Рыжик (№2) - «Кровь!» – сказал кот

«Ну что ж, – мрачно подумала она. – Обстоятельства у меня и впрямь чрезвычайные». В зале не было ни души. Она тихонько свистнула и подождала. В зале размещалась коллекция предметов материальной культуры индейцев Америки. На всех стенах висели обрядовые одежды и головные уборы; в углу возвышался барабан, а в трех стеклянных витринах в центре зала были выставлены оружие, кухонная утварь, керамические изделия и плетеные корзины. На подставке рядом с одной из стеклянных витрин стоял кувшин с черно-белым геометрическим узором, прекрасный образчик гончарного мастерства. А прямо перед подставкой горделиво сидел, сверкая глазами и помахивая хвостом, Рыжик. Она потянулась к нему – он предупреждающе зашипел и поднял правую лапку, грозя опрокинуть подставку с художественным изделием, точь-в-точь так же, как опрокинул он в мастерской китайскую вазу.

– Рыжик! – прошептала она, хватая его. -Ты сегодня уже наделал дел. Тебе просто повезло, что ваза, которую ты раскокал, была поддельной. А эта вещь – подлинник! – Она засунула упирающегося кота в ранец в ту самую минуту, когда в зал входила группа посетителей во главе с экскурсоводом.

– Вам, мисс, следовало оставить свой ранец у дежурного администратора, – заметила экскурсовод, недовольно хмурясь. – За это не берется плата. – Она остановила группу экскурсантов перед подставкой с экспонатом. – А это, – пояснила она, – редкостный кувшин работы индейцев пуэбло.

Кики схватила в охапку ранец с барахтающимся котом и поспешно покинула зал. Она пересекла круглый вестибюль и бегом спустилась по лестнице в реставрационную лабораторию. Гейбриел уже вернулась и работала, сидя за верстаком.

– Коллир! – сказала она.

– Да? – откликнулась Кики. Отдышавшись, она поставила ранец на пол. Рыжик, полный негодования, с оскорбленным видом выбрался наружу и направился к подстилке, где дремал Моне.

– Сегодня я покажу тебе, как чистить картину, написанную масляными красками, – продолжала Гейбриел. Она подошла к стеллажу в дальнем конце комнаты и достала большой холст, на котором была изображена группа пухленьких голых малышей, резвящихся на зеленом лугу вокруг лежащего льва, смирного, как котенок.

– Я так и знала, что без кошки дело не обойдется! – пробормотала Кики.

Гейбриел подняла голову и улыбнулась.

– Рыжик доставляет тебе неприятности? – спросила она.

Кики кивнула. От улыбки Гейбриел она почувствовала себя лучше.

– Он вбежал в музей через служебный вход и пробрался в индейский выставочный зал, – выпалила Кики. – Экскурсовод с группой экскурсантов вошли туда в тот самый момент, когда я запихивала его в ранец. Я схватила его в последнюю минуту: он уже собирался броситься на глиняный кувшин!

Гейбриел, откинув голову, громко рассмеялась.

– Наши экскурсоводы не знали бы, что делать в такой ситуации, – сказала она. – Принеси мне большой мольберт из того угла. И бутылку с дистиллированной водой. Устала читать, да?

– Немного, – с улыбкой призналась Кики. Она желала разобраться в том, что происходит, но все-таки сейчас у неё стало чуть-чуть спокойней на душе, чем утром.

– Это картина восемнадцатого века, – объяснила Гейбриел. – Умело написанная и не слишком грязная. По-настоящему грязные картины поступают из церквей и монастырей, где всегда горят свечи. От горящего сала холст покрывается жирной копотью. Бррр!

Кики широко улыбнулась при виде гримасы отвращения на лице Гейбриел. Она зачарованно наблюдала за тем, как Гейбриел бережно обтирает картину губкой, смоченной в дистиллированной воде. Покончив с этим, Гейбриел взяла широкую кисть и принялась смазывать поверхность холста смесью, приготовленной накануне в ведерке.

