— Двое.
— И не меньше троих спереди, — добавила она. — Готова выслушать твои предложения.
— А может, выдать им Хитклифа? — послышался хор голосов.
— Я могу зайти с тыла, — прошептала я, — если вы сумеете удерживать их на месте…
Меня прервал вопль дикого ужаса снаружи, за которым последовал какой-то хруст, затем снова вопль и беспорядочные автоматные очереди. Раздался глухой удар, снова выстрелы, крик, а потом кэтринисты за домом тоже открыли огонь, но не по находившимся внутри, а по какой-то невидимой нам цели. Мы с Хэвишем переглянулись, пожали плечами, и тут в комнату в панике влетел какой-то мужчина. Он по-прежнему сжимал в руке пистолет, и это решило его участь. Хэвишем всадила в него две пули, и он рухнул замертво рядом с нами. На лице налетчика застыл животный ужас. Донеслись новые выстрелы, еще один полный ужаса крик, затем воцарилась тишина. Я вздрогнула и осторожно выглянула из-за двери. Снаружи был только мягкий снег, кое-где примятый большими ногами.
Мы нашли всего один труп, заброшенный на крышу сарая, но зато было много крови и следы, очень большие и очень кошачьи. Я смотрела, как снег медленно засыпает отпечаток лапы размером с тарелку. Хэвишем подошла и положила мне руку на плечо.
— Большой Мартин, — тихо сказала она. — Наверное, он преследовал тебя.
— До сих пор? — спросила я.
Мне было не по себе, и понятно почему.
— Кто знает? — ответила мисс Хэвишем. — Большой Мартин сам себе закон. Давай внутрь.
Мы вернулись в дом, где все персонажи поднимались, отряхиваясь от пыли. Джозеф ругался себе под нос и пытался завесить окна одеялами.
— Да, веселенькое выдалось заседание, — проворчала мисс Хэвишем.
— Я все равно уйду из этой жуткой книги, — вскинулся Хитклиф, который снова обрел прежнюю наглость и самоуверенность.
— Нет, не уйдете, — ответила Хэвишем.
Мисс Хэвишем, которой до чертиков надоело вилять и которая до смерти ненавидела мужчин вроде Хитклифа, схватила нахала за шиворот и ткнула мордой в стол, приставив к его затылку дуло пистолета.
— Слушай, ты, подонок пошлый, — произнесла она дрожащим от гнева голосом. — Благодари свою счастливую звезду, что я подчиняюсь законам беллетриции. Многие на моем месте сдали бы тебя. Я могу пристрелить тебя прямо сейчас, и свидетелей не найдется.
Хитклиф с мольбой посмотрел на меня.
— Я была снаружи, когда услышала выстрел, — сказала я ему.
— И мы тоже! — с готовностью подхватили остальные, кроме Кэтрин Эрншо, которая просто насупилась.
— Может, мне и правда следует тебя прикончить! — прорычала Хэвишем. — Наверное, это было бы милосерднее. Я представила бы все как несчастный случай.
— Нет! — покаянным голосом вскричал Хитклиф. — Я передумал! Я останусь здесь и вовек пребуду старым добрым мистером Хитклифом!
Хэвишем внимательно посмотрела на него и медленно убрала пистолет.
— Хорошо же, — сказала она, ставя пистолет на предохранитель и переводя дух. — Мне кажется, что беллетрицейское заседание по урегулированию взаимной ненависти закончено. Что мы уяснили?
Соперсонажи тупо уставились на нее.
— Ладно. До встречи через неделю.
Генераты — хамелеоны Кладезя. Как правило, их обучают для определенных работ, но в случае необходимости их можно усовершенствовать. Порой какой-нибудь генерат спонтанно продвигается в рамках своего класса, но перейти в другой, более высокий класс без помощи извне считается невозможным. Насколько я понимаю, «невозможно» — это слово, которое в Кладезе следует употреблять, предварительно хорошенько подумав. Когда дело касается воображения, случиться может что угодно — и обычно случается.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ
Беллетрицейские хроники
Я отправилась домой своим ходом, когда в «Грозовом перевале» окончилась зачистка. Глава ячейки кэтринистов был хорошо известен беллетриции и предпочел наши пистолеты внутри дома клыкам Большого Мартина снаружи. Дом отремонтировали парой новых строк, а поскольку Хэвишем проводила заседание между главами, никто из читателей ничего не заметил. Единственным свидетельством нападения в книге остался дробовик Гэртона, который случайно выстрелил в тридцать второй главе — видимо, из-за того, что рикошетная пуля повредила механизм затвора.
