Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Поцелуй (№1) - Поцелуй вдовы

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Фэйзер Джейн / Поцелуй вдовы - Чтение (Весь текст)
Автор: Фэйзер Джейн
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Поцелуй

 

 


Джейн Фэйзер

Поцелуй вдовы


Пер. с англ. М.Л. Павлычевой

Пролог

Дербишир, Англия Сентябрь 1536 года

Женщина стояла у открытого окна, и легкий ветерок нежно перебирал складки шелковой голубой вуали, спускавшейся с чепца[1]. Она стояла неподвижно, гордо вскинув голову. Ее силуэт четко выделялся на фоне темных штор, закрывающих окно.

Женщина услышала тяжелые неуверенные шаги – он идет по коридору. Она представила, как его бросает из стороны в сторону. Вот он уже у двери. До нее доносилось его громкое пыхтение. Она словно воочию увидела его налитые кровью глаза, покрасневшую от обильных возлияний физиономию, отвисшие губы.

Дверь с грохотом распахнулась. В проеме возник ее муж. На нем была расшитая драгоценными каменьями одежда.

– Великий Боже, мадам! Как вы посмели разговаривать со мной таким тоном? И где – за моим столом?! – брызгая слюной, злобно кричал он. – Да еще в присутствии гостей, домочадцев и челяди. – Он вошел в комнату и ногой пихнул дверь с такой силой, что она едва не слетела с петель. Женщина не шевельнулась.

– Предупреждаю вас, вы проклянете тот день, когда еще раз позволите себе угрожать моим дочерям. – Она почти шептала, но каждое ее слово было преисполнено силы и уверенности.

Секунду он колебался, а потом бросился на нее с кулаками. Однако женщина не двинулась с места, на ее губах появилась пренебрежительная усмешка, а в глазах – серовато-фиалковых, цвета терна – отразилось такое презрение, что он взревел от ярости.

Им овладело единственное желание: стереть эту усмешку с ее лица, выбить ненавистное презрение из ее глаз. Он целился ей в челюсть. В последний момент, когда его кулак был в опасной близости от ее подбородка, она выставила вперед ногу.

Тяжелый, неповоротливый, он по инерции сделал еще шаг, споткнулся о ее ногу и, на миг, задержавшись у низкого подоконника, с душераздирающим воплем рухнул на каменные плиты двора.

Женщина осторожно отодвинула штору и посмотрела вниз. Сначала она ничего не увидела в темноте, а потом, когда за окном послышались голоса и топот бегущих ног – со всего двора сбегались люди с факелами, – она разглядела тело своего мужа.

«Он кажется таким маленьким», – подумала она, обхватывая плечи руками, чтобы унять легкую дрожь. Но сколько же злости, сколько жестокости было в этом человеке, превратившемся в неподвижный мешок с костями!

И в следующее мгновение она словно проснулась, в ней с новой силой вспыхнула жизнь. Она быстро пересекла комнату и, открыв крохотную дверцу в углу, проскользнула в гардеробную и замерла, прислушиваясь.

Кто-то пробежал по коридору, громко постучали в дверь, потом звякнул отодвигаемый засов. В тот миг, когда дверь открылась, она вышла из гардеробной и сделала вид, будто оправляет юбку.

В комнате стояла пожилая женщина в белом чепце.

– Ай-ай-ай! – вскричала она, заламывая руки. – Что же такое, мой цыпленочек? Что тут случилось? – Позади нее стояли люди, с любопытством заглядывая ей через плечо.

– Не знаю, Тилли, – спокойно ответила женщина. – Когда я была в гардеробной, пришел лорд Стивен. Он позвал меня. Я была занята: не могла сразу же выйти к нему. Он проявлял нетерпение, но… – Она с наигранной беспомощностью пожала плечами. – Ты же знаешь, каким он бывает, когда возбужден. Наверное, он потерял равновесие: упал из окна. Я не видела, что стряслось.

– Ай-ай-ай… – тихо, как бы обращаясь к самой себе, проговорила другая женщина. – Это же четвертый! Боже милостивый! – Она перекрестилась, качая головой.

– Лорд Стивен был пьян, – бесстрастным голосом заявила женщина. – Все это знают… И те, кто сейчас за столом. У него двоилось в глазах. Я должна спуститься вниз. – Приподняв юбку, она прошла мимо столпившихся слуг к лестнице.

Едва она оказалась внизу, в большой зале, ей навстречу бросился эконом, одетый в черный джеркин[2].

– Миледи! Миледи! Такое несчастье!

– Что случилось, мастер Краудер? Кто-нибудь что-нибудь знает?

Эконом покачал головой, и опущенные поля его шляпы захлопали, как вороньи крылья.

– Никто ничего не видел, миледи. Мы думали, что вы что-то знаете. Он упал из окна вашей комнаты.

– Я была в гардеробной, – невозмутимо пояснила женщина. – Лорд Стивен был пьян, мастер Краудер. Наверное, закачался и потерял равновесие. Как всегда.

– Да, мадам. Его светлость плохо держался на ногах, когда был пьян. – Эконом последовал за женщиной во двор, где уже собралась толпа.

Увидев хозяйку, люди расступились. Женщина опустилась на колени рядом с мужем. Его шея была неестественно вывернута, возле головы натекла лужа крови. Женщина проверила у него пульс и со вздохом подняла голову.

– Где мастер Грайс?

– Здесь, миледи. – Застегивая на бегу рясу, к ней уже спешил священник, который жил в крохотном домике позади часовни. – Я услышал шум, но… – Увидев тело, он резко остановился, несколько секунд молча смотрел вниз, перебирая четки, а потом сказал: – Да сжалится Господь над его душой.

– Верно, пусть сжалится, – согласилась жена лорда Стивена и грациозно встала с колен. – Отнесите тело моего супруга в часовню, обмойте его и приготовьте. Мы отслужим мессу на рассвете. Домочадцы и арендаторы смогут выразить ему свое уважение и попрощаться с ним завтра в течение дня, а похороним мы его вечером.

С этими словами женщина направилась к дому. Пригнув голову, она вошла в зал через низкую дверцу, встроенную в большую. Этой дверцей пользовались для того, чтобы не выстуживать помещение, спасаться от сквозняков и сохранять драгоценное тепло.

Леди Джиневра снова стала вдовой.

Глава 1

Лондон

Апрель 1537 года

Сколько мужей, говорите? – Король повернул массивную голову к Томасу Кромвелю, лорду – хранителю печати, стоявшему перед ним с мрачным видом. На лице короля отражалось ленивое безразличие, но все в Хэмптон-Корте знали, что это безразличие напускное.

– Четверо, ваше величество.

– А сколько лет даме?

– Двадцать восемь, ваше величество.

– Кажется, она без дела не сидела, – задумчиво пробормотал Генрих.

– Похоже, мужьям этой дамы в постели не везет, – раздался чей-то голос из угла отделанной темными панелями просторной комнаты.

Взгляд короля устремился к рослому широкоплечему мужчине в одежде черных и золотых тонов. Военная выправка мужчины плохо сочеталась с богатым придворным нарядом, вычурным убранством королевских покоев и наушничеством, подглядыванием и сплетнями, столь характерными для двора короля Генриха. Всем своим видом он выражал нетерпение, свойственное людям, которые предпочитают слову дело. Хотя его глаза лукаво блестели, голос звучал сухо, как шорох опавших листьев.

– Вы правы, Хью, – сказал король. – И как же эти невезучие мужья встретили свою смерть?

– Лорду Хью это известно лучше, чем мне. – Лорд – хранитель печати махнул рукой в сторону мужчины в углу.

– Я преследую свой интерес, ваше величество. – Хью де Боукер прошел вперед и остановился в круге света, падавшего из ромбовидного окна у короля над головой. – Леди Мэллори, вернее, недавно овдовевшая леди Мэллори в шестнадцать лет вышла замуж за человека, чья первая жена была дальней родственницей моего отца. Первым мужем леди Мэллори был Роджер Нидем. Наши семьи давно спорят из-за одного куска земли. Я предъявляю на него права в пользу своего сына. Леди Мэллори не хочет удовлетворить мои требования. Она не желает расставаться ни с одним пенсом, ни с одним акром земли, доставшимися ей от мужей.

– Гм, молодец, – обронил лорд – хранитель печати. – Но наверняка у нее есть отец, брат, дядя – те, кто может дать дельный совет и решить все проблемы.

– Нет, милорд. Госпожа управляет своими делами сама.

– А откуда она знает, как это делается? – В темных глазах короля – спрятанные в глубоких складках, они напоминали две яркие смородины в тесте, – блеснул интерес.

– У нее довольно глубокие познания в вещном праве, ваше величество, – ответил Хью. – И, вступая в новый союз, бедная вдова применяет эти знания на практике.

– Она сама составляет брачные договоры?

В голосе короля слышалось недоверие. Он дернул себя за бороду, и при этом на его указательном пальце алым огнем сверкнул огромный карбункул.

– Именно так, ваше величество.

– Тело Господне!

– Каждый раз, прежде чем выйти замуж, эта дама добивалась гарантий, что в случае смерти мужа она полностью унаследует его собственность.

– И мужья умерли… – проговорил король.

– Все до одного.

– А наследники?

– Две маленькие дочери. От ее второго мужа, лорда Хэдлоу.

Король медленно покачал головой.

– Тело Господне! – снова пробормотал он. – А договоры нельзя аннулировать?

Лорд – хранитель печати, опытный юрист, взял со стола стопку бумаг.

– Мои правоведы уже тщательно изучили их, ваше величество. Они составлены в полном соответствии с буквой закона. Создается впечатление, будто ей помогала сама Звездная палата[3].

– Мы присоединяемся к Хью де Боукеру в его претензиях на эти земли? – осведомился Генрих.

– Когда женщина владеет большей частью таких обширных и плодородных графств, как Дербишир, у короля и его министра финансов, естественно, возникает определенный интерес, – ответил лорд – хранитель печати. – И, в конце концов, встает вопрос о сборе дани.

Король минуту помолчал, а потом задумчиво произнес:

– И если, конечно, выяснится, что эти… э-э… несвоевременные кончины произошли при странных обстоятельствах, преступница должна быть наказана, а ее нечестным путем полученная собственность – конфискована.

– Как бы ей не пришлось ответить головой, – пробормотал лорд – хранитель печати.

– Гм.

– Насколько я понимаю, лорд Мэллори был приверженцем Римской церкви, – продолжал лорд – хранитель печати, поглаживая верхнюю губу. – Полагаю, мы сможем проследить некоторую связь между ним и йоркширским восстанием прошлого года. Что вы на это скажете, лорд Хью?

– Вы, лорд Кромвель, хотите представить все в таком виде, будто Мэллори поддерживал Роберта Аска и его «Паломничество за Божьей милостью»[4]? – вопросительно взглянул на него лорд Хью.

– Существует много способов освежевать лису, – пожал плечами лорд – хранитель печати. – Это лишь вариант: конфисковать собственность этой дамы на основании того факта, что ее муж подозревается в участии в восстании Аска. Это тяжкое преступление – подвергать сомнению решение его величества разогнать монастыри. Многие отправились на виселицу и за меньшие проступки, и их поместья были конфискованы в королевскую казну.

– Верно, – подал голос король. – И я позабочусь, чтобы Аска тоже повесили. – Он снова устремил взгляд на лорда Хью. – Но вернемся к вдове. Она заинтриговала меня. Вы подозреваете ее в преступлении, милорд?

– Скажем так: мне трудно поверить в подобные совпадения. Первый муж умирает, упав с лошади во время охоты на оленя. Такое, уверяю вас, ваше величество, случается нечасто. Второй муж гибнет от стрелы без опознавательных знаков, и ни один охотник не признает эту стрелу своей. Жизнь третьего уносит внезапная и таинственная болезнь, которая приводит его к полному упадку сил и истощению: умирает мужчина в расцвете лет, бодрый, сильный, никогда в жизни не болевший. А четвертый выпадает из окна: из окна покоев этой самой дамы… и ломает шею.

Лорд Хью считал, загибая пальцы, и, закончив перечислять, с удивлением взглянул на свою руку.

– Да, это действительно странно, – покачал головой король. – Думаю, лорд Кромвель, нам следует провести расследование этих смертей.

Лорд – хранитель печати кивнул.

– Хью де Боукер; если угодно вашему величеству, согласился взять на себя эту задачу.

– У меня нет возражений. Ведь у него как-никак есть веская причина… но… – Король замолчал и нахмурился. – Больше всего меня интересует один вопрос: как этой даме удалось убедить четырех рыцарей, дворян по происхождению и по собственности, согласиться на ее условия?

– Колдовство, ваше величество, – вступил в разговор епископ Винчестерский, облаченный в алые одеяния. – Единственно верное объяснение. Как известно, в момент знакомства леди Джиневрой все ее жертвы были образованными людьми и сохраняли свои умственные и физические способности. Только колдовство может заставить мужчину принять ее условия. Я требую, чтобы эту женщину доставили сюда для освидетельствования независимо от того, какие выводы сделает лорд Хью.

– А как она выглядит?

– У меня есть портрет, но его нарисовали два года назад, когда она вышла замуж за Роджера Нидема.

Естественно, она могла измениться. – Хью протянул суверену миниатюру в отделанной бриллиантами раме. Король внимательно рассмотрел портрет.

– А она красавица! – воскликнул он. – Надо очень сильно измениться, чтобы утратить такую красоту без остатка. – Накрыв широкой ладонью миниатюру, король оглядел присутствующих. – Мне было бы чрезвычайно интересно познакомиться с этой прекрасной колдуньей, которая ко всему прочему является опытным правоведом. Убийца она или нет, но я должен увидеться с нею.

– Путешествие займет около двух месяцев, ваше величество. Я отправляюсь в путь немедленно. – Хью де Боукер поклонился, выждал мгновение в надежде, что суверен отдаст портрет, но, убедившись, что миниатюра утрачена навсегда, поклонился еще раз и вышел.


В лесу было жарко и тихо. Широкие зеленые аллеи гигантских дубов и буков, казалось, погрузились в глубокий сон. Даже птицы молчали, сморенные жарой. Охотники собрались в роще и ждали, когда загонщик затрубит в рог, возвещая о начале охоты.

– Мама, а кабан будет? – Маленькая девочка на сером, в яблоках, пони, напуганная воцарившейся вокруг напряженной тишиной, говорила шепотом. В руке она держала маленький лук с уже наложенной стрелой.

Джиневра взглянула на старшую дочь и улыбнулась.

– Должен быть, Пен. Я потратила немало денег на то, чтобы в лесу всегда было много корма и чтобы кабаны появлялись тогда, когда нам надо.

– Миледи, сегодня очень жарко. Кабан спрятался в норе от жары, – извиняющимся тоном проговорил старший егерь. Мысль о том, что ожидания малышки могут не оправдаться, приводила его в уныние.

– Но ведь сегодня мой день рождения! Ты, Грин, обещал мне, что в день своего рождения я застрелю кабана, – все так же шепотом напомнила девочка.

– Даже Грину не под силу сотворить чудо, – сказала ее мать. В ее голосе девочка услышала упрек и тут же улыбнулась старшему егерю.

– Конечно, я понимаю, Грин. Только… – добавила она, – только я сказала сестре, что в день своего рождения я застрелю кабана, а если не получится, то тогда делать это придется ей.

Хорошо зная леди Филиппу, старший егерь почти не сомневался, что та обязательно преуспеет там, где ее сестра потерпит неудачу, и застрелит своего первого кабана в день десятилетия. К счастью, по лесу разнесся звук рога, резкий и властный, и затрещали ветки: кто-то пробирался через подлесок. Лошади забили копытами, начали принюхиваться.

– Но это не наш рог, – озадаченно проговорил егерь.

– Зато это наш кабан, – заявила леди Джиневра. – Поскакали, Пен.

Она пустила в галоп молочно-белую кобылу и поскакала в сторону, откуда слышался треск сучьев. Девочка на пони последовала за ней, а Грин затрубил в рог. Спущенные с поводков собаки ринулись в погоню, за ними поскакали егеря.

Охотники выехали на узкую тропинку. Кабан понял, что он в безвыходном положении. Его маленькие красные глазки злобно блестели. Угрожающе фыркая, он остановился и наклонил голову с опасно торчащими клыками.

Дрожа от возбуждения, Пен подняла лук, и в этот момент кабан бросился на пони.

Джиневра вскинула лук и выстрелила. Ее стрела вылетела одновременно с другой стрелой, выпущенной с противоположного конца тропинки. Чужая стрела попала кабану в загривок. Пен, охваченная одновременно и ужасом, и азартом, выстрелила слишком поздно, и ее стрела, не причинив животному вреда, упала на землю. Зато стрела ее матери поразила кабана в горло. Однако кабан все еще продолжал двигаться вперед. Пен завизжала, когда зверь прыгнул, целясь клыками в грудь пони.

Третья стрела вонзилась кабану в шею, и он рухнул на землю. Пони в ужасе встал на дыбы, а потом сорвался в галоп. Девочка судорожно вцепилась в его гриву.

Из-за деревьев на тропинку выехал незнакомый всадник и поймал пони за повод, когда тот скакал мимо. Бешено вращая глазами и хрипя, бедное животное опять встало на дыбы. Незнакомец успел выхватить девочку из седла за миг до того, как она упала бы на землю.

Из леса выехали другие всадники и, сгрудившись вокруг незнакомца, молча смотрели на Джиневру и ее егерей.

Пен взглянула на незнакомца, усадившего ее в седло перед собой. «В жизни не видела таких ярко-голубых глаз», – подумала она.

– Все в порядке? – спокойно спросил незнакомец. Она была слишком испугана, чтобы ответить, поэтому просто кивнула.

К ним подъехала Джиневра.

– Примите мою благодарность, сэр. – Она дружелюбно и в то же время вопросительно взглянула на незнакомца. – И кто же оказался на землях Мэллори?

Незнакомец пересадил Пен на уже успокоившегося пони и, вместо того чтобы представиться, сказал:

– Должно быть, вы леди Джиневра.

Его взгляд показался Джиневре вызывающим. Как и дочь, она подумала, что никогда не видела таких ярко-голубых глаз, однако в этих глазах в отличие от дочери она прочитала враждебность. Радушная улыбка исчезла с ее лица, и она инстинктивно вздернула подбородок.

– Да, хотя мне не понятно, откуда вы это знаете. Вы, сэр, находитесь на моей земле. И вы стреляли в моего кабана.

– Мне показалось, что вам понадобилась помощь, – проговорил незнакомец.

– Я бы сама прекрасно справилась, – надменно заявила леди Джиневра, сердито глядя на него. – Я не нуждалась в помощи. А если бы и нуждалась, у меня есть егеря.

Незнакомец оглядел егерей, сбившихся в кучку позади нее, собак, которых уже взяли на поводки, и пожал плечами.

Джиневру охватило возмущение.

– Кто посмел нарушить границы земель Мэллори? – требовательным тоном спросила она.

Незнакомец задумчиво оглядел ее с ног до головы. Он отметил элегантность ее платья из изумрудно-зеленого шелка с рисунком из золотистых виноградных листьев, с накрахмаленным кружевным воротником, который сзади приподнимался до затылка, и темно-зеленый чепец, отделанный драгоценными камнями. Чепец немного сдвинулся, приоткрыв высокий лоб и светлые волосы. Больше всего незнакомца восхитили ее глаза – серовато-фиолетовые, как спелый терн. «В жизни она красивее, чем на миниатюре», – подумал он. Или, возможно, зрелость подчеркнула грацию и красоту той юной девушки, что была изображена на портрете.

Он перевел взгляд на белую кобылу. По породистым бокам, изогнутой шее он сразу понял, что она отличных кровей. А ее хозяйка – дама богатая и с тонким вкусом.

– Хью де Боукер, – наконец назвался он.

Значит, он приехал, собственной персоной. Ему надоело заявлять свои права на ее землю в письмах, и он приехал лично. Тогда его враждебность объяснима. Джиневра насмешливо повела бровью и тоже окинула его взглядом. Перед ней стоял мужчина, полный жизненных сил и энергии, широкоплечий, с волевым подбородком и коротко подстриженными пепельными волосами. Судя по цвету его лица, он не привык бездельничать, бродить по коридорам дворцов и шушукаться по углам, якобы верша судьбы государства.

– Это мой сын Робин. – Хью махнул рукой, и из группы всадников выехал мальчик и остановился рядом с отцом. У него были такие же ярко-голубые глаза. – Я претендую на земли между Грейт-Лонгстоном и Уордлоу в пользу своего сына, – заявил Хью де Боукер.

– А я не признаю вашего права, – ответила Джиневра. – Я законная владелица этой земли.

– Прошу прощения, но я оспариваю ваши права, – мягко произнес Хью.

– Хью де Боукер, вы нарушили границы чужого владения. Вы оказали услугу моей дочери, поэтому мне бы не хотелось прогонять вас отсюда собаками, однако я вынуждена буду это сделать, если вы не уберетесь с моей земли. – Она приказала егерям привести рвущихся с привязи собак.

– Итак, вы бросаете перчатку, – задумчиво проговорил Хью.

– Мне нет в этом надобности. Вы вторглись в чужие владения. Вот и все.

Пен заерзала в седле. Она встретилась взглядом с Робином. Кажется, ему было так же неуютно, как и ей: ему тоже не нравилось слушать, как их родители обмениваются колкостями.

– Грин, спусти собак, – холодно приказала Джиневра. Хью поднял руку, призывая ее остановиться.

– Мы обсудим все это в другое время, когда вокруг нас будет поменьше народу. – Подобрав повод, он развернул лошадь.

– Нам нечего обсуждать. – Джиневра тоже взяла в руки повод. – Только безумец способен проделать такое дальнее путешествие ради абсолютно бесполезного предприятия. – Рукой, в которой был зажат хлыст, она указала на тропинку позади себя: – Если вы поедете на запад, то уже через час пересечете границу земель Мэллори. Еще несколько месяцев назад вы могли бы найти приют в Арборском монастыре, но его разогнали в феврале. Монахам самим некуда деться. – В ее голосе прозвучало презрение.

– Вы сомневаетесь в правильности решения его величества разогнать монастыри, мадам? В таком случае я бы подверг сомнению ваше здравомыслие. Роберт Аск слишком опасен, чтобы водить с ним дружбу.

– Я просто обратила ваше внимание на то, что отныне у путешественников много трудностей, – спокойно возразила Джиневра. – Прощайте, Хью де Боукер. И не смейте подъезжать к землям Мэллори на пушечный выстрел.

Джиневра повернула лошадь:

– Поехали, Пен. Грин, проследи, чтобы кабана приготовили для вертела. Он очень пригодится для празднования дня рождения леди Пен.

– Но ведь его застрелила не я, мама, – сказала девочка, отказываясь брать то, что ей не принадлежит, и взглянула на Робина. Тот улыбался.

– Напротив, именно ты, – сказал он. – Я видел, как летела твоя стрела. Кабан целился в горло твоему пони. Ты очень храбрая.

– Леди Пенелопа, примите мои поздравления с днем рождения, – улыбнулся девочке Хью, и Джиневра замерла, будто громом пораженная.

Улыбка преобразила этого мужчину: враждебность исчезла, уступив место сердечности и благожелательности. Кто бы мог подумать, что эти качества кроются под наружностью тупого солдафона! Его взгляд, в котором прежде горел вызов, потеплел, и в нем появился задорный блеск. И эта разительная перемена привела Джиневру в замешательство.

– Прощайте, – повторила она. – Поехали, Пен. – Взяв пони за повод, она повела его за собой.

Пен оглянулась и робко улыбнулась мальчику, сидевшему на гнедом мерине. Он в ответ отсалютовал ей рукой.

Хью смотрел Джиневре вслед. Егеря послушно двинулись за ней, неся кабана на двух шестах.

«В жизни она красивее, чем на миниатюре», – снова подумал он. Эти серовато-фиолетовые глаза прекрасны, они околдовывают. А волосы серебристые, как остывший пепел! Снять бы чепец, вынуть из них гребешки и посмотреть, как они заструятся по спине.

– Отец?

Неуверенный голос Робина заставил Хью повернуться.

– А малышка показалась тебе симпатичной, да? – поддразнил он сына.

Мальчик покраснел до корней волос:

– Нет… нет, совсем нет, сэр. Я хотел спросить, мы уезжаем из владений Мэллори?

Хью покачал головой. На его губах появилась зловещая улыбка.

– О нет, сынок. Нам предстоит трудная работа. Мы с леди Мэллори только познакомились. Я предвижу, что очень скоро она будет проклинать тот день, когда впервые услышала имя Хью де Боукера.

И он пришпорил лошадь.


– Ты застрелила… застрелила кабана, Пен? – закричала девочка с растрепанными косами и в помятом платье.

Увидев, как охотники проехали через каменные ворота Мэллори-Холла, она пересекла мост над рекой Уай и бросилась им навстречу.

Пен посмотрела на мать, и та поспешно проговорила:

– Пиппа, у нас есть отличный кабан для праздника. Люди уже несут его сюда.

– Но это ты застрелила его, Пен? – настойчиво допрашивала сестру девочка, преградив им путь.

– Моя стрела не долетела, – сердито буркнула Пен. Ее младшая сестра обладает потрясающей способностью вытягивать правду. И дело не в злорадстве, просто она хочет знать все сразу и во всех подробностях.

– Эх, да ладно, не переживай, – сказала Пиппа. – Я сама застрелю кабана на мой день рождения.

– А ты так уверена? – с улыбкой осведомилась ее мать и, наклонившись, протянула ей руку. – Залезай.

Пиппа проворно вскарабкалась в седло.

– Зря вы меня не взяли.

– Ты еще мала для охоты на кабана, – сказала ей Джиневра. – И ты страшная неряха. У тебя был урок с магистром?

– Да, только он очень устал и сказал, что я могу пойти поиграть, – радостно сообщила девочка.

– Интересно, почему он вдруг устал? – задала Джиневра риторический вопрос.

Магистр Говард, приступивший к обучению, когда ей было восемь, уставал от непрерывного потока вопросов, задаваемых Пиппой, и считал, что убеленному сединами ученому не пристало тратить время на скучные ответы.

Они въехали во внутренний двор поместья, и Джиневра, спешившись, сняла с лошади Пиппу.

– Пойду, посмотрю, как разделывают кабана, – объявила девочка. – Ты со мной, Пен?

– Нет, мне противно смотреть на это, – ответила та. Джиневра рассмеялась и прошла в дом. Эконом приветствовал ее поклоном.

– Миледи, все готово к празднованию, но повар спрашивает: нужно ли использовать марципан для праздничного торта?

Джиневра задумалась. В прошлый раз, когда торт появился на столе, неуемная любовь Пиппы к приторно-сладкому марципану привела к печальным последствиям.

– Не вижу причин лишать вкусного блюда остальных. Ведь это как-никак торт для леди Пен. Будем надеяться, мастер Краудер, что Пиппа научилась хоть немного сдерживать себя.

Она поднялась в свою комнату, которая находилась над северным входом. Тилли раскладывала ее платья в прессе для глажки.

– Удачная охота, цыпленочек? – спросила пожилая служанка с привычной для нее фамильярностью – она воспитывала Джиневру с рождения.

– Это как посмотреть, – ответила Джиневра, стаскивая охотничьи сапожки с помощью специального приспособления. Затем, сев на деревянный сундук и задрав юбку, она сняла толстые шерстяные штаны, которые всегда надевала, когда ей предстояла поездка верхом. – У нас есть кабан, но стрела Пен не попала в цель.

– Надеюсь, Пиппа не будет слишком сильно донимать ее, – проговорила Тилли.

Джиневра промолчала. Она босиком прошла к окну, которое выходило на бескрайние просторы Дербишира. Вид был восхитительным: над холмами и долинами, изрезанными широкими лентами рек Уай и Дав, дрожала прозрачная дымка. Зимой, когда начнутся дожди и задуют злые ветры, здесь будет совсем другой пейзаж, отличный от того, что можно увидеть в солнечный летний полдень.

Вряд ли ее знакомство с Хью де Боукером ограничится встречей в лесу. Он не из тех, кто, проделав долгий путь, повернет назад после того, как его припугнули собаками.

Словно в ответ на ее предположения, у ворот замка раздался властный звук рога. Джиневра замерла, ее руки, будто приросли к низкому подоконнику. Она отлично поняла, что все это значит.

– Тилли, подай мне шелковые чулки. Цвета слоновой кости. И зеленые лайковые туфли.

– У нас посетители? Разве мы кого-то ждем?

– Нет, но посетители, кажется, будут. – Джиневра надела чулки и, завязав подвязки, сунула ноги в туфли.

Стук в дверь возвестил о приходе мастера Краудера.

– Мадам, лорд Хью де Боукер требует принять его.

– Понятно.

Джиневра задумчиво нахмурилась. Конечно, она вправе отказать ему. Это ее земля, ее дом. Но почему-то она была твердо уверена, что он от нее не отстанет. А ей совсем не хотелось, чтобы он привел к ее воротам целое войско.

– Впустите его, мастер Краудер.

Джиневра перешла к другому окну – к тому самому, из которого выпал Стивен, – и стала смотреть, как группа всадников въезжает во двор.

Хью де Боукер спешился и принялся оглядываться по сторонам, i

«Какой же он огромный, – подумала Джиневра. – Не толстый, а именно мускулистый. И весь какой-то непоколебимый. С таким человеком придется считаться». Ну что ж, красота – вот ее главное оружие. Она не раз использовала его к собственной выгоде, и у нее нет повода считать, что Хью де Боукер невосприимчив к этому.

Джиневра спустилась вниз. Она остановилась в дверях и любезно осведомилась:

– Лорд Хью, вы приехали, чтобы по праву путешественника просить приют?

Хью пересек двор, уверенно ступая по каменным плитам, и, подойдя к ней, достал из внутреннего кармана дублета сложенный в несколько раз документ.

– Я здесь по предписанию короля, – сказал он, протягивая ей бумагу. – У меня есть приказ от лорда – хранителя печати расследовать обстоятельства смертей ваших мужей, леди Джиневра. Эти смерти, а также другие вопросы привлекли внимание нашего повелителя.

Глава 2

Итак, это случилось. Говорили, что во всем королевстве Генриха не было уголка, куда бы ни заглядывали шпионы лорда – хранителя печати. Вопреки здравому смыслу Джиневра надеялась, что ее ситуация, вернее, ее богатство не привлечет внимания жадного до денег королевского казначея. Всем было известно, что земли, попечительство, рыцарские звания, доходы от правосудия пополняли сундуки короля. Джиневра Мэллори, одинокая и богатая вдова, являлась лакомым кусочком. И чтобы ощипать ее, подойдет любой предлог. Расследование Хью де Боукера предоставит удобный повод, а сам он получит награду.

На Джиневру накатила волна ярости. Пальцы непроизвольно сжали рукоятку кинжала, который она носила в правом рукаве.

Она бессильна против власти и интриг лорда – хранителя печати. Зато она может дать выход своему гневу, направив его против Хью де Боукера. Резная рукоятка кинжала холодила пальцы. Она представила, как кинжал летит по воздуху, пущенный уверенной рукой. Как было бы приятно метнуть его в горло этому мерзкому негодяю, который стоит, уверенный в себе, на ее дворе и оглядывается по сторонам с таким видом, будто даже каменные плиты уже принадлежат ему. Именно он со своими набившими оскомину претензиями и привлек к ней внимание лорда – хранителя печати.

Однако бешеная ярость быстро сменилась спокойствием. Ярость – плохой советчик в подобных делах. Джиневра разжала пальцы и опустила руку. Ее мозг лихорадочно работал. Надо выиграть немного времени и потратить это время на обдумывание следующего шага.

– Вы арестовываете меня? – спросила она, даже не взглянув на документ. Ее голос звучал спокойно, почти бесстрастно, в нем не было ни намека на гнев или тревогу.

– Еще нет. Я здесь, чтобы провести расследование, а потом препроводить вас в Лондон. Есть люди, которые хотели бы поговорить с вами. – От острого взгляда Хью не укрылось движение ее руки, в ее глазах он увидел вспышку лютой ярости, которая испарилась так же быстро, как появилась, однако он был готов к любой неожиданности.

«У этого фарса может быть только один конец. Виновна я или нет, они арестуют меня».

Джиневра понимала, что если она покинет Мэллори-Холл и в сопровождении Хью де Боукера поедет в Лондон, то больше никогда не вернется сюда. Стоит им вцепиться в нее, и они уже вовек не выпустят ее. Поэтому сражаться можно только здесь. Ее враг – здесь. Если за то время, что они в Мэллори-Холле, ей не удастся нанести поражение лорду Хью, значит, она проиграла.

Джиневра посмотрела мимо лорда Хью на его людей, расседлывавших лошадей.

Десять взрослых мужчин и мальчик, Робин. Интересно, а ее тяжеловооруженные всадники смогут совладать с дружинниками де Боукера? Все они такие же сильные, как их хозяин, у всех военная в, ыправка. И тут Джиневру осенило: они из тех, кто оттачивал свое военное мастерство на континенте во время последних войн между Францией и Испанией.

Нет, у ее людей нет никаких шансов победить в сражении. Может, атаковать ночью, когда враг ослабит бдительность? Пройдут месяцы, прежде чем весть об их исчезновении достигнет Лондона. Она будет отрицать, что они когда-либо появлялись в Мэллори-Холле. Ведь за время столь долгого и опасного путешествия с ними могло случиться что угодно.

– Неудачная идея, – прищурившись, тихо сказал Хью.

– Вы о чем?

– О том, что вы думаете, – усмехнулся он. – Доморощенные вояки в подметки не годятся моим людям. А вашему кинжалу, что вы прячете в рукаве, будет противостоять оружие посерьезнее.

«Ну-ну, с ним надо держать ухо востро», – подумала Джиневра, взбешенная тем, что он читает ее мысли, как открытую книгу.

– Мама, мама! – нарушил тишину высокий голос Пиппы, выбежавшей из хозяйственного двора. – Мастер Краудер говорит, что у нас гости! – Тяжело дыша, она остановилась рядом с матерью и с интересом уставилась на незнакомцев.

Джиневра положила руку на плечо дочери и представила ее:

– Моя дочь Филиппа, милорд. Пиппа, реверанс лорду Хью де Боукеру.

Пиппа повиновалась и тут же засыпала гостя вопросами:

– Вы издалека? Откуда вы приехали? Это ваши люди? Кто этот мальчик? А кто у вас на гербе, сокол? А у меня есть сапсан… – Прежде чем Хью успел ответить на все эти вопросы, Пиппа увидела, как ее сестра выходит из дома, и закричала: – Эй, Пен, смотри, у нас гости. Не знаю, откуда они приехали, но…

– Замолчи, Пиппа, – осадила ее Джиневра и заметила, что глаза лорда Хью искрятся сдерживаемым смехом.

Он опять преобразился. И опять эта перемена привела ее в замешательство. Теперь ей было трудно представить, как она всаживает кинжал ему в горло. Его губы… почему она раньше не заметила их? Полные, чувственные. И ямочка на подбородке, и морщинки в уголках глаз, которые бывают лишь у тех, кто часто смеется. Ее как громом поразило, когда она поняла, что для этого человека характерно вовсе не суровое, иронично-враждебное выражение лица. Что так он смотрит только на нее, а на окружающий мир – совершенно по-другому.

– Я просто хотела узнать: они приехали на праздник Пен? – ощетинилась Пиппа, оскорбленная в лучших чувствах. – Пен, пригласи их на праздник.

Пен смотрела на Робина. Он улыбался ей, а она улыбалась ему в ответ, помня, как он похвалил ее за храбрость во время нападения кабана.

– Да, прошу вас, приходите, – сказала она. – Буду рада видеть вас. Ведь кабана хватит на всех, правда, мама?

– Вообще-то, леди Пен, нам бы не хотелось навязываться, – поспешно проговорил Хью, тепло, глядя на девочку. Доброжелательность исчезла из его взгляда, едва он повернулся к Джиневре. – Миледи, мы не будем мешать вашему празднику. Мы разобьем лагерь за воротами, а к нашим с вами делам приступим завтра утром.

Враждебность никуда ее не привела, заключила Джиневра. Пора испробовать что-нибудь другое. Мужчина с созданными для улыбки губами и милыми морщинками вокруг ярко-голубых глаз не может не поддаться ее чарам. Боже, о чем она думает? О том, чтобы превратить врага в любовника? Она поежилась, по телу пробежали мурашки.

– Моей дочери было бы приятно, если бы вы и ваш сын почтили присутствием ее праздник, милорд. Мы в нашей семье уважаем те пожелания, которые высказаны в день рождения. – Она склонила голову и одарила его едва заметной улыбкой.

Хью неожиданно смутился. Ему вдруг показалось, что его ум с сердцем не в ладу. Да у нее дьявольская улыбка! А глаза! Блестят, как звезды в ночи! Минуту назад в них отражалась дикая ярость – и вот в них уже читается радушие. Черт побери, что за игру она затеяла?

Хью покосился на Робина, который всем своим видом выражал нетерпение, потом посмотрел на девочек. Со стороны их матери, сказал он себе, было бы разумно как можно дольше скрывать от них неприятности. Он же не настолько жесток, чтобы портить ребенку день рождения. Но как, ради всего святого, ему целый вечер вести светскую беседу с женщиной, подозреваемой в убийствах, которые он должен расследовать?

– Да, вы должны прийти, – заявила Пиппа. – Так хочет Пен, и если вы не выполните ее пожелание, то принесете себе несчастье. Неудача будет преследовать вас месяц за месяцем – целый год.

– Не преувеличивай, Пиппа, – сказала Пен, слегка покраснев. – А почему у тебя платье в крови?

– А, это кровь кабана. Я стояла слишком близко, когда они сдирали с него шкуру, и кровь брызнула. Грин страшно рассердился, – беспечно проговорила Пиппа, проводя рукой по бурым пятнам на муслиновом платье. – Он обозвал меня как-то – наверное, очень грубо, – но я не расслышала, потому что он говорил себе под нос, а повторять не захотел. Он велел мне уйти… Ну что, сэр, вы придете? – переменила она разговор. – Вы и этот мальчик. – Она указала на Робина.

Хью понял, эта девочка непреклонна в своем стремлении добиться желаемого. Джиневра смотрела на него с понимающей улыбкой, читая его мысли так же легко, как он – ее. И Хью признал себя побежденным. Да, вечер предстоит ему тяжелый, но зато потом ничто не будет мешать его расследованию.

– Мы с радостью примем участие в праздновании дня рождения вашей сестры, – сказал он. – Робин, подойди сюда и представься.

Хью подтолкнул сына вперед.

– Сколько тебе лет? – тут же атаковала его вопросом Пиппа. – Мне – восемь, а Пен – десять.

– Двенадцать, – надменно ответил Робин. – Я сопровождаю отца в походе.

– О, здорово! – воскликнула Пиппа, которую совсем не смутила его высокомерность. – Жаль, что я не мальчик, а то бы тоже отправилась в поход. Но почему вы оказались здесь? Разве ваш враг здесь? – Она с любопытством огляделась по сторонам, будто ожидая, что из-под земли сейчас вырастет вражеская армия.

– Пиппа, хватит, – остановила ее Джиневра. – Иди в дом, и пусть Нелл поможет тебе переодеться. Нельзя присутствовать на празднике в заляпанном кровью платье. Да, и попроси, пожалуйста, мастера Краудера выйти к нам.

Быстро увлекшись новым поручением, Пиппа вприпрыжку побежала в дом.

– Мне иногда хочется, чтобы она проглотила язык, – в сердцах проговорила Пен.

– Неужели она всегда так много болтает? – спросил Робин.

– Без остановки. – Пен сокрушенно вздохнула.

– Вы посылали за мной, мадам? – Подошедший мастер Краудер разглядывал гостей с нескрываемым интересом.

– Лорд Хью прибыл сюда по поручению короля. Он и его сын погостят у меня несколько дней, – пояснила Джиневра. – Проводите их в комнаты в западном крыле. А людей лорда Хью разместите над конюшней.

– Мои люди разобьют лагерь за воротами, – твердо заявил Хью. – Таким образом, они не будут злоупотреблять вашей… вашей добротой, мадам.

– Как пожелаете, сэр, – пожала плечами Джиневра. Эконом низко поклонился:

– Соблаговолите последовать за мной, милорд. Кивнув, Хью обратился к своим людям:

– Джек, вели, чтобы мой сундук принесли в дом. – Он церемонно поклонился Джиневре: – Мадам, благодарю вас за гостеприимство. Мы почтем за честь присутствовать на празднике, но сначала нам надо переодеться.

В этом официальном обмене любезностями было нечто нереальное, однако Джиневра лишь мило улыбнулась и сказала:

– Надеюсь, вам будет удобно в ваших комнатах, сэр. Мы собираемся на вечерню к пяти.

Хью еще раз поклонился, обнял сына за плечи и пошел следом за экономом.

– Кто они, мама? – спросила Пен, беря мать за руку.

– Они приехали по поручению короля. Нам с лордом Хью надо обсудить кое-какие земельные вопросы. – Почувствовав, что дочь встревожена, Джиневра ободряюще улыбнулась ей: – Пен, мне бы хотелось, чтобы ты развлекла мастера Робина. А я буду развлекать его отца.

– Я постараюсь держать Пиппу подальше от него, иначе она его замучит, – объявила Пен.

Джиневра стояла во дворе, наблюдая за идущей к дому дочерью. Дружинники де Боукера неторопливо выезжали за ворота, подальше от неожиданных ночных атак. Чтоб он провалился со своими насмешками!

Кажется, ему не составляет никакого труда прочитать ее мысли.

Да, но что же ей делать?

На карту поставлена ее жизнь. Если он признает ее виновной в убийстве, она лишится головы. Или, что еще хуже, заживо сгорит на костре. Убийство мужа считается особо тяжким преступлением, и за него полагается сжигать на костре. Ее дети перейдут под попечительство короны, и их судьба решится так, как пожелает король. Ее земли будут конфискованы, доходы пополнят королевскую казну – но только после того, как люди вроде Хью де Боукера заберут свою долю.

И если король настроен столь решительно, ей нужно остановить этот процесс. Виновна она или нет – это не имеет значения. Они заберут у нее то, что им надо, – ведь они уже не раз поступали так с другими.

При мысли, что ни ее ум, ни ловкость и хитрость не помогут ей в сражении против мощной государственной машины, Джиневру охватило отчаяние. Однако в следующее мгновение на смену ему пришел гнев. Она не сдастся без борьбы! Речь идет не только о ее будущем, но и о будущем ее дочерей. Ради них она не имеет права отчаиваться и сдаваться.

Джиневра медленно прошла в дом и поднялась в свои покои. Ее губы были плотно сжаты, в глазах горел огонь решимости. Она воспользуется всем оружием, что есть в ее распоряжении. Им придется оглядываться на закон, привести веские доказательства ее предполагаемой виновности в преступлениях. Они будут вынуждены допрашивать ее по каждому из выдвинутых обвинений. Они станут изобретать доказательства, запугивать свидетелей, чтобы те давали нужные им показания, но она знает закон. Лучше, чем многие законники. Она сможет защитить себя даже перед лордами Звездной палаты. Ведь фактических доказательств ее причастности к смертям мужей нет. Да и откуда они могут быть?

Она не может сражаться с ними физическими средствами, зато у нее есть ум и знания.

Джиневра стояла посреди своей спальни и прислушивалась к карканью грачей в тополях у реки. Она думала о лорде Хью – о том, что она увидела под маской резкости и неприступности. Да, она ненавидит и презирает того, кто ради своих грязных целей готов выдвинуть против человека ложные обвинения, однако это не помешает ей применить главное женское оружие.

Джиневра вынула из гладильного пресса итальянское платье из янтарного бархата, расшитое черным шнуром. Четырехугольный вырез был украшен гагатом. В разрезе юбки сюрко[5] был виден котт[6] из черного шелка, расшитого золотом. Джиневра пристально разглядывала платье, а потом удовлетворенно кивнула. Оно отлично подходит для ее целей.

– Боже мой, цыпленочек, какая кутерьма! – вбежала в комнату Тилли. – О, ты сегодня наденешь это платье? Ох, и роскошное оно, ты правильно решила. Да, а что это за гости, если в их честь ты надеваешь такой наряд?

– Они приехали от короля, – ответила Джиневра, раскладывая платье на кровати.

– От короля! – ахнула Тилли. – А что королю вдруг понадобилось от нас?

– Мне это тоже очень интересно, – мрачно бросила Джиневра. – Распусти шнуровку. – Она повернулась к Тилли спиной, и ловкие пальцы старой камеристки быстро расшнуровали корсаж.


Хью провели в богато обставленную просторную комнату. Ставни были открыты, и помещение наполнял аромат роз, росших внизу.

Робин стоял на коленях на приоконной скамье.

– До чего же красивый сад, сэр! Как затейливо подстрижены кусты – в виде фазанов, змей и оленей. Никогда такого не видел.

Хью подошел к сыну и положил руку ему на плечо. За садом виднелась река, ее русло извивалось между зеленых лугов, на которых паслись овцы. Все в Мэллори-Холле дышало благополучием и порядком.

– Почему мы предъявляем права на землю леди Мэллори, сэр? – Робин поднял взгляд на отца. Его ярко-голубые глаза были точной копией отцовских. – Если у нее есть документы, я имею в виду.

– У нее есть документы, но Роджер Нидем не имел права завещать этот участок, сынок. Он принадлежал его первой жене, а она была нашей дальней родственницей. Леди Мэллори заморочила Нидему голову всякими юридическими тонкостями и убедила его завещать этот участок ей в случае его смерти. Однако эта земля принадлежит семье его первой жены и должна быть возвращена ей. – Хью прошел в глубь комнаты. – Эти спорные земли богаты свинцом. Неудивительно, что леди Мэллори не хочется отдавать их – ведь она долгие годы получает немалые доходы от добычи свинца. Эти земли, Робин, послужат хорошей основой для твоего будущего благосостояния.

Робин слез со скамьи.

– А вернуть эти земли сложно?

Хью рассмеялся, вспомнив слова лорда – хранителя печати.

– Судя по тому, что я узнал о леди Мэллори, думаю, это будет очень сложно. Но существует много способов освежевать лису. – Он открыл окованный железом сундук, доставленный его людьми. – Итак, что мы наденем в честь Пен?

– Она очень красивая, – сказал Робин. – А вы что думаете?

– Кто, Пен? – Хью с улыбкой взглянул на сына.

– Да… да, Пен тоже, но я думал о леди Мэллори.

– А-а… – Хью кивнул и занялся изучением содержимого сундука. – Мне кажется, «красивая» не самое подходящее слово, чтобы описать ее светлость. Что ты наденешь: синий дублет с серебряным гауном[7] или желтый с красным?

– Синий. – Робин взял у отца одежду и быстро сбросил с себя короткий шерстяной гаун и льняной дублет. – А вы что наденете?

– Еще не решил. – Сняв дублет, рубашку и холщовые чулки, Хью подошел к умывальному столику и умылся. – Тебе тоже надо сменить рубашку и чулки.

Робин с сомнением оглядел свою рубашку.

– Она еще не грязная. Я надел ее всего неделю назад.

– И с тех пор ты не слезал с седла, – напомнил ему Хью. – От тебя попахивает, сынок, а если мужчина хочет произвести хорошее впечатление на дам, от него должно пахнуть приятно. Кстати, и помыться тебе стоит. – Он бросил сыну влажное полотенце.

Робин, покраснев до корней волос, поймал его на лету.

Хью рассмеялся и, сев на кровать, принялся надевать чистые чулки. Он занимался воспитанием сына с тех пор, как мальчику исполнилось пять лет. Каждую свободную минуту между военными поручениями короля он посвящал Робину. Его мать умерла во время вторых родов, произведя на свет мертвого младенца, и Хью глушил тоску тем, что заботился об оставшемся сыне. Робин очень походил на мать. Иногда выражением лица или жестом он так сильно напоминал Сару, что у Хью перехватывало дыхание, а тоска обретала былую остроту и горечь.

Когда мальчик подрос, Хью стал брать его в походы, сначала непродолжительные. Путешествие в Дербишир было его первым продолжительным походом и очень сблизило отца и сына.

Наблюдая за тем, как сын готовится к празднеству, Хью застегнул украшенные драгоценными камнями подвязки. Он чувствовал, что Джиневра испытывает к дочерям ту же страстную любовь, что и он – к Робину. Интересно, они тоже напоминают ей об умершем муже? И любила ли она лорда Хэдлоу так же сильно, как он – Сару?

Хэдлоу сразила стрела охотника. Таинственная стрела без хозяина. На ней не было опознавательных знаков, которые помогли бы установить, кому из охотников она принадлежала. Ведь обычно на стрелах есть значок владельца, чтобы не было споров по поводу того, кто завалил дичь. А лорда Хэдлоу сразила стрела без опознавательного знака. В результате смерти его жена стала собственницей обширных земель между Мэтлоком и Честерфилдом. Земель, богатых углем и железом. И богатых дичью лесов, окружавших поместье Хэдлоу в Мэтлоке. Сейчас эта женщина владеет таким количеством поместий и охотничьих угодий в графстве, что потребуется более полугода, чтобы объехать их с инспекцией.

Хью снова подошел к окну, застегивая на ходу рубашку. Глядя на ухоженный сад и изумрудные луга, на древние камни замка и пестрые от цветов террасы, он понимал, почему Джиневра предпочла Мэллори-Холл другим поместьям. А может, она вышла за Стивена Мэллори только для того, чтобы заграбастать эти земли?

Что за люди были ее мужья? Он мало, что знал о них, даже о ее первой муже, который в результате первой женитьбы породнился с отцом Хью. Роджер Нидем был значительно старше своей шестнадцатилетней невесты. Возможно, вдвое. Не очень-то приятная перспектива для юной девушки. Однако ее выдали замуж без ее согласия, и она не имела права роптать. Но кто заставлял ее выходить замуж за трех других? Она заключила эти союзы по собственной воле. И сама составила брачные договоры. Образованные благородные дамы не были такой уж диковинкой. Леди Мария, незаконнорожденная дочь короля, была выдающимся латинистом и ученым. Поговаривали, что ее четырехлетнюю сестру, леди Елизавету, уже начали обучать точным наукам. Ум же, натренированный в правовых науках, – это совсем другое дело, думал Хью.

В доме должны быть слуги, старые или ушедшие на покой, которые знают свою госпожу много лет, которые были рядом с ней всю жизнь и многое могут рассказать о ее замужестве. Вот, например, эконом. Или старший егерь. Или учитель. А возможно, и камеристка. Утром он закинет свою сеть и посмотрит, какая рыбка попадет в нее.

Он надел алый бархатный дублет и застегнул на талии пряжку кожаного ремня. В этот момент зазвонил колокол, призывая всех на вечерню.

– Пошли, Робин. Уже пять. Нельзя заставлять нашу хозяйку ждать.

Хью сунул руки в рукава свободного гауна из украшенного богатой вышивкой алого шелка и с темно-синей шелковой подкладкой, а в ножны на ремне вложил кинжал. Окинув сына оценивающим взглядом, он снял с его плеча пылинку, и они вместе покинули комнату.

По дороге к часовне, когда они проходили мимо кухни, Робин с наслаждением вдохнул аромат жарящегося мяса и облизнулся.

По обе стороны от алтаря были две огороженные скамьи – эти места предназначались для господ. Как только Хью и Робин переступили порог погруженной в полумрак часовни, все повернулись.

– Этот мальчик должен сесть с нами, – высоким чистым голосом объявила Пиппа. – Мальчик, иди сюда, – нетерпеливо позвала она.

– Пиппа, не кричи! – громким шепотом остановила ее Пен. – Ты же в церкви! И мальчика зовут Робин.

– Ой, я забыла. – Пиппа прижала одну руку ко рту, а другой продолжала энергично махать Робину.

Пока они шли к алтарю, Хью искал глазами леди Джиневру, но той нигде не было. Видимо, угрызения совести мешают ей молиться, мрачно подумал он.

– Садись рядом со мной, – свистящим шепотом сказала Пиппа и, не обращая внимания на то, что безжалостно мнет свое зеленое шелковое платье, подвинулась в сторону.

Хью сдержал улыбку. Он догадывался, что Робин предпочел бы сесть подле старшей сестры, которая робкой улыбкой подтверждала приглашение Пиппы. Кивнув, он дал сыну понять, что тот может сесть с девочками, а сам расположился с другой стороны прохода.

Вдруг все засуетились, и Хью повернулся ко входу.

То, что он увидел, потрясло его до глубины души. У него даже на миг перехватило дыхание. К нему по проходу направлялась леди Джиневра в бархатном янтарном платье с черной отделкой. С ее талии свисала золотая цепочка с золотым, украшенным эмалью футляром для ароматических шариков и крохотными часиками, усыпанными черными бриллиантами. На груди у нее висел кулон, а отделанный бриллиантами чепец был сдвинут к затылку, и открывал разделенные на пробор светлые волосы, которые, казалось, сверкали в свете свечей.

– Лорд Хью, простите, что заставила вас ждать. Мне нужно было обсудить кое-какие вопросы с музыкантами. У Пен есть любимые танцы, и я хотела убедиться, что они включили их в свой репертуар. – Ее голос был мягким и мелодичным, а улыбка дьявольской. Она была полна сладких обещаний и околдовывала.

Хью вспомнил слова епископа Винчестерского о том, что эта женщина могла заставить мужчин пасть перед ней на колени только колдовством. Тогда Хью посчитал это заявление чепухой, но сейчас он стал сомневаться в этом.

Джиневра посмотрела на детей. Робин поспешно вскочил на ноги и поклонился.

– Добрый вечер, Робин, – улыбнулась она ему. – Пиппа, сядь со мной, иначе ты будешь болтать без умолку. – Игнорируя возражения младшей дочери, она спокойно дождалась, когда та выйдет в проход, и повела ее ко второй огороженном скамье.

– Лорд Хью… тут хватит места для троих.

Хью, еще не оправившийся от потрясения, занял свое место. И тут же его окутал исходивший от Джиневры аромат, в котором смешивались запахи вербены, лимона и розовой воды. Он ненавидел тяжелые духи, которыми пользовались придворные дамы, чтобы забить запах пота. У Джиневры же духи были нежными и тонкими, они будили чувства. Хью порадовался, что не поленился помыться после долгого путешествия и надеть чистое белье. И тут же разозлился: он здесь не для того, чтобы поддаваться чарам Джиневры Мэллори!

Священник начал вечернюю службу. Все присутствующие знали церемонию наизусть. Джиневра машинально давала нужные ответы, однако ее мысли были заняты совершенно другим. Ее появление произвело на лорда Хью именно тот эффект, которого она добивалась. Хоть он и попытался скрыть свои эмоции, она успела заметить, что он был потрясен.

Когда во время благодарственной молитвы Джиневра склонила голову, на ее устах играла довольная улыбка.

Под праздничный перезвон колоколов семья и гости покинули часовню. Домочадцы поздравили Пен и подарили ей цветы и всякие безделушки. Девочка с улыбкой принимала подарки, а Пиппа объясняла Робину происходящее, давая характеристику каждому подарку и поясняя, кто этот подарок преподнес.

– Симпатичный футляр для ароматических шариков, видишь? Его подарила смотрительница буфетной. Наверное, она положила туда какие-нибудь травы со сладким запахом… Пен, можно понюхать? Как ты думаешь, мальчик, они уберегут от чумы[8]?

– Здесь нет чумы, – сказал Робин. – А меня зовут Робин.

– Ой, я все время забываю, – без тени смущения заявила Пиппа. – Забываю, потому что у нас редко бывают мальчики… такие, как ты. Настоящие, а не слуги и грумы.

– Как у людей хватает на тебя терпения? – себе под нос буркнул Робин. – Неужели ты никогда не умолкаешь?

Ему очень хотелось сделать Пен подарок, и он мысленно перебирал содержимое сундука в поисках чего-нибудь, что могло послужить подарком.

Вдруг он сообразил, что Пиппа молчит, причем довольно долго, что было совершенно нехарактерно для нее. Посмотрев на девочку, он увидел, что уголки ее губ удрученно опущены.

– Ой, я не хотел тебя обидеть, – поспешил он исправить положение. – Я тут думал кое о чем, а ты мешала мне.

Пиппа моментально просияла:

– Я знаю, что говорю слишком много, все так считают. Но вокруг столько тем для разговора. Ты согласен?

Робин покачал головой:

– Вообще-то нет.

Джиневра, шедшая позади детей, слышала их диалог и непроизвольно покосилась на Хью. Его лицо снова стало добрым и ласковым, у глаз собрались морщинки.

– Интересно, эта барышня заговорила сразу, как родилась? – спросил он. В его голосе слышался сдерживаемый смех.

– Как только Пиппа появилась на свет, она тут же улыбнулась, – ответила Джиневра. – У нее всегда был жизнерадостный характер.

Хью увидел, что к ним спешит пожилой мужчина в отделанном мехом гауне, который говорил о его статусе ученого, и в черной шапке с завязанными под подбородком тесемками.

– О Боже, я так хотел первым поздравить Пен, но задержался в часовне. Мастер Грайс хотел обсудить со мной один текст. Теперь, получается, я последний, – задыхаясь от бега, бормотал он. – Мне бы не хотелось, чтобы моя милая девочка подумала, будто я забыл о ней.

– Такого просто не может быть, магистр Говард, – успокоила его Джиневра. – Лорд Хью, позвольте представить вам магистра Говарда. Он учитель девочек. А раньше он был и моим учителем. – Ее глаза блеснули, когда она устремила на Хью пристальный взгляд. – Полагаю, у вас возникнет желание побеседовать с ним на предмет вашего… – Нахмурившись, она колебалась, подыскивая правильное слово. – Вашего…

– Моего расследования, – вежливо подсказал Хью. – Думаю, вы, леди Джиневра, искали именно это слово. – Он поклонился пожилому учителю.

– О великий Боже! – воскликнул тот. – Но что, сэр, вы можете здесь расследовать?

– Это не тема для разговора во время праздника, – так же любезно сказал Хью и последовал за Джиневрой в пиршественный зал, который был отделен от коридора резной перегородкой.

В честь праздника длинный стол, установленный на помосте, был застлан белой дамасской скатертью.

Музыканты, расположившиеся в галерее над столом, играли веселую мелодию. Позади стульев, предназначенных для гостей и членов семьи, стояли пажи с белыми салфетками и кувшинами – им предстояло наполнять вином кубки, которыми на сегодняшний вечер заменили обычные кружки из рога.

Поварята бегали вокруг стола, разнося дымящееся мясо, нарезанное кухаркой на разделочном столе в углу зала.

Второй стол, более длинный, чем первый, был установлен перпендикулярно помосту и тянулся до конца зала. В центре этого стола – он предназначался для домочадцев и слуг – стояла огромная серебряная солонка. Она как бы являлась ориентиром для определения статуса домочадцев: те, у кого статус был выше, усаживались ближе к тому концу стола, который был обращен к возвышению, то есть «над солонкой». Те, кто в домашней иерархии занимал более низкое положение, садились «под солонкой».

Джиневра села в центре стола на возвышении и пригласила Хью занять место по правую руку от нее.

Пен, как старший ребенок в семье, собралась, было сесть слева от матери, но в последний момент сообразила, что по левую руку от нее может сидеть только один человек, Пиппа. Потому что это было ее место. Нельзя нарушать традиции, тем более в праздник. Ведь место, которое человек занимает за столом, играет важную роль. Пен посмотрела на сестру, а потом перевела взгляд на Робина. Девочка осознавала, что даже в свой день рождения она не имеет права унизить сестру, усадив на ее место Робина. Пиппа очень расстроится.

– Робин, прошу тебя, садись слева от меня, – сказала Джиневра, приходя на выручку дочери. – Пен, уверена, ты согласна предоставить свое место нашему гостю. Ты сядешь рядом с Робином, а Пиппа – с тобой.

Подобное размещение гостей не только решало дилемму Пен, но и позволяло удалить Хью и Робина от болтливой Пиппы. Пиппа тут же возмутилась – она не хотела сидеть так далеко от Робина, – однако это был праздник ее сестры, и она не стала спорить.

Они заняли свои места, и только после этого за другим столом расселись остальные гости. Зал наполнили звон столовых приборов и гул голосов. Джиневра поймала себя на том, что разглядывает руки своего соседа. Его ладони были широкими и мозолистыми, как у работящего человека, а пальцы – тонкими и длинными. На одном из них Хью носил печатку с огромным сверкающим сапфиром – это кольцо и рубин, приколотый к темному бархатному берету, были единственными украшениями Хью де Боукера. Да его наряд и не нуждался в украшениях. У Джиневры создалось впечатление, что ему неуютно в этой одежде, что он предпочел бы более практичный костюм для верховой езды.

– Вас что-то заинтересовало? – спросил Хью, вскидывая бровь. – Я польщен. – В его голосе явственно слышалась насмешка.

Джиневра ощутила, что рядом с ней сидит тот Хью де Боукер, из которого так и сочится неприкрытая враждебность.

– Ну и зря, – сказала она, беря кубок с красным вином из Аквитании, и выжидательно посмотрела на своего гостя. Однако Хью взял у нее кубок и отпил из него.

Паж, стоявший за его стулом, наклонился, чтобы положить ему на тарелку кусок кабанины, но он взмахом руки отослал мальчика прочь.

Джиневра озадаченно посмотрела на Хью.

Он одарил ее холодной, неласковой улыбкой и снова отпил из ее кубка.

– Мы пьем из одного кубка, мадам, и есть будем из одной тарелки.

– Что вы имеете в виду?

– Ваше общество губит мужчин, – ответил он и, пристально глядя Джиневре в лицо, протянул ей кубок.

Глава 3

Джиневра изящными пальцами сжала ножку кубка, да с такой силой, что едва не сломала ее. Она старалась сохранить самообладание. Нужно оставаться бесстрастной, говорила она себе, нельзя показывать, что ее ранят его уколы и намеки.

Наконец, справившись с собой, она спокойно осведомилась:

– Как вам вино, милорд? – И поднесла кубок к губам.

– Такое же прекрасное, как эти земли, – усмехнулся Хью. – Я совсем забыл, что вы унаследовали несколько виноделен в Аквитании после… – Он нахмурился, делая вид, что задумался. – После вашего третьего мужа, не так ли? – Не отводя от нее взгляда, такого же насмешливого, как и тон, он взял вилку и подцепил с ее тарелки кусок жареной кабанятины.

– Да, он наряду с прочими поместьями завещал мне и винодельни, – ответила Джиневра, глядя ему в глаза.

– А что именно отправило этого самого мужа к праотцам? Я забыл. – Он прожевал мясо, проглотил его и опять отпил из ее кубка.

– Та самая потница, которая погубила немало лондонцев, а через несколько месяцев собрала дань и на севере, – пояснила Джиневра.

Хоть она и была голодна после утренней охоты, сейчас у нее пропал аппетит. Мясо на тарелке показалось ей сухим и жилистым, а вино почему-то приобрело металлический привкус.

Хью молчал, пока паж наполнял их общий кубок и накладывал на общую тарелку оладьи из пастернака и маленькие колбаски. Верно, подумал он, в тот год, когда лорд Кирк якобы умер от потницы, в стране действительно свирепствовала эта болезнь. Он покосился на вдову лорда Кирка.

Джиневра повернула голову и встретилась с ним взглядом. Ее губы тронула холодная улыбка, и она, изящно изогнув бровь, спросила:

– Вас, милорд, мучает вопрос, а не расправилась ли я со своим третьим мужем, прикрываясь эпидемией?

Хью пожал плечами.

– Мадам, я здесь для того, чтобы найти ответы на некоторые вопросы. – Он принялся за колбаски, накалывая их на острие ножа.

– Ответы или доказательства? – уточнила Джиневра.

Улыбка исчезла с ее лица, однако глаза сохраняли спокойное выражение.

– А есть разница?

– Думаю, да.

Неожиданно Джиневра обнаружила, что ей нравится этот поединок умов. Она получала удовольствие, оттачивая в дискуссиях или словесных баталиях свое остроумие. Магистр Говард считал споры по вопросам права и логистики тренировкой для ума, но только ее второй муж, отец девочек, наслаждался возможностью нападать на равного себе противника и защищаться от него. Тимоти Хэдлоу вообще был необычным человеком: он не считал оскорбительным для себя проиграть в споре с женщиной.

– Поиск доказательств, – сказала она, – подразумевает, что чья-то вина сомнению не подлежит. А ответы нужны только для объяснения чего-то таинственного. В смертях моих мужей нет ничего таинственного. Всем этим событиям есть четкие объяснения. – К ней вернулся аппетит, и она знаком велела пажу положить ей парочку вальдшнепов.

Джиневра оторвала от тушки птицы крохотную ножку и принялась обгладывать ее, глядя на собеседника в ожидании ответа.

– Признаю, – бесстрастно проговорил Хью, – что я ищу доказательства тому, что все эти четыре очень выгодные вам смерти произошли при подозрительных обстоятельствах.

Джиневра отпила вина и резко произнесла:

– Скажите, лорд Хью, вы хотите, во что бы то ни стало найти эти доказательства?

Хью секунду молчал, а потом гневно сказал:

– Вы оскорбляете мою честь, мадам.

Наконец-то ей удалось вывести его из себя. Джиневра поняла это по легкому румянцу, который не мог скрыть даже темный загар, по упрямо сжавшимся губам, по заходившим на скулах желвакам.

– Разве? – мило осведомилась она, кладя на тарелку обглоданную косточку и облизывая один за другим свои пальцы.

Хью не мог оторвать взгляда от ее розового язычка, который то появлялся, то исчезал между алых губ. Он никогда не предполагал, что в этом простом вроде бы действе может быть столько чувственности, и на секунду даже забыл об оскорблении.

– Мама, мама! – Высокий голос Пиппы неожиданно разорвал окутавшую их дымку обостренной близости, и оба с облегчением перевели дух.

– В чем дело? – Джиневра улыбалась дочери, чье личико порозовело от возбуждения.

– Можно я попрошу Робина потанцевать со мной? Они играют гальярду[9], а я только утром повторяла шаги.

Джиневра взглянула на погрустневшую Пен, на Робина, который густо покраснел, вдруг сообразив, что он слишком много внимания уделял своему желудку и пренебрег светскими обязанностями по отношению к виновнице торжества. А уж о том, что он упустил такую благоприятную возможность, и говорить было нечего.

– Это день рождения Пен, Пиппа, она должна открывать танцы, – сказала Джиневра.

Робин кашлянул, вытер салфеткой рот и, вскочив на ноги, срывающимся голосом произнес:

– Леди Пен, позвольте мне… – Испугавшись, что на ладони остались следы жира, он поспешно вытер ее об одежду и предложил руку Пен.

Пен мило зарделась и вложила свои пальчики в руку Робина. Под аплодисменты гостей, которые тоже начали вставать с мест, чтобы потанцевать, он помог ей сойти с подиума.

Пиппа прикусила губу, а потом, овладев собой, выдавила улыбку и присоединилась к аплодирующим.

Хью отложил салфетку и тоже встал.

– А ну-ка, барышня, покажите мне, удалось ли вам освоить гальярду. – Ласково улыбаясь, он предложил руку Пиппе, и та так поспешно вскочила, что даже опрокинула стул.

– О, я хорошо танцую. Так мне сказал учитель танцев. Между прочим, я танцую лучше Пен, – добавила она, безуспешно пытаясь говорить шепотом. – Я лучше чувствую ритм, и у меня легче шаг.

– Ваша сестра танцует очень изящно, – возразил Хью. – Нужно обладать недюжинными способностями, чтобы танцевать лучше ее.

– А я и обладаю, – заверила его Пиппа.

Джиневра откинула голову на резную спинку стула и прикрыла глаза. Она чувствовала себя страшно утомленной, как будто ей пришлось выдержать своего рода кулачный бой. Отдохнув немного, она снова села прямо и устремила взгляд на танцующих. Пен и Робин были серьезны, Робин внимательно следил за своими шагами. Пен от усердия прикусила нижнюю губу – это свидетельствовало о ее глубокой сосредоточенности. Конечно, им не до светской беседы, мысленно усмехнулась Джиневра и ощутила, что отчаяние и усталость постепенно проходят.

