения и уменьшения количества денег, основанную на предположении о том, что нам известно место попадания денег в обращение, они не помогали сформулировать общее утверждение о последствиях, которые должны иметь любые изменения количества денег. Причиной этого был, как я покажу ниже, тот факт, что вся эта схема привязана к конкретной точке, в которой дополнительное количество денег попадает в обращение (или изымается из него). Поэтому последствия изменения количества денег могли мыслиться как прямо противоположные – в зависимости от того, попадают ли дополнительные деньги вначале в руки торговцев и производителей продукции или непосредственно в руки лиц, живущих на жалование, получаемое от государства.

(5) Весьма рано, на самом начальном этапе [развития денежной теории] почти вне всякой связи с проблемой ценности денег, возникла доктрина, или лучше сказать, ряд очень близких доктрин, важность которых не была должным образом оценена во время их появления, хотя в конце концов именно им суждено было заполнить разрыв, о котором я говорю. Я имею в виду доктрины, в рамках которых изучается воздействие количества денег на процентную ставку и – посредством этого – на относительный спрос, предъявляемый, с одной стороны, на потребительские и, с другой – на производственные, или капитальные, блага. Соответствующие исследования относятся к третьему этапу развития денежной теории. Им нужно было преодолеть необычайные препятствия и предубеждение, и до самого последнего времени они привлекали к себе очень мало внимания. Похоже на то, что, поскольку экономисты потратили столько времени, сражаясь с распространенным смешением ценности денег как таковых и ценой денежной ссуды, они почти утратили способность видеть наличие какой-либо связи между процентной ставкой и ценностью денег. Поэтому стоит проследить развитие теории на этом этапе более подробно.

Хотя наличие некоей связи между количеством денег и процентной ставкой было осознано весьма давно (свидетельства понимания этого могут быть найдены уже у Локка и Дюто[9]), первым известным мне автором, провозгласившим это явным образом, является Генри Торнтон. В своей работе Paper Credit of Great Britain, опубликованной в 1802 году в самом начале дискуссии о приостановлении размена (Bank Restriction)[10]*, дискуссии, являющейся поистине великим событием, настоящее значение которого только начинает осознаваться, он дал одну из первых формулировок новой доктрины. Поводом для его утверждения было исследование вопроса о том, существует ли естественный предел, удерживающий обращение банкнот Банка Англии от опасного обесценения. Торнтон отрицал существование такого предела и утверждал, что, наоборот, обращение может превысить любые устанавливаемые пределы, если Банк Англии ограничится тем, что будет удерживать процентную ставку на достаточно низком уровне. Он основывал свою позицию на предположении, которое настолько важно, что я не могу не привести здесь обширной цитаты.

«Чтобы установить, как далеко может простираться желание получить ссуду в Банке во всякое время, мы должны исследовать значение величины прибыли, ожидаемой от этого заимствования при существующих обстоятельствах. Для этого необходимо вынести суждение о двух вещах: во-первых, о проценте, который должно будет уплатить на позаимствованную сумму, и, во-вторых, о торговой или иной выгоде, которая должна быть получена на заемный капитал. Эта выгода, которая может быть приобретена посредством торговли, обычно является наибольшей из всех, которые могут быть получены, и она определяет, в огромной мере, норму доходности во всех других случаях. Мы можем поэтому рассмотреть этот вопрос как вопрос, сводящийся, главным образом, к сопоставлению ставки процента, взимаемой банком, с текущей нормой торговой прибыли»[11].

Торнтон вновь заявил об этой доктрине в первом из своих двух выступлений перед Комитетом о слитках, которые также опубликованы в его брошюре[12] и также заслуживают того, чтобы извлечь их из забвения. В этом выступлении он пытается привлечь внимание палаты общин к проблеме процентной ставки, полагая ее «важнейшим и поворотным моментом», и, после повторения своей теории в краткой форме, излагает новую теорию, отличную от первой, теорию о связи между ценами и процентом, а именно теорию о влиянии ожиданий роста цен на процентную ставку, теорию, которая позже будет открыта заново Альфредом Маршаллом и Ирвингом Фишером[13].

Кажется, что теория Торнтона в общем и целом была принята среди «буллионистов»[14], хотя со временем почти забылось, что положения этой школы стали объектом атаки банковской школы, атаки, на которую был дан весьма убедительный ответ. В течение следующих двух лет она была вновь выдвинута лордом Кингом[15] и Дж. Л. Фостером[16], и, что гораздо важнее, она была воспринята Давидом Рикардо. В статье 1809 года он придал ей несколько более современное звучание, сказав о ставке процента, падающей ниже естественного уровня на протяжении интервала времени между эмиссией [банкнот] Банком Англии и теми последствиями, которые эта эмиссия имеет для цен[17]. Он также повторил эти положения в своих «Началах», и этого оказалось достаточно, чтобы сделать их широко известными[18]. Эта доктрина нашла свое отражение в докладе Комитета о слитках[19] и оставалась известной экономистам в течение некоторого времени после возобновления обмена банкнот на золото.

В 1823 году Томас Джоплин, первооткрыватель денежной доктрины, сформулировал тот же принцип и развил его в течение нескольких последующих лет в очень необычную, но весьма интересную теорию «давления и сопротивления капитала денежному обращению», которую он представил как совершенно новую[20]. Хотя в эту теорию вплетен ряд откровенно ошибочных положений (что, вероятно, помешало его современникам признать действительный вклад, внесенный его работами), он, тем не менее, все же смог дать самое ясное для того времени объяснение связи между ставкой процента и колебаниями банкнотного обращения. Принцип, который, по мнению Джоплина, не поняли ни Торнтон, ни те, кто принял его концепцию, и который, возможно, определял «все значительные колебания цен, имевшие место с тех пор, как возникла наша банковская система», состоит в том, что, когда предложение капитала превышает спрос, это приводит к сжатию денежного обращения страны, а когда спрос на капитал превышает его предложение, это приводит к его обратному расширению[21]. Он посвящает несколько страниц объяснению того, как процентная ставка приводит к равенству спроса на капитал и его предложения и как всякое изменение этой ставки влияет на активность производителей, и продолжает: «Но в случае нашего денежного обращения или даже для банкнот провинциальных банков последствия совершенно отличны от вышеописанных. Процент на [заемные] деньги тогда, когда они имеются в избытке, не уменьшается, однако обращение [банкнот] сокращается, и наоборот, когда деньги редки, имеет место эмиссия банкнот, а не увеличение процентной ставки. Банкир провинциального банка никогда не изменяет процента по своим ссудам…Он должен, по необходимости, иметь единую фиксированную ставку, какова бы она ни была, поскольку он никогда не знает, какова истинная ставка процента. При металлическом обращении, напротив, банкир всегда знает состояние рынка. Прежде всего, он не может ссужать деньги до тех пор, пока он не сделал сбережений и не имеет их на руках, сосредоточив определенный объем для ссуды. С другой стороны, он имеет большее или меньшее число лиц, желающих сделать заем, и в той мере, в какой спрос больше или меньше того количества, которое он должен ссудить, он будет повышать или понижать свою ставку кредита… Однако, вследствие того, что провинциальные банки являются не только поставщиками начального капитала, но также эмитентами денежных инструментов, спрос на эти инструменты и спрос на капитал оказываются настолько перемешанными между собой, что понимание того и другого полностью запутывается»[22].