— Как прошел день? — спросила бабушка.
— Началось все очень… описательно, — сказала я, падая на диван и щекоча Пиквик, которая воспринимала жизнь серьезно и степенно, — но кончилось весьма драматично.
— Снова тебя кто-нибудь спасал?
— В этот раз — нет.
— Первые дни на новой работе всегда немного выбивают из колеи, — заметила бабушка. — Почему ты снова должна работать на беллетрицию?
— Это часть сделки по Программе обмена.
— Ах да, — ответила она. — Омлет тебе сделать?
— Да, что-нибудь поесть!
— Хорошо. Разбей мне несколько яиц и смешай, а еще дай сковородку…
Я с трудом поднялась и пошла на кухоньку, где стоял как всегда набитый холодильник.
— А где ибб с оббом? — спросила я.
— Думаю, ушли, — ответила бабушка. — Не сделаешь нам по чашечке чаю, раз уж встала?
— Конечно. Никак не могу вспомнить фамилию Лондэна, ба. Весь день пыталась.
Бабушка вошла в кухоньку и села на стул, который стоял так, что я постоянно натыкалась на него. От бабушки пахло шерри, но я, ей-богу, не понимала, где она его прячет.
— Но хоть как он выглядит, ты помнишь?
Я замерла и уставилась в иллюминатор кухоньки.
— Да, — медленно проговорила я. — Каждую черточку, каждую родинку, даже каждое выражение его лица, — но я все равно помню, что он погиб в Крыму.
— Этого никогда не было, дорогая! — воскликнула она. — Но на самом деле — на твоем месте я взяла бы миску побольше — то, что ты можешь вспомнить его лицо, говорит о том, что со вчерашнего дня он не поблек в твоей памяти. Я взяла бы сливочное масло, а не растительное, и если у тебя есть грибы, почему бы не покрошить их с луком и беконом… у тебя есть бекон?
— Возможно. Но ты так и не рассказала мне, как находишь дорогу сюда, ба.
— Это просто объяснить, — отозвалась бабушка. — Скажи, ты не составила мне список самых нудных книг, какие только можно достать?
Бабушке Нонетот было сто восемь лет, и она пребывала в уверенности, что не умрет, пока не прочтет десять самых занудных классиков. Некоторое время назад я предложила ей «Королеву фей», «Потерянный рай», «Айвенго», «Моби Дика», «В поисках утраченного времени», «Памелу» и «Странствие пилигрима». Она прочла их все и еще множество других, но все еще не покинула нас. Беда в том, что «занудный» — такая же размытая категория, как и «очаровательный», так что мне и правда придется вспомнить еще десяток книг, которые она сочла бы скучными.
— Как насчет «Сайлеса Марнера»?
— Душен только местами, как и «Тяжелые времена». Тебе придется поискать что понуднее — я бы взяла сковородку побольше, а огонь сделала поменьше.
— Ладно, — сказала я, начиная раздражаться, — может, сама сготовишь? Ты ведь уже сделала почти всю работу.
— Нет-нет, — ответила бабушка, нимало не обидевшись. — У тебя прекрасно получается.
В дверях послышалась толкотня, и вошел Ибб, а по пятам за ним — Обб.
— Поздравляю! — воскликнула я.
— С чем? — спросил Ибб, который теперь разительно отличался от Обба.
Для начала, Обб был дюйма на четыре выше Ибба, и волосы у него были темнее, а Ибб постепенно превращался в блондина.
— Вы получили заглавную букву.
— Да! — радостно ответил Ибб. — Просто невероятно, как один день в Святом Табуларасе может изменить тебя! Завтра мы закончим наше половое обучение и к концу недели вольемся в группы персонажей.