Пиппа, порхающая рядом со своим высоким партнером, напоминала маленькую зеленую бабочку. Хью де Боукер, отметила Джиневра, двигается с удивительной легкостью для человека столь крупного телосложения, да притом военного. И он, кажется, нимало не смущен тем обстоятельством, что у него такая энергичная и крохотная партнерша. Пиппа в отличие от сестры могла трещать без конца, и Джиневра видела, что Хью, ловко лавируя в этом потоке слов, отвечает только на некоторые вопросы. Он не из тех, кто тратит силы на пустую болтовню, заключила она. Вот он наклонился к Пиппе, что-то говорит ей, улыбаясь и весело сверкая глазами. Удивительно, подумала Джиневра, как в нем уживаются две совершенно разные личности.

Она почувствовала странное покалывание в груди, и в следующее мгновение ее обдало жаром, а на щеках заалел яркий румянец. В последний раз она испытывала те же ощущения, когда познакомилась с Тимоти Хэдлоу. Это случилось в последний день святок, когда правил глава «пира дураков» и все было разрешено. Она обратила внимание на Тимоти Хэдлоу, а тот – на нее. Джиневра вспомнила, как он, взяв ее за руку, молча повел в маленькую комнатку, даже не комнатку, а клетушку. Едва за ними закрылась дверь, они начали срывать друг с друга одежду, дав волю страсти. Перед ее мысленным взором предстали его карие глаза, его смеющееся лицо. Она будто наяву ощутила, как он медленно двигается в ней, наполняя ее восторгом и доводя до…

Господь милосердный! В тот же миг у нее между ног потекла горячая влага. Все тело пылало как в огне, а сердце бешено стучало. Ни один мужчина, кроме Тимоти, не пробуждал в ней такого острого желания.

До сих пор…

Нет, это абсурд, это настоящее сумасшествие! Хью де Боукер – ее враг, он здесь для того, чтобы подписать ей смертный приговор, чтобы обокрасть ее и девочек. Она не имеет права испытывать к нему страсть.

Величественная гальярда закончилась, и Пиппа тут же подскочила к Робину, вопрошая на весь зал:

– Ты видел, как я танцевала с твоим отцом, Робин? Я хорошо танцую, да? А теперь ты потанцуешь со мной? Это контрданс. Мы можем танцевать все вместе – ты, я и Пен. Она схватила их обоих за руки и потащила за собой.

Хью пошел к столу. Улыбаясь, он поднялся на помост, легко перепрыгивая через ступеньку.

– Ну и балаболка! – Он сел на подвинутый пажом стул и, взяв кубок, жадно отпил вина. – У меня от ее вопросов началась страшная жажда.

Джиневра едва заметно улыбнулась. Его близость взволновала ее. Когда он наклонился, чтобы взять хлеб из корзинки на столе, она ощутила аромат лаванды и розмарина, исходивший от его волос. Мужчина, уделяющий внимание личной гигиене, – явление необычное!

Чтобы отогнать от себя запретные мысли, Джиневра приказала пажу сбегать на кухню и передать повару, что пора подавать праздничный торт.

–Миледи, позвольте мне попросить Пен подарить мне танец, – обратился к Джиневре магистр Говард, сидевший на одном из самых почетных мест из тех, что были «над солонкой». – Если, конечно, она согласится танцевать с такой развалиной. – Он растянул губы в беззубой улыбке и склонил голову в черном берете. При этом его жидкая седая бороденка забавно дернулась.

– Она будет в восторге, магистр, – заверила его Джиневра, зная, что Пен никогда не обидит старого учителя недовольством и пренебрежением.

– А Пиппа тем более, – пробормотал Хью. – Потому что получит Робина в свое полное распоряжение.

Джиневра рассмеялась – трудно было не отреагировать на его меткую шутку.

– Только ненадолго. У магистра – больные ноги, он уже не так бодр, как в былые времена, зато его ум не утратил остроты. А вообще скоро подадут торт, и Пиппу уже ничто не будет интересовать.

– А мама танцует так же хорошо, как ее дочери? – осведомился Хью. – Или она все еще в трауре?

– Я не надевала траур по Стивену Мэллори, – тихо ответила Джиневра. – И даже не делала вид, что скорблю о нем.

Хью внимательно посмотрел на нее. Вдруг пламя у одной из свечей дрогнуло, и его отблеск зажег огонь в ее серовато-фиолетовых глазах.

– Значит, мадам, вы танцуете? – проговорил Хью и, с вызовом глядя на Джиневру, подал ей руку.

Джиневра без колебаний вложила свою руку в его и грациозно встала. Бриллианты, украшавшие ее корсаж и чепец, ярко вспыхнули, освещенные факелами на стенах. При каждом шаге длинная, почти до пят, черная вуаль невысоко подлетала и плавно опускалась на бархатную юбку.

Джиневра улыбнулась, и Хью снова почувствовал, что теряет самообладание. Он твердо верил в ее вину, в обоснованность своей миссии, он был полон решимости отобрать у нее то, что принадлежит ему по праву, однако когда она так улыбалась, вся его целеустремленность таяла, как масло на солнце. Неужели она действительно колдунья? Неужели она пытается околдовать его точно так же, как околдовала своих мужей? Он старался сохранять дистанцию между ними и оставаться объективным, но не находил в себе силы противостоять ее чарам.

– Мама танцует! Смотри, Пен, мама танцует! – закричала Пиппа из другого конца зала, с подскоком обходя Робина, который вынужден был уступить свое место рядом с Пен магистру. – Она танцует с твоим папой, Робин.

– Я вижу, – сказал Робин. – И не понимаю, почему это вызывает у тебя такой восторг. Я иду за стол. Ты со мной или будешь танцевать одна?

Пиппа тут же сникла, но все же последовала за ним к столу.

– Я сто лет не видела, как мама танцует, – призналась она. – С лордом Мэллори она никогда не танцевала. Даже на Рождество и на Двенадцатую ночь[10]. – Между ее бровей появилась маленькая складочка. – Он был ужасно противным. Кричал и кидался всем, что под руку попадало. Все его ненавидели. Однажды я слышала, как Краудер говорил Грину, что лорд Мэллори – пьяная скотина.

Робин, знавший, что его отец приехал, чтобы предъявить права на спорные земли, был потрясен этим откровением.

– Ты не должна подслушивать, – менторским тоном произнес он.

– Да я не нарочно! – воскликнула Пиппа. – Просто люди иногда не подозревают, что я рядом.

– А как такое может быть? – удивился Робин. – Неужто бывают мгновения, когда ты молчишь?

– Ну, какой же ты несносный! – возмутилась Пиппа. – Уж лучше я поболтаю с Грином.

Она слезла с высокого стула и побежала к старшему егерю, который держал в руках наполненный до краев кубок и увлеченно беседовал со старшим офицером замкового гарнизона. Появление девочки озадачило его, однако он улыбнулся и подвинулся, освобождая ей место на длинной скамье.

Пиппа поставила локти на стол, подперла руками подбородок и мрачно уставилась на старшего егеря.

– О чем вы разговариваете?

– Это не для ваших ушек, барышня, – ответил Грин.

– Но, кажется, это был важный разговор? – настаивала Пиппа.

– Верно, – подтвердил Грин, делая большой глоток из кубка и подмигивая офицеру, который широко улыбался.

Хотя Пиппа и была всеобщей любимицей, ей все же не следовало знать, какую тему они обсуждали. А обсуждали они лорда Хью де Боукера и его людей. Офицер был во дворе, когда Хью де Боукер объявил о своей миссии, а Грин присутствовал при встрече в лесу. Никто в поместье не знал, что их ждет, но всем было ясно, что грядут неприятности. И никому не нравилось, что за воротами стоит лагерем вооруженный отряд.

– Вы говорили об охоте? – не отставала Пиппа.

– Да, – ответил Грин. – Об охоте.

– А кабан действительно бросился на пони Пен? Она закричала? Наверное, закричала. И поэтому промахнулась?

Робин, оставшийся один за столом, мучился угрызениями совести и сожалел о том, что обидел Пиппу. Вдруг за резной перегородкой началась какая-то суета, потом забили барабаны, и все танцующие остановились. В зал входила процессия, возглавляемая факелоносцами. За ними следовал повар с огромным квадратным тортом, на котором высилась точная копия Мэллори-Холла с замком, садом, привратной башней и даже с подстриженными в виде зверюшек деревьями. На крохотном мостике через речку стоял пони со всадницей, то есть с Пен.

Виновница торжества, зардевшись от удовольствия, бросила своего партнера и побежала к столу. Магистр Говард заковылял вслед за ней.

– О, мастер Джилберт, какая красота! – воскликнула она, едва не задохнувшись от восторга. Повар осторожно поставил торт перед ней. – Ой, мне даже страшно резать его. Такое нельзя есть.

– Да нет, можно! – возразила Пиппа, подпрыгивая от нетерпения рядом с ней. – Все пропадет, если мы не будем есть. Мастер Джилберт, это марципан? Я так люблю марципан!

– Мы знаем, и твоя любовь дорого нам обошлась, – с полуулыбкой проговорила Джиневра. – Мастер Джилберт, вы настоящий художник.

Повар расцвел от похвалы и подал Пен нож.

– Режьте прямо посередине, леди Пен, а потом я дорежу остальное.

– Надо загадать желание! Загадай желание! – закричала Пиппа, приподнимаясь на цыпочки, чтобы не пропустить волшебный момент. – Ты должна пожелать что-нибудь хорошее! Почему бы тебе не пожелать нового пони… или чтобы у тебя начали виться волосы… или чтобы на следующей охоте ты застрелила кабана… или…

– Я сама могу придумать желание, – оборвала ее Пен.

– Закрой глаза и сильно-сильно пожелай, чтобы это случилось, – словно не услышав слов сестры, посоветовала Пиппа. Она с тревогой уставилась на Пен, дабы удостовериться, что та точно следует ее указаниям.

По залу прокатился громкий хохот Хью де Боукера. У Джиневры, стоявшей рядом с ним, от сдерживаемого смеха тряслись плечи. Пен бросила быстрый взгляд на Робина, и тот предложил:

– Если ты разрежешь здесь, то ничего не испортишь.

Пен кивнула и подняла нож. Воткнув его в нужном месте, она зажмурилась и принялась резать.

– Что ты загадала? Что ты загадала, Пен?

– Не скажу, потому что тогда желание не сбудется, – ответила Пен и покосилась на улыбающегося Робина.

– Ну, надеюсь, ты загадала что-нибудь потрясающее, – сказала Пиппа. – Такой торт заслуживает особого желания, правда, мама?

– Правда, – согласилась Джиневра. – Но ты, доченька, съешь только маленький кусочек. Можешь взять одно из этих марципановых деревьев. И на сегодня хватит.

Она кивнула мастеру Джилберту, и тот с улыбкой заверил ее:

– Я прослежу за этим, миледи. – Он взял торт, чтобы разрезать его и раздать гостям.

– Миледи, приказать дворецкому подать рейнского? – спросил мастер Краудер, поднимаясь на помост.

– Да. Оно очень подходит к сладким блюдам. – Она повернулась к лорду Хью и тихо сказала: – Вы, милорд, можете сами откупорить бутыль и налить себе вина. Так вы убедитесь, что вам ничто не угрожает.

Хью, чей спектакль с общими кубком и тарелкой был нацелен только на то, чтобы поддеть Джиневру, так же тихо проговорил:

– Мадам, мне нравится та интимность, которую создает общий кубок. Это лишь усиливает прелесть праздника. У меня нет желания пить в одиночку.

Джиневра покраснела. Негодование вновь смешалось с пробудившимися запретными эмоциями. Он поднял брошенную ею перчатку – она, естественно, не ожидала от него ничего другого. Но намек, прозвучавший в его словах, настолько выбил ее из колеи, что она даже не стала продолжать пикировку. «Неужели он испытывает то же самое?» – недоумевала она.

Джиневра почувствовала его реакцию тогда, в часовне, и, как истинная женщина, знала силу воздействия своего мелодичного голоса и улыбки на мужчин. Это было главным оружием ее арсенала, причем довольно жалкого по сравнению с арсеналом Хью де Боукера. Но когда она применяла его против этого мужчины, то, казалось, забывала о своей цели. Во время танца она ненадолго потеряла бдительность и увидела его в другом свете: веселого, доброжелательного, полного жизни, привлекательного мужчину, однако в следующее мгновение, как приливная волна, накатили враждебность и презрение, сметая на своем пути все добрые чувства.

Джиневра села на место и устремила взгляд на Пиппу, наблюдая, как та ест торт. Дворецкий откупорил бутыль и торжественно разлил вино. На этот раз Хью не закрыл ладонью свой кубок. Откинувшись на спинку стула, он смотрел, как золотистое вино течет в хрустальный кубок, поблескивая в свете свечей. Венецианского стекла на этом столе было столько, думал он, что потраченных на него денег хватило бы на то, чтобы построить и укрепить небольшую крепость. Затем он обвел взглядом зал. На стенах висели роскошные гобелены, выполненные в голубых, зеленых, золотистых, алых и серебристых тонах. Свечи на главном столе были восковыми, а не сальными, и в воздухе витал аромат мяты и других трав, щедро разбросанных по деревянному полу.

Двор короля Генриха славился своей показухой: придворные стремились перещеголять друг друга в демонстрации своего богатства и положения, тратя целые состояния на то, чтобы одеть домочадцев в роскошные наряды. Они выставляли напоказ свою собственность, твердо веря, что это прибавит им авторитета. Хью не раз видел, как испуганно вздрагивали напыщенные аристократы, когда бутыль из бесценного венецианского стекла падала на пол.

Джиневра Мэллори, видимо, так же богата, как лорд – хранитель печати, однако роскошь, царившая в ее доме, была не показной. Она была частью этой женщины. Джиневра воспринимала ее как должное. И вовсе не старалась произвести на него впечатление.

Хью посмотрел на Робина, который ел торт с сосредоточенностью растущего и вечно голодного подростка. Робин получит в наследство маленькое поместье в Кенте, являвшееся приданым eгo матери. Сам Хью, младший сын в семье, почти ничего не имел. За службу королю ему было подарено поместье Боукер в Бретани. Почва была плодородной, но само поместье небольшим. Деньги у него водились – король отличался щедростью, когда вспоминал о своих подданных, однако времени на то, чтобы заняться кентским и французским поместьями, не было. И конечно, ему никогда не достичь того благосостояния, что он видит вокруг себя. По сравнению с леди Джиневрой он нищий.

Хью отпил вина и оценил его по достоинству. Интересно, какой из мужей забил этим вином погреба?

– Ну, как, лорд Хью, одобряете?

– Изумительное вино. Кстати, я хотел спросить вас, кто из ваших мужей сделал столь ценное приобретение? – Он прищурился, и его глаза превратились в узенькие щелочки.

Поколебавшись, Джиневра ответила:

– У лорда Хэдлоу были агенты в Бургундии, Бордо и других винодельческих провинциях на берегу Рейна. Он многому научил меня, и теперь я покупаю вино у тех же агентов, что и он.

– Они хорошо подбирают вам вино, – отметил Хью.

– Нет, сэр, они только советуют. А выбираю я.

– Понятно.

Хью не поверил ей. Женщины мало, что понимают в подобных вещах. Однако женщины и не составляют брачные договоры и не наследуют огромные состояния после умерших мужей. Задумавшись, он принялся теребить пальцами нижнюю губу.

– Разве ни у кого из ваших мужей не было родственников, которые предъявили бы права на оставшуюся после них собственность?

– Милорд, я с радостью отвечу на ваши вопросы… и помогу в вашем расследовании, но только не во время праздника, – довольно резко ответила Джиневра.

– Значит, позже?

– Когда дети лягут спать. Приходите в мои апартаменты, и я постараюсь удовлетворить ваше любопытство.

– Мадам, я сомневаюсь, что это в ваших силах.

– Если вы уже закрыли свой ум для истины – то да, – пожала плечами Джиневра.

– Мой ум всегда открыт истине.

Она прямо посмотрела на него, и в ее глазах он прочитал насмешку.

– Разве, лорд Хью?

Бравурные звуки фанфар избавили его от необходимости отвечать. Пиппа вскочила на ноги и закричала:

– Пен, шествие в твою честь! Уже начинается! Робин, иди рядом с Пен, потому что ты гость, и ты нравишься Пен… правда-правда, нравишься, да, Пен? – Она на минуту замолчала, а потом возбужденно продолжила: – А я пойду за вами. Мама пойдет за мной с… – Она вопросительно взглянула на Хью.

– Я пойду рядом с вашей мамой, – твердо заявил тот.

– А потом пойдут все остальные, – радостно объявила Пиппа.

Процессия с трубачами и факельщиками во главе вышла из зала, пересекла внутренний двор и под усыпанным звездами небом сделала круг по лугу, лежащему за речкой, а потом через розарий, разбитый за стенами замка, вернулась обратно.

Когда они уже были во внутреннем дворе, Джиневра, поцеловав дочерей, пожелала им спокойной ночи, поблагодарив слуг, разрешила им разойтись и выдала мастеру Краудеру увесистый кошелек с деньгами, которые он должен был завтра распределить между челядью по своему усмотрению.

Она подняла голову к небу, в котором светил месяц, похожий на ломтик лимона. В воздухе пахло дымом от костров, которые горели в военном лагере за воротами.

– Какая прекрасная ночь! – повернулась она к мужчине, стоявшему позади нее.

– Да, – согласился тот.

– Жаль портить ее, – вздохнула Джиневра и машинально принялась правой рукой крутить кольца на левой. – Но никуда не денешься. Я загляну к девочкам, а потом жду вас в моих апартаментах. Они расположены над северным входом.

Не сказав больше ни слова, она пошла к дому. Хью смотрел ей вслед, любуясь ее стройной фигурой и вдыхая нежный аромат духов, еще не рассеявшийся после ее ухода. «А может, – спросил он себя, – это не духи, а запах роз из сада?»

Когда он шел пожелать спокойной ночи своим людям, разбившим лагерь за воротами, ему тоже очень не хотелось портить такую прекрасную ночь.

Глава 4

Часы на часовне пробили десять. Хью, шедший через внутренний двор, поднял глаза к окнам над северным входом. Ставни были открыты, и окно светилось мягким желтым светом. Вдруг в окне появился грациозный силуэт и тут же исчез.

Он вошел в дом через маленькую дверцу. Слева от коридора, там, где находилась кухня, слышался шум: должно быть, слуги еще мыли и чистили посуду после праздника. Хью повернул направо, в пиршественный зал. Там уже было убрано: со стола на возвышении сняли скатерть, большой длинный стол для челяди разобрали и вместе со скамьями вынесли прочь. Пол подмели, все факелы, кроме двух, которые освещали лестницу в дальнем конце зала, погасили.

Хью поднялся наверх и по длинному коридору прошел к апартаментам леди Джиневры. Остановившись перед массивной дубовой дверью, он прислушался, ожидая услышать голоса: ведь не одна же она там, наверняка с ней камеристка. Однако из-за двери не доносилось ни звука. Тогда он постучал.

– Входите, лорд Хью.

Он открыл дверь. Джиневра сидела за столом, над которым висело маленькое итальянское зеркало в резной деревянной раме. На столе по обе стороны от зеркала горели две свечи. Видимо, воск был пропитан какими-то ароматическими веществами, потому что в комнате приятно пахло вербеной. Джиневра встала с табурета и улыбнулась Хью.

– Прошу вас, сэр, закройте дверь.

Хью толкнул дверь рукой, и та мягко, но плотно затворилась. «Опять она улыбается своей дьявольской улыбкой! – подумал он. – А как у нее горят глаза!» В свете свечей ее матовая кожа казалась бархатной, а чувственные губы так и манили.

В просторной комнате царили тишина и полумрак. Стены были отделаны дубовыми панелями, а потолок украшала позолоченная лепнина. Хью непроизвольно устремил взгляд на широченную кровать с резными столбиками и балдахином из роскошной бирюзовой парчи, расшитой большими желтыми солнцами. Угол одеяла был откинут, открывая его взору белоснежные подушки и простыню. В камине огонь не горел, на полке стояла медная чаша с сухими лепестками ноготков, наполнявшими комнату запахами лета.

– Присаживайтесь, – предложила ему Джиневра, указывая на деревянную скамью с высокой спинкой у камина.

Однако Хью предпочел низкую скамью у того окна, из которого открывался изумительный вид на луга.

– Итак, Стивен Мэллори выпал из окна, – резким голосом проговорил он, пытаясь скрыть охватившее его смятение.

– Да. Вот из этого. – Джиневра указала на окно, выходившее во двор. – Он был пьян – вам это подтвердит любой. – Она села перед зеркалом и принялась снимать кольца, развешивая их на веточках филигранного серебряного деревца.

Хью встал, подошел к тому окну, на которое указала Джиневра, и выглянул.

– Не представляю, как можно без чьей-то помощи выпасть из этого окна – ведь подоконник довольно высокий.

Он через плечо посмотрел на Джиневру. Та равнодушно пожала стройными плечами.

– Он был высоким и крупным мужчиной, И очень неуклюжим, потому что все время пил. – По ее тону можно было заключить, что ей безразлично, поверит он ей или нет.

Джиневра открыла серебряную шкатулку и, сняв с шеи бриллиантовый кулон, бережно уложила его на черную бархатную подкладку.

Хью как зачарованный следил за ее плавными и размеренными, как в диковинном ритуале, движениями. Его язык будто прилип к гортани, и он не мог задать вопросы, которые мучили его в течение дня. Джиневра сняла бриллиантовую диадему, украшавшую черный чепец, и положила ее на стол. Затем она отстегнула футляр для ароматических шариков и крохотные часики, висевшие на цепочке, на талии, и спрятала в ту же шкатулку, что и кулон. Потом она встала, медленно расстегнула саму цепочку и собрала ее в горсть.

Хью ощутил, что теряет связь с реальностью. Причина, приведшая его в эту погруженную в полумрак комнату, внезапно показалась ему несущественной. И тогда он, взяв себя в руки, разорвал чувственные сети, которыми она его опутала, и разрушил очарование момента.

– Что вы делаете? – задал он риторический вопрос, подходя к ней. Его голос громко прозвучал в царившей тишине.

– Уже поздно, милорд, мне нужно снять чепец, – сказала Джиневра, снова садясь за стол. – И мне меньше всего хотелось бы отвлекать вас от вашего расследования. – Она поймала в зеркале его сосредоточенный взгляд. Итак, она зацепила его! Пусть лишь на мгновение, но ей все же удалось увести его от вопросов о смерти Стивена! Интересно, задаст ли он их снова?

Джиневра откинула голову, сняла чепец и вынула длинные золотые шпильки, закреплявшие нижний чепец из бечого полотна.

Для Хью это было последней каплей.

– Кровь Господня! Где ваша камеристка?

– Во внутренних покоях, – ответила Джиневра, указывая на дверь в дальней стене. – Я решила, что для вас предпочтительнее задавать мне вопросы и слушать мои ответы без посторонних. Наверняка вы и так поговорите с Тилли. Вряд ли вам бы понравилось, чтобы она давала свидетельские показания, основываясь на услышанном от меня. Так, милорд? – Она разгладила складки чепца и положила его на табурет.

Хью обнаружил, что не может ответить ей. Все его внимание было приковано к ее волосам, разделенным на прямой пробор и собранным на затылке. Несколько локонов выбились из прически и скрутились в колечки.

Так же неторопливо Джиневра вынула длинные шпильки, державшие прическу.

– Милорд, разве вы никогда не видели, как дама снимает чепец? – не отрывая взгляда от его отражения, осведомилась она и насмешливо вздернула бровь.

Хью наконец обрел дар речи.

– Иногда интимная атмосфера уместна, а иногда – нет. В данный момент она неуместна, – резко произнес он.

Джиневра тихо рассмеялась:

– Ну что ж, пусть так, лорд Хью. Задавайте ваши вопросы. Моих домочадцев вы опросите в другое время, и они честно и откровенно, как и положено, расскажут вам, что могут. Я же даю вам шанс выслушать меня.

Джиневра принялась расплетать косы. Ее длинные изящные пальцы ловко сновали в блестящей массе волос. Закончив, она тряхнула головой и, взяв костяную щетку, провела ею по волосам.

Неожиданно для себя Хью сжал ее запястье. Его загорелые пальцы казались почти коричневыми на фоне ее белой кожи. Выхватив у нее щетку, он начал расчесывать ей волосы. Их взгляды встретились в зеркале, и они долго молчали в тишине, нарушаемой лишь ритмичным шуршанием щетки.

– Вам не откажешь в мастерстве, – наконец проговорила Джиневра.

– Прошло много лет с тех пор, как я вот так расчесывал волосы женщине, – тихо сказал Хью.

– Матери Робина? – Хью кивнул. – Она, наверное, была очень дорога вам.

Его рука замерла. Он смотрел в зеркало, и вдруг перед ним предстало лицо Сары. Веснушчатое лицо с курносым носом и карими глазами. Совсем непохожее на лицо леди Джиневры с его скульптурной красотой. От Сары он никогда не слышал ни насмешки, ни колкости, у нее не было образования, зато она отличалась добротой, была великолепной матерью и умело вела хозяйство. И он любил ее.

Хью бросил щетку на стол. Окружающая действительность снова обрела четкие очертания, и он, вспомнив, зачем оказался здесь и кто эта женщина, повернулся к ней спиной, чтобы не видеть ее красивого лица и глаз, в которых светился ум.

– Итак, Стивен Мэллори выпал из этого окна. А где были вы, когда это произошло?

Джиневра повернулась и озадаченно посмотрела ему в спину. Что случилось? Почему разорвалась связь, установившаяся между ними? Секунду назад их соединяла прочная нить – и вот его взгляд снова стал враждебным.

– В гардеробной, – ответила она, чувствуя, что у нее от волнения вспотели ладони. Однако внешне она оставалась спокойной.

– Вы не видели, как он упал?

– Нет. – До настоящего момента она уже и сама почти верила в это, но сейчас произнесенная ложь вызвала в ступне ту же боль, что и тогда, когда Стивен споткнулся об нее. Боль была настолько сильной, что Джиневре захотелось потереть ушибленное место, но она вовремя остановила себя.

– А кто-нибудь видел? – Она покачала головой:

– Никто, насколько мне известно. На его крик первыми прибежали часовые, но он уже был мертв.

– Он был пьян?

– Он всегда был пьян, – не скрывая горечи, ответила Джиневра.

– Вы поэтому не носите траур по нему?

– В том числе. – Она снова повернулась к зеркалу и, сложив руки на коленях, стала наблюдать за ним в зеркало. Так ей было проще, чем смотреть ему в лицо.

– А как насчет остальных мужей? Вы соблюдали траур? Или они тоже не заслуживали уважения?

– Вы, милорд, считаете, что чувства, которые я испытывала к своим мужьям, имеют отношение к расследованию?

– Я расследую обстоятельства всех смертей. Ваши чувства помогут мне найти мотив, – бесстрастно заявил он, прислонившись спиной к стене и сунув руки в карманы гауна. Он снова владел собой, и его лицо опять стало жестким и непроницаемым.

– Мотив для того, что вы собираетесь доказать, – резко проговорила Джиневра. – Если вы обнаружите, что я действительно не испытывала особой любви к своим мужьям, вы получите причину, и тогда вам не понадобится проводить дальнейшее расследование. Так рассуждали вы и ваши хозяева, да, сэр?

– Сомневаюсь, мадам, что у вас была такая простая причина, как нелюбовь. Тут присутствует нечто похожее на корысть.

– Вы говорите так, будто моя вина – это доказанный факт. А мы ведь даже не обсудили подробности моей жизни с двумя другими мужьями. – Ее тон был таким же сладким, как марципан на дне рождения Пен, однако взгляд оставался острым и холодным. – Разве вы не хотите порасспросить меня об этом? Или вы не считаете нужным зря тратить силы, потому что уже составили свое мнение?

– Вас выслушает справедливый суд, – строго произнес Хью.

Джиневра покачала головой:

– Я знаю жизнь, милорд. Если лорд – хранитель печати ради достижения каких-то целей вознамерился уличить меня в преступлении, меня обязательно уличат. Уверяю вас, вы просто инструмент в его руках… вы, я бы сказала, те самые руки, которыми он загребает жар.

На этот раз удар попал точно в цель: глаза Хью гневно вспыхнули. Он оттолкнулся от стены, и Джиневра подумала, что он сейчас придушит ее. Однако он подошел к окну, выходившему во двор, поставил ногу на низкий подоконник и оперся рукой о колено.

– Осторожнее, мадам, – предупредил Хью. – Подобные речи считаются преступлением. Такие высказывания о лорде – хранителе печати порочат его властелина, короля. Если они дойдут до ушей лорда Кромвеля, вам не сносить головы.

Джиневра пожала плечами.

– Если он вознамерился заполучить мою голову, он ее заполучит, под тем или иным предлогом. – Она повернулась и прямо посмотрела ему в глаза. – Однако они могут дойти до лорда Кромвеля лишь одним способом. Мои слова слышал только один человек. Вы их ему передадите, Хью де Боукер?

Видя, что ей ничего не стоит вывести его из себя, Джиневра так увлеклась этим процессом, что совсем забыла о своем намерении очаровать его и посеять в его душе смуту. Начала она именно с этого, но потом острое лезвие антагонизма разрубило возникшую было хрупкую связь. А теперь ей стало это безразлично. Гнев отвлечет его внимание не менее сильно, чем искушение.

Однако Хью решил больше не поддаваться на провокации.

– У вас, миледи, не язык, а жало, – насмешливо проговорил он. – И достаточно ядовитое, я бы сказал, чтобы расправиться с уважающими себя мужчинами. Примите совет: когда вас будут допрашивать в Лондоне, забудьте о своей язвительности. Иначе вам не видать благосклонного отношения к себе.

– А о чем меня будут допрашивать? – с деланным спокойствием осведомилась Джиневра.

Она пыталась придать лицу насмешливое выражение, но внутри у нее все похолодело при мысли, что ей не избежать поездки в Лондон, если ее ухищрения ни к чему не приведут. Приятно вести словесные дуэли и радоваться меткому попаданию в цель, однако, все это пустая суета по сравнению с грозящей ей опасностью.

– Это уж им решать.

– А кто желает допрашивать меня?

– Во-первых, король. Во-вторых, епископ Винчестерский. В-третьих, лорд – хранитель печати.

Джиневра глухо и безрадостно рассмеялась:

– Великий Боже! Сколько августейшего внимания одной вдове из северных чащоб.

– Очень богатой вдове, – тихо поправил ее Хью. – Причем четырехкратной вдове. Вдове, которой ее вдовство только на руку.

– И вы прибыли сюда в качестве орудия лорда – хранителя печати, – с горькой усмешкой повторила Джиневра. Отчаяние и страх придали ей сил. – Вы прибыли, чтобы выяснить, какие свидетельские показания поддержат нужные вам факты? Вы думаете, что таким способом получите право на мои земли? Боже мой, милорд! Ваша алчность столь велика, что вы согласны сфабриковать против меня обвинение и добиться моей смерти! И ради чего? Ради того, чтобы наложить лапу на земли, которые вам не принадлежат?

Ухмылка исчезла с лица Хью. Его взгляд потемнел, губы плотно сжались.

– Мой сын имеет законное право на эти земли. Если вы невиновны в смерти своих мужей, то я выясню это. Но если вы виновны, поверьте, я выясню это обязательно.

– Вы докажете мою виновность, потому что вам так удобно, – тихим, но полным ярости голосом проговорила Джиневра. – Думаете, я не знаю, что вы за тип?

С дербиширских холмов подул холодный ветер, и пламя свечи заколебалось. Джиневра прикрыла огонек ладонями, при этом ее пальцы слегка дрожали.

– Существует стрела без опознавательных знаков, убившая лорда Хэдлоу, – после довольно долгой паузы сказал Хью. – У вас, миледи, есть какое-нибудь объяснение этому странному обстоятельству?

Джиневра продолжала закрывать пламя.

– В тот день в лесу охотились крестьяне. В первую среду каждого месяца Тим… – ее голос дрогнул, но она справилась с собой, – лорд Хэдлоу разрешал своим арендаторам свободно охотиться в лесу. Все, что они добыли в этот день, принадлежало им. Он, я и Грин, наш егерь, пришли к выводу, что кто-то из них по ошибке выпустил стрелу. Никто бы не стал намеренно убивать лорда Хэдлоу. Все арендаторы искренне его любили. Однако никто из них не признался в содеянном, когда он умер через два дня. Правосудие сурово, лорд Хью, и вы, я уверена, согласны со мной.

Действительно, наказание за убийство своего землевладельца и хозяина, пусть даже непреднамеренное, было суровым. Хью ее объяснения показались слишком простыми, слишком удобными, чтобы сразу, без доказательств, поверить в них. Ну что ж, придется съездить в поместье Хэдлоу и самому расспросить арендаторов.

– Мой первый муж упал с лошади во время охоты на оленя, – безжизненным голосом проговорила Джиневра. – Сомневаюсь, что в тот день он был трезвее, чем обычно. У меня же были роды. Малыш родился мертвым, – бесстрастно добавила она. – Думаю, даже лорд – хранитель печати не сможет обвинить меня в этой смерти, если, конечно, меня не обвиняют в колдовстве.

Хью не ответил, и Джиневра круто повернулась к нему. В ее глазах появился страх.

– Так меня обвиняют именно в этом, милорд?

– Епископ Винчестерский намерен обсудить с вами этот вопрос. – Он видел страх в ее глазах и, несмотря на враждебность, сочувствовал ей. Подобные обвинения было очень трудно опровергнуть, и обвиняемого ждало жестокое наказание.

– Понятно, – тихо проговорила Джиневра, отворачиваясь. – Значит, убийства им показалось мало. – Она подняла, было, руки, но тут же уронила их на колени. – Спокойной ночи, Хью де Боукер. Мне больше нечего вам сказать.

– Если вы невиновны, я это выясню, – повторил он. Джиневра никак не отреагировала на его слова, и, выждав мгновение, Хью вышел из комнаты.

После его ухода Джиневра еще долго смотрела в зеркало, будто надеялась оказаться по другую сторону стекла и заблудиться в его бездонных глубинах. Как же ей бороться с ними?

Наконец она медленно встала. Она будет бороться. Она найдет выход.

Открылась дверь внутренних покоев, и в комнату вошла Тилли, одетая в ночную рубашку.

– Боже, цыпленочек, я думала, вы никогда не закончите. Какие могут быть разговоры в такой поздний час! Давай я расшнурую тебя.

Джиневра разделась с помощью Тилли и забралась в кровать.

– Тилли, принеси мне вина с пряностями[11], иначе я не засну.

– Что им нужно? – Зрение у Тилли было не по годам острым. – Этим дружинникам за воротами. А Хью де Боукеру, ему-то что надо?

– Он хочет доказать, что я виновна в смерти моих мужей, – пожав плечами, ответила Джиневра.

Тилли секунду колебалась, потом с горячностью воскликнула:

– Какая чепуха! Сейчас принесу тебе вина.

Тилли шла к кухне, и ее лоб пересекали глубокие морщины. Как ни посмотри, а положение госпожи щекотливое. Четверо мужей умерли при странных обстоятельствах! Глупо, конечно, даже предполагать, что леди Джиневра приложила руку хотя бы к одной из этих смертей, но ситуация все равно щекотливая. Лорд Стивен получил по заслугам. Вряд ли кто из домочадцев сожалел о том, что наконец-то избавился от этого вечно пьяного изверга. И никто из тех, кто знает леди Джиневру с детства, не будет задавать лишних вопросов по поводу того, что произошло между ними в спальне.


Хью в задумчивости шел в гостевые апартаменты в западном крыле. В доме стояла тишина. Он остановился у окна в галерее и в двух дальних углах внутреннего двора увидел часовых с факелами. В ночь гибели Стивена Мэллори часовые, очевидно, стояли на тех же постах. По словам Джиневры, они первыми подбежали к телу Мэллори. В ту ночь окна ее спальни не были закрыты ставнями, и в комнате горел свет.

Поддавшись порыву, Хью спустился вниз и, пройдя через пиршественный зал, вышел во двор и направился к тому часовому, который стоял в юго-западном углу. Увидев его, часовой очень удивился, но тут же встал по стойке смирно.

– Нужна помощь, сэр? – Хью покачал головой:

– Нет, спасибо. Вольно.

Встав спиной к стене, он посмотрел на окна спальни. Ставни все еще были открыты, внутри горел свет. Если бы у окна кто-то стоял, часовой обязательно увидел бы его.

Хью решил обследовать северо-западный угол. Часового, стоявшего рядом с аркой, ведущей во внешний двор и далее на тракт, озадачило его появление. Хью устремил взгляд на окна Джиневры. С поста ничего видно не было, и пришлось отойти от стены на несколько шагов, чтобы увидеть окно. Часовой подбежал к телу, рухнувшему на плиты. Если он смотрел оттуда, то хорошо все видел.

Пока Хью размышлял, свет в окнах Джиневры погас.

Пожелав часовому спокойной ночи, он вернулся в дом и поднялся в свою комнату.

На камине горела свеча. Робин спал на низенькой кровати, стоявшей за изножьем большой кровати. Как только отец вошел, он тут же проснулся.

– Это вы, сэр?

– Я. – Хью потрепал его по голове. – Давай спи, приятель.

– Где вы были? – Робин заложил руки за голову. – Я ждал вас, но заснул.

– Сначала поговорил с Джеком, а потом – с леди Мэллори.

– Я пытался найти что-нибудь в подарок Пен и подумал, что это подойдет. – Он сел и вынул из-под подушки зеленый с золотом шелковый шарф. – Вы привезли мне его из Испании. Я надеялся, что вы не обидитесь… – Он с тревогой взглянул на отца.

Хью рассмеялся:

– Нет, не обижусь. Ты нашел ему хорошее применение. Пен он очень пойдет.

– Да, у нее глаза такого же цвета, – мечтательно проговорил Робин.

Первая любовь, подумал Хью. Она никогда не бывает легкой, а в нынешних обстоятельствах превратится в настоящий кошмар.

– Тебе понравился праздник? – Хью снял гаун и разложил его в гладильном прессе.

– Да, очень, но вот Пиппа… – Робин закатил глаза. Хью снова рассмеялся:

– Верно, страшная болтушка. Но чрезвычайно симпатичная.

– Она совсем не думает, что говорит. Она сказала мне, что ее отчим был пьяной скотиной… что она подслушала, как его так называли слуги. Она должна понимать, что нельзя говорить такие необдуманные вещи, тем более чужому человеку, – заявил Робин с высокомерием старшего и лучше знающего жизнь человека.

– Думаю, Пиппа всех считает своими, – заметил Хью, расшнуровывая дублет. – А кто из двух ее отчимов был пьяницей?

– Лорд Мэллори. Он всегда швырялся вещами и орал. Она сказала, что все его ненавидели. – Робин зевнул и укрылся одеялом. – Сколько мы здесь пробудем?

– Несколько дней.

– Только несколько? – Мальчик не смог скрыть разочарования.

Хью не ответил. Леди Мэллори и ее дочерям предстояло ехать с ними в Лондон, но он еще не был готов к тому, чтобы рассказать об этом сыну, иначе всем все станет известно раньше времени. Пусть леди Джиневра сама объяснит ситуацию дочерям и домочадцам, когда сочтет нужным. Неизвестно, как долго ей удастся скрывать истинную причину отъезда, однако Хью не собирался торопить ее.

Он разделся, и обнаженный лег в кровать. Свежая простыня приятно холодила кожу. Как же долго он не спал в кровати – несколько недель!

Хью закрыл глаза, и сразу же перед его мысленным взором возник образ Джиневры. Какое выразительное лицо, какая изящная фигура, какой острый ум! Он вспомнил свои ощущения, когда расчесывал ей волосы – эту мерцающую в свете свечей серебристо-пепельную массу. Он вспомнил очаровательную впадинку между грудей, ее кожу, белизна и бархатистость которой подчеркивались видневшимися в глубоком вырезе кружевами нижней рубашки.

Его охватило волнение – такого волнения он не испытывал много месяцев. Ему стало казаться, что простыни хранят тепло ее тела и аромат ее духов. Он вообразил, что она лежит рядом с ним и ее тело живо откликается на его прикосновения.

Может, она именно так и околдовывала своих мужей?

Но тут он вспомнил, что, когда речь пошла о колдовстве, в ее глазах появился страх, а на лицо легла тень. До той минуты она ничего не боялась, она с холодной отвагой воспринимала сложившуюся ситуацию и на каждую его стрелу выпускала свою, не менее острую.

Естественно, она понимала, какая опасность ей грозит.

Хью повернулся на бок и с головой накрылся одеялом. У Джиневры Мэллори своя постель. Пусть в ней и спит.

Глава 5

– Плохи дела, это я вам точно говорю, мастер Краудер, – сказала Тилли, откидывая на сито ячмень. – Разве они будут с нами церемониться? Кто мы для них, городских? Станут задавать вопросы, совать везде свой нос. Джек, один из людей милорда, уже расспрашивал на кухне о лорде Мэллори, что он был за человек.

Краудер пересчитывал столовое серебро, которое доставали специально для праздника, и складывал его обратно в сундук, где оно будет ждать следующей оказии.

– Ох, и наслушается он всякой всячины, – заметил он. – Ехал бы он отсюда, вот что я скажу.

– Да, только говорите потише, – вступил в разговор Грин, потрошивший кроликов на длинном столе. Кролики предназначались для соколов.

– Что это значит? – ощетинилась Тилли. От возмущения у нее даже затрясся белый чепец.

– Вы прекрасно знаете, что это значит, госпожа Тилли, – сказал Краудер, поднося к свету половник и проверяя, не осталось ли на нём пятен. – Четыре мужа за двенадцать лет – это немало. Складывается неприятное впечатление.

– Как вы смеете допускать…

– Нет-нет, естественно, я ничего не допускаю. Вам отлично известно, что я служил еще отцу и дяде леди Джиневры… как и вы, да и Грин. Я знаю миледи с колыбели. Она и мухи не обидит.

– Если только эта муха не причиняет зла ее малышкам, – пробормотал Грин. – Я не раз видел лютую ярость в ее глазах, особенно когда лорд Мэллори пытался поднять руку на маленьких барышень.

– Если бы он прикоснулся к ним хоть пальцем, я бы сама снесла ему голову сковородой, – заявила Тилли, в сердцах ставя на каменную полку кастрюлю с ячменным отваром. – Что он вытворял с моей драгоценной госпожой, когда бывал пьян! Когда я видела ее по утрам, мне хотелось всыпать ему в эль крысиного яду. Жаль только, случая не представилось.

– И кого это вы хотели отравить, госпожа Тилли? – послышался веселый голос. В дверях стоял Джек Стедмен, лейтенант лорда Хью, и с наигранным добродушием оглядывал присутствующих.

– Не ваше дело, сударь, – отрезала Тилли, неудержимо покраснев. – Уезжайте-ка вы домой подобру-поздорову и оставьте нас в покое.

– Да, но мы здесь по предписанию короля, – напомнил Джек, входя в буфетную. Он подошел к полкам и поставил одну ногу на металлическую подставку для дров. – Выполняем его поручение.

– А что королю понадобилось от нашей госпожи? – спросил Грин.

Джек пожал плечами:

– Вот этого я не знаю. Я делаю то, что мне приказывает мой господин. Ему, между прочим, было бы очень интересно поговорить о ядах.

– Ах, да не обращайте внимания на болтовню глупой старухи, – махнул рукой мастер Краудер. – Чаще всего госпожа Тилли сама не знает, что говорит. Верно, Грин?

– Верно, – согласился Грин, бросая в миску окровавленные тушки. – Бедняжка, у нее с головой не все в порядке. – Подмигнув Тилли, он взял миску и вышел из буфетной.

– Готов спорить, госпожа Тилли, что это совсем не так, – усмехнулся Джек.

– Ой, да я тупа как пробка! – воскликнула Тилли и взяла кастрюлю с ячменным отваром, который Джиневра использовала как косметическое средство. – А теперь с дороги. Меня ждет моя госпожа.

Джек пропустил ее, а потом подошел к Краудеру, увлеченно считавшему серебро.

– Сколько же его тут! – покачал головой он. – Такого красивого серебра я не видел даже во дворце Хэмптон-Корт.

Краудер поднял на него скептический взгляд:

– Вы хотите сказать, что сидели за одним столом с королем?

– Мой господин сидел. Я видел своими глазами. – Краудер молчал, и спустя минуту Джек как бы, между прочим, спросил: – А вот что видели вы, мастер Краудер? Судя по тому, что я слышал, лорд Мэллори был самой настоящей скотиной. И при чем тут крысиный яд?

– На кухне завелись крысы, вот и все, – ответил Краудер. – Просто спасу от них нет. Ни собаки, ни кошки уже не справляются.

– Ну, думаю, отравленным элем делу не поможешь! – громко расхохотался Джек. – Никогда не знал, что крысы пьют эль. Странные тут у вас вещи происходят, я посмотрю. – Его бесцветные глаза злобно блеснули.

– Разве, мастер Стедмен? – Краудер закрыл сундук, запер его ключом, висевшим у него на шее, и с нескрываемой враждебностью взглянул на Джека. – Вот что я вам скажу. Мы не любим, когда чужие суют нос не в свои дела. Пусть даже и по предписанию короля. – Он провел рукой по меховой оторочке гауна с таким видом, словно стряхивал грязь, и вышел из буфетной.

Джек задумчиво смотрел ему вслед. Если им нечего скрывать, почему они ведут себя так, будто у них есть какая-то тайна?

Бормоча что-то себе под нос, Тилли вышла из буфетной и тут же натолкнулась на лорда Хью. Одетый в короткий гаун из серого бархата с куньей отделкой, он стоял в крохотном дворике, отделявшем кухню от буфетной и кладовой, и с равнодушным видом оглядывался по сторонам. Никто бы и не догадался, что он здесь не просто так. Можно узнать много интересного, находясь там, где слуги позволяют себе свободно высказывать свое мнение. Сейчас был именно тот случай. Подслушанный разговор и реакция слуг на появление Джека позволили ему сделать определенные выводы.

– Доброе утро, госпожа Тилли, – с улыбкой приветствовал он пожилую камеристку. – Вы не уделите мне минутку?

На лице Тилли отразилось смятение. Она оперла кастрюлю на бедро и свободной рукой вытерла внезапно покрывшийся испариной лоб. Леди Джиневра велела домочадцам во всем помогать лорду Хью и его людям и честно отвечать на вопросы, если они будут о чем-то спрашивать. Однако Тилли почему-то почувствовала себя неуютно под деланно дружелюбным взглядом лорда Хыо.

А тот продолжал улыбаться.

– Я пытаюсь выяснить, видел ли кто-нибудь, как лорд Мэллори выпал из окна. Как я понимаю, в тот момент вас не было в комнате леди Джиневры?

Тилли пыталась осмыслить вопрос. Куда он клонит?

– Кто сказал, что меня там не было? – воинственно осведомилась она.

Хью пожал плечами.

– Никто, – спокойно ответил он. – Я просто предположил, что леди Джиневра была наедине с мужем.

– Не знаю, сэр, почему вы так подумали. Я ее камеристка, и я всегда помогаю госпоже, когда она собирается отойти ко сну. – Она потупилась, не выдержав пристального взгляда Хью.

– Понятно, – медленно проговорил он. – Значит, когда лорд Мэллори упал, вы были там? А леди Джиневра в тот момент была в гардеробной.

– Ага, верно, – радостно подтвердила Тилли. Ведь она действительно видела, как ее хозяйка выходила из гардеробной сразу после того, как лорд Мэллори упал. – Моя госпожа была в гардеробной. – Она энергично закивала.

– А вы были в комнате… наверное, разбирали одежду своей госпожи? – Хью вопросительно вскинул бровь. – Возможно, вы раскладывали вещи в гладильном прессе… и стояли спиной к окну?

– Ага, – снова подтвердила Тилли.

Если позволить кому-то поверить в то, чего не было, – это не ложь. Ведь она не утверждала, что в тот момент была в комнате. Уж пусть лучше ее мучитель верит, что леди Джиневра не оставалась наедине с мужем.

– Странно, – покачал головой Хью. – Когда я говорил с леди Джиневрой, она не сказала мне, что в тот вечер вы были с ней. – Он буквально буравил Тилли взглядом.

– Миледи забыла, – сказала Тилли. – Она была в гардеробной.

– Да, тогда все складывается, – проговорил Хью. – Большое спасибо, госпожа Тилли. Не буду отвлекать вас от работы.

Тилли присела в реверансе и поспешила прочь. Ее сердце бешено стучало. Она спиной чувствовала взгляд лорда Хью. Ей даже показалось, что он заглядывает ей в душу в поисках правды. Она ничего плохого не сделала, убеждала себя Тилли. Просто будет лучше, если все станут считать, будто госпожа была не одна.

Услышав позади себя шаги, Хью повернулся и увидел Джека Стедмена, который довольно потирал руки.

– Итак, судя по всему, лорд Мэллори был еще тем типом, – доложил он. – Постоянно бил свою жену – так утверждают слуги. Никто не пролил и слезинки по нему.

– Так я и думал.

– Но есть кое-что еще, сэр, о чем они не хотят говорить. Клянусь.

– Одни говорят слишком мало, другие – слишком много, – задумчиво пробормотал Хью. – Я бы хотел, чтобы ты побеседовал с часовыми, стоявшими на посту во дворе в ночь, когда погиб Мэллори. Узнай, что они делали до того, как их хозяин выпал из окна. Смотрели по сторонам или дремали, прислонившись к стене? Видели ли они что-нибудь в окне? Был ли зажжен свет? Постарайся, чтобы они все вспомнили, вытяни из них все что можно. А потом поговори с другими часовыми и с грумами. Они живут все вместе – возможно, кто-то что-то сказал или услышал… Короче, расстарайся.

– Слушаюсь, сэр. – Джек отдал честь и поспешил выполнять приказ.

Через дверцу в южном крыле Хью вышел в сад, разбитый с внешней стороны высоких стен с бойницами. В саду царил идеальный порядок, между клумбами и шпалерами для роз вились посыпанные гравием дорожки. Сад граничил с плодородными заливными лугами, раскинувшимися на берегах реки Уай.

Хью любовался открывшимся перед ним пейзажем. Поместье Мэллори простиралось очень далеко, а еще дальше, за горизонтом, между Грейт-Лонгстоном и Уордлоу, лежали земли, богатые свинцом. Земли, по праву рождения принадлежащие Робину.

Хью плохо разбирался в законах, однако правоведы, с которыми он консультировался в Лондоне, сошлись в том, что брачный договор между Джиневрой и Роджером Нидемом, а также составленное позже приложение к нему – в этом приложении Нидем завещал Джиневре спорные земли, – абсолютно законны, так как Роджер имел право распоряжаться ими. Если же удастся доказать, что права он на это не имел, тогда Хью может с полным основанием требовать земли себе.

А вот доказать это будет очень трудно. Как выяснилось, документов, подтверждающих, что эти земли были собственностью его семьи по отцовской линии, нет. Но и на то, что эти земли принадлежат Нидему, документов тоже нет. И получалось, что обе стороны выдвигают противоречащие друг другу требования, которые невозможно подтвердить документально. Если право собственности составляет девять десятых законодательства, то у леди Джиневры есть преимущества. И она это знает, черт побери! Эта женщина обезопасила себя документами, к которым просто невозможно придраться.

Если он намерен выцарапать эти земли у леди Джиневры, надо найти путь в обход судебного разбирательства.

Хью поморщился, вспомнив, с какой горечью в голосе она обвиняла его в стремлении ради собственных целей сфабриковать против нее улики. А ведь он даже не думал об этом! Но под праведным гневом на подобное оскорбление билась мерзкая мыслишка о том, что от него только и требуется, что доставить ее в Лондон. А остальное доделает лорд – хранитель печати. Хью сам заварил эту кашу, сообщив королю и его слуге об огромных богатствах леди Джиневры. Теперь колесо вращается без его помощи, и он получит награду, когда начнется раздача трофеев.

Ввязываясь в это дело, он не предполагал, что поступает неправильно. Хью свято верил в свое право отобрать то, что ему принадлежит, у жадной воровки, которая нажила огромное состояние подозрительными способами. Однако тогда он еще не был знаком с Джиневрой. И не видел, как она любит своих дочерей. И не задумывался о том, как его действия отразятся на их судьбе. Избавиться от имен, написанных на бумаге, проще, чем от живых людей.

Если же ему удастся найти неопровержимые доказательства того, что она убила хотя бы одного мужа, его совесть будет спокойна. Что бы она ни говорила, у нее были все основания желать вдовства. Если бы она разделалась со Стивеном Мэллори, никто из домочадцев не осудил бы ее. А вот когда она говорила о Тимоти Хэдлоу, в ее голосе, кажется, звучало уважение и восхищение. И даже любовь. Хью уже задавался вопросом: любила ли она отца своих дочерей? Судя по тому, насколько прочна и глубока ее связь с девочками, разумно предположить, что к Хэдлоу она питала такие же чувства. И все же нельзя отрицать, что его смерть покрыта тайной. Свидетельством тому стрела без опознавательных знаков, которую никто не признал своей.

Домочадцы ведут себя так, будто им есть что скрывать. Госпожи Тилли не было в комнате, когда Мэллори выпал из окна. Джиневра сказала бы об этом. Тогда почему же солгала эта старуха?

Внезапно Хью круто повернулся и пошел по дорожке, ведущей на конный двор. Ему всегда лучше думалось, когда он был в движении. «Жаль, что со мной нет Робина», – подумал Хью. Но мальчик сейчас в лагере с дружинниками и выполняет порученное задание. Возможно, прежде чем приступить к работе, он отдал Пен свой подарок. На губах Хью играла едва заметная улыбка, когда он, подойдя к конюшням, вызвал грума и велел подать его лошадь.

Он ждал, стоя у бочки с водой и похлопывая себя хлыстом по сапогу. Вдруг из-за угла выкатился рычащий, воющий и щелкающий зубами пестрый клубок дерущихся собак. Над всем этим шумом звенел возмущенный голосок Пиппы. Хью увидел, как мелькнула ее красная юбка, когда она ринулась в самую гущу драки, и похолодел от страха.

Зачерпнув из бочки полное ведро, он подскочил к собакам и плеснул на них водой. Клубок мгновенно распался. Собаки замерли, дрожа от возбуждения. Хью разогнал их хлыстом, и они побежали прочь, воя и поджимая хвосты.

Пиппа встала с земли. Ее золотистые волосы растрепались, платье было разорвано, подол заляпан грязью. Она промокла насквозь и готова была заплакать.

– Они хотели убить его. Они все время пристают к нему, – сказала она, вытирая нос тыльной стороной ладони и оставляя на лице черную полосу. – Он был самым маленьким в помете, и остальные постоянно обижают его. Грин не разрешает мне забрать его в дом, потому что он – охотничья собака. Но я скажу маме, и тогда он разрешит.

Хью охватил гнев, подпитанный страхом за безрассудную девчонку.

– У тебя есть голова на плечах?! – Он наклонился к всхлипывающей Пиппе. – Неужели тебе никогда не говорили, что нельзя лезть в собачью или кошачью драку? Тебя могли разорвать на куски. – Он взял ее руку и осмотрел то место, где был оторван рукав платья.

– Ролли ничего бы мне не сделал, – заявила она и посмотрела на исцарапанную руку. Хью догадался, что такое случается не в первый раз.

– Он бы не понял, что делает, – еще строже проговорил он. – Я считал, что ты, Пиппа, умнее! – Он оторвал рукав и обнажил рану. Следов от укусов на коже не было, и он успокоился. – Всего лишь царапина. Но все равно надо ее обработать. Хорошо бы ее прижечь – это будет тебе уроком.

Пиппа прикрыла рану ладошкой и испуганно взглянула на Хью.

– Может, не надо, а?

– Пусть решает твоя мама, – сказал он. – И тебе нужно переодеться. – Он взял ее за руку и приказал груму, державшему под уздцы его лошадь: – Расседлай его. Мне он не понадобится.

А Пиппа тем временем внимательно изучала исцарапанную руку.

– Ее ведь не надо прижигать, правда, сэр? – Смягчившись, Хью ответил:

– Нет, думаю, не надо. – Пиппа сразу повеселела.

– Ой, какое счастье! Однажды я играла с белкой, и она меня укусила. Мне прижгли ранку. Было так больно! Я долго плакала. – Она подпрыгнула, и при этом в ее туфлях захлюпала вода.

Хью резко остановился. Кажется, эта девчонка не хочет учиться на своих ошибках. К сегодняшнему происшествию она относится с той же легкостью, что и к предыдущим. Он видел, как люди, укушенные собаками, умирали мучительной смертью, и беспечность Пиппы привела его в ужас. Его охватил панический страх. Он испугался за нее не меньше, чем испугался бы за Робина.

– Пиппа, – сказал Хью, поднимая ее на руки так, чтобы их лица были на одном уровне, – ты понимаешь, что укус животного может убить тебя? – Он ее слегка встряхнул.

– А если его прижечь? – неуверенно проговорила девочка.

– Прижигание не всегда останавливает яд. – Пиппа пыталась отвести взгляд, но он не давал ей, поворачивая ее лицом к себе.

– Почему? – спросила она. – И почему это яд? И почему прижигание не останавливает его?

О Боже! Эта девчушка задает вопросы, на которые у него нет ответов!

Хью поставил Пиппу на землю.

– Не знаю. Знаю только, что это так. – Пиппа сморщила носик:

– А я хочу знать, почему что-то происходит.

Хью подумал, что, наверное, в детстве Джиневра была такой же любопытной.

– Мы все хотим, – вздохнул он, вынимая из кармана носовой платок. – Ты поняла, что я сказал? – Он вытер ей нос. – Укус животного может убить тебя. Ясно?

Пиппа уныло кивнула и вытерла покрасневший нос ладонью.

– Но я не знаю, что делать с бедным Ролли.

– Пиппа, детка, почему ты мокрая?

– Мама, мама! – Пиппа вырвала ручку из руки Хью и побежала к матери, которая только что вышла из дома. – Ролли подрался, и я хотела спасти его.

– Ради всего святого, Пиппа, сколько раз тебе говорить, что нельзя лезть в, собачью драку. Дай взглянуть на руку. – Джиневра внимательно осмотрела царапину. – Неужели ты никогда ничему не учишься? – Джиневра рассердилась, и это было настолько не характерно для нее, что Пиппа снова расплакалась.

– Мы уже обсудили эту тему, – спокойно проговорил Хью. – Надеюсь, я достаточно ее напугал. На этот раз она отделалась простой царапиной.

Джиневра подняла на него встревоженный взгляд. Он ободряюще улыбнулся ей с таким видом, будто в том, что он читает нотации именно ее ребенку, нет ничего необычного. Естественно, он не знал, сколь ревностно Джиневра защищала свои родительские права. Никому из отчимов не дозволялось участвовать в воспитании ее дочерей.

Что касается вмешательства Хью, то оно не вызвало у нее возмущения. И это потрясло ее. Он же враг, а она доверяет ему самое ценное, что есть у нее, – своих детей.

– Понятно, – тихо проговорила она. – Только это редко помогает. Пиппа, почему ты мокрая?

– Лорд Хью облил меня водой, – ответила девочка, еще не оправившись от испуга, вызванного гневом матери.

– Не тебя, а собак, – поправил Хью. – Просто ты подвернулась под руку.

Глаза Джиневры заискрились смехом.

– Иди к Тилли, – вставая, сказала она, – и покажи ей руку. Она решит, как быть. И попроси Нелл помочь тебе переодеться. Поторопись, иначе заболеешь. Кстати, почему ты не на уроке с Пен?

– Пен расстроилась – они с Робином из-за чего-то поссорились. Магистр пытался развеселить ее и стал читать что-то из «Одиссеи», но я не понимаю греческий… и Пен плохо понимает… в общем, он сказал, что я должна пойти и собрать четыре разных вида полевых цветов и найти их латинские названия. Я как раз искала цветы, когда Ролли подрался, – на одном дыхании выпалила Пиппа.

– А из-за чего поссорились Робин и Пен?

– Не знаю. Меня там не было, а Пен не захотела рассказывать, – с возмущением ответила Пиппа.

– Иди и вытрись. – Джиневра подтолкнула ее в спину, и Пиппа спокойно, а не вприпрыжку, как обычно, пошла к дому, прижимая руку к груди. Джиневра с ласковой улыбкой смотрела ей вслед.

– Она напоминает вам своего отца? – вдруг спросил ее Хью.

Джиневра на секунду задумалась.

– Немного, возможно, своей доброжелательностью. Но на Тимоти больше похожа Пен. Она так же, как и он, твердо стоит на земле. – Она тряхнула головой и широко улыбнулась. – Честно говоря, Пиппа напоминает мне меня в детстве. Только я была вынуждена научиться самодисциплине и делала это с большей охотой, чем Пиппа.

– Она еще очень мала.

– Да. – Джиневра пожала плечами. – Но в ее возрасте я уже неплохо знала греческий и переводила «Одиссею» магистру Говарду. А вот моих дочерей учеба не интересует. – Хью показалось, что это удивляет ее. Она снова пожала плечами. – Пиппа непреднамеренно постоянно попадает в какие-то неприятности. Благодарю вас, лорд Хью, за своевременное вмешательство. Я у вас в долгу.

– Сомневаюсь в этом, леди Джиневра, – помолчав, сказал Хью. Он все еще улыбался, но из его глаз исчез веселый блеск. Джиневра сразу это заметила, и ее улыбка погасла.

– Интересно, из-за чего поссорились дети? – поспешила она сменить разговор.

– Узнаем со временем.

– Да, наверное. – Поколебавшись, она сухо добавила: – Мы обедаем в столовой позади пиршественного зала. Думаю, вы с Робином присоединитесь к нам.

Хью нахмурился:

– Вчера мы приняли ваше приглашение прийти на празднование дня рождения Пен, однако я больше не намерен злоупотреблять вашим гостеприимством. Пока будет идти расследование, мы с Робином будем жить в лагере.

Этим он лишит ее возможности влиять на него, настраивая в свою пользу. Более того, она не будет знать, как продвигается его следствие.

– О, перестаньте, милорд, – весело проговорила Джиневра. – Неужели вы не предоставите случая Пен и Робину помириться? Кроме того, вам не кажется, что вы должны получше узнать меня? Как вы сможете судить обо мне, если не будете общаться со мной? Ведь прежде чем обвинить меня, вы должны убедиться в том, что я способна на убийство.

Она улыбнулась, ее глаза снова призывно заблестели, и Хью опять ощутил, что его ум с сердцем не в ладу.

– Вы боитесь, что близкое знакомство со мной каким-то образом скомпрометирует ваше расследование? – осведомилась она и, видя, что он медлит с ответом, спросила: – Милорд, вы боитесь колдовства?

От внимания Хью не укрылась прозвучавшая в ее вопросе насмешка. Солнце пекло ему затылок, в нагретом воздухе витал аромат духов Джиневры – розмарина и лаванды. Сапфировая брошь, приколотая к четырехугольному вырезу там, где виднелось нежное кружево рубашки, искрилась в лучах солнца. Вуаль была сшита из такого же шелка цвета слоновой кости, что и подкладка манжет из розового бархата.

– Да, – медленно ответил он. – Но сомневаюсь, что паду его жертвой, мадам.

– А как вы это узнаете, если спрячетесь за воротами? – Джиневра рассмеялась. Ее смех был нежным и мелодичным, но в глазах читался вызов. – Забавно, что мужчины называют женщину колдуньей, когда они боятся ее.

Хью незамедлительно парировал.

– Я воспользуюсь вашим гостеприимством, мадам, лишь для того, чтобы доказать, что я беспристрастен в своем расследовании, – заявил он.

Джиневра снова рассмеялась:

– Милорд, вы были пристрастны, когда ехали сюда. Кстати, вы подозреваете меня в том, будто я могу заставить вас изменить свое мнение.

Хью прищурился:

– Ну что ж, миледи, попробуйте. – Он поклонился.

– Итак, мы заключили сделку. – Джиневра протянула руку, и кольца на ее пальцах сверкнули.

Хью вспомнил, как она снимала кольца прошлым вечером, одно за другим, и вешала их на веточки маленького серебряного деревца. Она стягивала их с ленивой чувственностью, словно раздевалась, прежде чем лечь с мужчиной в постель.

Если леди Джиневра хочет играть в эти игры, подумал он, она убедится, что встретила достойного противника. Пристально глядя ей в глаза, он взял ее руку и медленно поднес к губам.

И Джиневра, которая до этой минуты считала, что одержала над ним верх, вдруг ощутила, что почва уходит у нее из-под ног.

– Не правда ли, есть нечто изысканно-пикантное в том, – со смущенным смешком проговорила она, – что я предлагаю свой кров врагу. Вы согласны, лорд Хью?

– И в том, что я принимаю это предложение, миледи, тоже немало пикантного, – ответил Хью. – Прошу прощения, я должен найти Робина. Я дал ему несколько заданий на утро и хочу убедиться, все ли он выполнил.

– Конечно. Встретимся за обедом. – Джиневра присела в реверансе и поспешила в дом.

А Хью продолжал стоять, размышляя. Естественно, он не боится ее. Страх – это не то чувство, которое испытываешь при виде этой женщины, так не похожей на других… Джиневра живет своей жизнью, она берет то, что ей принадлежит и, если он прав, не брезгует даже чужим. При этом она демонстрирует такую безжалостность, что ей позавидовал бы лорд – хранитель печати. Нет, он не боится ее.

Но она волнует его.

Хью уже жалел, что сделал это открытие. Резко тряхнув головой, он решительным шагом двинулся к лагерю за воротами.

Робин сидел на земле перед отцовской палаткой и усердно полировал нагрудник кирасы. Когда Хью подошел к нему, он поднял на него глаза и натянуто улыбнулся.

– В чем дело, Робин? – весело спросил Хью. – У тебя такой вид, будто ты потерял корону и нашел медный грош.

– О, все в порядке, сэр. – Робин принялся энергично тереть потускневший металл.

– Пен понравился подарок? – поинтересовался Хью, решив зайти издалека. Вряд ли его сыну будет приятно узнать, что об их ссоре уже знает каждая собака.

– Понравился… во всяком случае, она так сказала, – буркнул Робин. Он отложил кирасу и взял отцовскую массивную портупею с огромной серебряной пряжкой. – Навощить кожу, сэр?

Хью сел на холщовый стульчик и вытянул ноги.

– Навощи, если считаешь нужным. Но почему у тебя такое лицо, сынок?

Робин пожал плечами:

– Пен говорит, что земля, на которую мы предъявляем права, нам не принадлежит. Она говорит, что это земля ее матери.

Ах, вот в чем дело. Ну что ж, рано или поздно это должно было случиться, подумал Хью.

– Знаешь, – с деланным безразличием сказал он, – меня это не удивляет. Разумеется, она согласна со своей матерью. Но мой спор с леди Джиневрой не дает вам с Пен оснований ссориться.

– А мы поссорились, – безжизненным голосом проговорил Робин, макая тряпку в банку с воском. – Я держу вашу сторону, сэр, а Пен – сторону леди Джиневры. Разве может быть по-другому?

– Гм. – Хью задумчиво подергал мочку уха. – Это, конечно, похвально. И вас можно понять. Обсудите это за обедом. Постарайтесь прийти к какому-нибудь соглашению. Не надо допускать, чтобы проблемы родителей влияли на ваши отношения.

Робин оторвался от работы и удивленно взглянул на отца.

– Так мы остаемся в Мэллори-Холле? Даже, несмотря на ваши разногласия с леди Джиневрой?

– Нас пригласила леди Джиневра. – Хью потрепал Робина по каштановым волосам. – Даже когда между людьми возникают расхождения, они должны вести себя цивилизованно. Вы с Пен обязательно этому научитесь. Не вижу смысла спать на жесткой земле, когда мне предлагают мягкую перину. На обратном пути в Лондон мы с тобой еще наспимся в палатках. – Он встал. – Закончи вощить портупею и умойся. За обедом нам предстоит сидеть в обществе дам, поэтому выглядеть мы должны респектабельно.