– Оставим все так на три минуты, – поясняла она, кладя на верстак маленький таймер, – а затем смоем эту смесь водой. Если оставить её дольше, можно повредить картину. Ты можешь помогать.

Как только сработал таймер, Кики взяла губку и начала осторожно смывать очищающее средство.

– Посмотрите, как различаются цвета! – воскликнула она, отступая, чтобы полюбоваться своей работой. – Я поверить не могу, что это та же самая картина! Малыши теперь розовенькие, а раньше они были желтые!

Гейбриел кивнула, радуясь её восторгу.

– Восстанавливать прекрасное – отрада для души, – сказала она. – После того как закончим здесь, мы с тобой поднимемся наверх и посетим картинную галерею. Но сначала, Коллир, принеси мне вон тот бумажный пакет. И газету, я – как бы это сказать? – уничтожу следы преступления Рыжика!

Она перевернула мусорную корзину вверх дном, высыпав содержимое на газету, завернула разбитую вазу и сунула сверток в бумажный пакет. Пакет же поставила в угол рядом с подстилкой Моне.

– Я не хочу, чтобы это увидели, если кто-нибудь наведается в мастерскую, пока мы будем наверху.

– Кто может наведаться в мастерскую? – спросила Кики, недоумевающе хмурясь. Гейбриел пожала плечами.

– Единственный человек, у которого тоже есть ключ от мастерской, это доктор ван Кайзер, – ответила она. – Но Моне его не любит, поэтому он, по-моему, не придет.

Кики с трудом могла представить себе Моне в роли сторожа. И лучше бы Гейбриел не напоминала ей о несчастном случае с вазой.

– Миссис Джанссен, сегодня, может быть, придет мой друг Эндрю. Вы по-прежнему не имеете ничего против? Вчера вы сказали…

– Ну конечно, пускай присоединяется! А я вот что надумала во время ленча: не хочешь поехать сегодня после работы ко мне в гости на ферму? Твой друг – он тоже мог бы поехать!

– Я должна буду позвонить маме, – предупредила Кики.

– Разумеется. И скажи ей, что я вовремя доставлю тебя домой. Не очень поздно. По дороге мы купим пиццу. Устроим вечеринку!

– Ладно, я спрошу Эндрю, – сказала Кики.

Когда они с Гейбриел поднялись из подвала, Эндрю уже дожидался в круглом холле. Кики познакомила его с Гейбриел, которая схватила его руку и горячо пожала. Их экскурсия по галерее продлилась почти до пяти часов. После того как прозвонил звонок, Кики с Эндрю пошли звонить домой из телефона-автомата у веранды кафе, а Гейбриел спустилась в мастерскую за Рыжиком и Моне.

– Встретимся на автостоянке, – сказала она, когда они направились к автомату.

– Она славная, – сказал Эндрю.

– Вроде бы да, – подхватила Кики. – Вообще-то она мне нравится… но я не знаю, что и подумать. Эндрю, ведь вполне возможно, что именно она изготовляет подделки! – Она быстро рассказала ему о разбитой китайской вазе. – И к тому же перед тем как мы ушли, она спрятала осколки, чтобы никто их не нашел.

Эндрю пожал плечами.

– Я бы, наверное, поступил так же, – сказал он. – Не торопись с выводами. Возможно, тут нет ничего противозаконного. Может быть, мы узнаем больше, когда приедем к ней в гости.

Получив разрешение у родителей, они отправились на автостоянку позади музея, где их ждал белый фургон с зелеными шторками. Когда они отъезжали, свет в музее мигнул и погас; Кики отметила, что на стоянке остался только черный «Кадиллак». Она мысленно выразила надежду, что бумажный пакет с разбитой вазой уже лежит в багажнике фургона.

Глава седьмая

Ферма Гейбриел находилась милях в трех от города. К ней вела узкая, извилистая проселочная дорога, которая то уходила вниз и шла лугом, то вдруг поднималась вверх и петляла лесом между высоченных сосен. Гейбриел вела машину, оживленно разговаривая и жестикулируя обеими руками, – лишь перед крутым поворотом она снова хваталась за руль.