— Я хочу быть мужчиной-воспитателем, — сказал Обб. — Наш учитель говорит, что иногда мы можем выбирать, что делать и куда идти. Ты готовишь ужин?
— Нет, — ответила я, испытывая их способность к юмору. — Я провожу термотерапию яиц моей дронтихи.
Ибб рассмеялся, что было, на мой взгляд, добрым знаком, и пошел вместе с Оббом практиковаться в причудливых ответах на случай, если оба получат назначение на должность закадычного друга с чувством юмора.
— Подростки, — проворчала бабушка Нонетот и прицокнула языком. — Лучше сделать омлет попышнее. Последи, ладно? Я хочу прилечь.
Через двадцать минут мы все уселись за стол. Обб расчесал волосы на прямой пробор, Ибб надел одно из бабушкиных платьев в синюю клеточку.
— Надеешься стать женщиной? — спросила я, передавая Иббу тарелку.
— Да, — ответил Ибб, — но не такой, как ты. Я бы хотела быть поженственнее и чуть беспомощнее — из тех, кто громко визжит, попадая в переделку, и которых приходится спасать.
— Правда? — спросила я, передавая бабушке салат. — Почему?
Ибб пожал плечами.
— Не знаю. Мне просто нравится воображать, как меня спасают, носят на сильных руках — это как-то… греет. Я мечтаю попасть в сюжет, который многое во мне объяснит, но хотелось бы иметь и несколько собственных сильных строчек. Чтобы я, вся такая уязвимая, в конце концов спасала бы ситуацию благодаря озарению дурочки, обладающей выраженными способностями в узкой области.
— Думаю, у тебя не возникнет сложностей с распределением, — вздохнула я. — Но ты, похоже, четко определился. Ты кого-то брал в качестве модели?
— Ее! — воскликнул Ибб, вытаскивая из-под стола захватанный потусторонний экземпляр «Голубого экрана».
На обложке красовалась Лола Вавум собственной персоной, которую энный раз интервьюировали насчет ее мужей, отказов от пластической хирургии и последнего фильма — как обычно, именно в таком порядке.
— Бабушка! — сурово сказала я. — Это ты дала Иббу журнал?
— Ну.
— Ты же знаешь, насколько генераты впечатлительны! Почему ты не подсунула ему номер с Дженни Карасик? Она играет нормальных женщин и вести себя умеет!
— А ты видела мисс Вавум в «Моя сестра пасла гусей»? — возмутилась бабушка. — Ты бы поразилась, какой высокий уровень игры она демонстрирует!
Я вспомнила Корделию Торпеддер и ее бойфренда-продюсера Гарри Гибкинсона, мечтавших, чтобы меня в фильме играла Лола. При одной мысли об этом мне делалось дурно.
— Ты обещала рассказать нам про подтекст, — напомнил Ибб, кладя себе добавку салата.
— Ах да, — обрадовалась я поводу отвлечься от мыслей о Вавум. — Подтекст — это предполагаемое действие, скрытое за написанным словом. Текст сообщает читателю о том, что персонаж делает и говорит, а подтекст показывает, что он чувствует и имеет в виду. Самое замечательное в подтексте то, что он является грамматическим выражением человеческого опыта — вы не поймете подтекста без хорошего знания людей и их взаимоотношений. Уловили?
Ибб и Обб переглянулись.
— Нет.
— Хорошо, приведем простой пример. На вечеринке мужчина подает женщине бокал с вином, и она берет его, ничего не говоря. Что это значит?
— Она не очень вежлива? — предположил Ибб.
— Возможно, — ответила я. — Но обычно это рассматривается как некоторый намек на их отношения.
Обб почесал голову и сказал:
— Она не может говорить потому, что… ну… она потеряла язык в результате производственной травмы, вызванной халатностью мужчины?
— Слишком загнул. В каких случаях людям не обязательно говорить друг другу «спасибо»?
— Когда они знакомы? — медленно проговорил Ибб.