Глава 6

Магистр Говард, вы могли бы сегодня устроить девочкам выходной? Мне нужно с вами посоветоваться. – Джиневра стояла в дверях небольшой комнатки, служившей классной.

Магистр оторвался от книги.

– Конечно, миледи. Я к вашим услугам. – Джиневра кивнула:

– Да, магистр. Сейчас я нуждаюсь и в вашем уме, и в ваших знаниях. – Она улыбнулась Пен, сидевшей наискосок от магистра. – Какой красивый шарф, Пен. Что-то я его прежде не видела.

Лицо девочки залила краска. Она прикоснулась к шарфу, приколотому к рукаву платья.

– Это подарок, мама. Подарок на день рождения от Робина.

– Очень красивый шарф, – ласково проговорила Джиневра. – У мальчика хороший вкус.

Пен покраснела еще сильнее и смущенно отвела взгляд.

– Пиппа сказала, что вы с Робином поссорились. Скоро полдень, и мы должны обсудить этот вопрос до того, как Робин и его отец присоединятся к нам за обедом.

– Ты согласна принять их, мама?! – изумленно воскликнула Пен, вскакивая на ноги. – Я знаю, вчера это была моя вина. Я пригласила их, потому что не понимала, зачем они приехали. Но я больше никогда не заговорю с ним.

Магистр Говард встал из-за стола и вышел из классной, прижимая книгу к груди.

Джиневра машинально взяла ножик, которым магистр затачивал карандаши, и принялась чинить перо, лежавшее рядом с чернильницей.

– Я понимаю, дорогая, тебе это неприятно. Но мы должны быть вежливы. Нам от этого будет больше пользы.

– А почему они предъявляют права на нашу землю? – возмущенно спросила девочка.

– Потому что считают ее своей, – пояснила Джиневра.

– Но это же не так.

Джиневра услышала в ее голосе неуверенность и осторожно сказала:

– В настоящий момент эта земля является предметом спора. Когда мой первый муж передал ее мне, он, как и я, считал это подарком. Пока у меня нет доказательств, что так было на самом деле. Однако я не вижу причин отдавать эту землю без борьбы только потому, что лорд Хью претендует на нее.

– Но она наша?

– Дорогая, – ласково повторила Джиневра, – сейчас я не могу найти законный способ доказать, кому она принадлежит. Но я пытаюсь.

Пен не спускала с матери внимательного взгляда карих глаз. У обеих девочек глаза их отца, подумала Джиневра, и в ней снова проснулась былая тоска.

– Тогда почему ты просто не отдашь ее, мама? У тебя же много земли, – спросила Пен.

– С какой стати? Лишь потому, что они заявились сюда под звуки фанфар и забряцали оружием? Почему я должна покорно отдавать то, что по закону может принадлежать и им, и мне?

Пен прикусила нижнюю губу, и Джиневра, увидев запекшуюся кровь, поняла, что девочка уже давно терзает несчастную губу.

– Магистр Говард хорошо разбирается в законах, – после непродолжительной паузы сказала она.

– Да. Он научил меня всему, что я знаю.

– Лучше бы он этого не делал! – внезапно вскричала Пен. Отпихнув стул, она выбежала из комнаты.

Джиневра отложила нож и перо. Она не могла винить Пен. Девочка взрослела не по годам. В отличие от Пиппы она знает, что пришлось пережить матери со Стивеном Мэллори. В качестве жертвы Стивен первой выбирал Пен. А вот Пиппе удавалось ускользать от него. Джиневра защищала дочерей, и Пен знала, чего это стоило матери. Пен все видела, хотя Джиневра изо всех сил старалась скрыть от нее неприятные стороны жизни со Стивеном.

Возможно, Пен считает, что, если бы ее мать покорилась лорду Мэллори, если бы она вела себя так, как положено женщине, ничего плохого бы не случилось.

Джиневра вздохнула. Она, и только она, избрала Стивена Мэллори в мужья. И вся ответственность за выбор лежит на ней. Если бы она знала, что он за человек, она бы никогда не приняла его ухаживаний.

Зато у нее был Мэллори-Холл. А потом она получила его в полное распоряжение. Со временем Пен поймет, что женщина тоже способна позаботиться о себе.

Вдруг Джиневра вспомнила, что может потерять все, ради чего боролась. Как она посмела забыть об этом даже на минуту! Если она не предпримет мер, ее дочери лишатся матери, наследства, и их судьбу будет решать король. Чего теперь стоят знания, решимость, стремление защищать то, что тебе принадлежит? Хью де Боукер так или иначе отберет эти земли. Однако она не сдастся без борьбы, она должна сражаться. Она найдет возможность доказать свое право, и если он все же отберет у нее эти земли, он будет знать, что украл их. Сознание, что он добился цели нечестным путем, омрачит его триумф.

– Этот лорд Хью и его люди везде суют свой нос и задают вопросы, миледи, – сообщила Тилли, когда в комнату вошла Джиневра.

– Я предупреждала, что так и будет. – Джиневра налила в плошку ячменного отвара. – От тебя, Тилли, требуется говорить только правду. – Обмакнув салфетку в отвар, она протерла щеки. Холодный отвар действовал на кожу освежающе.

– Ага, – буркнула Тилли, еще ниже склоняясь над штопкой.

– Что-то не так? – Джиневра, протиравшая отваром веки, повернулась к своей камеристке. Ей показалось, что Тилли, обычно такая спокойная, ведет себя как-то странно.

Тилли замотала головой и проговорила:

– Не знаю, что делать с этой Пиппой.

– Ох уж эта Пиппа! – согласно закивала Джиневра. – Ты забинтовала ее руку?

– Да, сделала припарку из мальвы и забинтовала. Если бы я считала, что без прижигания не обойтись, я бы обязательно прижгла – это послужило бы ей уроком и научило бы держаться подальше от собак.

– Нет, это бы не помогло, – с улыбкой возразила Джиневра.

Бросив салфетку в плошку, она подошла к зеркалу и, наклонившись, начала изучать свое отражение. Ей показалось, что у нее припухли глаза, а цвет лица неважный. При нынешних обстоятельствах в этом нет ничего удивительного, сказала она себе.

Джиневра со вздохом отстранилась от зеркала. Ей удалось придумать только один способ, как спасти себя и девочек, но этот способ она оставляет на крайний случай.

Часы на часовне пробили полдень, и Джиневра поспешила к двери.

– Тилли, сегодня во второй половине дня я буду работать с магистром Говардом. Присмотри за Пиппой. Пусть она займется вышиванием. Не хочу, чтобы она носилась по двору с больной рукой, – вдруг рана воспалится.

– Да, но она вряд ли обрадуется тому, что ее заставляют сидеть на одном месте, – хмыкнула Тилли.

– Ничего, ты умеешь убеждать ее, – рассмеялась Джиневра и вышла из комнаты.

Джиневра хмурилась, спускаясь по лестнице. Тилли сегодня сама не своя. И это не связано с Пиппой – Тилли обычно не впадала в панику, когда с детьми случались неприятности, а быстро бралась за дело. Неужто это связано с Хью и его расспросами? Нет ничего странного в том, что присутствие в доме чужих людей взбудоражило домочадцев. Расследования подобного рода неизбежно несут с собой тревогу и беспокойство.

При виде Хью и Робина, входящих в дом, Джиневра заставила себя улыбнуться. Робин церемонно поклонился, а Хью отступил в сторону, пропуская ее в пиршественный зал.

– Робин, ты подарил Пен очень красивый шарф, – сказала Джиневра. – Изумительная расцветка.

Робин покраснел.

– Надеюсь, мадам, он ей понравился.

– Несколько минут назад, когда я ее видела, он был приколот к ее рукаву.

Джиневра прошла через зал и открыла дверь в уютную семейную столовую. Комната была овальной и отделана панелями красного дерева. Огромный эркер выходил в сад. Хью поднял голову, разглядывая потолок, расписанный яркими цветами и украшенный лепниной. Возможно, Стивен Мэллори был скотиной, но художественного вкуса ему не занимать. Если, конечно, в отделке не отразился вкус его вдовы, что более вероятно.

Он устремил взгляд на шедшую впереди него Джиневру и впервые обратил внимание на то, что у нее длинная и стройная шея. А потом Хью внезапно представил эту белую шейку на плахе на Тауэр-Хилл… и топор палача, занесенный над ней. Его лоб мгновенно покрылся испариной, и он крепко зажмурился, чтобы прогнать это видение.

Все, кто обычно принимал участие в семейном обеде, уже собрались: магистр, мастер Краудер, мастер Грайс, капеллан. Пен и Пиппа стояли у своих стульев.

Когда Робин вошел в столовую, Пен не посмотрела на него, но ее щечки покрыл нежный румянец. Она с тревогой взглянула на мать, как будто хотела что-то сказать, однако не решалась говорить при всех. Джиневра улыбнулась и едва заметно кивнула ей. Пен тут же успокоилась.

Пиппа выставила свою перебинтованную руку и с важным видом заявила:

– Смотри, Робин, что со мной произошло. Меня оцарапала собака, и твой отец вылил на меня ведро воды.

– Для этого у меня были довольно веские причины, – сурово напомнил Хью. – Но ты, кажется, ничему не научилась. Рука болит?

Пиппа внимательно оглядела руку.

– Немножко, но думаю, это потому, что Тилли слишком туго забинтовала ее.

– Сегодняшний день ты проведешь с Тилли и будешь спокойно сидеть подле нее, – сказала Джиневра, подходя к стулу с резной спинкой во главе стола и указывая Хью на место рядом с собой. – Робин, садись с Пен. Мастер Грайс, мы готовы выслушать благодарственную молитву.

По мнению Хью, молитва была излишне длинной. Слушая монотонный голос капеллана, он размышлял о будущем Джиневры. Он не властен над ее судьбой. Если она причастна к смерти Стивена Мэллори, значит, она должна заплатить за это. Закон, которым она так ловко манипулировала, – это обоюдоострый меч.

Когда молитва закончилась и все начали рассаживаться, Пен робко покосилась на Робина.

– Вы все еще в ссоре? – полюбопытствовала Пиппа. – А из-за чего вы поссорились?

– Это тебя не касается, – ответила Пен.

– Верно, – согласился Робин, выступая с Пен единым фронтом против приставучей Пиппы. Он улыбнулся Пен, она улыбнулась ему в ответ и передвинула руку с приколотым к рукаву шарфом так, чтобы на него падал солнечный свет.

– Как бы то ни было, все это уже в прошлом, – твердо проговорила Джиневра, увидев, что Пиппа собралась возражать. – Мастер Краудер, у нас гости, поэтому мы откроем бутылку бургундского.

– Я не буду пить вино, миледи, – заявил Хью. – Сегодня мне понадобится ясная голова.

Джиневра вспомнила о странном поведении Тилли и посмотрела на него. Ее губы растянулись в холодной улыбке, а в глазах вспыхнула насмешка.

– Конечно, нужно иметь ясную голову, чтобы расспрашивать кухарок и судомоек… А вот я буду пить вино, мастер Краудер. Мне нынче тоже понадобится ясная голова, и вино обострит мой ум.

Атмосфера накалилась. Пен и Робин тревожно переглянулись.

– Мы с вами разные, мадам, – вежливо проговорил Хью. – И это очень хорошо, вы согласны? – Он многозначительно вздернул бровь.

– Да, это делает жизнь гораздо интереснее, – сказала Джиневра, раскладывая салфетку.

Слуги поспешили наполнить элем кружки и расставить на столе блюда с мясом. Напряжение сразу же исчезло. В отличие от вчерашнего застолья обед проходил в теплой дружеской обстановке, однако по количеству и разнообразию блюд он почти не уступал праздничному.

– Итак, кого вы намерены допрашивать сегодня, милорд? – тихо спросила Джиневра и, улыбнувшись, отпила вина.

– Я никого не намерен допрашивать, – тоже тихо ответил Хью, кладя себе на тарелку несколько кусков баранины. – А вот побеседовать я намерен со многими. У меня уже состоялся разговор с вашей камеристкой, однако мне бы хотелось еще раз поговорить с ней. – Он пристально наблюдал за Джиневрой, ожидая увидеть на ее лице тревогу или смущение, однако она ничем не выдала своих чувств.

Значит, он расспрашивал Тилли. И что-то в его вопросах ей не понравилось. Продолжая улыбаться, Джиневра лихорадочно соображала. Когда Стивен выпал из окна, Тилли находилась в другой части дома. Она не имеет никакого отношения к смерти Стивена. Ей нечего рассказать лорду Хью. Она считает, что Джиневра была в гардеробной, она видела, как хозяйка выходила оттуда. Никто не знает, в какой момент нетвердо стоявший на ногах Стивен споткнулся о ногу Джиневры.

«А вдруг я сделала это намеренно?» – этот вопрос мучил Джиневру с той роковой ночи. И она до сих пор не нашла честный ответ.

Хью же тем временем продолжал:

– Мне бы хотелось перемолвиться словечком с мастером Краудером, если это возможно. – Он посмотрел на эконома, который, сопя и чавкая, ел суп, поднеся миску ко рту. – Мастер Краудер, – значительно громче проговорил Хью, – не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Краудер поставил миску на стол. В его глазах появилось настороженное выражение.

– Даже не знаю, милорд, чем я могу помочь вам.

– Зато я знаю, – холодно произнес Хью. – И магистр может мне помочь. Магистр Говард, у вас свободна вторая половина дня?

– Я буду работать с госпожой, сэр, – ответил магистр, и его карие глаза блеснули. – Как только госпожа не будет нуждаться в моей помощи, я в вашем распоряжении.

– Значит, вечером, – с любезной улыбкой подытожил Хью. – Если, конечно, это устраивает леди Джиневру.

Джиневра принужденно улыбнулась. Она заметила встревоженный взгляд Пен.

– Это у вас предписание короля, милорд, а не у меня.

– Верно, – кивнул Хью.

– Какое предписание короля? – тут же встрепенулась Пиппа, сгорая от любопытства.

Джиневра секунду колебалась. Ну, как ответить, чтобы не испугать детей?

– Королевские полномочия, – пояснила она. – Лорд Хью прибыл сюда с королевскими полномочиями. Я бы сказала, что король приказал ему приехать.

– А король приказывал ему забрать нашу землю? – спросила Пен.

– Нет, Пен, эта земля является предметом правового спора между твоей матерью и мною, – ответил Хью. – В таких спорах нет ничего необычного, и твоя мама подтвердит это. Так что вам с Робином не о чем беспокоиться. Ведь так, леди Джиневра?

– Да, – согласилась Джиневра, поражаясь тому, что этот человек, такой, казалось бы, чуткий к тревогам детей, может хладнокровно лишить их матери, дома и будущего. Лорд Хью – загадка, необъяснимое вместилище бесконечных парадоксов. Безжалостная, холодная, расчетливая личность с веселой улыбкой, удивительным чувством юмора… Как человек, любящий детей и умеющий находить с ними общий язык, может исполнять роль бессердечного орудия в руках лорда – хранителя печати?

И почему при виде лорда Хью сердце Джиневры начинает учащенно биться, мурашки бегут по коже, а по телу разливается сладостная истома? Как он может напоминать ей о радостях, которые она испытала с Тимоти Хэдлоу? Джиневра поставила на стол чашу с вином и сказала:

– Лорд Хью, прошу прощения. У меня сегодня много дел. – Она встала, и все тут же поднялись. – Пожалуйста, продолжайте обедать. Магистр, я буду во внутренних покоях. Пиппа, когда закончишь есть, найди Тилли.

Проигнорировав робкие протесты дочери, Джиневра неторопливо вышла из столовой и поднялась наверх, надеясь, как всегда, найти успокоение в книгах. Горя желанием отыскать ответ на возникшую правовую проблему, она ускорила шаг.

Внутренние покои были ее кабинетом. В просторной комнате стоял длинный стол, заваленный книгами. Одни были в кожаных переплетах, другие – в деревянных с серебряными или позолоченными застежками. Среди трудов в области права было много памфлетов, изданных главным образом на английском. Книги являлись самым убедительным свидетельством богатства Джиневры и источником ее знаний в юриспруденции – тех самых знаний, которые помогли ей нажить это богатство.

Джиневра склонилась над столом, ища «Статут о праве пользования». В этот момент в дверь постучали, и она, не оборачиваясь, крикнула:

– Входите, магистр!

Магистр вошел, потирая руки, при этом его сухая кожа шелестела, как пергамент.

– Чем я могу помочь, миледи?

– У меня возникла одна идея, – ответила Джиневра. – Если в архиве есть запись, подтверждающая право собственности Роджера Нидема на те земли, которые он передал мне после нашей свадьбы, то она должна быть принята во внимание. Верно, магистр?

– Верно. – Он подошел к столу. – Но записи нет, мадам. Если бы она была, лорд Хью не мог бы предъявить права на эту землю.

– Да, я знаю, однако если мне на основании «Статута о праве пользования» удастся доказать, что намерение было явным… Ага, вот. – Джиневра взяла увесистый том, положила его на высокий пюпитр у окна и вместе с магистром склонилась над книгой. – Смотрите, здесь написано: «Если обстоятельства помешали регистрации, но можно доказать, что намерение зарегистрировать существовало, то передача являлась законной и сделка состоялась для всех сторон». – Она указала изящным пальчиком на латинский текст. – Я правильно прочитала?

Магистр долго смотрел в книгу, шевеля губами. Наконец он объявил:

– Похоже, что правильно, миледи.

– Отлично, – сказала Джиневра. – Итак, Роджер Нидем получил эту землю от своей первой жены, которая была дальней родственницей отца лорда Хью и происходила из той же ветви. Когда она умерла, земля перешла к оставшемуся в живых супругу, к ее овдовевшему мужу. Лорд Хыо претендует на эту землю, утверждая, что вдовец имел право только на пожизненное владение. Что он не имел права передавать ее своей второй жене. Однако если земля, которую оспаривает лорд Хью, указана в предбрачном договоре между Роджером Нидемом и его первой женой и если нет особых статей, оговаривающих ее отчуждение, то это свидетельствует о намерении передать эту землю в бессрочное владение Роджеру Нидему. А «Статут о праве пользования» дает ему право распоряжаться ею по своему усмотрению.

Магистр завязал тесемки шапки на макушке и задумался. Он жевал губами, втягивал щеки – эта манера всегда вызывала смех у его учениц, потому что он становился похожим на гигантского карпа. Вот и сейчас Джиневра с трудом сдерживала улыбку. Ее мучило нетерпение, однако она слишком сильно уважала своего знающего и умного учителя, чтобы торопить его.

Наконец магистр заговорил:

– Можно аргументировать таким образом, миледи.

– Превосходно. А теперь нам нужно просмотреть добрачный договор и молиться о том, чтобы земля была там указана.

Джиневра подошла к окованному железом сундуку, стоявшему у дальней стены комнаты, и, опустившись на колени, открыла его.


Комната эконома, расположенная за буфетной, была небольшой, но уютной. Хью стоял, прислонившись к камину.

– Спасибо, что уделили мне время, мастер Краудер.

– Госпожа сказала, что мы должны помогать вам, милорд, – ответил эконом. Он переступил с ноги на ногу и бросил взгляд на бронзовые часы, тем самым, выражая свое нетерпение.

– Я вас долго не задержу, – успокоил его Хью. – У меня к вам один вопрос. Где вы были, когда лорд Мэллори выпал из окна?

Краудер нахмурился. Вопрос казался ему безобидным.

– Я был здесь, с госпожой Тилли.

– А госпожа Тилли была с вами? – осведомился Хью.

– Да. Мы обсуждали прием. Собралось много гостей, все изрядно выпили. Лорд Стивен был… – Его лицо потемнело, и он пожал плечами: – О мертвых плохо не говорят.

– Верно. Хотя это не значит, что их любили. Кажется, ни для кого не секрет, что муж относился к леди Джиневре без должного уважения и заботы.

– Абсолютно без уважения. – Щеки старого эконома покрылись красными пятнами. – А она просто святая! И сносила все это с покорностью святой. Я знаю госпожу с тех пор, как она была ребенком. Когда лорд и леди Эшборн умерли, она поселилась в доме своего дяди, лорда Рэглана, – он был назначен опекуном. Я, Грин и госпожа Тилли переехали вместе с ней. Мы были ее семьей в замке лорда Рэглана. А потом к нам присоединился магистр Говард – он стал ее учителем. Мы занимали одно крыло замка, и лорд Рэглан – он был вдовцом – предоставил нам полную свободу действий. Госпожа виделась со своим опекуном не чаще двух раз в год – в свой день рождения и на Рождество. Когда леди Джиневра вышла замуж за сэра Роджера, мы последовали за ней.

– Понятно. – Краудер нарисовал унылую картину безрадостного детства Джиневры. Неудивительно, что она искала утешения в учении и книгах. – Значит, когда лорд Мэллори упал из окна, вы и госпожа Тилли были здесь. Вы что-нибудь слышали?

– О да. Мы слышали крик, – уверенно сказал Краудер. – Госпожа Тилли завопила: «Это госпожа!», и побежала в покои леди Джиневры. В тот вечер лорд Мэллори был в плохом настроении и пьян, как всегда, – трезвым мы его почти не видели. Во время обеда госпожа чем-то вызвала у него недовольство, и мы все боялись, что он что-нибудь с ней сделает.

– А она часто вызывала у него недовольство?

– Она не боялась его. И она не позволила бы ему даже прикоснуться к девочкам. Даже близко его бы не подпустила, – с горячностью проговорил эконом.

– Думаю, на это у нее были веские причины.

– Разумеется! – энергично закивал Краудер. Зазвонил колокол, призывая всех к вечерне.

– Благодарю вас, мастер Краудер.

– Вы здесь не найдете человека, кто скажет что-то плохое о госпоже, – сказал Краудер, надевая черный гаун. – Даже на дыбе.

Хью замахал на него руками:

– Неужели вы думаете, что я привез с собой подобные инструменты!

Краудер посмотрел на него с нескрываемым подозрением.

– Нам не нравится, милорд, когда суют нос в чужие дела, а ваш человек полдня околачивался на конюшне, задавая вопросы. Я не хочу сказать, что ему надо опасаться за жизнь, но и радости от общения с ним никто не испытывает. – С этими словами он вышел из комнаты.

Хью вздохнул. Угрозы в адрес королевского рыцаря, явившегося по высочайшему повелению, – преступление. Этот деревенский простофиля либо плохо понимает, насколько велика власть полномочного представителя короля, либо безграничная любовь к своей госпоже превращает его в отчаянного смельчака.

Однако Краудер подтвердил подозрения Хью. Госпожа Тилли солгала. Но зачем, если смерть Стивена Мэллори была случайностью, если он вывалился из окна просто спьяну? Зачем камеристке понадобилось утверждать, что в момент гибели мужа Джиневра была не одна?

Под звон колоколов Хью неторопливо шел к часовне.

– Милорд! – позвал его Джек Стедмен, появляясь в арке, ведущей во внешний двор. Хью остановился.

– В чем дело, Джек?

Джек подбежал к нему. У него было много новостей, и его переполняло желание сообщить их своему господину.

– Есть информация, милорд. Очень важная.

Хью посмотрел на часовню. Звон колокола уже стих. Он не отличался особой истовостью в вере, поэтому обеденной молитвы было для него достаточно, а вот молодежи еще одна доза не повредит. Так что Робин побудет на службе и за себя, и за отца.

– Пошли в лагерь, – обратился он к Джеку. – Расскажешь мне наедине.

Они пересекли внешний двор, и вышли из поместья через каменные ворота. В воздухе пахло костром и готовящейся пищей.

Под деревом был установлен раскладной стол, накрытый для ужина. Хью отхлебнул эля и только после этого спросил:

– Ну, что за информация, Джек?

– Я беседовал с часовыми, которые дежурили в ту ночь. Один из них проговорился, что видел кого-то у окна за секунду до того, как хозяин упал, а потом там промелькнула тень.

– Он знает, кто это был?

– Нет, он тут же замкнулся, стоило мне надавить на него. Сказал, что он, возможно, ошибся.

Хью задумался.

– А где он стоял?

– В юго-западном углу, сэр.

В том самом углу, откуда Хью смотрел на окно Джиневры. Окно, тем более освещенное, было отлично видно.

– Приведи-ка его, Джек. Я сам с ним поговорю. Может, он станет сговорчивее, если поймет, что он на допросе.

– Я захвачу с собой парочку солдат, чтобы все выглядело официально, – хмыкнул Джек.

Хью присел на поваленное дерево. Итак, картина начинает вырисовываться. Джиневра сказала, что она была в гардеробной, когда ее муж вошел в комнату. Если удастся доказать, что она лжет, что на самом деле она была у окна рядом с мужем, то этого будет достаточно, чтобы доставить ее в Лондон и предъявить обвинение в убийстве.

Джек с солдатами вернулся через двадцать минут. Они вели испуганного юношу в штанах из домотканой материи. – Это Артур, – объявил Джек. – Куда его, милорд?

– Отведи в мою палатку.

– Я же ничего не сделал! – попробовал, было сопротивляться юноша.

– А никто и не говорит, что сделал, – сказал Хью. – Просто у меня есть к тебе несколько вопросов. Ответь на них честно, и можешь идти своей дорогой. Но если ты попытаешься соврать, я это узнаю, – угрожающе нахмурившись, добавил он. – Обман полномочного представителя короля – это государственная измена, и если тебе повезет, то тебя только повесят.

Юноша задрожал, его лицо стало белее мела, а в глазах застыл ужас. Он смотрел на Хью как загнанное животное. За государственную измену всех, кроме дворян, ждали страшные пытки.

Хью махнул рукой, и солдаты, подхватив юношу под мышки, поволокли его к палатке. Хью не любил добиваться цели запугиванием, однако не отказывался от подобных методов, когда без них нельзя было обойтись.

– Итак, – проговорил он, входя в палатку вслед за солдатами, – расскажи мне подробно, что ты видел в ту ночь, когда погиб лорд Мэллори. Ты стоял в юго-западном углу внутреннего двора, верно?

– Да, сэр. – Юноша кивнул. Он напоминал марионетку в руках умалишенного кукловода.

– Ты смотрел на окно комнаты леди Джиневры? Юноша опять закивал.

– И что?.. – Хью сложил на груди руки и выжидательно посмотрел на свою жертву.

– Ну, я видел кого-то у окна, – запинаясь, пробормотал юноша.

– Кого-то или что-то?

– Это была тень.

– Чего?

Наступило тягостное молчание, и Хью стало жалко юношу.

– Давай, говори, – поторопил он. – Тебя кто-нибудь предупреждал не рассказывать, что ты видел?

Артур замотал головой, потом кивнул и снова отрицательно покачал головой.

– Не понимаю, – сурово произнес Хью. – Так да или нет?

– Думаю, я видел у окна госпожу, – выпалил Артур. – Это была ее тень. Я тогда ничего не подумал, потому что она часто по вечерам стояла у окна. А когда лорд упал, я увидел, что занавеска качнулась, а рядом промелькнула ее тень, даже не тень, а только кусочек. Тогда мне так показалось, но я не уверен. – Он испуганно уставился на своего мучителя. – Грин сказал, что я должен забыть об этом… он сказал, что я ничего такого не видел.

Старые слуги, знавшие Джиневру с детства, стояли за нее горой. Грин один из них, вспомнил Хью. И тогда возникает вопрос: зачем им плести паутину лжи, если смерть Мэллори была простой случайностью?

– Ладно, Артур, – сказал он, – можешь идти. – Юноша помчался прочь во весь опор, только пятки засверкали.

Хью вышел из палатки и оглядел лагерь. Все сидели за столом и ужинали. Подумав, он решил присоединиться к ним. Настало время предъявить Джиневре обнаруженные улики, и пока он это не сделает, он не будет пользоваться ее гостеприимством.

Глава 7

Робин не мог понять, куда делся отец. Сидя в часовне, он то и дело поглядывал на вход, надеясь, что отец придет, но тот не появлялся.

И мальчика охватила тревога. Отец никогда не забывал предупреждать его о том, что его планы меняются или он задержится. Однако сегодня отца не было видно с полудня.

Вторую половину дня Робин потратил на то, чтобы дополировать доспехи, а потом, узнав, что Пен освобождена от уроков, а Пиппа сидит в доме под присмотром камеристки, он пригласил Пен погулять. Они неторопливо шли вдоль реки и почти не разговаривали. Робин собрал ей букет бледно-розовых алтеев, и Пен приколола его к своему платью. Вскоре цветы немножко увяли, но она все равно не снимала его.

– Где твой отец? – Громкий шепот Пиппы вывел Робина из задумчивости.

Робин пожал плечами.

– Наверное, его что-то задержало, – вместо него ответила Пен.

– Должно быть, он отправился на охоту. Надеюсь, он не упадет с лошади… и не заблудится, – опять шепотом, прикрывая рот ладошкой, сказала Пиппа. – Так случилось с…

– Тише! – остановила ее Пен, так как мастер Грайс, замолчав, укоризненно взглянул на девочку.

Джиневра, сидевшая напротив, тоже устремила на младшую дочь грозный взгляд, и Пиппа затихла, переключив свое внимание на раненую руку.

Мысли Джиневры были далеки от молитв. Она все еще плыла на волнах «дьявольского», как бы она выразилась, наслаждения, полученного от правовых изысканий. Спорная земля была четко указана в добрачном договоре Роджера Нидема и его первой жены. Итак, из этого сражения Джиневра вышла победительницей, и Хью де Боукеру придется признать это. От того факта, что ее победа была призрачной, так как существовали более серьезные проблемы, чем обычный спор из-за земли, она предпочла отмахнуться и в полной мере отдавалась своему восторгу.

Выйдя из часовни, Джиневра оглядела двор и, не обнаружив там лорда Хью, испытала легкое разочарование.

– Робин, а твой папа не будет ужинать с нами?

– Он мне ничего не говорил, мадам. – кажется, тоже был озадачен отсутствием отца. – Обычно он предупреждает меня, когда его планы меняются. Наверное, у него появились неотложные дела.

Джиневра кивнула:

– Да, конечно. Как ты считаешь, нам стоит подождать его?

Робин покачал головой:

– Нет, он бы этого не хотел, миледи. Он не любит обременять других.

«Вот как?» – мысленно прокомментировала его слова Джиневра.

– Надеюсь, он не заблудился и не упал с лошади, как Джош Барсетт, – заявила Пиппа. – Помнишь, мама, как его не могли найти, и он пролежал много часов, прежде чем углежог нашел его? Нога Барсетта опухла и посинела. Они думали, что придется отрезать ногу, чтобы…

– Да, помню, – поспешно перебила ее Джиневра. – Но отец Робина в отличие от Джоша Барсетта знает, где у лошади зад, а где перед.

– Ой, я не хотела сказать ничего плохого про лорда Хью! – воскликнула Пиппа и с тревогой взглянула на Робина. – Я не хотела расстроить тебя.

Но Робина настолько рассмешило предположение, будто его отец может упасть с лошади, что он хмыкнул и по-братски дернул Пиппу за косичку.

– Я ничего не слышал. Я постепенно учусь не слушать тебя.

– Это грубость с твоей стороны, – обиделась Пиппа. – Я не виновата, что у меня слова сами слетают с языка.

– Ну, если положишь в рот еду, то она, возможно, задержит слова, – с улыбкой сказала Джиневра. – Идемте ужинать. – И она направилась к двери в дом, пропустив Пиппу вперед.

Когда ужин уже заканчивался, Пиппа, не упуская ни одной неприятной детали, принялась рассказывать, как собака нашла на берегу реки гнездо полевки, разворошила его и сожрала орущих детенышей одного за другим.

– Они были как маленькие розовые леденцы… будто из марципана. – Пиппа в качестве примера подняла глазированную марципаном сливу.

– Довольно, – твердо остановила ее Джиневра и обратилась к Робину: – Робин, когда увидишься с отцом, скажи ему, что я через час выйду на прогулку в сад и хотела бы, чтобы он присоединился ко мне.

Робин кивнул:

– О да, мадам. Уверен, он в лагере.

Сразу после ужина Робин поспешил в лагерь.

Хью в задумчивости обгладывал куриную ножку, когда в круг, образованный палатками, вбежал Робин. Видя, что мальчик тяжело дышит, а его щеки покрывает румянец, он спросил:

– Все в порядке?

– Да, сэр. Просто я волновался. Нам не хватало вас за ужином.

– Ты зря волновался, – улыбнулся Хью сыну. – Я вполне способен позаботиться о себе. Ты ведь это знаешь.

– Да, сэр, – согласился Робин.

– Позже я принесу свои извинения леди Джиневре. – Вряд ли эту даму заинтересуют никчемные извинения, когда он представит ей доказательства ее лжи, злобно размышлял Хью.

Робин откинул со лба прядь волос. Вечер был теплый, и от бега он вспотел.

– Леди Джиневра просила передать вам, что через час она выйдет гулять в сад, и хотела бы, чтобы вы присоединились к ней.

Хью посмотрел в небо. Солнце уже спустилось к горизонту, через час оно скроется.

– Так уж получилось, что мне нужно кое-что обсудить с леди Джиневрой. С сегодняшнего дня мы живем в лагере. Возвращайся в дом и собери вещи. Возьми кого-нибудь из дружинников в помощь, чтобы дотащить сундук.

Робин колебался.

– Мы… мы уезжаем, сэр?

– Да, – коротко ответил Хью. – При первой же возможности. Иди, принимайся за дело. – Он отшвырнул обглоданную кость и махнул на сына рукой.

Робин побежал прочь, а Хью принялся шагать взад-вперед по зеленой лужайке, ожидая, когда солнце сядет.

Ему очень хотелось бы избежать предстоящего разговора. К его собственному удивлению, он не испытывал удовлетворения при мысли, что его подозрения оказались верными. Джиневра Мэллори отправила на тот свет своего мужа, жестокую скотину и пропойцу. Возможно, он получил по заслугам! Однако Хью де Боукер действовал по предписанию короля, и его сочувствие, если таковое и возникало в его душе, отношения к делу не имело.

Он смотрел вслед сыну, который бежал к дому подпрыгивая, как жеребенок. За ним едва поспевал один из дружинников. Итак, Робин получит в наследство богатую землю, которая даст ему средства на то, чтобы основать новую династию. Богатство откроет ему двери ко двору, к королевским милостям, к влиянию и еще большему богатству. Робин не будет солдатом удачи, как его отец.

И эта земля не принадлежит Джиневре Мэллори. Нидем не имел права передавать ее. Так что все законно.


Джиневра прогуливалась в розарии. На локте у нее висела корзинка, в руке она держала садовые ножницы. Она то и дело останавливалась у какого-нибудь куста, срезала цветок, подносила его к лицу и с наслаждением вдыхала сладковатый аромат. Солнце уже село, сад окутали сумерки. С голубятни доносилось приглушенное воркование.

Разве можно этого лишиться? Отдать жадному королю и его ненасытному хранителю печати? Ведь есть же на свете правосудие!

С того момента, когда она осознала все радости аналитического мышления и научилась читать и говорить на латыни так же свободно, как на родном языке, она стала интересоваться правом. Под руководством магистра Говарда она изучала право и зубрила наизусть законы. Она действительно верила в правосудие. И считала его краеугольным камнем мироздания.

«По закону меня не могут лишить того, что мне принадлежит, только потому, что кто-то другой возжелал мою собственность».

И в то же время она знала, что могут. В Англии короля Генриха правосудие – это редкий праздник.

Джиневра решила срезать еще не раскрывшуюся белую розу. Ножницы, соскользнув с толстого стебля, прокололи ей палец. Она сразу сунула палец в рот и ощутила солоноватый привкус крови. Что она носится с этой спорной землей, если ей грозит лишиться жизни?

Джиневра услышала позади себя шаги. Знакомые шаги, уверенные и в то же время легкие. Шаги захватчика.

«Шаги человека, который заставляет меня трепетать».

– Лорд Хью. – Она с улыбкой повернулась к нему.

– Вы укололись?

– Нет, порезалась. Ножницы соскользнули. Ничего страшного. – Она поставила корзинку с цветами на каменную скамью у дорожки.

Хью вынул платок из кармана и, не спрашивая разрешения, стер кровь с ее пальца.

– Почему-то ранки на пальцах всегда очень сильно кровоточат.

– Да, я заметила. – Джиневра следила за его загорелыми пальцами: длинные, сильные, они действовали быстро и умело. Она чувствовала тепло его прикосновения – такое же тепло, как от мягкого, податливого нагретого воска.

Внезапно Хью выпустил ее руку.

– Нам нужно кое-что обсудить, мадам. – Джиневра собралась было что-то сказать, но он остановил ее. Его взгляд был прикован к ее лицу. – С самого моего приезда вы лгали мне, мадам. Меня здесь буквально завалили ложью, чтобы исказить факты и скрыть правду.

Джиневра побледнела:

– Какую правду, милорд?

– Правду о том, что вы вытолкнули своего мужа из окна.

– Кто обвиняет меня в этом? – побелевшими губами произнесла она.

– Я. Ваша камеристка говорит, что в ту ночь была в комнате с вами и Стивеном Мэллори, а ваш эконом утверждает, что она была с ним в буфетной. Вы говорите, что были в гардеробной, когда Мэллори упал, а часовой видел вас у окна и перед тем, как ваш муж упал, и сразу после этого. Если вы, мадам, не имеете отношения к его смерти, почему мне все лгут?

Джиневру охватила ярость. Теперь она поняла, что расстроило Тилли.

– Вы посмели запугивать моих слуг! Я велела им помогать вам, рассказать все, что известно. Им нечего скрывать. Вы, должно быть, запугали Тилли, и она солгала вам! Вы ползаете вокруг, как гадюка, и стараетесь заманить в ловушку моих людей – людей, которые верны мне, которые были рядом со мной с моего детства. Вы хотите обманным путем заставить их предать меня! – Забыв, что у нее в руке ножницы, она попыталась оттолкнуть его, но он перехватил ее руку.

–Ради всего святого, что вы делаете?

Джиневра взглянула на свою руку и медленно разжала пальцы. Ножницы упали на землю.

– Я забыла, что они у меня в руке.

– Мне и в это поверить? – насмешливо осведомился Хью. – Умертвив четырех мужей, вы решили теперь напасть на меня?

– О, только не говорите глупости! – Джиневра вырвала руку.

Наступила тишина, и Хью понял, что Джиневра не хотела нападать на него.

– Возможно, – уже более миролюбиво проговорил он, – вы объясните мне, почему вы сказали, что были в гардеробной, когда на самом деле вас там не было?

– А что видел часовой?

– Вас.

Джиневра отрицательно покачала головой.

– Как он может быть в этом уверен? Или вы опять воспользовались «убедительной» методикой, чтобы получить от него нужные вам показания? – Джиневра не скрывала сарказма. – Нам обоим известно, что вы намеревались уехать отсюда с доказательствами, которые вам так необходимы.

Хью гневно сжал губы:

– Мне уже надоело слушать эту песню. Часовой видел вас у окна до, и после падения Мэллори.

– И он видел, как я толкнула его, да?

– Нет. Но намерение ясно.

– Милорд, вы хоть представляете, каким крупным мужчиной был Стивен? – спросила Джиневра. – Согласна, я и сама не маленькая, но по сравнению с моим мужем… – Она окинула его жалостливым взглядом. – Все, кто знал Стивена, скажут вам, что он был очень высоким и сильным, несмотря на склонность к полноте. Он был пьяницей и, напившись, плохо держался на ногах. После обеда, бывало, он валился с ног – а такое случалось нередко, вам любой подтвердит, – и засыпал. Разбудить его было невозможно, а поднять – тем более. У меня бы не хватило сил вытолкнуть его из окна.

«А вот вовремя поставленной подножки хватило». Джиневра прогнала эту мысль и устремила на Хью полный жалости взгляд.

Уверенность Хью поколебалась.

– Так вы были у окна? – Уже стемнело, и он с трудом различал черты ее лица.

Джиневра повернулась к нему спиной и тихо сказала: – Да.

– Тогда почему вы солгали?

Она снова повернулась к нему. На бледном лице ее глаза казались черными.

– Это была безобидная ложь. Я хотела избежать пересудов. Люди, живущие в округе, суеверны и любят посплетничать. Ведь из-за смерти четырех мужей меня могут посчитать легкомысленной. – В ее голосе опять появились насмешливые интонации. – Разве вы и ваши хозяева не пришли к такому же выводу?

Хью смотрел на нее и пытался прочесть ее мысли. И все-таки она что-то скрывает – он может поклясться в этом. Кто она – алчный, безжалостный убийца или выдающийся ученый, применяющий знания на практике, дабы защитить свои финансовые интересы? У него нет неопровержимых доказательств тому, что она причастна к смерти своих мужей, однако у нее были и мотив, и возможность убить хотя бы одного из них.

– Итак, Хью де Боукер, вы арестовываете меня? – с вызовом спросила Джиневра.

– Я не вправе сделать это. Зато я вправе препроводить вас в Лондон, где уже другие люди примут решение об аресте. Мы уезжаем послезавтра. Будьте готовы.

Так скоро! Есть ли у нее время предпринять ответный шаг?

Джиневра вспомнила о документе, лежащем в корзинке с розами. Этот документ доказывал, что Роджер Нидем имел право распоряжаться землей, полученной от первой жены. Она хотела победно предъявить его лорду Хью. А теперь ей от этого триумфа нет никакого прока.

Лицо Джиневры оставалось спокойным. Нет, она не покажет своих чувств, она не доставит ему такого удовольствия!

– Не обещаю, что успею так быстро собраться.

– И все же вам придется поторопиться, мадам, – твердо заявил Хью. – Лето перевалило на вторую половину, и я бы не хотел оказаться в дороге, когда дни станут короче.

– Я могу взять с собой слуг? – холодно осведомилась Джиневра.

– Можете. Но они должны заготовить себе провизии и все необходимое для похода. Мой отряд не в состоянии содержать вашу челядь. Я могу разместить только вас, ваших дочерей и вашу служанку. Всем остальным придется самим заботиться о себе.

– Я обсужу этот вопрос со старшими слугами, – сказала Джиневра, лихорадочно обдумывая различные варианты выхода из создавшейся ситуации.

Хью кивнул:

– Как пожелаете. Я понимаю, что они были с вами с тех пор, как вы осиротели. У меня нет никаких возражений, если только вы в состоянии платить за них.

– Я буду в состоянии платить за них до тех пор, пока меня не сделают нищей, – не скрывая горечи, проговорила Джиневра. Хью де Боукер ожидает, что она будет переживать. Ну что ж, не стоит обманывать его ожиданий – он не должен даже предположить, что у нее есть другие планы. – В Лондоне мне понадобится магистр. Он поможет мне с защитой – если, конечно, мне будет дозволено защищаться.

Хью внезапно представил, что ее ждет в Лондоне. Что он делает? Готовит гибель ей и ее детям?

Луна вышла из-за облаков и залила сад серебристым светом, придав лицу Джиневры особую красоту. И снова Хью охватило ощущение, будто он теряет равновесие, будто мир вокруг него расплывается. Его взгляд был прикован к лицу Джиневры, и он понял, что она прочла его мысли, что она успела разглядеть в его глазах всполохи страсти. Ее щеки порозовели, а губы приоткрылись.

Не сознавая, что делает, Хью завладел ее губами. Он привлек ее к себе, вдыхая ее пьянящий аромат. Она приникла к нему всем телом, и их языки задвигались в неистовом танце страсти.

И вдруг Джиневра отстранилась. Огонь страсти медленно гас в ее глазах, уступая место ужасу. Она смотрела на Хью, и у нее был взгляд загнанного зверька. А потом она круто повернулась и пошла к дому.

Хью дотронулся до своих губ и выругался. Им владели гнев и замешательство. Черт, как такое могло случиться?

Он сорвал розу с ближайшего куста и даже не обратил внимания на болезненные уколы шипов. Медленно идя к дому, он бессознательно обрывал лепестки, и они падали к его ногам.

Черт, как такое могло случиться?

Подобрав юбки, Джиневра взбежала наверх. Их словно околдовали, как будто сказочная фея взмахнула волшебной палочкой и заключила их в магический круг. Тот круг, где не было горечи, враждебности и отчаяния.

Джиневра закрыла дверь своей спальни и привалилась к ней спиной, как бы преграждая путь орде преследующих ее демонов. Она тяжело дышала, а ее губы все еще помнили сладость поцелуя. Подняв руки, она обнаружила, что они дрожат. У нее дрожало также все тело, распаленное желанием, и ей хотелось выть от ужаса и ярости. Отбросив шитье, Тилли вскочила со стула:

– Ай-ай-ай! Что случилось? Ты увидела привидение?

– Не привидение, Тилли. – Джиневра сделала глубокий вдох и отошла от двери. – А самого дьявола. – Приблизившись к окну, она выглянула во двор. Часовой, стоявший в юго-западном углу, поднял голову и тут же отвернулся. – Почему тебе вдруг вздумалось солгать лорду Хью?

Казалось, Тилли была потрясена.

– Не знаю, дорогуша. Просто решила, что так будет лучше. Пусть он думает, что ты не была с лордом Мэллори наедине.

– В этом не было надобности. – Джиневра положила руку ей на плечо. – Но я знаю, что ты хотела как лучше.

– Господи, Боже мой! У тебя из-за меня неприятности, цыпленочек?

– Вряд ли бы твой ответ сыграл решающую роль, – со вздохом ответила Джиневра. – Результат был бы един, кто бы, что бы ни сказал. – Она взяла свечу со стола и уверенным, властным тоном проговорила: – У нас много работы. Приведи сюда магистра, Краудера и Грина. Мне нужно кое-что обсудить с вами. Я буду во внутренних покоях.

Тилли бросилась вон из комнаты, а Джиневра прошла во внутренние покои. Она зажгла свечу и, сев на кожаный складной стул, уронила руки на колени, закрыла глаза и сосредоточилась.

В таком положении ее и застали поспешившие на ее зов слуги. Их лица были мрачны. Они уже знали истинную причину приезда Хью де Боукера в Мэллори-Холл, однако скрывали ее от остальных домочадцев.

– Лорд Хью хочет, чтобы мы были готовы к отъезду послезавтра с восходом, – без предисловий начала Джиневра. – Думаю, нет надобности объяснять вам, что произойдет, если нас с эскортом доставят в Лондон. – Все согласно закивали. – Поэтому я и девочки должны спрятаться, чтобы он нас не нашел. Я тайно уеду в Колдон – там у меня дом, оставшийся от отца. Полагаю, лорду Хью нас не найти – уверена, он даже не знает о существовании этого дома.

– Да, миледи. О нем никто не знает, – сказал Краудер. – Туда долгие годы никто не заезжал. – Он задумчиво покачал головой. – Не знаю, в каком он состоянии.

– А разве там нет сторожа?

Лицо Краудера приняло озадаченное выражение.

– Есть, леди Джиневра, но я давно с ним не виделся. У меня много других дел, других поместий…

– Да, понимаю, – перебила его Джиневра. – И это только к лучшему. Туда день пути. Никому и в голову не придет искать нас там. – Помолчав минуту, она продолжила: – Я бы хотела, чтобы вы все поехали со мной. – Она внимательно вглядывалась в их лица. – Но я не буду настаивать, если вы решите, что у вас не хватит сил для этой ссылки. Там нас ждет совершенно другая жизнь, отличная от той, к которой мы привыкли. – Она обвела рукой уютную и красиво обставленную комнату, свидетельствовавшую о богатстве ее хозяйки.

– Господь милосердный! – воскликнула Тилли. – Цыпленочек, неужели ты решила, что мы оставим тебя и девочек!

Остальные дружно поддержали старую камеристку.

– Вы должны все хорошенько обдумать. У хранителя печати длинные руки. Надеюсь, что он, заполучив большую часть моих земель и состояния, не будет особо усердствовать в поисках. Надеюсь, но не уверена.

– Мы вас одну не отпустим, – сказал Краудер. Джиневра облегченно вздохнула. Если они будут с ней, значит, она справится.

– Не могу передать, что это значит для меня, – радостно улыбнулась она. – Честное слово, даже не знаю, что бы я делала без вас.

– Но как, миледи, нам это осуществить? Как сбежать, если у ворот стоят лагерем люди лорда Хью? – спросил Грин.

– Я уже думала над этим и не вижу способа выбраться из дома незамеченными. Поэтому мы поступим так: Тилли, я и девочки отправимся в путешествие с лордом Хью. Я скажу ему, что вам понадобилось больше времени на сборы и заготовку провизии и что вы последуете за нами, как только сможете. Я попытаюсь уговорить его поехать дорогой на Дерби, а не на Честерфилд – дорога на Дерби проходит ближе к Колдону. Если получится, то к концу второго дня мы будем проезжать мимо Кедлстона, а оттуда всего ночь пути до Колдона. – Джиневра замолчала, и все закивали, одобряя ее план. – Как только мы уедем, – продолжила она, – мастер Краудер и магистр соберут все, что нам понадобится для нормальной жизни в Колдоне. Что касается вас, Грин, то мне нужно, чтобы вы следовали за нами на безопасном расстоянии. На вторую ночь, когда мы разобьем лагерь около Кедлстона, мы сбежим. Не знаю пока, как мы это сделаем, все зависит от того, где лорд Хью прикажет разбить лагерь. Но я уверена, что нам удастся сбежать.

На самом же деле в этом Джиневра была уверена меньше всего, просто она не могла придумать ничего лучше.

– Да, а я буду ждать вас, – закончил за нее Грин.

– Разумеется, мы не можем путешествовать без вооруженного эскорта, особенно ночью. Если наше исчезновение сразу не обнаружат, мы к утру доберемся до Колдона. Если обмотать копыта лошадей тряпками, мы сможем бесшумно проезжать через лежащие на нашем пути деревни.

– А я буду ехать сзади, заметая следы, – сказал Грин. – Для этого достаточно одной хорошей ветки.

– Мы исчезнем, как привидения, – проговорила Джиневра, – ночью и без следа. – Она кивнула. Ну что ж, план неплох, да и другого у нее нет.

– А какова моя роль, леди Джиневра? – осведомился магистр, с тревогой глядя на свою госпожу.

– Вы должны позаботиться о книгах, – ответила Джиневра. – Вам лучше, чем кому-то еще, известно, как их упаковывать и перевозить.

Погрузившись в размышления, магистр опять втянул щеки и стал похожим на карпа.

– Да, – наконец сказал он, – я смогу упаковать их.

– Тогда все, – подытожила Джиневра. – Я искренне благодарна вам. – Она встала, подошла к угловому комоду и, достав оттуда кожаную фляжку и кубок с двумя ручками, вернулась к столу. – Давайте выпьем за успех нашего предприятия.

Вино было темно-сливового цвета, крепленное коньяком. Его хранили для особых случаев. Джиневра наполнила кубок, отпила из него и передала магистру.

Каждый выпил по глотку. В комнате царила тишина: все понимали, что рискуют жизнью. Если их предприятие провалится, их обвинят в измене и осудят за то, что они способствовали побегу подданного, которого везли в Лондон по приказу короля, дабы лорд – хранитель печати и глава государства могли предъявить ему обвинения.

Глава 8

– Мы едем в Лондон! Мы едем в Лондон! – напевала Пиппа, танцуя в галерее. – Здорово, правда, Пен? – Повернувшись, она протанцевала к сестре, следовавшей за ней.

Пен была настроена не так оптимистично. Конечно, подобная перспектива привлекала ее, и она испытывала легкий трепет при мысли, что ей предстоит провести немало времени в обществе Робина. Однако она почувствовала, что под внешней бодростью матери, радостно объявившей о предстоящем путешествии, кроется беспокойство.

Мать вызвала их в свои внутренние покои – к подобной формальности она прибегала только в важных случаях. Она улыбалась, когда они, встревоженные, вошли в комнату, и постаралась внушить им, что путешествие будет не только интересным, но и поучительным. Она пояснила, что в Лондон нужно ехать для того, чтобы в суде заявить о своих правах на спорную землю. Лорд Хью и его люди будут охранять их во время путешествия. Она сказала, что им очень понравится Лондон. Хотя она сама там никогда не была, она много читала о реке Темзе, о толчее на улицах, о красивых особняках придворных и о дворцах короля Генриха в Гринвиче, Хэмптон-Корте и на Уайтхолл. Они обязательно их увидят, пообещала она.

Однако Пен заметила тень грусти в улыбке матери – точно такая же улыбка появлялась у нее тогда, когда Стивен Мэллори начинал буйствовать. Со дня его смерти мама больше никогда так не улыбалась, до тех пор, пока не приехал лорд Хью со своими людьми. Пен не понимала, зачем столько суетиться вокруг земли, которая им не нужна. У них и так всего довольно.

– Ну, скажи что-нибудь, Пен! – потребовала Пиппа, выводя сестру из задумчивости. – Ты так и не сказала, что это будет здорово!

– Какая же ты еще маленькая! – пренебрежительно проговорила Пен.

Пиппа обиделась:

– Сама такая!

– Я не болтаю без умолку.

– Но разве ты не хочешь побыть с Робином? Представляешь, несколько недель ехать вместе! Уверена, хочешь. – Пиппа положила руку на локоть сестры. – Я не буду тебе мешать, честное слово.

Пен против воли улыбнулась:

– Будешь. Ты просто не сможешь не мешать. Пошли, мама просила, чтобы мы помогли Нелл упаковать наши вещи.

– Во время путешествия мы не будем заниматься с магистром! – восторженно объявила Пиппа. – Неужели ты этому не рада?

Пен понимала, что Пиппа еще мала, поэтому искренне радуется перерыву в занятиях, однако их маме будет недоставать ученых бесед с магистром и совместных чтений в кабинете. Ведь нельзя читать сидя верхом на лошади, а магистр такой плохой наездник, что забудет обо всем и станет думать только о том, как бы не свалиться. Пен хихикнула. Магистр на лошади выглядит так же, как мокрый мешок с мукой. Получается, что лорд Хью – единственный взрослый, с кем мама может вести беседы.

Улыбка померкла на лице девочки, и она нахмурилась. Иногда ей казалось, что лорд Хью и мама подружились. Они не раз вместе над чем-то смеялись, и у Пен создавалось впечатление, что между ними установились теплые отношения. Но временами они ненавидели друг друга, и Пен остро ощущала это. Она знала, что Робин озадачен не меньше, однако они не обсуждали эту тему. Одной ссоры из-за спорной земли с них было достаточно. Она, естественно, примет сторону матери, а он – отца. Поэтому они следовали молчаливому уговору не затрагивать подобные вопросы. Но путешествие предстоит долгое, и удастся ли им и дальше обходить острые углы?

Все время рядом. В течение нескольких недель… У нее по телу пробежали мурашки, только не от тревоги или чего-то плохого, а совсем по другой причине.

Пиппа бежала вперед, забыв, что Пен не ответила на ее вопрос. Да и ответ мог быть лишь один.

– Подожди меня! – окликнула ее Пен и, ускорив шаг, догнала свою неугомонную сестру.

Джиневра, прижав руки к щекам, ходила взад-вперед по своей комнате. Удалось ли ей убедить дочерей, что не о чем беспокоиться? Что касается Пиппы, то да, а вот Пен…

Ну что ж, на настоящий момент она сделала все, что могла.

Джиневра подошла к зеркалу и всмотрелась в свое отражение. Вокруг глаз появились крохотные морщинки, лицо слишком бледное. С бледностью справиться можно. Она открыла коробочку с высушенными и измельченными лепестками герани. Обмакнув палец в воду, она сунула его в пудреницу, а потом нанесла прилипший к пальцу и намокший порошок на щеки и растушевала его. Кожа слегка порозовела. Зубы были белыми – этого она достигала тем, что дважды в день накладывала на них сушеные листья шалфея.

Джиневра потерла пальцем губы, и они будто ожили. Она вспомнила поцелуй Хью и словно наяву ощутила прикосновение его губ. По телу разлилось сладостное томление. Страсть.

– Тимоти, – почти неслышно произнесла она.

Это был крик о помощи. Как ей выпутываться из этой сложнейшей ситуации, если в ней снова пробудилась страсть? Однажды она уже отдалась во власть этого чувства, и тогда оно принесло ей только радость и удовлетворение.

Как же она тоскует по тому, что было! Прошло много времени, прежде чем она перестала думать о Тимоти… видеть его в лицах своих дочерей, в их жестах, слышать его голос, его смех. А по ночам она видела его в своих снах. Страсть привела их к радостям любви.

Страсть к Хью де Боукеру приведет ее лишь на эшафот.

Джиневра разгладила юбку из темно-красного шелка и поправила белый нижний чепец, надетый под верхний цвета маренго. Затем она прикоснулась к кулону на шее и отправилась сражаться с Хью де Боукером.

Эконома Джиневра нашла в его кабинете. Он составлял список продуктов для путешествия.

– Мастер Краудер, я хотела бы поговорить с лордом Хью. Не могли бы вы послать кого-нибудь за ним?

Краудер хорошо знал свою госпожу и догадался, что она начала претворять свой план в жизнь. Подтверждением тому были ее гордо расправленные плечи, воинственный блеск глаз, а еще властные интонации в хорошо поставленном голосе. До сих пор она выигрывала свои битвы.

– Мастер Робин бродит где-то у северо-западного входа, мадам. Могу я попросить его позвать отца?

– А Пен с мастером Робином?

– Нет, мадам. По-моему, он надеется, что она скоро выйдет.

– Кажется, Краудер, нам скоро предстоит собирать осколки.

– Да, миледи, – согласился Краудер. – Леди Пен будет очень переживать.

– Верно, но первая любовь, как правило, бывает несчастливой. – Джиневра сокрушенно покачала головой. – Ладно, пошлите Робина за отцом. Я приму его в зале. Нет, подождите. – Краудер остановился. – Я пойду сама, – прищурившись, заявила она. – Воспользуюсь случаем взглянуть на его лагерь, узнать, как у него все организовано. Вдруг это натолкнет меня на какую-нибудь идею – ведь мне надо придумать, как нам бежать.

– Я подумал, мадам, что для дома в Колдоне лучше нанять новых слуг, – сказал Краудер. – Если мы возьмем их с собой, кто-нибудь обязательно проговорится.

– Да, я тоже об этом думала. Если лорд Хью решит искать нас, он первым делом вернется сюда. Никто не должен знать, куда мы отправились.

Джиневра улыбнулась эконому, желая приободрить этой улыбкой не только старика, но и себя саму.

Она вышла через северо-западную дверь на залитый солнцем двор и увидела Робина, сидящего на каменном парапете моста и тоскливо посматривающего на дом.

– Добрый день, Робин, – весело поздоровалась она. – Девочки упаковывают свои вещи для завтрашнего путешествия. У них много дел. Но если ты пройдешь в дом.

Пен будет рада поболтать с тобой.

Лицо мальчика не прояснилось.

– Мадам, мой отец говорит, что сегодня я не должен мешать вам. Я думал, что посижу здесь и подожду: а вдруг Пен выйдет погулять.

– Тогда обойди дом по дорожке, идущей через сад. Ты окажешься прямо под окнами покоев девочек, – предложила Джиневра. – Сегодня отличная погода, наверняка окна открыты. Не сомневаюсь, Пен обязательно выглянет. А если не Пен, то уж Пиппа точно.

Робин улыбнулся:

– А я действительно никому не помешаю? – Джиневра отрицательно покачала головой:

– Вряд ли твой отец сочтет простую прогулку по саду непослушанием. Лорд Хью в лагере?

– Да, мадам. Он с Джеком Стедменом готовится к путешествию.

– Надеюсь, он не очень занят и сможет поговорить со мной, – сказала Джиневра и направилась к каменным воротам.

Ее сердце неистово колотилось, когда она приблизилась к палаткам, поставленным кругом в сотне ярдов от стен замка. Как он поведет себя после вчерашнего? Она будет держаться так, будто ничего не произошло. Она будет холодна и непоколебима, но скромна в своих требованиях – а как еще заключенному вести себя со своим тюремщиком?

Джиневра чувствовала, что, если ее требования будут разумными, Хью удовлетворит их. Он слишком уверен в себе и не слишком властолюбив, чтобы доказывать свою власть над ней, создавая ей лишние трудности в путешествии. К тому же он отнюдь не жесток. Человек, любящий детей и умеющий с ними общаться, не может быть жестоким.

Однако все эти размышления не помогли Джиневре унять сердцебиение. Если бы она могла убедить себя, что это состояние вызвано тревогой за свое будущее и будущее детей, ей было бы значительно легче. Но она не стала заниматься самообманом.

Лагерь гудел как улей, но во всем чувствовались порядок и дисциплина. Джиневра обратила внимание на то, как дружинники лорда Хью содержат лошадей – стреноженные, они паслись в загоне из примитивного частокола. Сейчас их никто не охранял. Интересно, а во время путешествия будут охранять? Надо взять белладонны на тот случай, если понадобится усыпить часового. И можно использовать Тилли. Она мастерица завязывать разговоры. Стоит ей немного поболтать с часовым в своей доверительной манере – и тот вскоре утратит бдительность.

– Леди Джиневра? – прозвучал у нее за спиной голос Хью де Боукера, и Джиневра, ойкнув, круто повернулась. Она ожидала его появления совсем с другой стороны.

Его лицо ничего не выражало, но Джиневре показалось, что уголки его губ чуть-чуть приподнялись и глаза засветились теплом, как будто он был рад встрече.

– Лорд Хью, я хотела бы обсудить с вами кое-какие вопросы.

– Почему вы не послали за мной?

– Обычно заключенные не посылают за своими тюремщиками, – заявила Джиневра.

Хью широко улыбнулся.

– Вы так и не отказались от намерения провоцировать меня? – поинтересовался он. – Я не поддамся на ваши провокации, мадам. Я сегодня в отличнейшем настроении.

– О! И что же тому причиной? – Джиневра уже жалела, что задала этот вопрос.

Хью прищурился, а потом медленно поднял руку и прикоснулся пальцами к ее губам.

– Воспоминание, которого мне бы не хотелось лишиться, – ласково проговорил он. – Почему так произошло, Джиневра?

Она не может, не имеет права идти этой дорогой.

– Не знаю, – с раздражением ответила она. Ее раздражение было направлено как на него, так и на саму себя. – И я бы предпочла не говорить об этом, – отворачиваясь, добавила она. – Это было помешательство.

Хью пожал плечами, и его взгляд стал холодным и отчужденным.

– Извольте. Что вы хотели со мной обсудить?

– Детали путешествия. Мастер Краудер, магистр Говард и Грин не смогут выехать завтра утром.

– Значит… они остаются, – сказал он, ничуть не удивившись.

– Нет, не остаются, – твердо проговорила Джиневра. – Милорд, вы дали нам мало времени для сборов. Ведь нужно закончить кое-какие дела в поместье. Не могу же я оставить хозяйство без денег и указаний. – Она усмехнулась. – Конечно, я понимаю, что скоро в Мэллори-Холле будет хозяйничать кто-то другой. Какой-нибудь помещик, живущий вне своего имения. Но до того, как это произойдет, мои люди не должны страдать из-за моего отсутствия.

Хью дернул себя за мочку уха.

– Так что вы предлагаете, мадам?

– Если вы настаиваете… – Она сделала паузу, коротенькую, но чрезвычайно многозначительную. – Тогда Тилли, мои дочери и я будем готовы к отъезду завтра на восходе.

– Я действительно настаиваю.

– Мои слуги последуют за мной, как только закончат все дела. Например, соберут провиант для долгого путешествия. Им не составит труда догнать нас, ведь с девочками мы не сможем ехать слишком быстро.

– Отлично, – кивнул Хью.

– Милорд, мне нужно знать, какой дорогой мы поедем.

– Мы поедем через Честерфилд.

– Думаю, было бы разумнее ехать через Дерби, – сказала Джиневра. – Вы хорошо знаете дороги в нашем графстве? – Она вскинула бровь.

– Мы приехали через Честерфилд. Этот путь показался мне разумным.

– Дорога через Дерби более оживленная, и она не так разбита, – уверенно произнесла Джиневра. – Если мы поедем этой дорогой, то моим людям с гружеными повозками будет легче догнать нас. – Помолчав, она сдавленным голосом добавила: – Лорд Хью, мне необходимо, чтобы в Лондоне магистр был рядом со мной. Ему понадобится один день, чтобы упаковать нужные мне книги. Ведь вы не лишите меня возможности защищаться?

– Не сомневайтесь в этом. – У Хью возникло впечатление, что она что-то недоговаривает, однако ему никак не удавалось понять, что же именно. Все ее доводы были вполне логичными, и никто не давал ему указаний лишить ее возможности защищаться. Если ей нужны книги и наставник, что ж, это ее право. Он не будет мешать ей. – Вы знаете графство лучше меня, мадам. Кстати, Мэтлок находится на дороге через Дерби?

– Да.

– Гм.

Если они поедут через Мэтлок, он сможет расследовать обстоятельства смерти Тимоти Хэдлоу. Хотя у него уже достаточно оснований, чтобы обвинить ее в убийстве Мэллори, – а для того, чтобы доставить ее на суд лорда – хранителя печати, нужно доказать ее причастность только к одному убийству, – ему чрезвычайно интересно узнать, как погиб Хэдлоу. И почему Джиневра вышла за него. Хорошо было бы выяснить, считали ли окружающие их брак счастливым. Наверняка арендаторам и местным жителям что-то известно, и они выскажут собственное мнение.

– Отлично, – сказал он. – Поедем дорогой на Дерби.

– Тогда я скажу своим людям, что они должны догнать нас, когда мы станем лагерем в Кедлстоне, – спокойно проговорила Джиневра. – Вы позволите нам изредка делать передышку? Мои дети не смогут ехать верхом целые дни напролет. Каждый второй день придется останавливаться на отдых.

– Я полностью согласен с вами, – сказал Хью, – но вот решать, где и когда нам останавливаться на отдых, буду я. Это зависит от погоды и других обстоятельств.

– Мои дочери не привыкли к походной жизни, – недовольно напомнила ему Джиневра. – Вы не можете ожидать от них того же, что от Робина.

– Я это понимаю. Не опасайтесь, что я потребую от них нечеловеческих усилий.

Нет, подумала Джиневра, уж если она чего-то опасается, так только не этого. Она любезно улыбнулась:

– Спасибо, лорд Хью.

– Что вы сказали Пен и Пиппе? – совсем другим тоном спросил Хью.

– То же, что вы, как я думаю, сказали Робину, – резко бросила она.

– Не надо их тревожить, – смущенно проговорил он.

– Не надо? – Джиневра с вызовом посмотрела на него. – А вы хоть на минуту задумывались, что будет с моими детьми?

Она круто повернулась и пошла прочь.

Хью вернулся в лагерь. Он заберет ее дочерей. Он будет бороться за них в суде и выиграет дело. Но разве он может сказать об этом Джиневре? Если он скажет, что уже определил будущее ее дочерей, то тем самым признает, что ей суждено закончить жизнь на эшафоте.

На следующее утро, незадолго до восхода, Хью въехал во внутренний двор. Осадив своего вороного скакуна, он огляделся по сторонам. Во дворе царила предотъездная суматоха. Двое слуг грузили на вьючных лошадей деревянные сундуки. Грумы седлали молочно-белую кобылу Джиневры, двух пони и мула. Видимо, мул предназначался старой камеристке. На вид мул выглядел довольно крепким, но вряд ли ему выдержать высокий темп. Пони, хоть и породистые, тоже не смогут соперничать в скорости с его лошадьми и даже с красивой кобылой Джиневры. А когда к ним присоединятся остальные слуги с повозками, нагруженными провиантом и книгами, они вообще поползут как черепахи.

До осени, до того, как дни станут короче, у него есть два месяца. Похоже, на путешествие уйдет все это время, мрачно подумал Хью. Возглавлять нечто среднее между детской и передвижной библиотекой – это не то же самое, что командовать отрядом бывалых воинов.