Эндрю в продолжение всей поездки крепко прижимал к груди коробку с пиццей и активного участия в беседе не принимал, а Кики, втиснутая посередине между ними, все время беспокоилась за Моне и Рыжика, ехавших в заднем отделении фургона. Видеть их она не могла, так как заднее отделение было отгорожено висевшей за их сиденьями тёмно-синей матерчатой занавеской. Подгоняемый Гейбриелой старенький фургон катил вперед, трясясь на ухабах и брызгая во все стороны гравием, но она, похоже, совершенно не замечала, какое впечатление производит её езда на пассажиров.

Наконец они свернули с дороги на подъездную аллею, у начала которой стоял, как указатель, почтовый ящик на столбе, какими пользуются в сельской местности. На ящике печатными буквами облезающей черной краской была написана фамилия Джанссен. Впереди виднелось несколько строений. Резко затормозив, Гейбриел остановила машину перед главным строением и выскочила наружу. Кики и Эндрю, все ещё судорожно прижимающий к груди коробку с пиццей, последовали за ней.

– Ей бы не людей, а скот перевозить, – вполголоса пожаловался Эндрю Кики, пока Гейбриел выпускала животных из заднего отделения фургона. – Кажется, у меня волосы поседели. – Удерживая коробку с пиццей одной рукой, он подергал другой свои короткие вихры, стараясь приблизить их к глазам, чтобы получше рассмотреть. – Скажи мне правду, Кики. Они седые?

Кики рассмеялась и стукнула его на руке, чтобы он оставил волосы в покое.

– По-моему, они все такие же каштановые, – сказала она.

– Вот мы и приехали! – весело объявила Гейбриел. – Это мой дом. Вон то строение перед конюшней было сараем для инструментов, но Роланд переоборудовал его в мастерскую для меня. Идемте! Поскольку это первый ваш визит, я введу вас через парадную дверь!

Сбоку от дома Кики заметила обнесенный изгородью участок земли и догадалась, что это и есть огород, про который говорила Гейбриел.

Реставраторша подвела их к парадному входу и пригласила внутрь. Старый фермерский дом был невелик, но опрятен. На открытых окнах колыхались кружевные занавески, на полу лежали плетеные коврики.

– Разве вы не запираете дверь? – удивленно спросил Эндрю.

Гейбриел пожала плечами.

– Зачем? Если меня захотят обокрасть, жулики найдут способ забраться в дом. Кроме того, сюда, в такую даль, никто не ездит… да и нет у меня ничего такого ценного, на что можно было бы позариться!

Она повела их через гостиную, обставленную старомодной, слишком мягкой мебелью с вышитыми салфетками на ручках и спинках кресел и диване. Кики вспомнила, что в точности такую же обстановку она видела в доме своей бабушки. В одном углу стояло, как бы обозревая всю комнату, пианино, в другом примостился старенький телевизор.

Войдя в кухню, Гейбриел включила свет и показала рукой на деревянный стол возле окна.

– Клади пиццу сюда, – сказала Эндрю Гейбриел. – Кики, доставай тарелки и салфетки, а я пойду покормлю Моне и его гостя.

Кики почти забыла про «гостя» Моне. Вернувшись в гостиную, она обнаружила Рыжика на верху пианино: он грациозно умывал лапки в предвкушении обеда. Моне развалился на полу, но следил за каждым движением кота.

– Рыжик! – воскликнула она. – Сидеть на мебели неприлично!

Толстый кот спрыгнул на клавиатуру и дважды прошелся по ней взад и вперед, от высоких тонов к басам и от басов к высоким. Кики могла бы поклясться, что при этом он ухмылялся.

– Ладно, слезай, маэстро, – сказала Кики, подхватывая его на руки и бесцеремонно плюхая на пол рядом с Моне, который с трудом поднялся на ноги и побрел на кухню.

Гейбриел вывела животных во двор, и Кики оглядела маленькую кухоньку. Три её стены были заставлены шкафами.

– В каком шкафу, по-твоему, хранятся тарелки? – спросила она у Эндрю.