В течение последующих семидесяти пяти лет в этом отношении едва ли имел место какой-либо прогресс. Через три года после Джоплина, в 1826 году, Томас Тук (который через восемнадцать лет пришел к выводу об ошибочности того, что тогда он называл общепринятой доктриной, согласно которой низкая ставка процента начисляется для того, чтобы повышать цены, а высокая – для того, чтобы понижать их[23]) воспринял теорию Торнтона и развил ее некоторые частные положения[24]. В 1832 году Дж. X. Палмер воспроизвел ее перед парламентским комитетом по возобновлению чартера Банка Англии[25], и еще в 1840 году учение, согласно которому «спрос на ссуды и учет [векселей] по ставкам ниже обычной ставки невозможно насытить», рассматривалось как вполне обычное Нассау Сениором[26] и даже вошло, хотя и в несколько ослабленной формулировке, в «Основы политической экономии» Дж. С. Милля[27].

(6) Прежде чем обратиться к более современному этапу развития этой теории, я должен проследить происхождение второго направления мысли, которое, в конце концов, смешавшись с только что проанализированным, образовало современное учение в этой области. Если то направление экономической мысли, которое мы только что рассмотрели, обращало внимание лишь на взаимосвязь между процентной ставкой, количеством денег в обращении и, как следствие, общим уровнем цен, то второе направление интересовалось тем влиянием, которое увеличение количества денег оказывает на производство капитальных благ – либо непосредственно, либо посредством ставки процента. Учение, согласно которому увеличение количества денег порождает увеличение капитала и которое в последнее время стало модным под наименованием концепции «вынужденных сбережений», является даже более древним, чем то учение, которое мы рассмотрели выше.

Первым автором, который сформулировал эту доктрину в явном виде и разработал ее более детально, чем все последующие авторы вплоть до самых последних, был Иеремия Бентам. В своем «Учебнике политической экономии», написанном в 1804 году, но до 1843 года остававшемся неопубликованным, он подвергает детальному анализу явление, названное им «вынужденная бережливость» (forced frugality). Этим термином он называет такое увеличение «[потока] прибавлений к массе будущего богатства», которые правительство может направить на производство капитальных благ, используя средства, полученные в виде налогов или посредством эмиссии бумажных денег. Столь же важным и интересным, как и само это изложение Бентама, является тот факт, что эти мысли Бентама были опубликованы только много лет спустя (хотя более чем вероятно, что были известны экономистам его круга). Это снижает их значимость для последующего развития теории[28].

Честь быть первым автором, подробно изложившим это положение в печати, должна принадлежать, по-видимому, Т. Мальтусу, который в 1811 году в анонимной рецензии на первую статью Рикардо[29] заметил с сожалением, что ни один известный ему автор «не обратил заслуживающего того внимания на влияние, которое структура распределения денежных инструментов, находящихся в обращении страны, должна оказывать на накопление благ, предназначенных для обеспечения производства в будущем». Мальтус пишет: «Всегда, когда, при существующем положении вещей, новые выпуски банкнот попадают в руки тех, кто намерен употребить их для ведения и расширения прибыльного дела, имеет место изменение распределения обращающихся средств обмена, подобное тому изменению, которое предлагается. Оно имеет схожие, хотя, конечно, и сравнительно неожиданные последствия, изменяя пропорцию между капиталом и доходом в пользу первого. Новые банкноты попадают на рынок как обильный дополнительный капитал, используясь для приобретения всего того, что необходимо для ведения дел. Однако до того как объем производства в стране увеличится, одно лицо не может иметь больше благ без того, чтобы не сократилась доля всех остальных. Повышение цен, являющееся следствием конкуренции за новые банкноты, и вызывает такое сокращение, не позволяя тем, кто является только покупателем, но не продавцом, покупать столько же [благ] из общего годового производства, сколько раньше. Поэтому промышленные классы, то есть те, кто является и продавцами, и покупателями, в период непрерывного роста цен имеют необычайно высокие прибыли и, даже когда эта непрерывность приостанавливается, оказываются обладателями большей части совокупного годового производства, чем та, которой они располагали до новых выпусков банкнот».

Признание того, что увеличение выпуска банкнот ведет к увеличению национального капитала, не затмило для Мальтуса связанные с этим опасности и явную несправедливость. Он пишет, что просто приводит рациональное объяснение того, почему рост цен обычно считают сочетающимся с общим процветанием.

Это соображение Мальтуса, за одним единственным исключением, не получило признания в его время – даже несмотря на то, что весьма развернутый ответ Рикардо должен был сделать точку зрения Мальтуса знакомой всем экономистам. Этим единственным исключением стала серия записок к отчету Комитета о слитках, подготовленных Дюгальдом Стюартом в 1811 году для лорда Лаудердейла, которые позже были перепечатаны в качестве приложения к его лекциям по политической экономии[30]. Возражая против чрезмерно упрощенной версии количественной теории денег, использовавшейся при обсуждении отчета Комитета о слитках, он попытался объяснить «косвенные связи между высокими ценами и увеличением количества средств обращения». В ходе этого изложения он очень близко подошел к аргументации Мальтуса и в одной из последних записок фактически сослался на ту его статью, которую должен был заметить, поскольку она появилась в это же время (она процитирована абзацем выше).

У других авторов начала XIX столетия имеются и более поздние упоминания этой проблемы, например, у Т. Джоплина и Р. Торренса. Дж. С. Милль в четвертом издании своих Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy, а именно «О прибыли и проценте», написанном в 1829 или 1830 году, дошел до того, что написал, что в результате деятельности банкиров, «доход» может «превратиться в капитал и, каким бы странным это ни казалось, обесценение средств обращения, действуя таким образом, ведет к определенному увеличению масштабов вынужденного накопления»[31].

Однако тогда он считал, что это явление принадлежит к числу «таких аномалий ставки процента, которые до сих пор не были, насколько мы знаем, включены в круг предметов, изучаемых наукой в полном смысле слова». Первое издание его «Основ» не содержит ничего по этой проблеме. Но в 1865 году, в шестом издании, он дополнил главу «Кредит как заменитель денег» сноской, которая настолько близка к положениям Мальтуса, что кажется весьма вероятным, что некое событие – возможно, публикация Collected Works Д. Стюарта – привлекло его внимание к раннему изложению этой тематики[32].

