Поцелуй (№1) - Поцелуй вдовы

– Ну и особнячок, – пробормотала она, ежась от странного ощущения опасности, которое охватило ее, когда они через ворота въехали во внутренний двор.

Двор то и дело оглашался громкими криками: это церемониймейстеры подзывали грумов, чтобы те забрали лошадей у гостей или открыли дверцы кареты. Гостей провожали в огромный зал, занимавший практически весь первый этаж дома. Потолок зала был украшен изумительной позолотой.

Джиневру и Хью усадили за один из столов, тянувшихся вдоль зала. Мужчины сидели по одну сторону стола, женщины – по другую. Джиневра с любопытством оглядывалась по сторонам и тщетно старалась избавиться от чувства тревоги и неприятного холодка в животе.

Фанфары возвестили о прибытии короля и королевы. Гости встали. Роскошный занавес позади возвышения разошелся, и в зал вошли их величества. За ними следовали фрейлины и придворные. Король и королева заняли свои места за столом на возвышении, а их свита встала позади них полукругом. Да, на королевской службе можно умереть с голоду, подумала Джиневра.

К ее облегчению, хранитель печати сидел не за их столом, а за тем, который был ближе всего к возвышению, – там, где были места для самых важных гостей. Джиневра обратила внимание, что Кромвель непрестанно оглядывает присутствующих. В какое-то мгновение его взгляд остановился на ней, и он не мигая, с бесстрастным выражением, смотрел на нее до тех пор, пока она не отвернулась.

Джиневра взглянула на Хью и тут же успокоилась. Надежный и сильный, он вселял в нее уверенность. Очевидно, он почувствовал ее взгляд и, прервав на секунду беседу с соседом, подмигнул ей.

Что касается соседок Джиневры, то у них, кажется, не было желания вступать с ней в беседу. Она догадалась, что на подобных мероприятиях главную роль играет влияние, которым обладает человек. Все внимательно следят за тем, кто с кем говорит и о чем. На таких приемах подбирают сторонников – для любых дел, плохих или хороших. А она – чужая, никто.

Вообще-то Джиневра не очень переживала из-за того, что ее игнорируют. Вряд ли возможно вести светскую беседу под стук множества столовых приборов, звон золотых тарелок и бокалов венецианского стекла и под звуки фанфар, провозглашавших новую перемену блюд. А перемен было множество. Журавль, павлин, лебедь, кабан – не какая-то там оленина. Вокруг столов сновали слуги с блюдами и графинами с великолепным рейнским.

Джиневра пила мало, а ела еще меньше. Она все спрашивала себя, почему вдруг хранителю печати вздумалось пригласить их на эту выставку его богатства. Королеве явно было тяжело сидеть за столом. Даже вежливая улыбка, застывшая у нее на губах, не могла скрыть ее скуки. Подавшись вперед, король смотрел только что начавшееся театральное представление. Он непрерывно жевал, то и дело, набивая рот тем, что хватал с тарелки.

Представление устроили в центральной части зала. Из пола вдруг, словно по волшебству, забил фонтан, и в образовавшемся крохотном озерце появились лебеди. Вокруг них танцевали изящные лесные нимфы, преследуемые тремя сатирами. Король громко им аплодировал.

От страшного шума у Джиневры разболелась голова. Она не могла понять, откуда взялся фонтан, и ее абсолютно не интересовало, чем закончится борьба лесных нимф с сатирами. Она взглянула на Хью, и тот, многозначительно вскинув бровь, едва заметно качнул головой в сторону портьеры. Правильно истолковав его знак – он приглашал ее выйти, – Джиневра кивнула и встала из-за стола. Хью тоже поднялся и, обойдя стол, подал ей руку.

– Над залом есть галерея, мы могли бы там поговорить. Там прохладнее и тише.

– У меня с головой то же самое, что у Робина, – сказала Джиневра. – Как противно…

– Ш-ш! – Он дернул ее за руку. – Здесь уши повсюду. – Джиневра прикусила язык.

– Прости меня. У нас в Дербишире такого нет.