— Очень хорошо! Когда вам подает на вечеринке вино ваш муж, жена, девушка или парень, вы можете просто взять бокал, а вот если вино подносит хозяин, вам следует его поблагодарить. Еще пример: пара идет по дороге, она — на восемь шагов впереди него.
— У нее ноги длиннее? — спросил Ибб.
— Нет.
— Они расстались?
— Они поссорились, — возбужденно затараторил Обб, — и они живут неподалеку, иначе взяли бы машину.
— Вполне возможно, — согласилась я. — Подтекст способен донести многое. Ибб, это ты взял последнюю плитку шоколада из холодильника?
Повисло молчание.
— Нет.
— Ну, поскольку ты замешкался с ответом, я почти уверена, что это твоя работа.
— Ой! — воскликнул Ибб. — Я это запомню!
В дверь постучали.
Я отворила и увидела бывшего приятеля Мэри, Арнольда, весьма франтовато смотревшегося в костюме и с маленьким букетиком цветов в руке. Прежде чем он успел открыть рот, я захлопнула дверь.
— Вот! — сказала я, оборачиваясь к Оббу. — Прекрасный случай попрактиковаться в подтексте. Понимаете, если вы усвоите, что стоит за словами… Ибб, пожалуйста, не надо кормить Пиквик со стола.
Я снова открыла дверь, и Арнольд, который уже двинулся прочь, бегом бросился назад.
— Ой! — воскликнул он с притворным удивлением. — А Мэри еще не вернулась?
— Нет, — ответила я. — Ее не будет некоторое время. Что ей передать?
И я снова закрыла перед ним дверь.
— Итак, — сказала я Иббу и Оббу, — что, по-вашему, происходит?
— Он ищет Мэри? — предположил Ибб.
— Но он знает, что она уехала, — сказал Обб. — Наверняка хотел поговорить с тобой, Четверг.
— По поводу?
— Свидание?
— Хорошо. Что я ему сказала?
Ибб и Обб глубоко задумались.
— Если бы ты не хотела, чтобы он снова приходил, ты сказала бы, чтобы он убирался, значит, он тебе не совсем безразличен.
— Великолепно! — сказала я. — Посмотрим, что будет дальше.
Я снова открыла дверь и увидела смущенного Арнольда, который тут же расплылся в широкой улыбке.
— Ладно, — сказал он. — Ничего не надо передавать Мэри. Просто… мы же с тобой хотели сегодня вечером скататься в Уиллоу-лодж и Лаймс…
Я повернулась к Иббу и Оббу, которые покачали головами. Они тоже не поверили ни единому слову.
— Ну-у, — протянул Арнольд, — может, ты согласишься пойти со мной на концерт?
Я снова захлопнула дверь.
— Он делает вид, что ему в голову пришла идея прогуляться в Уиллоу-лодж, — медленно, но более уверенно проговорил Ибб, — хотя на самом деле, мне кажется, он все это спланировал заранее. По-моему, он считает тебя очень даже ничего.
Я снова отворила дверь и торопливо бросила бедняге:
— Извини, нет. Я замужем и счастлива.
— Так я же не на свидание! — тут же воскликнул Арнольд. — Просто на концерт! Кстати, вот билет. Мне больше некому его отдать, не хочешь — просто выкини.
Я захлопнула дверь.
— Ибб ошибается, — сказал Обб. — Ты и правда ему нравишься, но он все профукал, потому как надежды у него нет — тебе трудно уважать человека, который едва ли не в ногах валяется.
— Неплохо, — ответила я. — Посмотрим, как все обернется.
Я открыла дверь и уставилась в преданные глаза Арнольда.
— Тебе ее не хватает, правда?
— Кого? — с напускной небрежностью ответил Арнольд.
— Отрицает влюбленность! — в один голос заорали у меня за спиной Ибб и Обб. — На самом деле ты ему совсем не интересна, он очень любит Мэри и хочет свидания с тобой из-за разочарования в ней!
Арнольд что-то заподозрил.
— Что тут происходит?
— Учимся читать подтекст, — объяснила я. — Извини за грубость. Хочешь кофе?