(7) В течение длительного периода после публикации «Основ» Дж. С. Милля, внимание экономистов привлекала лишь первая из двух рассмотренных нами идей. Многие годы в этой области какой-либо прогресс отсутствовал вовсе. Эпизодические упоминания взглядов ранних авторов бывали, но они не добавляли ничего нового и не привлекали внимания[33]. Концепции «косвенной причинной цепочки, связывающей деньги и цены», разрабатывавшиеся Сиджвиком, Гиффеном, Николсоном и даже Маршаллом[34], почти ничего не добавили к тому, что было сделано за период от Торнтона до Тука. Более существенными была разработка этой тематики и даже независимое открытие заново явления вынужденных сбережений Леоном Вальрасом в 1879 году[35]. Хотя его вклад практически полностью забыт и лишь недавно извлечен из забвения профессором Маржетом, он представляет предмет специального интереса, поскольку, вероятно, через Вальраса эта доктрина попала к Кнуту Викселлю. Лишь этот великий шведский экономист в конце XIX века смог, наконец, объединить две эти, до той поры различные, идеи. Его успех объясняется тем фактом, что эта попытка базировалась на современной и хорошо разработанной теории процента Бем-Баверка. Однако, по любопытной иронии судьбы, Викселль[36] получил известность не благодаря его действительному вкладу в существенное продвижение и развитие старого учения, а из-за одного из утверждений, сделанных по ходу изложения, которое является очевидно ошибочным. Имеется в виду его попытка установить жесткую связь между ставкой процента и изменением общего уровня цен.

Кратко изложенная, теория Викселля состоит в следующем. Если бы не существовало возмущений, вызванных существованием денег, то процентная ставка определялась бы на таком уровне, который уравновешивает спрос и предложение сбережений. Эту равновесную ставку, как я предпочитаю ее называть, он окрестил естественной ставкой процента[37]. В использующей деньги экономике фактическая ставка процента (Geldzins) может отличаться от равновесной, или естественной ставки, поскольку спрос на капитал и его предложение реализуются не в вещественной форме, а в форме денег, количество которых, доступное для нужд инвестирования (capital purposes), может быть произвольно изменено банками.

Итак, пока денежная ставка процента совпадает с равновесной, она остается «нейтральной» в отношении своего влияния на цены благ, не повышая и не понижая их. Однако, когда банки понижают денежную ставку процента ниже равновесного уровня, что они могут делать, выдавая в качестве ссуд больше того, что было им доверено, то есть увеличивая количество средств обращения, это должно вести к росту цен. Если они повышают денежную ставку выше равновесной (этот случай имеет меньшее практическое значение), они оказывают понижающее воздействие на цены. Из этого верного утверждения, которое не предполагает, что уровень цен останется неизменным, если денежная ставка процента соответствует равновесной, а лишь говорит, что в этих условиях не существует причин изменения уровня цен, лежащих в денежной сфере, Викселль перепрыгивает к выводу, согласно которому, если эти две ставки совпадают, то уровень цен должен оставаться стабильным. Позже об этом будет сказано подробнее. Сейчас стоит обратить особое внимание на дальнейшее развитие теории. Рост уровня цен, который, как предполагается, является необходимым следствием того, что денежная процентная ставка остается ниже равновесной, порождается, прежде всего, предпринимателями, которые тратят на производственные нужды возросшее количество денег, ссужаемых им банками. Этот процесс, как показал еще Мальтус, и влечет за собой то, что Викселль назвал вынужденными, или принудительными, сбережениями (enforced, or compulsory saving)[38].

Это все, что необходимо сказать здесь по поводу теории Викселля. Я не буду обсуждать здесь важный вклад в развитие этой теории, сделанный австрийским экономистом Людвигом фон Мизесом[39]. Изложение сегодняшнего состояния этой теории будет главным предметом двух моих следующих лекций. Здесь необходимо лишь указать, что Мизес усовершенствовал теорию Викселля, добавив к ней анализ различных воздействий, которые денежная процентная ставка, отличающаяся от равновесной, оказывает на цены потребительских благ, с одной стороны, и производственных благ – с другой. Этим он достиг трансформации теории Викселля в теорию кредитного цикла, что представляет собой логически удовлетворительный результат.

(8) Но это заставляет меня перейти к следующей части моей лекции – поскольку мне кажется, что четвертый этап развития денежной теории строится отчасти на основе, заложенной Викселлем, отчасти на базе критики его теории. Я должен предупредить вас, что если вплоть до этого момента я описывал те этапы развития теории, которые уже свершились, то теперь то, что я буду говорить сейчас о четвертом этапе, является, скорее, тем, что я думаю о том, каким он должен быть, чем описанием того, что уже обрело определенную форму.

Если идти хронологически, стараясь проследить, как шаг за шагом теория Викселля постепенно превратилась в нечто новое, то это заняло бы слишком много времени. Вы лучше оцените эти изменения, если я немедленно начну обсуждать те недостатки его доктрины, которые, в конце концов, сделали совершенно необходимым отход от некоторых фундаментальных концепций его теории, унаследованных им от его предшественников.

Я уже упоминал о том, что, согласно Викселлю, равновесная ставка процента есть такая ставка, которая ограничивает спрос на реальный капитал количеством доступных сбережений и одновременно обеспечивает стабильность уровня цен. Его идея, очевидно, одна из тех, которые весьма широко распространены даже сегодня, – поскольку при равновесной ставке процента деньги сохраняют нейтральность в отношении цен, поэтому в этих условиях не может быть никаких причин для изменения уровня цен.

Тем не менее, совершенно ясно, что для того, чтобы предложение и спрос на реальный капитал могли совпасть, банки не должны предоставлять в качестве ссуд не больше и не меньше того, что было помещено в них в качестве сбережений (и того дополнительного количества денег, которое могло быть сбереженным и тезаврированным). А это естественным образом означает, что (за исключением только что оговоренного случая) они не должны допускать никаких изменений фактического количества денег в обращении[40].

В то же время не менее ясно и то, что для того, чтобы уровень цен оставался неизменным, количество денег в обращении должно изменяться, поскольку объемы производства увеличиваются и уменьшаются. Банки могут либо удерживать спрос на реальные капитальные блага в пределах, определяемых предложением сбережений, либо поддерживать стабильность уровня цен, но они не могут выполнять обе эти функции одновременно. Попробуйте сберегать в обществе, в котором нет никаких добавочных ресурсов для сбережений, то есть в стационарном обществе. В таком обществе, для того чтобы поддерживать денежную ставку процента на равновесном уровне, в периоды роста производства уровень цен должен падать. Чтобы уровень цен был стабильным, при этих же условиях ставка ссудного процента должна опуститься ниже равновесного уровня. Последствия будут такими, какими они бывают всегда, когда норма инвестиций превышает норму сбережений.

Можно перечислить и другие случаи, когда последствия изменения денег для цен и производства реализуются независимо от влияния на общий уровень цен. Однако если вдуматься, то представляется очевидным, что практически любое изменение количества денег, вне зависимости от того, влияет оно на общий уровень цен или нет, должно всегда оказывать воздействие на относительные цены. И поскольку не может быть сомнений в том, что именно относительные цены определяют объем и структуру производства, практически любые изменения количества денег будут оказывать воздействие на производство.

Но если мы должны признать, что, с одной стороны, при стабильном уровне цен относительные цены могут изменяться под воздействием денежных факторов, а, с другой стороны, относительные цены могут оставаться неизменными только, когда изменяется общий уровень цен, то мы должны отказаться от общепринятого мнения, согласно которому, если общий уровень цен остается неизменным, то стремление системы к экономическому равновесию не нарушается влиянием денег, и эти возмущающие воздействия денежной сферы не могут осуществляться без того, чтобы изменять общий уровень цен.