– Тут это в порядке вещей, – мрачно проговорил Хью, отодвигая позади Джиневры портьеру, за которой она увидела винтовую лестницу.

Ни она, ни Хью не заметили, как мужчина, сидевший на противоположном конце их стола, встал вслед за ними и исчез за другой портьерой.

Джиневра поднималась наверх, одной рукой держась за перила, а другой – приподнимая юбку. Лестница привела их на галерею, нависавшую над залом.

Джиневре сразу стало лучше, когда она почувствовала простор вокруг себя.

– Давай немного пройдемся.

Хью взял ее под локоть в той же собственнической манере, что целовал ее сегодня утром. Джиневре это нравилось. Они пошли по галерее, и она изредка поглядывала вниз, в зал, где сатиры постепенно одолевали нимф. Когда она посмотрела на возвышение, то увидела, что королева с фрейлинами ушла, и король сидит один, наслаждаясь представлением.

– Итак, милорд, я поняла, что вам зачем-то понадобилось уединиться.

Внезапно Джиневра заметила, что им навстречу, пошатываясь, идет мужчина. Дублет едва сходился на его огромном брюхе, а полосатый гульфик заметно оттопыривался. Взгляд его маленьких глазок был тяжелым. Со стороны могло бы показаться, что мужчина пьян, но Джиневра готова была поклясться, что он значительно трезвее ее самой.

– Дружище, какая у тебя цыпочка! Я бы тоже ушел с королевского приема, чтобы покувыркаться с ней! – Он почти вплотную подошел к Джиневре и окинул ее похотливым взглядом.

Джиневра почувствовала, что Хью на секунду окаменел, а потом его рука дернулась, и она поняла, что он с трудом сдерживает желание выхватить шпагу.

– Иди на место, парень, – с напускным спокойствием сказал он. – Там ты найдешь развлечения поинтереснее.

Но мужчина не унимался и все ближе подступал к Джиневре.

– Один поцелуй, красавица, – наклонился он к ней. – И ваш… ваш покровитель… он не будет возражать. Ведь ты согласен поделиться, правда, дружище?

Джиневра услышала, как Хью с шумом вздохнул. Он сильно сжал ее локоть, однако ему все еще удавалось сохранять спокойствие.

– Здесь тебе ничего не светит.

Мужчина наполовину вытащил шпагу из ножен и впился взглядом в Хью.

– Да ладно тебе, дружище. Неужели ты лишишь меня кусочка этого лакомого пирога? Я слышал, что многие уже отведали его.

Джиневре не верилось, что Хью может спокойно стоять и слушать эти гадости. Однако он стоял и слушал. Он убрал руку с рукоятки шпаги и внимательно смотрел на мужчину. Джиневра чувствовала, что внутри у него полыхает гнев, но внешне это было незаметно.

– Прошу простить нас, – проговорил он. – Мы бы хотели продолжить прогулку. – Он положил руку мужчине на плечо, без видимых усилий просто отодвинул его к перилам и, поддерживая Джиневру, пошел вперед.

В следующее мгновение послышался звон вынимаемой из ножен шпаги. Хью не обернулся и продолжал спокойно идти по галерее.

Когда они достигли лестницы, по которой сюда поднялся мужчина, Джиневра оглянулась. На галерее никого не было. Она посмотрела на Хью и обнаружила, что он очень бледен и напряжен. Его челюсти были плотно сжаты, в глазах горел огонь.

– Что это было? – тихо спросила она. – Он хотел втянуть тебя в ссору, да?

– Мне так кажется. – Хью устремил на нее вопросительный взгляд: – Тебе известно, какое наказание полагается тому, кто обнажил шпагу в помещении, где находится король? – Джиневра отрицательно покачала головой. Хью помолчал минуту и сказал: – Лишение глаза считается мягким наказанием. Обычно лишают головы.

Джиневра поежилась:

– Зачем он придирался к тебе?

– Не имею понятия.

– Мне не нравится здесь, Хью. Мы можем уехать сейчас?

– Нет, только после короля. – Он поклонился, пропуская ее вперед на лестницу.

– Ты знаком с ним? – осведомилась Джиневра, спиной чувствуя взгляд мужа.