— Ну, вообще-то мне надо идти…
— Очень хочет войти! — заголосил Ибб, а Обб быстро добавил:
— Равновесие качнулось в его сторону, потому что ты была с ним слишком груба, когда хулиганила с дверью, и теперь намерена настоять, чтобы он вошел и выпил кофе, пусть даже придется обойтись с ним ласковее, чем ты планировала с самого начала!
— Они что, всегда так? — спросил Арнольд, входя в дом.
— Они быстро учатся, — успокоила его я. — Это Ибб, а это Обб. Ибб и Обб, это Арнольд.
— Привет! — сказал Арнольд после мгновенного замешательства. — Генераты, а вы не хотели бы прогуляться в Уиллоу-лодж и Лаймс?
Они переглянулись, осознали, что сидят слишком близко друг к другу, и отодвинулись.
— Ты хочешь? — спросил Ибб.
— Ну, если ты хочешь…
— Мне все равно, ты решай.
— Ну, д-да, мне и правда хотелось бы.
— Тогда пошли, если у тебя других планов нет…
— Нет-нет, никаких планов!
Они встали, взяли билеты у Арнольда и мгновенно исчезли за дверью.
Я рассмеялась и направилась в кухоньку.
— А кто эта пожилая женщина? — спросил Арнольд.
— Моя бабушка, — ответила я, включая чайник и доставая кофе.
— А она не… ну, ты понимаешь?
— Да нет же, господи! — воскликнула я. — Просто спит. Ей сто восемь лет.
— Правда? Тогда почему она в этой ужасной синей тряпке?
— Сколько себя помню, ба всегда такое носила. Она здесь для того, чтобы я не забыла своего мужа. Извини, я, похоже, вдаюсь в ненужные подробности.
— Слушай, — сказал Арнольд, — не беспокойся. Я вовсе не хотел появляться весь такой влюбленный. Просто Мэри, понимаешь, она вся из себя, а я не то чтобы в нее влюблен, просто меня так написали, ну, ради правдоподобия. Как Нельсон и Эмма,
Богарт и Бэколл…
— …Финч-Хаттон и Бликсен.
Да, знаю. Я там бывала.
— Деннис был влюблен в барона Бликсена?!
— В Карен Бликсен.
— О.
Он сел, и я поставила перед ним чашечку кофе.
— Так расскажи мне о своем муже.
— Ха! — улыбнулась я. — Ты вовсе не хочешь, чтобы я рассказывала тебе скучную историю о Лондэне.
— Это вовсе не скучно. Ты же слушала меня, когда я тут ошивался в поисках Мэри.
Я рассеянно помешивала кофе, перебирая воспоминания о Лондэне с целью проверить, все ли они на месте. Бабушка во сне пробормотала что-то об омарах.
— Наверное, непросто было решиться спрятаться здесь, — тихо сказал Арнольд. — Не могу представить, чтобы Четверги такое делали.
— Ты прав, — ответила я. — Они так не поступают. Но отступление и перегруппировка не то же самое, что бегство.
— Тактическое отступление?
— Именно. На что бы ты пошел, чтобы вернуть Мэри?
— На что угодно.
— Так и я ради Лондэна. Я обязательно верну его, пусть и не прямо сейчас. Но самое странное, — чуть запнувшись, проговорила я, — когда он вернется, то даже не будет знать, что его не было. Он ведь не сидит и не ждет, когда я снова воплощу его.
Мы проболтали около часа. Он рассказывал мне о Кладезе, а я ему — о Той Стороне. Он как раз пытался научить меня повторять «от топота копыт пыль по полю летит», когда бабушка проснулась с воплем:
— Француз! Француз!
Мне пришлось успокоить ее, налив ей подогретого виски, и уложить в постель.
— Пойду-ка я, — сказал Арнольд. — Ты не против, если я как-нибудь еще загляну?
— Вовсе нет, — ответила я. — Это будет очень мило с твоей стороны.