Он посмотрел в светлеющее небо. Его конь бил копытом, предвкушая скачку. Хью хотелось поскорее покончить с этим делом. Он сорвал с места женщину и ее детей, у него не было желания затягивать мучительную процедуру отъезда.

Из дома вышла Джиневра. С ней были магистр и Краудер. Хью решил, что она не заметила его присутствия.

Однако Джиневра знала, что он здесь. Его нельзя было не заметить. Окутанный утренним туманом, он был таким… таким реальным – Джиневра никак не могла подобрать нужное слово, чтобы описать его. Реальный, властный. Ей ничего не стоило представить, как он наводит ужас на своих людей, как он скачет по полю боя с мечом наголо, и у нее по телу пробежали мурашки.

Сильный, в кожаном дублете, надетом поверх шерстяной рубашки и подчеркивающем ширину его плеч, с пронизывающим взглядом голубых глаз, он казался ей ожившим Чингисханом, сгоняющим в рабство невинных женщин и детей. Если ей удастся сбежать от него, вряд ли она сможет вернуться домой. Она потеряет все, ради чего трудилась все эти годы, будет считать каждый пенс и проживет остаток жизни почти в ссылке. Осознание этого было горше полыни.

– Мы будем ждать вас в Колдоне, миледи, – прошептал Краудер.

– Если будет на то воля Божья, – проговорила Джиневра. – Где девочки?

– Они хотели попрощаться с собаками, – ответил магистр.

Джиневра бросила взгляд на всадника на коне. Она чувствовала его нетерпение.

– Надо бы послать за ними, Краудер. – Она бесстрашно приблизилась к мощному жеребцу и обратилась к всаднику: – Лорд Хью, как я вижу, вам не терпится закончить это выселение. Но солнце еще не взошло.

Хью посмотрел на нее. Джиневра была спокойна, но бледна, а под глазами залегли тени. На ней было изумрудное шелковое платье – то самое, в котором он увидел ее во время охоты в лесу. Зеленый чепец, открывавший разделенные на пробор пепельные волосы, украшали драгоценные камни.

– Не вижу смысла оттягивать неизбежное, мадам. – Да.

– Мама, мама, уже пора ехать? – раздался голос Пиппы, а потом из-за угла появилась и сама девочка. – Мы прощались с собаками и дворовыми кошками. У большой серой, которую зовут Волчицей… ее котята подросли, и их можно забрать. Мы с Пен решили взять себе по котенку. О, доброе утро, лорд Хью. Смотрите, какой у меня котенок! – Она радостно продемонстрировала ему серебристый клубок. – А у – Пен рыжий. У нее кот, а у меня кошка, и когда мы приедем в Лондон, у них могут появиться котята. Мы еще не придумали имена.

Великий Боже! Детская, библиотека, а теперь еще и зверинец!

Хью покосился на Джиневру и обнаружил, что она смотрит на него с вызовом, предоставляя ему самому выкручиваться из создавшейся ситуации.

– Ваша мама объяснит вам, почему нельзя взять котят с собой, – твердо заявил он.

– Но, мама, они будут напоминать нам о доме, – сказала Пен, подходя к Джиневре и прижимая к груди рыжего котенка. На ее личике отразилось страдание – кажется, она только сейчас осознала, что уезжает из дома, и это стало для нее ударом. – Мы и так все оставляем, неужели нам нельзя взять с собой котят? Ведь они никому не помешают. Они такие маленькие.

– Пожалуйста! – заныла Пиппа. – Они никому не помешают, мы станем ухаживать за ними, они будут напоминать нам о доме.

Джиневра продолжала смотреть на Хью, и в ее глазах загорелся сердитый огонек.

– Просто в память о доме, – тихо проговорила она. – Им так тяжело расставаться с родовым гнездом.

Хью чувствовал, что все трое с надеждой смотрят на него. Разве он может им отказать, тем более при нынешних обстоятельствах? И ведь Джиневра это отлично знает, гневно подумал он. Она наслаждается, наблюдая за тем, как он решает эту дилемму.

Хью отвернулся, чтобы не видеть насмешки в ее взгляде, и буркнул:

– Ладно. Но под вашу ответственность. И чтоб они не попадались мне на глаза. Никогда. Ясно?

– Да, – ответила Пен, и ее личико просветлело. Она спрятала котенка под плащ. – Спасибо. – Девочка улыбнулась ему улыбкой, так похожей на улыбку ее матери, что у Хью перехватило дыхание. Неудивительно, что Робин очарован ею.

Солнце поднялось над горизонтом и окрасило стены дома в розовые тона.

– По коням! – скомандовал Хью. – Я планировал уехать на восходе. Сегодня нам предстоит долгий путь.

Он через арку выехал на посыпанную гравием дорогу и остановился у моста, дожидаясь остальных. Спустя несколько минут в воротах показалась небольшая кавалькада из женщин и детей, и Хью опять охватили угрызения совести и страх перед тем, что их ждало в будущем.

А если он не станет выполнять свою миссию? Просто повернется и ускачет прочь?

Но с какой стати? Джиневра Мэллори – отнюдь не невинное создание. Она соблазнила четырех мужчин, и все четверо быстро нашли свой конец в могиле. У него есть доказательства тому, что здесь не обошлось без обмана, что у нее был мотив для убийства. Она получит возможность опровергнуть предъявленные обвинения, и не в его власти карать ее или миловать.

Джиневра въехала на мост, развернула лошадь и посмотрела на дом. В мягком утреннем свете он казался удивительно красивым. Воздух был напоен ароматом цветов. Она перевела взгляд на реку. Рыба выпрыгивала, сверкая в лучах солнца, и снова уходила под воду, и на серебристой глади расходились круги. Над заливным лугом кружили ярко-синие стрекозы.

Джиневра взглянула на Хью де Боукера и холодно проговорила:

– Итак, милорд, если поместье станет частью вашей награды за мою поимку, надеюсь, вы будете бережно относиться к нему.

С этими словами она пришпорила лошадь.

Робин и дружинники уже давно были готовы к отъезду и ждали всех за стенами поместья. Хью, уязвленный до глубины души заявлением Джиневры, приказал девочками и Тилли ехать между двумя колоннами его людей. Робин поспешно занял место рядом с Пен.

– Миледи, а вы поедете со мной, – бросил Хью Джиневре.

Та пожала плечами:

– Я выполняю ваши приказы, милорд.

– Всем было бы легче, если бы вы так и делали, – сказал он, проезжая вперед.

Джиневра последовала за ним. Она хотела ответить ему, но, взглянув на его лицо, решила промолчать. Она не оглядывалась, преодолевая желание в последний раз посмотреть на дом. Сейчас в ее душе царили гнев и горечь, загоняя тоску и страх вглубь.

– Только не ждите от меня помощи, когда один из этих чертовых котят сбежит и вам придется успокаивать рыдающего ребенка, – произнес Хью, не в силах скрыть раздражения.

– С чего вы решили, что я жду от вас помощи? – искренне удивилась Джиневра. – Лорд Хью, я сама справлюсь со своими дочерьми. Так было всегда.

– А их отец? Он принимал участие в воспитании? – Несмотря на обиду, он с интересом ждал ответа.

– Пиппа была малюткой, когда он умер. А Пен только исполнилось два, – тихо проговорила Джиневра.

– Вы любили его? – не отрывая взгляда от дороги, спросил Хью. Черт, зачем он задает такие вопросы? Какая ему разница? Разве это что-то изменит? Однако ему все же хотелось знать.

– Кажется, меня подозревают в том, что я подстроила его убийство, – усмехнулась Джиневра. – Или в том, что я сама выпустила стрелу? Я забыла.

– Вы любили его? – повторил Хью и на этот раз повернулся к ней.

Вместо ответа Джиневра спросила:

– А вы любили мать Робина?

– Да, – твердо сказал Хью. – Я любил Сару.

– А я любила Тимоти Хэдлоу.

Воцарилось молчание, легкое, наполненное светлой грустью и лишенное сожаления и раздражения. Такое впечатление, озадаченно подумала Джиневра, будто после жаркой ссоры подул свежий ветер.

– Где вы намерены остановиться? – решила она нарушить молчание.

– Там, где мы окажемся поздним вечером, – ответил Хью. – Где-нибудь между Мэтлоком и Эмбергейтом, я думаю.

– Монастырь в Уирксворте когда-то славился своим гостеприимством. Любой путешественник всегда мог найти там приют, – задумчиво проговорила Джиневра. – Это было бы идеальное место для ночлега, если бы люди хранителя печати не сожгли его дотла. И не изнасиловали бы монахинь.

– Будьте осторожнее в своих высказываниях. Всем известно, что Стивен Мэллори принадлежал к римско-католической церкви, – предупредил ее Хью. – Известно также, что он был в сговоре с Робертом Аском. Это только ухудшает ваше положение.

– Действительно, Стивен был знаком с этим человеком. А вот я – нет, – заявила Джиневра. – И как только восстание Роберта Аска стало захлебываться, Стивен отшвырнул Аска, как раскаленный кирпич. Сейчас Аск в тюрьме в Йорке – во всяком случае, я так слышала.

Роберт Аск начал свое «Паломничество» на севере Англии в знак протеста против разгона монастырей. Сначала восстание имело успех, но в прошлом году оно было подавлено католиком герцогом Норфолкским. Жестокость, с которой он расправлялся с теми, кто защищал его же собственную веру, диктовалась инстинктом самосохранения и потребностью доказать верность королю.

– Он будет казнен, – мрачно промолвил Хью. – И его ждет нелегкая смерть. Примите мой совет и не касайтесь этой темы, когда будете в Лондоне. От этого попахивает государственной изменой.

– Убийство, колдовство, а теперь еще и государственная измена! – насмешливо воскликнула Джиневра и безрадостно засмеялась. – В чем еще меня обвинят? Но мне можно отрубить только одну голову, милорд. Может, я сама выберу себе преступление?

Хью не ответил.

Глава 9

При подъезде к Мэтлоку они остановились, чтобы напоить лошадей и позавтракать. Хью ел хлеб с сыром и одновременно вместе с Джеком изучал карту. Он был так увлечен этим, что не заметил, как к нему подкрался серебристый котенок и принялся играть с развязавшимся шнурком от ботинка. Хью переступил с ноги на ногу, и тут раздался душераздирающий вопль – это он наступил котенку на хвост.

– Кровь Господня! – заорал Хью, глядя на зверька. Тот шипел, его шерсть вздыбилась и сделала его похожим на щетку. – Пиппа! – Он схватил котенка за шкирку и поднял высоко над землей.

Пипгщ уже бежала к нему.

– Ой, вот она где! Я так испугалась. Я думала, она потерялась… а ведь я даже не придумала ей имя. Пен назвала своего Мускатом – такое отличное имя. А я все никак не придумаю. Ой, не надо ее так держать, сэр, ей же больно!

– Кошки всегда так носят своих котят, – изображая отвращение, сказал Хью и бросил котенка в подставленные руки девочки. – Если я еще раз увижу этого проклятого кота, я его утоплю!

– Как вы можете?! – Пиппа в ужасе уставилась на него. – Нет, вы этого не сделаете, сэр. – Она прижала котенка к груди.

– Не пытайся это проверить, – посоветовал Хью, поворачиваясь к улыбающемуся Джеку Стедмену.

Пиппа, впервые не найдясь с ответом, пошла прочь, а Хью продолжил разговор с Джеком.

– Пока мы будем в Мэтлоке, командование возьмет на себя Билл Уотерс. Мы разобьем лагерь недалеко от Эмбергейта. – Он ткнул ломтем хлеба в замусоленную карту. – Там мы их и догоним. Скажи Биллу, чтобы он выбрал удобное место: нам понадобится вода, сухая земля… в общем, он сам все знает. Когда они начнут ставить палатки, пусть он выставит Робина на дороге, чтобы тот проводил нас в лагерь.

– Слушаюсь, сэр. Вы хотите ехать прямо сейчас?

– Как только ты передашь мои указания Биллу. Джек кивнул и поспешил выполнять поручение. Хью доел завтрак и пошел за лошадью. Примерно за час они с Джеком смогут опросить немало жителей Мэтлока. Он поискал взглядом Джиневру и, обнаружив, что она прогуливается вдоль речки, поехал к ней.

Джиневра решила прогуляться не только для того, чтобы размяться, но и чтобы обдумать план побега. Если Хью поставит часового, Тилли придется напоить его белладонной. Затем им предстоит самый сложный этап: взять лошадей так, чтобы не привлечь чьего-либо внимания. Им хватит двух, подумала она. Ее кобылы и одного пони. Грин должен быть неподалеку, он посадит к себе Тилли. Пен поедет на пони, а Пиппа – с матерью.

Интересно, где сейчас Грин, спрашивала себя Джиневра. Она знала, что он может находиться в нескольких футах от нее и при этом оставаться незамеченным, до тех пор, пока она не подаст ему условленный знак. Его отец был егерем, и Грин с самого детства учился у него своему ремеслу. Он был великолепным следопытом и мастером маскировки.

– Миледи?

Услышав знакомый голос, Джиневра повернулась. К ней подъехал лорд Хью.

– Уже пора снова в путь?

– Да, – ответил он. – Дальше я с вами не поеду. Командовать отрядом будет один из моих людей.

– Вот как? – Джиневра вопросительно вскинула бровь. – А почему?

– У нас с Джеком есть кое-какие дела в Мэтлоке.

– Вот как? – повторила Джиневра. – И какие же дела могут быть у вас в Мэтлоке?

– Нам надо разрешить всего лишь несколько вопросов, – холодно ответил Хью. – Мы догоним вас, когда вы станете лагерем на окраине Эмбергейта.

– Понятно.

Хью поклонился и уехал.

Джиневра вновь обратила взгляд на воды речки. Вопросы в Мэтлоке? Видимо, он решил расследовать обстоятельства смерти Тимоти. Он не услышит ничего интересного для себя, подумала она. Тот, кто выпустил ту злополучную стрелу, никогда в этом не признается. А если жители деревни и знают что-то, они все равно будут держать рты на замке.

А вдруг он все же что-то услышит и интерпретирует это по-своему? И вдруг услышанное настроит его против нее? Вся та история превратилась в сплошное смешение страха, лжи и таинственности. В деревне живут простые, необразованные крестьяне. С той поры прошло семь лет. Не исключено, что кто-нибудь из них во время допроса, напуганный появлением полномочного представителя короля, скажет то, что будет отвечать целям лорда Хью.

Господи, так больше нельзя! Джиневра сжала руками голову, как будто хотела остановить надоедливое жужжание в мозгу. У нее есть только одна надежда. Завтрашняя ночь. Все зависит от завтрашней ночи.

Протяжный звук рога возвестил об окончании завтрака, и Джиневра пошла к своей кобыле, которую держал под уздцы один из дружинников.

– Красивое животное, миледи, – сказал тот, помогая ей сесть в седло.

– Да, очень. – Джиневра похлопала кобылу по шелковистой шее. – Когда мы завтра встанем на ночлег, я бы хотела, чтобы ее и пони держали в стороне от других лошадей. Она чрезвычайно нервная, и у нее быстро портится настроение. Ей нравится компания пони, потому что она знает их.

– Слушаюсь, мадам. Мы сделаем им загон в стороне от других.

Джиневра облегченно вздохнула. Все получилось очень просто. И то, чего она потребовала сегодня, не вызовет подозрений завтра.

Не доезжая Эмбергейта, они остановились на очаровательной полянке в центре небольшой рощицы. Полянку пересекал стремительный ручей.

– Готов спорить, здесь есть форель, – сказал Билл Уотерс, осаживая лошадь рядом с Джиневрой. – Свежая рыба на ужин никому не повредит, мадам.

– Верно, – согласилась Джиневра и огляделась по сторонам.

Билл спрыгнул на землю и принялся отдавать приказания своим людям.

Джиневра тоже спешилась.

– Я бы хотела, чтобы мою палатку поставили там, – властно проговорила она, указывая на ровную площадку на краю полянки. – Мне нужно уединение.

Ее просьба озадачила Билла.

– Лорд Хью будет недоволен, что вы так далеко, мадам. В лесу водятся дикие звери. Мне было приказано поставить палатку для вас и девочек рядом с палаткой лорда Хью. А он вряд ли захочет ночевать так далеко от центра лагеря.

– Как бы то ни было, я желаю, чтобы сейчас мою палатку поставили там. Если лорд Хью будет возражать, я обсужу этот вопрос с ним, когда он приедет, – твердо заявила Джиневра.

Билл колебался, но в леди Джиневре было нечто, что не позволяло ему спорить. Пусть с ней разбирается лорд Хью.

– Слушаюсь, миледи.

Тилли, ворча и потирая ноющую поясницу, подошла к Джиневре.

– Господи, цыпленочек, когда же все это кончится? – пробормотала она. – Для меня большая радость, что мы не едем до конца.

Джиневра испуганно огляделась и прошептала:

– Тилли, кажется, настало время расположить к себе дружинников.

– Ладно, – легко согласилась Тилли. – Пойду разберусь с ужином. Не беспокойтесь, миледи. Скоро я буду знать истории их жизни во всех подробностях. И если кому-нибудь понадобится порошок или еще что-то, у меня все это найдется.

Джиневра кивнула: Тилли знает свое дело.

– Надо бы выяснить, будет ли выставлен часовой на ночь. Кажется, мне удалось устроить, чтобы наших лошадей держали отдельно. Так нам будет легче сбежать. Но если выставят часового, придется его усыпить. Ты захватила белладонну?

– И еще много всего полезного, – сказала Тилли. – А сейчас я пойду и узнаю, можно ли на костре приготовить приличный ужин. Кажется, поймали несколько хороших рыбин, только не знают, как их разделывать. – И она поспешила к ярко горевшему костру.


Было около четырех дня, когда Хью вышел из каменного домика, расположенного недалеко от центральной площади деревни в Мэтлоке. Джек сидел на скамье у двери в таверну. Увидев хозяина, он опрокинул в рот остатки эля и, вскочив, помахал Хью. Хью жестом приказал ему оставаться на месте и сам подошел к нему.

– У меня в горле сухо, как в грудях у ведьмы, – заявил он и, просунув голову в дверь, крикнул, чтобы ему принесли эля.

Он молчал, и Джек не решался первым заводить разговор. Одним глотком опустошив кружку и поставив ее рядом с собой на скамью, Хью спросил:

– Ну, что ты услышал? – Джек пожал плечами:

– Ничего особенного, сэр. Семь лет – это долгий срок, а память у всех здесь короткая. А вас можно поздравить с успехом?

– Наверное, – задумчиво проговорил Хью. – Наверное, Джек. Едем. Надо гнать во весь опор, чтобы добраться до лагеря до заката.

Они неслись по узкой дороге, ведущей в Эмбергейт, оставляя за собой клубы пыли. Крестьяне на повозках поспешно съезжали к обочине и испуганно смотрели вслед двум всадникам. Жизнь в Дербишире текла медленно, и вид вооруженных рыцарей, скачущих так, будто за ними гонится сам дьявол, был для его обитателей в диковинку. За всю дорогу ни один из них не проронил ни лова. Во-первых, скорость была слишком высока, а во-вторых, поднятая копытами пыль забивала горло. Хью был мрачен, у него между бровей пролегла глубокая складка, и Джек по опыту знал, что хозяин обдумывает нечто очень важное. Но даже если бы они ехали медленно, Джек все равно не осмелился бы задавать вопросы. Лорд Хью заговаривал о своих проблемах, только когда считал нужным, причем предпочитал не вдаваться в подробности.

Как только всадники завернули за угол, они увидели Робина. Он сидел на поваленном бревне на обочине. Едва они показались в поле его зрения, он тут же вскочил.

Всадники осадили взмыленных лошадей.

– Все в порядке, Робин?

– Да, сэр. Лагерь в нескольких ярдах отсюда, в лесу. Там есть полянка, – ответил мальчик.

– Тогда веди нас, сынок.

Джиневра сидела на расстеленном на траве одеяле у входа в свою палатку, а девочки играли с котятами. Хью окинул их взглядом и сразу оценил ситуацию. Ему не понравилось, что палатку Джиневры поставили так далеко от центра лагеря, он обратил внимание на то, что Тилли занялась приготовлением ужина, и, судя по веселой атмосфере, царившей у костра, никто против этого не возражал.

Хью спешился и подошел к Джиневре. Увидев его, Пиппа схватила котенка и прижала к худенькой груди.

– Кажется, вы удобно устроились, – произнес Хью.

– Да, спасибо. Ваши люди помогли мне разгрузить сундуки. И палатка очень просторная. Я даже не ожидала. – Джиневра улыбнулась ему той самой дьявольской улыбкой, и в голове Хью опять все смешалось, и его вполне определенные намерения потеряли четкие очертания.

– Вы могли бы пройти со мной в палатку? – осведомился он, подавая Джиневре руку.

– Конечно, сэр. – Она оперлась на его руку и, продолжая улыбаться, грациозно встала.

Хью откинул полог палатки и пригласил ее пройти внутрь, а потом боком и пригнувшись вошел сам.

Действительно, внутри палатка была на удивление просторной. В ней хватило места для четырех походных кроватей с соломенными матрацами.

– Сожалею, что побеспокоил вас, но вашу палатку нужно передвинуть поближе к моей, – без предисловий начал он.

Джиневра минуту молча смотрела на него, а затем сказала:

– Я люблю уединение.

– Уверяю вас, я не буду вам мешать, – мягко проговорил Хью.

– А насколько близко?

Хью подошел к выходу и выглянул.

– На пятьдесят футов.

Джиневра пожала плечами. Спорить с ним бесполезно, а пятьдесят футов – это немалое расстояние. Не устрой она этот спектакль, ее палатку поставили бы гораздо ближе.

– Как прикажете.

На губах Хью промелькнула улыбка.

– Вы захватили с собой спальные принадлежности? – спросил он.

– Только одеяла, – ответила Джиневра.

– Я дам вам фонарь. Со свечами в палатке опасно. Я бы предпочел, чтобы ночью вы не покидали палатку, но если все же придется, вы должны взять с собой фонарь и отметиться у часового.

– А где будет стоять часовой? – поинтересовалась Джиневра, выглядывая из палатки.

– Он будет обходить лагерь по кругу. А еще он должен поддерживать огонь в костре.

Джиневра стояла рядом с Хью и вдыхала его запах. От него пахло лошадьми, кожей и потом. Ее окатила волна желания.

Она с трудом совладала с нахлынувшими на нее эмоциями, найдя спасение в сарказме:

– Вы боитесь нападения диких дербиширских пастухов?

– О, мадам, вы теряете сноровку, – прищурившись, оглядел ее Хью. Его глаза лукаво блеснули, как будто он догадался, что она чувствует. – Хилый укол, вы способны на большее.

Испугавшись, что выдала себя, Джиневра попыталась скрыть смятение.

– Но вы все же чего-то боитесь?

– Я просто принимаю меры предосторожности. Вашу палатку передвинут немедленно.

Девочки и котята куда-то делись, и на мгновение Джиневре и Хью показалось, что они изолированы от всего мира.

– Ваша миссия в Мэтлоке увенчалась успехом? – с деланным безразличием спросила Джиневра.

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под успехом, – ответил Хью.

– Вы нашли то, что вам так хотелось найти? – не отступала Джиневра.

– И опять, мадам, это зависит от того, что я хотел найти.

Что все это значит? Разозлившись, Джиневра лихорадочно искала способ вытянуть из него хоть что-то, но он не давал ей такой возможности.

Внезапно Хью резко вскинул руку, указывая на большую квадратную палатку, над которой развевалось знамя с соколом де Боукеров.

– Мы поужинаем в моей палатке. Теперь, миледи, настала моя очередь оказывать вам гостеприимство.

Так что все-таки он узнал в Мэтлоке?

Джиневра присела перед ним в нарочитом реверансе:

– Вы так добры, сэр.

Хью поклонился и взял ее за руку. Его ладонь была сухой и теплой, голос – низким и чувственным, а взгляд – мягким и одновременно пронизывающим.

– Мы можем развеять скуку этого вечера приятной беседой, но если вам захочется шипеть и кусаться, как тот чертов котенок, нам обоим будет очень плохо.

Возмущенная Пиппа уже рассказала Джиневре об инциденте с котенком и шнурком.

– Как унизительно, должно быть, для человека, прошедшего через столько битв, быть атакованным и поверженным в прах каким-то котенком, – рассмеялась Джиневра.

– Я не люблю кошек, – сказал Хью. – Собак, лошадей – да. А кошек – нет! От них меня бросает в дрожь.

– Странно. Возможно, они ассоциируются у вас с колдовством? – сладким голосом осведомилась Джиневра. – Ведь колдовство – это одно из обвинений, выдвинутых против меня.

Хью положил руку ей на плечо.

– Джиневра, давайте хотя бы на сегодняшний вечер заключим перемирие. Признаю, в пикировке с вами есть своя прелесть, но я бы предпочел отдохнуть. Как вы на это смотрите?

Джиневра повела плечом, давая ему понять, чтобы он убрал руку, и он молча покорился. Решив, что она никогда не выяснит, что он узнал в Мэтлоке, если будет держать его на расстоянии, она притворилась веселой и сказала:

– Я тоже устала от пикировки. Кроме того, споры и ссоры мешают пищеварению, не говоря уже о том, что мы подаем плохой пример детям.

– Я тоже об этом думал. – Хью подал ей руку. – Кстати, у меня есть отличное бургундское. Было бы интересно узнать ваше мнение.

Пиппа, хорошо усвоившая горький урок, преподанный лордом Хью, на время ужина спрятала обоих котят в сундук в палатке.

– Я так и не подыскала ей имя, – сокрушалась она. – Не могу придумать ничего, что было бы лучше Муската.

– А как насчет Ртути? – предложил Хью, разливая вино в два кубка и подавая один Джиневре. – Это жалкое создание всегда вертится под ногами, и это имя подходит ей как нельзя лучше.

Пиппа призадумалась.

– Да, подходит, – заключила она. – Но если вы, сэр, не любите ее, вы не можете давать ей имя. Это принесет ей несчастье.

– Ты такая суеверная, – усмехнулся Робин. – Ты все время говоришь об удаче и несчастье.

– Но я верю в это! – с горячностью заявила Пиппа. – И Пен тоже. Правда?

– Да, – подтвердила Пен, бросив на Робина извиняющийся взгляд.

– Видишь ли, это плохая примета – идти по одной линии плит во дворе, поэтому Пен всегда ходит посередине, между рядами. А когда ты смотришь на новую луну, нужно держать в руке кусочек серебра и переворачивать его. А когда…

– Довольно, Пиппа, – перебила ее Джиневра. – Лорд Хью, бургундское действительно великолепное.

– Я надеялся, что оно вам понравится. Присаживайтесь. Это, конечно, не верх роскоши, но все же лучше, чем на голой земле. – Он указал на трехногий деревянный стул.

– Обычно, когда мы отправляемся в поход, мы не таскаем с собой всю эту чушь, – с важным видом сказал Робин Пен. – Иногда мы путешествуем налегке. Если вдруг придется вступить в бой… – Поймав взгляд отца, он заколебался, а потом добавил: – Естественно, я еще не участвовал в битвах.

– Надеюсь, никогда не будешь, – испуганно проговорила Пен.

Робин посмотрел на нее с явным разочарованием:

– Буду. Я же солдат, как мой отец.

– И я, возможно, буду солдатом, – объявила Пиппа. – Я еще не решила, что мне хочется делать. Вероятно, я буду юристом, как мама. Или солдатом. Не знаю, захочу ли я выйти замуж, – задумчиво добавила она.

Хью весело взглянул на Джиневру и тут же помрачнел, заметив тоску в ее глазах. Она холодно посмотрела на него и отпила вина.

Что ждет ее дочерей? Джиневра считала, что ее детям, воспитанным матерью, которая презрела условности, трудно будет найти подходящих мужей. А теперь они ко всему прочему лишатся приданого. Кто возьмет их в жены только из-за их необычных качеств? Неужели у Хью де Боукера нет сердца? Однако Джиневра знала, что есть. Но что заставляет его рушить ее жизнь и жизнь ее дочерей – алчность или характерное для большинства воинов беспрекословное подчинение приказу? Или он просто верит в ее вину?

А виновата ли она? Выпал бы Стивен из окна, не подставь она ногу в тот самый момент?

В ту ночь Джиневра спала плохо. Громкий храп Тилли перекрывал дыхание детей и возню котят в сундуке. Перед рассветом Джиневра встала с кровати, завернулась в одеяло и, расшнуровав полог палатки, вышла наружу. Костер горел оранжевым пламенем, вдалеке виднелся огонек факела – это часовой обходил лагерь.

Кобыла, стоявшая в загоне за палаткой, зафыркала. Следя за огоньком факела и считая, Джиневра бесшумно прошла к лошади и принялась гладить ее по бархатной морде. По ее прикидкам получалось, что часовой делает круг за пять минут. Этого времени им не хватит, чтобы сбежать. Что ж, придется Тилли приготовить для него одно из своих снадобий. – Что вы делаете здесь без света?

Джиневра подпрыгнула от неожиданности, а кобыла вскинула голову и заржала.

Хью поднял над головой фонарь и осветил лицо Джиневры.

– Я не видела смысла брать фонарь, потому что не собиралась далеко уходить. Изольду что-то тревожило, а я не могла заснуть и решила успокоить ее.

Хью погладил лошадь по холке.

– Часовому дан приказ стрелять без предупреждения. Он вооружен длинным луком и стреляет без промаха.

– Он бы не увидел меня в тени.

– Как бы то ни было… – Хью еще выше поднял фонарь. – У нас был трудный день. Почему вам не спалось?

Джиневра поежилась и плотнее закуталась в одеяло.

– Мысли не давали уснуть. А вы, почему не спите?

– В дороге я редко сплю дольше нескольких часов. Хью внимательно смотрел на Джиневру. Он не знал, что его разбудило, но догадывался, что это как-то связано с ней. Его вдруг охватило желание обнять ее, разгладить тревожные морщинки на ее лице. Ему захотелось впиться поцелуем в ее пухлые губы. Он еще не забыл того поцелуя, его тело помнило, как она прижималась к нему, а руки сохранили память о плавных изгибах ее бедер.

– Джиневра… – тихо прошептал он.

Джиневра снова поежилась, но не от холода, который пробирался под накинутое на плечи одеяло и тончайшую ночную рубашку.

– Не надо, – проговорила она. – Хью, не надо!

Она хотела убежать, но ноги не слушались. Джиневра стояла и смотрела на него, сгорая в голубом пламени его глаз. Она знала, что он хочет, потому что сама хотела того же. И это было сумасшествием. Но ее тело молило о ласках Хью, и она нe могла оторвать глаз от его лица.

Казалось, все вокруг словно бы замерло. Внезапно Хью вдохнул полной грудью. Джиневра тоже перевела дыхание и медленно пошла к своей палатке.

Она легла на кровать и устремила взгляд в уже светлеющий мрак. Ее тело изнывало от неудовлетворенного желания, и она даже не предполагала, что томление может быть таким сильным. Зачем она лишает себя удовольствия? Что изменится, если она отдастся Хью? Ведь послезавтра она расстанется с ним навсегда.

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы она больше никогда его не увидела!


Когда небо посветлело, Грин оседлал нижнюю ветку дуба, росшего на краю полянки. Он тоже следил за огоньком факела. Между закатом и восходом часовые менялись дважды. Его госпоже лучше всего бежать в середине второго дежурства, когда еще темно и лошади спят. К рассвету, когда все лесные хищники тоже спят, они доберутся до окраин Колдона.

Позавтракав куском баранины, он продолжил наблюдение.


Расставшись с Хью, Джиневра подремала несколько часов, потом, пока дети еще спали, быстро поднялась и оделась.

Выйдя из палатки, она смотрела, как солнце встает над горизонтом, и слушала щебет птиц. Воздух прогрелся, и все говорило о том, что день будет жарким.

Поскольку уже рассвело, надобность в фонаре отпала. Джиневра направилась к деревьям. Если ее остановят, у нее есть отличный предлог. Даме нужно в кусты, и ей требуется уединение. До ночи она не скажет детям о планируемом побеге, решила она, и сообщит, когда будет укладывать их спать. Не исключено, что возбуждение не даст им заснуть, зато Пиппа не засыплет ее градом вопросов среди ночи, когда настанет время трогаться в путь. Ее болтовня способна перебудить весь лагерь.

Зайдя за деревья, Джиневра изобразила крик черного дрозда. Почти тут же ей стуком ответил дятел. Она облегченно перевела дух: Грин здесь, наблюдает. Ждет. Сейчас им не надо видеться, но вечером, когда отряд разобьет лагерь, они поговорят. Мысль о том, что Грин рядом, наполнила Джиневру неописуемой радостью, и она пошла к лагерю.

Хью наблюдал за ней из-за толстого ствола дуба. Он выходил из палатки и случайно заметил, как она целеустремленно идет к лесу. Что-то в ее манере убедило его в том, что дело вовсе не в зове природы, как могло показаться на первый взгляд. И он последовал за ней. Вернее, прокрался, поправил он себя с мрачной усмешкой. Он был отличным охотником и поэтому сразу понял, что кричит отнюдь не черный дрозд, а отвечает ему вовсе не дятел.

Кому, черт побери, она подает сигнал? И зачем?

Можно приказать обыскать лесок. Его люди обязательно нашли бы кого-нибудь. А может, позволить событиям идти своим чередом? В какой-то момент Джиневра обязательно обнаружит себя, а ему уж очень интересно узнать, что у нее на уме. Сунув руки в карманы и весело насвистывая, Хью вернулся в лагерь.

Глава 10

Пиппа, так ты назовешь своего котенка Ртутью? – Пиппа увлеченно кормила зверька остатками от завтрака.

– Еще не знаю, – ответила она сестре. Робин опустился рядом с ней на колени:

– Мне кажется, это отличное имя.

– Но его выбрал твой отец, а он не любит ее, – заявила Пиппа, окуная палец в миску с молоком и давая облизать его котенку. – Это принесет ей несчастье.

– Ох, ну и чепуха, Пиппа. – Пен поставила Муската на землю.

– Ты сама веришь в приметы!

– Да, но Робин говорит, что лорд Хью не любит кошек вообще, а не конкретно твою, – пояснила Пен. – А имя ей очень подходит.

Пиппа продолжала молча кормить котенка. Ее губы были упрямо сжаты. Пен не права. Они всегда придавали особое значение приметам: не наступали на трещины в плитах, не проходили под приставными лестницами, семь раз поворачивались вокруг себя и садились, если что-то забывали и надо было вернуться в дом. Они смеялись над этим, но это все равно было важно. И их мнение всегда совпадало. А сейчас то, что скажет Робин, для Пен стало важнее, чем их общие интересы.

– Да ладно тебе, Пиппа! – уговаривала ее Пен. – Такое хорошее имя.

– Я назову ее Светлячок, – сказала Пиппа и, забрав котенка, ушла.

– О Господи! – проговорила Пен, озадаченно глядя ей вслед.

– Ей так не нравится мой отец? – Робин уже начал сердиться.

– Да нет, нравится. Пиппе все нравятся. – Пен вздохнула. – Просто…

– Что просто? – Робин накрыл ее руку своей, и на щечках девочки появился нежный румянец. Тогда Робин поспешно отдернул руку и тоже покраснел.

– Наверное, Пиппа думает, что ты мне нравишься больше, чем она, – тихо проговорила Пен.

– О! – только и смог вымолвить Робин.

– Но это совсем другое дело, – продолжала Пен, не отрывая взгляда от котенка, лежавшего у нее на коленях. – Ты нравишься мне по-другому. Только она еще мала, чтобы понять это.

– О! – повторил Робин и снова накрыл ее руку своей. – Ты тоже мне нравишься, – добавил он.

Между ними воцарилось напряженное молчание. Они так и сидели, держась за руки и ощущая, как горячи их ладони, и ни один не решался первым убрать руку. Оба испытали облегчение, когда звук рога возвестил о том, что пора садиться на лошадей и отправляться в путь.


Джиневра вежливо поздоровалась с Хью, когда он подъехал к ней. Он ответил ей холодной улыбкой.

Черт, что она замышляет?

Хью был знаком с Джиневрой Мэллори всего несколько дней, однако уже успел понять, что в ее голове идет постоянная умственная работа. Он догадывался, что она замыслила побег. Но как она собирается бежать? Неужели она намерена забрать с собой девочек и Тилли? Как она проведет их через охраняемый лагерь? Очевидно, ночью. И очевидно также то, что она надеется на чью-то помощь: ведь кто-то отвечал на ее сигнал. Интересно, это как-то связано с тем, что она настаивала ехать через Дерби, а не через Честерфилд? И где же она спрячется? Почему она так уверена, что он не найдет ее? Каким бы ни был план, можно не сомневаться, он тщательно продуман. Джиневра не так уж легкомысленна.

Он покосился на нее. Она спокойно восседала на своей красавице кобыле, на ее лице играла безмятежная полуулыбка.

Хью рассердился. Леди Джиневра со всей ее хитростью поедет только в Лондон, и, причем с его эскортом.

Пусть она сделает ход, а потом он ответит на него своим. Конечно, это жестокость кошки, играющей с мышью, вынужден был признать Хью, однако ему очень хотелось знать, в чем состоит ее план. А еще он предвкушал наслаждение от того, что заключительный ход в игре останется за ним. Это битва умов, и он обязательно выиграет ее.

– Кажется, вы упоминали Кедлстон как подходящее место для ночлега, – сказал он. – Для вас это место имеет какое-то особое значение? – Его улыбка была сладкой, как патока.

– Абсолютно никакого. Просто вы могли бы пополнить запасы, если в этом есть необходимость.

– Запасы пополнять еще рано. Но мы остановимся там, если вы так желаете.

– Воля ваша, лорд Хью, – с напускным равнодушием заявила Джиневра.

На самом же деле она встревожилась. Из Кедлстона в Колдон путь прямой. Если же они, прежде чем разбить лагерь, проедут несколько миль по направлению к Дерби, придется возвращаться назад, а на это понадобится час или два. В обычной ситуации эти два часа – так, мелкая неприятность, но когда каждая минута приближает тебя к свободе, они ценятся на вес золота.

Улыбка Хью поблекла.

Хватит говорить о Кедлстоне, решила Джиневра.

– Лорд Хью, мне очень любопытно, что вы обнаружили в Мэтлоке. – Она повернулась к нему и устремила на него пристальный взгляд.

– А что, по-вашему, я должен был обнаружить?

– Ничего, – уверенно ответила она. Хью пожал плечами:

– Моя задача – доставить лорду – хранителю печати раздобытые сведения, а не интерпретировать их.

– Ни разу не слышала от вас более неискреннего заявления, – усмехнулась Джиневра. – Как мне защищать себя, если я не знаю, что за так называемые доказательства вы раздобыли?

– В условленное время вас известят.

«А вы, милорд, в положенное время узнаете, что ваши претензии на мою землю незаконны».

Джиневра никак не могла решить, как поступить: рассказать Хью о документе перед побегом или оставить добрачный договор в палатке, сопроводив его правовыми пояснениями. Хотя он все равно получит эту землю, если только король и хранитель печати не разгневаются на него за то, что она сбежала у него из-под носа. И когда земля перейдет к нему, его будет мучить сознание, что она получена незаконно – Джиневра достаточно хорошо узнала его, чтобы утверждать подобное. Это будет ее местью, пусть мелкой. Мелкая месть лучше, чем ничего.

Искушение сказать ему все это прямо сейчас ради того, чтобы увидеть его досаду, было велико, но Джиневра велела себе на время забыть об этом. У нее слишком много других проблем, чтобы думать сейчас о мести.

Хью приказал разбить лагерь на окраине Кедлстона, на большом лугу недалеко от пруда, вокруг которого рос лесок. Уж больно открытая местность, подумала Джиневра, оглядываясь по сторонам, и лесок далеко от лагеря. Отсюда бежать труднее. Но что поделаешь?

Она приготовилась спешиться и увидела, что лорд Хью уже протягивает ей руки.

– Позвольте помочь вам, миледи, – с лукавой улыбкой предложил он.

– Я могу спешиться без чьей-то помощи, – заявила Джиневра, возмущенно отталкивая его руки.

– Не лишайте меня возможности проявить галантность, – взмолился Хью и, взяв ее за талию, легко поставил на землю. – Я должен показывать хороший пример Робину.

– Что может быть лучшим примером, чем проявление излишней учтивости по отношению к заключенному, – съязвила Джиневра, отодвигаясь от него.

Хью усмехнулся.

– Вы, как и вчера, желаете, чтобы вашу палатку поставили в стороне? – осведомился он, под вежливостью скрывая цинизм вопроса.

– Я люблю уединение, – сказала Джиневра.

– Да, верно, – пробормотал Хью и стал с усмешкой наблюдать за тем, как она дает указания одному из его дружинников разместить кобылу и одного из пони поближе к ее палатке.

«Ага, подготавливает побег, – думал он. – Но как она справится с часовым? Интересно взглянуть».

– Вы не откажетесь поужинать со мной? – пригласил он.

Джиневра колебалась. Она планировала ужинать в одиночестве, но сейчас ей в голову пришла отличная идея: за ужином она сможет подсыпать ему что-нибудь в вино, так как ее встревожили его слова о том, что в походе он мало спит. Ужин даст ей отличную возможность хотя бы на одну ночь изменить положение.

– Девочки будут ужинать с Тилли в моей палатке. Они очень устали после двух дней пути, – спокойно проговорила Джиневра. – Однако я почту за честь отужинать с вами, сэр, и с Робином.

– Это для меня будет большой честью, мадам. – Хью склонился над ее рукой. – А Робин будет ужинать с дружинниками. Итак, в шесть.

– Жду с нетерпением. – Джиневра улыбнулась, под маской безмятежности скрывая тревогу. – Прошу извинить меня, сэр, мне хотелось бы немного прогуляться, пока ставят мою палатку.

Джиневра направилась к леску, и девочки устремились за ней. Хью увидел, что она что-то сказала им, и они оставили ее одну, побежав к пруду.

Хью мрачно кивнул и выждал несколько минут, прежде чем сделать свой ход.

Джиневра углубилась в лесок. Редко растущие деревья служили плохим укрытием. Пройдя еще немного, она сымитировала крик черного дрозда, и почти сразу ей ответил дятел. Идя на крик, она зашла в заросли остролиста.

Грин медленно поднялся, при этом не шевельнулась ни одна веточка.

– Все в порядке, миледи?

– Я так рада видеть тебя, – сказала Джиневра, не в силах скрыть облегчение при виде Грина. – Думаю, побег нам удастся. Но местность уж слишком открытая.

Грин кивнул:

– Я понимаю, миледи.

– Мы предпримем попытку сразу после полуночи. Вчера часовой обходил лагерь примерно за пять минут. Вряд ли сегодня периметр лагеря будет больше. Так как местность открытая, нам придется дольше добираться до деревьев, – прошептала Джиневра. – Тилли даст часовому сонный отвар, чтобы он заснул к полуночи.

– Может, мне взять его на себя? – предложил Грин. – Пахнет дождем, так что ночь будет облачной. Я легко подберусь к нему.

– Только не убивай его.

– Нет, просто тюкну его по башке, – проговорил Грин. – Это вырубит бедолагу лучше, чем все отвары Тилли. Не бойтесь, миледи.

Где-то позади Джиневры хрустнула ветка. Грин тут же, как по мановению волшебной палочки, исчез. Джиневра медленно повернулась.

– Кто здесь?

Ответом ей была тишина.

Она пошла обратно. Ее руки вспотели. Вдруг мимо нее пробежала лань – видимо, что-то спугнуло животное. Джиневре потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться.

Выйдя из леса, она обнаружила, что палатки уже поставлены, а над одной из них развевается знамя Хью. В кострах весело трещали дрова, а дружинники что-то обсуждали и смеялись. В лагере царила атмосфера, типичная для отряда Хью де Боукера. Самого Хью нигде не было видно, и Джиневра предположила, что он в палатке.

Пен, Пиппа и Робин были у пруда. Робин учил их пускать «лягушек» по воде. Настало время поговорить с девочками, однако Джиневра еще не решила, как сообщить им о побеге, чтобы не испугать их.

Она прошла в свою палатку. Тилли стелила кровати.

– Приведи девочек, Тилли. Они у пруда. Пора все рассказать им.

– Сейчас, – спокойно проговорила Тилли. – Я позову их ужинать. Я скажу им, что сегодня они будут ужинать в палатке.

Она ушла, а Джиневра села на сундук и сосредоточилась. Они не должны увидеть ее тревоги и отчаяния, нельзя дать им понять, что это их последний шанс спастись.

Звонкий голос Пиппы возвестил о ее приближении. В следующую секунду девочка ворвалась в палатку.

– Почему мы будем ужинать здесь, мама? Мы хотим еще поиграть с Робином. Мне почти удалось пустить «лягушек» через все озеро. – Она расставила руки, показывая, как далеко забросила камешек.

– Это не озеро, а пруд, – поправила Пен, входя в палатку вслед за сестрой. – Что-то случилось, мама? – спросила она, внимательно глядя на Джиневру.

– Ничего, – покачала головой та. – Опусти полог, Пен, и садись. – Она указала на одну из кроватей.

– Сейчас будет что-то интересное? – спросила Пиппа, плюхаясь на соломенный тюфяк. Пен, хмурая и задумчивая, опустила полог и села рядом с сестрой.

– Да. – Джиневра невозмутимо объяснила им, что, вместо того чтобы ехать в Лондон, они ночью покинут лагерь лорда Хью и поедут в новый дом.

– Мама, а мы сможем взять котят? – осведомилась Пиппа, как только Джиневра сделала паузу.

Джиневра встала с сундука и села между дочерьми.

– Сможете. – Обняв девочек за плечи, она прижала их к себе.

– Но ты сказала, что хочешь ехать в Лондон, – напомнила Пен.

– Я передумала; дорогая.

– А почему мы должны уезжать ночью? – не унималась Пен, глядя на мать расширившимися от беспокойства глазами.

Джиневра понимала, что никакая ложь не поможет успокоить дочь. Пен слишком умна, чтобы заставить ее верить в сладкие сказочки о ночном приключении.

– У лорда Хью есть приказ доставить нас в Лондон. У меня нет желания ехать туда, но лорд Хью считает своим долгом привезти нас в Лондон, хотим мы этого или нет. Поэтому нам надо тайком сбежать от него.

– Я хочу домой, – заныла Пиппа, поднимая на мать полные страха глаза. – Почему мы не можем просто вернуться домой?

– Вероятно, позже мы так и сделаем, – сказала Джиневра, гладя дочь по голове. – Но сейчас нам придется ехать в другой дом. За лагерем нас будет ждать Грин.

– Грин! – воскликнула Пиппа. – Где он? – Она огляделась, как будто ожидала, что егерь материализуется в палатке.

– Не перебивай маму, – приказала Пен.

– Он ждет нас в лесу. А теперь слушайте внимательно. Вы поужинаете с Тилли, а потом ляжете спать. Мы с Тилли разбудим вас, когда настанет время уезжать. С нами будут жить Грин, Краудер и магистр. И Тилли, естественно. Все будет почти как дома.

Девочки воспрянули духом при мысли, что скоро увидят знакомые лица.

В этот момент в палатку вошла Тилли с полным подносом.

– Вот ужин, – весело объявила она и, оглядев девочек, сокрушенно покачала головой. – Почему мы такие грустные? Что скажет Грин, когда увидит, что ты, Пиппа, похожа на дождевую тучу? Он подумает, что ты чего-то испугалась, а ведь ты всегда ему говорила, что ничего не боишься.

– Да, я ничего не боюсь, – отважно заявила Пиппа. – А ты боишься, Пен?

– Да ведь бояться-то нечего, правда, мама? – Пен попыталась улыбнуться.

– Правда, – уверенно подтвердила Джиневра. – Разве я когда-либо позволяла неприятностям случаться? А теперь ешьте и прямо в одежде ложитесь в кровати.

– Я не засну, – сказала Пиппа, беря с подноса кусок пирога с телятиной. – Я очень взволнована. А ты уснешь, Пен?

– Не знаю, – ответила та, изучая принесенный ужин. Она не любила, когда из пирога вываливалась начинка, и, не найдя подходящего куска, взяла куриную ножку. Кожица была хрустящей, а мясо – сочным.

– А вот вам мюрат, – сказала Тилли, наливая в две кружки напиток, пахнущий медом и шелковицей, и бросая на Джиневру многозначительный взгляд: напиток, мол, успокоит их.

Джиневра кивнула. Кажется, страх девочек поутих, а с помощью Тилли он исчезнет совсем. Она уложит их спать и будет сидеть с ними, пока Джиневра не вернется с ужина.

С ужина с лордом Хью. Она будет полна очарования и остроумия. Они смогут, и будут наслаждаться обществом друг друга, на время, забыв о распрях.

И загнав в тайники души ту непрошеную страсть, которая дала о себе знать в самый неожиданный момент.

Джиневра отмахнулась от смущающих воспоминаний.

Сегодня она продемонстрирует ему только свои приятные стороны. Взяв маленькое походное зеркальце, она при свете фонаря принялась изучать свое отражение. За день пути верхний чепец сбился набок, а нижний загрязнился. Она потерла шею и, взглянув на ладонь, с отвращением обнаружила, что она грязна.

– Тилли, принеси мне воды. Я вся в дорожной пыли.

– Сейчас, цыпленочек. На костре есть горячая вода. – Тилли подхватила кувшин и вышла из палатки.

Джиневра сняла чепцы и попросила Пен расшнуровать ей платье.

– У меня жирные руки, – сказала Пен.

– А у меня нет! – подскочила Пиппа. Пен сурово посмотрела на сестру.

– Мама попросила меня. – Облизав пальцы, она принялась сражаться со шнуровкой тугого корсажа.

Джиневра сбросила платье из изумрудного шелка, и оно бесформенной грудой упало к ее ногам. Так как предстояло ехать верхом, утром она не надела нижнюю юбку с фижмами, предназначенную для того, чтобы верхняя юбка не мялась.

– Пиппа, дорогая, найди мне бирюзовый чепец, – попросила она дочь, дабы той не было обидно. – Тот, который с серебряной отделкой.

– Я знаю, где он! – Пиппа нырнула в сундук и с победным видом подала матери ярко-голубой чепец. – Но с этим чепцом ты обычно надеваешь серое платье.

– Оно в другом сундуке.

Джиневра взяла с собой лишь два платья и мало драгоценностей. Остальная ее одежда и украшения, по идее, уже разложены по шкафам и гладильным прессам в Колдоне. Сегодня на ужин с лордом Хью она наденет серебристо-серое шелковое платье с рельефным узором в виде черных лебедей, а украшением послужат сапфиры… Она усыпит его, и ему будут сниться приятные сны.

Глава 11

Джиневра зашла в палатку Хью в шесть часов.

– Желаю вам доброго вечера, лорд Хью.

Хью поклонился. Восхищенный блеск в его глазах свидетельствовал о том, что ее усилия не пропали даром.

– Мадам, вы оказали мне честь. – Он сокрушенно оглядел свою покрытую пылью одежду. – К сожалению, у меня не было возможности переодеться.

– У вас столько обязанностей, – проговорила Джиневра. – Столько проблем требуют вашего внимания. Откуда у вас время для подобных мелочей?

Хью снова поклонился.

– Вы понимаете меня, как никто, миледи. – Разлив вино, он протянул ей кружку и пригласил к столу, над которым уже витали аппетитные ароматы. – Один из дружинников подстрелил кролика. К нашему удовольствию.

– Вот одно из преимуществ, которое дает человеку ужин в палатке военачальника, – сказала Джиневра и села за стол.

Ее серебристая юбка легла вокруг нее красивыми складками. Пока Хью раскладывал кролика по мискам, она отпила вина.

Валериана, которая сегодня обеспечит лорду Хью крепкий и здоровый сон, была спрятана в носовом платке, и Джиневра ожидала момента подсыпать ее ему в вино. Однако это было не так-то легко. Он поставил свою кружку на стол перед собой и как бы невзначай прикрыл ее рукой. Чтобы быть готовой в любой момент, Джиневра вытащила платок из рукава и примостила его на коленях.

Хью пристально наблюдал за ней. Судя по тому, что он подслушал, они с Грином стоят планы на сегодняшнюю ночь. Но любой план, пусть и самый хороший, может провалиться, и она должна знать об этом. Если она опасается за успех побега, то по ней это незаметно. Ее лицо спокойно, взгляд прекрасных глаз безмятежен. Интересно, спросил себя Хью, почему она надела это роскошное платье именно сегодня? В таком платье ей бы сидеть на званом приеме во главе стола, а не в походной палатке посреди поля. Несмотря на то, что Джиневра доставляла ему массу хлопот, он искренне восхищался ее отвагой и красотой, а ее скрытая чувственность вызывала в его душе нежелательный отклик.

Кровь Господня! Как же ему хочется заняться с ней любовью! Желание было настолько велико, что у него задрожали руки, а дыхание участилось.

– У вас есть дом в Лондоне, лорд Хью? – поинтересовалась Джиневра, отламывая кусочек хлеба.

Вопрос вернул Хью к действительности, выдернув его из омута сладких грез.

– Очень скромный, – ответил он. – В Холборне.

– Это далеко от реки? Я плохо знаю Лондон.

– Кажется, вы лучше знаете географию Древнего Рима или Афин, – заметил он.

Джиневра с улыбкой кивнула и потянулась к солонке в центре стола, чтобы обмакнуть в нее хлеб. Внезапно ее рука дернулась и сбила солонку на землю.

– Ой, какая же я неуклюжая! – воскликнула Джиневра, наклоняясь, чтобы взять щепотку соли. – Девочки скажут, что это к несчастью. Не помню, что нужно сделать, чтобы избежать неприятностей: бросить щепотку через правое или через левое плечо.

– Тогда уж через оба, – предложил Хью, наклоняясь к солонке.

– И соли столько рассыпала. Можно хоть немного собрать? Давайте я помогу вам.

– В этом нет надобности. – Хью принялся собирать драгоценную соль в ладонь.

Джиневра поспешно схватила с колен платок и высыпала порошок в его кружку с вином, моля Бога о том, чтобы валериана побыстрее растворилась.

Хью выпрямился и высыпал собранную соль в солонку. Что она сделала? Он знал, что упавшая солонка была уловкой. Джиневра ничем не выдала себя – ни голосом, ни взглядом, – однако Хью был настороже, он чувствовал, что ему грозит какая-то опасность. Он не сомневался, что Джиневра что-то предприняла.

Подсыпала яд? Неужели она и его решила отправить следом за своими мужьями?

Она отпила вина и повторила свой вопрос:

– Так это далеко от реки, лорд Хью?

«В вине», – вдруг подумал он. Это должно быть в вине.

– Да, в нескольких улицах. Вы сами увидите, так как вам предстоит жить у меня, если, конечно, хранитель печати не распорядится иначе.

«Только через мой труп». Джиневра улыбнулась и обмакнула хлеб в подливку.

Хью взял свою кружку, но не стал пить, наблюдая за Джиневрой. Ему показалось, что ее взгляд стал пристальнее, хотя прямо на кружку она не посмотрела. Он поднес ее к губам. Джиневра продолжала спокойно есть, но Хью почудилось, что ее пальцы слегка дрожат. Он взболтал вино в кружке. Чистое, прозрачное, никакой взвеси. Однако он не хотел рисковать и, притворившись, что сделал глоток, поставил кружку на стол. На лице Джиневры не дрогнул ни один мускул.

«Вероломная, лживая сука!» Он улыбнулся ей и положил себе еще жаркого.

Джиневра расспрашивала его о Лондоне, изображая неподдельный интерес, а Хью делал вид, что пьет вино. Вскоре в палатку вошел дружинник и, убрав миски и жаркое, поставил на стол корзину с лесными ягодами.

– Мастер Робин уже поужинал? – спросил у него Хью. Джиневра, как рачительная хозяйка, сгребала в ладонь крошки со стола. Казалось, она полностью поглощена этим занятием.

– Да. Он пошел поить лошадей, сэр.

Хью кивнул и, взяв кружку, быстрым движением вылил ее содержимое под стол на траву.

– Скажите ему, что сегодня он будет спать с дружинниками. – Уверенный, что Джиневра не заметила, как он вылил вино, Хью поднес кружку к губам. – Я сегодня буду долго работать, а свет фонаря помешает ему спать. – Он внимательно посмотрел на Джиневру. Кажется, эта новость не тронула ее.

– Слушаюсь, сэр. – Дружинник ушел. Хью взял флягу и наполнил свою кружку.

– Я надеялась, что завтра вы устроите день отдыха, – сказала Джиневра, отправляя в рот ягоду клубники. – Девочки очень устали.

– А вы? – Хью будто зачарованный следил за тем, как она кладет в рот следующую ягоду, как ее длинные, изящные пальцы касаются пухлых губ, как ее белые зубы надкусывают алую мякоть и как она прикрывает глаза от удовольствия.

– Я совсем не устала. Я привыкла подолгу скакать верхом. Охота – одно из моих любимейших занятий. Я получаю от нее истинное наслаждение.

– И вы делили это наслаждение, по крайней мере, с двумя мужьями.

– Мой первый муж никогда бы не взял на охоту женщину, – безразличным тоном произнесла Джиневра.

– Ах да, я забыл, что у вас были роды, когда он упал с лошади.

– Именно так, милорд.

Хью опять наполнил кружку. Он не принадлежал к любителям выпить, Джиневра же успела повидать немало тех, кто жить не мог без вина, однако она уже обратила внимание, что за ужином Хью обычно выпивал несколько кружек вина. Сегодня, слава Богу, он не изменил своей привычке.

– А вот мой второй муж был совершенно другим. Мы часто охотились вдвоем. – Она открыто посмотрела Хью в глаза. – Что вы, как я полагаю, уже выяснили, побывав в Мэтлоке.

– Да, кто-то упоминал об этом, – проговорил Хью.

Он ничего не расскажет, подумала она, пытаясь сдержать гнев. Если он что и обнаружил, завтра это уже не будет иметь значения. Завтра она сбежит от него и спрячется, так что он вправе верить во что угодно.

Стемнело, и в лагере зажглись фонари. Хью взял кремень и зажег фонарь на столе. В его желтоватом свете кожа Джиневры казалась прозрачной.

– Ой, я почти все съела! – воскликнула она, потянувшись за клубникой и обнаружив, что в корзинке почти не осталось ягод. Ее удивление было настолько забавным, что Хью едва не рассмеялся. – А вы съели хоть одну?

– Да.

– Какая же я жадина, – сокрушенно качая головой, проговорила она. – Признаюсь, клубника – моя слабость.

– Я заметил.

Джиневра засмеялась, и им снова показалось, что они перенеслись в мир, где нет места вражде. Между ними возникла прочная связь. Казалось, им было предназначено сидеть друг напротив друга при свете фонаря и смеяться над любовью Джиневры к клубнике.

Внезапно Джиневра встала, и очарование момента пропало.

– Милорд, уже поздно. Я вынуждена покинуть вас.

«Да я так и думал». Хью тоже встал. В его глазах появился циничный блеск.

– Утром мы выедем поздно и будем ехать только полдня. Такого отдыха для девочек достаточно?

– Вы чрезвычайно заботливы, сэр. – Хью поклонился:

– Пока вы находитесь под моим покровительством, мадам, я блюду ваши интересы.

Джиневра присела в реверансе. В каждом ее изящном движении сквозила насмешка.

– Вы очень добры, сэр.

– Иногда мне кажется, что это действительно так, – холодно заметил Хью и взял фонарь. – Пойдемте, я провожу вас к палатке.

Дойдя до палатки, Хью пожелал Джиневре спокойной ночи.

– Спокойной ночи, лорд Хью. – Она подала ему на прощание руку и скользнула в палатку.

– До скорой встречи, – тихо пробормотал Хью.

Дремавшая в кресле Тилли мгновенно проснулась, как только Джиневра вошла в палатку.

– Ты подсыпала валериану? – шепотом спросила она.

– Он выпил вино, – тоже шепотом ответила Джиневра. – Я всыпала немного, так как боялась, что он почувствует ее вкус. Надеюсь, этого ему хватит.

– Ну а я дала часовому целую миску особой пшеничной каши на молоке, – заявила Тилли. – Чтобы ему было тепло во время дежурства. Он был очень благодарен. Сказал, что обычно такой кашей его кормила мама.

– Кстати, Грин берет часового на себя, – сказала Джиневра. – Он нас подстрахует. Так что можно быть уверенными в том, что сегодня ночью часовой будет спать.

– Да, лучше лишний раз подстраховаться, – согласилась Тилли и указала на девочек. – Малышки заснули, едва голову донесли до подушки.

– Очень хорошо. Ты тоже поспи, Тилли. Я разбужу, когда придет время.

Джиневра села на свою кровать и принялась вынимать шпильки, державшие оба чепца, – зачем ей длинная вуаль, она будет только стеснять ее. Затем она надела под платье шерстяные штаны и заправила в них нижнюю рубашку. Все, она была готова.

Время еще раннее – лишь начало десятого. Надо бы поспать пару часов. Но Джиневра была слишком возбуждена, чтобы уснуть.

Она потушила фонарь, легла на кровать и еще раз проанализировала свой план. Часовой не проблема. Лошади рядом. Упряжь на них, потники тоже. Джиневра и Пен спокойно поедут некоторое время без седел и уздечек. Они с собой ничего не возьмут, чтобы ехать налегке. А потом их встретит Грин. Он посадит к себе Тилли, и тогда они поскачут значительно быстрее. В их распоряжении будет пять часов до рассвета. И шесть, если повезет, до того как обнаружится их отсутствие. Возможно, даже больше, если учесть, что Хью, как он сказал, собирался выехать позже.

Глаза Джиневры привыкли к царившему в палатке мраку. По плотно натянутой ткани стучали редкие капли дождя. Ночь будет темной. Что ж, это к лучшему, однако ехать под дождем не очень-то приятно. Но у них есть подбитые мехом плащи с капюшонами.

Она встала с кровати и подошла к сундукам.

Тилли уже выложила плащи, и все же Джиневра еще раз встряхнула их, разложила на сундуках и расправила складки – ее мучило бездействие, и это занятие помогло ей хоть немного отвлечься.

Дети спали. Пен что-то бормотала во сне. В ее голосе слышалась тревога, казалось, она задыхается, как от быстрого бега. Джиневра склонилась над ней. Брови девочки были сдвинуты. Что-то беспокоило ее. Интересно, спросила себя Джиневра, а не связаны ее сны с Робином? Пен не упомянула его имени ни разу с тех пор, как узнала об их намечающемся бегстве. И это было характерно для нее. Она бы никогда не заговорила о собственных тревогах, зная, что у матери и так полно проблем.

Джиневра наклонилась над Пиппой, которая спала, заложив руки за голову.

«Господи, помоги мне спасти их!»

Она подошла к пологу и прислушалась. Дождь усилился. Она расшнуровала полог и выглянула. В воздухе пахло мокрой травой. Костер все еще горел и шипел. Выйдя наружу, Джиневра увидела, как факел часового медленно движется по кругу. Она взглянула на часы. Одиннадцать. Ждать еще целый час.

Тилли проснулась незадолго до полуночи. Она резко села и заморгала, прогоняя остатки сна.

– Ты спала, цыпленочек?

– Нет. Давай будить детей. – Джиневра набросила на плечи плащ. – Им понадобятся плащи. Дождь утих, но все равно сыро.

Она осторожно потрясла Пен и шепотом позвала ее. Девочка сразу проснулась, озадаченно огляделась по сторонам и села.

– Пора?

– Да, дорогая. Вот тебе плащ.

Тилли уже успела разбудить Пиппу. Та была готова засыпать няню вопросами, но старая камеристка предостерегающе прижала палец к ее губам. Девочки дрожали от холода, пока Джиневра и Тилли закутывали их в плащи.

Вдруг на палатку упал круг света, и чья-то рука принялась расшнуровывать полог.

Джиневра обреченно выпрямилась. Ее рука так и осталась лежать на плече Пен. В палатку проник свет, а затем вошел и сам Хью де Боукер. Его волосы, намокшие от дождя, потемнели.

Несмотря на гнев, несмотря на страх, что Джиневра действительно отравила его, он был полон сарказма и готовился победоносно заявить о провале ее плана. Но, увидев испуганные лица девочек, он понял, что сейчас не время праздновать победу. Ну что ж, он насладится своим триумфом, когда они с Джиневрой останутся одни.

– Мадам, – спокойно сказал он, – я хотел бы поговорить с вами. – Он повернулся к камеристке: – Женщина, уложи детей в кровать. Ночь слишком ветреная для путешествия.

– Мама? – в один голос проговорили девочки, озадаченные и испуганные.

Джиневра опустилась перед ними на колени и попыталась улыбнуться.

– Кажется, мы все же едем в Лондон, дорогие мои. Не беспокойтесь. Идите спать, я скоро вернусь.

Хью уже начал проявлять нетерпение. – Мадам, – повелительно произнес он.

Джиневра встала. Погладив дочерей по головам, она кивнула Тилли и вышла.

– Кажется, что-то мешает моему часовому исполнять свои обязанности, – заметил Хью, крепко беря Джиневру за руку и ведя ее к своей палатке. – Я уже пять минут не видел света факела.

– Вот как? – безучастно промолвила Джиневра. – Возможно, его погасил дождь.

– Возможно, – с деланным дружелюбием согласился Хью. – Скоро я это выясню. – Он отбросил полог своей палатки.

Джиневра вошла и откинула капюшон плаща. Хью поставил фонарь на стол. Без чепца Джиневра выглядела моложе. Она казалась чертовски невинной и ранимой.

– Чем вы пытались меня отравить? – сердито спросил он. Джиневра пожала плечами:

– Это не яд. Просто валериана. Вы бы хоть один раз хорошо выспались. И, наверное, были бы благодарны мне. Как я понимаю, вы не выпили вино.

– Вам придется вставать очень рано по утрам, мадам, чтобы обвести меня вокруг пальца. Предупреждаю вас.

Хью испытал облегчение, узнав, что она не желала ему смерти. Однако у него нет доказательств этому. Одни слова. Она могла всыпать яд с тем же успехом, что и валериану.

Святые Мария и Иосиф! Поймет ли он когда-либо, что она за человек!

Джиневра опять пожала плечами, выражая то ли согласие, то ли протест. Она посмотрела на освещенный фонарем стол и увидела, что на бумаге еще не высохли чернила – значит, Хью что-то писал.

Хью заметил ее взгляд.

– Депеша в Уорвикский замок. Лорд Уорвик по приказу короля предоставит нам пристанище на несколько дней. Утром я отправлю курьера.

– До Уорвика долгий путь.

– Да. Но там нас ждет горячая вода, мягкие постели, расторопные слуги и хорошая еда.

Джиневра промолчала. Она подошла к опущенному пологу палатки и встала спиной к Хью.

– Как вы узнали?

– Вы сами себя выдали.

Удивленная, она круто повернулась:

– Как?

Поколебавшись, Хью ответил:

– Может, кто-то другой и не заметил бы, но только не я. Когда вы пошли в лес, что-то в ваших манерах насторожило меня. Я последовал за вами. Я слышал ваши сигналы, а потом подслушал ваш разговор с Грином. Я понял, что вы собираетесь снять часового, поэтому решил дождаться того момента, когда огонек факела исчезнет. А после этого я вмешался.

– Понятно. Вы позволили мне думать, что у меня все получится, а на самом деле собирались помешать мне. – Она горько рассмеялась и опять повернулась к нему спиной. – Вам нравится унижать меня? Вам нравится давать мне ложную надежду и одновременно готовить мне ловушку?

Хью почесал в затылке.

– Я очень рассердился на вас, Джиневра, за то, что вы решили, будто можете перехитрить меня. Мне нужно было доказать, что это вам не по силам.

– Зачем? – еле слышно спросила она. – Зачем вы остановили нас? Мы бы жили в изгнании, не взяв ничего из того, что мне принадлежит. Разве вам этого мало, Хью де Боукер? Вам надо увидеть, как рушится моя жизнь и жизнь моих детей? У них не будет ни приданого, ни мужей. Вы же знаете действительность. – Она повернулась, и он увидел отчаяние в ее глазах. – Вы хотите, чтобы нас всех уничтожили?