– Нет. Я вообще впервые его вижу.

Они спустились вниз. Секунду Хью пристально смотрел на жену, а потом повел ее к портьере. В зале они заняли свои места.

Вскоре король вслед за женой скрылся за занавесом, и Хью с Джиневрой воспользовались представившейся возможностью и собрались уезжать. Заметив это, хранитель печати обошел стол и остановил их на пути к двери.

– Хью… миледи де Боукер. – Он улыбнулся своей холодной улыбкой. – Надеюсь, вам понравилась наша маленькая вечеринка.

– Она была для меня открытием, лорд Кромвель, – сказала Джиневра. – У нас в Дербишире нет таких чудес.

– Да, конечно, нет. – Сморщив нос, он впился взглядом в Джиневру. – Но мы покажем вам и другие чудеса. Уверен, вам понравится.

Джиневра сделала реверанс.

– Мне уже нравится, милорд. – Поколебавшись, она добавила: – Я очень благодарна за вашу заботу.

Хранитель печати поднял указательный палец.

– Благодарность, мадам, – это мудрая добродетель. – Он перевел взгляд на Хью. – А вам, Хью, тоже, надеюсь, понравилось?

– Естественно, – с готовностью согласился Хью. – Своим приглашением, милорд, вы оказали нам большую честь. Мы молимся за то, чтобы королева благополучно разрешилась от бремени.

– Да. Сын принесет покой и гармонию, – кивнул Кромвель. – Король будет удовлетворен. Вы способны понять эту радость – ведь у вас есть сын.

– Да. – Хью взял Джиневру под руку. – Наши лошади заждались.

– Счастливого пути. – Хранитель печати отвернулся от них, своим видом давая понять, что они его больше не интересуют, и углубился в толпу отбывающих гостей.

Джек Стедмен с дружинниками ждал их во внутреннем дворе, держа под уздцы лошадей. Джиневра – на свежем воздухе она почувствовала себя лучше, головная боль прошла, – села в седло и расправила юбки.

Хью тоже вскочил в седло, но почему-то не тронул с места своего жеребца. Двор быстро заполнялся людьми, но он, казалось, не замечал этого и только хмурился, глядя в одну точку и играя желваками. Неожиданно он посмотрел на Джиневру, и в его взгляде опять был вопрос.

– Поехали, – сказала она. – Я хочу побыстрее убраться отсюда.

Хью кивнул и обратился к Джеку Стедмену:

– Джек, найди в толпе мужчину в желто-зеленом стеганом дублете, черном гауне с куньей отделкой, зеленых чулках и желтом берете. Ему на вид сорок лет, у него бородка клинышком и огромное брюхо. Постарайся выяснить, кто у него в друзьях.

У Джека на лице отразилось сомнение.

– Сделаю, что смогу, милорд. Но это все равно, что искать иголку в стогу сена.

– Я понимаю. И все же вдруг тебе повезет. Мне надо свести с ним счеты.

Джек спешился и исчез в толпе, выходившей из дверей особняка.

– Он его не найдет, – проговорила Джиневра, когда они выехали на улицу.

Хью пожал плечами.

– Может, и не найдет. – Больше он ничего не сказал и молчал до самого дома.

Несмотря на поздний час, зал был ярко освещен. Джиневра бросила плащ на спинку скамьи и сладко зевнула.

– Я абсолютно без сил.

– Иди в кровать. А я подожду Джека. – Хью налил себе вина из графина, оставленного на столе специально к его возвращению.

– Ты думаешь, он хотел убить тебя? – спросила Джиневра.

– Он хотел устроить мне неприятности, – ответил Хью. – Кажется, кто-то очень заинтересован в том, чтобы нарушить плавное течение моей жизни.

– Почему? – тихо спросила Джиневра.

– Если бы я знал, то, возможно, догадался бы, кто это, – покачал головой Хью. – Иди спать, Джиневра. Мне хочется побыть одному.