– Зачем тебе тарелка? – сказал он, запихивая в рот остаток треугольного куска пиццы. – Я прекрасно обхожусь без неё.

Кики состроила ему гримасу.

– Раз наша хозяйка говорит «доставай тарелки», я достаю тарелки. По логике вещей они должны быть в этом шкафу. Он ближе всех к столу. – Она открыла дверцу. – Нету. – Открыла вторую. – Нету. – Открыла третью. – С третьей попытки нашла! – объявила она, доставая три тарелки и ставя их на стол.

– А я позаботился о салфетках, – объявил Эндрю, кладя рядом с тарелками стопку салфеток. – Тебе не попадались в ходе твоих великих поисков тарелок какие-нибудь стаканы? – Он направился к холодильнику и достал из морозилки поднос с кубиками льда.

Кики открыла другой шкаф, и у неё перехватило дыхание.

– Эндрю! – тихо прошептала она.

– И ещё достань чашку для льда! – добавил он, не оборачиваясь.

– Эндрю! – голос Кики звучал настойчиво. – Смотри! Он поставил поднос со льдом и поспешил к ней.

– Это ваза эпохи династии Юань! Я своим глазам не верю! – сказала она прерывающимся голосом. Она потянулась и достала вазу с полки. – Гейбриел воровка!

Эндрю во все глаза глядел на изящную вазу.

– А ты уверена, что она подлинная? – шепотом спросил он – Может быть, это тоже подделка? Может быть, она наладила массовое производство?

– Нет, это подлинник, – твердо сказала Кики. – Она холодная на ощупь, как вчера в музее.

– На ощупь нельзя точно определить, подлинник это или подделка, – возразил Эндрю.

– Я в этом уверена, – сказала Кики, упрямо стиснув зубы. Она поставила вазу обратно на полку и закрыла дверцу шкафа за мгновение до того, как со двора вернулась Гейбриел.

– Животные счастливы, – сообщила она. – Теперь и мы поедим!

Кики жевала пиццу без всякого аппетита и делала вид, что слушает, как Гейбриел красочно описывает жизнь в Европе, а Эндрю делится своими честолюбивыми планами стать репортером столичной газеты и производить журналистские расследования.

– Кики, – обратилась к ней Гейбриел, – пицца совсем холодная, да? Хочешь, я разогрею?

– Нет, пицца тут ни при чем, – сказала Кики, не поднимая глаз. Она чувствовала себя несчастной. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – это попасть домой, где ей не нужно будет думать о музеях, подделках и людях, которые на самом деле совсем не такие, какими кажутся.

– Что-то не так, – сказала Гейбриел, кладя ладонь на руку Кики. – Что-то тебя тревожит.

Кики резко отодвинула свой стул от стола.

– Да, что-то меня тревожит, – выпалила она. С этими словами она подошла к шкафу и открыла дверцу. – Вот что меня тревожит! – С трудом сдерживая слезы, она показала на китайскую вазу на полке.

Гейбриел закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Я могу объяснить, – проговорила она. – Это совсем не то, что ты думаешь.

В дверь черного хода заскребся Моне, и Эндрю встал из-за стола, чтобы пустить животных.

– Это подлинная ваза? – спросила Кики прерывающимся голосом.

Гейбриел кивнула.

– Да. Это запутанная история.

– Вы хотели подменить её поддельной, которую сегодня утром разбил Рыжик, – сказала Кики обвиняющим тоном.

– Да, – призналась Гейбриел. – И сегодня же вечером я должна буду вернуть её в музей, пока хранитель не обнаружил пропажи. Если уже не обнаружил. Тогда мне несдобровать.

– Зачем вы её украли? – спросила Кики.

– Я украла её, – ответила Гейбриел, – чтобы её не смог украсть Людвиг Стоттмейер, ныне Людвиг ван Кайзер. Когда его сделали хранителем Галльярда, мне стало ясно, что с музейным собранием начнут случаться скверные вещи, – продолжала она. – Вот почему я осталась работать в музее. Я объяснила это тебе в тот первый день, когда мы познакомились.

Кики кивнула.