Это учение, догматически воспринятое почти всеми теоретиками, специализирующимися на денежной теории, и лежит, как мне кажется, в основании большинства пороков сегодняшней денежной теории и почти полностью закрывает возможность какого бы то ни было прогресса. Однако в данных лекциях нас интересуют скорее теоретические основания соответствующих схем, а не формулирование альтернативных практических предложений. И поэтому, как можно предположить, существует возможность сильнейшим образом недооценить изменения в экономической теории, которые последуют, если мы откажемся от этих неверных предположений. Когда мы приступим к изучению всех видов воздействия денег на относительные цены, совершенно не принимая во внимание, сопровождаются их изменения изменением общего уровня цен или нет, вскоре после этого мы начнем осознавать ненужность понятия общей ценности денег, понимаемого как обратная величина к общему уровню цен. Я действительно считаю, что в ближайшем будущем денежная теория не только откажется от объяснений в терминах прямого соотношения между деньгами и уровнем цен, но мы также выбросим за борт концепцию общего уровня цен, заменив ее изучением причин изменений относительных цен и их влияния на производство. Такая теория денег, которая более не будет теорией ценности денег вообще, но станет теорией влияния денег на обменные соотношения отдельных благ всех видов, и представляется мне четвертым этапом развития денежной теории.

Эта точка зрения на вероятное будущее теории денег покажется не такой пугающе непривычной, если мы примем во внимание, что концепция относительных цен включает в себя цены на блага одного вида в разные моменты времени. Здесь, так же, как и в случае связи между ценами в разных точках пространства, лишь одно соотношение между двумя значениями цен может соответствовать условию «межвременного» равновесия. Таким образом, и здесь нет необходимости априорно считать это отношение постоянным или таким, что оно существует при стабильном уровне цен. (Это имеет особое значение для теории денег, рассматриваемых как стандарт для отсроченных платежей, поскольку в этой своей функции деньги воспринимаются просто как средство межвременного обмена). Если эта точка зрения верна, то вопрос, который, по моему мнению, займет место вопроса о том, увеличивается ценность денег или уменьшается, превратится в вопрос, в пользу каких благ – будущих или теперешних – действуют изменения, которым подвергается состояние равновесия ставок межвременного обмена под воздействием денежных факторов[41].

(9) Задача следующей лекции – показать, каким образом можно решить по крайней мере некоторые из наиболее важных проблем денежной теории без обращения к концепции «ценности денег вообще». На вашу долю останется подумать, а не можем ли мы полностью отказаться от нее. Сейчас я хотел бы только напомнить вам о причине, по которой, как мне кажется, в случае денег, в отличие от других благ, общий вопрос об их ценности не имеет большого значения.

Нас интересуют цены на отдельные блага, поскольку эти цены показывают нам, насколько полно может быть удовлетворен спрос на каждое отдельное благо. Исследование причин, почему определенные потребности или потребности отдельных индивидов могут быть удовлетворены в большей степени, чем другие, является конечной целью экономической науки. Однако в этом смысле у нас не существует потребности в деньгах – абсолютное количество денег не имеет большого значения в смысле, в каком мы говорим об объективной ценности благ. То, что нас интересует, – это лишь то, как деньги воздействуют на относительные цены благ, рассматриваемых как источники дохода или как средство удовлетворения [конечных] желаний.

Проблема никогда не состоит в том, чтобы объяснить какую-то «общую ценность» денег, но только в том, чтобы объяснить, как и когда деньги влияют на относительную ценность благ и при каких условиях они оставляют эти относительные ценности неизменными, или, по удачному выражению Викселля, когда деньги являются нейтральными по отношению к товарам[42]. Таким образом, начальным пунктом теоретического анализа должны быть не стабильные, а нейтральные деньги, а первая задача денежной теории должна состоять в выяснении условий, при которых деньги могут считаться нейтральными в этом смысле. И хотя я надеюсь, что то, о чем я буду говорить в следующих лекциях, немного поможет, я совершенно убежден в том, что все результаты, полученные нами на этой стадии, должны расцениваться только как предварительные. Я считаю, что для последующего метод исследования важнее частных подробностей полученных результатов.

Лекция 2 Условия равновесия между производством потребительских и производственных благ

Вопрос о том, до какой степени и каким образом увеличение денег в обращении приводит к увеличению капитала, представляется нам вопросом чрезвычайной важности, что полностью оправдывает наши упорные попытки прояснить его…Не количество обращающихся средств обмена создает описанные здесь эффекты, но изменение структуры их распределения при каждой новой эмиссии банкнот… большая их часть попадает в руки тех, кто потребляет и производит, тогда как меньшая часть попадает тем, кто только потребляет.

Мальтус Т. Р. (Edinburgh Review. 1811. Vol. XVII. P. 363 et seq.)

1. Прежде чем приступить к выяснению природы влияния цен на количество производимых благ, необходимо разобраться с природой непосредственных причин изменений объемов промышленного производства. На этот вопрос, на первый взгляд кажущийся простым, современная теория предлагает по меньшей мере три объяснения.

2. Во-первых, можно рассмотреть точку зрения, согласно которой главные причины изменений объемов промышленного производства могут быть обнаружены в изменениях желаний индивидов прилагать усилия. Я называю эту причину первой, так как соответствующая теория в данной стране имеет, пожалуй, наибольшее число сторонников. Тот факт, что эта точка зрения так широко распространена в Англии, объясняется, вероятно, тем, что здесь относительно большое число экономистов все еще находятся под влиянием теории ценности, основанной на концепции «реальных издержек», что делает в их глазах такой тип объяснения любых изменений в общем

объеме производства естественным. Пожалуй, наилучшим примером логики, основанной на этих предпосылках, является книга Робертсона «Банковская политика и уровень цен»[43]. Я, однако, не думаю, что это предположение хоть в какой-то мере подтверждается имеющимся опытом. Я считаю его крайне искусственным и намерен прибегнуть к нему только в том случае, если все остальные объяснения окажутся неудовлетворительными. Однако признание этого предположения корректным является вопросом факта, и я не буду пытаться опровергнуть его непосредственно. Я лишь попытаюсь показать, что имеются и другие способы трактовки причин изменений выпуска, которые представляются менее искусственными.