– Нет-нет, не хочу. – Он шагнул к ней, не в силах смотреть в ее полные боли глаза. Его снова захлестнуло чувство вины. – Я бы сделал все возможное, чтобы предотвратить это.

– Однако вы сами довели до этого, – напомнила Джиневра. – Не знаю, что двигало вами, но вы уничтожите нас.

– Проклятие! Ни за что!

– Не обманывайте себя! – усмехнулась Джиневра. – И не пытайтесь обмануть меня своей пустой болтовней и добрым отношением к моим детям. Вы чудовище, Хью де Боукер!

– Нет! – Он обхватил ладонями ее лицо. Их взгляды встретились.

– Что вы хотите, милорд? – Джиневра знала ответ, она понимала, что открывает ящик Пандоры, но не могла не бросить ему вызов. – Что вы хотите? – повторила она, сглотнув и облизав пересохшие губы.

– Вас, – ответил Хью. – Что вам отлично известно, миледи. – Он медленно, будто давая ей, время отстраниться, наклонился и впился в ее губы.

Однако Джиневра не отстранилась. Зачем?

Сначала его губы легко и нежно касались ее губ, а потом они внезапно стали жестокими, яростными. Мгновение Джиневра никак не реагировала на его поцелуй, и вдруг ее губы дрогнули и приоткрылись, впустив в рот его язык.

Джиневра отдавалась ласке с той же страстью, что и Хью. Она жадно впитывала его в себя, пробовала на вкус его язык и прикусывала его.

Хью сунул руки ей под плащ и принялся гладить по спине. Она прижалась к нему всем телом и почувствовала, как напряглась его плоть.

Джиневра запрокинула голову, и Хью стал целовать ее шею, а руками прижимал к себе ее бедра.

Их разделяло слишком много одежды. Дрожащими пальцами нащупав застежку, Джиневра скинула плащ, и на миг ей показалось, будто с нее сняли тяжелейший груз. Хью последовал ее примеру и сбросил гаун.

Продолжая целовать Джиневру, он медленно опускался вниз, к белоснежной груди, видневшейся в вырезе платья, а его пальцы тем временем расшнуровывали корсаж. Оторвавшись от нее на секунду, он оголил ее плечи, и платье упало на землю. Хью встал на колени и, разведя в стороны полы рубашки, с наслаждением вдохнул аромат ее тела и погрузил язык в глубокую впадинку между грудей.

Джиневра принялась расстегивать его дублет и рубашку, отрывая пуговицы в неудержимом стремлении добраться до его тела. Наконец она припала в поцелуе к голубой жилке на шее, и стала гладить его грудь, поросшую седеющими волосами. Она ладонями ощущала, как под кожей перекатываются тугие мышцы. Затем Джиневра начала целовать его соски, которые тут же затвердели, едва она прикоснулась к ним языком.

Оба молчали. Каждое их движение было стремительным и поспешным, как будто они боялись, что им в любой момент помешают. Но не те, кто находится снаружи, а то, что сидит внутри их. Создавалось впечатление, будто один боится, что другой разрушит это дикое волшебство.

Хью распустил шнуровку на ее штанах и со стоном, от которого Джиневра затрепетала, одной рукой сжал ее ягодицы, а другую прижал к животу и, царапая ногтями нежную кожу, медленно скользнул к островку темных волос. Обхватив его за шею и встав на цыпочки, она раздвинула ноги, с алчным восторгом открываясь ласке.

Хью приподнял Джиневру и бережно уложил на кровать, а сам встал перед ней на колени. Джиневра закинула руки за голову, отдаваясь во власть страсти и отбрасывая все условности. Хью спустил ее штаны до колен и задрал сорочку. Джиневра почувствовала себя более обнаженной, чем, если бы она вообще была без одежды, и это еще сильнее возбудило ее. Хью целовал ее груди, а его руки ласкали ее между ног. Джиневра сунула руки ему в штаны и обхватила его восставшую плоть.

И почти в тот же миг он поднял ее ноги и вошел в нее. Джиневра пыталась сдержать волну непередаваемого наслаждения, которая поднималась в ней. Как же это было давно! Прошла вечность с тех пор, как она в последний раз ощущала нечто подобное. И она никогда не предполагала, что ей будет суждено испытать это еще раз.

Стараясь подавить крик, она до крови прикусила губу и почувствовала во рту солоноватый привкус. Они пристально смотрели друг на друга, приближаясь к вожделенной разрядке. Вдруг Хью прошептал ее имя, со стоном запрокинул голову, и они одновременно достигли вершины.

Хью, тяжело и часто дыша, рухнул на Джиневру. Его ладонь накрыла ее грудь, влажную от пота. Вдруг снаружи до него донеслись голоса, и он вскочил.

– Боже мой! – Натянув штаны, он поспешно застегнул рубашку и схватил дублет. Как он мог забыть, что отправил Джека на поиски пропавшего часового?

Джиневра тоже уже была на ногах, однако она, одурманенная страстью, не сразу сообразила, что происходит. Сколько это все продолжалось? Может, пять минут, а может, все пятьдесят. Оправив рубашку, она подтянула штаны и надела платье. Зашнуровать его без чьей-либо помощи она не сможет, придется скрывать беспорядок в одежде под плащом.

Хью накинул гаун и направился к выходу. Прежде чем выйти, он жестом показал Джиневре, что она должна оставаться на месте.

– Милорд, милорд! Мы нашли Реда! – услышала Джиневра голос Джека Стедмена. – Кажется, его ударили по голове. Но рядом с ним была миска. От нее пахло кашей, сдобренной хорошей порцией спирта.

– Он ранен? – Хью говорил спокойно, как будто только что не пережил бурный всплеск страсти.

– Да, но не сильно. Его просто легонько тюкнули. Думаю, он начал засыпать, съев это варево.

– Обсудим этот вопрос утром. Один из людей леди Мэллори находится в лесу. Отправь кого-нибудь на его поиски.

– Вы не найдете его, – тихо проговорила Джиневра, выходя из палатки. – Его можно найти, только если он сам этого захочет. Он уже знает, что случилось нечто непредвиденное.

Джек Стедмен изумленно уставился на нее, пытаясь понять, как леди Джиневра оказалась в палатке его хозяина.

– У меня был план избавиться от эскорта лорда Хью, – холодно пояснила Джиневра. – Лорд Хью раскрыл мой план. Нам нужно было обсудить ситуацию. – Насмешливо улыбнувшись Джеку, она повернулась к Хью. К счастью, ночной мрак помешал ей разглядеть его ответный взгляд. – Лорд Хью, если вы отпускаете меня, то я вызову Грина и отправлю его за моими людьми, которые будут сопровождать меня в Лондон. К полудню они нагонят нас. С ними будут повозки с провиантом и книгами. Насколько я помню, вы не возражали против того, чтобы выехать попозже.

– Ради вас, мадам, мы подождем. Давайте разыщем егеря.

Они прошли к лесу и углубились в заросли.

– Вынуждена просить вас зашнуровать мне платье, – сказала Джиневра. – Я бы предпочла скрыть происшедшее даже от Тилли. – Она повернулась к нему спиной.

– Вы не можете скрывать это от самой себя, – тихо проговорил Хью, берясь за шнурки. – Проклятие! Я же ничего не вижу!

– До этого вы прекрасно справлялись.

– Расшнуровывать проще, чем зашнуровывать, – заметил Хью, ощупью затягивая корсаж. – Даже в пылу страсти… или, я бы сказал, особенно в пылу страсти.

– Я бы прелпочла, чтобы вы даже не заикались о страсти, – сердито процедила Джиневра. – Дайте я сделаю, раз у вас не получается.

Он оттолкнул ее руки и накинул плащ ей на плечи.

– Вот теперь мне видно.

Несколько минут они молчали. Тишину нарушал стук капель, падающих с веток.

– Все, готово, – наконец объявил Хью. Джиневра выдохнула и только сейчас поняла, что все это время сдерживала дыхание.

– Джиневра, вы не можете отрицать, что это действительно произошло, – повторил Хью. – И перед собой… и передо мной.

– Не могу, лорд Хью? – Джиневра отошла от него и оглянулась. И опять ей не удалось рассмотреть выражение его лица. – Не могу?

Она прокричала черным дроздом. Через несколько секунд ей ответил дятел.

Глава 12

Лондон. Джиневра не раз мысленно представляла себе этот город, но даже не предполагала, насколько он огромен и шумен. Грязные мрачные переулки, узкие улочки, хаос лепившихся друг к другу домов – все это произвело на нее неизгладимое впечатление. Но сильнее всего ее поразила вонь от угля и гниющего мусора, стоявшая в тяжелом и влажном воздухе. Отовсюду слышались вопли торговцев, сердитые или страдальческие крики смешивались с радостными возгласами, доносившимися с арен для петушиных или медвежьих боев. От этой какофонии сразу же начинала раскалываться голова.

Вдруг весь этот шум перекрыли звуки фанфар, и Джиневра увидела, что по узкому переулку в их сторону движется верховая процессия, возглавляемая герольдом в алой форме. Сопровождавшие его всадники разгоняли прохожих. Хью взмахом руки приказал своему отряду свернуть на боковую улочку, чтобы пропустить процессию.

«Наверное, едет какой-то напыщенный придворный», – с пренебрежением подумала Джиневра, направляя кобылу к изгороди у одного из белых оштукатуренных домиков. Видимо, Хью знает, кому он должен уступать дорогу. Она с презрением, но не без любопытства наблюдала за тем, как процессия проезжает мимо.

В центре группы ехал круглолицый мужчина с упрямо поджатыми губами. Он был одет в бархатный гаун, подбитый темным мехом и отделанный драгоценностями. На его бархатном берете сверкал огромный бриллиант. Он не смотрел ни вправо, ни влево, демонстрируя расступавшимся перед ним горожанам высшую степень высокомерия. Такое отношение к людям до крайности взбесило Джиневру. Она посмотрела на Хью, но его лицо оставалось бесстрастным.

Когда процессия удалилась, Хью снова выехал на середину улицы. Через минуту к нему присоединилась Джиневра со своим небольшим отрядом.

– И что, мадам, вы думаете о нашем лорде – хранителе печати? – поинтересовался он.

– Так это был Томас Кромвель?

– Да. – На лице лорда Хью появилась недобрая усмешка. – Истинный правитель страны – во всяком случае, он хочет, чтобы все так считали.

– Кажется, он жестокий человек, – проговорила Джиневра, чувствуя, как в душу закрадывается холодный страх.

– Это еще мягко сказано! – заметил Хью и, поклонившись ей, послал свою лошадь вперед.

Ну, вот она и увидела хранителя печати – человека, который решит ее судьбу.

Страх Джиневры усилился. Она с трудом боролась с отчаянием. Она посмотрела на дочерей, ехавших рядом с ней. Они с нескрываемым любопытством глядели по сторонам. У Пиппы от восторга округлились глаза, и она даже лишилась дара речи.

– Здесь столько народу, мама, – изумленно пробормотала Пен. – Больше, чем на ярмарке в Дерби в Михайлов день.

Робин, который, как обычно, ехал рядом с Пен, с превосходством бывалого путешественника заметил:

– О Пен, как можно сравнивать толпу на деревенской ярмарке и Лондон!

Пен покраснела:

– Да, я понимаю. Я сказала просто так.

– Дерби огромен, – заявила Пиппа, бросаясь на защиту сестры. – Он такой же большой, как Лондон, правда, мама?

– Сомневаюсь, дорогая, – принужденно улыбнувшись, ответила Джиневра.

– И ведь сегодня будний день, – напомнил Робин. Покосившись на Пен, он добавил: – Если хочешь, я покажу тебе здешние достопримечательности. Если отец разрешит мне.

– И мне, ладно? – тут же вмешалась Пиппа. – Я тоже хочу взглянуть.

– Если миледи позволит, я покажу город вам обеим, – сказал магистр. – Нужно устроить для вас образовательную экскурсию. Мастер Робин может присоединиться к нам.

При мысли, что по городу его будет водить пропахший нафталином учитель девочек, Робин пришел в такой ужас, что Пен весело рассмеялась, сразу забыв о своих тревогах.

– Магистр Говард очень много знает, – проговорила она. – Он расскажет нам то, что ты, уверена, не знаешь.

– Прошу прощения, – пробормотал мальчик, – кажется, мне нужно быть поближе к отцу – вдруг у него будут для меня какие-нибудь поручения. – Пришпорив лошадь, он покинул общество Джиневры и ее дочерей.

– Я буду счастлив, когда все это закончится, – со вздохом сказал магистр Говард, втягивая щеки. – Чудовищно тяжелое путешествие!

– Почти восемь недель в дороге, – согласилась Джиневра.

Она оглянулась на Тилли, которая тряслась на муле рядом с повозками с провизией и книгами. Мастер Краудер ловко управлялся с лошадьми, однако по его виду можно было заключить, что он считает, что эконому не пристало править повозками. Грин ехал в конце отряда, держа лук наготове, с полным колчаном стрел за спиной; пику он приторочил к седлу.

Джиневра прекрасно понимала, что Хью проявил необычную мягкость по отношению к ее людям. Ведь он мог бы наказать их за помощь ей, а он даже не заговаривал об этом. Он не отобрал оружие у Грина и позволил им разбивать на ночевках свои палатки в стороне от его лагеря и самим готовить. Грин охотился, а Краудер и Тилли потрошили дичь. Получалось так, что они фактически путешествовали отдельно. Если бы не часовой, обходивший лагерь по периметру, и Робин, вертевшийся рядом с Пен, когда у него выдавалась свободная минута, можно было бы считать, что они путешествуют врозь.

С той ночи Хью и Джиневра почти не разговаривали. Причем по инициативе Джиневры. Она отдалилась от Хью и на все его попытки завязать разговор давала односложные ответы, а его улыбки встречала холодным безразличием. Однако Хью упорствовал недолго и вскоре уступил ее желаниям. Что ж, если она не хочет признавать того, что было между ними, так тому и быть.

А Джиневра решила, что он никогда не узнает, каких усилий ей стоило заставить себя забыть о подаренном им наслаждении. Сколько раз она убеждала себя в том, что ничего не изменится, если она позволит себе испытать радости его любви. Сколько раз спрашивала себя, к чему приведет ее упрямый отказ признать случившееся… Будет она тайком отдаваться Хью де Боукеру или нет, ее положение не изменится. Теперь ей ясно, что никто, и она в том числе, не может повлиять на его решения, если он делает что-то из чувства долга или ради собственных интересов. Он не бросится спасать ее только потому, что она вызывает у него желание.

Так почему бы не насладиться тем, что дарует судьба? Джиневра признавала, что это, вероятно, последняя в ее жизни возможность испытать физическое удовольствие.

На все вопросы у нее был один-единственный ответ – она не может, не имеет права. Поэтому их общение ограничилось формальностями, и все разговоры сводились к обсуждению путешествия. Каждый вечер Хью сообщал ей о завтрашнем маршруте и любезно осведомлялся, имеются ли у нее какие-либо трудности или просьбы. Через день он устраивал для девочек отдых, хотя Джиневра отлично знала, что задержки выводят его из себя. Он не меньше ее стремился поскорее закончить это ужасное путешествие.

И вот они в Лондоне. Путешествие подошло к концу. А с ним и ее жизнь.

Нет, она не позволит себе думать о поражении. Пока она дышит, она будет бороться.

Они приближались к угрожающего вида стенам Ныогейтской тюрьмы. Дорогу им преграждала толпа, собравшаяся у ворот.

– Что теперь? – громко спросила Джиневра.

Вдруг она услышала звук рога, и вскоре к ним подъехал Джек Стедмен.

– Мадам, я поведу лошадей девочек. А вы пускайте свою кобылу в галоп – нам надо прорваться через толпу. – Он взял пони за поводья. – Барышни, держитесь покрепче.

Он сорвался с места в карьер, пони поскакали рядом. У девочек от возбуждения раскраснелись щеки.

Джиневра последовала его указаниям, и Изольда рванулась вперед. Лошадь магистра поскакала за белой кобылой, а сам магистр, громко стеная и качаясь, как пьяница, пытался удержаться в седле.

Изольда врезалась в толпу, и Джиневра оглянулась. Грин ехал впереди повозок, кнутом расчищая дорогу.

Наконец они выбрались на свободное пространство. Хью остановил лошадь, остальные окружили его.

– В чем дело? – спросила Джиневра, подъезжая к нему.

– Взгляните.

Джиневра посмотрела туда, куда он указывал. Толпа разделилась на две части. Люди размахивали руками и что-то злобно орали. Из ворот выехала влекомая жалкой клячей повозка с решеткой. К решетке был привязан человек.

– Этот несчастный отправляется в путь к Тайбернскому дереву[12], – пояснил Хью. – Если бы мы задержались, то добрались бы до Холборна только к вечеру.

– Мама, мама, что происходит? – в один голос спросили Пен и Пиппа, подъезжая к Джиневре.

– Это казнь, – тут же объяснил им Робин. – Они повесят этого человека в Тайберне, а потом протащат по улицам, чтобы все увидели его. Обычно собираются огромные толпы. Они еще не скоро доберутся до Тайберна, а Холборн находится на пути к Тайберну, поэтому мы бы задержались здесь надолго.

– А мы увидим казнь? – спросила Пиппа. Ее глаза расширились от любопытства. – Я никогда не видела, как вешают людей. Как в колодки заковывают, видела, как порют на задке телеги – тоже, а вот как вешают – нет.

– И сегодня не увидишь, – сказал ей Хью. – До чего же ты кровожадная. Давайте трогаться, пока они нас не догнали. Кажется, Грину удалось протащить повозки через толпу. Думаю, дальше вам лучше двигаться с нами.

Джиневра едва заметно пожала плечами и подъехала к Хью. Магистр, сердито ворча и поджав губы, пытался заставить свою лошадь идти за остальными, но та, напуганная шумом и сбитая с толку противоречивыми приказами своего всадника – магистр сжимал ее бока коленями и одновременно натягивал повод, – повернула голову и пыталась укусить его за ногу.

– Сэр, покажите ей, кто здесь хозяин, – покачал головой Джек, пряча улыбку. Он вырвал повод из рук магистра и хорошенько дернул, обуздывая норовистую лошадь.

– Спасибо, спасибо, – забормотал магистр, хватая повод. – Ох, когда же все это закончится!

– Вы не одиноки в своем желании, магистр, – проговорил Хью и покосился на Джиневру, но та отвернулась.

Несмотря на все тяготы путешествия, она выглядела свежей, платье нигде не порвалось. И все благодаря тому, что каждый вечер Тилли приносила ей горячей воды для мытья и штопала ее одежду.

Джиневра продолжала оставаться грациозной и элегантной хозяйкой Мэллори-Холла, и ее глаза, хоть и затуманенные грустью, сохраняли свой удивительный серовато-фиалковый цвет. Ее губы были такими же чувственными, однако они чаще, чем обычно, сжимались в тонкую линию, например, как сейчас. Да и лицо ее все реже освещала улыбка. И все же длительное пребывание на свежем воздухе пошло Джиневре на пользу: ее щеки покрывал нежный румянец, а волосы ярко блестели в лучах солнца. Глядя на них, Хью вспоминал, как они, мягкие, шелковистые, струились у него между пальцев…

Великий Боже! Как же он хочет ее! Его страсть превратилась в самую настоящую пытку. Интересно, а она испытывает нечто подобное? Если да, то она мастерски скрывает это, угрюмо подумал он. В ту ночь она была не менее пылкой, чем он, и сейчас, при виде ее холодности и отчуждения, ему остается предполагать, что ее ненависть к человеку, который намерен передать ее в руки жестокого правосудия, сильнее огня страсти. И если быть честным, он не мог винить ее. Ведь именно он, Хью де Боукер, ответствен за то, что она оказалась в таком сложном положении.

Если, конечно, она не убивала своего мужа. А если убила, то ответственность за все несет она, и только она. Однако напоминания об этом почему-то не приносили Хью успокоения. Мысленно чертыхнувшись, он пришпорил жеребца и проехал вперед.

Джиневра старалась не замечать Хью, отвлекая себя размышлениями о предстоящем судебном разбирательстве. Она обдумывала различные линии защиты. Однако перед глазами все время возникало надменное лицо хранителя печати, и она то и дело возвращалась к мысли о том, что вряд ли ей удастся повлиять на этого человека, а потом гнала эту мысль прочь и запрещала себе впадать в уныние. Во время путешествия они с магистром долгими вечерами обсуждали возможную стратегию. Им очень недоставало книг. Вот когда они сверятся с текстом, тогда все станет ясно.

Сейчас они переезжали по мосту реку Холборн, впадавшую в полноводную Темзу. Мост был забит телегами на железных колесах, тачками, с которых женщины торговали яблоками. Юркие мальчишки с подносами на голове разносили яблочные пироги. Между телегами и лошадьми сновали шелудивые собаки, и возчики гоняли их и хлестали кнутами. Пони Пиппы подпрыгнул, когда одна из дворняжек вцепилась ему в ногу. Девочка тут же натянула повод и успокоила животное. Она уже поворачивалась к матери, ожидая услышать от нее похвалу, как вдруг ее котенок выбрался из седельной сумки и исчез в этой мешанине ног, колес и копыт.

– Светлячок! – завопила Пиппа, резко осаживая пони. Она собралась, было спрыгнуть с седла, но Джиневра вовремя подхватила ее.

– Нет-нет, Пиппа, ты не найдешь ее. – Пиппа зарыдала:

– Найду, мама, найду!

– Нет, дорогая, не найдешь. – Джиневра сильнее прижала к себе дочь. – Это просто невозможно.

– Где она?.. Что с ней будет?.. – сквозь рыдания восклицала Пиппа.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Хью, подъезжая к ним. – Кто-то ранен?

– Нет, – ответила Джиневра. – Светлячок испугалась и выпрыгнула из сумки.

Хью оглядел мост. Серебристого котенка, естественно, нигде не было видно. На них волнами накатывала толпа. Раздались сердитые возгласы – их отряд почти полностью перегородил и без того узкий мост.

– Даже не знаю, что можно сделать, Пиппа, – сказал Хью, глядя в несчастное лицо девочки.

– Но что с ней будет?

– Кошки очень живучи, – проговорил он. – Она будет охотиться на крыс и мышей. – Внезапно его осенило: – Кажется, ее мать жила в хлеву? – Пиппа уныло кивнула. – Значит, она научила Светлячка охотиться. Она отлично знает, как ей быть.

– Лорд Хью прав, Пиппа, – согласилась Джиневра, целуя дочь в щеку. – Светлячок станет лондонской кошкой. Не волнуйся, она сможет позаботиться о себе.

– Возьми себе Муската, Пиппа, – предложила Пен, переживая за сестру. – Мне не жалко. – Она вытащила из-под плаща рыжего котенка.

– Убери его! – закричала Пиппа. – Он тоже может убежать. Пен, – добавила она, – мне не нужен твой котенок. Он очарователен, но мне нужен мой. – Она продолжала вглядываться в толчею на мосту. – Мама, с ней ничего не будет?

Джиневра посмотрела на Хью. Он развел руками, давая понять, что как родитель понимает ее, но ничем не может помочь.

– Здесь ей будет вольготно, – наконец ответила она. – Дома были волки и лисы, а здесь их нет. Светлячка ждет замечательная жизнь.

– Сомневаюсь, – возразила Пиппа, поднимая голову и всхлипывая. – Может, поищем ее, а?

– Я мог бы поискать ее, – предложил Робин. – Позвольте, сэр?

Хью колебался. Внутренний голос подсказывал ему, что это рискованное предприятие и не нужно зря обнадеживать Пиппу, однако он не мог устоять против ее молящего взгляда.

– Возьми с собой Люка. Ты должен быть дома до вечернего звона[13].

– Слушаюсь, сэр. – Робин ободряюще улыбнулся Пип-пе. – Уверен, мы найдем ее. – Подозвав Люка, он спешился, передал тому повод и исчез в толпе.

– Пиппа, дорогая, только не жди, что Робин найдет ее. – Джиневра гладила девочку по щеке. – Крохотный котенок в такой огромной толпе то же, что иголка в стоге сена.

– Робин обязательно найдет ее, – заявила Пен. – Я знаю.

Хью покачал головой.

– Твоя вера в него похвальна, Пен, но я согласен с твоей мамой. Трудно разыскать маленького котенка в такой толпе. – Он пустил свою лошадь шагом. – Поехали, до дома всего пятнадцать минут. Джек, держись поближе к девочкам.

Джиневра ехала рядом с Хью, чуть впереди остальных. С тех пор, как Хью заявил, что ей придется жить под его крышей, она больше не поднимала этот вопрос. Когда он сказал об этом, она не стала спорить, так как считала, что ей удастся сбежать и вопрос отпадет сам собой. Сейчас же ситуация изменилась. Она не имеет права пользоваться его гостеприимством, она не будет жить под его крышей ни как пленница, ни как гостья.

– Милорд, я бы предпочла не злоупотреблять вашим хлебосольством, – твердо проговорила Джиневра. – Вы оказали бы мне большую любезность, если бы назвали моему эконому подходящую гостиницу. Мы бы отлично там устроились. Я бы с пониманием отнеслась к тому, если бы вы выставили охрану вокруг гостиницы. Однако вам нет надобности опасаться, что мы сбежим из-под вашего надзора.

– Уверяю вас, мадам, я этого не опасаюсь. До тех пор пока хранитель печати не распорядится насчет вас, вы будете жить у меня, – ровным голосом произнес он.

Оставив речку позади, они въехали в Холборн, представлявший собой лабиринт узких улочек. Хью принялся что-то тихо насвистывать.

Джиневра в ярости стиснула зубы. Этот свист только сильнее разозлил ее.

– Как бы то ни было, сэр, я бы предпочла поселиться отдельно.

– Вы вправе обсудить этот вопрос с хранителем печати и даже с самим королем, – бросил ей Хью. – В настоящий момент вы находитесь под моим покровительством, и так будет до тех пор, пока мне не отдадут другой приказ.

Джиневра устремила на него насмешливый взгляд:

– Понятно. Кажется, мой арест был предопределен с самого начала.

Хью пожал плечами:

– Считайте как вам угодно.

– Я, милорд, всегда называю вещи своими именами. – Хью пристально посмотрел на нее.

– Почему-то, леди Джиневра, в это трудно поверить. Я как раз заметил обратное: когда вам удобно, вы склонны отрицать действительность.

Джиневра поежилась.

– Ничего не значащие события не требуют признания, – процедила она.

Хью не спускал с нее глаз.

– Вы лжете, миледи, – тихо проговорил он и, отвернувшись, опять свистнул.

В душе Джиневры бушевал самый настоящий ураган эмоций. Чтобы не выдать себя, она с деланным безразличием смотрела по сторонам. Холборн производил приятное впечатление. Небольшие каменные коттеджи с деревянными мансардами и ухоженными живыми изгородями перемежались с большими каменными домами за кирпичными стенами. Здесь было значительно тише, чем в том районе Лондона, за мостом. На мощеных улицах было меньше пыли, да и воняло не так сильно, потому что помои сливались в канализационные желоба, а не текли по открытым канавам.

Они повернули на широкую улицу, в конце которой высилась каменная стена с деревянными воротами. Над стеной Джиневра увидела верхушки деревьев.

От отряда отделился дружинник и, подъехав к воротам, поднес ко рту рог. Он подал сигнал, и ворота тут же распахнулись. Два привратника низко поклонились, пропуская лорда Хью и его отряд.

Дом Хью нельзя было назвать ни скромным, ни роскошным. Нижний этаж был кирпичным, верхний – деревянным, а крыша – соломенной. Некоторые окна второго этажа были застеклены. Из двух каменных труб поднимался дым. Территория вокруг дома содержалась в образцовом порядке, однако благоустройством, как видно, никто не занимался. Очевидно, к саду относились как к чему-то функ-шональному и не считали нужным украшать его.

«Как же этот дом похож на своего хозяина», – с улыбкой подумала Джиневра.

– Вас что-то рассмешило? – Улыбка Джиневры тут же исчезла.

– Нет, милорд.

– Итак, добро пожаловать. – Хью осадил лошадь перед дубовой входной дверью и спешился. Он хотел помочь Джиневре, но она поспешила самостоятельно спрыгнуть на землю.

Магистр со вздохом облегчения сполз со своей лошади.

– Я буду безмерно счастлив, если больше никогда не увижу эту скотину, – заявил он, потирая поясницу. – Если бы Господь создал человека для езды верхом, он бы никогда не дал ему ног.

– Магистр, но мы же не могли проделать весь этот путь пешком! – воскликнула Пиппа. – Мы же проехали много миль. У вас бы износились ноги. – Она все еще была печальна, однако любопытство постепенно пересиливало горечь потери Светлячка.

– Проходите в дом. – У открытой двери стоял мужчина в черном гауне – видимо, это был эконом. – Мастер Милтон проводит вас в ваши апартаменты. Ваши слуги будут здесь с минуты на минуту. Госпожу Тилли проведут к вам. Мастер Милтон позаботится о вас, магистр, о Краудере и Грине. – Лорд Хью повернулся к эконому, и тот, поклонившись, провел всех в дом.

Центром дома являлся просторный квадратный зал с двумя каминами напротив друг друга. Стены были отделаны панелями, под окнами с низкими подоконниками стояли удобные скамьи, пол был выложен дубовыми досками. В середине зала стоял длинный дубовый стол, а у обоих каминов – удобные деревянные скамьи с резными спинками. Все красиво и функционально, как и сам хозяин, снова подумала Джиневра.

– За последние два года я редко бывал здесь, – извиняющимся тоном сказал Хью. – Но мастер Милтон сделает все, чтобы вам было удобно.

Шумно отдуваясь, магистр рухнул на приоконную скамью. Ему было так жарко, что он поспешно развязал тесемки своей шапки и замахал на себя рукой.

– Раз уж мы вынуждены пользоваться вашим гостеприимством, лорд Хью, о наших удобствах позаботится мастер Краудер, – твердо заявила Джиневра. – Я пока еще не нищенствую, поэтому не допущу, чтобы наше пребывание в этом доме ударило по вашему кошельку.

Лицо Хью пошло красными пятнами.

– В этом нет надобности, – отрезал он. – Пусть я не в состоянии предложить вам то же, что вы имели у себя дома, ведь я не Крез, однако сделаю все возможное.

Он мастерски отбил удар Джиневры ее же оружием, и теперь ее отказ пользоваться его гостеприимством выглядел невежливым и надменным. Однако Джиневра не желала играть в эти игры. Пропустив его слова, мимо ушей, она с искренним восхищением огляделась по сторонам.

Хью направился к лестнице в углу зала.

– Мадам, позвольте мне показать вам мои скромные комнаты для гостей. Пен, Пиппа, идите с нами.

Пен, прижимая к груди Муската, подошла сразу, а Пиппа продолжала увлеченно рассказывать смущенному мастеру Милтону о том, как исчезла Светлячок.

– Понимаете, Робин обязательно найдет ее, – с энтузиазмом уверяла она эконома. – Я очень надеюсь. А если он найдет ее, надо будет дать ей молока. Она же очень испугается. Как вы думаете, она испугается? Пожалуйста, мастер Милтон, принесите мне молока. Маленькое блюдечко молока. Я буду кормить ее с пальца. Она будет слизывать его – у нее такой шершавый язычок. Вы знаете, что у котят шершавые языки? Думаю…

– Пиппа! – позвала ее Джиневра, чувствуя, что стоящий позади нее Хью едва не трясется от смеха. – У мастера Милтона много дел.

– Я только предупредила его насчет Светлячка, на тот случай, если Робин принесет ее, – снова помрачнев, сказала Пиппа.

– Не надо тешить себя надеждой, – тихо посоветовал ей Хью.

– Да я и не тешу, – проговорила девочка, беря мать за руку.

Хью поднялся по лестнице. От верхней площадки шли два коридора, один – налево, другой – прямо. Хью повел их по второму коридору и открыл дверь в конце.

Войдя в комнату, он обвел ее скептическим взглядом. Джиневре показалось, что он чем-то встревожен. Комната была обставлена очень просто, на полу сушилась трава.

– Вы с девочками ляжете на одну кровать, – сказал Хью. – Здесь должна быть кровать для Тилли. – Он заглянул под огромную кровать с балдахином и вытащил из-под нее складную койку на колесиках. – Думаю, вам будет удобно.

– Вполне, благодарю.

Джиневра сняла перчатки и подошла к окну. Внизу находился огород, а за ним – фруктовый сад и надворные постройки: пивоварня, пекарня и прачечная. Вдали виднелись крыши соседних домов. Воздух был безжизненным, ему не хватало деревенской сладости. Какое же здесь все чужое, думала Джиневра. Ей было страшно.

Хью дотронулся до ее плеча. Он чувствовал ее страх и ничего не мог с собой поделать. Джиневра вздрогнула от неожиданности. Он тут же попятился.

– Я покидаю вас. Мы ужинаем в семь, после вечернего звона, когда закрываются городские ворота.

Хью вышел и спустился вниз. Уже прибыли остальные слуги Джиневры, и мастер Милтон размещал их. Тилли руководила двумя крепкими слугами, несшими сундуки Джиневры и коробки с книгами.

Хью подозвал к себе Джека Стедмена.

– Выясни, где сейчас хранитель печати. Думаю, он у себя дома, в Остин-Фрайарз – всего час назад он ехал через город. Вряд ли тебя допустят к нему, поэтому поговоришь с кем-нибудь из его церемониймейстеров. Передай ему мои наилучшие пожелания. Скажи, что я вернулся в Лондон с леди Джиневрой.

– Слушаюсь, милорд. – Джек отдал честь и поспешил выполнять приказание.

Хью велел подать ему вина и расположился у камина – слуга как раз разводил в нем огонь, дабы изгнать из дома сентябрьский холод. Итак, теперь остается ждать.

Глава 13

Джиневра с девочками спустилась вниз только к ужину. Слуги расставляли на столе кубки, раскладывали деревянные доски, ложки и ножи. В сервировке нет никакой элегантности, бросив взгляд на стол, подумала Джиневра и обратила внимание на то, что Хью де Боукер еще не осознал, как удобно пользоваться вилками. Хотя он редко бывает дома и вряд ли считает нужным тратить деньги на такие мелочи. Джиневра также увидела одинарный наручник на стене у входной двери. В этом не было ничего особенного: подобные приспособления имелись во всех домах, в том числе и в Мэллори-Холле. Они применялись для наказания разбушевавшихся гостей. Гостя приковывали к стене, а содержимое кубка выливали ему в рукав. Наказание имело целью унизить охочего до выпивки гостя. Бедолага обычно приходил в ярость, видя, как вино, впитываясь в ткань, губит дорогую одежду.

С тех пор как Джиневра стала хозяйкой в Мэллори-Холле, это наказание не применяли, хотя Стивен с радостью унижал бы своих гостей, если бы мог. Джиневра предпочитала просто уходить, когда застолье принимало буйный характер.

Пиппа подбежала к Хью, который, увидев ее, встал с кресла.

– Робин вернулся, сэр?

– Еще нет, – ответил Хью, наклоняясь, чтобы поцеловать ее. – Но он будет здесь с минуты на минуту. Через пять минут прозвучит вечерний звон, а он знает, что должен к этому сроку быть дома.

Джиневру потрясла естественность этого поцелуя. Хью не придал значения, да и ребенок, разумеется, тоже. Джиневра неожиданно обнаружила, что улыбается. Реакция Хью на переживания Пиппы тронула ее до глубины души. Она снова ошутила, что между ним и ею существует сильная связь. Ей снова показалось, что если бы их не разделял антагонизм, им суждено было бы вместе переживать за Пиппу… И вновь ею овладело смущение.

– Миледи, позвольте предложить вам вина.

– Спасибо.

Джиневра взяла протянутый кубок. Она с улыбкой взглянула на Хью и увидела ответный блеск в его глазах. А потом, когда тот приподнял свой кубок, в его взгляде появился вопрос. Так они смотрели друг на друга, не в силах разорвать возникшую связь. Все путешествие она держала его на расстоянии только для того, чтобы избегать именно таких моментов, однако сейчас ей это не удалось. Ее охватили восторг и надежда. И эти чувства будут вселять в нее смелость, заполнять ее мысли и волновать ее сердце до тех пор, пока она живет в этом доме.

Наконец Джиневра справилась с собой и отвернулась, будто бы для того, чтобы сделать замечание девочкам.

Хью отпил вина, с вожделением глядя на ее профиль. Он любовался ее стройной шеей, красивыми плечами, округлой грудью.

Вдруг снаружи послышались голоса, и все взгляды устремились на дверь.

– Робин, – сказал Хью и добавил: – Точно вовремя. – Едва он это проговорил, по городу прокатился звон колоколов, извещая путников о том, что городские ворота закрываются, а огни гасятся.

Пиппа уже бежала, подпрыгивая, к двери.

– Ты нашел ее? Ты нашел ее? – вопрошала она открывающуюся дверь.

В зал вошел ликующий Робин.

– Я нашел ее, а потом она опять убежала. Я гнался за ней через весь мост. Я думал, что потерял ее, но неожиданно услышал, как она мяукает. Она вцепилась в край моста. Мне пришлось перебраться через парапет, чтобы достать ее. – Он торжественно передал Пиппе заляпанного грязью котенка.

– Ой, как же здорово! – воскликнула Пен, спеша к ним. – Ты такой умный, Робин. Я знала, что ты найдешь ее. – Она слегка пожала его руку.

Робин засиял, его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Знала? Я боялся, что не найду ее. Ко мне пристали какие-то мальчишки. Они спрашивали, что я ищу, и когда я нашел Светлячка, они, наверное, решили, что я сумасшедший! А кому еще взбредет в голову гоняться за котенком?

– Да кому угодно! – уверенно заявила Пиппа. Она уткнулась в котенка, поэтому ее голос звучал приглушенно. – Ты отличный мальчик! – с горячностью добавила она. – Надеюсь, когда-нибудь я встречу такого же, как ты.

Робин засмущался и покраснел, а Хью, едва сдерживавший смех, покосился на Джиневру, которая кусала губы, чтобы не засмеяться.

– Хорошо то, что хорошо кончается. Предлагаю поужинать, – заявил Хью, жестом приказывая слуге ударить в гонг.

К столу собрались практически все обитатели дома, кроме кухонной прислуги, подававшей ужин. Место нашлось даже горничным и грумам. Поварята – их Джиневра определила по засаленным фартукам – сидели далеко «ниже солонки».

В доме Хью де Боукера не было пажей. Слуги поставили на стол доски и миски, и каждый накладывал себе сам, накалывая мясо кончиком ножа и зачерпывая соус ложкой или просто макая в него хлеб. На маленькой галерее играл на лютне менестрель.

Хью и Джиневра ели в молчании. Но оно не было вызвано неловкостью. Напротив, в настоящий момент их объединяли взаимное доверие и искренность. Однако у Джиневры возникло ощущение, что эта дружба продлится недолго. Она чувствовала себя, как в летний вечер перед грозой.

Когда ужин закончился, Джиневра велела девочкам отнести котят наверх и покормить, а потом с помощью Тилли лечь в постель.

– Прошу меня извинить, – проговорил Хью, вставая, – у меня есть дела на конюшне. Робин, пошли со мной.

– Слушаюсь, сэр. Захватить ваш плащ? Похолодало. – Робин, как всегда, был рад исполнить любое приказание отца.

Хью с улыбкой кивнул, и мальчик побежал за плащом.

– Надо проверить, как тут шли дела в мое отсутствие, – пояснил он Джиневре.

– Конечно. Да я и не жду, что вы будете меня развлекать. К тому же у нас с магистром много работы.

– Располагайтесь у камина, – предложил Хью. – Пусть девочки спокойно спят.

– Верно, – согласилась Джиневра и тут же засомневалась, правильно ли она поступит, если будет обсуждать стратегию защиты фактически на глазах у своего тюремщика.

– Не бойтесь, что вас подслушают, – сказал Хью. – Обещаю громко топать, когда вернусь.

Джиневра не выдержала его насмешливого взгляда и, отвернувшись, обратилась к магистру:

– Я принесу нужные нам книги. А вы устраивайтесь у камина.

Холодно кивнув Хью, она гордо вскинула голову и направилась к лестнице.

Джиневра ощутила прилив оптимизма, когда рылась в ящике с книгами. Наконец-то они с магистром смогут проверить свою теорию. Книги всегда давали ей ответы на вопросы. Помогут они и сейчас.

Отобрав несколько томов, Джиневра спустилась в зал. Магистр уже сидел в кресле, вытянув ноги к огню.

– О, вот настоящий комфорт, – заявил он, потирая руки. – Лорд Хью приказал принести нам две дополнительные лампы и вставить новые свечи в подсвечники. Как любезно с его стороны.

– Да, – сухо проговорила Джиневра, раскладывая книги на скамье. Она решила сразу взять быка за рога. – Как мы с вами, магистр, обсуждали, дело упирается в основания. У них нет веских оснований обвинить меня в смерти хотя бы одного из моих мужей. – Она замолчала и, нахмурившись, устремила взгляд в огонь.

Так что же все-таки Хью узнал в Мэтлоке? Если она не выяснит, какие улики есть против нее, она не сможет строить защиту.

Джиневра покачала головой. Придется работать с тем, что есть.

– Лорд Хью обнаружил какие-то противоречия в моих показаниях и свидетельствах Тилли. Если они пожелают состряпать дело на основе этих противоречий, тогда у нас возникнут сложности.

– Скорее всего, они именно так и поступят, – проговорил магистр, поджимая губы и втягивая щеки. – Вы уверены, что лорд Хью расскажет об этих противоречиях? – спросил он.

Джиневра продолжала смотреть в огонь. Так что же он узнал в Мэтлоке?

– Да, – ответила она. – Он представит дело так, как оно ему видится. – Пожав плечами, она села на скамью, на которой лежали книги. – Моя задача – убедить суд, что эти противоречия не являются уликой.

– Нам следует изучить закон на предмет косвенных улик, – заключил магистр. – Решение, сделанное на основе выводов из известных фактов, не имеющих четкого объяснения, всегда можно оспорить. Мы должны найти убедительное альтернативное объяснение этим фактам.

– Правильно, – согласилась Джиневра. – А как быть с обвинением в колдовстве? Я не вижу способа опровергнуть это обвинение, если оно будет выдвинуто. Только мои мужья могли бы утверждать, что их никто не околдовывал, а они уже на том свете.

– Мадам, давайте решать вопросы в порядке очередности, – взмолился магистр, нахмурившись. – У нас есть веское доказательство, подкрепляющее ваши права на землю, на которую претендует лорд Хью. Это первый вопрос, и он решается в вашу пользу. Никто не сможет оспорить легальность добрачного договора с Роджером Нидемом. И если в этом вопросе вы руководствуетесь законом, то, возможно, разумный человек решит, что и в других вы основываетесь на законе.

– Разумный человек – да. Но разве лорд – хранитель печати относится к таковым?

– Послушайте, мадам, давайте не будем забегать вперед, – сказал магистр. – В законах мы найдем ответы – ведь мы всегда их находили. Давайте посмотрим «De Laudibus Legum Angliae» Фортескью. – Он выбрал нужную книгу.

Через час магистр сладко зевнул и потянулся, разминая старые кости.

– Господи, Боже мой, вряд ли я когда-нибудь приду в себя после этой скачки, – пробормотал он.

– Давайте на сегодня закончим. – Джиневра закрыла книгу. – Вам нужно отдохнуть, магистр.

– Я старик, мадам. Путешествия не для меня, – проговорил он.

– Зря я взяла вас с собой, – сокрушенно покачала головой Джиневра. – С моей стороны было жестокостью устраивать вам такие испытания.

– Господь с вами, мадам, я бы никогда не допустил, чтобы вы сражались в одиночестве. – Он в ужасе замахал на нее руками. – И ведь мы все же кое-чего достигли.

Джиневра не была в этом уверена, однако она с улыбкой кивнула, не желая расстраивать своего наставника.

– Идите в кровать, сэр. Продолжим завтра. Магистр с кряхтеньем встал.

– Я совсем не против снова понежиться на пуховой перине, – сказал он. – Спокойной ночи, миледи.

– Спокойной ночи.

Джиневра смотрела ему вслед, откинув голову на резную спинку скамьи. Правовые доводы казались такими пустыми, такими несущественными, однако ничего другого у нее не было. Только эти доводы и ее собственное красноречие. Хватит ли этого, чтобы убедить лорда – хранителя печати?

За дверью в глубине зала – видимо, эта дверь вела на кухню и в конюшню, – послышались шаги. Через секунду дверь открылась, и на пороге появился лорд Хью.

– Я достаточно громко шумел?

– Ваша предупредительность, милорд, делает вам честь. – Хью подошел к камину и, опершись на спинку скамьи, посмотрел на Джиневру.

– Вы закончили? Магистр отправился спать?

– Закончили только на сегодня. Путешествие очень утомило магистра.

– У вас тоже усталый вид. – Входная дверь открылась, и вошел Джек Стедмен, впустив в зал холодный воздух.

– Здорово похолодало, – проговорил он. – Ничего удивительного, погода-то изменилась. – Он не видел Джиневры, скрытой высокой спинкой скамьи. – Церемониймейстер хранителя печати выслушал сообщение, а потом заставил меня ждать почти два часа, милорд, – извиняющимся тоном сказал Джек. – В приемной была такая давка, что не шевельнуться.

– Так ты получил ответ? – спросил Хью.

– Да, милорд. Вам с леди Джиневрой надлежит прибыть в Хэмптон-Корт завтра к трем пополудни.

Хью кивнул и покосился на Джиневру. Она сидела не шевелясь, ее глаза были закрыты.

– На сегодня все, Джек. На восходе мне понадобится барка. Пусть она ждет меня у пристани в Блэкфрайарз. Убедись, что на ней есть, где укрыться от непогоды. Ты и еще двое будете сопровождать нас.

– Слушаюсь, сэр. А мастер Робин?

– Он останется здесь. Скажи ему, что он получает выходной… если день в обществе Пиппы можно назвать выходным, – добавил он.

Джек осклабился.

– Слушаюсь, сэр. Доброй вам ночи. – Отдав честь и нахлобучив шляпу, он ушел.

– Так быстро, – проговорила Джиневра. Она медленно встала и посмотрела на Хью. – Неужели вы не могли дать мне несколько дней передышки, милорд, прежде чем отсылать свое сообщение?

– Отсрочка ничего бы вам не дала, – тихо ответил он. – Неприятные дела лучше всего делать сразу.

– Но я еще не готова.

– Завтра суда не будет, – сказал он. – Вам только зададут вопросы.

– Я боюсь, – прошептала Джиневра. – И не уверяйте меня, что мой страх беспочвенный.

– А я и не собирался.

Она смотрела на него, и в ее взгляде сквозил страх.

В камине затрещали дрова, и этот звук показался пугающе громким в затихшем доме. Джиневра вздрогнула, у нее бешено забилось сердце, в голове застучало.

– Иди ко мне, – сказал Хью. В его голосе слышались и мольба, и приказ.

Джиневра продолжала стоять, спиной чувствуя тепло огня. Весь зал, кроме освещенного круга у камина, был погружен во мрак.

– Иди ко мне, – повторил Хью и положил руки ей на плечи.

Джиневра не шевельнулась. Сегодня она нуждалась в его любви гораздо сильнее, чем в чем-либо другом. Сегодня она нуждалась в его поддержке, в осознании того, что она не одна. Его любовь, пусть ненадолго, прогонит страх и утолит душевную боль. И в то же время ее смущала мысль, что все это даст ей сам виновник ее переживаний.

Поэтому не шевелилась. И не сопротивлялась, когда он взял в ладони ее лицо.

Он целовал ее, сначала нежно, потом настойчиво, как будто пытался разбудить, заставить откликнуться на его ласки.

– Иди ко мне, – прошептал он. – Джиневра, иди ко мне.

Он обнял Джиневру, и его объятие наполнило ее силой, принесло утешение. Впервые со смерти Тимоти она почувствовала, что может хоть ненадолго переложить свои проблемы на чужие плечи.

Ее губы открылись ему навстречу, и она прижалась к нему. Хью целовал ее шею, грудь, губами ощущая тепло ее кожи. Джиневра не двигалась, но он знал, что ее неподвижность вызвана отнюдь не пассивностью, что она просто ждет, когда сможет принять его.

Его охватил небывалый восторг. Сейчас она принадлежала ему в большей степени, чем в ту ночь в палатке.

– Идем, – проговорил он, беря ее за холодную руку.

Освещая путь лампой, Хью повел ее к лестнице. На верхней площадке он повернул в левый коридор и, подняв лампу над головой, открыл дверь в конце. В комнате на маленьком столике горела свеча, в камине пылал огонь. Когда они вошли, свет лампы разогнал собравшиеся по углам тени.

В его комнате царил такой же порядок, как и в палатке. На столиках, поддерживающих балдахин, не было резьбы, одеялом служил простой шотландский плед. Обстановка была спартанской: кованый сундук да большой шкаф.

– У меня все очень просто, – сказал Хью. Джиневра улыбнулась и впервые за все время заговорила:

– А я ничего другого и не ожидала.

– Кажется, ты понимаешь меня. – Он поставил лампу на камин и посмотрел на Джиневру.

– Немножко, – кивнула она.

– Иди ко мне. – Он раскрыл объятия, и на этот раз она подошла к нему.

– Я дам тебе то, что ты хочешь, – внезапно охрипнув, произнес он и принялся снимать с нее украшенный драгоценностями чепец. Джиневра наклонила голову, чтобы облегчить ему задачу.

Он, не спеша, одну за другой, вынул булавки и положил их на столик, затем снял чепец и вытащил шпильки, освободив тяжелую массу ее волос. Не имея под рукой щетки, он пальцами расправлял длинные пряди.

– Ты такая красивая, – проговорил Хью, целуя ее в губы. – Скажи, Джиневра, что ты хочешь от меня. Я все сделаю, не подведу.

– Не подведешь, – согласилась Джиневра.

Она погладила его по щеке, провела пальцем по губам. Он не подведет ее… во всяком случае, сейчас.

Джиневра повернулась к Хью спиной, и он медленно расшнуровал платье, снял его и бросил на сундук в изножье кровати. Потом он расшнуровал корсет и накрыл ладонями ее груди.

– Сначала покажи мне себя, – с томной улыбкой сказала Джиневра. – Я хочу видеть тебя обнаженным.

Она снова провела пальцем по его губам. Он перехватил ее руку и взял ее палец в рот. От этого ее тело будто пробудилось.

Хью отступил на шаг и начал раздеваться. Джиневра с вожделением наблюдала за ним. Он снял гаун, потом дублет, расстегнул рубашку. Он снимал одежду не торопясь и аккуратно развешивал ее на стуле у окна.

Джиневра любовалась его широкой грудью, поросшей курчавыми волосами, на удивление тонкой талией… В ее взгляде вспыхнул огонь, когда он принялся снимать чулки. Она не могла оторвать глаз от его плоского живота, мускулистых бедер, возбужденного естества.

– Вас устраивает, мадам? Джиневра кивнула и облизнула губы. – О да.

Когда Хью развешивал чулки на стуле, Джиневра подошла к нему сзади и стала гладить его по ягодицам. Он замер. Ее ласковые пальцы скользнули ему между бедер. Он положил руки ей на бедра, и она прижалась к нему всем телом.

– Кажется, настало время справедливости, – с тихим смехом сказал он, поворачиваясь к ней. – А теперь вы, миледи, усладите мой взор.

Он стянул рубашку с ее плеч, спустил ее до талии и подставил ладони под груди с набухшими сосками. Наслаждаясь их тяжестью, он принялся ласкать соски, а потом стал гладить ее тело, руками исследуя все его изгибы, – ведь в ту сумасшедшую ночь ему было не до этого. Джиневра, обнаженная до талии, со струящимися по плечам волосами, стояла не двигаясь, и только ее грудь бурно вздымалась и опускалась.

Хью спустил рубашку ниже, и она упала к ногам Джиневры. Теперь Джиневра стояла в одних шелковых чулках. Он разглядывал ее, любуясь ее зрелыми формами. Перед ним была не девочка. Он видел оставшиеся после родов едва заметные растяжки на бедрах и животе, синие вены, оплетавшие ее отяжелевшую после кормления грудь, уже не девичью талию. Однако все эти несовершенства только подчеркивали ее красоту.

Положив руки ей на бедра – Джиневра затрепетала от его прикосновения, – он повернул ее к себе спиной и провел языком вдоль позвоночника. Джиневра застонала, повернулась к нему, обвила его шею руками. Она целовала его, прижимаясь к нему всем телом. Поддерживая ее, Хью стал подталкивать ее к кровати. Джиневра упала навзничь, и он повалился на нее, а потом лег рядом и приподнялся на локте. Джиневра заложила руку за голову, как бы предлагая себя для любви.

Улыбнувшись, Хью положил руку ей на живот. Его рука стала медленно скользить вверх, к плечам, и вниз, к животу. Джиневра стонала от его ласк и шептала его имя. Потянувшись, Хью взял губами ее сосок, и она забилась в сладостных судорогах, чувствуя, как увлажнилось ее лоно. Не в силах больше сдерживать себя, она повернулась на бок и обхватила его плоть.

Хью выгнулся и, приподнявшись, стал раздвигать ее ноги. Джиневра тут же открылась, отдаваясь ему. Он принялся целовать ей ноги, бедра, медленно подбираясь к тому месту, где сосредоточилась ее страсть. Наконец его язык нашел твердый бугорок. Потеряв голову от вожделения, Джиневра вцепилась Хью в волосы и приподняла бедра, подставляя себя ласке, которая вела ее к сладостной развязке. Она была уже на грани взрыва, когда Хью вдруг отстранился. Застонав, она закинула ноги ему на бедра, притянула х. себе и впилась в губы, разжигая в нем тот же огонь, что горел в ней.

Хью вошел в нее, и Джиневра на секунду замерла, наслаждаясь ощущением, будто он заполняет ее всю. Затем Хью вышел из нее. Он двигался очень осторожно. Джиневра потянулась за ним и втолкнула его в себя. Они смотрели друг на друга и видели свои отражения в глазах.

Обоим казалось, что их души сплетаются. И когда Хью в следующий раз вошел в нее, их тела слились в одно. Они стали единым целым.

Наконец Хью откатился в сторону и лег на спину, положив руку Джиневре на живот. Они медленно приходили в себя, их дыхание постепенно выравнивалось. Джиневра глубоко вздохнула и повернулась к нему.

Хью провел рукой по ее щеке. Она улыбнулась, но он сразу почувствовал, что за этой улыбкой уже собираются тучи.

– Tristesse de l'amour[14]? – ласково спросил он.

– Возможно. – Джиневра нежно погладила его по щеке. – Спасибо, Хью.

– Тебе не за что благодарить меня, – проговорил он, сжимая ее запястье. – Я дал тебе то же, что дала мне ты.

– Сомневаюсь, – возразила Джиневра. – Это не должнo повториться, Хью. Ты понимаешь? – Хью отрицательно покачал головой: – Нет, Джиневра, не понимаю. Она села и с видимым усилием произнесла: – Жаль… жаль, что ты не понимаешь, как все это пугает меня. Я не должна, я не имею права отступать в этой борьбе. Я рискую слишком многим, Хью. Гораздо большим, чем ты. Это-то ты понимаешь?

– Да… да, естественно, понимаю. – Он тоже сел и обнял ее за плечи. – Но разве это обязательно должно разделять нас?

– Да, обязательно, – ровным голосом проговорила она. – Потому что это застилает мне глаза и мешает видеть все отчетливо. – Помолчав, она сказала: – Мне нужно вернуться к себе.

Хью наблюдал за тем, как Джиневра собирает одежду.

– У тебя не найдется накидки? – спросила она, обнаженная, с ворохом вещей в руках, подходя к кровати.

– Да, конечно.

Между ними снова возникла напряженность. И Джиневра намеренно способствовала этому. Радостные минуты единения не изменили действительности, разделявшей их.

Хью едва не застонал от разочарования. Ему захотелось встряхнуть Джиневру, заставить ее признать, что их любовь сильнее всего на свете. Однако он промолчал. Он встал с кровати и достал из шкафа халат.

– Этот подойдет? – Он накинул халат ей на плечи.

– Спасибо, – бросила Джиневра и направилась к двери. У двери она остановилась и, взявшись за щеколду, повернулась к Хью. – Я действительно благодарна тебе.

Хью лишь беспомощно махнул рукой. Секунду Джиневра, казалось, колебалась, а потом решительно отодвинула щеколду и выскользнула из комнаты.

Глава 14

Как ни странно, утром Джиневра проснулась отдохнувшей. Она повернулась, и Светлячок, спавшая у нее под боком, бросила на нее возмущенный взгляд, встала, лениво потянулась и спрыгнула на пол. Мускат, который спал, свернувшись клубочком, между девочками, последовал примеру своей сестры. Оба котенка подошли к двери и требовательно воззрились на Джиневру.

Стараясь не разбудить дочерей, Джиневра встала и, открыв дверь, выпустила котят в коридор. Может быть, за вчерашний вечер они успели изучить дорогу в сад.

Тилли села на кровати и зевнула.

– Ты поздно легла спать, цыпленочек, – заметила она и перевела взгляд на небрежно брошенное платье – ночью Джиневра была слишком утомлена, чтобы убрать его. На спинке стула висел халат Хью.

Джиневра накинула на себя халат, хранивший запах Хью, и ей на мгновение показалось, будто он обнимает ее. На душе стало тоскливо. Ей больше не суждено быть с ним. А он дал ей именно то, в чем она так остро нуждалась. Но другого раза не будет. До тех пор пока она вновь не обретет свободу – если таковое возможно. Вчера ночью их души соединились, и тогда это принесло радость обоим. Сейчас же, при холодном утреннем свете, она смотрела на все другими глазами, и глубина собственных эмоций ужасала ее. Если она намерена победить в схватке с хранителем печати, нужно бороться с Хью, а это равносильно борьбе с самой собой.

– Значит, вот как обстоят дела, – сразу все, поняв, пробормотала Тилли. – Не сказала бы, что очень удивлена.

– Ничего в этом хорошего нет, – проговорила Джиневра. – Это не должно было случиться.

– Ну, может быть и так, – протянула Тилли, своим тоном давая понять, что не во всем согласна с хозяйкой.

Она встала с кровати и потянулась.

– Итак, Тилли, начинается, – сказала Джиневра. – На восходе я должна сопровождать лорда Хью в Хэмптон-Корт.

Тилли сразу помрачнела и, бросив взгляд на кровать, где спали девочки, вопросительно вскинула бровь.

– Я им все объясню, – заверила ее Джиневра.

– Где Светлячок? – спросила Пиппа, заговорив сразу, как только открыла глаза. – Мне приснилось, что я ее опять потеряла.

– Она ушла с Мускатом, – ответила Джиневра.

– Ой, их надо найти! – подскочила Пен. – Они здесь ничего не знают.

– Тогда поторопитесь.

Джиневра, жестом подзывая к себе Тилли, подошла к гладильному прессу и тихо, чтобы не услышали девочки, сказала:

– Я хочу надеть черное платье с черным чепцом. Думаю, сейчас мне лучше всего выглядеть скромной вдовой. Чепец украсим серебряным ободком. Кулон надевать не буду, хватит футляра для ароматических шариков. Не хочу выставлять перед ними свое богатство.

– Верно, цыпленочек, очень мудро.

Тилли достала черное шелковое платье. Ткань была дорогой, но простой: без вышивки и драгоценных камней.

– Сейчас принесу горячей воды.

Тилли вышла из комнаты, а Джиневра принялась помогать дочерям одеваться: она завязала Пиппе кружевной бант, а у Пен поправила воротник.

– Знаете, девочки, сегодня у меня есть дела, – как бы, между прочим, промолвила она.

– Какие дела? – тут же поинтересовалась Пиппа, глядя на мать через плечо.

– Мы с лордом Хью и другими людьми будем обсуждать то поместье, – пояснила Джиневра. – Вот, готово. – Она поцеловала обеих и подошла к умывальнику, на который Тилли уже успела поставить кувшин с горячей водой.

Обмакнув в воду салфетку, Джиневра подержала ее на лице, а потом протерла шею и верхнюю часть груди, вспоминая при этом ласки Хью.

Мастерство в любовных утехах, нежность, желание доставить ей удовольствие – вот что отличало человека, которого обожал его сын и которому безоговорочно доверяли ее дочери. Но сегодня и в ближайшие дни ей придется иметь дело с его второй натурой, фактически с совершенно другим человеком. И характерной особенностью этого человека является безграничное чувство долга. Более того, у него есть цель, ради которой он готов погубить ее. И этот человек никогда не отвернет от своей цели и не изменит своему долгу.

– Куда ты едешь? – спросила Пен.

– В Хэмптон-Корт. Когда вернусь, расскажу, что я там увидела.

Девочки, заинтригованные такой новостью, смотрели на нее во все глаза. Забыв о своих котятах, они принялись забрасывать мать вопросами, на которые та отвечала, облачаясь в черное вдовье платье. Джиневра даже не успела нормально позавтракать – у нее хватило времени только на кусок хлеба с молоком, а ведь она не знала, когда ей удастся снова поесть.

В комнате не было зеркала. Зеркала, догадалась Джиневра, являются предметом роскоши, а у Хью де Боукера не так много денег. Ей пришлось воспользоваться маленьким дорожным зеркальцем. В черном платье и чепце она казалась излишне бледной. Котт был закрытым, с кружевным воротником, сюрко с прямоугольным вырезом и без обычных драгоценностей выглядел строго. В таком наряде она скорее напоминает монашку, чем колдунью, решила Джиневра, насмешливо улыбаясь. А вот убедит ли их ее внешний вид – это станет скоро известно.

– Мой плащ, Тилли. Утром на реке может быть холодно. – Джиневра открыла ящик комода и вытащила оттуда свернутый в трубку пергамент.

Тилли подала ей тяжелый шерстяной плащ с капюшоном. Спрятав документ в карман плаща, Джиневра на секунду замерла, внутренне готовясь к предстоящему испытанию. Затем она поцеловала дочерей.

– Я сегодня буду поздно. Так что ведите себя хорошо.

– Мы всегда ведем себя хорошо, мама, – возразила Пиппа.

– Да, знаю, – улыбнулась Джиневра.

Ей очень не хотелось уезжать от них. Ее сердце снова сковал ужас. Она обязательно вернется! Обязательно! Однако страх не проходил.

Тилли подтолкнула ее:

– Не бойся, цыпленочек. Все к лучшему. Вот увидишь.

Вымученно улыбнувшись ей и преодолев желание броситься к девочкам и в последний раз прижать их к груди, Джиневра вышла из комнаты.

Она медленно спускалась вниз. Ее сердце бешено стучало. Хью, в плаще, уже ждал ее. У Джиневры сжалось сердце, когда она увидела, как загорелись его глаза, как нежная улыбка тронула его губы.

– Доброго вам утра, милорд. – Ей стоило огромных усилий говорить официальным тоном.

Хью подошел к ней, протягивая руки. Нет, он не допустит, чтобы она снова отдалилась от него. Вчера ночью, после ласк, ей это удалось, но сегодня все будет иначе. Ее отказ признать то, что было между ними, бессмыслен.

Он взял ее за руки и поцеловал в губы. Джиневра что-то пробормотала и отвернулась.

– Не отворачивайся от меня, Джиневра, – сказал Хью. – Это ничего не даст ни тебе, ни мне.

– Я не могу, Хью, – проговорила она. – Ты принял решение погубить меня. Когда меня не станет, ты получишь землю, на которую предъявляешь права. Ты это признаешь?

Хью выпустил ее руки.

– Да, признаю, – сказал он. – Но я не принимал решения погубить тебя. – В его глазах появился сердитый блеск. – Как ты можешь думать так сейчас, когда мы поняли, что значим друг для друга? Существуют факты, и тебя спросят о них. Я здесь не властен. Я не могу влиять на события. Мне было велено доставить тебя в Лондон для следствия, и я обязан был выполнить приказ, несмотря на свои чувства. Это мой долг.

– Долг, – безжизненным голосом повторила Джиневра, – который не оставляет места жалости. Ты мой тюремщик. А заключенный не должен заниматься любовью со своим тюремщиком и искать у него утешения. Это извращение.

– Значит, ты видишь во мне только тюремщика? – возмутился Хью. – Значит, то, чем мы занимались ночью, ты называешь извращением?

Джиневра пожала плечами:

– В свете имеющихся фактов я не могу найти лучшего термина, милорд.

Хью изо всех сил боролся с гневом и разочарованием. Он догадывался, что на самом деле она воспринимает их отношения по-другому, но не знал, как сломить ее упорство.

– Поверь мне, Джиневра, если бы я мог что-то изменить, я бы обязательно это сделал, – сказал он. – Но я не могу. Поэтому поехали. – Он помотал головой, как бы разгоняя туман, окутавший сознание. – До Блэкфрайарз мы дойдем пешком. – Он повел ее к двери.

Джиневра плотнее запахнула плащ. Холод осеннего утра не шел ни в какое сравнение с холодом, царившим в ее душе. К этому холоду примешивались страх и сожаление о том, что она причинила Хью боль. Однако она не видела иного способа сохранить свою целостность. Ей нужно бороться за себя и детей, но она не сможет бороться, если позволит себе связаться с врагом, который приходит к ней под маской друга и возлюбленного.

Они молча шли по улицам Холборна. Несмотря на ранний час, вокруг уже кипела жизнь: куда-то спешили посыльные, уличные торговцы развозили товар, женщины, высунувшись в окна верхних этажей, с криками «Поберегись!» выливали в сточные канавы содержимое ночных горшков.

Мимо, пришпоривая лошадь, проскакал мужчина в алой ливрее. Из-под копыт коня летели комья грязи. Джиневра еле успела отскочить в сторону.

– Разве он не видел меня? – возмущенно воскликнула она.

– Человек, выполняющий поручения хранителя печати, не останавливается, чтобы пропустить прохожего, – мрачно ответил Хью. – С тобой все в порядке?

– Да, благодарю. – Джиневра отряхнула грязь с плаща. Она вспомнила, как вчера замерла вся улица, чтобы пропустить хранителя печати с его свитой. – Такое впечатление, что лорд – хранитель печати присутствует везде.

– Явно и неявно, – согласился Хью. Джиневра поежилась.

В проеме между домами что-то блеснуло. Когда они подошли ближе, перед ними открылась Темза с ее темными, как металл, водами. На реке было оживленнее, чем на улицах.

Перевозчики, собравшиеся на нижних ступенях пристани, громко зазывали клиентов, предлагая свои лодки. Чуть в стороне к пристани была пришвартована огромная барка с большим навесом. Над ней развевался королевский штандарт. На барке рассаживалась группа музыкантов с инструментами.

– Их везут во дворец, чтобы они играли на празднике сегодня вечером, – сообщил Хью, оглядываясь по сторонам в поисках Джека Стедмена и заказанной им барки. – Ага, вон она. – Он указал на судно, стоявшее на якоре на небольшом расстоянии от пристани, и подозвал к себе мальчишку: – Свистни-ка, приятель. Три длинных и один короткий.

Мальчик дунул в крохотный свисток, болтавшийся у него на шее. В следующее мгновение над кормой взвился штандарт де Боукеров, и барка стала подбираться к пристани. Хью дал мальчику монетку и повел Джиневру вниз.

Теперь Джиневра поняла, почему все вокруг звенело от свиста и звуков труб – это слуги подзывали суда своих хозяев. У каждого был свой набор звуков. Она не понимала, как можно различить нужный сигнал в этой какофонии. Однако все, как ни странно, различали.

Их барка пристала к ступеням, и Хью прыгнул на борт, а затем помог Джиневре. Она уже была на барке, а он все не выпускал ее руку. Она чувствовала, как сильна его хватка, и даже через перчатку ощущала тепло его ладони. Выдернув руку, она прошла на корму, где горел факел, отбрасывая на серую воду круг бледного света.

– Доброе утро, миледи.