– Людвиг осуществляет свой мошеннический план примерно так. Он находит в коллекции вещи, пригодные для продажи: такие вещи, которые частные коллекционеры будут готовы приобрести, не задавая лишних вопросов. Затем он заказывает специалисту их копии и подменяет подлинники подделками. Заметить разницу способны немногие и уж, конечно, не широкая публика.

– Но это ещё не объясняет того, почему ваза очутилась у вас в шкафу, – проговорил Эндрю, глядя Гейбриел в глаза.

– Да нет же, как раз объясняет! – вдруг воскликнула Кики. – Я поняла! Гейбриел опережает ван Кайзера! Она заменяет подлинники подделками прежде него. Поэтому он крадет – и продает – не подлинники, а подделки – изготовленные ею копии!

– Верно, – подтвердила Гейбриел, кивая. – Идемте.

Она подержала кухонную дверь, пока двое ребят, кот и пёс не выбрались гурьбой наружу, и затем повела их по узенькой дорожке к переоборудованному сараю для инструментов. Когда они вошли внутрь, Гейбриел открыла дверцу высокого стального шкафа.

– Все эти предметы принадлежат Галльярду, – объявила она, показывая на три полки, заставленные произведениями искусства. – Все они будут возвращены в музей, после того как ван Кайзер будет освобожден от должности хранителя. Эндрю вздохнул и тихонько присвистнул.

– Здорово, – промолвил он. – Вы даром времени не теряли!

– Разве вы не можете рассказать об этом совету попечителей или обратиться в полицию прямо сейчас? – спросила Кики. – Ведь если эти вещи обнаружат здесь, вы можете попасть в тюрьму! Вам никто никогда не поверит!

– Мне и сейчас никто не поверит, разве что вы двое, – она поглядела на Эндрю и Кики. – Я должна поймать его на месте преступления, – сказала она, – иначе я ничего не смогу доказать.

Кики тоже поглядела на неё. «А что, если вы все это сочиняете? – мысленно вопросила она. – Что, если злоумышленница вы, а я – ваша пособница? Нет, – подумала она, слегка тряхнув головой. – В этом случае я должна поступать так, как подсказывает мне интуиция».

– Смотрите-ка, – воскликнула Кики, становясь на цыпочки, чтобы рассмотреть вещи, стоящие на верхней полке. – Ведь это же кувшин индейцев пуэбло, который Рыжик хотел раскокать сегодня в индейском зале!

– Сейчас там выставлен кувшин, который я сделала своими собственными руками, – сообщила Гейбриел. – Поддельный. Я поставила его туда сегодня рано утром.

– Я начинаю думать, что у Рыжика есть шестое чувство, – сказала Кики. – Он чует подделку. Сегодня утром ему не понравилась китайская ваза в мастерской, а днем ему не понравился кувшин пуэбло в зале музея. А ещё ему не понравились поддельные шоколадки из бобов рожкового дерева в печенье миссис Кендрик! Умный кот!

Она подняла Рыжика и обошла с ним на руках просторное помещение мастерской, разглядывая орудия и инструменты, которыми пользовалась Гейбриел в своей работе. У одной стены комнаты громоздились гончарный круг и печь Для обжига; чуть поодаль находилась двойная раковина и стояло несколько мольбертов. На других стенах были полки с материалами и незаконченные работы. Кики остановилась перед картиной маслом, показавшейся ей знакомой.

– Точь-в-точь такая же висит в галерее, – вспомнила она.

Гейбриел кивнула.

– Там висит копия, – сказала она и зябко поежилась. – Идемте обратно в дом.

– Только одного я не понимаю, – заговорил Эндрю, когда они вернулись на кухню. – В музее такое множество экспонатов – как же вы узнаете, какой из них он собирается украсть в следующий раз? Даже если один из десятка выбирать, и то можно ошибиться.