Обидевшись на то, что от нее так бесцеремонно отделались, Джиневра поднялась наверх и на цыпочках вошла в комнату дочерей. Девочки мирно спали под громкое сопение Тилли. Джиневра наклонилась к ним и с наслаждением вдохнула исходивший от них аромат детства. Светлячок и Мускат, устроившиеся между хозяйками, приподняли головы и недовольно уставились на нее.

Джиневра расправила одеяла, поцеловала дочерей в румяные щечки и вышла в коридор. У комнаты Робина она остановилась. Из-под двери виднелась полоска света. Джиневра услышала сухой, раздирающий горло кашель.

Войдя внутрь, она оставила дверь открытой. Робин спал, но неспокойно, он метался и что-то бормотал во сне. Джиневра дотронулась до его щеки и обнаружила, что он горит. Внезапно у него начался новый приступ сухого кашля. Нахмурившись, она задумалась. Вряд ли это результат вчерашней неумеренности.

– Что ты делаешь?

Вздрогнув, Джиневра круто повернулась. Она не слышала, как пришел Хью, и его голос прозвучал слишком громко в тишине спящего дома.

– Я всегда заглядываю к своим детям перед сном, – прошептала Джиневра.

Робин опять закашлялся, что-то забормотал и заложил руку за голову.

Хью подошел к кровати и потрогал его щеку.

– У него жар.

– Да, у него лихорадка, – согласилась Джиневра. – Я приготовлю ему иссоп с эхинацеей – это снимет жар.

– Нет! – вдруг вскричал Хью и, тут же понизив голос до шепота, уже спокойнее сказал: – Сон – вот лучшее для него лекарство. Оставь его. – Он взял Джиневру за руку и повел к двери.

– Погаси лампу, – напомнила Джиневра. – Не знаю, кто оставил ее зажженной. Свет может помешать ему.

Хью погасил лампу, и комната погрузилась во мрак. Они вышли в коридор, и он тихо закрыл дверь.

– Джек вернулся?

Хью отрицательно покачал головой и направился к лестнице.

– Не жди меня.

– А я и не буду. – Джиневра пошла в противоположную сторону, к спальне.

Хью дождался, когда она скроется в спальне, и вернулся в комнату Робина. Он стоял и задумчиво смотрел на спящего сына. Робин всегда отличался хорошим здоровьем, в детстве он почти не болел. Тогда что же с ним? В последнее время он практически не покидал дом, поэтому не мог нигде заразиться.

Дома… рядом с…

Гм, странно, что ему в голову пришла такая мысль. Но Хью уже не мог не думать об этом.

– Он не поддался? – Хранитель печати сидел в резном кресле рядом с камином, беспокойно барабанил пальцами по подлокотнику и постукивал ногой по полу.

– Нет, милорд. Я старался и так и сяк, но у него ни один мускул не дрогнул. – Мужчина в желто-зеленом стеганом дублете в почтительной позе стоял перед своим хозяином.

– Де Боукер человек небывалой выдержки, – пробормотал хранитель печати, – но я надеялся, что этим его удастся пронять. – Он посмотрел на своего слугу, и тот, увидев в его взгляде угрозу, ощутил, как у него кровь стынет в жилах. – Кажется, меня окружают одни идиоты, – пробормотал Кромвель. – Зная, какая перед тобой стоит задача, зачем ты разоделся, как огромный уродливый шмель? Неужели ты думаешь, что он не попытается разыскать тебя? Ведь он же узнает тебя с первого взгляда. – Хранитель печати взял со стола кубок с вином и презрительно взглянул на дрожащего от страха слугу.

– Я бы пожелал тебе, чтобы он тебя не нашел, – спустя минуту добавил он. – Имей в виду: я не буду горевать, если лорд Хью насадит тебя на свою шпагу. Но главное – это то, что я не верю в твою способность держать язык за зубами.

– Я никому ничего не скажу, милорд. Даже на дыбе, – взмолился тот.

– Ты уйдешь отсюда с рассветом. Один из моих кораблей завтра вечером с приливом отплывает во Францию из Гринвича. Постарайся успеть на него. И не смей выходить из дома в этом идиотском наряде.

Мужчина поклонился почти до земли и поспешил подальше от наводящего ужас Кромвеля.