После этого я отправилась на боковую, но еще не заснула к тому времени, как Ибб и Обб вернулись с концерта. Они хихикали и очень шумно готовили себе чай, прежде чем отойти ко сну. Я легла обратно и попыталась заснуть, надеясь увидеть во сне дом, в котором мы с Лондэном жили после свадьбы. Или как мы вдвоем проводим выходные. Если и это не выйдет, тогда нашу первую встречу, а если уж и это невозможно, то ссору — или хоть что-то, где будет Лондэн. Однако у Аорниды имелись свои планы.
До появления Аорниды Аид существование мнемоморфов только предполагалось пятым отделом ТИПА, который из-за режима секретности, а то и просто по собственной безалаберности или забывчивости никогда никого не ставил об этом в известность. Файлы по мнемоморфам находились в восьми разных местах и автоматически пополнялись и обновлялись каждую неделю. Способность контролировать энтропию не обязательно связана со свойством изменять память. На самом деле Аорнида была единственной (насколько нам известно), кто обладал обеими способностями. Как показала между 1986 и 1987 годами мисс Нонетот, у мнемоморфов наличествует своя ахиллесова пята. Существует один вопрос, касающийся Аорниды, который всем нам хотелось бы прояснить, поскольку физических свидетельств ее существования не осталось: а был ли мальчик вообще? Или это просто дурные воспоминания?
БЛЕЙК ХРОМУС (бывший сотрудник ТИПА-5)
Помните их? Изучение мнемоморфов
— Милая, дорогая Четверг! — пробормотал до ужаса знакомый снисходительный голос.
Я открыла глаза и оказалась на крыше Торнфильд-холла, поместья Рочестера из «Джен Эйр». На месте последнего нашего поединка с Ахероном Аидом, причем в процессе оного. Старый дом горел, крыша у меня под ногами накалялась. В горле запершило от дыма, глаза начали слезиться. Рядом со мной стоял Эдвард Рочестер. Он прижимал к груди сильно покалеченную руку. Ахерон уже сбросил с крыши несчастную жену Рочестера, Берту, и теперь готовился расправиться с нами.
— Значит, «сладостное безумие», а? — расхохотался он. — Джен у своих кузенов, повествование с ней, а я заполучил инструкцию!
Он помахал перед моим носом бумажкой, сунул ее в карман и достал пистолет.
— Кто первый?
Не обращая внимания на Аида, я огляделась по сторонам. Покровительственное «милая, дорогая Четверг» исходило не от него — голос принадлежал Аорниде. Она была в том же ультрамодном платье, что и в последний раз, — в конце концов, она являлась всего лишь воспоминанием.
— Эй! — возмутился Ахерон. — Я к тебе обращаюсь!
Я повернулась и послушно выстрелила, Аид поймал летящую пулю — как и тогда. Он разжал кулак — пуля сплющилась в маленький свинцовый диск. Злодей улыбнулся, и за спиной у него веером рассыпались искры.
Но на сей раз Ахерон меня не интересовал.
— Аорнида! — воскликнула я. — Выходи, трусливая тварь!
— Я не трусливая тварь! — ответила Аорнида, появляясь из-за широкой печной трубы.
— Чего ты от меня хочешь? — зло спросила я, направляя на нее пистолет. Ее, казалось, это не волновало. Она куда больше заботилась, как бы не запачкать сажей замшевые туфельки.
— Добро пожаловать в музей твоей памяти! — рассмеялась сестра Ахерона.
Крыша Торнфильд-холла исчезла, и мы оказались в заброшенной церкви, где вместе со Колом готовились схватиться с Персонификацией высшего зла, внедрившейся в его мозг. Это случилось несколько недель назад, воспоминания были еще свежи, и зрелище оказалось пугающе правдоподобным.
— А я смотритель этого музея, — сказала Аорнида, когда мы переместились в столовую дома, где я, не по годам серьезная восьмилетняя девочка с тоненькими косичками, в свое время жила.
Мой отец — до его устранения, конечно же, — нарезал в этот момент жареное мясо и говорил, что если я буду продолжать приставать, то меня отправят в мою комнату.
— Знакомо? — спросила Аорнида. — Я могу вызвать любую экспозицию, какую захочу. А это помнишь?