– В этом и была вся трудность, – сказала Гейбриел, кивнув, – пока в один прекрасный день я, находясь у него в кабинете, не заметила кое-что у него на столе. – Она подошла к стопке журналов в ящике около холодильника, выбрала один и раскрыла его на последних страницах, где печатаются объявления. Это «Международный коллекционер», – пояснила она, – специальный журнал для многих знатоков искусства. Так вот, на письменном столе у Стоттмейера – или, если хотите, ван Кайзера, – лежал номер «Международного коллекционера», раскрытый на страницах объявлений в самом конце, – таких, как эти, – она показала на страницу мелких объявлений, расположенных по рубрикам. – Одно из объявлений было обведено чернилами. Тут его куда-то вызвали из кабинета, и я переписала то объявление. В нем предлагалась на продажу вещь, подобная которой имелась в Галльярде. Я знала это, потому что тот экспонат приобрел для музея Роланд, когда он был хранителем. Я заподозрила недоброе.

– И ответили на объявление? – спросил Эндрю.

– Не от своего имени, – сказала Гейбриел. – Я не хотела, чтобы он узнал, что я раскрыла его план, если то объявление поместил действительно он. Поэтому я попросила свою подругу в Бельгии, имя которой ему бы ничего не говорило, написать на указанный в объявлении номер почтового ящика.

– И выяснилось, что тот предмет предлагал на продажу ван Кайзер? – спросила Кики, подумав, что этого доказательства будет достаточно, чтобы уличить хранителя музея.

– Не совсем, – сказала Гейбриел. – Он слишком хитер. Но продавцом оказалась фирма его двоюродного брата «Стоттмейер и Дреслер», которая выступает в качестве посредника. Разумеется, Стоттмейер и Дреслер получают большие комиссионные.

Минуту поколебавшись, Кики рассказала Гейбриел и Эндрю о том, что поведала ей Елена накануне: что доктор ван Кайзер обвинял Гейбриел в подделках и был намерен потребовать у совета попечителей её увольнения.

– Гейбриел, он знает, что вы подменяете экспонаты? Может, именно поэтому он сказал Елене, что вы изготовляете подделки, – закончила она.

– Точно я этого не знаю, – ответила Гейбриел. – Ведь он вообще любит – как это говорится? – поливать меня грязью. А у этой Елены мать заседает в совете. В его интересах выставить меня вон из музея.

– Как вы их делаете? – спросил Эндрю. – Я имею в виду копии.

Гейбриел улыбнулась.

– Со многих музейных ценностей я не могу сделать копии. Изготовление любой копии требует долгих часов труда. Я работаю до глубокой ночи. Что до ваз и чаш, – пояснила она, – то их копии я делаю со слепков, так что они сохраняют форму и клейма оригинала.

– Китайскую вазу вы так же сделали?

– Да, частично. Но такой тонкий слой глины не сохранил бы форму сосуда, поэтому мне пришлось укрепить глину материалом, который используют хирурги. К несчастью, путь не был свободен, и я не смогла поставить сегодня утром вазу в витрину.

На лице Кики появилось озабоченное выражение.

– Меня всё это очень тревожит, – сказала она. – Если кто-нибудь из покупателей обнаружит, что он приобрел подделку, ван Кайзера ждут крупные неприятности.

– И тогда уж он наверняка узнает, что подмену совершил кто-то из сотрудников музея, – добавил Эндрю. Гейбриел согласно кивнула.

– Вот почему мне непременно нужно вернуть сегодня подлинную китайскую вазу на её место в музее. Он не должен заподозрить меня. Иначе он без малейшего колебания отдаст меня в руки полиции.

– Подождите-ка, – сказала Кики. Она встала и принялась ходить взад и вперед по кухне. Рыжик ходил за ней по пятам.

– Опять она напустила на себя вид репортера, который производит расследование, – пошутил Эндрю.

– Погоди ты! – нетерпеливо отмахнулась Кики. Она посмотрела на Гейбриел. – Нет, он не станет добиваться вашего ареста. Он не может пойти на такой риск, так как не знает, много ли вам известно о его махинациях. Ведь вы можете выдвинуть контробвинения. По-моему, он считает, что достаточно наговорил на вас Елене, чтобы скомпрометировать вас в глазах попечительского совета. Он рассчитывает, что она все перескажет матери. – Кики перестала расхаживать. – В сущности, он может сделать всего две вещи, чтобы остановить вас.