А Кромвель уже, казалось, забыл о нем, повернулся к огню и погрузился в размышления. Итак, ему остается рассчитывать только на исполнительного Тайлера. Хранителю печати нравилось наступать на проблему с разных направлений. Если на одном из них он терпел неудачу, то оставалась надежда на другие. На настоящий момент провалились две попытки. Что ж, подождем и посмотрим, как пойдут дела у Тайлера, а потом будем думать.

Надо решить, как поступить с дочерьми. Кромвель вытянул к огню отекшие ноги и погладил круглый подбородок. Если после смерти лорда Хью и его сына разделаться и с матерью, то завещание теряет силу и вся собственность конфискуется. Если же выделить дочерям приличное приданое, то их можно использовать для выгодных сделок. Он отдаст им кое-что из владений матери. У них достаточно хорошая родословная, чтобы привлечь нужных женихов. Все мужчины жаждут сделать карьеру и завоевать расположение хранителя печати.

Короче, план получается отличный.

И надо бы претворить его в жизнь, пока король благоволит к нему.

Хранитель печати встал. Если королева Джейн подарит королю еще одну дочь, неизвестно, как это отразится на настроении Генриха. Но время, как говорится, покажет.

Кромвель позвал своего камердинера, чтобы тот помог ему раздеться и лечь в постель.

Хью провел всю ночь в зале, время, от времени подбрасывая поленья в огонь. Джек вернулся только к утру и доложил о полном провале. Он поговорил со слугами, но никто не знал человека, подходившего под описание. Он простоял у ворот до тех пор, пока привратник не закрыл их, и так ничего и не увидел.

– На ночь я оставил у ворот Уилла Мелфри. На тот случай, если этот мужчина решит уйти на рассвете. Если и здесь ничего не получится, я наведу кое-какие справки, милорд.

– Уверен, он незаметно проскочил в толпе гостей. Не понимаю, зачем ему оставаться в Остин-Фрайарз на ночь. – Хью встал и потянулся. – Оставим это, Джек. Как бы то ни было, спасибо. Сожалею, что не дал тебе отдохнуть.

– Я счастлив, служить вам, сэр.

Джек отдал честь и пошел к черному ходу, но у двери остановился. Если лорд Хью считает дело закрытым, тогда Уиллу Мелфри нет смысла наблюдать за воротами особняка хранителя печати. Хотя ночное дежурство ему не повредит, с усмешкой подумал Джек. Пусть это будет наказанием Уиллу за то, что он на прошлой неделе всю ночь провел в борделе на набережной, когда должен был находиться на дежурстве. Да и Уилл знает, что сегодня он отрабатывает свой прогул. Так что пусть думает, что делает нужное дело. И Джек с легким сердцем пошел спать.

После ухода Джека Хью еще несколько минут стоял в зале, пытаясь понять, почему у него нет желания идти к Джиневре. Его мучили подозрения, и он, как ни старался, не мог избавиться от них. Казалось, червь сомнения грызет его мозг. Однако все его подозрения выглядели абсурдными. Ведь в Лондоне Джиневра ни с кем не знакома. Как она смогла бы за столь короткий срок найти исполнителей своего дьявольского плана?

Но можно использовать для такой работы Грина и даже Краудера. Хью уже успел узнать, насколько они изобретательны. И преданы своей госпоже. Боясь навредить ей, они усердно скрывали от него подробности смерти Стивена Мэллори. И помогали ей строить планы побега в Колдон. Вряд ли они испытывают большую любовь к новому мужу своей госпожи. Наверняка условия брачного договора возмутили их до глубины души. А магистр Говард и не скрывал своего негодования.

«Нет, это полный абсурд».

Однако она предупреждала его. Говорила, чтобы он не успокаивался и не думал, будто победил в сражении за брачный договор.

«Нет, это полный абсурд».

И, тем не менее, она увеличила свое состояние за счет предыдущих мужей. Причем без колебаний.

Господи! Эти мысли сведут его с ума!

Хью поднялся в комнату Робина, зажег одну из свечей и подошел к кровати. Мальчика бил кашель, жар заметно усилился. Когда Хью наклонился над ним, он открыл глаза.