И мы снова оказались на берегах Темзы в момент папиной неудачной попытки спасти двухлетнего Лондэна. Страх и безнадежность с такой силой сдавили грудь, что и вдохнуть удалось не сразу. Я всхлипнула.
— Хочешь, повторим? Могу показывать тебе это каждую ночь. Или полностью уничтожить это воспоминание. А как тебе это?
Наступила ночь, и мы оказались в окрестностях Суиндона, куда в поисках уединения приезжают на машинах парочки. Я приехала туда с Дарреном, к которому я
очень врядли пылала страстью. Он наклонился ко мне на заднем сиденье своего «морриса-8» и раскрыл объятия. Семнадцатилетняя я была пылкой, а восемнадцатилетний Даррен — омерзительным. От него несло пивным перегаром и запахом подросткового тела, и вонь эта была такой густой, что хоть топор вешай. Я увидела снаружи ухмыляющуюся Аорниду и заорала, перекрывая пыхтение Даррена.
— Но это еще не самое лучшее местечко, — ухмыльнулась в окно моя мучительница. — Хочешь вернуться в Крым и воскресить воспоминания, которых так боишься? Подавленные воспоминания, те, которые ты блокируешь, чтобы не сходить с ума днем.
— Нет! — воскликнула я. — Аорнида, только не та атака!
Но мы уже оказались там, где я меньше всего хотела бы находиться. Я вела свой броневичок под массированный огонь русской артиллерии тем самым августовским полуднем 1973 года. Из восьмидесяти четырех БМП и легких танков, пошедших в атаку, уцелело всего две машины. Из пятисот тридцати четырех солдат выжил пятьдесят один.
Это было за мгновение до начала обстрела. Мой командир, майор Фелпс, отважный идиот, по своему обыкновению ехал на броне. Справа и слева, вздымая огромные клубы летней пыли, перепахивали выжженную почву другие бронемашины. Нас было видно за много миль. Первые два залпа застали отряд врасплох, я даже подумала, что в легких танках по какой-то случайности взорвались боеприпасы, но вой пролетевших мимо снарядов раскрыл нам глаза. Я сразу же сменила направление и пошла зигзагом. Я ждала приказов от Фелпса, но он ввалился внутрь через люк — ему оторвало предплечье — и потерял сознание. Огонь был таким плотным, что слился в сплошной громовой рев, взрывные волны сотрясали нашу БМП, и мне оставалось только держаться за руль.
Двумя годами позже я прочла официальное донесение: по нам с расстояния в тысячу ярдов били сорок два орудия, выпустив по нашим танкам восемьдесят снарядов с высоковзрывчатым веществом — по четыре на каждую машину. Все равно как стрелять по рыбам в садке.
Сержант Тозер принял командование и приказал мне подъехать к машине, которая потеряла гусеницу и перевернулась. Я остановилась за покалеченным транспортом, а Тозер с отделением выскочил наружу, чтобы вытащить раненых.
— Но о чем ты думала на самом деле? — спросила Аорнида, которая оказалась рядом со мной в машине, с отвращением глядя на пыль и машинное масло.
— О спасении, — ответила я. — Я боялась. Все мы боялись.
— Нонетот! — крикнул Тозер. — Кончай трепаться с Аорнидой и подгони к следующей машине!
Мы тронулась вперед, когда раздался очередной взрыв. Перед глазами прокувыркалась орудийная башня со свисающими из нее ногами.
Я подъехала к следующей машине. Шрапнель хлестала по нашей обшивке почти непрерывно, словно град по жестяной крыше. Уцелевшие отчаянно отстреливались, но это вряд ли помогало. Броневик был под завязку набит ранеными, и когда я обернулась, что-то садануло по корпусу. Неразорвавшийся снаряд попал в нас и отскочил — на другой день я нашла на броне выбоину в ярд длиной. Через сотню ярдов мы оказались в относительной безопасности, поскольку наше отступление прикрывали пыль и дым. Очень скоро мы миновали передовой командный пункт, где все офицеры орали в полевые телефоны и в окружающее их раскуроченное пространство. Я понимала, что это сон, но страх ощущался так же реально, как в тот день, и в душе закипали слезы бессильного гнева. Мне казалось, Аорнида станет прокручивать эти воспоминания до момента возвращения под обстрел, но в ее жестокой игре присутствовала определенная схема — в мгновение ока мы снова оказались на крыше Торнфильд-холла.