3. Второй тип объяснения просто-напросто сводит все причины изменения объемов выпуска к изменениям количеств факторов, используемых в производственном процессе. По-моему, такое «объяснение» вообще не является объяснением. Оно основано на неверной интерпретации фактов. Отталкиваясь от известного из повседневного опыта факта – существования неиспользуемых ресурсов всех видов, оно трактует любое увеличение выпуска как простое следствие применения [в производственном процессе] больших количеств неиспользуемых факторов, а любое уменьшение выпуска как следствие того, что большие объемы ресурсов оказываются незадействованными. То, что любое изменение количества задействованных ресурсов предполагает соответствующее изменение выпуска, не подлежит сомнению. Но ни то, что существование неиспользуемых ресурсов является необходимым условием увеличения выпуска, ни то, что мы имеем право рассматривать эту ситуацию в качестве отправного пункта теоретического анализа, не является верным. Если мы хотим объяснить колебания объемов производства, мы должны дать исчерпывающее объяснение. Разумеется, это не означает, что мы должны ab ovo начинать с предположений об экономическом процессе в целом. Но это все-таки означает, что мы должны начинать там, где останавливается общая экономическая теория, то есть с состояния равновесия, когда не существует никаких неиспользуемых ресурсов. Наличие таких неиспользуемых ресурсов само по себе является фактом, требующим объяснения. Он не находит объяснения в рамках статического анализа и соответственно мы не имеем права принимать его как данность. По этой причине я не могу согласиться с профессором Уэсли Митчеллом, когда он утверждает, что не считает объяснение этой ситуации частью своей задачи, состоящей в «определении того, каким образом факт циклических колебаний экономической активности может быть увязан с общей теорией равновесия, или того, как эта теория может быть увязана с данным фактом»[44]. Наоборот, я убежден в том, что, если мы вообще хотим объяснить экономическое явление, у нас нет иного способа, кроме как основывать наши построения на фундаменте, предоставляемом нам концепцией тенденции [движения экономической системы] к равновесию. Ведь только эта концепция позволяет объяснить такие фундаментальные явления, как процесс установления цен или формирования доходов, а также понять то, что является существенным для каждого объяснения колебаний объемов производства. Следовательно, если мы хотим быть последовательными, необходимо начинать с ситуации, которая уже имеет удовлетворительное объяснение в рамках общей экономической теории. И единственной ситуацией, удовлетворяющей этому критерию, является ситуация, при которой используются все доступные ресурсы. Объяснение наличия неиспользуемых ресурсов должно быть одной из наших главных задач[45].

4. Начав с предположения о равновесии, мы получаем еще одно преимущество, поскольку таким образом мы можем более внимательно рассмотреть причины изменений объемов промышленного выпуска, важность которых в противном случае может быть недооценена. Я имею в виду изменения в методах использования имеющихся ресурсов. Изменения в направлении, заданном существующими производительными силами, представляют собой не только главную причину колебаний в выпуске продукции отдельных отраслей – изменения в использовании имеющихся ресурсов также могут увеличивать или уменьшать совокупный выпуск всей промышленности в огромных пределах. Таким образом, перед нами третий способ, которым современная теория объясняет колебания, упомянутые в начале лекции. То, что я здесь имею в виду, не относится к таким изменениям методов производства, которые становятся возможны вследствие прогресса технических знаний. Я имею в виду такое увеличение производства, которое достигается посредством перехода к «более капиталистическим» методам производства, или, что то же самое, посредством организации производства таким образом, что в любой заданный момент времени доступные ресурсы используются для удовлетворения таких потребностей, которые отстоят от этого момента дальше, чем ранее. Именно к последствиям перехода к этим, более или менее окольным методам производства я хотел бы привлечь ваше внимание, поскольку, по моему мнению, только исследовав это явление, можно в итоге показать, каким образом может быть создана ситуация временной невозможности использования всех доступных ресурсов.

Процессы, задействованные в любом таком переходе от «менее капиталистических» к «более капиталистическим» методам, настолько сложны, что наглядно показать их можно только начав с предпосылок, в высшей степени упрощающих дело, и затем постепенно продвигаясь к ситуации, в большей мере приближенной к реальной. Для достижения целей всего лекционного курса, я разделю свое исследование на две части. Сегодня я ограничусь рассмотрением условий, при которых достигается равновесие между производством благ производственного назначения и производством потребительских благ, а также исследую, как это равновесие связано с денежным потоком. Более детальное объяснение того, как в период упомянутого перехода работает механизм цен и как изменения системы цен соотносятся с процентной ставкой, я оставляю для следующей лекции.

5. Моей первой задачей является определение точного значения некоторых терминов. Под производством я везде имею в виду наиболее широкое значение этого слова, так чтобы охватить все процессы, необходимые для того, чтобы товары попали к потребителю. Под «трудом» и «землей» я буду везде иметь в виду первичные факторы производства. Если я употребляю выражение факторы производства без пояснений, они будут включать в свой состав также и капитал, то есть этот термин охватывает все факторы, из [применения] которых извлекаются доходы в форме заработной платы, ренты и процента. Термин производственные блага относится ко всем благам, существующим в каждый момент времени, не являющимся потребительскими благами, то есть ко всем благам, прямо или косвенно используемым для производства потребительских благ, включая, таким образом, первичные средства производства, а также всяческие инструментальные блага[46] и все виды незавершенного производства. Те производственные блага, которые не являются первичными средствами производства, но находятся между первичными средствами производства и потребительскими благами, я называю промежуточными благами. Ни одно из этих различений не совпадает с привычным подразделением благ на блага длительного пользования и непосредственно потребляемые, поскольку эта классификация не требуется здесь для достижения моей цели. Однако в следующей лекции я буду его использовать, добавив к нему еще одно, находящееся с ним в определенной связи.

6. Я уже отмечал, что существенной характеристикой современной нам, «капиталистической» системы производства является то, что в каждый момент значительно большая часть имеющихся первичных средств производства используется для получения потребительских благ, относящихся к более или менее отдаленному будущему, чем та часть, которая используется для немедленного удовлетворения потребностей. Причиной такого способа организации производства является, без сомнения, тот факт, что посредством удлинения производственного процесса можно получать большее количество потребительских благ при данном количестве первичных средств производства. Для моих целей здесь нет необходимости углубляться в объяснение этого явления увеличением производительности вследствие применения косвенных способов производства. Достаточно сказать, что в границах, обусловленных обычной практикой, можно бесконечно увеличивать выпуск потребительских благ при данном количестве первичных факторов производства, при условии, что мы готовы достаточно долго ждать соответствующей продукции. В наибольшей мере нас здесь интересует тот факт, что любая такая замена некоего метода производства с любой заданной продолжительностью на метод, который требует больше или меньше времени, предполагает совершенно определенные изменения в организации производства, или – как я называю этот аспект организации для того, чтобы отличить его от более привычных аспектов, – изменений структуры производства.

Чтобы яснее увидеть, на что именно воздействуют указанные изменения структуры производства, полезно обратиться к схематичной форме представления[47]. Для этого я нахожу удобным представить последовательное использование первичных средств производства, необходимых для обеспечения выпуска потребительских благ, производимых в каждый момент времени, в виде гипотенузы прямоугольного треугольника, изображенного на рис. 1.

Рис. 1

Ценность первичных средств производства изображена горизонтальной проекцией этой гипотенузы, а вертикальная ось, по которой отложены значения в произвольный период времени, от ранних моментов к более поздним, отражает течение времени, так что угол наклона [гипотенузы] линии, представляющей использованные первичные средства производства, означает, что они непрерывно затрачиваются в течение всего процесса производства. Нижняя сторона треугольника представляет текущий выпуск потребительских благ. Таким образом, внутренняя область, ограниченная сторонами треугольника, изображает последовательные стадии, которые несколько единиц первичных средств производства проходят до того, как они созреют для потребления. На этом же рисунке можно увидеть полный объем промежуточных продуктов, которые должны существовать в каждый момент времени для обеспечения непрерывности выпуска потребительских благ. Поэтому можно считать, что на этом рисунке представлены не только следующие одна за другой стадии производства продукции в каждый момент времени, но и процессы производства, которые имеют место одновременно в рамках некоторого стационарного состояния общества. Используя удачную формулировку Дж. Б. Кларка, мы назовем картину, иллюстрируемую этим рисунком, «синхронизированный процесс производства»[48].