– Пить, – пробормотал он. – Хочу пить.

Хью налил в чашку воды из кувшина на умывальнике и поднес ее к губам сына. Мальчик стал жадно пить. Вдруг у него опять начался кашель, да такой сильный, что он не мог вдохнуть. Его худенькое тело билось в конвульсиях.

– Голова, – простонал Робин. – Еще хуже, чем утром. Неужели похмелье тянется так долго?

– Это не похмелье, сынок, – ласково проговорил Хью и протер его лицо влажной салфеткой. – У тебя лихорадка. Утром я пошлю за лекарем.

– Но у леди Джиневры есть лекарства. – Робин откинулся на подушку и закрыл глаза. – Ненавижу, когда пускают кровь. Уж лучше пить ее отвары.

– Леди Джиневра не врач, – возразил Хью и, не обращая внимания на слабое сопротивление Робина, плотно укрыл его одеялом. – Тебе надо пропотеть. Не раскрывайся.

Робин сдался и, повернувшись на бок, свернулся калачиком. Хью постоял над ним, а затем задул свечу и пошел в спальню.

Джинавра не спала, но внутренний голос подсказал ей, что нужно притвориться спящей. Хью ясно дал понять, что не желает разговаривать и обсуждать с ней случившееся. Поэтому она лежала, размеренно дыша, и прислушивалась к знакомым шагам мужа, который ходил по комнате, освещенный слабым светом лампы. Наконец он погасил лампу и лег. Джиневра почувствовала, как под ним прогнулся матрац.

Она ждала, что он обнимет ее, придвинется поближе, но он не шевелился. Даже через разделявшее их расстояние она ощущала, как он напряжен. Ей очень хотелось заговорить, разрушить эту гнетущую тишину. Однако она сдерживала себя. Он воздвиг между ними барьер, такой же высокий и прочный, как тот, который она установила после ночи в палатке во время путешествия в Лондон. Тогда она сделала это от отчаяния, зная, что только так сможет остаться сильной, чтобы бороться с ним.

Так что же с ним произошло? Перед приемом у хранителя печати между ними царили любовь и согласие. Так почему же он отдалился от нее? Неужели ему понадобилось бороться с ней? Но зачем?

Почему-то Джиневре было очень страшно спросить его об этом.

Глава 25

Ежась от холода, Уилл Мелфри поглубже надвинул капюшон и стал похож на улитку, выглядывающую из раковины. Он на чем свет стоит ругал Джека Стедмена, заставившего его бодрствовать всю ночь, в то время как сам лейтенант нежился в теплой постели и радовался, что нашел хорошее наказание за преступление. А это вовсе не преступление. Ведь Уилл тогда нашел себе замену. Просто он забыл предупредить об этом Джека.

Уилл поглубже засунул руки в карманы плаща. При дыхании из его рта вырывался парок, хорошо видный в темноте. Естественно, он допустил промах. Хозяина Джека Стедмена, Хью де Боукера, сердить нельзя. Когда дело касается верности и чувства долга у людей, подвластных ему, он предъявляет к ним исключительно высокие требования – Джек, будучи его лейтенантом, придерживается тех же стандартов, и Уилл считает это неуместным энтузиазмом.

Тихий скрип калитки в воротах вернул его к действительности. Он отступил за угол стены, где его нельзя было увидеть. Калитка открылась, и со двора вышел крупный толстый мужчина и что-то сказал привратнику.

Уилл вгляделся в него. Когда мужчина повернул голову, он увидел бородку клинышком и мясистые щеки. На мужчине был ярко-желтый плащ. Уиллу было сказано искать человека с огромным брюхом, толстого, в цветастой одежде и с бородкой клинышком.

Мужчина направился к реке, и Уилл последовал за ним на безопасном расстоянии. У пристани мужчина забрался в ожидавшую его барку. Он сел, и на него упал свет факела. Уилл увидел, что незнакомец чем-то расстроен.