– Доброе утро, Джек, – поздоровалась она. – Вы нашли замечательную барку. Здесь, как я вижу, даже есть навес.

Джек был явно доволен похвалой.

– Боюсь, он нам может понадобиться, мадам. Ветер крепчает, а когда мы поплывем, будет еще хуже. А на обратном пути нам, наверное, придется зажечь жаровню. – Он с гордостью указал на крохотную угольную жаровню, стоявшую у скамьи под навесом.

«На обратном пути!» Неужели она вернется?

– Сколько времени займет путешествие? – стараясь не выдать своих эмоций, спросила Джиневра у Хью.

– Пять часов, если ветер и течение будут на нашей стороне. А если нет, то больше. – Возможно, он догадался, что творится в ее душе, но ничем не показал этого.

Барка вышла на середину реки и влилась в общий поток. Несмотря на мрачное настроение, Джиневра с любопытством смотрела по сторонам. Немного погодя они уже плыли по сельской местности мимо огромных особняков с садами, спускающимися к самой воде, и с собственными пристанями. Ко многим пристаням были пришвартованы частные суда. На зеленых лугах паслись овцы и коровы.

Лавируя между маленькими островками, они миновали Ричмондский лес. Время от времени попадались деревушки, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Прибрежные камыши кишели куропатками, на открытой воде плавали грациозные лебеди, а на мостках сидели деревенские мальчишки с удочками.

Хью ушел на нос, к Джеку Стедмену. Он оставил Джи-невру одну, потому что ему трудно было чувствовать ее страх и не иметь возможности успокоить ее. Ему была ненавистна собственная беспомощность. А даже если бы он и мог ей чем-то помочь, она бы не приняла его помощь. Ведь он ее враг, он причина ее нынешних тревог.

Гребцы тихо напевали что-то, и с каждым взмахом весел барка уверенно продвигалась вперед. Подпрыгивая на тянущихся за баркой волнах, мимо проплывали рыбачьи лодки. Время тянулось медленно, и Джиневре хотелось, чтобы путешествие поскорее закончилось. Чем быстрее решится ее участь, тем лучше.

– У нас есть хлеб, мясо и эль. Вам стоит поесть.

Голос Хью вывел Джиневру из задумчивости. – Спасибо, но я не голодна.

– И все же надо поесть, – настаивал Хью. – Вы сделаете себе только хуже, если упадете в обморок перед королем. Его величество нетерпим к человеческим слабостям, в частности к женским. Они ставят его в тупик. А у вас, поверьте мне, не будет желания ставить его в тупик.

– Я не имею склонности падать в обморок, – резко заявила Джиневра.

– Сейчас ситуация особая. – Хью провел Джиневру под навес и, открыв корзинку, подал ей толстый ломоть мяса на куске хлеба. Затем он наполнил элем кубок и поставил его рядом с ней на скамью. – Вам это не помешает.

Взяв себе еды, он ушел. Интересно, спросила себя Джиневра, зачем он оставляет ее одну. Чтобы она предалась размышлениям? Но о чем? Об их отношениях или о ее собственных проблемах?

В час пополудни они проплыли через огромный олений парк Хэмптона, располагавшийся на обоих берегах Темзы. Над деревьями виднелись башенки и остроконечные крыши дворца. На дворцовой пристани толпились лакеи в ливреях и королевские лодочники. В настоящий момент пристань была занята: только что прибыли музыканты, и пришлось ждать, когда они сойдут на берег и их барка освободит место для швартовки.

Джиневра ступила на пристань Хэмптон-Корта. Начался мелкий дождик – типичная для Англии морось, а не настоящий дождь. Джиневра надвинула капюшон и запахнула плащ.

Лестницу наверх венчала арка с бойницами. От арки к дворцу вела дорога, выложенная красным кирпичом и окаймленная аккуратно подстриженной живой изгородью. Дорога шла через небольшой парк с изящными беседками и статуями в нишах. За парком Джиневра разглядела фруктовые сады с гнущимися под тяжестью плодов ветками и красиво отделанные пруды.

Дорога постепенно расширялась и, наконец, уперлась в площадь, окруженную вековыми дубами. Над площадью высилась башня, являющаяся входом во дворец.

– Куда мы идем? – шепотом спросила Джиневра, озадаченно глядя на шумную площадь, забитую всадниками, каретами и просто пешеходами. Туда-сюда сновали ливрейные лакеи. Церемониймейстеры, в чьи обязанности входило сопровождать разодетых дворян и заботиться о них, важно шествовали за своими подопечными. И никто, казалось, не замечал моросящего дождя.

– В приемную хранителя печати, – ответил Хью. – Там не протолкнуться от просителей, поэтому держи меня за руку.

Пробираясь сквозь толпу, Хью прошел в высокую арку, слева от которой начиналась лестница, а впереди, за небольшим двориком, была еще одна арка. Джиневра с любопытством разглядывала убранство дворца.

Хью наклонился к ней и, указав на лестницу, освещенную светом факелов, прошептал:

– Это королевская лестница. Ведет в личные апартаменты и приемный зал.

Во внутреннем дворе трубили трубы. Джиневра не могла отличить один звук от другого, но догадывалась, что это неспроста. Посетители, пажи, церемониймейстеры – все они подчинялись этим сигналам и отлично разбирались в этой мешанине.

Хью пересек двор, направляясь ко второй арке. Он шел с уверенностью человека, знающего, куда идти, и поэтому не привлекал к себе внимания. Он остановился в арке, и Джиневра увидела, что впереди находится еще один дворик, только меньше.

Они прошли во двор. Дождь усилился. Несмотря на тревогу, Джиневра не могла не восхититься красотой и величием здания, стоявшего на северной стороне двора. Потрясенная, она остановилась и залюбовалась им, не замечая Хью, дергавшего ее за руку. Сильнее всего ее поразили отделанные позолотой астрономические часы[15] над аркой, через которую они вошли.

– Какое великолепие! – восторженно проговорила она.

– Да, – согласился Хью. – Утверждают, что Хэмптон – любимый дворец короля. Пошли, нам надо спешить.

Они прошли во дворец и повернули в длинный коридор. Вдоль стен стояли мужчины и женщины – казалось, они здесь так давно, что уже успели прирасти к полу. Это были просители. Когда мимо них проходил человек, чья одежда и манеры свидетельствовали о его высоком ранге, они начинали что-то выкрикивать и тянули к нему руки, пытаясь ухватить за рукав.

– Что они хотят? – Увиденное рассмешило Джиневру и одновременно вызвало отвращение.

– Это приемная канцлера. Они подают ему прошение, чтобы исправить какую-то несправедливость в суде или решить спор, просят дать им какое-нибудь преимущество, – ответил Хью.

– А почему вы сами не обратились к канцлеру с прошением? – спросила Джиневра, помня о документе, лежащем в кармане плаща. Этот документ отказывал Хью в праве на спорную землю. Если бы они решили этот вопрос в канцлерском суде, возможно, она бы не стояла сейчас здесь.

– Если бы я считал, что от этого будет польза, я бы так и поступил. Но после смерти Томаса Мора канцелярию канцлера снова поразила коррупция.

– Разве подобные речи не считаются государственной изменой?

– Вполне возможно.

– А вы предупреждали меня, что я должна быть осторожной.

– И сейчас утверждаю это. Что же касается меня, Джиневра, то я стою на более твердой почве, чем вы.

Джиневра ничего не сказала. Она шла рядом с ним, крепко держа его за руку. Он повернул в следующий коридор, тоже забитый просителями, и решительным шагом направился к двойной двери в конце. Возле двери стояли два церемониймейстера в красных бархатных кафтанах, отделанных темным мехом.

– Хью де Боукер, – коротко представился Хью. – С леди Джиневрой Мэллори. По вызову короля и лорда – хранителя печати.

Секунду Джиневре казалось, что церемониймейстер откажется впустить их. На его надменном лице не дрогнул ни один мускул. Но тут он встретился взглядом с Хью, и все изменилось: он поклонился, стукнул церемониальным посохом по полу и скрылся за дверью.

Джиневра почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она вцепилась в руку Хью и попыталась унять предательскую дрожь. Хью накрыл ее руку своей.

Церемониймейстер вернулся:

– Лорд – хранитель печати будет рад видеть вас в три часа. Сейчас два.

– Тогда мы подождем, – спокойно проговорил Хью. – Проводите нас туда, где мы могли бы отдохнуть.

Церемониймейстер фыркнул и указал рукой на небольшую дверь.

– Подождите там, милорд. Вас пригласят.

– Благодарю. – Хью проводил Джиневру в тихую и спокойную комнатку. Те, кто был в коридоре, проводили их завистливыми взглядами.

Однако всего через пятнадцать минут дверь в глубине комнатки открылась, и церемониймейстер торжественно произнес:

– Прошу вас следовать за мной, сэр, мадам.

Они прошли по узкому коридору, освещенному факелами. Остановившись перед дубовой дверью, церемониймейстер постучал и открыл ее.

Хью пропустил Джиневру вперед. Мужчина, которого она вчера видела на улице, сейчас сидел за массивным дубовым столом у окна. Он внимательно смотрел на Джиневру, и взгляд его был холоден.

Итак, она предстала перед Томасом Кромвелем, лордом – хранителем печати. Перед человеком, которого так боялась вся страна.

Глава 15

Джиневра изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Она дала себе слово, что не покажет свой страх перед этим человеком.

– Доброго вам дня, милорд Кромвель, – проговорила она и взглянула на мужчину в алой рясе прелата, стоявшего у окна.

– Епископ Гардинер, – представил хранитель печати, указывая на мужчину. – Он заинтересовался вашим делом.

– А разве уже есть мое дело, милорд?

– Вы обвиняетесь в том, что околдовали четырех мужей, – скрипучим голосом произнес епископ.

– Кто обвиняет меня, милорд епископ? И есть ли свидетели?

Лицо епископа приобрело такой же цвет, как и его ряса.

– При обвинении в колдовстве свидетели не нужны, и церковь выступает против применяемых в юриспруденции хитростей и фокусов, мадам.

– Да ладно вам, милорд епископ, – махнул на него рукой Кромвель, – мы забегаем вперед. Леди Мэллори здесь для того, чтобы ответить на некоторые вопросы, вот и все.

Если хранитель печати своими словами намеревался успокоить Джиневру, то своей цели он не достиг. Она чувствовала себя мухой, попавшей в паутину и наблюдающей за приближением хищника. Оглянувшись на стоявшего позади нее Хью, она увидела, что его лицо ничего не выражает.

Ее взгляд привлек внимание хранителя печати к Хью.

– А, лорд Хью! – с наигранным добродушием, от которого кровь стыла в жилах, воскликнул он. – Надеюсь, ваше долгое путешествие прошло благополучно?

– Благополучно, милорд, – ровным голосом ответил Хью.

– Хорошо… хорошо. – Хранитель печати кивнул и перевел взгляд на Джиневру. – Итак, миледи, давайте обсудим завещание вашего первого мужа Роджера Нидема. Кто нес ответственность за составление брачного договора?

– Мой дядя. – Джиневра твердо смотрела на Кромвеля.

– О, простите меня… какая невнимательность с моей стороны! – Хранитель печати сложил руки перед собой. – Прошу садиться, мадам. – Он указал на низкий стул в стороне от стола.

Джиневра сразу сообразила, что окажется в проигрышном положении, если сядет на этот стул, а Хью и епископ останутся стоять: тогда все трое будут возвышаться над ней.

– Мне и так удобно, милорд, хотя я благодарна вам за ваше предложение, – сказала она.

На лице хранителя печати появилось недовольное выражение.

– Как получилось, что Роджер Нидем передал вам поместье, на которое предъявляет права лорд Хью де Боукер? Кажется, оно принадлежало первой жене Нидема, и он не имел права передавать его.

Джиневра вынула из кармана плаща документ.

– У меня есть добрачный договор между моим мужем и его первой женой, – заявила она. – Из него следует, что спорные земли оговаривались актом распоряжения имуществом по случаю заключения брака. Следовательно, Роджер Нидем имел право передавать их.

Джиневра услышала, что Хью шумно вдохнул воздух, но не повернулась.

– Могу я взглянуть на него? – Кромвель протянул руку. На его толстых пальцах сверкнули кольца.

Джиневра отдала ему документ. Он осторожно развернул его и разгладил. Его движения казались суетливыми, как у женщины, опасающейся обжечься об утюг.

Кромвель читал бумагу в полном молчании. Джиневра остро ощущала присутствие Хью за спиной – его неподвижность была красноречивее любых слов.

Наконец Кромвель поднял голову:

– Лорд Хью, вы знали об этой оговорке в добрачном договоре?

– Нет, – бесстрастно ответил Хью. – Если бы знал, я бы не стал предъявлять права. Я впервые слышу о ней. Почему-то леди Джиневра предпочла не упоминать о ней.

– Вряд ли что-нибудь изменилось, если бы я рассказала о ней раньше, сэр, – повернувшись к нему вполоборота, тихо проговорила Джиневра. Хью был бледен, его глаза пылали гневом.

– И все же я был бы признателен вам, мадам. Если, конечно, этот документ имеет силу перед судом, – добавил он.

– Имеет, сэр, – уверенно заявила Джиневра, глядя ему в глаза. – Как я понимаю, лорд Кромвель, – обратилась она к хранителю печати, – мои права на эту землю бесспорны. Надеюсь, вы также убедитесь в том, что я имею законное право на все земли, которыми владею в настоящий момент.

– Мы обязательно изучим все ваши права, леди Джиневра. Я бы хотел порасспросить вас о ваших мужьях, об их завещаниях и скоропостижных кончинах.

Томас Кромвель устремил взгляд на портьеру, украшавшую одну из стен комнаты. Хью проследил за его взглядом и понял, что он значит.

За гобеленом, в узком коридорчике, стоял крупный мужчина, одетый в пурпурное и черное. Скрытый за портьерой, он в дырку, умело спрятанную в складках, наблюдал за тем, что происходило в комнате.

– Тело Господне! – пробормотал Генрих, обращаясь к сопровождавшему его мужчине. – Да она красивее, чем на миниатюре! Не знал, что такое возможно!

– Красивее и хитрее, ваше величество, – прошептал лорд Дэлглиш, личный капельдинер короля. Он тоже находился на содержании у хранителя печати и обязан был во всех подробностях пересказывать тому все слова короля и докладывать обо всех событиях.

– Возможно… возможно, – проговорил король. – У нее ум настоящего юриста, это уж точно. Трудно поверить, что за такой красотой может скрываться колдунья.

– Но ведь именно в этом и заключается колдовство, ваше величество, – напомнил лорд Дэлглиш.

Генрих кивнул и опять припал к отверстию.

А Джиневра тем временем продолжала отвечать на вопросы. Она соблюдала предельную осторожность и старалась раньше времени не приводить аргументы в свою защиту – это было бы ошибкой. Ведь хранитель печати еще ни в чем не обвинил ее, хотя подспудный смысл его вопросов был ясен. Он скептически отнесся к тому, что Джиневра сама составляла свои брачные договоры, и заподозрил ее в неискренности.

На это Джиневра только повторила то, что уже сказала.

– Как же это может быть? – возмущенно осведомился епископ. – В первый раз слышу, чтобы женщина обладала такими познаниями.

– Насколько мне известно, леди Мария тоже обладает глубокими познаниями, – сказала Джиневра. Услышав, как тихо охнул позади нее Хью, она догадалась, что сделала первую ошибку.

– Верно, но что вам известно о леди Марии, мадам? – раздался Низкий бас из-за портьеры. В следующее мгновение портьера отлетела в сторону, и в комнату вошел король Генрих. – Что вы знаете о неблагодарности незаконнорожденной дочери?

Джиневра упала на колени. По ее мнению, именно так должно приветствовать монарха, сверкающего золотом и драгоценностями. Его рыжие вьющиеся волосы были коротко подстрижены и скрыты под беретом.

Хью сорвал с себя берет и низко поклонился. Епископ тоже поклонился, хранитель печати встал. Джиневра продолжала стоять на коленях.

– Ну, мадам? – обратился к ней король, не считая нужным предложить ей подняться с колен. – Вы упомянули имя самого неблагодарного бастарда христианского мира, не так ли?

– Простите меня, ваше величество, – промолвила Джиневра, не понимая, чем она вызвала такую бурную реакцию.

Король помолчал, а потом вдруг запрокинул голову и громко расхохотался – такие резкие смены настроения были в его характере.

– Ну, может, и прощу. А вы, девица, красавица, вот что я скажу. – Он взял ее за руку и помог подняться.

– Я не девица, ваше величество, – возразила Джиневра, пытаясь унять дрожь в коленях.

Генрих опять расхохотался.

– Умная женщина, – заявил он. – Естественно, будь вы девицей, вам не пришлось бы отвечать на наши обвинения, верно? – Неожиданно в его глазах появился зловещий блеск.

– Мне еще не выдвигали никаких обвинений, ваше величество, – заявила Джиневра.

Генрих хмыкнул.

– Вы их скоро услышите, мадам. И будете отвечать перед нашим судом в Звездной палате.

– Как прикажет ваше величество, – тихо сказала Джиневра.

– А до этого вы будете жить у лорда Хью, – объявил король. – Всю ответственность за вас я возлагаю на него. – Он коротко кивнул Хью.

Еще перед выездом Хью предложил Джиневре обсудить вопрос ее местожительства с королем, и она решила, что сейчас наступил самый подходящий момент. Подняв голову, она тихо проговорила:

– Ваше величество, я бы не хотела жить у лорда Хью. Не сомневаюсь, это для него накладно. Я бы нашла себе другое пристанище. У меня есть деньги, чтобы платить за себя.

Джиневра уже поняла, что сделала очередную ошибку. В комнате словно подуло холодным ветром. Хью позади нее опять издал какой-то возглас. Король смотрел на нее как на помешанную.

– Платить за себя? – вскричал он. – Да разве это пристало женщине? Тело Господне! Она отказывается от нашей милости! Господь всемогущий, мадам, да вы слишком горячи, – заявил он. – Да, несдержанная девчонка. Как вы посмели оспаривать мой приказ? Вы думаете, ваше решение лучше моего?

Джиневра попыталась исправить положение, но было поздно.

– Я не хотела оскорбить вас, ваше величество. Однако волна праведного гнева несла Генриха вперед.

– Итак, вы бы предпочли не жить у лорда Хью? Тогда, мадам, живите в Тауэре.

Хью снова с шумом вдохнул. Джиневра лихорадочно искала доводы, способные убедить короля передумать, смягчить жесткое выражение его лица, прогнать ярость из его глаз. Но прежде чем она успела что-то сказать, король тяжелым шагом пошел к потайной двери. Джиневра посмотрела на хранителя печати и поняла, что у него сочувствия ей не найти.

– Итак, мадам, вы выбрали себе жилье, – провозгласил хранитель печати. – Кажется, лорд Хью, ваша гостья проявляет неблагодарность. Вдобавок к скрытности, – злобно добавил он. – Что вы скажете, Хью?

– Сомневаюсь, что Тауэр – подходящее место для благородной дамы, – проговорил Хью. – Тем более если учесть, что ее еще ни в чем не обвинили.

– Я поражен тем, что вы защищаете ее, – ухмыльнулся Кромвель. – Леди Джиневра оскорбляет вас, разрушает ваши надежды вернуть себе землю, обманывает вас, а вы встаете на ее защиту. – Он пожал плечами и обратился к епископу: – Такая благотворительность, милорд епископ, достойна похвалы.

– Надеюсь, лорд Хью, уж вы-то не будете оспаривать приказ короля? – осведомился епископ.

– Вряд ли, – холодно произнес Хью.

– Тогда проводите даму в караульное помещение. – Кромвель взял лист бумаги и перо. – Там ее доставят к ее новому местожительству. Мы известим ее о дате суда, когда посовещаемся с остальными членами королевского совета. – Написав что-то, он посыпал лист песком и посмотрел на Джиневру. – До встречи, мадам. – Кромвель поставил печать и протянул бумагу Хью.

Хью прочитал текст и помрачнел. Свернув лист в трубочку, он сунул его в карман гауна.

Джиневра, ошеломленная, шокированная, чувствовала себя как в тумане. Хью подал ей руку и вывел из комнаты.

– Что за бес в вас вселился?! – воскликнул он, едва они вышли в коридор. – Зачем вы разозлили короля? Он безжалостен и непостоянен. Разве вы не знали, что леди Мария в опале? Ее отец требует, чтобы она признала себя незаконнорожденной, а она отказывается подчиняться ему. Упоминать ее имя – это равносильно государственной измене.

– Откуда мне было это знать? – с горечью проговорила Джиневра. – Я не знакома с нравами этого жалкого двора, где царят хитрость и обман.

– Я думал, что вам с вашей хитростью будет несложно приспособиться, – грустно усмехнулся Хью. – Почему вы не рассказали мне о договоре?

– Не видела особого смысла.

– Нет, вы предпочли предъявить его именно в тот момент, когда меня можно будет застать врасплох и выставить в невыгодном свете, – уверенно заявил он.

– Я предъявила его, когда для меня это было выгоднее всего, – возразила Джиневра.

Хью сокрушенно покачал головой:

– В нынешней ситуации это уже ничего не значит. Раз уж вы восстановили против себя короля… Господи, Джиневра, я же предупреждал вас, что нужно следить за каждым своим словом!

– Я же просто попросила! – Нападки Хью пробудили ее к жизни. – Вы сами посоветовали мне обсудить вопрос моего местожительства с королем или хранителем печати. Вот я и последовала вашему совету.

– Да это был не совет, а шутка! – воскликнул Хью. – Я не ожидал, что вы воспримете мои слова всерьез, иначе бы никогда не предложил вам такую глупость. Ведь это опасно – возражать королю! – Он помолчал, а потом спросил: – А почему вы не захотели жить у меня? Я понимаю, мой дом не так удобен, как ваш, но он все равно лучше Тауэра.

– Дело вовсе не в вашем доме, милорд, – тихо проговорила Джиневра. – Вам отлично известно, почему я не могу оставаться под вашей крышей. Если я хочу сохранить свою жизнь и жизнь моих детей, я должна бороться с вами, лорд Хью, а не любить вас.

– Вам незачем бороться со мной, – возразил Хью. – Я не ставлю себе цель погубить вас.

Она едва заметно пожала плечами.

– Это все слова. В моих глазах вы враг, а я не имею права сближаться с врагом. Итак, я буду жить в Тауэре до тех пор, пока мой вопрос не решится.

Хью с трудом сдерживал себя. Он не понимал ее упорства. Однако нападками и уговорами здесь ничего не добьешься.

Они молча покинули дворец и вошли в длинное низкое здание из серого камня, где находилась королевская охрана.

– Эту даму нужно препроводить в Тауэр, – сказал Хью капитану и подал тому документ. – Вот приказ хранителя печати.

Капитан внимательно прочел его и взглянул на женщину в черном, неподвижно стоявшую позади Хью. Интересно, чем эта красавица могла разозлить короля и хранителя печати? Нет сомнения, она благородного происхождения – в Тауэр заключают лишь дворян и исключительно по прихоти короля. Только вот имя Мэллори он слышит впервые.

Вполне возможно, что она ни в чем не виновата, размышлял капитан. Просто хранителю печати понадобилось убрать ее с дороги, чтобы повлиять на короля. А вообще-то это не его дело.

– Я вынужден оставить вас здесь, – тихо сказал Хью Джиневре. – Приложу все усилия, чтобы защитить ваши интересы. Настроение короля изменчиво, и если мне удастся застать его в добром расположении духа, я попытаюсь уговорить его проявить милосердие.

Джиневра покачала головой:

– Пусть все остается как есть. Здесь ничто не будет отвлекать меня от размышлений: я стану обдумывать свою защиту. У меня к вам одна просьба. – Ее голос дрогнул, а в глазах появились слезы, и она сморгнула их.

– Чтобы я позаботился о ваших детях, – договорил за нее Хью. – Вам незачем просить меня об этом, Джиневра. Что бы ни случилось, не беспокойтесь за девочек. Они будут в безопасности. Я сделаю так, чтобы ответственность за них возложили на меня.

– Вы очень добры, – прошептала Джиневра. – Успокойте их.

– Я знаю, что им сказать. – Он взял ее за руку, и она не сделала попытки высвободиться.

– Как вы думаете, мне разрешат держать книги?

– В приказе хранителя печати не сказано, что это запрещено. Завтра утром вам доставят книги и все необходимое.

– Благодарю вас, Хью. За это и за заботу о моих детях. Я знаю, что с вами им ничто не грозит.

– Вы доверяете мне своих детей, а себя – нет! – шепотом вскричал он.

– Я не имею права, – тихо, но твердо проговорила Джиневра.

Минуту он молча смотрел на нее, потом горестно покачал головой и вышел.

Капитан охраны взглянул на заключенную с удвоенным интересом. Он почти ничего не слышал из разговора, зато хорошо ощутил его эмоциональный накал. В глазах дамы блестели слезы, хотя в этом нет ничего удивительного, когда человек готовится испытать все ужасы заключения в Тауэре.

– Мы готовы, мадам, – сказал он. – Баркас ждет нас.

Джиневра запахнула плащ и под конвоем солдат спустилась на пристань. Шел дождь. Река была покрыта рябью, низкие серые тучи едва не касались земли. Джиневре почти не верилось в то, что только недавно было лето, что зеленые луга и долины Дербишира нежились под лучами яркого солнца. Мир вокруг нее был мрачным, унылым и грязным.

Она взошла на борт баркаса и села под навес, радуясь тому, что можно укрыться от дождя. Ее плащ промок, и ей было холодно. Гребцы взялись за весла, и баркас вышел на середину реки.

Хью вернется домой, где его ждет огонь в камине, сытный ужин, болтовня детей. А она плывет в тюрьму. Зато там она будет вдали от искушения оказаться в одной постели с Хью, сказала она себе. Ведь именно к этому она стремилась.

Однако после долгих часов плавания под дождем Джиневре с трудом удавалось сохранять уверенность в правильности своего выбора. Баркас приблизился к Тауэру, огромному серому зданию. Джиневра увидела тяжелые ворота с решеткой и узкий тоннель за ними. Ворота были открыты, и баркас вплыл в них. Когда они пересекли небольшой пруд, открылись следующие ворота, и баркас пристал к причалу. Ступеньки причала покрывала зеленая слизь, со стен высившегося над ним бастиона капала вода. На причале стояли четыре лейб-гвардейца – именно они принимали узников.

«„Ворота изменников“[16]! – вдруг догадалась Джиневра. – Меня доставили в Тауэр через ворота смертников!» Недобрая слава «Ворот изменников» достигла отдаленных уголков Дербишира. Джиневру охватил ужас. Она больше никогда не увидит своих девочек!

Она ступила на скользкий причал. Капитан королевской гвардии протянул приказ хранителя печати одному из лейб-гвардейцев, отдал Джиневре честь и вернулся на баркас.

– Сюда, мадам.

Лейб-гвардейцы окружили Джиневру и повели ее по узкой лестнице в стене бастиона. Они вышли на крепостной вал – Джиневра услышала громкое карканье воронов, – затем по каменной лестнице спустились в просторный внутренний двор, заросший травой. Со всех сторон поднимались высокие стены крепости. В круглые башни вели каменные лестницы.

Джиневру повели к низкому зданию, очень похожему на обычный дом. По траве разгуливали вороны, своим карканьем навевая тоску. Лейб-гвардеец постучал, и дверь тут же открылась.

– Заключенная леди Мэллори к коменданту Тауэра, – отчеканил он.

Они прошли в небольшой холл.

– Кто это такая? Мне не говорили, что сегодня кто-то будет. – Из-за двери справа появился крупный мужчина с салфеткой, повязанной вокруг шеи. Судя по одежде, он занимал важный пост. Прочитав приказ, он внимательно оглядел Джиневру. – Итак, леди Мэллори, вы некоторое время побудете моей гостьей. – Он вежливо поклонился. – Мы сделаем все возможное, чтобы вам было удобно.

– Кто там, Оливер? – В холл вышла пухлая женщина. – О бедная госпожа, вы промерзли до костей! – воскликнула она, бросаясь к Джиневре. – Идите к огню. Вы должны поужинать с нами, а вам тем временем приготовят комнату.

Комнату? Да нет, наверное, она имела в виду камеру! Джиневра пришла в недоумение. У нее возникло впечатление, будто она оказалась в таверне с радушными хозяевами, а не в Тауэре. Она не знала, что, так как все заключенные были дворянами, комендант и его жена обращались с ними в соответствии с их статусом и оказывали должное уважение. Если, конечно, не было иных, особых, указаний.

– Я буду, счастлива, погреться у огня, мадам, – сказала Джиневра, проходя в гостиную.

– Снимите плащ, он весь промок. Какая ужасная ночь! Боюсь, надвигается зима. – Продолжая болтать, жена коменданта помогла Джиневре снять плащ и усадила ее к огню. – Как я вижу, у вас с собой ничего нет. Вам не во что переодеться.

Жене коменданта нельзя было отказать в проницательности. Она сразу догадалась, что заключение под стражу оказалось для этой дамы полной неожиданностью. В последнее время, когда хранителю печати надо было направить волю короля в нужное ему русло, такое случалось довольно часто.

– Вещи привезут, – сказала Джиневра. – Утром. – Она протянула руки к огню.

– Не знаю, найдется ли у меня что-нибудь для вас… до прибытия ваших вещей, – проговорила жена коменданта. – А вы пока поужинайте.

– Боюсь, я слишком обременяю вас, мадам. Вы очень добры.

– Ничего подобного, – бодро воскликнула та и энергично зазвонила в колокольчик. – Лиза, – обратилась она к появившейся горничной, – принеси ужин нашей гостье. Миску супа, кусок пирога с олениной и сыру.

Горничная сделала реверанс и ушла. Извинившись и предупредив, что скоро вернется, жена коменданта удалилась, и Джиневра осталась одна. Столь радушная встреча немного приглушила ее страх, однако она понимала, что дальше ситуация будет развиваться отнюдь не так гладко и приятно.

А в соседней комнате жена коменданта разговаривала со своим мужем:

– Бедняжка замерзла, Оливер. Ты должен разместить ее у огня, хотя бы на эту ночь. У нее нет ни одежды, ни вещей. Наверное, все случилось неожиданно.

– Все действия хранителя печати неожиданны, – заявил комендант. – Но, судя по документам, леди Мэллори попала сюда по приказу короля.

Его жена поежилась.

– Ну вот, еще одна несчастная оказалась под замком по приказу короля, – проговорила она. – Интересно, чем она могла оскорбить нашего монарха? Наверное, отказалась лечь с ним в постель?

– Закрой рот! – зашипел на нее муж, с опаской оглядываясь по сторонам.

– Будем надеяться, что она не разделит судьбу тех, кто здесь побывал, – покачала головой добрая женщина. – Бедная королева Анна!

– Она была прелюбодейкой, – напомнил ей муж.

– Так говорят, – хмыкнув, кивнула его жена.

– Не нам обсуждать это, – твердо заявил комендант. – Я размещу эту даму в Белой башне. Комнаты в ней довольно просторные. И разожгу там огонь – на этот счет в приказе никаких указаний не было.

– Тогда я довольна. Она поужинает здесь, а потом ее отведут. – Жена коменданта вернулась в гостиную.

Горничная принесла ужин, и Джиневра, к своему удивлению, обнаружила, что может есть. Суп согрел ее, пирог с олениной придал сил, стакан вина взбодрил. Она старалась не думать о том, как Хью объяснит ее отсутствие детям. Если она впустит в сознание эти мысли, то расплачется, а это лишь ухудшит дело.

Пока она ела, хозяйка сочувственно смотрела на нее.

– Вы недавно в Лондоне, миледи?

– Со вчерашнего дня, – ответила Джиневра, кладя ложку в пустую миску.

Было видно, что жена коменданта ждет продолжения, но Джиневра не стала вдаваться в подробности. Допив вино, она от души поблагодарила ее:

– Вы очень добры, мадам. Я крайне нуждалась в этом.

– Да, я заметила.

В комнату вошел комендант.

– Если вы поужинали, миледи, позвольте проводить вас в вашу комнату, – сказал он.

– Да, конечно. Ваша супруга была очень добра. – Встав, Джиневра взяла свой плащ.

– Я принесу вам халат, чтобы было во что переодеться, пока не доставят ваши вещи. – Жена коменданта на минуту скрылась в другой комнате и вернулась с шерстяным халатом, подбитым мехом. – Держите. В нем тепло.

– Большое спасибо. – Джиневра перебросила халат через руку.

– Если вы готовы… – Комендант направился к двери, и Джиневра с бешено бьющимся сердцем последовала за ним. Итак, странная интерлюдия закончилась.

Они пересекли двор и по каменной лестнице поднялись в одну из круглых башен. Напротив входа Джиневра увидела массивную дубовую дверь, которую комендант отпер огромным железным ключом. Дверь со скрипом распахнулась.

– Прошу вас, леди Мэллори, – поклонился он, отступая в сторону.

Джиневра вошла в тюремную камеру.

– Желаю вам доброй ночи, миледи. – Дверь закрылась, и Джиневра услышала, как заскрежетал ключ в замке.

Джиневра стояла в центре небольшой комнаты и пыталась успокоиться. Огонь в маленьком очаге не мог обогреть помещение. Пол был сделан из огромных каменных плит, высоко над головой в толстой стене находилось узенькое окошко – единственный источник дневного света.

В подсвечнике над дверью горела сальная свеча. Обстановкой служили узкий топчан с соломенным матрацем, подушкой и тонким одеялом, низкий табурет, деревянная бадья без крышки. У очага на полу стоял кувшин с водой.

Джиневра подошла к очагу. Ведро для угля было полным – значит, есть чем поддерживать огонь, пока она бодрствует. Задрожав, она вспомнила, что на ней мокрый плащ, поспешно сняла его и закуталась в халат.

Из королевского зверинца доносилось тоскливое рычание льва. Бедное животное – такой же пленник, как и она, подумала Джиневра. Только ему еще хуже, потому что он не понимает, почему оказался в клетке.

Она сняла с топчана матрац и разложила его перед очагом, а сама завернулась в одеяло. Холод и сырость – вот ее главные враги. Но она не позволит им убить себя лихорадкой. Если хранитель печати и король желают ей смерти, им придется потрудиться.

Глава 16

Где наша мама, лорд Хью? – Пен пристально смотрела на него. – Она сказала, что вернется еще вчера вечером.

– Да, но не вернулась, – заявила Пиппа. – Где она? Мы хотим видеть ее. – В ее голосе слышалась дрожь.

Хью поднял Пиппу на руки.

– Король пожелал подольше поговорить с вашей мамой. Она просила меня рассказать вам об этом и о том, что она вас любит и скоро вернется.

– Если бы она думала, что так случится, она бы предупредила, – уверенно проговорила Пен. – Она бы не уехала, не предупредив нас.

– Да, просто все произошло совершенно неожиданно, – терпеливо объяснял Хью. – Она не могла знать, что ситуация сложится таким образом. Она хочет, чтобы вы до ее возвращения оставались здесь с Тилли, магистром, Краудером и Грином.

– Но я хочу видеть ее! – потребовала Пиппа, кулачками стуча в грудь Хью. – Мы хотим видеть ее. Правда, Пен?

– Да, – безжизненным голосом произнесла Пен. – Где она, сэр?

Хью не знал, что девочкам известно о лондонском Тауэре. Вполне вероятно, что они вообще никогда не слышали о нем, и тогда, если он скажет правду, они не встревожатся. Он взглянул поверх головы Пен и увидел мрачное лицо сына. А вот Робин все знает об этой ужасной тюрьме. Вряд ли ему удастся устоять перед натиском Пен и Пиппы, когда они начнут расспрашивать его.

– Ваша мама, – заговорил Хью, тщательно подбирая слова, – находится в одном из домов короля. Она сама выбрала этот дом. У нее есть дела в связи с поместьем, и сегодня я должен доставить ей книги и другие нужные вещи.

– Но она предупредила бы нас, если бы хотела куда-то переехать, – настаивала Пен. – К тому же она всегда работает с магистром Говардом. Вы отвезете его к ней? – В ее голосе появились враждебные нотки.

– А если магистр может поехать, то и мы тоже, – добавила Пиппа. – Мама будет рада нам больше, чем магистру.

– Да. Почему мы не можем поехать к ней? – спросила Пен. – Если бы мама жила в этом дворце по собственному желанию, она бы передала, что хочет видеть нас.

Положение Хью оказалось значительно сложнее, чем он предполагал. Дети Джиневры не принимали все, сказанное взрослыми, на веру. Просто их не научили слепо верить старшим, что, зная их мать, было совсем неудивительным.

– Вы не сможете поехать к ней, – твердо заявил Хью. – Ваша мама знает это, поэтому ничего не сказала о вашем приезде.

– Но почему? – спросила Пен.

– Ваша мама сама вам объяснит, когда сможет, – ответил Хью, опуская Пиппу на пол. – Сейчас вы должны просто поверить мне. А почему бы вам не написать ей письмо? Я передам его вместе с вещами и книгами.

– Мы спросим ее, почему нам нельзя видеться с ней, – предупредила Пен. – Пошли, Пиппа, будем писать наверху.

Девочки побежали к лестнице, и Хью, с облегчением переведя дух, посмотрел на Робина.

– Леди Джиневра арестована, сэр? – мрачно осведомился мальчик.

Он уже давно догадался, что леди Джиневра отправилась в Лондон не по своей воле, и знал, как хранитель печати может в одно мгновение изменить судьбу человека. Осталось только понять, почему отец столь уклончиво отвечал на вопросы дочерей госпожи.

– Ну, в общем… – осторожно ответил Хью. – Через несколько дней леди Джиневре придется защищать себя перед королевским советом в Звездной палате. Она предпочла ждать этого события не в моем доме. Король сам назначил ей местожительство.

Робин долго смотрел на него, а потом неуверенно спросил:

– А если бы вы отказались от претензий на поместье, это что-нибудь изменило бы?

– Нет, – сказал Хью. – Дело гораздо серьезнее. Скоро уже полдень, а у тебя, как я понимаю, есть кое-какие обязанности? – Он вопросительно вскинул бровь.

– Да, сэр. – Робин скрылся в маленькой каморке эконома, где должен был проверить стопку счетов.

Хью остался стоять в холле. Он хмурился, догадываясь, что Робин считает его ответственным за арест Джиневры. Но ведь он же не виноват в том, что ее заключили в Тауэр – всему виной ее упрямство. И естественно, незнание изменчивой натуры Генриха. Она не подозревала, что он склонен к жестокости и любит потешить свой характер. Да и как Джиневра могла узнать об этом – она никогда раньше не бывала при дворе.

Возможно, ему следовало бы получше подготовить ее. Надо было не думать о том, как удержать ее в своей постели, а познакомить ее с тем, что ей предстоит.

Кровь Господня! Опять он во всем винит себя!

– Милорд? – Тихий голос магистра вернул его к действительности. – Вы посылали за мной, лорд Хью?

– Да, я хочу, чтобы вы доставили леди Джиневре ее книги. И возьмите с собой Тилли – она сейчас упаковывает вещи госпожи. Вас проводит Джек Стедмен. Сомневаюсь, что вам позволят надолго задержаться у нее, и все же постарайтесь выяснить, что еще ей нужно.

– Где моя госпожа?

– В Тауэре.

Магистр побелел как полотно, и его острый подбородок задрожал.

– В Тауэре, – выдохнул он.

– Так распорядился король, – сказал Хью. – Если бы ваша госпожа следила за своим язычком, ее бы никто не упрятал в Тауэр.

Магистр втянул щеки, поджал губы и поднял глаза на лорда Хью.

– Плохи дела, – проговорил он. – Нельзя допустить, чтобы мою госпожу обвинили в убийстве. И вы, лорд Хью, надеюсь, понимаете это.

– Тут я не властен, – покачал головой Хью. Магистр секунду колебался, а потом, набравшись храбрости, заявил:

– С самого начала все было в ваших руках, лорд Хью. Мы, подчиненные леди Джиневры, знаем, кто она и что собой представляет. Она не колдунья и не убийца. Вам захотелось заполучить ее землю… землю, на которую по закону у вас нет прав… Так будьте же честны и признайтесь себе в этом.

Хью почувствовал, как у него горят щеки. Сначала Робин, а теперь магистр.

– Вы переступаете границу, магистр, – холодно произнес он. – Я не потерплю подобной наглости от людей леди Джиневры. Зная вашу любовь к ней, на этот раз я вас прощаю. Но больше не повторяйте своей ошибки. Ни вы, ни кто-то другой из челяди леди Джиневры. – Он бросил на магистра ледяной взгляд и широким шагом пошел к двери.

Магистр запахнул подбитый мехом гаун. Он готов подписаться под каждым своим словом. Теперь, когда его госпожа в тюрьме, ему нечего бояться, значит, можно открыто говорить правду. И ему, и Грину, и Тилли, и Краудеру. Они ничто без госпожи. И если, как сказала Тилли, между леди Джиневрой и лордом Хью есть нечто большее, чем то, что видится сторонним наблюдателям, то они ничего не теряют.

Хью вышел в серое унылое утро. Он кипел от гнева. Можно только хвалить слуг Джиневры за преданность своей госпоже. Ведь он и сам ожидает того же от своих людей. И все же слова магистра ранили его. Если бы слуги Джиневры были менее преданными и чуть больше заботились о собственном благополучии, они бы не причиняли ему столько хлопот.

Дождь прекратился, и из-за облаков выглянуло солнце, но воздух оставался холодным – о теплом лете можно было забыть.

А не попробовать ли еще один способ? Вдруг удастся повлиять на короля в ее пользу?

Джиневра придет в ярость, обвинит его в попытке манипулировать ею, однако она вряд ли предпочтет заключение в Тауэре обществу своих детей и уюту его дома. Тем более сейчас, когда она уже успела вкусить все «прелести» заключения. Хью было больно думать, что Джиневра находится в этом ужасном месте. Если она отвергает его любовь – ладно, так тому и быть. Но она должна принять то, что может обеспечить его дом, – спокойствие и безопасность.

Уже восьмой час. Если они тронутся в путь немедленно, то будут в Хэмптон-Корте вскоре после полудня. Хью вернулся в дом и, взбежав по лестнице, решительно вошел в комнату, где сидели девочки.

– Тилли, одень девочек в лучшие платья. Они нужны мне через полчаса.

Пиппа, сидевшая на полу и читавшая письмо, которое сочинила ее сестра, вскочила. Светлячок и Мускат скатились с ее колен на пол.

– Мы едем к маме?

– Нет, мы едем к королю.

– А король отведет нас к маме? – спросила Пен, покусывая кончик пера.

Похоже, по их мнению, не существовало никаких других поводов для визита к королю.

– Не знаю, – ответил Хью. – Но узнать можно. Быстро одевайтесь, у нас нет времени.

Выйдя из комнаты, он послал слугу в Блэкфрайарз за баркасом или любым судном, которое тому удастся найти.

Известие о том, что он остается в Холборне, Робин воспринял молча. Он не сказал, что больше всего на свете ему хотелось бы сопровождать отца и девочек в Хэмптон-Корт. Да ему и не надо было говорить об этом. Его взгляд был красноречивее любых слов. Однако Хью не считал нужным проявлять сочувствие. Он вознаградит своего сына позже, когда внимание мальчика не будет поглощено грустными событиями.

Хью переоделся в придворное платье – в золотой дублет и зеленый бархатный гаун. Он уже не сердился ни на себя, ни на других. У него есть план, и успех этого плана зависит от того, удастся ли ему правильно выбрать момент и будет ли ему сопутствовать удача. Если судьба улыбнется ему… если король окажется там, где он надеется его найти… тогда все будет зависеть от самого Генриха. План Хью был рассчитан именно на изменчивый характер короля.

Взяв девочек за руки, Хью поспешил к пристани. По дороге они засыпали его вопросами. Что скажет им король? Как он выглядит? Когда им можно увидеть маму? Зачем им эта лодка? Сколько времени они будут плыть? А дворец большой? Почему гребцы поют, когда гребут? Как называется этот дворец на берегу? А тот?..

Хью терпеливо отвечал. Их баркас был маленьким и юрким, с шестью сильными гребцами. Они летели по реке под аккомпанемент болтовни Пиппы. Пен же молчала, погруженная в раздумья. Хью понял, что настало время рассказать все Пен. Однако он боялся брать на себя этот груз до тех пор, пока не станет ясно, что Джиневра не в силах сделать это сама. Если его план сработает, она, возможно, вернется в его дом уже к вечеру.


Король стоял посреди конюшенного двора, разглядывая шествовавших мимо лошадей – жеребцов, на которых он скакал в битвах и на рыцарских турнирах. Он любил турниры и всегда побеждал на них.

Генрих пребывал в добром расположении духа и одобрительно кивал вслед лошадям. Лучшие из жеребцов отличались злобным характером, и справиться с ними мог только опытный наездник.

Полуденное солнце прогрело воздух. Боль в ноге унялась, и король чувствовал себя здоровым и полным сил. Он положил руку на плечо стоявшего рядом человека и пошел к загону, где содержались кобылы с жеребятами. Жеребята скакали вокруг кобыл, высоко подбрасывая задние ноги.

Генрих засмеялся, и пожилой рыцарь, подставивший свое плечо королю, позволил себе улыбнуться.

– Да, милорд Рочестер, вы отлично справляетесь с работой. Вы превосходно содержите лошадей, – сказал король.

Засияв, лорд Рочестер поклонился.

– Они для меня – источник наслаждения, ваше величество.

– И для нас тоже, – весело произнес король и медленно, как огромный корабль, повернулся. – Завтра я еду на охоту. Охотиться будем в Ричмонде. Вы поедете рядом, лорд Рочестер.

Лорд Рочестер снова поклонился.

Генрих кивком отпустил его и, прихрамывая, пошел с конюшенного двора. Он предпочитал проводить время на конюшенном дворе в одиночестве, подальше от ссор и распрей двора. Генрих ехидно ухмылялся, представляя, как его придворные беспокойно вышагивают взад-вперед по приемной, пока король находится вне пределов их досягаемости.

Король шел по дорожке, ведущей через разбитый на берегу реки сад, и сожалел, что оставил во дворце трость. Он думал, что с ногой уже все в порядке и можно обходиться без опоры. А теперь вынужден расплачиваться за ошибку.

Вдруг впереди Генрих увидел троих человек, идущих ему навстречу. Он нахмурился.

– Кого это еще несет? – пробормотал он, недовольный тем, что кто-то осмелился нарушить его покой.

Однако, узнав мужчину, король довольно хмыкнул. Хью де Боукер. Общество лорда Хью было приятно королю. Он действовал на него как струя свежего воздуха. К тому же лорд Хью отличался прямотой и, кажется, не был особо заинтересован в том, чтобы набить свои карманы.

Лорд Хью вел за руки двух девочек. Одного этого факта было достаточно, чтобы пробудить у короля любопытство. Генрих любил повторять, что просто обожает детей, и одновременно забывал, что гнев на старшую дочь и на ее упрямство нередко вызывал в нем жестокость: он запирал ее, запрещал разводить в ее комнате огонь, сажал на хлеб и воду.

Живая изгородь из бирючины образовывала небольшую нишу, где стояла каменная скамья. Генрих тяжело опустился на нее и, вытянув перед собой ноги и сложив на груди руки, с интересом взглянул на приближающуюся к нему троицу.

Хью надеялся, что, перебравшись в Хэмптон-Корт, король не изменит своей привычке в погожий день в одиночестве навещать своих лошадей. Он также надеялся, что они застанут Генриха именно в тот момент, когда он, налюбовавшись лошадьми, будет в добром расположении духа.

И, кажется, его надежды оправдались.

Пиппа, как ни странно, молчала, пока они шли к королю, одетому в клетчатый черно-алый гаун. Его берет был щегольски заломлен набок, а на нем сверкал огромный изумруд. На шее на золотой цепи висел золотой кинжал. Все в короле было огромным, в том числе и стеганый шелковый гульфик. Этот самый гульфик сразу привлек внимание Пип-пы, и она уже не могла отвести от него глаз. Девочка открыла рот, собираясь заговорить, но Хью предостерегающе сжал ее руку. Зная Пиппу, нетрудно было догадаться, что она хочет сказать.

Хью не стал учить их, что и как говорить. Он решил, что будет лучше, если они продемонстрируют королю свою непосредственность и естественность. Сейчас же он молил Господа о том, чтобы его стратегия оказалась правильной.

Они подошли к королю, и Хью выпустил руки девочек, чтобы снять берет. Он низко поклонился, а девочки присели в реверансе, но почти сразу же выпрямились и уставились на монарха расширившимися от любопытства глазами.

– Итак, лорд Хью, кто у нас тут? – добродушно осведомился король. – Что это за очаровательные барышни?

– Меня зовут Пиппа, сэр.

– Филиппа, – поправила ее Пен, снова сделав книксен. – Это моя сестра Филиппа, сэр. А меня зовут Пенелопой.

– Из какой же ты семьи, маленькая Пенелопа?

– Нашим отцом был лорд Хэдлоу из Дербишира, – ответила Пен.

Генрих сердито сдвинул брови, поднялся со скамьи, расставил ноги, чтобы тверже стоять на земле, и упер руки в бока.

– Я слышал это имя. – Он устремил вопросительный взгляд на Хью.

– Второй муж леди Мэллори, – спокойно ответил тот.

– Да, и мы хотим к нашей маме, – настойчиво заявила Пиппа, быстро избавившись от благоговейного страха перед королем. – Мы не знаем, где она, но мы должны увидеть ее. Пожалуйста, сэр. – Она подняла глаза на Генриха и неосознанно дотронулась до его руки.

Генрих долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на ее сестру. У старшей в карих глазах тоже читалась мольба.

– Вы такие же красавицы, как ваша мать, – заявил король.

– Мы должны пойти к маме, – повторила Пиппа. – Вы не будете прятать ее от нас, сэр?

– Она очень волнуется за нас, – добавила Пен.

– Вы, милорд, решили, чтобы дети просили за свою мать? – спросил король, поворачиваясь к Хью. – Знаете, что нам не устоять перед мольбой ребенка.

– Мне известно, что ваше величество очень великодушны, – сказал Хью. – Леди Мэллори не знает, как нужно вести себя при дворе. Она поступила опрометчиво. И сейчас, я уверен, сожалеет о своей ошибке.

Король повернулся и пошел к конюшням. В ближайшие недели королева должна была подарить ему третьего ребенка. Это будет сын, о котором он мечтал и который был нужен ему больше всего на свете. Так предсказали астрологи. А доктора просто клялись, что родится мальчик. Джейн тоже была уверена в этом. Королю приличествует время от времени быть милосердным и великодушным. Возможно, если он ответит на мольбу этих детей, Господь даст здоровье его новорожденному сыну?

– Леди Мэллори согласится жить в вашем доме? – не оборачиваясь, осведомился король у Хью.

– Да, ваше величество, – без колебаний ответил Хью.

– Тогда будем надеяться, что она научилась придерживать язык и не проявлять характер, – сказал Генрих и, сняв с пальца кольцо, протянул его Хью. – Вот мои полномочия на ее освобождение.

Он наклонился и потрепал за подбородок сначала Пиппу, а потом Пен.

– Да пребудет с вами Господь, барышни. И всегда помните о сегодняшней встрече с королем.

– Обязательно, – горячо заверила его Пен. – Мы никогда этого не забудем.

Генрих засиял. Он всегда мог распознать лесть, и сейчас искренность, звучавшая в голосе девочки, порадовала его.

– Тогда идите. – Выпрямившись, он бросил на Хью проницательный взгляд: – Кажется, лорд Хью, вы хорошо знаете своего короля.

В ответ Хью низко поклонился.

– Идите, – махнул рукой Генрих.

Хью и девочки, пятясь, отступили на несколько шагов, а затем, повернувшись, поспешили к пристани.

– Король сказал, что мы можем увидеть маму? – спросила Пиппа, озадаченная тем, что произошло на ее глазах. – Что-то я этого от него не слышала.

– Нет, не сказал, – объяснила Пен. – Зато он сказал, что отпускает ее. Она в тюрьме, сэр? – Она взглянула на Хью.

– Временно, – ответил Хью.

– Почему? Почему мама в тюрьме? – встревоженно воскликнула Пиппа.

– Мама сама вам все объяснит, – заявил Хью, чувствуя, что ведет себя как трус. – Нам надо спешить в Лондон. Чем быстрее мы доберемся туда, тем скорее вы увидите свою маму. Отлично, баркас еще здесь.

Он помог девочкам взойти на баркас, который они покинули всего полчаса назад. Если бы они задержались чуть дольше, гребцов вынудили бы освободить место для других судов, и у них ушло бы немало времени на то, чтобы найти свободное судно.

Вскоре они уже были на середине реки и плыли к Лондону. Девочки по большей части молчали. Они наверняка были голодны, но не замечали этого, ошеломленные последними событиями.

Что касается Хью, то он остро ощущал голод и ругал себя за то, что в утренней спешке позабыл о хлебе насущном. Однако, взглянув на солнце, он решил не просить гребцов прибавить ходу.

Было около шести вечера, когда они причалили в Блэк-фрайарз. Хью спрыгнул на берег и снял с баркаса девочек.

– Ждите здесь, – приказал он гребцам. – Вы понадобитесь мне через пять минут.

Хью почти бежал к дому, таща девочек за собой. Он оставил их у дверей и вернулся на пристань.

– К Тауэру, – бросил он, прыгая в баркас.

Гребцы налегли на весла, и вскоре они уже плыли под Лондонским мостом.

Комендант Тауэра посмотрел на лежавшее перед ним кольцо короля и взял его в руку.

– Итак, лорд Хью, я должен передать заключенную леди Мэллори в ваши руки?

– Такова воля короля.

– Сегодня у нее были посетители.

– Да, ее камеристка и магистр Говард. Это я велел им доставить ей необходимые вещи.

– Я разрешил им часовое свидание. – Казалось, комендант ждет одобрения.

– Уверен, леди Мэллори была благодарна.

– Да. Моя жена вчера весь вечер хлопотала над ней. Накормила за нашим столом. Я разжег огонь в ее комнате.

Хью кивнул, стараясь не выдать нетерпения. Комендант встал:

– Идемте, милорд, я отведу вас к заключенной. Вы сами убедитесь, что мы разместили ее достойным образом.

Они пересекли лужайку, на которой собирались вороны, и поднялись в башню.

Джиневра неподвижно сидела у едва тлеющего в очаге огня. Ее плечи были прикрыты плащом, на коленях лежала открытая книга. За последние несколько часов она не прочла ни строчки. Визит Тилли и магистра взбодрил ее, но сейчас, когда над тюрьмой сгущались ночные тени, ею снова владело отчаяние. Она больше не видела смысла в том, чтобы продумывать свою защиту. Ведь никто все равно не будет слушать. Судьи будут лицемерно убеждать ее в своей приверженности закону, а в конечном итоге отберут у нее все, что им надо.

В замке звякнул ключ, и Джиневра медленно повернулась, ожидая увидеть одного из неразговорчивых охранников с подносом.

– Хью? – Она вскочила, машинально заложив пальцем книгу, чтобы не потерять страницу. – Что привело вас сюда?

– Будьте любезны, оставьте нас, – обратился Хью к топтавшемуся позади него коменданту.

Тот поклонился и ушел, закрыв за собой дверь и не заперев ее.

– Вы привезли мне новости о девочках? – спросила Джиневра, кладя книгу на табурет. На ее лице отражалась тревога. – Тилли и магистр доставили мне все что нужно, и я благодарна вам за это. Как… они?

– Им не терпится увидеть вас. У меня уже нет сил отвечать на их вопросы.

Хью стоял у двери и не делал попытки приблизиться к Джиневре. Он пристально вглядывался в ее лицо и видел, как углубились складки у рта, как запали ее глаза. Он знал, что с того момента, когда они расстались в караульном помещении дворца, ее не покидал страх, и у него сердце сжималось от жалости. Однако он держал себя в руках, потому что ощущал, что Джиневра возвела между ними прочный барьер.

– Им нельзя сюда, – проговорила Джиневра, обводя рукой мрачную камеру.

– Зато вам можно к ним, – сказал Хью. – У меня есть приказ короля о вашем освобождении, но при условии, что вы воспользуетесь моим гостеприимством.

– Как вам это удалось? – спросила, прищурившись, Джиневра.

Хью пожал плечами. Она, так или иначе, все узнает, но сейчас он не спешил рассказывать ей о визите к королю.

– Генрих изменчив. Если найти правильный подход к нему, им можно манипулировать. Я этот подход нашел.

Джиневра не стала настаивать на подробностях.

– Если я ухожу отсюда, то моим тюремщиком становитесь вы?

– Да.

Джиневра повернулась к нему спиной и все равно ощущала на себе его пронизывающий взгляд, который, казалось, проникал ей в душу. Ей безумно хотелось броситься в его объятия, почувствовать на своих губах его губы, отдаться его ласкам. И в то же время ее пугало, что близость с ним не придаст ей сил, а наоборот, ослабит. Ведь этот человек намерен свидетельствовать против нее на суде.

Джиневра снова повернулась к Хью. Ее голос был тверд, но полон горечи.

– Следует ли мне ожидать, что тюремщик воспользуется моим телом в обмен на его гостеприимство?

Хью побелел как полотно. Его нос неожиданно заострился, вокруг глаз залегли тени. Он вскинул руку, будто хотел что-то сказать этим жестом, и тут же уронил ее. Его пальцы сжались в кулаки.

Джиневра судорожно вздохнула. Она отвела взгляд и тихо проговорила:

– Простите меня. Не знаю, почему я это спросила. – Ей хотелось причинить ему боль, оттолкнуть его от себя, но она добилась лишь того, что стала противна самой себе.

Хью долго молчал. Он был слишком зол, чтобы сразу простить ее.

– Через несколько минут зазвонит колокол, – процедил он, поворачиваясь к двери. – За это время вы должны принять решение. Если вы предпочтете не ехать со мной, я приведу сюда ваших детей. Они вместе с вами будут пользоваться гостеприимством короля. Я больше не могу скрывать от них правду, поэтому решите, что им сказать. – Он открыл дверь. – Я вернусь за ответом, когда прозвонит колокол.

– Хью!

– Да? – Хью замер, держась за ручку двери.

– Я поеду с вами. – Разве у нее есть выбор? Ведь он отлично понимает, что она не позволит своим детям жить в Тауэре. И не допустит, чтобы они страдали от неизвестности в ее отсутствие.

– Тогда хватит терять время, – холодно проговорил он. – Когда мы доберемся до дома, я пошлю кого-нибудь за вашими вещами.

Джиневра надела плащ и оглядела камеру. А вдруг ее вернут сюда после суда? После того как признают виновной? А вдруг она будет ожидать исполнения приговора здесь?

Однако она решительно прогнала эти мысли. Отчаяние покинуло ее, она снова была полна оптимизма. Пока она свободна, ей все по плечу. Она возвращается к девочкам, и ей понадобятся все силы, чтобы пройти испытание – открыть им правду.

Проходя мимо Хью, Джиневра внимательно посмотрела на него. Его лицо оставалось мрачным.

– Простите меня, – еще раз попросила она. – Я сказала ужасную вещь.

– Да, ужасную, – согласился он. – Хотелось бы мне знать, чем я заслужил это.

Хью взял Джиневру за руку, и они спустились вниз, к лужайке. В этот момент зазвонили колокола.

Вскоре они опять плыли под Лондонским мостом. На мосту все было тихо и спокойно: обычно после вечернего звона он закрывался. Что же касается города, то в нем жизнь била ключом. Из стоявших вдоль реки таверн доносились раскаты хохота и гул голосов, публичные дома на Южном берегу были залиты светом, и Джиневра наблюдала за тем, как слонявшиеся у дверей женщины зазывают мужчин, а те критически разглядывают их.

– Эти бордели процветают, – заметил Хью, проследив за ее взглядом.

– Только те, что на Южном берегу?

– В основном да.

Дальше они плыли в полном молчании. Джиневра спрашивала себя, простит ли ее когда-нибудь Хью. Однако если она намерена сохранять между ними дистанцию, может, и не стоит залечивать его рану?

Они сошли на берег в Блэкфрайарз и так же в полном молчании добрались до дома. Последние ярды Джиневра почти бежала. Вдруг дверь распахнулась, и она увидела радостные лица девочек.

– Мама, мама! Мы так скучали по тебе! – обнимая ее, кричала ей в ухо Пиппа. – Почему ты была в тюрьме? Мы ходили к королю, и он сказал, что мы можем увидеться с тобой! Правда, Пен?

Пен, крепко сжимавшая руку матери, только кивнула – переполнявшие ее эмоции лишили ее дара речи.

– Вы встречались с королем? – изумленно уставилась на них Джиневра, а потом перевела взгляд на Хью, ожидая от него объяснений.

Он едва заметно пожал плечами, как бы говоря: «Ну а что еще я мог сделать?»

Джиневра понимала: он сделал все возможное, чтобы освободить ее. Видимо, он выбрал этот способ, потому что другого просто не было. И она была от души благодарна ему.

Глава 17

Хью вышел из дома, рассеянно перешагнул через Муската, игравшего с упавшим листком на ступеньках. Его сестра отважно сражалась с червяком, выползшим на подъездную аллею. Котята настолько изнежены, что им не надо узнавать разницу между листом, червяком и мышью, почти без раздражения подумал Хью.

Он спустился вниз и пошел к фруктовому саду, где, как ему было известно, прогуливались Джиневра и магистр. Наверняка они, как всегда, обсуждают малейшие детали своих доказательств. За три дня, минувших с тех пор, как он привез Джиневру из Тауэра, он ни разу не оставался с ней наедине. Всегда кто-то был с ней рядом: если не девочки, то магистр или слуги. Она скрывалась в своей комнате сразу после ужина и оставалась там до утра. Утром она выходила и читала детям или работала с магистром. Джиневра была всегда вежлива, но холодна и окружила себя непроницаемой стеной отчужденности, защищавшей ее от врага.

Все это доводило Хью до безумия. Побывав в Мэтлоке, он узнал о ее браке с Тимоти Хэдлоу и обстоятельствах его смерти достаточно, чтобы составить четкое мнение.

Что касается гибели Стивена Мэллори, то тут у него оставались некоторые сомнения. Однако ему было отлично известно, что королевский совет никогда не будет докапываться до истины. А еще ему было известно, что его свидетельские показания, пусть и неубедительные, – это все, что требуется хранителю печати, чтобы приговорить Джиневру.

Хью не мог осуждать ее за то, что она отдалилась от него, и в то же время он остро ощущал, как сильно она нуждается в его поддержке и дружбе, как велика ее потребность в ласках, которые им обоим приносили безграничную радость. Но Джиневра не желала сдаваться. В ее глазах он был врагом.

Хью услышал голоса еще до того, как увидел их. Магистр Говард монотонно излагал свою точку зрения на проблему. Хью окликнул Джиневру, не желая, чтобы его заподозрили в подслушивании:

– Леди Джиневра!

– Лорд Хью! – холодной улыбкой приветствовала она его.

Да, ее улыбка холодна, зато глаза загораются каждый раз, когда она видит его. Интересно, подумал Хью, сколько она еще выдержит? А он сам? Как долго ему удастся сдерживать свое желание заключить ее в объятия и впиться в ее губы поцелуем? Если бы рядом не было магистра, он бы овладел ею прямо здесь, на влажной, сладко пахнущей траве под раскидистыми ветвями яблонь. Их тела слились бы в единое целое, и она бы кричала от страсти. По ее глазам Хью понял, что она думает о том же самом.

Как бы ища защиты, Джиневра инстинктивно придвинулась к магистру и опустила голову. Ей было трудно выносить взгляд Хью, более яркий и жаркий, чем солнце.

Магистр Говард кашлянул, напоминая о себе.

– Доброе утро, магистр, – поздоровался Хью и обратился к Джиневре: – Миледи, я только что получил уведомление от хранителя печати. Вам велено завтра предстать перед королевским советом в Звездной палате.

Джиневра впилась в него взглядом. Сначала ее щеки залил яркий румянец, а потом она побледнела и машинально протянула к Хью руку. Хью сжал ее пальцы.

– Завтра? – Да.

– Понимаю. – Она отняла руку. Ее кожа снова приобрела естественный цвет, в голосе прозвучала твердость. – Что ж, лучше поскорее встретиться с дьяволом лицом к лицу, чем в страхе ожидать его. Имею ли я право взять с собой в Звездную палату магистра в качестве советника? – Хью отрицательно покачал головой:

– Вы должны быть одна.

Магистр Говард взял Джиневру за локоть, а она накрыла его руку своей.

– Я готова, магистр. Вряд ли я могла бы мечтать о лучшей подготовке, чем та, что дали мне вы.

– Думаю, мы затронули все возможные аспекты, – сказал магистр. – Кажется, ничего не упустили.

– Несомненно, – согласилась Джиневра. – Хватит на сегодня разговоров об этом. Я хочу, чтобы мой мозг отдохнул.

– Да, мадам. Прежде чем отвечать на брошенный вызов, человек должен дать мозгу отдохнуть, – с несчастным видом кивнул магистр.

Джиневра ощутила в душе небывалое спокойствие. Ее ум был ясен. Мучивший ее страх уступил место облегчению. Наконец-то она лицом к лицу встретится с демонами – с хранителем печати и Генрихом, королем Англии! И она победит! Джиневра даже не допускала мысли о поражении.

– Лорд Хью, вы тоже там будете? – спросила она. – Ведь вы собирали доказательства.

– Так мне было приказано.

– Да, конечно. – Джиневра двинулась вслед за магистром, который уже шел по извилистой тропинке к дому.

Хью положил руку на ствол яблони, преграждая ей путь.

– Один момент, Джиневра. Нам нужно кое-что обсудить. Вопрос непростой, но отмахиваться от него нельзя.

Джиневра остановилась, ткнувшись грудью в его руку. У нее тут же затвердели соски.

– А почему мы не можем обсудить его в доме? – удивилась она.

– Потому что я хочу быть уверенным, что никто нас не услышит. – Хью опустил руку, давая понять Джиневре, что она вольна уйти. Он не даст ей повода снова обвинить его в принуждении.

Джиневра сложила на груди руки и устремила взгляд вдаль. Наверняка он хочет поговорить о чем-то личном. У нее нет желания обсуждать это, однако она должна.

Хью понял, что решающая минута наступила. В течение последних дней он несколько раз репетировал свою речь, но сейчас ему стало казаться, что слова, которые он так тщательно подбирал, не дойдут до ее сознания.

– Джиневра, было бы правильно, чтобы вы подписали документ, разъясняющий ваши пожелания насчет девочек.

Джиневра судорожно вздохнула:

– Вы считаете, что мне не удастся доказать свою невиновность? Уверяю вас, я не намерена проигрывать.

– И все же нужно принять в расчет подобный исход, – с трудом выговорил он.

Джиневра молчала. Она понимала, что он прав, но не хотела признаться себе в этом.

– Не знаю, чем мне разрешено распорядиться. А вы? – наконец нарушила она молчание.

Хью замотал головой:

– Я тоже не знаю, но уверен, что, если вы сделаете какие-то распоряжения, у меня будет шанс выиграть сражение за них.

– А вы будете сражаться за них. – Это был не вопрос, а утверждение. – Я бы хотела, чтобы были выделены деньги на их образование и приданое. – Джиневра заставила себя вслух произнести то, что мучило ее с тех пор, как Хью де Боукер въехал во двор Мэллори-Холла. – Как вы думаете, они разрешат?

– Не знаю, но попробовать стоит. – Хью поежился, как будто ему было холодно в этот погожий сентябрьский день, и после некоторого колебания добавил: – Полагаю, если вы отдадите детей под мою опеку, вашу волю никто не станет оспаривать.

Джиневра опустила голову. Ее взгляд заскользил по траве. Она заметила, как в лучах солнца сверкает роса, как по опавшему листу ползет гусеница. Она спиной чувствовала нежное тепло осеннего солнца.