Ахерон продолжил с того места, где мы с ним расстались. Он с торжествующим видом смотрел на меня.
— Мы могли бы стать коллегами, — говорил он. — Я намеревался оказать вам честь, сделав Феликсом-де-вять… А ты кто?
Он смотрел на Аорниду.
— Аорнида, — робко сказала она.
Ахерон улыбнулся, что случалось редко, и опустил пистолет.
— Аорнида? — повторил он. — Малышка Аорнида?
Она кивнула и бросилась по крыше к нему, чтобы обнять.
— Господи! — сказал он, внимательно глядя на нее. — Как же ты выросла! Когда я видел тебя в последний раз, ты была вот такого роста и только-только начала мучить животных. Скажи, ты тоже следуешь нашему семейному делу или оказалась выродком вроде нашего неудачника Стикса?
— Я мнемоморф! — гордо заявила младшая сестра, жаждая услышать от брата похвалу.
— Ну конечно! — воскликнул он. — Мне следовало бы догадаться. Мы же сейчас в воспоминаниях этой бабы, Нонетот, да?
Она закивала.
— Что за девка! Слушай, она и правда прикончила меня? И я существую только в ее воспоминаниях?
— Боюсь, да, — мрачно сказала Аорнида. — Она прикончила тебя раз и навсегда.
— Посредством предательства? Я умер, как подобает Аиду?
— Боюсь, нет. Это была честная победа.
— Вот сука!
— Согласна. Но я достойно отомстила за тебя, братишка, уж будь покоен.
Такое воссоединение семьи растрогало бы кого угодно, но о себе я этого сказать не могла. Что ж, по крайней мере, мы не возвращались в Крым.
— Ты очень расстроил маму, — сказала Аорнида, которая, как и Ахерон, говорила все напрямик.
— Почему?
— А ты как думаешь? Ты же прикончил Стикса.
— Стикс был дурак и опозорил наше имя. Будь папа жив, он сам бы его прикончил.
— Мама весьма огорчена и полагает, что тебе следует извиниться.
— Ладно, в другой раз. Подожди-ка. Я ведь мертв и не могу ни перед кем извиниться! Так что извинись за меня.
— Я же мнемоморф, не забывай, и здесь я только как мозгоед, паразит вроде тебя. Знай я, где Четверг прячется, уже бы замочила ее. Нет, когда я смогу передать это с настоящей Аорнидой, мы сделаем вот что…
— Тсс! — прошептал мне кто-то прямо в ухо.
Это была бабушка Нонетот.
— Бабушка! — воскликнула я шепотом. — Как я рада тебя видеть!
— Давай, — сказала она. — Пока Аорнида отвлеклась.
Она взяла меня за руку и повела через крышу к окну. Там мы проникли в дом. Но оказались не в пылающем чреве Торнфильд-холла, а в первом ряду среди зрителей крокетного матча. И не на какой-нибудь рядовой игре — на финале Федерации крокета, на «Суперкольце». Я довольно серьезно занималась крокетом, пока все мое свободное время не поглотило ТИПА. Назначили тайм-аут, и две команды в спортивных доспехах стояли, опираясь на деревянные молотки, и обсуждали стратегию.
— Отлично, — сказал Обри Буженэн, на котором красовался свитер капитана. — Биффо проводит красный мяч с сорокаярдовой линии через кусты рододендрона, через итальянский террасный сад в близкую позицию на пятом кольце. Кол, ты перехватываешь его там и крокируешь их желтый, Стиг тебя прикроет. Джордж, я хочу, чтобы ты обратил внимание на их пятый номер. Он неандерталец, поэтому крути, как хочешь. Пачкун, ты будешь сбивать с толку герцогиню — когда викарий покажет тебе красную карточку, я вызову Четверг. Понятно?