«Он выглядит таким же несчастным, как я сам несколько минут назад», – подумал Уилл и, сунув два пальца в рот, свистнул, подавая сигнал лодкам, ждавшим пассажиров в стороне от барки. Легко впрыгнув в одну из них, он приказал гребцам следовать за баркой. В нем вспыхнул азарт охотника, он уже горел желанием действовать. Его ночное бдение принесло результаты, а лорд Хью не только всегда наказывает провинившихся, но и вознаграждает отличившихся.

К утру Робину стало хуже. Хью стоял рядом с лекарем и с ужасом смотрел на сына, в котором едва теплилась жизнь. Дыхание мальчика стало учащенным и хриплым, кашель уже не отпускал, кожа была сухой и горячей.

День выдался пасмурным, поэтому в комнате зажгли много свечей. Робин почти не протестовал, когда лекарь поставил мерзких пиявок на его руки и пах.

– Очень сильная лихорадка, милорд, – проговорил лекарь, вытаскивая из бутыли пиявок и готовясь заменить ими тех, что уже напились крови.

Лекарь был невысоким полным мужчиной с длинной бородой. У него отвратительно воняло изо рта. Его одежда знала лучшие дни, а ботинки скрипели. Медицина являлась прибыльной профессией только в том случае, если врачу улыбалась удача постоянно лечить домочадцев какого-нибудь богатого дворянина.

– Вижу, что сильная, – процедил Хью, с отвращением глядя на пиявок, присосавшихся к телу его сына. – Что еще вы можете ему дать?

– Ну, у меня есть настойка. Надеюсь, она поможет, – неуверенно проговорил лекарь, роясь в сумке. – Но если это потница… или, прости Господи, чума…

– Господи, да он же не потеет! – вскричал Хью. – Уж лучше бы потел! И в округе нет чумы. К тому же за последнюю неделю он почти не выходил из дома.

– А остальные в доме здоровы? – Лекарь почесал в затылке и нахмурился.

– Да, насколько мне известно.

– Что вы ему даете? – раздался от двери голос Джиневры. Она выглядела не менее встревоженной, чем Хью. – А может, стоит попробовать иссоп и эхинацею, как вы думаете? – спросила она у лекаря, подходя к кровати.

Тот пожал плечами.

– Сомневаюсь, мадам. Когда такая сильная лихорадка, единственное, что можно сделать, это поставить пиявки и молиться. – Он заменил насосавшихся пиявок свежими.

– Тебе нельзя находиться здесь, – сказал Хью Джиневре. – Ты можешь заразиться и заразить девочек.

– Как и ты, – напомнила она ему. – Я бы хотела ухаживать за ним. И Тилли тоже. Она опытная сиделка. Научилась на бедняках.

Хью отрицательно замотал головой:

– Нет, я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, ухаживал за ним.

– Почему? – удивилась Джиневра. – Почему ты не даешь мне делать то, что я умею?

Хью опять замотал головой, но не ответил и, наклонившись над Робином, приподнял его веки. Белки пожелтели.

Джиневра секунду смотрела на него, а потом круто повернулась и вышла.

Девочки ждали ее у двери.

– Мама, что с Робином? – спросила Пен, хватая мать за руку.

– Это все еще вино действует? – осведомилась Пиппа.

– Нет, дорогая. У Робина лихорадка. Лекарь пускает ему кровь. – А можно на него посмотреть? – спросила Пен.

– Нет, потому что ты можешь заразиться.

– Мы можем нюхать ароматические шарики, – предложила Пиппа. – Ведь они предохраняют от лихорадки, правда?

– Не всегда. Идите делать уроки. Если к вечеру Робину станет лучше, вы навестите его.

Девочки побрели к учебникам, а Джиневра спустилась вниз. Она понимала страх Хью за сына, но не могла взять в толк, почему он запрещает ей ухаживать за ним.

Хью проводил лекаря до двери и прошел в зал. Джиневра, склонившаяся над пяльцами, подняла голову и взглянула на мужа. Хью стоял поставив ногу на каминную решетку и устремив взгляд вдаль.

– Я не очень верю в кровопускание, – тихо сказала Джиневра. – В большинстве случаев оно только ослабляет больного.