Теперь без дальнейших объяснений должно быть понятно, что доля промежуточной продукции (внутренняя область треугольника), необходимой в каждый момент времени для обеспечения непрерывности выпуска данного количества потребительских благ, должна со временем увеличиваться, и сам этот выпуск[49] должен расти по мере увеличения окольности производственного процесса. По мере того, как средний период между использованием первичных средств производства и завершением изготовления потребительских благ увеличивается, процесс производства становится более капиталистическим, и наоборот. В рассматриваемом случае, когда первичные средства производства используются с постоянным темпом в течение всего производственного процесса, этот средний период составит ровно половину времени, которое проходит между использованием первой единицы первичных средств производства и завершением процесса. Соответственно, совокупный объем промежуточной продукции также может быть представлен прямоугольником с высотой, равной половине высоты треугольника, как показано пунктирной линией на рис. 1. Площади этих двух фигур всегда равны между собой – в тех случаях, когда нас интересуют относительные величины, использование прямоугольника в иллюстративных целях является более наглядным по сравнению с использованием треугольника. Необходимо, далее, заметить, что, поскольку на рисунке изображены ценности, а не физический объем производства, дополнительный доход, получаемый при использовании окольных методов производства, не может быть показан. В данной лекции я сознательно отвлекаюсь от проблемы процента. Мы исследуем ее позже, а пока можно предположить, что промежуточная продукция остается в собственности владельцев первичных средств производства до того момента, пока она не «созреет» до формы потребительских благ. Последние могут быть проданы потребителям, после чего владельцы первичных средств производства получат процент – вместе с заработной платой и рентой.

7. Такой процесс, характеризующийся совершенной бесперебойностью, представляет собой нечто неудобопонятное для теоретического анализа. Более того, подобные допущения недостаточно реалистичны. Можно было бы воспользоваться возможностями, которые дает высшая математика. Но лично я предпочитаю приспособить ситуацию к более простому методу, разделив слитный процесс на отдельные периоды и заменив концепцию непрерывного потока предположением, согласно которому блага движутся скачкообразно, переходя от предшествующей к последующей стадии через равные промежутки времени. Мне кажется, что таким образом потери в точности [описания] будут с лихвой компенсированы выигрышем в виде большей ясности.

Вероятно, самым простым способом замены непрерывного процесса на такой, при котором события относятся к одному и тому же периоду, является переход к поперечным сечениям схемы, изображенной на первом рисунке, с разбиением ее на интервалы, соответствующие выбранным периодам. Представим себе наблюдателей, которые расставлены на каждом из этих сечений, фиксируя количество благ, протекающих мимо них. Если отнести эти сечения, изображенные на рис. 1 штриховыми линиями, к концу каждого периода и представить количества благ, пересекающих эти линии, отделяющие один период от другого, прямоугольниками соответствующего размера, получим рис. 2, по-новому иллюстрирующий тот же процесс.

Примечания

1

Hayek. “The Pure Theory of Money, A Rejoinder to Mr. Keynes”, // Economica, 1931. November, 1931; Idem. “Money and Capital, A Reply to Mr. Sraffa”, // Economic Journal, 1932. June, 1932; Idem. “Kapitalaufzehrung”, //Weltwirtschaftliches Archiv, 1932. July, 1932; Idem. “A Note of the Development of the Doctrine of Forced Saving”, // Quarterly Journal of Economics, 1933.November 1933; Idem. Der Stand und die nachste Zukunft der Konjunkturforschung, Festschrift fuur Arthur Spiethoff, Munchen, 1933; Idem“. Uber neutrales Geld”, // Zeitschrift fur Nationalokonomie, vVol. IV, 1933. October, 1933; Idem“. Capital and Industrial Fluctiations”, // Econometrica, vVol. II, 1934. April, 1934; Idem“. On the Relationship between Investment and Output”, // Economic Journal, 1934. June, 1934.

2

Hayek. Monetary Theory and the Trade Cycle., London, 1933; Idem. “The Paradox of Saving”, // Economica, 1931. May, 1931.

3

То есть в период, продолжающийся после момента осуществления соответствующих расходов. – Прим. науч. ред.

4

См., в частности, Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, впервые опубликованную в 1912 г. и сегодня, к счастью, имеющуюся в английском переводе: L. Mises, L. The Theory of Money, London: (Jonathan Cape), 1934 [Мизес Л. фон. Теория денег и фидуциарных средств обращения. Челябинск: Социум, 2008]. Ср. также с моей работой Monetary Theory and the Trade Cycle, London, 1933, которая посвящена в большей мере посвящена монетарным факторам, вызывающим экономический цикл, чем данная книга, которая по большей части посвящена связанным с ним явлениям реальной экономики, образующим цикл.

5

Эта формулировка принадлежит Р. Хоутри. См. его лекцию в: Hawtrey R. G. Money and Index Numbers // Journal of the Royal Statistical Society. 1930. Vol. XCIII. Part I. P. 65.

6

Hawtrey R. G. Op. cit. P. 64.

7

Hume D. Political Discourses. Опубликованы в 1752 году, переизданы к качестве части его Essays Moral, Political and Literary (Pt. II. Essay IV: Of Money), которые первоначально появились в 1742 году и поэтому часто ошибочно атрибутируются этой датой. [См.: Юм Д. О деньгах // Юм. Бентам. Библиотека экономистов-классиков (отрывки работ). Вып. 5. М.: Изд-во К. Т. Солдатенкова, 1895. С. 20–35.]

8

Cairns J. Essays towards a Solution of the Gold Question // Cairns J. Essays in Political Economy, Theoretical and Applied. London, 1873; в частности, см.: Essay II: The Course of Depreciation. Эти статьи первоначально были опубликованы в 1855–1860 годах в журналах Frazers' Magazine и Edinburgh Review. Интересно отметить в этой связи, что Карл Менгер, который внес решающий вклад в современное понимание проблемы, был хорошо знаком с ее изложением Кэрнсом. См. об этом мое предисловие к первому тому избранных работ Карла Менгера (Hayek F. Introduction // Collected Works of Carl Menger. Vol. I / Series of Reprints of Scarce Tracts in Economics. Ed. by the London School of Economics).

9

Дюто (Dutot) – ближайший помощник Джона Ло, писавший также по экономическим и финансовым вопросам. Противник меркантилизма, предшественник физиократов, автор своеобразной концепции денег. – Прим. ред.

10

* Имеется в виду Restriction Act, или закон о приостановлении размена банкнот Банка Англии на золото, принятый в 1797 году и вызвавший интенсивное обсуждение перспектив бумажных денег, золотого стандарта и денежного обращения вообще, которое завершилось принятием в 1816 году закона о возобновлении размена с 1821 года. – Прим. ред.