Эндрю и Гейбриел молча уставились на неё.

– Если бы он обнаружил, что вы берете из музея экспонаты, он мог бы начать шантажировать вас, или же… – Она помолчала и подняла глаза. – Или же он мог бы выкрасть их обратно и хладнокровно убить вас. Нам лучше поспешить, – продолжала она. – Уж втроем-то мы как-нибудь перехитрим систему сигнализации.

– Минуточку, – вмешалась Гейбриел. – Во-первых, я пойду туда одна. Я не могу впутывать вас. Вы слишком молоды для всего этого. И ещё я должна покаяться перед вами.

– В чём? – спросила Кики. Гейбриел опустила глаза.

– Я очень рада, что вы с Эндрю пришли ко мне на пиццу, – сказала она. – Я хотела, чтобы вы пришли. Вы мне нравитесь, – она посмотрела на подростков, и Кики заметила в её глазах слезы. – Но сейчас я использую вас в своих интересах, и мне совестно. Я пригласила вас, чтобы на всякий случай получить алиби. Чтобы назвать уважительную причину, объясняющую моё появление в городе через много времени после закрытия музея, если бы кто-нибудь заметил там мой фургон.

– Вам нужна возможность сослаться на то, что вы отвозили нас домой, если бы вас увидели в городе? – уточнил Эндрю.

Гейбриел кивнула и тыльной стороной ладони утерла слезу.

– Но ведь вы и впрямь собираетесь отвезти нас домой, правда? – спросила Кики. Гейбриел снова кивнула. Кики улыбнулась.

– Так в чём же вопрос? Мы, Гейбриел, не хотим отпускать вас в музей одну. И кому какое дело, если сначала мы сделаем остановку у Галльярда. Едем!

Глава восьмая

– Парковаться на автостоянке слишком рискованно, – сказала Гейбриел, останавливая машину в проулке позади музея. – Нам придется пролезать к служебному ходу сквозь живую изгородь.

Кики узнала место, где во время перерыва на ленч она прогуливалась с Рыжиком, который в данный момент сидел у неё на коленях. Моне был оставлен дома стеречь ферму.

Сидевший рядом с ней Эндрю бережно держал китайскую вазу, которую Гейбриел завернула в материю и осторожно уложила в коробку, засыпав пустоты кусочками пенопласта.

– Прежде чем мы войдем, – шепотом продолжала Гейбриел, – я объясню, как устроена сигнализация. После того как я открою дверь служебного входа, у меня будет тридцать секунд на то, чтобы добраться до коробки сигнализации. Затем, когда я отключу сигнализацию, у нас будет пять минут на то, чтобы подняться на третий этаж, поставить на место вазу и убраться.

– Почему только пять минут? – спросил Эндрю.

– Это такая мера предосторожности, – пояснила Гейбриел. – Если сигнализация будет отключена больше, чем на пять минут, и в полицию не позвонит лицо, имеющее право выключить её и сообщить, что это оно находится в здании, в музей автоматически посылают для проверки патрульную полицейскую машину.

– Неужели вы не вправе бывать в здании после работы? – спросила Кики.

– Нет, – ответила Гейбриел. – Только хранитель имеет такое право.

– Вот оно что, – буркнул Эндрю.

– Подайте мне фонарик, – сказала Гейбриел. – И запомните: как только мы переступим порог, у нас останется на все пять минут. Да, и подниматься надо по лестнице. Лифты на ночь запираются. Эндрю, у тебя часы со светящимся циферблатом. Ты будешь нашим хронометристом. Готовы?

– Готовы, – ответила Кики.

Гейбриел первой пролезла сквозь изгородь и взяла у Эндрю хрупкую ношу, так, чтобы он мог пролезть следом. Сразу за ним сквозь изгородь пробралась Кики с тяжелым котом под мышкой.

Территория позади музея, темная и мрачная, сейчас была мало похожа на тот скверик с лужайкой, в котором Кики сидела во время перерыва на ленч. Она посмотрела в сторону автостоянки, смутно ожидая увидеть там черный «Кадиллак», но стоянка была пуста.