– Ты не врач, – отрезал Хью. – Правовед, опытный управляющий – да, в этом тебе не откажешь. Но не уверяй меня, что ты ко всему прочему еще и врач. Или я ошибаюсь?

Джиневра велела себе не обращать внимания на его раздраженный тон.

– Нет, – покачала она головой, – я тебя в этом не уверяю. Но, как у любой жены и матери, у меня есть некоторый опыт.

– Да, опыт, но вот успешный ли? – Хью пристально взглянул на нее. – Скольких мужей ты залечила до смерти, Джиневра?

Она на мгновение закрыла глаза.

– Хью, я понимаю твою тревогу за Робина, но это не дает тебе права бросать мне такие обвинения.

Хью пожал плечами:

– Я просто задал вопрос. И вполне обоснованный. Я полагаю, что ты приложила руку к лечению тех из своих мужей, которые оказались живы, пусть и на короткое время, после несчастного случая.

«Неужели между нами всегда будут стоять эти подозрения?»

Джиневра с безнадежным видом всплеснула руками и встала.

– Мне нужно кое-что обсудить с мастером Краудером.

Хью смотрел ей вслед. Она двигалась с присущей ей грацией, голова была гордо поднята, плечи расправлены. Он не хотел говорить то, что сказал, слова сами сорвались с языка. Страх и подозрения полностью лишили его здравого смысла. Тихо чертыхаясь, он пошел к лестнице.

Свернув в коридор, который вел к комнате Робина, он лицом к лицу столкнулся со слугой по имени Тайлер.

– Что тебе здесь понадобилось? – возмущенно спросил он. Кухонная прислуга редко появлялась в той части дома, где находились покои хозяев.

– Мастер Краудер, милорд. Он послал меня проверить лампы и, где надо, подлить масла, – ответил Тайлер, опустив глаза и всем своим видом демонстрируя почтение. В руке он держал флягу с ламповым маслом. – Я просто проверял лампы в спальнях, сэр.

Хью насторожился:

– Как я понял, домом ведает мастер Милтон.

– Мастер Краудер заведует припасами, сэр, – ответил Тайлер, не поднимая глаз. – Он хотел знать, сколько масла сожгли за прошлый вечер.

– О! – Хью не нашел ничего подозрительного в таком объяснении, однако ему не нравилось, что новые слуги поднимаются на верхние этажи дома, и он решил обсудить этот вопрос с Краудером.

Отпустив Тайлера, он вошел в комнату Робина.

Лампа, только что наполненная, была прикручена. Робин лежал неподвижно и едва дышал. Джиневра была права. Пиявки не принесли улучшения.

Хью сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони. Его охватил ужас. Он ясно понимал, что сын умирает у него на глазах. Робин слабо закашлял, его веки дрогнули, и на секунду его безучастный взгляд остановился на отце.

Вдруг Хью осенила мысль, что мальчика надо унести из дома. Здесь даже воздух пропитан злом. Хью был не из тех, кто склонен к подобным фантазиям. У него не было времени на разговоры о колдовстве, проклятиях, сглазах. Его побуждало к действию нечто, чему не было рационального объяснения. Нечто, некто убивает его сына, и он должен унести его подальше от этого дома.

Хью завернул Робина в одеяло и поднял на руки. Мальчик был ужасающе легким. Хью поспешно вышел из комнаты и чуть ли не бегом спустился по лестнице.

Джиневра опять сидела на скамье в зале. Она вскочила, увидев, что Хью направился к входной двери.

– Хью, что ты делаешь? Куда ты несешь Робина? – протягивая к нему руку, спросила она.

– Уношу его отсюда, – коротко ответил Хью. – Это место вредно для его здоровья.

Побледнев, Джиневра взглянула ему в лицо. В его глазах была ярость и что-то еще… невероятно, в его глазах было обвинение. Рука Джиневры бессильно упала.

– Что ты имеешь в виду?

Он не мог рассказать ей о своих подозрениях – у него не было оснований, лишь твердая уверенность в том, что с его сыном сотворили зло. И мотив для такого поступка был только у Джиневры.