– Вы позаботитесь о них, – тихо проговорила она, не поднимая головы. – Но у вас мало средств, чтобы обеспечить их будущее. Я знаю, как для вас важно отобрать у меня землю – ведь вы хотите обеспечить Робина. Что же вы будете делать, если моих девочек лишат всего?

– Если вы выделите какую-то разумную часть своего состояния для обеспечения своих детей, король воспримет это спокойно, – ровным голосом адвоката, дающего совет клиенту, сказал Хью. – А хранитель печати должен исполнять волю своего короля.

Джиневра подняла голову, но посмотреть на Хью не решилась.

– Я проконсультируюсь с магистром. Мы с ним составим документ, который будет иметь юридическую силу. Но ведь понадобится нотариальное заверение?

– Я позабочусь о том, чтобы вы до суда заверили его у нотариуса. Отдайте мне его завтра утром.

Джиневра кивнула:

– Спасибо. Я надеялась, что мне не придется до суда решать эти проблемы. И все же вы правильно сделали, напомнив мне, что конец у этого дела один. Глупо сохранять оптимизм, правда? – Она горько улыбнулась и пошла прочь.

«Конец действительно один», – подумал Хью. И хорошо, что она отдает себе в этом отчет. Она должна сделать распоряжения сейчас, до того, как все будет потеряно. Он не смог бы назвать себя ее другом, если бы не поднял этот вопрос. Тогда почему у него такое ощущение, будто он предал ее?

В ту ночь Джиневра засиделась с магистром допоздна. Магистр писал под ее диктовку и все сильнее мрачнел. Он не задавал вопросов и лишь уточнял кое-какие детали, когда дело касалось правильного с точки зрения юриспруденции построения фраз.

– И в заключение, – продолжала Джиневра, глядя в огонь, – своим слугам, которые были со мной с моего детства, я оставляю поместье Колдон в Дербишире, дабы они распорядились им по своему усмотрению.

– Мадам, не надо… – Перо магистра замерло над бумагой.

Джиневра улыбнулась:

– Напротив, магистр, надо. Не знаю, учтут ли они мои пожелания, но лорд Хью сказал, что он сделает все возможное. – Она встала со скамьи. – Давайте пойдем спать. Уже поздно.

Магистр тщательно посыпал листы песком и передал их Джиневре.

– Госпожа очень великодушна.

– Вовсе нет, друг мой. – Джиневра сложила листки и сунула в карман платья. – Мне просто больше нечем отплатить вам за вашу доброту, которую невозможно измерить деньгами. – Она пожала ему руку и поднялась наверх.

Тилли сидела у камина и штопала платье Пиппы.

– Я дала малышкам немного белладонны, – извиняющимся тоном прошептала она. – Бедняжка Пен совсем извелась от тревоги, а Пиппа все плачет и плачет.

Джиневра не рассказывала девочкам о том, что ее обвиняют в убийстве, но те отлично понимали, что ситуация очень серьезная. Они догадывались, что их маму могут снова бросить в тюрьму. Пока никто в доме даже не заикался о том, что ее могут казнить – Джиневра не видела смысла в том, чтобы обсуждать эту тему. Достаточно переживаний из-за того, что ее разлучат с ними и заключат в Тауэр.

Джиневра положила документ на туалетный столик и, раздевшись с помощью Тилли, забралась в кровать. Девочки спали обнявшись и прерывисто дышали. Тилли задула свечу и тоже легла. Джиневра лежала не шевелясь, боясь потревожить тяжелый сон дочерей и наслаждаясь каждой минутой с ними. Она молила Господа о том, чтобы они не проснулись до ее отъезда. Если случится самое ужасное, ей наверняка разрешат попрощаться с ними. Она почувствовала, что вот-вот расплачется, и сглотнула ком в горле. Нет, она не позволит себе думать о поражении! До тех пор пока у нее не будет иного выбора.

На стенах плясали блики от огня в камине. Интересно, а спит ли Хью, вдруг спросила себя Джиневра. Несмотря на данное себе слово, она думала о том, что, возможно, завтра все будет кончено. И она навсегда лишится радостей любви. Эта мысль была невыносима.

Будто лунатик, Джиневра выскользнула из кровати, набросила халат и взяла документ. «Воспользуюсь им как предлогом, – отстраненно подумала она. – Отдам ему и вернусь к себе. Если получится».

Вскоре Джиневра уже была в его комнате, освещенной огнем в камине.

– Значит, ты пришла, – раздался голос Хью со стороны погруженной во мрак кровати.

– Да. – Джиневра положила завещание на каминную полку.

Хью откинул одеяло, приглашая ее лечь рядом. Джиневра сбросила халат и юркнула в кровать. Хью обнял ее и лежал не шевелясь до тех пор, пока не почувствовал, что она успокоилась. Он боялся, что она внезапно встрепенется, высвободится из кольца его рук и побежит прочь. Но она не двигалась, и ее голова покоилась на его плече.

Джиневре казалось, что она засыпает. Она медленно погружалась в глубокий транс без сновидений, где нет места слезам, где есть покой, где сознание становится легким, как воздух или морская пена, и плывет туда, куда его влечет ветер.

Вдруг Хью перевернулся на спину, а Джиневру уложил на себя, и она, проснувшись и осваиваясь с новым положением, мечтательно улыбнулась ему. Хью запустил пальцы в шелковистую массу ее волос, потом отбросил светлые пряди за спину, взял в ладони ее лицо и притянул к себе.

Она просунула язык ему в рот, провела им по щекам, по небу, по зубам, ощущая привкус вина. Затем коснулась языком его губ, уголков рта, лизнула в подбородок, уколовшись при этом о щетину. Далее Джиневра перебралась к уху и прикусила мочку. Она чувствовала, что с каждой ее лаской сердце Хью бьется все чаще. Его плоть восстала и упиралась в ее мягкий живот.

Хью гладил ее по спине. Эта неторопливая ласка мгновенно прогнала остатки сна, и Джиневра ощутила, как в ней нарастает восторг. Хью коленом развел ей ноги и, немного сдвинув ее вниз, рывком вошел в нее.

Джиневра застонала от наслаждения. Ей хотелось раствориться в Хью, стать частью его. Для нее уже не существовало ни страхов, ни опасений, ни прошлого, ни будущего – только настоящее и всепоглощающий огонь истинного чувства.

Хью все быстрее двигал бедрами, и вскоре Джиневра зависла над пропастью, сулящей ей неземное блаженство. Через мгновение она рухнула в эту пропасть и как бы издали услышала свой крик.

Изможденная, она лежала на Хью, и по ее щекам текли слезы, а сердце учащенно стучало. Хью целовал ее в подбородок, слизывая соленую влагу, как нектар. Затем, не выходя из нее, дабы продлить сладостные минуты единения, он уложил ее на кровать рядом с собой. Она прильнула к нему, но он отстранился и перевернулся на спину.

– Как такое может быть? – прошептала Джиневра.

– Не знаю. – Он положил руку ей на живот. – С Сарой я испытывал наслаждение… потрясающее наслаждение, глубокое и неизменное… но между нами никогда не было ничего подобного.

– Да, – пробормотала Джиневра, – ничего подобного. Ты нашел верные слова.

Они долго лежали рядом, приходя в себя и остывая. Наконец Хью подтянул одеяло и накрыл их обоих.

– Я должна идти, – слабо запротестовала Джиневра.

– Нет, спи. Я разбужу тебя до того, как проснется дом. – Он сунул руку ей под голову и прижал к себе.

Джиневра заснула, убаюканная его дыханием и мерным стуком его сердца, теплом его тела и надежностью объятий.

А Хью не спал. Им надо быть в Вестминстере к восьми. Когда небо за окном посветлело, он осторожно высвободил руку и выбрался из кровати, а потом долго стоял и смотрел на спящую Джиневру. Ее лицо было спокойным, щеки покрывал нежный румянец, волосы разметались по подушке. Она казалась ранимой и беззащитной.

Так убила она Стивена Мэллори?

А какое это имеет значение?

Хью подошел к камину и помешал угли. Вдруг его взгляд упал на сложенные листки на каминной полке. Развернув их, он пробежал глазами текст. Нужно, чтобы нотариус поставил печать. Чтобы подстраховаться, необходимо заверить завещание до суда, дабы королевский совет решил, как с ним поступить.

Хью быстро оделся и вышел из комнаты. На то, чтобы разбудить нотариуса, жившего над типографией через две улицы, уйдет всего полчаса, и он успеет вернуться до того, как Джиневре надо будет вставать.

Он снова на секунду замер у кровати и взглянул на спящую женщину.

Так убила она Стивена Мэллори?

А какое это имеет значение?

Глава 18

Вот она, Звездная палата в Вестминстерском дворце. Хорошее название, подумала Джиневра, не в силах оторвать взгляд от потолка, усыпанного сверкающими звездами.

– Прошу садиться, леди Мэллори. – Услышав скрипучий голос хранителя печати, Джиневра посмотрела на стол в форме подковы, стоящий в дальнем конце помещения.

Король сидел в центре на небольшом возвышении в кресле с резной спинкой. Он был одет в черный гаун, из-под рукавов которого виднелись стеганые пурпурно-золотые рукава дублета. На груди у него золотом была вышита ветка шиповника. Его руки лежали на подлокотниках. Кольца, унизывавшие пальцы, своим сверканием соперничали со звездами на потолке.

Джиневра присела в реверансе и склонила голову.

Хранитель печати сидел справа от короля. Его черный гаун был отделан белоснежным горностаем, а пухлая рука в украшенной драгоценными камнями перчатке непроизвольно поглаживала мешочек, висевший у него на поясе. В этом мешочке хранилась печать, символ его должности.

Епископ Гардинер – в алой рясе, со страдальческим выражением на лице – сидел по левую руку от короля. В его пронизывающем взгляде сквозило подозрение.

Остальных присутствующих Джиневра не знала. Их было двенадцать, по шесть с каждой стороны стола. Они разглядывали ее с отстраненным любопытством, и в их глазах не было даже намека на дружелюбие.

Джиневра села туда, куда приказал хранитель печати – на стул, стоявший перед столом. По обе стороны от нее, вдоль стен, в несколько рядов стояли скамьи для свидетелей и зрителей. Оттуда до Джиневры доносились шепот и шуршание шелков. Хью де Боукер, готовый в любой момент встать и дать показания, сидел во втором ряду позади Джиневры, поэтому она не видела его.

Она сложила руки на коленях и спокойно ждала начала.

– Вы здесь для того, чтобы оспорить выдвинутые против вас обвинения в том, что вы причастны к смерти, по меньшей мере, одного из ваших мужей. Ваше слово, мадам?

– Я невиновна в совершении преступлений, указанных в любом из обвинений, милорд.

– А как вы ответите на обвинение в том, что вы околдовали четырех мужчин, с помощью колдовства заманили их в постель, а потом при помощи дьявола заставили их отписать вам все их состояние? Ваше слово, мадам! – Епископ Гардинер подался вперед, вызывающе вздернув выбритый до синевы подбородок.

Джиневра подумала о своих четырех мужьях. Один из них был тупицей, другой – жестокой скотиной. А Стивен был и тем, и другим. Мысль же о том, что она околдовала их, могла вызвать только смех. Возможно, Тимоти она и очаровала, но и она подпала под власть его чар. Однако в той страсти, что бросила их в объятия друг друга, не было ни капли колдовства.

– Ваше слово, мадам! – грозным голосом повторил епископ.

Как же ей хотелось плюнуть в эти жадные, горящие фанатичным огнем глаза! Однако осторожность превыше всего. Ему нужна жертва, а она как нельзя лучше подходит на эту роль. Обвинение в колдовстве при всей его абсурдности самое тяжелое, потому что его трудно опровергнуть.

– Я не имею знаний в области колдовства, милорд епископ, – невозмутимо проговорила она. – Никто никогда не обвинял меня в этом. Мои мужья по собственной воле пришли в мою постель. – Она твердо встретила злобный взгляд епископа.

– Я бы сказал, мадам, что вы очень умело, подстраивали свои браки. – Голос хранителя печати напоминал шипение змеи. – Вы выбирали тех мужчин, чья смерть обогатила бы вас, мужчин, которые по совершенно необъяснимой причине подписывали все составленные вами документы.

– Да, – поддержал его епископ, – ни один мужчина в здравом уме не поступил бы так глупо, давая женщине власть над собой. Тут не обошлось без колдовства.

– Мои мужья понимали, что я хорошо знаю право и умею неплохо управлять поместьями, милорд.

– А подделывание документов, подтверждающих ваши права, тоже входит в число ваших талантов? – вкрадчиво осведомился хранитель печати. – Я бы сказал, мадам, что внезапное появление добрачного договора между Роджером Нидемом и его первой женой было… очень кстати. Он появился как раз вовремя… в тот самый момент, когда право лорда Хью на эту землю казалось бесспорным. У меня вызывает недоумение тот факт, чтобы вы не ознакомили его с этим документом раньше, миледи. Как я понимаю, вы с лордом Хью многие месяцы вели переписку по этому вопросу, но ни разу не упомянули о существовании столь важного документа. – Он вперил в нее тяжелый взгляд. Его слова на мгновение сбили Джиневру с толку. Почему они не обвинили ее в этом на первом допросе? Все верно, тут же успокоила она себя, ведь они задались целью пробить брешь в ее защите, смутить ее, заставить совершить ошибку на глазах у остальных членов совета. Нет, она этого не допустит.

– Прошу прощения, милорд, – с наигранным удивлением проговорила она, – но неужели вы подозреваете, что я подделала этот документ? На нем же есть печать нотариуса.

– Мадам, – чуть ли не вскричал епископ, – мы отдаем должное вашему уму и хитрости и понимаем, что если бы вам понадобилась печать нотариуса, вы бы нашли способ заполучить ее.

– Вовсе нет, милорд епископ, – ровным голосом возразила Джиневра, – я знаю законы, но не опускаюсь до махинаций. У вас нет оснований для того, чтобы выдвигать подобные обвинения.

В палате воцарилось молчание. Казалось, все напряженно чего-то ждут.

– Возможно, редко у кого имеются способности, которыми обладаю я, – продолжала Джиневра, и ее голос зазвенел в гнетущей тишине, – но нигде не говорится о том, что женщина не может ими обладать. – На этот раз она проявила осторожность, не упомянув леди Марию. – Только мой второй муж лорд Хэдлоу предпочел оставить повседневное управление его собственными поместьями в своих руках.

– Его собственными поместьями? – повторил хранитель печати. – Когда вы составляли брачный договор, вы позаботились о том, чтобы ваши мужья не имели доли в богатстве, которое вы унаследовали от их предшественников, не так ли?

– Это обычная практика, милорд, когда вдовец женится снова. Его новая жена владеет вдовьей долей наследства, которая часто меньше или равна ее приданому.

– Но вы, мадам, вдова, а не вдовец.

– Это само собой разумеется, милорд.

Король заерзал в кресле, а в рядах зрителей послышался ропот.

Хью прикрыл глаза. Что она себе позволяет? Ведь на этом суде решается ее жизнь. Он же сто раз повторял ей, чтобы она придерживала свой острый язык! Все без толку!

– Позвольте напомнить вам, мадам, что здесь присутствует его величество король и высшие лорды королевства, – заявил хранитель печати, облизав тонкие губы.

Джиневра поняла, что совершила ошибку.

– Я не имела в виду ничего оскорбительного, милорд Кромвель. Просто я не понимаю, при чем тут мой пол. Я сделала то, что для мужчины в обычае вещей.

– Мужчины не убивают своих жен, чтобы обогатиться, – встрял епископ.

– У вас нет оснований обвинять меня в этом, – твердо проговорила Джиневра. – Нет ни свидетелей, ни улик, доказывающих это обвинение. – Ей хотелось оглянуться на Хью, чей взгляд она ощущала спиной, однако она превозмогла искушение.

– Некоторые обстоятельства дают нам основания для подобных обвинений, – сказал хранитель печати.

– Осмелюсь предположить, милорд Кромвель, что вы не хуже меня знаете, что использование косвенных улик может привести к ошибке, – проговорила Джиневра. У нее хватит знаний для того, чтобы обсуждать этот вопрос с лучшим правоведом страны: если только Хью не представит в качестве улики тот факт, что ему лгали. И если к этому прибавятся косвенные улики, ей уже не спастись.

Хранитель печати сложил на столе руки и наклонился вперед.

– У вас было четыре мужа. Все они умерли при странных обстоятельствах. Все они оставляли вам свое имущество. Я предполагаю, мадам, что вы устраивали браки, а потом организовывали их смерть, дабы завладеть их имуществом. Теперь вы владеете большей частью Дербишира. – Он откинулся на спинку стула, давая понять, что добавить нечего.

Джиневра оглядела членов совета: взгляд короля оставался бесстрастным, на лицах двенадцати лордов, молчавших все это время, ничего не отражалось. Создавалось впечатление, что они здесь просто для декорации, а главные ее судьи – хранитель печати и епископ.

Как бы в подтверждение ее догадки, слово взял епископ:

– А я, мадам, допускаю, что вы прибегли к колдовству, чтобы заставить этих мужчин жениться на вас. Я не готов утверждать, что в их смерти замешано колдовство, но только злые чары могли принудить их принять те условия, что вы включили в брачные договоры.

– Я считаю ваше предположение безосновательным. – Джиневра встала и прямо посмотрела на членов совета. Ей уже нечего терять. Когда для дачи показаний вызовут Хью, все будет кончено. Но пока она здесь, пока они наблюдают за ней – одни с любопытством, другие с удивлением, – она будет говорить то, что думает. – Женщина, милорд, в качестве приманки использует свою внешность – лицо, фигуру, очарование. Если она хочет жить в достатке, иметь пищу, крышу над головой и огонь в очаге, она должна привлекать к себе мужчин. Чтобы выжить, она должна применять то, чем ее наградила природа. А вы называете это колдовством. – Она невесело рассмеялась. – Если у женщины есть мозги и знания, она должна использовать и их, чтобы выжить. Неужели тому, что женщина способна конкурировать с мужчиной в каких-то областях, вы не можете найти другого объяснения, кроме магии? Здесь нет никакой магии, милорды. Чтобы обеспечить свое будущее и будущее своих дочерей, я использую присущее каждой женщине очарование и природный ум. Женщина, которая не сумела привлечь мужчину, способного обеспечить ей безбедное существование, достойна жалости. Ведь вы не будете отрицать этого, милорды. – Она обвела их взглядом, в котором сквозило презрение. – То, что мужчины оценивают женщин только по их физическим достоинствам, приводит к деградации нашего общества. И вот теперь меня обвиняют в том, что я нарушила эту практику, что я попыталась сломать неверные представления и упрочить свое положение. Я, ваше величество, милорды, просто посчитала себя равной мужчине. И в этом моя вина – моя единственная вина. – Она села и опять сложила руки на коленях.

Король погладил свою бороду. Епископ указал на Джиневру пальцем и победно провозгласил:

– Ересь! Ибо сказано, что женщина должна подчиняться своему мужу, который является ее властелином точно так же, как Господь является его повелителем. Ваши слова противоречат Священному Писанию.

– Нет, милорд епископ. Я не проповедую ересь. Я изложила свое мнение. Я просто сказала, что считаю себя равной мужчине. И я понимаю, что другие могут не согласиться со мной. – Джиневра замолчала, а потом, не удержавшись, продолжила: – А в некоторых областях, милорд, я считаю себя выше некоторых мужчин.

Наконец заговорил король. Его низкий сильный голос разнесся по палате:

– Мадам, вы играете с огнем. – Джиневра снова встала и сделала реверанс.

– Ваше величество, я никому не навязываю мое мнение. Я держу его при себе. А Священное Писание можно толковать как угодно.

Во взгляде Генриха отразилось изумление. Она бросила вызов лично ему! Человеку, который интерпретировал церковные писания в свою пользу.

– Тело Господне! – вскричал он и, сложив на груди руки, окинул ее взглядом, в котором появилась веселая искорка.

Хью затаил дыхание. Почему-то сегодня Генрих пребывал в благодушном настроении и по достоинству оценивал отвагу и прямоту. Естественно, такое положение дел долго не продлится. Обострение язвенной болезни, какой-нибудь зуд – и Генрих превратится в жестокосердного деспота.

– Думаю, мы достаточно наслушались ваших подстрекательских речей, – сухо кашлянул хранитель печати. – Вы отрицаете свою причастность к тем преступлениям, в которых вас обвиняют?

– Отрицаю, милорд. – Джиневра села.

– Хорошо, тогда выслушаем свидетельские показания. Лорд Хью де Боукер, расскажите, что вы обнаружили.

Джиневра догадалась, что Хью встал. Ей снова пришлось бороться с искушением повернуться к нему. Замерев, она напряженно ждала, когда он произнесет губительные для нее слова.

Хью молча смотрел на членов совета. Страстная речь Джиневры все еще звучала у него в ушах. Почему она не имеет права считать себя равной мужчине? Почему она не имеет права использовать то, что даровано ей Господом, чтобы обеспечить свое будущее? Будущее, которое, как она сказала, находится в руках мужчин. Прежде он никогда не подвергал сомнению устройство общества, но слова Джиневры пробудили в его душе сомнения. А вот восприняли ли эти взгляды ее обвинители? Он взглянул на мрачного хранителя печати, на епископа, в чьих глазах горел фанатичный огонь, и понял, что не восприняли.

Так убила она Стивена Мэллори?

А какое это имеет значение?

Хью заговорил. Он описал их путешествие, свой приезд в Мэллори-Холл, рассказал, как проводил расследование.

– Как вам известно, милорды, я претендовал на один из участков земли, принадлежащих леди Мэллори. Теперь выяснилось, что мой родственник Роджер Нидем действительно имел право оставить эту землю своей вдове. Я не подвергаю сомнению подлинность добрачного договора.

– Гм. – Хранитель печати пожал плечами. – Это ваше дело, лорд Хью.

– Совершенно верно, – согласился Хью.

– Мои соболезнования, – буркнул хранитель печати. Хью позволил себе улыбнуться.

– У леди Джиневры были роды, когда Роджер Нидем упал с лошади на охоте. Едва ли ее можно обвинять в его смерти.

– Колдовство, – злобно прошипел епископ.

– Я не нашел ни одного человека, который мог бы подтвердить применение колдовства, – твердо заявил Хью. – Мои люди провели тщательное расследование в деревнях и среди арендаторов. Все в один голос утверждали, что о колдовстве и речи быть не могло, и встречали подобное предположение с возмущением.

– Это не является доказательством невиновности.

– Возможно, но нет также доказательств вины, – осторожно напомнил Хью. – Третий муж леди Джиневры умер от потницы, в тот год мором промчавшейся по стране. И опять я не нашел улик, позволяющих усомниться в этом. В округе практически нет семьи, которая не пострадала бы от болезни. – Он пожал плечами. – Не вижу оснований для того, чтобы подозревать ее в совершении преступления.

– Очень своевременная смерть! – возбужденно проговорил епископ и устремил на Джиневру задумчивый взгляд.

– Вы вправе считать так, милорд епископ, но я сомневаюсь, что это пойдет на пользу правосудию и вере.

Епископ провел рукой по гладко выбритому подбородку:

– А что известно о втором муже? Вы не упомянули о нем.

– Убит стрелой без каких-либо примет. Его жена была рядом с ним. В лесу было много крестьян – в тот день их землевладелец объявил свободную охоту. Вероятнее всего, произошел несчастный случай, – спокойно ответил Хью. – Никто не признал стрелу своей из страха перед последствиями. Однако ясно одно: эту стрелу выпустила не леди Джиневра.

Кромвель нахмурился еще сильнее:

– Она могла это подстроить.

– Верно. Но этому нет доказательств.

– Зато есть мотив. Обстоятельства вынуждают нас сделать такой вывод.

– Судя по тому, что мне удалось узнать, лорд Хэдлоу и его жена были любящей парой. У них родились двое детей. Леди Джиневра уже тогда имела немалое состояние, а лорд Хэдлоу был самым бедным из ее мужей, хотя его бедность относительна, – добавил Хью, вспомнив о богатых залежах угля и железной руды на землях, которые Хэдлоу оставил своей вдове. – Хэдлоу всегда считали слишком щедрым, – продолжал он. – Он тратил немалые деньги на повышение благосостояния своих арендаторов. Леди Джиневра поддерживала его в этих начинаниях и в том, что он в своем завещании отписал арендаторам большие средства. А ведь это, естественно, значительно сокращало ее долю. Короче говоря, милорды, его смерть принесла ей больше административных проблем, чем денег. Она продолжает дело, начатое ее мужем, и демонстрирует такую же щедрость по отношению к арендаторам. Я не вижу здесь финансового мотива.

Джиневра не верила своим ушам. Так вот, значит, что он узнал в Мэтлоке! Тогда почему он не сказал ей, что снимает с нее подозрение в причастности к смерти Тимоти, и заставил терзаться от страха?

Но тут она вспомнила, что сама скрыла от него существование добрачного договора Нидема. Они оба играли в кошки-мышки и имели по козырю в рукаве.

В свете показаний Хью суду будет трудно обвинить ее в причастности к трем смертям, но вот Стивен?.. Это самое слабое место в ее защите.

Джиневра на секунду прикрыла глаза, вспоминая тот вечер. Она словно наяву услышала его тяжелые шаги. Вот он ругается, с трудом ворочая заплетающимся языком. Вот он замахивается на нее – ему все равно, куда придется удар: в губы, в зубы, в глаза, в скулу. И тогда она выставила ногу…

– Леди Мэллори?

Джиневра открыла глаза и обнаружила, что слегка покачивается, сидя на стуле.

– Простите меня, – проговорила она.

– Принесите даме вина, – приказал король. – Она очень бледна. Томас, я бы не хотел, чтобы она упала в обморок во время допроса.

Томас Кромвель услышал в словах короля упрек и поджал губы. Кажется, король, как это нередко с ним случалось, вдруг проникся симпатией к леди Мэллори. То он хочет заточить ее в Тауэр, то с улыбкой выслушивает наглые заявления этой особы, а теперь ему вздумалось спасти ее от допроса. Как будто вся эта процедура устроена просто так, а не к его собственной материальной выгоде и выгоде хранителя печати. Только епископом движут некорыстные мотивы – Гардинеру нужна ведьма.

Один из придворных вышел и вскоре вернулся со стаканом вина. Джиневра хотела, было отказаться, но потом подумала, что ее отказ, возможно, усилит недовольство короля. Ведь она оскорбит его, если отвергнет столь великодушный жест. Поэтому она отпила немного и вернула стакан дворянину.

– Уже лучше. У вас порозовели щеки, миледи, – удовлетворенно объявил Генрих. – Можете продолжать, Томас.

Кромвель поклонился королю и повернулся к Хью, который уже успел сесть. Он не видел лица Джиневры, но всем своим существом чувствовал, как она ослабела. Жаль, что он не может ей помочь… пока. Ему до боли хотелось сжать ее в объятиях и влить в нее свою силу.

Так убила она Стивена Мэллори?

Это не имеет значения.

– Лорд Хью, что вы можете рассказать нам о смерти Стивена Мэллори?

Джиневра заставила себя не поддаваться панике.

– Гораздо больше, чем другие, лорд Кромвель.

– Прекрасно. – Хранитель печати откинулся на спинку кресла. – Мы вас слушаем.

– Лорд Мэллори часто и много пил. – Хью тщательно подбирал слова. Большинство присутствующих знали, что происходит с теми, кто слишком много выпил, и не считали это зазорным. – Он был крупным мужчиной. Когда он падал, мало, у кого хватало сил снова поставить его на ноги.

– Он был пьян в день своей смерти?

– Да. Он пригласил гостей на ужин. Мой лейтенант беседовал с ними, и все клянутся, что он, как всегда, был пьян. Его жена удалилась в свои апартаменты. Как я понял, она считала его пьянство оскорбительным для себя и не боялась говорить об этом мужу.

По палате пронесся неодобрительный ропот.

– Гости лорда Стивена также заметили, что леди Мэллори не оказывает своему мужу должного уважения… однако они готовы поручиться за то, что в тот день он был в стельку пьян и злился на свою жену.

– Какому мужчине понравится, когда его критикуют на глазах у его друзей? – раздался голос одного из членов совета.

– Конечно, – согласился Хью. – Если посчитать, у кого было больше мотивов для нанесения телесных повреждений, то, естественно, у лорда Мэллори. Он был значительно выше и тяжелее своей жены. Более того, он был склонен к жестокости.

Хью замолчал, давая время присутствующим вникнуть в смысл сказанного.

– Итак, что же случилось той ночью? – нарушил тишину епископ. – Лорд Мэллори имел право наказать свою жену за оскорбление. Он наказал?

– В конце вечера он отправился на поиски леди Мэллори, но не нашел ее в спальне, – ответил Хью. – Она вместе со своей камеристкой находилась в комнате эконома и проверяла хозяйственные счета. Складывается впечатление, что лорд Мэллори, пьяный и объятый яростью, выпал из окна спальни своей жены. Там очень низкие подоконники. Другого объяснения у меня нет.

Джиневра пыталась осмыслить услышанное. Он описал события именно так, как они происходили, лишь с одним маленьким, но важным исключением. Это исключение и еще одна маленькая ложь помогут ей оправдаться. Он не рассказал о том, как ему лгали слуги. Ни, словом не обмолвился.

– Итак, лорд Хью, вы считаете, что леди Мэллори невиновна во всех этих преступлениях? – осведомился хранитель печати.

– Леди Мэллори не причастна к смерти своих мужей, – твердо сказал Хью.

Неожиданно хранитель печати вытянул руку в сторону Джиневры.

– Ваш муж, Стивен Мэллори, был другом и соратником предателя Роберта Аска, – отчеканил он.

Король встрепенулся и помрачнел.

– Как это?

– Муж этой дамы поддерживал восстание, ваше величество, – сладким голосом пояснил хранитель печати. – Поэтому логично предположить, что его жена тоже принимала участие в этом изменническом акте. Стивен Мэллори мертв. Но его жена, которая наверняка разделяла его идеи и следовала за ним по тому же пути, сидит перед нами.

– Прошу прощения, милорд, я не понимаю, почему вы выдвигаете эти обвинения против леди Джиневры, – продолжая улыбаться, проговорил Хью. – Как мы уже выяснили, эта дама жила своим умом. Ее независимый нрав – вот что привело ее сюда. Я готов поклясться, что никакому мужу не удалось бы заставить ее разделить его взгляды, если бы они расходились с ее собственными.

Генрих обратил свой хмурый взор на Джиневру:

– Ваш муж поддерживал предателя Аска, мадам? – Джиневра поняла, что над ней нависла новая угроза.

– Он знал Аска, ваше величество. Но он прервал всяческие сношения с ним, как только тот отправился в «Паломничество». – Ее губы изогнулись в легкой усмешке. – Стивен Мэллори никогда не отличался преданностью или силой своих убеждений.

– А вы, мадам? Как вы оцениваете Аска и его «Паломничество»? – Генрих буравил Джиневру взглядом.

Надо быть очень осторожной. Здесь ей понадобится вся ее хитрость и дипломатичность.

– Как неразумного, – ответила Джиневра. – Любой, кто искренне верит в свои идеи, достоин уважения. Однако мистер Аск поразил меня, продемонстрировав, что ему гораздо интереснее подстрекать к мятежу и наслаждаться властью, чем следовать велению сердца.

Она мысленно попросила прощения у того, кто умер мученической смертью за свою веру. Просто у нее не было другого выхода – пришлось лицемерить, чтобы избежать подобной участи.

Король медленно кивнул:

– Аск и его восстание меня больше не интересуют. Цена заплачена. – Он посмотрел на Кромвеля, не скрывавшего своего разочарования, а потом перевел взгляд на Хью: – Стало быть, лорд Хью, вы не верите в то, что эта дама убила кого-то из своих мужей?

– Не верю, ваше величество. И чтобы подтвердить свою уверенность, я готов жениться на ней.

Все ахнули. Епископ схватился за голову, изумление на лице хранителя печати сменилось гневом. Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы вернуть своему лицу столь привычное надменное выражение. Король подался вперед, его глазки, скрытые в складках одутловатого лица, лукаво блеснули.

– Ну и ну, Хью де Боукер. Сильна же ваша уверенность. Вы не боитесь яда, колдовства, ножа в спину? – хмыкнул Генрих.

Хью посмотрел на Джиневру, неподвижно сидевшую на стуле. Ее голова была гордо поднята, плечи расправлены. Он вспомнил предыдущую ночь. Она была объята страхом и одновременно полна отваги.

– Я не боюсь этого, ваше величество, – произнес он.

– Итак, миледи, – обратился король к Джиневре. – Что вы ответите на предложение лорда Хью?

Глава 19

– Колдовство! Магия! – завопил епископ, пальцем тыча в Джиневру. – Она навела чары и на Хью де Боукера!

На мгновение в палате воцарилась тишина, и вдруг Хью расхохотался. Он стоял, опершись на спинку передней скамьи и хохотал во все горло. Взгляд его потрясающих голубых глаз был обращен на епископа. Прошла минута, прежде чем в палате раздались робкие смешки – это смеялись те, кто хорошо знал Хью. Мысль о том, что этот прагматик до мозга костей, этот пышущий здоровьем бравый солдат… мысль о том, что Хью де Боукер может не устоять перед колдовскими чарами, была абсурдной. Заседание совета в мгновение ока лишилось обычной для подобных мероприятий мрачной торжественности.

Хранитель печати недовольно поджал тонкие губы. Он нервно гладил свой подбородок. Король переводил взгляд с него на епископа и обратно и, казалось, наслаждался тем, что их планы потерпели крах. Редко случалось, чтобы кому-то удавалось перехитрить их.

– Милорд епископ, уверяю вас, я ни в коей мере не очарован этой женщиной, – сказал Хью. – Я провел в ее обществе два месяца и отлично вижу ее недостатки. Она надменна и упряма, она уверена в своей правоте и не любит, когда вмешиваются в ее дела. Но эти недостатки не превращают ее в колдунью или убийцу. Я ни в коем случае не допущу, чтобы она диктовала мне, какие пункты вставлять в брачный договор. Однако я не сомневаюсь в ее невиновности и добродетели. И вряд ли среди присутствующих найдется хоть один человек, который не назовет ее красивой. Любой был бы горд, взять ее в жены.

– А когда к ее красоте прибавляется еще и богатство, устоять невозможно, – поддел его король. – Я не вижу в этом колдовства. Лорд Хью, нам понятно ваше желание жениться на этой даме, если, конечно, вы уверены, что не последуете за вашими предшественниками раньше времени. – Он многозначительно вскинул бровь, и Хью поклонился в ответ.

Король снова провел рукой по бороде. В палате стояла напряженная тишина: все ждали его решения. Наконец он заговорил, но его слова больше походили на вопрос, чем на утверждение:

– Кажется, мы должны признать даму невиновной во всех преступлениях?

Все присутствующие одновременно перевели дыхание. Хью обнаружил, что у него от волнения пересохли губы и от напряжения разболелась шея. Он победил. Или она?

– Леди Джиневра, как вы ответите на предложение лорда Хью? – повторил свой вопрос Генрих, пристально глядя на Джиневру, которая сидела ни жива ни мертва.

Она испытывала непередаваемое облегчение. Она даже лишилась дара речи – настолько сильными были охватившие ее эмоции – и пыталась понять, что сказал Хью. Зачем он спас ее? Он же солгал ради нее. Он, человек долга и твердых принципов, человек чести, солгал, чтобы спасти ее! В глубине души она понимала, что он не уверен в ее невиновности. Даже когда они ласкали друг друга, он все равно сомневался в ней, и она чувствовала это.

Джиневра погрузилась в раздумья и не подозревала, что она сидит, тупо уставившись на короля. Хью спас ее, потому что хотел завладеть ее богатством. Он и не скрывал этого. Он же сказал, что не позволит ей диктовать условия договора. Он сам составит договор. Он женится на ней и спасет от смерти, но ей придется заплатить за это своей независимостью.

А есть ли у нее выбор? Ведь только Хью мог бы спасти ее. Ни ее красноречие, ни ее доводы ничего бы не изменили. Его репутация была настолько прочна, вера в его честность и неподкупность настолько непоколебима, что никто не решился подвергать сомнению его слова.

– Мадам, кажется, вы лишились дара речи, – сказал король. Теперь в его голосе слышалось нетерпение, а глаза утратили веселый блеск.

Джиневра постаралась взять себя в руки.

– Ваше величество, – проговорила она, медленно поднимаясь, – я ошеломлена предложением лорда Хью. Прошу, простите меня, если мое молчание показалось вам оскорбительным. Напротив, меня переполняет благодарность.

– Красиво сказано, – просиял Генрих.

Когда у него появлялось желание быть великодушным и милосердным, он обнаруживал, что мир – это довольно приятное место, и с восторгом употреблял власть на то, чтобы сделать других счастливыми. Эта женщина чем-то привлекала его. Он вспомнил ее дочерей, очаровательных малышек, таких забавных, они так смело разговаривали с ним. Ему будет приятно, если лорд Хью получит какое-то материальное вознаграждение, тем более тогда, когда это вознаграждение пролетит мимо толстого кошелька хранителя печати. Да, приятно использовать власть для таких целей.

– Итак, миледи, вы принимаете его предложение? – Хью затаил дыхание. Несмотря на заверения Джиневры в том, что она благодарна ему, он сомневался, что она примет предложенный им вариант. Иногда, думал он, она превращается в самую упрямую женщину на свете. Однако она умна и примет его предложение под давлением инстинкта самосохранения и страха за своих детей.

– Принимаю, ваше величество, – произнесла Джиневра, и Хью облегченно вздохнул.

Генрих тяжело поднялся. Выждав несколько секунд и обнаружив, что пульсирующая боль в ноге стихла, он с улыбкой провозгласил:

– Вы обвенчаетесь через два дня в дворцовой церкви Хэмптона. Королева будет рада присутствовать на церемонии. – Король так и сиял. Пышная свадьба взбодрит Джейн. Его волновало ее состояние: чем больше был срок беременности, тем сильнее становилась ее депрессия. – Двух дней достаточно на то, чтобы составить договор. Томас, – обратился он к мрачному хранителю печати, – проследите, чтобы все было сделано по закону.

И король неторопливым шагом направился к выходу. Члены совета поспешно вскочили и стояли до тех пор, пока за ним не закрылась дверь.

Хранитель печати устремил взгляд на Джиневру, которая все еще сидела на своем месте, бледная, ошеломленная.

– Кажется, мадам, вы завоевали расположение короля, – злобно проговорил он. – Вы сохранили себе жизнь. – Кромвель опустил взгляд на бумаги, лежавшие на столе, и только епископ услышал, как он добавил: – Пока.

Хью подошел к Джиневре и чопорно поклонился ей.

– Мадам, ваше дело закончено. Прошу вас пройти со мной.

Это был приказ, облеченный в вежливую просьбу. Джиневра услышала именно то, что Хью имел в виду. Она поклонилась и, даже не взглянув на своих обвинителей, стоя провожавших ее, решительно пошла к двери.

Когда члены совета потянулись к выходу, хранитель печати посмотрел на епископа Гардинера.

– Она виновна, – сквозь зубы процедил тот. – Я нутром чую колдовство. Она околдовала Хью де Боукера точно так же, как околдовала своих мужей.

– Вряд ли, милорд епископ, – задумчиво проговорил хранитель печати. – Она умная женщина, да и красивая к тому же. Возможно, она убийца. – Он пожал плечами. – Но кто это докажет и какое это имеет значение в конечном итоге? Все равно я получу от нее то, что мне надо.

Епископ прищурился:

– И как же вы этого добьетесь, Томас? Тем более сейчас, когда король дал ей свое благословение?

Тонкие губы Кромвеля растянулись в улыбке.

– Существует много способов освежевать лису, епископ Гардинер, – ответил он.

Джиневра молчала всю дорогу, пока они с Хью шли по дворам и коридорам Вестминстерского дворца, а потом спустились к пристани. В небе светило бледное сентябрьское солнце. Сегодня утром, когда Джиневра проснулась в кровати Хью, оно лишь едва показалось над горизонтом. Прежде чем ехать с Хью в Вестминстер, она поцеловала девочек. Они спали, напоенные вечером белладонной.

И сейчас Джиневра непроизвольно ускорила шаг, стремясь как можно скорее увидеть их и заверить в том, что бояться больше нечего, что опять все хорошо. Если цена за это – брак с Хью и потеря независимости, она готова заплатить ее. Она спрячет свой гнев и обиду. Если Хью нравится сознавать, что отныне она зависит от его воли и милости, – пусть, зато он никогда – и Джиневра была уверена в этом – не лишит ее детей приданого.

Хью подал ей руку, помогая взойти на борт баркаса. Джиневра едва коснулась его руки и сразу ушла на корму. Сохраняя молчание, он сел напротив нее.

Гребцы взялись за весла, и баркас понесся к Блэкфрай-арз. Джиневра подставила лицо солнцу и полной грудью вдыхала запахи реки и города, в которых смешивались вонь гниющего мяса и овощей, запах тины, рыбы и грязи, аромат свежеиспеченного хлеба. Она даже различила благоухание осенних роз, донесшееся из одного из садиков, разбитых вдоль реки. Эти запахи, отталкивающие и приятные, приобрели для нее особую ценность, и она не могла надышаться ими. Все вокруг казалось ей более ярким и праздничным, чем прежде. А шум города звучал для нее как музыка. Она жива, она свободна!

Хью наблюдал за ней. Он догадывался, о чем она думает. Скоро, когда радость освобождения утратит свою остроту, она захочет знать, почему он солгал ради нее. Он не представлял, что ответит ей. Хью вообще сообразил, что оправдывает ее, только когда заговорил. Конечно, на него произвела впечатление ее речь, но этого все равно было бы недостаточно, чтобы заставить его нарушить клятву.

Просто он любит ее. И очень желает. Его страсть глубока и сильна. Однако он, не будучи уверенным, в ее невиновности, все же солгал, чтобы спасти ее. Конечно, тут сыграли свою роль и деньги. Неужели им двигали корыстные мотивы? Эта мысль была неприятна Хью. Да, он предъявлял права на ее землю от имени Робина, но он все равно получил бы ее. И Хью, и хранитель печати понимали, что он получит это поместье в обмен на то, что доставит в Лондон Джиневру Мэллори. А сейчас он сделает все, чтобы по брачному договору ему перешло гораздо больше, чем маленькое поместье. Он добьется, чтобы все было сделано так, как того требует обычай: чтобы жена передала мужу свое имущество.

Конечно, он не заберет у Джиневры все ее состояние, но он и не намерен покорно соглашаться с тем, что она считает правильным с финансовой и правовой точки зрения. Он не жалкий глупец, попавшийся в силки, расставленные умной женщиной. Джиневра должна понять, что он будет не таким мужем, как его предшественники.

Ее богатство будет способствовать тому, что Робин займет достойное место в обществе. И это положение, в свою очередь, сделает его богатым. Хью любит ее, но он не позволит ей сесть себе на шею. От их брака он получит не только радость страстной любви, он получит значительно больше. И это его право, моральное и законное.

Баркас причалил к пристани, и Джиневра поспешила сойти на берег, пока Хью расплачивался с гребцами. Она оглядывалась по сторонам и всем своим существом радовалась свободе. Вдруг в ее сознании прозвучал звонкий голос Пиппы и более мягкий – Пен, и она, решив не дожидаться Хью, почти бегом двинулась к дому.

Хью бросился вслед. Он понимал ее нетерпение.

Догнав Джиневру у ворот, он схватил ее за руку: – Джиневра!

Она остановилась. Звук его голоса после столь долгого молчания испугал ее.

– Мы поговорим, когда останемся наедине, – сказала она. – Мне надо к дочерям.

Хью выпустил ее руку. Ему хотелось вернуть хоть намек на былую близость до того, как их поглотят заботы о детях. А еще он жаждал узнать, как она теперь относится к нему. Однако дети для нее важнее, чем он со своими желаниями. Хью кивнул и, положив руку Джиневры себе на локоть – пусть все видят, как они дружны, – вместе с ней вошел в ворота.

Открыв дверь, он отступил, пропуская ее в зал. Джиневра вошла и замерла, ожидая, когда глаза привыкнут к царившему внутри полумраку.

– Мама, мама! – Пиппа соскочила со скамьи у камина – при этом с ее колен с мяуканьем слетел пушистый комочек меха – и бросилась к матери. – Пен, Пен! Мама приехала! Она уже не в тюрьме! Она здесь! – Последние слова она произнесла, уткнувшись Джиневре в юбку.

Джиневра подняла ее на руки и, крепко прижав к себе, принялась гладить по голове. От девочки пахло ванилью, и она с наслаждением вдыхала этот запах.

– Все в порядке, дорогая, – прошептала она. – Теперь все будет хорошо.

Пен, с заплаканным лицом и покрасневшими глазами, кубарем скатилась с лестницы и подбежала к матери. Встав на колени, Джиневра опустила Пиппу и обняла обеих дочерей.

– Теперь все будет в порядке, – шепотом повторила она, глотая слезы. Встреча заставила ее со всей остротой осознать, какая опасность ей грозила и чего бы она лишилась. Она бы не видела, как они растут, больше никогда бы не услышала их смех и не вытерла бы им слезы.

«Нельзя такдумать. Нужно держаться. Глупо было бы сломаться сейчас, в конце, когда пройден такой тяжелый путь».

Однако радость и облегчение после испытанного ею ужаса были слишком сильны.

– Почему ты плачешь, мама? Не плачь. – Пен гладила мать по щекам, тщетно пытаясь сдержать собственные слезы. – Тебе плохо, мама?

– Ты же сказала, что теперь все будет хорошо, – дрожащим голоском напомнила Пиппа, уткнувшись в шею матери. – Пожалуйста, не плачь.

– Я плачу, потому что счастлива, – сказала Джиневра. – Мне нужен носовой платок.

– Вот. – Хью протянул ей свой платок.

– Спасибо. – Джиневра вытерла глаза девочкам, а потом себе. – Раньше я никогда не плакала, – пояснила она ему. – Ни разу.

– Да, я знаю, – тихо проговорил Хью, вытирая ее мокрые щеки.

Джиневра не отпрянула, но и не ответила на ласку, хотя знала, что его сочувствие искреннее. Им еще предстояло многое решить, прежде чем они бросятся друг другу в объятия.

Внезапно Джиневра увидела Тилли, магистра, Грина и мастера Краудера, которые тихо стояли в сторонке, не сводя с нее настороженных вопросительных взглядов. Она подошла к ним и протянула руки.

– Друзья мои, – сказала она.

– Все действительно кончено, цыпленочек? – спросила Тилли, вытирая глаза краем фартука.

– Есть некоторые сложности, но мы в безопасности, – ответила Джиневра. – И вы все будете жить со мной и девочками до тех пор, пока у вас не возникнут другие пожелания.

– Чушь, какие могут быть желания, – возразил Грин. – Куда вы, миледи, туда и мы.

– Спасибо, – поблагодарила их Джиневра. – Сейчас вы нужны мне не меньше, чем прежде. – Она улыбнулась им и повернулась к девочкам. Краудер и Грин ушли, а Тилли и магистр остались стоять на месте, робко прячась в тени лестницы.

Пен и Пиппа озадаченно разглядывали мать.

– Ты счастлива, потому что все кончилось, – твердо заключила Пен. – Поэтому ты плакала.

– Да, дорогая, поэтому.

– Я рад, мадам, что все обернулось к лучшему, – скрывая под торжественным тоном обуревавшие его эмоции, проговорил Робин. Он стоял у камина и наблюдал за радостной встречей. Мальчик догадался, что его отцу каким-то образом удалось изменить ход судебного разбирательства в пользу леди Джиневры и добиться ее оправдания.

– Спасибо, тебе, Робин. – Джиневра с улыбкой посмотрела на мальчика и подала ему руку. У нее давно возникли подозрения, что он значительно лучше, чем Пен, представлял всю серьезность ситуации и просто не хотел расстраивать ее. Она задержала его руку в своей чуть дольше, чем требовалось, и вложила в это рукопожатие всю свою благодарность. Когда Хью целует Пиппу, это выглядит естественно, она же не может позволить себе такую вольность с мальчиком.

Пальцы Робина дрогнули, и Джиневра поспешно выпустила его руку. Продолжая улыбаться, она убрала прядь волос, упавшую ему на лоб, и замерла в ожидании того, что скажет на это Хью.

Но Хью хранил молчание.

– Я выхожу замуж, – объявила Джиневра дочерям. «Это цена за свободу». Но она не сказала им этого, лишь, наклонившись, поцеловала в удивленные мордашки.

– Опять?! – воскликнула Пиппа, не в силах скрыть изумления. – Последний твой муж был просто ужасен. Зачем тебе выходить замуж, мама? Мы хотим вернуться домой и жить как прежде.

– Пиппа, а меня бы ты приняла в качестве отчима? – поинтересовался Хью.

– Вас?! – не верила своим ушам девочка. – Вас, лорд Хью?

– Меня, – спокойно подтвердил Хью. – Ваша мама согласилась стать моей женой. Кстати, я не имею привычки кричать и бросаться всем, что попадается под руку.

Взгляд Пен, пристальный, полный муки, был прикован к Джиневре. Казалось, она догадывается, что мать приняла это странное решение под давлением каких-то обстоятельств. Джиневра улыбнулась ей и кивнула.

– Пусть так, сэр, но вы не любите кошек, – заявила Пиппа. – Что мы будем делать, когда у Светлячка и Муската появятся котята?

– Думаю, нам этого не избежать, – с наигранным разочарованием проговорил Хью. – Что ж, когда это случится, ты будешь следить, чтобы они не попадались мне под ноги. – В его голосе слышались веселые нотки. – Поэтому я не вижу причин, почему бы нам не сосуществовать мирно.

Пиппа выслушала его и, посмотрев на сестру, обнаружила, что у той уже не такой встревоженный и несчастный вид. Этого для девочки было достаточно, чтобы сделать вывод: новый поворот в их жизни не так уж плох.

– Тогда все будет хорошо, – рассудительно сказала она. – Даже если вы не любите кошек. Мы вернемся в Мэллори-Холл? – Она принялась дергать мать за юбку. – Или останемся здесь? Мы с Пен хотим домой, правда, Пен? – Она повернулась к сестре, ожидая от той согласия.

– Это еще не решено. – Джиневра поспешила ответить до того, как свое желание выскажет Пен, и не без вызова взглянула на Хью. Тот едва заметно наклонил голову, давая понять, что вызов принят. Итак, скоро они начнут выстраивать свои боевые порядки.

Робин, услышав новость, посмотрел на Пен. Если она станет его сводной сестрой, они не смогут гулять, взявшись за руки, по берегу реки, вместе собирать цветы или…

Он перевел взгляд на отца и обнаружил, что тот сочувственно улыбается.

– Иногда лучшими друзьями, Робин, становятся сестры, – ласково проговорил он.

Пен вздрогнула, а потом, когда до нее дошел смысл сказанного, густо покраснела. Она еще не думала о том, к каким последствиям для нее и Робина приведет брак родителей, и робко на него взглянула, как бы спрашивая его мнение. Однако он упорно избегал ее взгляда. Пиппа мрачно наблюдала за этой сценой, а потом, вдруг просияв, сказала:

– Ой, я все поняла. Если Пен и Робин станут братом и сестрой, они не смогут относиться друг к другу так, как относятся сейчас. – Неожиданно она снова нахмурилась. – Но это нечестно.

– Мы не против, – угрюмо проговорил Робин.

– Да, – согласилась Пен, беря мать за руку. – Мы не против.

– О! – Пиппа уже собралась, было спросить, как можно говорить, что ты любишь кого-то, а через минуту утверждать, что нет, но интуиция подсказала ей, что этот вопрос поставит всех в неловкое положение.

– Тебе понравится иметь брата. – Джиневра погладила Пен по щеке. – Я всегда мечтала о брате.

Пен удалось выдавить улыбку.

– У нас есть повод для праздника, – сказал всем Хью. – Это событие надо отпраздновать хорошим ужином. Робин, прошу тебя, уладь эти вопросы с мастером Милтоном.

– Пен и Пиппа пойдут с тобой, – заявила Джиневра, кладя руки на плечи дочерей. – Думаю, мастер Краудер тоже захочет внести свой вклад… – Поколебавшись, она добавила: – Ведь это будет общий праздник, лорд Хью? – Она многозначительно вздернула бровь. – Если нам суждено объединить наши хозяйства, мы должны решить, как распределить обязанности.

Хью нахмурился. Джиневра, естественно, пожелает оставить своих слуг. Но два эконома под одной крышей – это проблематично.

– У нас достаточно времени, чтобы обсудить эти вопросы, – миролюбиво проговорил он. – Кажется, до сих пор Милтон и Краудер отлично ладили.

– Да, но мастер Краудер считал себя гостем в вашем доме, – напомнила Джиневра. – Теперь все по-другому.

– Как я сказал, мы обсудим эти вопросы позже. Робин, прошу тебя…

Робин поклонился и направился в кухню. Джиневра подтолкнула девочек, и они последовали за ним. Тут вдруг вмешалась Тилли.

– Значит, быть новой свадьбе, цыпленочек, – задумчиво проговорила она, разглядывая лорда Хью.

– Стало быть, мадам, нам надо составить договор? – вслед за ней вышел из тени магистр.

Джиневра догадалась, что ее учитель и наставник отлично понимает ситуацию.

– Да, – твердо заявила она. – Уверена, у лорда Хью есть свой нотариус. Мы обсудим все это вместе?

Джиневра взглянула на Хью и, увидев в его глазах задорный огонек, поняла, что он не будет отвечать на ее вызов. У него просто нет в этом надобности, потому что власть теперь принадлежит ему, и он знает, что ей это известно.

– Мы обсудим это вместе? – повторила она.

– Да, – ответил он. – Я немедленно пошлю за мастером Ньюберри. Завтрашнее утро вас устраивает, мадам?

– Конечно, – ответила Джиневра. – Вы назначаете время, лорд Хью. Ведь мы ваши гости.

Он расхохотался точно так же, как смеялся в Звездной палате, и у Джиневры сжалось сердце. Ей безумно нравился его смех. Хью смеялся без насмешки, искренне и от души, как будто его позабавила ее шутка. Шутка, которая для других остается всего лишь шуткой. Джиневра пожала плечами.

– А теперь прошу простить меня, лорд Хью, я пойду к себе. Я очень устала.

– Да, естественно. – Он поклонился. – Мы будем обедать в два. Немного поздновато, я понимаю, но если мы хотим отпраздновать сегодняшнее событие, надо дать поварам время подготовиться.

Джиневра кивнула и обратилась к своим слугам:

– Тилли, магистр, прошу вас, пройдите со мной.

– О, один момент, – окликнул Джиневру Хью, и она остановилась у лестницы, положив руку на перила. – Я был бы благодарен, если бы вы и магистр к завтрашнему утру составили перечень вашего имущества. Я, конечно, имею представление о том, чем вы владеете, но уверен, у вас есть много того, о существовании чего я даже не догадываюсь. – Он улыбнулся с таким видом, будто просил о какой-то малости.

– Все поместья, находящиеся в моей собственности, зарегистрированы в Государственном архиве, – холодно проговорила Джиневра.

– Да, но зачем мне ехать в Дербишир за выписками? – с той же улыбкой спросил Хью. – Это было бы утомительным путешествием. Вы в состоянии избавить меня от лишних хлопот. Король настаивает на том, чтобы свадебная церемония состоялась через два дня, и мы должны к этому времени составить и подписать договор. Ведь у него, как вам известно, настроение меняется десять раз на дню.

Джиневра безошибочно распознала в его словах угрозу. Она понимала, что он говорит правду, но возмутило ее то, что он осмелился напомнить о шаткости ее положения. А она не нуждается в подобных напоминаниях!

Не сказав ни слова, Джиневра стала подниматься по лестнице, сопровождаемая Тилли и магистром.

– Итак, у нас намечается новая свадьба, – опять отметила Тилли, когда они вошли в отведенную Джиневре комнату, и покачала головой. – Надеюсь, этот брак будет лучше предыдущих. Но, – с обезоруживающей прямолинейностью добавила она, – раз ты уже побывала в постели лорда Хью, значит, знаешь, что делаешь.

Магистр почувствовал неловкость и принялся нервно теребить тесемки свой шапки. Одно дело, когда Тилли обсуждает такие вопросы наедине с хозяйкой, и совсем другое – в его присутствии.

– Очень неожиданное решение, миледи, – кашлянув, сказал он.

– Да, – согласилась Джиневра, стягивая перчатки. – Надеюсь, вы понимаете, что я приняла его под давлением обстоятельств. Лорд Хью ждет щедрого вознаграждения за то, что спас меня из лап палача. – Она грустно рассмеялась. – Разве можно осуждать его за это? Окажись на его месте, я, возможно, поступила бы так же.

Магистр втянул щеки:

– Именно поэтому он хочет иметь перечень ваших владений?

Джиневра кивнула:

– Единственное, что в наших силах и на что нам хватит времени, – это выяснить, можно ли хоть что-то оставить вне его досягаемости. Заповедные земли[17], например, или те земли, которые принадлежат мне пожизненно, и которыми я не имею права распоряжаться.

– А еще имущество леди Пен и леди Пиппы, оставленное им лордом Хэдлоу, – напомнил ей магистр. – Возможно, нам удастся включить сюда земли в окрестностях Илкстона. Они конкретно не оговорены в завещании лорда Хэдлоу, но вы могли бы обосновать свой шаг тем, что они прилегают к тем землям, которые отписаны барышням. – Он погладил подбородок, повтягивал щеки и спросил: – А лорд Хью не будет претендовать на наследство ваших дочерей?

Джиневра покачала головой:

– Лорд Хью не сделает ничего в ущерб моим дочерям, – уверенно ответила она.

«И мне он не причинит ущерба, – подумала она. – Ущерб причинен моей гордости».

Первоначально он планировал забрать у нее одно поместье. Теперь же у него появилась возможность получить гораздо больше. И он воспринимает это как справедливую плату за оказанные услуги. Придется ей проглотить обиду. В ее нынешнем положении гордость – непозволительная роскошь. Но все равно очень больно. Она вынуждена отдать все, над чем столько трудилась: сначала – чтобы получить, а потом – чтобы сохранить и усовершенствовать. Просто отдать человеку, который не сделал ничего ради этих земель. Который требует их лишь по праву мужа.

Да, это больно. Но топор палача причинил бы гораздо больше боли.

Губы Джиневры тронула мрачная усмешка.

Глава 20

Мастер Ньюберри был высоким и тощим и выглядел так, будто голодал несколько месяцев. Подбитый мехом гаун висел на нем как на вешалке. У него были бесцветные глаза, один из которых все время смотрел в разные стороны, а другой оставался неподвижным.

Мастер Ньюберри низко поклонился, когда Джиневра с магистром вошли в зал.

– Миледи, примите мои поздравления.

– Благодарю вас, мастер… – Джиневра запнулась. – Кажется, мастер Ньюберри.

– Именно так, миледи.

– Позвольте мне представить магистра Говарда. Он уже много лет является моим советником.

Магистры, не пытаясь скрыть взаимной подозрительности, чопорно поклонились друг другу.

Хью вошел в зал через заднюю дверь. Он только что вернулся с верховой прогулки, и его щеки покрывал яркий румянец, а волосы были взлохмачены.

Он снял перчатки и бросил их на скамью рядом с дверью на кухню, а потом вежливо поприветствовал присутствующих:

– Доброго всем утра, леди Джиневра, магистр Говард, магистр Ньюберри.

Хью бросил оценивающий взгляд на Джиневру. Вчера он надеялся, что она придет к нему, однако ему пришлось провести ночь в одиночестве… в обществе своих снов. А вот послезавтра… послезавтра она станет его женой и будет обязана делить с ним постель.

В платье из серого травчатого шелка и в темно-синем чепце Джиневра выглядела невозмутимой и собранной. Ее изящную шейку украшало жемчужное ожерелье. Казалось, ничто не может поколебать спокойствие этой высокой и стройной, как ива, женщины с фарфоровой кожей, заставить ее сделать ложный шаг, сказать что-то неуместное. Трудно было поверить, что в ее жилах течет горячая кровь.

У Хью зачесались руки от непреодолимого желания сдернуть с нее чепец, распустить ей волосы и уткнуться лицом в эту шелковистую массу. Он даже испугался, что выдал себя, – настолько велико было желание. Однако Джиневра ничем не показала, что догадалась о его мыслях. Она просто смотрела на него и улыбалась холодной загадочной улыбкой.

Хью не знал, что она почти всю ночь металась в лихорадке страсти, заставляя себя оставаться в постели и помня, что борьба с Хью еще не окончена, и она не должна поддаваться слабости. Джиневра приняла твердое решение биться с ним из-за брачного договора. Если он намерен обокрасть ее, то перед ним предстанет противник.

– Давайте сядем за стол. – Хью указал на обеденный стол и первый сел во главе. Джиневра и магистр расположились справа от него, а магистр Ньюберри – слева. – Вы составили список своих владений? – обратился Хью к Джиневре. Она повернулась к магистру, который выложил на стол лист бумаги, исписанный убористым почерком. Хью взял его и углубился в чтение. То, что он узнал, не было для него новостью. У хранителя печати был свой перечень имущества вдовы и земель, на которых основывалось ее богатство. Хью ознакомился с ним, прежде чем ехать в Мэллори-Холл. Сейчас же он хотел проверить, не изменили ли они список в попытке скрыть от него какое-то имущество. – Это земли, унаследованные девочками после смерти их отца? – пробормотал он, посмотрев на Джиневру. – Что-то не припомню, чтобы сюда входили все земли вокруг Илкстона. – Вот как? – только и произнесла Джиневра и снова замолчала.

Хью не мог не восхищаться ее выдержкой.

Он обнаружил, что свинцовые рудники в Брассингтоне находятся у Джиневры в пожизненном владении. Рудники были богатыми, и такая оговорка в перечне хранителя печати отсутствовала. Проверить, правду она говорит или нет, можно только в Государственном архиве в Дербишире. Если это, правда, значит, рудники фактически не принадлежат ей и их нельзя включать в брачный договор. Предъявляя права на поместье Роджера Нидема, он выдвигал точно такой же аргумент. Если же это неправда и он примет ее ложь, она сможет распоряжаться землей без его ведома или вмешательства.

Хью снова поглядел на Джиневру. Как это типично для нее, подумал он, обратить его же собственный аргумент против него. По Джиневре нельзя было сказать, испытывает ли она смущение, – она сидела и смотрела на него с безмятежным равнодушием. Тогда Хью перевел взгляд на магистра. Тот смотрел в пространство и втягивал и раздувал щеки.

Какая хитрая парочка! Неудивительно, что они так хладнокровны – столько лет работают рука об руку над делами Джиневры и уже успели спеться.

– Вот что я предлагаю, – наконец нарушил молчание Хью. – Земли между Грейт-Лонгстоном и Уордлоу – те земли, которые всегда принадлежали моей семье, – полностью переходят к Робину.

Джиневра ожидала именно этого и согласно кивнула. Мастер Ньюберри начал что-то писать, а магистр Говард сделал какую-то пометку.

– В собственности ваших дочерей остается имущество, унаследованное после их отца. Это имущество, а также земли в окрестностях Илкстона – они не упоминались в первоисточниках – составят их приданое. – Хью пожал плечами: учитывая ее богатство, это небольшое отклонение не играет особой роли. – Итак, остальное ваше имущество, кроме Мэллори-Холла и рудников в Брассингтоне, отходит мне как вашему мужу, что является в порядке вещей. – Не обратив внимания на тихий возглас Джиневры, он продолжил: – В случае вашей смерти ваши дочери получат половину этого имущества. В случае моей смерти… – Хью помолчал, а затем, пристально взглянув на Джиневру, с нажимом сказал:

– Если я умру раньше вас, мой сын получит вторую половину. Если от нашего брака родятся дети, они получат справедливые доли от этого имущества, и распоряжения по этому поводу будут сделаны сразу после их рождения.

Джиневра убеждала себя, что нужно ожидать самого худшего, но в глубине души надеялась, что чувства Хью к ней обуздают его жадность. Ведь он знал, насколько важна для нее независимость.

В редкие моменты, когда в ней снова вспыхивал оптимизм, она представляла, как они будут жить вместе, в любви и согласии решая возникающие проблемы. Возможно, он разделит с ней тяготы управления поместьями. Она бы с радостью приняла такое партнерство.

Но Хью не оправдал ее надежд. Он намерен полностью лишить ее независимости.

Джиневра внезапно почувствовала, что не вынесет этого. Все ее благие намерения – обуздать гордость, проглотить обиду – разлетелись в прах. Он грабит ее, причем в открытую, при свете дня!

– Все! – воскликнула она, побледнев. В ее глазах пылал огонь гнева. – Вы хладнокровно хотите украсть все мои земли?

В глазах Хью тоже появился гнев.

– Едва ли это грабеж, мадам. Я же стану вашим мужем. Подобное положение вещей абсолютно законно и не противоречит обычаям. Я понимаю, в предыдущих браках все было по-другому, я же не откажусь от своих прав только потому, что так поступили мои предшественники. Уверяю вас, вы ни в чем не будете нуждаться, а ваши дочери обеспечены более чем щедро. Я ничего не забираю у них, вам же в полное владение оставляю Мэллори-Холл. Думаю, в подобных обстоятельствах это разумное решение.

– Вы не сделали ничего, чтобы быть достойным такого богатства, – заявила Джиневра. – Сейчас поместья приносят больше дохода, чем в то время, когда я получила их в наследство, и все потому, что я управляла ими, потратила огромные деньги на усовершенствования. А вы решили, что можете просто так отобрать их у меня.

– Это обычный брачный договор, миледи, – напомнил ей мастер Ньюберри.

– Я знаю, что обычно, а что – нет, – оборвала его Джиневра и обратилась к Хью: – Негоже нам ссориться на людях. Я настаиваю на том, чтобы мы обсудили эти вопросы наедине. – Она встала из-за стола.

– Здесь нечего обсуждать, – ровным голосом возразил Хью. – Эти пункты договора обсуждению не подлежат.

– Я не обязана соглашаться на этот брак, – процедила Джиневра.

– Вот тут вы правы. – Хью тоже встал. – Кажется, нам действительно есть что обсудить. Что ж, это привилегия женщины – менять решение. Сегодня изумительное утро. Вы бы не хотели прогуляться по саду?

– Я имела в виду отнюдь не приятную прогулку, – отрезала Джиневра.

– Тогда пройдем в мою комнату. – Хью направился к лестнице.

– Мне ждать здесь, лорд Хью? – спросил мастер Ньюберри.

– Да. Можете в наше отсутствие обсудить с магистром все пункты. Магистр должен убедиться в том, что в договоре полностью соблюдена буква закона, иначе леди Джиневра не подпишет его.

Джиневра поджала губы и прошла мимо него к лестнице. Ей так хотелось сохранить свои права, продемонстрировать свою гордость и достоинство, а потом милостиво согласиться на его требования, а он выбил почву у нее из-под ног!

Хью, стоя позади Джиневры, наклонился над ней и отодвинул задвижку на двери, а потом, положив руку Джиневре на талию, слегка подтолкнул ее вперед. Джиневра отпрянула и поспешила отойти подальше, к окну.

– Теперь понятно, зачем вы солгали и спасли меня, – с горечью проговорила она. – Чтобы разбогатеть. Я была о вас лучшего мнения. Я даже не предполагала, что вы так алчны. Конечно, я ожидала, что вы потребуете какой-то платы – но чтобы опуститься до грабежа! В жизни бы не подумала, что вы способны на это!

Хью неожиданно нахмурился. Неужели он действительно грабит ее? Естественно, нет. Ее жизнь не изменится, она будет такой же, как прежде. Она ничего не потеряет. Джиневра просто все драматизирует. Она потеряет только свою независимость.

Фу, какая чепуха! Ее независимость – это мираж. Когда-нибудь у нее будет муж, любовник. И тогда ее жизнь изменится. И если Джиневра согласится умерить свою гордыню, она это поймет. Она осознает, что эти перемены – к лучшему. Что она только приобретает, а не теряет.