Гейбриел поднялась по пандусу к двери, используемой для доставки продуктов, Эндрю и Кики не отставали от неё.

Коробка сигнализации – на стене справа, – инструктировала Гейбриел. – Эндрю, ты посветишь мне фонариком. Кики, держи коробку. – Кики опустила Рыжика на землю и взяла из рук Гейбриел коробку. Гейбриел отперла дверь, и они молча вошли. Даже Рыжик, похоже, ощущал напряжение момента. У Кики по спине прошла дрожь.

– Всё в порядке! Сигнализация отключена! – прошептала Гейбриел.

Эндрю взглянул на часы, засекая время.

– Пошли! – распорядилась Гейбриел. – Я пойду первой. а смогу найти здесь дорогу с завязанными глазами. – Взяв у Эндрю фонарик, она поспешно двинулась по длинному коридору в круглый холл и оттуда вверх по изогнутой лестнице. Проходя по холлу, Кики бросила взгляд вверх, на купол потолка у них над головой. Луна была закрыта тучами, и ни один луч света не проникал внутрь через стекло купола.

Они бегом одолели оба пролета лестницы. Наверху Гейбриел резко свернула влево.

– Сюда! – сказала она, ведя их через выставочный зал к витринам с китайскими экспонатами. Она отдала фонарик Эндрю и полезла в карман за ключами. Луч фонарика плясал, вокруг них роились зловещие тени, и Кики подпрыгнула, когда Рыжик, незаметно очутившись рядом, потерся о её ногу.

– Как же ты меня напугал! – сказала она большому коту. – Я чуть коробку не выронила!

– Осталось две минуты и тридцать секунд, – сообщил Эндрю. – Спускаться мы должны быстрей, чем поднимались!

– Вазу, – скомандовала Гейбриел. Кики развернула материю, в которую она была обернута, и передала её Гейбриел. Эндрю нагнулся и быстро собрал с пола несколько высыпавшихся из коробки кусочков пенопласта.

– Идемте! – проговорила Гейбриел, запирая витрину.

– Как бы я хотела когда-нибудь скатиться по этим перилам! – тяжело дыша, вымолвила Кики, когда они сбегали по изогнутой лестнице. Добежав по коридору до служебной двери, Кики открыла её, пока Гейбриел включала сигнализацию, а Эндрю светил ей фонариком.

– Выходим! – шепотом сказал Эндрю. Но не успели они выйти за порог, как Рыжик повернулся и помчал обратно в музей.

– Рыжик!

Кики ринулась за котом, но тот уже исчез в темной глубине коридора. Эндрю схватил Кики за руку и проговорил:

– Теперь нам и правда пора убираться отсюда! Он вот-вот врубит сигнал тревоги, и скоро все тут будет кишеть полицейскими.

Они быстро попрыгали в фургон. Гейбриел дала полный газ и поспешно отъехала от музея, но даже на безопасном расстоянии в несколько кварталов они услышали сирены приближающихся патрульных машин. Когда Кики вылезала из фургона перед своим домом, у неё все ещё колотилось сердце в груди.

– Спокойной ночи, Кики, – сказала Гейбриел. – И Dance shon. [1]

Кики кивнула.

– Не за что. До завтра. – Она подбежала к парадному и отперла дверь.

При виде вошедшей в комнату Кики доктор Коллир выключила звук у телевизора.

– О, а я надеялась, что ты пригласишь миссис Джанссен зайти, – сказала она. – Я бы рада была с ней познакомиться.

– Она устала, мама, – ответила Кики. – Я приведу её в следующий раз. Пойду приму душ и вымою голову. Потом спущусь.

И прежде чем мать успела о чем-либо её спросить, Кики взбежала наверх. К матери она спустилась, только чтобы сказать «спокойной ночи» перед сном. Она до смерти устала, но даже после горячего душа не смогла сразу уснуть. Хотя она знала, что Рыжик сумеет позаботиться о себе, ей все-таки было немного тревожно за него.