11

Чтобы оценить всю важность этого утверждения, необходимо привести другой фрагмент, фигурирующий несколько ранее в этой же главе. Торнтон пишет там среди прочего: «…впрочем, как только масса средств в обращении перестает расти, дополнительные прибыли исчезают» (курсив мой. – Ф. X.).

12

Суть этих двух выступлений Генри Торнтона, эсквайра, см. в обсуждениях палаты общин доклада Комитета о слитках 7 и 14 мая 1811, Лондон, 1811, ср., особенно с. 19 et seq.

13

Ср.: Gregory Т. Е. Introduction // Tooke and Newmarch. History of Prices and of the Stale of the Circulation. P. 23. Профессор Грегори, однако, не делает ясного различия между указанными двумя теориями.

14

Буллионисты – сторонники скорейшего возврата Банка Англии к размену банкнот на золото. – Прим. ред.

15

King P. Thoughts on the Effects of the Bank Restriction. London: Cadell and Davis, 1803. P. 20.

16

Foster J. L. An Essay on the Principles of Commercial Exchanges. London, 1804. P. 113.

17

Ricardo D. The High Price of Bullion, a Proof of the Depreciation of Bank Notes. 3Rica^rd oD. 10 P. 47. Essays, ed. E. К. С Conner. P. 35. Русск. пер. см.: Рикардо Д. Высокая цена слитков – доказательство обесценения банкнот // Рикардо Д. Сочинения. Т. 2. М.: Госполитиздат, 1955. С. 76–77.

18

Ricardo D. Principles of Political Economy and Taxation // The Works of David Ricardo. McCulloch (ed.). 2002. P. 220. Рус. пер. см.: Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения // Рикардо Д. Сочинения. Т. 1. С. 297–298.

19

Bullion Report, etc., octavo edit. 1810. P. 56; Cannan. (ed.) P. 51.

20

Joplin T. Outlines of a System of Political Economy; written with a view to prove to Government and the Country that the cause of the present agricultural distress is entirely artificial, and to suggest a plan for the management of currency by which it may be remedied now and any recurrence of similar evils be prevented in the future. London, 1823. P. 62, 198 et seq. («Eceiaeaiea nenoaiu iieeoe?aneie экономии, написанное с целью доказать Правительству и Стране, что причины теперешних бедствий в сельском хозяйстве являются искусственными, и для того, чтобы представить план управления денежным предложением, посредством которого можно излечить эти беды сегодня и предотвратить повторение подобных ужасов в будущем»). Эта работа, вероятно, содержит также первое изложение программы, которую позже отстаивали и реализовали на практике члены «денежной школы». Вторая работа Джоплина, упоминаемая в тексте, – его книга «An Analysis and History of the Currency Question» (London, 1832).

21

Joplin T. An Analysis and History of the Currency Question. P. 101.

22

Joplin Т. Op. cit. P. 108–109. Ср. также Р. 111–113.

23

Тооке Т. An Inquiry into the Currency Principle. London, 1844. P. 77.

24

Тооке Т. Considerations on the State of the Currency. London, 1826. Р. 22, note. Еще в 1840 г. он перепечатывал это примечание в приложении к первому тому своей книги History of Prices, хотя и опуская уже некоторые важные утверждения. Ср.: Gregory Т. Е. Introduction. P. 25.

25

Report on the Committee of Secrecy on the Bank of England Charter. London, 1833. P. 18. Q. 191–197.

26

В статье без имени автора, опубликованной под названием «Lord King» в Edinburgh Review, October, 1846, позже перепечатанной в: N. W. Senior's Biographical Sketches. London, 1863. Соответствующая часть этой статьи недавно переиздана в: Senior N. W. Industrial Efficiency and Social Economy / S. Leon Levy (ed.). New York, 1928. Vol. II. P. 117–118.

27

Book III. Ch. XXIII. § 4 / William J. Ashley (ed.). P. 646 et seq.

28

Вклад Бентама в эту проблематику обсуждается довольно подробно в моей работе: Hayek F. The Development of the Doctrine of Forced Saving // Quarterly Journal of Economics. 1932. November. Здесь имеются ссылки на сделанные даже еще раньше упоминания этой темы Торнтоном и рядом других авторов, которые опущены в настоящей лекции.

29

Edinburgh Review. 1811. Vol. XVII. No XXXIV. P. 363 et seq. См. также ответ Рикардо в приложении к четвертому изданию его High Price of Bullion. Русский текст: Рикардо Д. Высокая цена слитков… Приложение: Замечания по поводу некоторых мест статьи в Edinburgh Review, рассматривающей обесценение бумажных денег, а также предложения относительно обеспечения обществу средства обращения столь же неизменного, как золото, при весьма умеренной затрате этого металла // Сочинения. Т. 2. С. 82—103, в особенности с. 99.

30

См.: The Collected Works of Dugald Stewart / Sir William Hamilton (ed.). London, 1855. Vol. VIII. P. 440–449. Более полное изложение взглядов Д. Стюарта см. в моей упомянутой выше статье «The Development of the Doctrine of Forced Saving».

31

Mill J. S. Essays on Some Unsettled Questions of Political Economy. London, 1844. Р. 118.

32

Mill J. S. Principles of Political Economy / William J. Ashley (ed.). London, 1909. P. 512.

33

Эти упоминания могут быть найдены в ранней книге Адольфа Вагнера (Wagner A. Beitruge zur Lehre von den Banken. Leipzig, 1857. P. 236–239), что вызывает определенное удивление, учитывая более поздние воззрения автора.

34

Ср.: Angell W. The Theory of International Prices. Cambridge, 1926. Р. 117 et seq.

35

Walras L. Theorie Mathematique du Billet de Banque, 1879, перепечатана в: Etudes d'Economie Politique Applique. Lausanne and Paris, 1898.

36

Первая и наиболее важная работа Викселля, содержащая изложение этой доктрины, – это его «Geldzins und Guterpeise» (Jena, 1898); ее необходимо изучать совместно с изложением им той же проблематики во втором томе его «Vorlesungen uber Nationalokonomie» (Jena, 1922).

37

Иногда он называет ее «нормальной» (с. 111), иногда «реальной» ставкой процента. Это последнее выражение ответственно за то, что теорию Викселля путают с различными теориями, описывающими влияние ожиданий изменений в ценах на ставку процента. Эти теории ассоциируются с именем Ирвинга Фишера, хотя, как было показано выше, они были известны уже Торнтону, Рикардо и Маршаллу.

38

Wicksell K. Geldzins und Guterpeise. Jena, 1898. P. 102, 143.

39

Mises L. von. Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel. Munchen & Leipzig, 1912. Одновременно с Мизесом, авторитетный итальянский экономист, профессор Марко Фанно, написал в высшей степени интересную книгу, которую сегодня весьма трудно найти (Fanno M. Le Banche e il Mercato Monetario), представляющую собой независимую попытку развития теории Викселля. Переработанная и сокращенная версия этой книги имеется на немецком языке в виде раздела, написанного автором в сборнике «Beitrage zur Geldtheorie» (Vienna, 1933). Существенные элементы теории Мизеса и, в частности, концепция вынужденных сбережений, должна быть доступна для американского читателя книги Й. Шумпетера (Shumpeter J. Theorie der Wirtschaftlichen Entwicklung). За эти годы широкую известность получила также книга д-ра Б. Андерсона (Anderson B.M. Value of Money). С момента публикации этой книги в 1917 году проблема вынужденных сбережений фигурировала в работах: Taussig F. W. Principles of Economics. 3rd ed. P. 351, 359; Knight F. Risk, Uncertainty and Profit. P. 166 note and Index; Friday D. Profit, Wages and Prices, P. 216–217; Hansen A. H. Cycles of Prosperity and Depression. 1921. P. 104–106. Насколько обязаны этим источникам взгляды американского автора М. Уоткинса, с интереснейшей статьей которого (Watkins М. W. Commercial Banking and the Formation of Capital // Journal of Political Economy. 1919. Vol. xxvii) я недавно познакомился, мне не известно. В Англии сходные идеи развивались (как представляется, независимо) А. Пигу (Pigou A. Is Unemployment Inevitable? 1925) и позже гораздо более подробно Робертсоном (Robertson D. Н. Banking Policy and the Price Level, 1926 и другие работы этого автора).

40

С этого момента и всюду далее термин «количество денег в обращении» или даже более кратко «количество денег» используется для того, что более точно может быть названо фактическим потоком денег, или количеством денежных платежей, сделанных за определенную единицу времени. Проблемы, возникающие из-за возможного расхождения между этими двумя величинами, обсуждаются в Лекции 4.

41

Более полно сложный вопрос условий межвременного равновесия обмена я исследовал в статье: Hayek F. Das intertemporale Gleichgewichtsystem der Preise und die Bewegungen des Geldwertes // Weltwirtschaftliches Archiv. 1928. Vol. 28.

42

См. Приложение к Лекции 4.

43

Robertson D. H. Banking Policy and the Price Level. London: P. S. King & Son, Ltd., 1926. – Прим. ред.

44

Mitchell W. Business Cycles, The Problem and its Settings. New York, 1927. P. 462.

45

Более подробно я разбираю вопрос о соотношении чистой экономической теории и объяснений колебаний деловой активности в моей книге «Monetary Theory and the Trade Cycle» (London, 1933. Ch. I, II).

46

Средства производства, не являющиеся первичными. – Прим. ред.

47

Предлагаемые диаграммы первоначально были результатом попыток заменить довольно неудобные таблицы с числами, которые я использовал для тех же целей в моей статье «Парадокс сбережений» (Hayek F. Paradox of Saving // Economica. 1931. May), такой формой представления, который бы легче воспринимался. Позже я заметил, что схожие треугольные схемы были использованы для описания капиталистического процесса производства не только Джевонсом (ni.: Jevons W. S. Theory of Political Economy. 4th ed. 1911. P. 230–237), но и, в частности, Викселлем (см.: Wicksell K. Lectures on Political Economy. Vol. I. P. 152 et seq.), а также после него, Г. Аккерманом (см..: Ackerman G. Realkapital und Kapitalzins. Part I. Stockholm, 1923). Маршак недавно весьма удачно предложил называть эти треугольные фигуры «инвестиционными рисунками по Джевонсу (Jevonian Investment Figures).

48

Хорошее в методологическом отношении понимание концепции синхронизированного производства продемонстрировано, в частности, Гансом Майером в статье «Производство», написанной им для словаря наук о государстве (см.: Mayer H. Produktion // Handworterbuch der Staatswissenschaften. 4. Aufl. Bd. VI. Jena, 1925. S. 1115 et seq.). Если мы ограничиваемся рассмотрением капитальной структуры в реальном выражении, треугольник, изображенный на рисунке, может служить не только иллюстрацией [движения] запаса благ в процессе производства, но и запаса инструментов с длительными сроками службы, существующих в каждый момент времени. Различные «порции» будущих услуг, которые должны генерироваться такими благами, в этом случае могут мыслиться как принадлежащие к различным стадиям производства, соответствующим периодам интервалам, которые должны пройти до того момента, как эти услуги воплотятся в реальности. Более подробное обсуждение проблем, связанных с этими двумя разными аспектами, – фактической продолжительности производства и срока службы благ, – в которых время может фигурировать при анализе процессов производства, см. мою статью: Hayek F. A. On the Relationship between Investment and Output // Economic Journal. 1934. June). Но если эту иллюстрацию попытаться использовать для того, чтобы проиллюстрировать процесс последовательной передачи промежуточной продукции от одной стадии на другую в обмен на деньги, становится очевидной невозможность трактовать блага с длительными сроками службы так же, как элементы незавершенного производства, поскольку невозможно предположить, что конкретные услуги, воплощенные в благах с длительным сроком службы, будут регулярно переходить из рук в руки, как только они будут достигать стадий, более близких к тому моменту, когда они будут фактически потреблены. По этой причине, как было отмечено в предисловии, и было нужно абстрагироваться от существования благ длительного пользования – пока мы остаемся в рамках предположения, согласно которому совокупный запас промежуточных продуктов по мере постепенного продвижения к завершению производственного процесса обменивается на деньги через одинаковые периоды времени.

49

Более точным было бы сопоставление запаса промежуточных продуктов на какой-то момент времени не с выпуском потребительских благ в течение некоего периода времени, а с темпом, с каким потребительские блага выходят из процесса производства в тот же момент времени. Но поскольку этот выпуск в данный момент времени будет пренебрежимо мал, этот темп может быть выражен только как производная функции потока промежуточной продукции в момент времени окончания этого потока, т. е. в момент, когда промежуточные продукты становятся потребительскими благами. Это отношение, по существу, есть то же, что и отношение между общим количеством воды в потоке и темпом, с каким эта вода проходит через его устье (такое уподобление представляется более удачным, чем общепринятая аналогия, в рамках которой капитал рассматривается как «запас», и лишь доход трактуется как «поток». Об этом см.: Polak N. J. Grundzuge der Finanzierung. Berlin, 1926. S. 13). Удобно представить количество промежуточной продукции в каждой точке этого потока как функцию времени f(t) и соответственно общее количество промежуточных продуктов в потоке как интеграл этой функции, взятый за период r, который равен общей продолжительности производственного процесса. Если применить эту модель к любому процессу производства, начинающемуся в момент х, общее количество промежуточной продукции в потоке будет выражаться как , а производство потребительских благ в некий момент времени как f(x+r). На рисунках в тексте функция f(t) представлена гипотенузой, а ее конкретное значение f(x+r) – горизонтальной частью и интегралом площади данного треугольника. Разумеется, нет никаких оснований полагать, что функция f(t) является линейной, т. е. что количество первичных факторов производства, используемых на последовательных стадиях производственного процесса, является постоянным, подобно тому, как это изображено на рисунках. Об этой и некоторых связанных с этой проблемам см. мою статью «On the Relationship between Investment and Output», упомянутую в предыдущем примечании.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.