– Джиневра, – спокойно сказал он, – вы делаете из мухи слона. Я не знаю, почему ваши бывшие мужья позволяли вам диктовать условия договора. Я из другого теста. Страсть к вам не превратила меня в раба, и я не допущу, чтобы вы управляли мною. Мы заключим брак на обычных условиях. Ваши дети получат половину ваших земель. Я и мой сын – вторую половину. Мэллори-Холл останется у вас, и делайте с ним что пожелаете.

Джиневра скрестила руки на груди и молча уставилась на Хью. Она вправе сказать, что не выйдет за него на таких условиях. Но только это признание равнозначно самоубийству.

Джиневра чувствовала себя абсолютно беспомощной. Она плохо представляла, что это за чувство, до тех пор, пока на ее дворе не появился Хью де Боукер. С того дня беспомощность превратилась в ее постоянного спутника. А сейчас к нему прибавились бессилие и отчаяние.

Хью решил зайти с другого бока.

– Подумайте, Джиневра: если я позволю вам диктовать условия договора, обвинения епископа Гардинера в колдовстве будут иметь определенный резонанс. Ведь хранитель печати, а может, и сам король, тщательно изучит этот договор. Если он не устроит их, если они найдут что-то необычное, они истолкуют это по-своему, и не обязательно в вашу пользу.

– Вы хотите убедить меня в том, что для этого грабежа есть веская причина? – усмехнулась Джиневра. – Не только ваша алчность?

Хью заставил себя сдержаться.

– Да вы и сами это увидите, если немного подумаете. И не обвиняйте меня в алчности. Мое терпение не безгранично.

Джиневра молчала, продолжая смотреть на него. Что ж, в его словах есть смысл, придется ей признать это… но только самой себе.

– Мне кажется вполне разумным, – после минутной паузы продолжил Хью, – если я получу определенную материальную выгоду от этого брака. После смерти Сары… я не собирался жениться еще раз. Я поклялся, что буду оберегать себя от боли подобной утраты. – Он отвернулся.

– Если я умру раньше вас, вы вряд ли будете очень переживать, – холодно проговорила Джиневра. – Женщина, на которой вы женитесь ради выгоды, не может занимать большое место в вашем сердце.

Хью круто повернулся к ней, и Джиневра с удовлетворением отметила, что ей наконец-то удалось вывести его из себя.

– Что за глупость! – возмутился он. – Вы же отлично знаете, что я люблю вас. Никакая выгода не вынудила бы меня на ложь в Звездной палате.

Настороженные, разгневанные, они в полном молчании подозрительно смотрели друг на друга: ни один не желал отступать, и оба боялись переступить черту.

– Но вы намеревались разбогатеть за мой счет, – первой заговорила Джиневра.

– Едва ли за ваш счет, – усмехнулся Хью. – Ведь вы будете жить как прежде. Я бы сначала обеспечил будущее Робина. И вообще, моя дорогая Джиневра, я не понимаю, почему я должен лишать себя комфорта, к которому вы, моя жена, так привыкли, если закон дает мне на это право?

– Что касается раздела земель между нашими детьми – как вы намерены распределить доли? – спросила Джиневра. – Не вся собственность стоит одинаково, и вам это прекрасно известно.

– Мы изучим всю вашу собственность и постараемся разделить ее так, чтобы все доли были равными, – с готовностью ответил Хью. – Полагаю, в ваших счетах отражена точная стоимость.

– Естественно, – невесело ухмыльнулась Джиневра.

– И еще я полагаю, что вы не будете искажать стоимость имущества? – Он, прищурившись, посмотрел на нее.

– Если у вас не хватает ума на то, чтобы увидеть подправленные цифры, милорд, значит, вы не способны управлять тем богатством, которое вознамерились забрать у меня, – заявила Джиневра. – Ведь вы собираетесь сами управлять моими поместьями?

– Только в том случае, если вам самой надоест это занятие.

– О, понятно. Ловкий ход! Деньги – вам, работа – мне. Равное партнерство. Поздравляю вас, лорд Хью.

Неожиданно Хью рассмеялся. Быстрота и острота ума Джиневры проявлялись даже в экстремальных ситуациях.

– Ну, вы и язва! – Он подошел к ней и, не обращая внимания на ее сопротивление, обнял. – Договор должен быть составлен именно так, Джиневра, если мы не хотим подливать масла в огонь. Отбросьте в сторону мою выгоду – и вы увидите, что он очень целесообразен с политической точки зрения. Если мы хотим сыграть свои роли убедительно, нужно иметь настоящие декорации. Хранителя печати не так-то просто обвести вокруг пальца.

Джиневра понимала, что нужно уступить. Ведь Хью честен как-никак. И говорит, что любит ее. Возможно, это и так. А любит ли она его? Может, именно любовь послужила причиной тому, что между ними установилась эта странная связь? Конечно, она хочет его. Даже сейчас, когда ею владеют гнев и разочарование. Его запах, его мускулистое тело, сила и надежность его объятий – все это возбуждает ее, заставляет быстрее биться сердце и будоражит кровь.

Джиневра знала, что он может быть ласковым, страстным, веселым. Она знала, что, выполняя свой долг и отстаивая свою честь, он может быть грубым, резким, излишне рассудительным.

И он солгал, чтобы спасти ее.

– Договор должен быть составлен именно так, – тихо проговорила она, капитулируя.

Хью сжал ее лицо в ладонях и поцеловал. Этот поцелуй был и торжественной клятвой, и подтверждением его права на нее, и обещанием счастья. Возможно, подумала она, ее поражение можно считать и победой. Отныне ей не надо бороться с ним, и, следовательно, нет надобности сопротивляться. А в любовной игре победители они оба.

Когда Хью оторвался от Джиневры, она задала мучивший ее вопрос:

– Ты солгал ради меня, потому что поверил, что я не убивала Стивена Мэллори?

Он молча смотрел на нее, а потом спросил:

– А ты убила его?

У нее между бровей пролегла складка. Действительно ли она хотела, чтобы он упал? У нее не было ответа, однако Хью требовал его.

– Нет, – наконец сказала она.

Хью не поверил. Он заметил, как она нахмурилась, почувствовал ее колебания. Но жребий уже брошен.

– Это дело прошлое, – проговорил он, пожимая плечами. – Какое имеет значение, верю я в твою невиновность или нет. Главное, что другие верят в то, что я в это верю.

Хью пытливо вглядывался в лицо Джиневры. Если она действительно невиновна, тогда она разозлится и попытается убедить его. Однако лицо Джиневры не дрогнуло, она продолжала молчать.

Хью пошел к двери.

– Так мы договорились? Мы можем подписать договор?

– Кажется, у меня нет выбора, – ответила Джиневра. – Я бы предпочла поскорее закончить эту неприятную процедуру.

– Я тоже. – Он отрыл дверь и пропустил ее вперед.

Джиневра подписала бумаги без всяких объяснений. Магистр не скрывал разочарования. Он сидел, втянув голову и от этого сильнее, чем когда-либо, напоминал карпа. Однако он никак не выразил своего несогласия, и подписание договора прошло в полном молчании под скрип перьев.

– Лорд Хью, я немедленно отвезу его лорду – хранителю печати. – Мастер Ньюберри посыпал договор песком, а потом сложил его, капнул расплавленным воском и протянул Хью, чтобы тот приложил печать.

– Бракосочетание состоится завтра в первой половине дня в Хэмптон-Корте, – сообщил Хью. – Сегодня утром доставили распоряжение короля. Королева горит желанием почтить церемонию своим присутствием.

– Какая честь! – воскликнул мастер Ньюберри, одним глазом глядя в угол, а другим – на сложенный документ в его руке.

– Большая честь, – согласился Хью.

– А мы тоже будем на свадьбе, мама?

Все, словно по команде, повернулись. Появление Пиппы разрядило обстановку и подействовало на всех как освежающий дождь после долгой засухи.

– Откуда ты взялась? – осведомился Хью.

– Я искала Светлячка. Она забежала сюда. Я знаю, ты, мама, велела нам не беспокоить тебя, но я ведь должна была поймать ее. – Пиппа схватила котенка и с тревогой взглянула на мать. – Я ничего не слышала, – поспешно добавила она. – Только то, что лорд Хью сказал о завтрашней свадьбе.

Джиневра не поверила дочери. Пиппа всегда ухитрялась услышать гораздо больше, чем следовало.

– Где Пен?

– Она с Робином на конюшне. Робин чистит упряжь. Они не хотят разговаривать со мной. У них секреты. – Девочка обиженно надула губы.

– Вряд ли они что-то скрывают от тебя. – Джиневра притянула дочь к себе. – Просто им надо решить кое-какие вопросы.

Пиппа кивнула и, сразу забыв о сестре и Робине, вернулась к важной для нее теме:

– Так мы едем на свадьбу, да?

Джиневра посмотрела на Хью, и тот отрицательно покачал головой:

– Король не велел брать с собой детей. На церемонии разрешено присутствовать только, вам и мне.

– Сожалею, дорогая. – Джиневра погладила Пиппу по щеке. – Но мы постараемся вернуться поскорее.

– И когда вернемся, все вместе отпразднуем это событие, – сказал Хью. – Устроим пышную свадьбу.

Личико Пиппы расплылось в улыбке.

– Обязательно! А мы с Пен украсим зал, как на Рождество и на Двенадцатую ночь. И попросим приготовить марципановый торт.

Джиневре хотелось бы, чтобы церемония была краткой и деловой, в духе процедуры подписания их брачного договора. Пышная свадьба не входила в ее планы, однако она не могла лишить Пиппу удовольствия.

– Скромную свадьбу, – все же не удержалась она.

– Никаких скромных свадеб! – весело возразил Хью. – Это отличный повод для того, чтобы зажарить жирненького теленка!

– Теленка? – озадаченно воззрилась на него Пиппа. – На свадьбе мамы с лордом Мэллори подавали павлина, оленину и сазана, а еще засахаренные фрукты. А вот теленка не было.

– Думаю, твоя мама будет не против, если мы отпразднуем нашу свадьбу чуть по-другому, – сказал Хью.

– А у нас будет музыка и танцы? – спросила девочка. – На свадьбах всегда много музыки и танцев.

– Пойди и поговори об этом с Пен, – предложила Джиневра, ласково подталкивая ее.

С уходом Пиппы зал как будто опустел. Мастер Ньюберри робко кашлянул и принялся собирать бумаги.

– Итак, милорд, я отправляюсь к хранителю печати. – Хью кивнул:

– Если будет ответ, доставьте его немедленно.

– Слушаюсь, сэр. – Нотариус почтительно поклонился Джиневре и магистру и ушел.

– Музыка и танцы, – задумчиво проговорил Хью. – Надо бы заняться поиском музыкантов.

– В этом нет надобности, – твердо заявила Джиневра. – Как и в музыке, и в павлинах, и жирненьких телятах. И вообще, я не понимаю, чем этот день отличается от других. Пусть дети украшают зал, если им хочется, но вот остального не надо.

– Напротив, – возразил Хью, в его глазах появился недобрый блеск, – очень даже надо. В моей жизни была только одна свадьба. Вам, я понимаю, эти церемонии… ну, скажем, приелись… для меня же это знаменательное событие.

Магистра Говарда вдруг начал бить жестокий кашель. Жестом, попросив извинения, он спрятал лицо в огромном и не очень чистом носовом платке и поспешил прочь.

– Ваше чувство юмора поражает меня! Как вам удается всегда шутить не к месту? – с издевкой поинтересовалась Джиневра. – Вы уже победили – так вам еще надо и позлорадствовать?

– Почему-то я не чувствую себя победителем, – улыбаясь, признался Хью. – Я полон предвкушения и уверенности в том, что отныне в моей жизни не будет скуки. Но вот что касается радости победы – увы, этого я не испытываю.

Его взгляд притягивал Джиневру, однако она стойко сопротивлялась и даже сделала шаг назад, выставив перед собой руку, будто защищалась.

– Иди ко мне, – проговорил Хью. Его лицо внезапно стало серьезным. – Иди ко мне, Джиневра.

– Нет, – еле слышно прошептала она. – Нет. Не все будет так, как ты хочешь.

Хью нахмурился, и огонь, горевший в его глазах, потух.

– Ты прекрасно знаешь о том, что это нужно не только мне.

Она действительно знала это. Их любовь существовала в другом мире, где не было раздоров, противостояния, где их тела и души соединялись воедино. Но упрямство, помогавшее ей оставаться сильной все последнее время, не пускало ее к нему.

Решительно повернувшись, Джиневра пошла к лестнице.

– Кровь Господня! В жизни не встречал большей упрямицы! – крикнул ей вслед Хью.

– Полагаю, милорд, вы научитесь жить с этой упрямицей, – бросила Джиневра через плечо, поставив ногу на ступеньку.

– Полагаю, научусь, – пробормотал Хью.


На свадьбу Джиневра решила одеться в черное. Пока она одевалась, девочки сидели на кровати и оживленно болтали. Их звонкие голоса действовали на Джиневру успокаивающе. Ведь именно ради того, чтобы они имели возможность весело щебетать, она согласилась венчаться в церкви Хэмптон-Корта, как того пожелал король. И ради этого она отказалась от своей независимости. Нельзя задумываться о несправедливости сложившейся ситуации – это ни к чему не приведет, и ей никогда не будет покоя. Она должна думать только о том, что получила взамен – уверенность в будущем.

Хью постучал в дверь. Его бирюзовый гаун был отделан горностаем. Стеганый – теперь это стало очень модным – дублет был сшит из черного бархата. Бирюзовые чулки обтягивали мускулистые икры и бедра. Наряд дополнял бархатный берет, один край которого был лихо заломлен и пристегнут сапфировой брошью.

– Ой, какой вы красивый! – воскликнула Пиппа.

– Да, верно, – подтвердила Пен.

– Благодарю, барышни. – Хью торжественно поклонился. – Может, – обратился он к Джиневре, – мне тоже следовало бы одеться как на похороны?

– Я вдова, – напомнила та.

– В настоящий момент – да, – согласился Хью. – Королевская барка ждет нас.

– Король послал за нами барку? – удивилась Джиневра.

– Это барка его музыкантов, но им велено остановиться в Блэкфрайарз, чтобы забрать нас, – пояснил Хью. – Как бы то ни было, это знак внимания с его стороны.

– Я потрясена! – Хью хмыкнул.

– Если король почтит нас своим присутствием на церемонии, не забудьте рассказать ему, как вы потрясены.

– Постараюсь не забыть.

– А нам можно пойти посмотреть на королевскую барку? – подскочила Пиппа.

– Почему бы и нет? Робин пойдет с вами и проводит домой. Вы готовы, Джиневра?

Джиневра натянула тонкие лайковые перчатки, расшитые жемчугом. Тилли набросила ей на плечи черный, как самая темная ночь, бархатный плащ.

– Готова. – Не дожидаясь, когда Хью подаст ей руку, она пошла к двери.

– Пока нас не будет, – приказал Хью Тилли, – позаботьтесь о том, чтобы вещи леди Джиневры перенесли в мою комнату. Ради удобства своей хозяйки можете делать в моей комнате любую перестановку.

– Слушаюсь, милорд, – поклонилась Тилли.

– Не надо никаких перестановок, Тилли, – сказала Джиневра, останавливаясь у двери. Ну почему так трудно принять неизбежность будущего?

– Я все сделаю, цыпленочек, – заверила ее Тилли. – Предоставь это моим заботам.

«Мне не в первый раз приходится заниматься подобными вещами», – подумала старая камеристка. Несмотря на очевидное неприятие хозяйкой этого брака, несмотря на возмущение магистра, не одобрявшего подписанный договор, она была полна оптимизма. Один из браков леди Джиневры был по любви, и то, что старая камеристка видела сейчас, очень напоминало ей свадьбу хозяйки с Тимоти Хэдлоу.

Только бы все не закончилось преждевременной смертью!

Глава 21

Королева оказалась молодой женщиной двадцати восьми лет. У нее были нежные черты лица и светлые волосы. Она сидела в своем кабинете, примыкавшем к королевской церкви Хэмптон-Корта, и плела кошелек.

Она ласково улыбнулась, когда ей представили Джиневру.

– Леди Мэллори, я рада, что наше знакомство состоялось по такому приятному поводу. Милорд король знает, как я люблю свадьбы.

– Ваше величество оказали мне большую честь, почтив мою свадьбу своим присутствием. – Джиневра сделала глубокий реверанс. – Тем более в такое время. – Она перевела взгляд на огромный живот королевы – та уже была на сносях.

Королева перехватила ее взгляд и погладила живот. На ее лице появилось самодовольное выражение.

– У вас ведь есть дети, я полагаю.

– У меня две дочери, мадам.

– Через неделю я подарю милорду королю сына, – уверенно заявила королева.

– Мысли всех ваших подданных с вами, ваше величество.

Джейн мечтательно улыбнулась – так улыбаются женщины, когда все их внимание сосредоточено на растущей внутри их жизни.

– Сын наполнит радостью сердце своего отца.

– Вы правы, миледи.

Джиневра выносила троих детей. Сын родился мертвым, а дочери выжили. Еще у нее было два выкидыша, оба – на ранних сроках. Она считала, что ей повезло. Она долго горевала о сыне, хотя даже не успела подержать его на руках. И теперь, глядя на королеву, она искренне желала той благополучного разрешения от бремени. Рождение сына только укрепит любовь короля к ней и обеспечит защиту.

– Желаю вам радости и здоровья, ваше величество, – тихо проговорила она.

– И я вам желаю того же, леди Джиневра. – Королева отложила в сторону рукоделие и встала.

Фрейлины бросились помогать ей, одергивать юбки, расправлять шаль на плечах. – Церемонию проведет мой капеллан. Я буду слушать сверху.

Джиневра снова присела в реверансе и выждала, когда королева со свитой покинет кабинет, чтобы идти к королевской скамье, располагавшейся над нефом церкви.

Хью, не получивший приглашения от королевы, ждал Джиневру в церкви. Услышав позади себя шум, он повернулся и увидел хранителя печати в подбитом мехом гауне.

– Лорд Хью, я бы ни за что не пропустил вашу свадьбу, – сказал Томас Кромвель. Его взгляд был мрачным и надменным. Он медленно шел по проходу. – Вы очень ловко заманили в сети богатую вдовушку. – Едва заметная улыбка тронула его тонкие губы. – Великолепный договор, достойный… достойный самого ярого корыстолюбца. Примите мои поздравления. Вряд ли я смог бы составить договор лучше вас. – Он взял Хью за локоть.

Хью едва сдержался, чтобы не вырвать руку. Он испытывал отвращение к этому человеку, который, казалось, излучал зло и алчность. Однако он улыбнулся и поклонился.

– Что-то я не вижу милорда епископа, – сказал он. – Разве он не почтит нас своим присутствием?

– Гардинеру нужна ведьма, – усмехнулся Кромвель. – А вы выхватили добычу у него из-под носа. Так что его интерес угас.

– А ваш, милорд Кромвель? В вас сохранился интерес к вдове? – Хью сделал вид, будто ему безразлично, что ответит хранитель печати, и принялся внимательно изучать новый потолок церкви: красивую лепнину, резные и позолоченные орнаменты, бирюзовое небо, усыпанное золотыми звездами.

Хранитель печати холодно улыбнулся:

– У меня нет поводов для интереса, пока эта дама остается замужней, лорд Хью.

Хью, не отрывая взгляда от потолка, поднял одну бровь. Вдруг он краем глаза заметил движение за окном над нефом, где находилась королевская скамья: там обычно во время службы сидел король.

Хранитель печати проследил за взглядом Хью и тихо проговорил:

– А, кажется, король все же решил прийти. Пойду к нему. – Он уже собрался уйти, но в этот момент из кабинета королевы вышла Джиневра. – Миледи Джиневра, – поклонился он, – примите мои поздравления.

– Благодарю вас, милорд. – Джиневра сделала не реверанс, а простой книксен и устремила на хранителя печати вызывающий взгляд.

Глаза хранителя печати недобро блеснули. Он привык вызывать у королевских подданных страх, а не пренебрежение. Коротко поклонившись Джиневре, он ушел.

Джиневра встала рядом с Хью. Капеллан произнес слова, соединявшие их, они дали традиционные ответы, преклонили колена и поднялись.

Итак, Джиневра перестала считаться вдовой.

Она стояла рядом с мужем, потрясенная тем, как быстро изменилась ее жизнь. Вдруг она обратила внимание на то, что свет, падающий из окна в восточной стене церкви, освещает профиль Хью. Джиневра увидела крохотную складочку на мочке его уха, и ей тут же захотелось прикоснуться к ней языком. У нее даже рот приоткрылся. Она представляла, как будет ласково покусывать мочку, мягкую и нежную, как будет сжимать ее губами. Потом она поцелует его в уши, а Хью станет извиваться от щекотки, что-то бормотать и протестовать, изнемогая от чувственной ласки.

Хью повернулся к Джиневре и увидел, что ее щеки заливает очаровательный румянец, а губы слегка приоткрыты. Яркий свет из окна падал так, что ее ресницы отбрасывали длинные тени.

Джиневра повернула голову, и их взгляды встретились.

– Госпожа жена, – проговорил Хью, наклоняясь к ее руке и лукаво поглядывая на нее.

– Мой господин, – тихо сказала Джиневра, наклоняя голову и отвечая ему не менее озорным взглядом.

– Ох, что-то я сомневаюсь в этом, но ничего, поживем – увидим, – обронил Хью, и Джиневра весело рассмеялась. Ее мелодичный смех был слышен в каждом уголке пустой церкви.

Капеллан казался озадаченным: он не понимал, что могло вызвать смех, который моментально разрушил торжественность и важность только что свершившейся церемонии.

К новобрачным подошла молодая женщина.

– Лорд Хью, леди Джиневра, примите мои поздравления. Наша владычица, королева, желает поговорить с вами. – Она указала на дверь, ведущую в кабинет королевы. – Прошу вас следовать за мной.

Хью взял Джиневру за руку, и Джиневра затрепетала. Ее охватило такое сильное возбуждение, что даже мурашки пробежали по телу. Итак, борьба окончена, подумала она. Настало время для любовных побед.

Вспомнив, где они находятся, она взяла себя в руки и присела в глубоком реверансе.

Королева была не одна. Рядом с ней стоял король, одна его рука лежала на спинке ее кресла, другой он теребил золотой кинжал, висевший у него на шее. Он выглядел очень довольным.

Хранитель печати отсутствовал.

– А вот и наши новобрачные, – провозгласил король. – Очаровательная церемония, действительно очень милая. Жаль, что вы не привели своих девчушек, мадам. Им бы следовало присутствовать на вашей свадьбе.

Джиневра решила не напоминать ему, что в его приглашении ее дети упомянуты не были.

– Я боялась, ваше величество, что они перевозбудятся.

– Прелестные маленькие барышни, – сказал король. – Зря вы их не привели. – Радостное выражение его лица сменилось хмурым.

Хью знал: если король, сочтя что-то оскорбительным для себя, прицепится к этому, его настроение может измениться в мгновение ока, и тогда будет очень трудно отвлечь его от этих мыслей.

На помощь пришла королева. Она оторвала взгляд от рукоделия и ласково посмотрела на короля.

– Мой дорогой супруг, вы очень хорошо организовали церемонию, позаботились обо всем. Вы же знаете, как я люблю свадьбы.

Король взглянул на нее, и складки между его бровей разгладились.

– Да-да, знаю. Вам понравилось, миледи? – Обрадованная тем, что опасность миновала, Джиневра грациозно выпрямилась.

– Все было просто великолепно, – с улыбкой ответила Джейн и жестом подозвала к себе фрейлину. – Леди Маргарет, прошу вас, принесите подарок короля. Его величество, – обратилась она к Джиневре и Хью, – пожелал отметить это счастливое событие. – Взяв у фрейлины два свертка, она передала подарки новобрачным. Король самодовольно наблюдал за ее действиями.

Хью получил в подарок пару перчаток, отделанных драгоценными камнями, а Джиневра – шарф из золотой ткани, на которой аметистами был вышит королевский знак, двойная ветвь шиповника. Новобрачные поблагодарили короля и королеву и заверили их, что будут молиться о благополучном разрешении королевы от бремени. Король – теперь он был настроен благожелательно – разрешил им удалиться, и они поспешили покинуть церковь.

– Кажется, лорд Хью, мы женаты, – сказала Джиневра, когда они вышли во двор.

– Верно, – согласился Хью.

– Дети готовят для нас праздник, – напомнила она, глядя на реку.

– Да, – покачал головой Хью, – пройдет еще немало времени, прежде чем мы сможем остаться наедине.

– Да, немало. – Джиневра наблюдала за сновавшими по реке баркасами.

– А может, нам отложить возвращение на часик или два? – предложил он.

– Ну, если только на часик. Я не хочу, чтобы они волновались. К тому же мы должны вернуться домой заблаговременно, чтобы у них хватило времени вдоволь повеселиться.

Хью посмотрел на небо: солнце было в зените.

– Не вижу никаких возражений. Кстати, так уж получилось, что я сделал кое-какие распоряжения на тот случай, если нам не захочется спешить домой.

– Какая предусмотрительность! – усмехнулась Джиневра. – Тогда давайте, осуществим наш брак, Хью де Боукер, пока никто из нас не передумал.


Хранитель печати молча вышагивал взад-вперед по своему кабинету во дворце. Время от времени он останавливался, чтобы обмакнуть кусок хлеба в соль и глотнуть вина. Его шпион, одетый в черный плащ, стоял у стены и покорно ждал, когда к нему обратятся.

– Хью де Боукер, – наконец заговорил хранитель печати.

– Да, милорд?

– Ты подстроишь несчастный случай… чтобы все было естественно. Какое-нибудь происшествие… или медленное отравление ядом. Найдешь человека, который все это сделает.

– Слушаюсь, милорд. – Мужчина в черном плаще пошел к двери, полагая, что приказ уже отдан – он давно привык получать подобные приказы.

Вдруг хранитель печати поднял руку.

– И сын, – проговорил он. Шпион остановился.

– Разделайся с сыном. Быстро или медленно – не важно.

– Слушаюсь, милорд. – Мужчина выскользнул из комнаты.

– Существует много способов освежевать лису, – пробормотал себе под нос хранитель печати и отпил из кубка.


Джиневра лежала на мягких перинах в тени, отбрасываемой балдахином. От простыней пахло свежестью, в камине, отделанном медью, бронзой и железом, весело горел огонь. Вся мебель в этой небольшой комнате, расположенной в одном из коттеджей деревни Хэмптон, была до блеска натерта воском.

Джиневра сладко потянулась. Воздух приятно холодил еще разгоряченное тело. С удовлетворенной улыбкой, вспоминая их любовные утехи, она провела рукой по своему животу. Их страсть была такой же дикой, как в первый раз, в палатке, они отбросили стыд и отдались в ее власть, позволяя себе все, что взбредет в голову. Джиневра еще ощущала во рту вкус его плоти, ее лоно все еще было влажным и горячим.

Она впервые за долгое время чувствовала полноту жизни.

Вдруг дверь открылась и тихо закрылась. Из-за полога выглянул Хью. Босой, в незастегнутой рубашке и штанах, он напоминал человека, которому пришлось в спешке оторваться от любовных игр. Как фактически и было на самом деле.

– Надо бы подкрепиться, – с улыбкой сказал он и, поставив на пол бутыль с вином, сел на край кровати.

Его взгляд заскользил по телу Джиневры. Он внимательно разглядывал ее, как бы убеждаясь в том, что больше у нее нет от него секретов, а потом, погладив ее по животу, сунул руку ей между ног и принялся неторопливо ласкать ее. Джиневра выгнулась и притянула его к себе. Они слились в поцелуе, но Хью быстро оторвался от нее, улыбнулся, легко провел языком по ее губам и выпрямился.

– Вина?

– М-м. – Джиневра кивнула.

Она наблюдала, как Хью вынимает пробку из бутыли, и не сразу сообразила, что он задумал. Когда холодное вино разлилось по ее животу, она вскрикнула. Хью рассмеялся и принялся слизывать терпкий напиток.

– Когда ты предложил вина, я не поняла, что ты имеешь в виду, – извиваясь, сказала Джиневра.

Хью набрал вина в рот и, поставив бутыль на пол, зажал лицо Джиневры в ладонях, разомкнул ее губы и влил вино ей в рот. Джиневра закрыла глаза, отдаваясь восхитительным ощущениям.

– Еще? – предложил Хью.

Она мечтательно кивнула, продолжая лежать с закрытыми глазами. Хью хмыкнул, еще раз набрал в рот вина и напоил ее.

– Это новый для меня способ пить вино, – проговорила Джиневра, когда Хью отстранился. – Как бы это не вошло в привычку.

– А даже если войдет – что ж плохого? – Хью откинул со лба влажные пряди волос. – Ты выглядишь такой развратницей.

– Я и чувствую себя страшной развратницей, – сказала Джиневра. – Интересно, что подумали внизу, когда ты явился к ним полураздетый?

– Им платят не за то, чтобы они думали, что происходит наверху. – Он снова поднес бутыль к губам.

– Скольких женщин ты приводил сюда? – с деланным безразличием спросила Джиневра.

Глаза Хью лукаво блеснули.

– Ты поверишь, если я скажу, что ни одной до тебя?

– Ну, если ты так скажешь, – усмехнулась Джиневра. – Но я спросила потому, что мне интересно, как ты узнал про это любовное гнездышко.

– Мои друзья обладают обширными и очень полезными сведениями.

– А-а…

Джиневра потянулась за бутылью. Хью поднял ее с пола и подал ей, а сам принялся застегивать рубашку.

– Пора ехать, – сказала Джиневра, правильно истолковывая его действия.

– Если мы хотим попасть домой до того, как они снарядят поисковые партии.

Джиневра еще раз отпила из бутыли и неохотно выбралась из постели.

– Я еле шевелюсь.

Хью самодовольно улыбнулся и заявил:

– На этой кровати я получил синяков и царапин больше, чем на поле битвы.

Джиневра потянулась и оглядела себя: огромный синяк на бедре, чуть поменьше – на руке.

– Никогда бы не поверила, что любовные игры могут быть столь дикими и опасными.

Она налила в таз теплой воды и намочила салфетку.

Хью любовался ею, наблюдая за тем, как она неторопливо обтирает тело, приподнимая при этом груди и раздвигая ноги. Если Джиневра и заметила его внимательный взгляд, то виду не подала. Хью нравилось, что она не стесняется в его присутствии, что несовершенство фигуры не беспокоит ее. Видимо, в ней нет тщеславия. Она такая, какая есть. Джиневра наклонилась, и ее длинные волосы упали вперед. Грация ее движений заворожила Хью, ему хотелось смотреть на нее до бесконечности. Мысль о том, что она принадлежит ему, заставляла его сердце биться чаще. Он знал, что она никогда не достигала таких высот страсти, даже с Тимоти Хэдлоу.

С Сарой он тоже не испытывал ничего подобного. Их соития всегда были приятными, учтивыми, осторожными. В Саре не было огня. Она была нежна, как лесной ручей. Прямая противоположность Джиневре. Джиневра – это вулкан, огромная морская волна, это гроза с молниями и громом. И она пробуждала те же самые качества и в нем.

Они вышли из коттеджа, не встретив никого на своем пути. Джиневра знала, что люди в доме есть, она слышала голоса и звон посуды из кухни, но никто не вышел к ним.

Замечательное любовное гнездышко не только для супружеской пары, решившей осуществить брак, заключенный в королевской церкви Хэмптон-Корта в присутствии короля и королевы, но и для тайных любовников.

Всю дорогу домой они почти не разговаривали. Королева предоставила в их распоряжение одну из королевских барок, которую использовали для разъездов придворные среднего ранга. Барка была небольшой, зато с каютой, где можно было укрыться от ветра, обычно поднимавшегося на реке во второй половине дня, и от моросящего дождя.

Джиневра сидела, вытянув руки к жаровне, и с радостью отдавалась восхитительному чувству облегчения. В последнее время она так долго была в напряжении, что совсем разучилась жить без него. Отныне ничто не грозит ни ей, ни ее дочерям. Она лишилась независимости, зато обрела любовь Хью. А в том, что он любит ее, она не сомневалась. И когда она прогоняла прочь остатки сожаления и обиды на него за то, что именно он принес ей все эти неприятности, Джиневра понимала, что тоже любит его. Говорят, что время лечит. И она спокойно обойдется без своей независимости, если они с Хью будут жить в любви, дружбе и взаимном уважении.

Она приложит все силы, чтобы их брак был счастливым.

– Ты так глубоко задумалась, – заметил Хью, гладя ее по лицу.

Кивнув, Джиневра промолчала, а Хью не стал настаивать на ответе.

Уже почти стемнело, когда барка причалила к пристани в Блэкфрайарз. Дождь усилился, и Джиневра вынуждена была надвинуть на голову капюшон. Хью, как и следовало новобрачному, щедро расплатился с гребцами.

– Идем быстрее, – сказал он, обнимая ее.

Они так спешили, что не заметили, как из-за какого-то дома появился мужчина и последовал за ними. В руке незнакомец сжимал нож.

Они достигли конца узкого мрачного переулка, когда Хью неожиданно повернулся. Солдатское чутье не подвело его. Он мгновенно выхватил шпагу и оттолкнул Джиневру с такой силой, что она, попятившись, стукнулась спиной о стену дому.

Незнакомец в черном набросился на Хью, лезвие его ножа сверкнуло в сгущающихся сумерках. Хью сделал выпад и ранил незнакомца в руку. Тот закричал. Его рука плетью повисла вдоль тела, и нож выпал из ослабевших пальцев. Из раны хлестала кровь. Он покачнулся и упал.

Джиневра испуганно уставилась на незнакомца. От потрясения она лишилась дара речи.

Хью подошел к истекающему кровью мужчине. По ночам город кишел разбойниками, охотящимися за легкой добычей, поэтому в нападении не было ничего необычного. Наклонившись, Хью поднял нож и вытер его о плащ незнакомца.

– Ублюдок, – гневно процедил он, выпрямляясь. – Надеюсь, он истечет кровью.

Джиневра осторожно приблизилась к нему. У нее дрожали руки.

– Откуда он взялся? – Хью пожал плечами:

– Да они тут везде, шныряют по переулкам. На лондонских улицах так же опасно, как в трущобах Парижа – любой прохожий рискует, что ему перережут горло за пару мелких монет.

– Он хотел ограбить нас?

– Не вижу других поводов для нападения, – ответил Хью. – А ты?

– Я тоже.

В сознании Джиневры билась только одна мысль: она едва не потеряла пятого мужа! Всего через несколько часов после свадьбы его жизнь оказалась под угрозой. Неужели над ней тяготеет проклятие? Она вспомнила слова Хью, сказанные в день их знакомства: «Ваше общество губит мужчин».

Джиневра взглянула на незнакомца, который уже не кричал, а тихо стонал. Он лежал, скрючившись в грязи, его поливал дождь. Трудно было поверить, что от него могла исходить угроза.

– А нам не надо оказать ему помощь?

– Нет! – отрезал Хью. – Если у него есть друзья, они о нем позаботятся. А если враги, они тоже не оставят его. Пошли. Опасно здесь задерживаться.

Джиневра все еще колебалась.

– Но это жестоко.

– Боже, Джиневра! Это же Лондон! Это не тихая деревушка в северных графствах. – Еще не договорив, Хью подумал, что тихие деревушки Дербишира тоже таят в себе смерть. – Пошли! – Он схватил Джиневру за руку и потащил за собой. Она беспрекословно последовала за ним.

Когда они выбрались из лабиринта узких переулков, Хью более спокойно спросил:

– Ты очень испугалась?

Открытие испугало ее гораздо сильнее, чем само происшествие, подумала Джиневра, но не решилась поделиться своими опасениями с Хью и поспешно проговорила:

– Нет, не очень, все случилось так быстро… ты так стремительно выхватил шпагу… я даже ничего не успела понять.

Они вошли в ворота, и Джиневра остановилась, чтобы перевести дух.

– Дай мне прийти в себя. Я не хочу, чтобы дети решили, будто случилось что-то плохое.

Из дома доносились музыка, голоса и смех. Кто-то пел.

– Судя по всему, они начали без нас, – заключил Хью, прижимая к себе Джиневру и гладя ее по спине. – Я разрешил Робину начать празднество часа в два или три. Похоже, он воспринял мои слова буквально.

– Ты кого-то приглашал?

– Не беспокойся, никаких важных вельмож. Домочадцы, мои друзья, однополчане, – ответил Хью. – Ты же не представила список гостей. – Он ласково улыбнулся, и Джиневра поняла, что нападение незнакомца не встревожило его. Ведь его едва не убили – как он может быть таким спокойным и хладнокровным?!

Джиневра отогнала от себя пугающие мысли.

– А когда я могла его составить? К тому же тогда я не видела повода для праздника.

– А сейчас? – В глазах Хью появился вопрос.

– А сейчас? Возможно, – ответила она.

– Возможно? – Хью с наигранным осуждением покачал головой. – Кажется, в настоящий момент мне придется довольствоваться только этим. – Он посмотрел на залитые светом окна дома. – Тогда пошли, если ты готова.

– Я готова. – Джиневра расправила плечи и улыбнулась ему.

– Идем, госпожа жена.

Глава 22

Чтобы подготовиться к празднику, пришлось немало потрудиться. Зал украсили зелеными гирляндами, перевитыми ветками остролиста – яркие ягоды очень красиво смотрелись на фоне листвы. Золотистые и оранжевые хризантемы и маргаритки поставили в кувшины. Длинный стол застелили белой скатертью и везде зажгли свечи.

Хью, стоявший в дверях и оглядывавший все это великолепие, подумал, что тут, видимо, командовал мастер Краудер. Его собственный эконом не имел доступа к финансам, необходимым для того, чтобы так пышно украсить зал. Хью покосился на Джиневру. Может, это она дала инструкции? Но она была поражена не меньше, чем он, и даже немного огорчена. Значит, кто-то другой взял дело в свои руки, решил Хью. Ведь Джиневра не хотела устраивать пышную свадьбу.

Все разъяснилось, когда им навстречу выбежали дети. Все трое были одеты во все самое лучшее. Их старания соблюсти торжественность разбились о возбужденную болтовню Пиппы, которая тут же начала рассказывать, как они с Пен, Тилли и мастером Краудером обсуждали детали убранства.

– Нам нужны были восковые свечи, мама, – проговорила Пен.

– Да, но у мастера Милтона были только сальные, – перебила ее Пиппа. – И Робин сказал ему, что нужно застелить стол скатертью, и послал за восковыми свечами.

– Все верно, – подтвердил Робин и с тревогой взглянул на отца. – Мастер Милтон решил, что это подходящий случай для того, чтобы забить бычка, которого мы откармливали к Рождеству, сэр. Я с ним согласился.

– А Грин сходил на тот берег и подстрелил оленя, уток и фазанов, – опять заговорила Пен. – У нас есть огромный пирог с дичью – Тилли научила кухарок, как его печь. А еще она показала им, как готовить быка.

– Надеюсь, никто никому не наступал на больную мозоль? – усмехнулась Джиневра.

– О нет, – заверила ее Пен. – Все были ужасно счастливы. У нас такой замечательный день!

– Смотри, как здесь красиво! – Пиппа обвела рукой зал.

– Да, очень красиво, – улыбнулась Джиневра. – И вы, наверное, очень старались.

– Ведь у вас как-никак свадьба, – важно проговорил Робин.

– Верно, – согласился Хью.

Он оценивающе посмотрел на сына, недоумевая, почему тот так сильно возбужден. Затем он перевел взгляд на стол. Кувшины с элем и бутыли с вином еще не открывали, но из помещений за залом уже доносились раскаты хохота – солдаты из его дружины и другие гости уже начали праздновать сегодняшнее событие, догадался он. Уезжая утром, он дал указания Робину перед началом празднества открыть две бочки крепкого октябрьского эля. Кажется, мальчик решил присоединиться к веселящимся мужчинам.

– Где Джек Стедмен? – Нахмурившись, Хью оглядел зал. Джеку следовало бы лучше следить за парнем. Куда он подевался? У Хью было для него важное поручение.

– Он пошел с Грином на охоту, – опередив Робина, пояснила Пиппа – мало, что в доме происходило без ее ведома. – Потом они пришли и сели пить на скотобойне. Я пошла к ним поговорить, но они прогнали меня. Я и ушла.

– Робин, приведи его сюда, – приказал Хью. – У меня к нему дело.

Робин пошел к двери, и Хью обратил внимание, что он не очень твердо держится на ногах. Мальчик давно привык к пиву и элю, только в малых дозах. Отправившись в путешествие, он вместе с отцом и его дружинниками пил в тавернах, но всегда под присмотром отца. Октябрьский эль отличается особой крепостью, и мальчик это отлично знает. Его не назовешь глупцом, думал Хью, значит, на него очень сильно подействовали последние события – неожиданная свадьба отца и обретение двух сестер. И все это наложилось на сложности в отношениях с Пен.

– Надо бы поздороваться с челядью и твоими гостями, – сказала Джиневра. Она сняла перчатки и отдала их Пиппе, а Пен взяла ее плащ. – Отнесите их в мою комнату, девочки.

– Теперь твоя комната – это комната лорда Хью, – значительно напомнила Пиппа. – Мы и ее украсили цветами.

– Замечательно. – Джиневра помахала им рукой. Они с Хью прошли в зал. Все бросились поздравлять их.

Тилли и магистр, прослезившись, попросили у Джиневры разрешения обнять ее. Краудер держался с большей важностью, чем обычно, и Джиневра поняла, что во время подготовки к празднику между ним и мастером Милтоном возникли какие-то разногласия. Что же касается мастера Милтона, то его поздравления прозвучали сдержанно и сухо. Но эти проблемы Джиневра решила уладить в ближайшие дни.

Все выпили за новобрачных и в ожидании приглашения к столу переместились к камину.

В этот момент в зал чуть ли не бегом ворвался Джек Стедмен.

– Прошу прощения, милорд. Мне следовало быть здесь, – пробормотал он, кланяясь и пряча раскрасневшееся лицо. – Примите мои поздравления, миледи.

– Спасибо, Джек.

– У меня к тебе дело, – сказал Хью, доставая нож, который он забрал у незнакомца. – На нас напали почти у самого дома. Пойди и взгляни, там ли этот человек. Я серьезно его ранил. Если он там, попытайся выяснить, что ему от нас было надо.

– Кажется, ты называл его простым разбойником? – Джиневра удивленно взглянула на Хью.

Тот пожал плечами:

– Ну, я думаю, что он разбойник, но мне бы хотелось удостовериться. Возьми нож, Джек. Может, кто-нибудь узнает его.

– Слушаюсь, милорд. – Джек спрятал нож в рукаве.

– Сожалею, что лишаю тебя праздника, – с улыбкой сказал ему Хью.

Джек отрицательно замотал головой и ушел.

– Если это не ограбление, кому понадобилось убить тебя? – тихо спросила Джиневра. На ее лицо легла тень: она снова переживала ужас тех мгновений… снова в страхе спрашивала себя, а не лежит ли на ней проклятие.

– Не имею ни малейшего представления, – сказал Хью и заглянул в свой кубок, как бы ища там ответ. Затем, будто встряхнувшись, он поднял голову и улыбнулся.

Робин, сопровождаемый Пен и Пиппой, протолкался к ним через толпу.

– Я послал к вам Джека, сэр, – доложил он, тщательно выговаривая слова.

– Да, я видел, – ответил Хью. – Итак, начнем?

– Я велю глашатаю играть сбор! – воскликнула Пиппа и убежала.

– Я сам хотел, – возмутился Робин. – Это мой дом, и это моя обязанность.

– Тебе придется вставать очень рано, чтобы опередить эту маленькую барышню, – предупредил его Хью. – Уверен, Пен уже давно уяснила это.

– Да, сэр, почти сразу после того, как она родилась, – подтвердила Пен и посмотрела на Робина. – А еще я уяснила, что спорить с ней бесполезно – если она чего-то хочет, то обязательно добьется.

Робин покраснел. У него был такой вид, будто он только что получил выговор.

– Не всегда.

– Ну, может быть, – задумчиво проговорила Пен. – Когда ты привыкнешь видеть в ней сестру, ты поймешь, что проще ей не противоречить.

– Мудрые слова, – заметил Хью.

На маленькой галерее для менестрелей зазвучали фанфары, и гости потянулись к столу.

Пен догадывалась, что Робин выпил, и немало, с дружинниками своего отца. Конечно, он почти мужчина, и это его право, однако девочка очень волновалась за него. Как и ее мать, она хорошо знала, что делает с человеком алкоголь.

Когда все расселись, Пен дернула Джиневру за рукав и прошептала:

– Робин слишком много выпил. Что мне делать?

– Думаю, лорд Хью знает об этом, – ответила Джиневра. – Он сам позаботится о нем.

Пен немного успокоилась, но все же решила хоть как-то повлиять на сводного брата. Она подчеркнуто отказывалась от вина, надеясь, что Робин обратит на это внимание. Однако того интересовала только компания дружинников, которые громко переговаривались через стол и оглушительно хохотали.

Робин раз за разом до краев наполнял свой кубок, и Джиневра ждала, что Хью вмешается, но тот ничего не говорил, лишь хмурился. На его скулах ходили желваки. Когда Робин уже начал перекрикивать собеседников и у него стал заплетаться язык, Джиневра не выдержала и спросила:

– Хью, почему ты ему ничего не скажешь?

– Он взрослеет и должен научиться делать собственные ошибки. Эту ошибку он совершает в безопасной обстановке, дома. Единственным последствием будет похмелье, и ему придется его пережить. – Тон Хью был резким, и Джиневра поняла, что ему очень трудно спокойно сидеть и наблюдать за сыном.

Робин опять потянулся за кувшином с элем. Руки плохо слушались его, и он задел рукавом миску с жарким. Жирный соус вылился Пен на платье, а миска с грохотом упала на пол.

– Робин, что ты наделал! – возмутилась Пен. – Какой же ты неуклюжий!

Робин озадаченно взглянул на нее. Он никогда не слышал, чтобы мягкая и нежная Пен возмущалась.

– Ничего страшного, – пробормотал он, пытаясь салфеткой стереть соус с ее платья.

– Очень даже страшно! – Пен в сердцах оттолкнула его руку. – Ты пьян! – В ее голосе слышались слезы. – Я ненавижу пьяных. Зачем ты напился?

Робин изумленно уставился на нее.

– Я не пьян! – громко возразил он. – А ты не имеешь права… предъявлять мне претензии, как какая-то мегера. Мужчина вправе пить эль, мисс Зануда.

– Ой, только не надо ссориться! – вмешалась Пиппа. – Ведь сегодня такой день! Сегодня свадьба!

– Верно, барышня, – поддержал ее один из дружинников. – Мастер Робин что-то разбушевался. Я бы сказал, что он должен заплатить штраф.

Раздались одобрительные возгласы, и несколько дружинников вдруг подхватили еще ничего не понимающего мальчика под руки и поволокли к наручнику в стене. Когда Робин все понял, он ужаснулся и начал вырываться. Его бравады как не бывало.

– Нет! – закричала Пен, устремляя на мать полный муки взгляд. Это ее вина! Это она привлекла внимание к Робину, спровоцировала его на ссору!

– Ради Бога, Хью, останови их! – прошептала Джиневра. – Неужели ты им позволишь?

Во взгляде Хью была такая же мука, как у Пен. Однако он лишь мрачно сказал:

– Если он хочет пить наравне с мужчинами, то должен и расплачиваться наравне с ними.

– Глупости! – возразила Джиневра. – Неужели ты допустишь, чтобы они унизили его на глазах у Пен. Только не здесь, только не сейчас. Как ты не понимаешь? Он никогда не оправится от такого унижения.

Хью посмотрел на Джиневру, потом перевел взгляд на вырывающегося Робина и спросил:

– По-твоему, если его отпустят по моему приказу и отнесут в постель – это будет менее унизительно, чем платить штраф?

– Да, менее, – ответила Джиневра. – Пусть он побудет ребенком, хотя бы один день.

Хью потер подбородок. Права ли она? Женщины смотрят на многое по-другому. И ему никогда прежде не приходилось учитывать мнение женщины в своих отношениях с Робином.

Хью резко встал и пошел к дружинникам, которым уже удалось приковать Робина.

– Отпустите парня, – приказал он.

Дружинники не скрывали своего сожаления: им очень не хотелось выпускать жертву. Алкоголь подействовал на них возбуждающе, и в них проснулся охотничий азарт.

– Я сказал – отпустить его. – Голос Хью вдруг стал тихим и спокойным, в глазах появился холодный стальной блеск. Он видел, что Робину страшно, и его сердце сжалось от сострадания.

Дружинники отошли в сторону, и Хью, освободив мальчика, одним движением перекинул его через плечо и направился к двери.

– Только не вздумай облевать мне спину, сынок, – сердито проговорил он.

Пен облегченно вздохнула. Пиппа, молчавшая все это время, рассудительно заявила:

– Я рада, что лорд Хью не позволил им приковать его. Это было бы ужасно!

– Думаю, вам обеим тоже пора наверх, – сказала Джиневра.

Она по опыту знала, что шумный праздник скоро превратится в обычную попойку. Будь она дома, она бы тоже ушла, но сейчас она вынуждена была сидеть за столом. Во всяком случае, до возвращения Хью.

– Еще рано, – запротестовала Пиппа. – Еще рано для свадьбы. А еще я хочу торта!

– Торт съешь завтра, – пообещала ей Джиневра. – Останется много, тебе хватит.

– Пошли. – Пен потянула за собой сестру. – Я не хочу больше здесь оставаться.

Поколебавшись, Пиппа встала.

– Если бы Робин не напился, мы бы могли остаться, – обиженно проговорила она. – И съесть торт.

– Я не желаю задерживаться тут даже на минуту, – заявила Пен. – А ты, если хочешь, можешь оставаться.

– Я иду, – закричала ей вслед Пиппа. – Я только сказала… – Она побежала за сестрой.

– Мне пойти с ними, миледи? – Тилли в мгновение ока возникла позади Джиневры. Она раскраснелась – очевидно, старая камеристка получала удовольствие от общества слуг старшего поколения.

Джиневра отрицательно покачала головой:

– Нет, не надо. Я загляну к ним, когда поднимусь наверх.

– Разве я вам не понадоблюсь, чтобы помочь раздеться? – спросила Тилли.

Джиневра опять покачала головой:

– Нет, не понадобишься. На сегодня ты свободна. Развлекайся.

Секунду казалось, что Тилли будет возражать, но вдруг с того конца стола, где сидели пожилые слуги, раздался взрыв хохота.

– Ну, если вы уверены, миледи, – пробормотала Тилли и поспешила на свое место, где ее ждали увлекательные сплетни и легкий флирт со старшим конюхом.

Через несколько минут вернулся Хью и сел рядом с Джиневрой.

– Как он?

– Я успел вовремя поднести ему таз. – Хью взял свой кубок. – Ты отправила девочек спать?

– Мне показалось, что им пора. Ситуация может в любой момент выйти из-под контроля, а они уже достаточно навидались таких вещей.

Хью помолчал, а потом заметил:

– Конечно, в доме холостяка нравы грубее, чем там, где правит женщина. Мои люди склонны к жестоким играм, когда предоставляется возможность. Если тебя это оскорбило, прости.

– Я не обиделась, – заверила его Джиневра. – Они имеют право веселиться вволю. А вот Робин наутро будет единственным пострадавшим.

– Не понимаю, что с ним случилось, что заставило его совершить эту глупость.

– Не понимаешь?

– Ну, может, и понимаю, – грустно проговорил Хью. – Думаю, сегодняшнее представление излечит Пен от влюбленности.

– Пен слишком рассудительна, чтобы так быстро изменить свое мнение о нем, – возразила Джиневра. – У меня такое чувство, что между ними уже начали устанавливаться новые отношения, в которых больше дружбы, чем чего-то еще. Любовь редко вырастает на тесном общении, она предпочитает, когда ее объект окутан дымкой неизвестности и тайны. А ты что думаешь? – Она лукаво поглядела на мужа.

– У меня нет времени на тайны, – сказал Хью. – Я люблю прямолинейность. И предпочитаю понимать вещи. Может, в этом нет романтики… и я кажусь тебе скучным. Но я такой.

– Да, знаю. Я вышла замуж за простого человека, у которого нет времени на всякие ухаживания и любезности. У него прямая, грубоватая манера разговаривать, и он предпочитает неприкрытую правду.

– Что в этом плохого? – Хью не принял ее поддразниваний. Он оставался серьезным, его взгляд был прикован к ее лицу.

– Ничего, – ответила Джиневра. – Абсолютно ничего. Просто женщины – и ты наверняка знаешь об этом – чуть хитрее мужчин. И они предпочитают окольные пути.

Хью спрашивал себя, что Джиневра пытается сказать ему. Ведь она завела этот разговор не случайно, он был уверен в этом. Так что же она имеет в виду?

– Складывается впечатление, что ты хочешь меня о чем-то предупредить, – сказал он.

– Я хочу обратить твое внимание на следующее: женщины всегда найдут способ разрушить порядок, который с таким тщанием и удовлетворением строил мужчина, – весело пояснила она. – И когда это происходит, мужчины обычно удивляются. Самодовольство, милорд, опасная штука.

– Джиневра, я не боюсь, что какие-то твои действия застигнут меня врасплох, – тихо проговорил Хью. – И я никогда не страдал самодовольством, уверяю тебя.

На мгновение их взгляды встретились, но негромкий смех Джиневры разрядил обстановку.

– Мы отлично подходим друг другу, милорд. Впереди нас ожидают очень интересные времена.

– Верно, очень подходим, миледи, – прищурился Хью. – И в кровати, и вне ее.

– В связи с этим я хотела бы, чтобы ты понял: на этой свадьбе никаких укладываний невесты в постель не будет, – твердо заявила Джиневра.

– Мы с этим опоздали, – усмехнулся Хью. – Невесту уже уложили в постель. Полностью и бесповоротно, я бы сказал.

– Полностью и бесповоротно, – согласилась Джиневра, вставая. – Я бы хотела сбежать, пока гости слишком пьяны, чтобы заметить мое исчезновение. Вдруг им взбредет в голову поиграть еще в какие-нибудь игры, а у меня нет желания участвовать в них.

– Я приду, как только гости разъедутся. – Хью пожал ей руку. – Жди меня.

– Как прикажете, мой господин. – Джиневра насмешливо улыбнулась ему и выскользнула из зала.

Хью с мечтательной улыбкой на лице прикидывал, сколько ему еще ждать, прежде чем он сможет присоединиться к ней. Однако ожидание не очень огорчало его, он воспринимал его как сладкую пытку.

– Милорд. – Голос Джека Стедмена вывел ею из задумчивости.

– Садись, Джек. Выпей и съешь мяса. – Хью указал ему на стул Джиневры.

Красивое убранство стола было разрушено: скатерть лишилась своей девственной белизны, свечи оплыли и превратились в огарки. Зато на досках и в мисках было полно еды. – Благодарствую, сэр. – Джек сел и подвинул к себе доску с жареной олениной. Он ел жадно, накалывая мясо на острие своего ножа и заедая его хлебом, смоченным в соусе. Разделавшись с мясом, он опорожнил кубок эля и отрезал себе здоровенный кусок пирога.

Хью терпеливо ждал, пока тот насытится, и неторопливо потягивал вино. Он сидел, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза, но это спокойствие было обманчивым.

– Ну? – нарушил молчание Хью, удостоверившись, что Джек наелся.

– Тут какая-то странность, сэр. – Джек вытер рот рукавом. – Мужчина еще там, лежит в грязи и истекает кровью. Никто не пришел за ним. Думаю, его уже обыскали. Что-нибудь сперли.

– Он все еще был жив?

– Тогда был жив. Люди стояли вокруг и наблюдали, как он истекает кровью. – Джек озадаченно покачал головой. – Никогда не видел ничего подобного. Никто не хотел приближаться к нему. Как будто у него чума.

– Он что-нибудь сказал?

– Он чего-то страшно боялся, милорд. И не смерти. Молчал как рыба, не захотел говорить, даже когда я предложил отнести его к лекарю. Только бормотал что-то о приказе.

– О приказе? – медленно повторил Хью. – Чьем приказе?

Джек пожал плечами:

– Он больше ничего не сказал, сэр.

– Что ты сделал с ним?

– А что еще я мог сделать? – удивился Джек. – Оставил его там, сэр. Вы же не давали приказа принести его сюда. Сходить за ним?

Хью задумался. Его не интересовала жизнь незнакомца – вряд ли обществу пошло бы на пользу, если бы он сохранил ее. Наемный убийца – всегда наемный убийца.

– Нет, – наконец ответил он. – А нож? Ты что-нибудь узнал о нем?

Джек положил нож на стол.

– Я спросил, видел ли кто его, знает ли, кому он принадлежит. Если кто и знал, то не ответил. Одна тетка заикнулась, было насчет дьяволов, но ее быстренько заткнули.

– Дьяволов?

– О да, она была не в себе, сэр. – Джек отпил прямо из кувшина.

Хью взял нож и принялся внимательно его рассматривать. В нем не было ничего необычного – ничего, что помогло бы установить личность незнакомца. Однако этот человек выполнял приказ. Кому-то понадобилось, чтобы Хью де Боукер был мертв.

По дороге наверх Джиневра зашла в кухню и поморщилась при виде царившего там беспорядка: горы грязных кастрюль, пьяные поварята, сонные судомойки. В ее кухне в Мэллори-Холле всегда был идеальный порядок, даже в дни больших приемов. За этим следил мастер Краудер. Но здесь у него, естественно, нет власти.

Джиневра налила в высокую кружку горячей воды из котелка, в кладовой набрала сухих трав, истолкла их в ступке и высыпала в воду. Держа в одной руке кружку, а в другой – масляную лампу, она поднялась в комнату Робина, которая находилась рядом с комнатой девочек и по своему спартанскому убранству очень напоминала спальню его отца. Она поставила кружку на столик и, прикрывая рукой лампу, чтобы свет не падал на мальчика, подошла к кровати. Робин, бледный, лежал на спине. Почувствовав присутствие постороннего, он открыл глаза и застонал.

– Тебе очень плохо, Робин?

Ответом послужил еще один стон. Джиневра отставила лампу и взяла кружку.

– Выпей это, хороший мой. Питье невкусное, но, обещаю тебе, оно успокоит твой желудок. – Встав на колени рядом с кроватью, она приподняла Робина и поднесла кружку к его губам.

Робин сделал несколько глотков, закашлялся, что-то пробормотал, снова застонал и, рухнув на подушку, закрыл глаза.

– Это поможет тебе заснуть, – сказала Джиневра, отводя влажные волосы с его лба.

Робин промолчал, и она, взяв лампу, прошла в комнату Хью.

Там Джиневру ждал сюрприз: комната преобразилась. Как Пиппа и предупреждала, везде стояли вазы с цветами, а камин украшали восковые свечи. Кровать была застлана постельным бельем, которое Джиневра захватила с собой из Мэллори-Холла – оно предназначалось для домика в Колдоне. На столике были расставлены фарфоровые безделушки, тоже прибывшие из Мэллори-Холла. Серебряное апельсиновое деревце, на котором она развешивала свои драгоценности, стояло на туалетном столике рядом со шкатулкой и ее любимым серебряным подсвечником. Кувшин и тазик на умывальном столике были изготовлены из тончайшего делфтского фарфора, а на приоконных скамьях лежали диванные подушки, тоже доставленные из Мэллори-Холла.

Джиневра задумчиво оглядела комнату. Как к этому отнесется Хью? Он сказал, что Тилли может делать любую перестановку, но вряд ли он имел в виду столь радикальные изменения.

Джиневра села за туалетный столик и принялась снимать чепец. В этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Хью. Последовавшая за этим тишина удивила Джиневру, и она обернулась. Хью ошарашенно смотрел по сторонам.

– Кровь Господня! – пробормотал он. – Мою комнату превратили в будуар!

– Я в этом, не виновата.

Хью снял бархатный берет и почесал в затылке.

– Конечно, мне не следовало рассчитывать, что ты откажешься от роскоши, к которой привыкла. Даже не думал, что ты так много привезла с собой.

– Все эти вещи были в повозке, которой правил Краудер. Я везла их для домика в Колдоне.

– Понятно, – сухо произнес Хью. – Ты не могла обойтись без этой чепухи, даже когда планировала побег?

– Я не видела смысла лишать себя абсолютно всего, – недовольно ответила Джиневра. – И, насколько мне известно, мои личные вещи не являются предметом брачного договора. Или я что-то упустила? – Она указала на деревце с украшениями и на серебряный подсвечник. – Отныне они тоже принадлежат тебе? И моя одежда? – Она положила на столик шпильки и, сняв верхний чепец, занялась нижним.

– У меня нет желания спорить с тобой сегодня, – сказал Хью, подходя к ней. – Твои личные вещи принадлежат тебе, и ты это отлично знаешь. Просто меня застали врасплох. Ведь это моя комната как-никак.

– А в доме есть пустая комната, которую я могла бы занять? – Джиневра сняла нижний чепец и повернулась к нему. – Я бы с радостью перенесла все свои личные вещи в то помещение, которое могла бы назвать своим.

– О нет, – тихо проговорил Хью, кладя руки ей на плечи. – В этом браке, жена моя, у нас не будет раздельных спален. Если я вынужден спать в шелковом будуаре – что ж, так тому и быть. Моя комната – твоя. И можешь делать с ней что пожелаешь.

– Какая заботливость, милорд. Благодарю вас. – Несмотря на ироничный тон, Джиневра не испытывала враждебности. Она знала, что брачный договор еще долго будет вызывать у нее сожаление и обиду, что будут моменты, когда ее гнев выплеснется наружу; но Хью должен понять ее.

Она принялась снимать кольца, развешивая их на деревце.

Хью, слегка нахмурившись, наблюдал за ней. Во время венчания они не обменялись кольцами. Джиневра не предложила этого, и он промолчал, так как считал, что она воспримет этот символичный жест как нечто, не согласующееся с чисто практичным духом их сделки. Что касается его самого, то у него просто не было денег, чтобы купить кольцо, хотя бы отчасти похожее на те, что висели на деревце и лежали в ее шкатулке. А гордость не позволяла ему предложить ей меньшее.

Теперь же он может покупать все, что ему нравится. Однако та же самая гордость мешала ему покупать Джиневре подарки на ее же деньги.

И все же у него есть, что подарить ей. И он принялся вынимать шпильки из ее волос.

Глава 23

Хью вошел в зал, когда Джиневра и девочки завтракали в обществе магистра, и поцеловал жену в губы. Эта демонстрация собственнических инстинктов настолько смутила магистра – в предыдущих браках его госпожи о таких интимных ласках на людях не было и речи, – что он уткнулся в кружку с элем.

Хью весело поздоровался с девочками и спросил:

– А что Робин делает в это замечательное утро?

– Я пока его не видела, – ответила Джиневра. – Думаю, он все еще в кровати. – Нет, этого не может быть, – уверенно заявил Хью, но все же пошел к лестнице, хотя первоначально собирался сесть за стол.

Джиневра всей душой болела за мальчика, однако ничего не сказала. Вчера она позволила себе вмешаться в отношения Хью с сыном, а сегодня этого делать нельзя. Она будет использовать имеющееся у нее влияние осторожно, и решать вопросы по мере их поступления.

– Наверное, Робин плохо себя чувствует, – со знанием дела сказала Пиппа. – Ему нужно проспаться.

Джиневра продолжала молча есть. У Пен был расстроенный вид, она задумчиво возила по тарелке кусок бекона, пытаясь решить, как держать себя с Робином, когда он спустится вниз. С одной стороны, ей не хотелось напоминать ему о его поведении на вчерашнем празднестве, но с другой – она не могла вести себя так, будто ничего не случилось.

– С сегодняшнего дня вы должны возобновить уроки, – сказала Джиневра. – Вас это устраивает, магистр Говард? – Она вопросительно взглянула на магистра.

– О да, конечно, миледи, – закивал тот, намазывая масло на хлеб. – Сразу после завтрака мы займемся французским. – Девочки сникли, а магистр просиял.

Вскоре в зал спустились Хью и Робин. Хью был мрачен, Робин же выглядел так, будто он стоит на краю могилы. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок, а глаза были полуприкрыты.

– Садись завтракать, Робин, – сухо велел ему Хью. – Тебе нужно поесть.

– Я не могу, – прошептал мальчик. – Мне даже смотреть на еду тошно.

– Я приготовлю тебе питье, – с сочувственной улыбкой сказала Джиневра. – Оно снимет головную боль. – Она встала из-за стола. – Хью, не заставляй его есть. Его потом просто стошнит, и все.

– Он не сможет выполнять свою работу с пустым желудком, – пробурчал Хью, но настаивать не стал.

Робин с несчастным видом сидел за столом, подперев голову рукой, а Хью молча ел. Пен с тревогой и сочувствием поглядывала на мальчика.

– Мама приготовит тебе особое питье. Ты сразу почувствуешь себя лучше, – вдруг нарушила напряженное молчание Пиппа. – Она всегда дает его нам, когда мы болеем, правда, Пен? – Она покровительственно похлопала Робина по руке, и он в ответ едва заметно улыбнулся.

– Сомневаюсь, что вы когда-нибудь болели тем же, чем Робин, – заметил Хью.

– А вот вы, сэр, по-моему, болели. Правда? – Пиппа вопросительно уставилась на него. В ее карих глазах читался вызов, и она очень сильно напоминала Хью свою мать. Он перевел взгляд на Пен и обнаружил, что та тоже смотрит на него с неодобрением. Видимо, отсутствие у него сочувствия к сыну не нашло отклика в сердцах его падчериц.

– Это не твое дело, Пиппа, – сердито проговорил он. – Если ты уже позавтракала, то советую тебе заняться делом.

Появление Джиневры с дымящейся кружкой в руке спасло Пиппу от необходимости отвечать.

– Оно не такое противное, как то, что я дала тебе вчера вечером, – сказала она, ставя кружку на стол. – Будь осторожен, питье очень горячее.

– Так ты все же полечила его вчера? – удивился Хью.

– Я дала ему питье, которое снимает тошноту и помогает заснуть.

– Ой, я пила его! – заявила Пиппа, наклоняясь, чтобы заглянуть б кружку. – Я пила его, когда у меня была лихорадка и страшно болела голова. Если положить в него мед; то оно очень даже вкусное. Положить тебе меду? – Она потянулась за горшочком с медом.

Робин покачал головой и сделал глоток.

– Если вы с Пен позавтракали, идите готовиться к уроку, – обратилась к дочерям Джиневра. – Магистр, они будут ждать вас в своей комнате через полчаса.

– Пойду, подберу нужные нам книги, – радостно объявил магистр, вставая. – Как приятно вернуться к обычной жизни, миледи. Может, мы с вами почитаем сегодня вечером, как раньше?

– Если получится, – ответила Джиневра.

– Мой сын тоже мог бы заниматься, – задумчиво проговорил Хью, когда магистр вышел из зала. – Он умеет писать, неплохо разбирается в счете, но совсем не знает языки. В частности, французский. – Он взглянул на Робина, который тупо таращился в чашку, глухой к словам отца. – Я не считал, что эти науки необходимы солдату, но сейчас, когда ему не надо учиться, как зарабатывать себе на хлеб, они бы ему не повредили. Что ты об этом думаешь, Робин? Робин!

Робин поднял голову и заморгал.

– Простите, сэр?

– Я предлагаю тебе с пользой потратить время и вместе с сестрами позаниматься с магистром. Ты не сможешь занять свое место при дворе, если будешь неотесанной деревенщиной.

– Но я хочу быть солдатом, – сказал Робин, стряхивая с себя апатию. – Я всегда хотел быть солдатом… как вы.

– Хью, ты скоро уяснишь, что изменившиеся обстоятельства не всегда меняют людей, – с милой улыбкой проговорила Джиневра, вставая из-за стола. – Если Робин твердо намерен стать солдатом, тебе вряд ли удастся сделать из него придворного просто потому, что теперь тебе это по средствам. Прошу простить меня, я должна примирить мастера Милтона с Краудером. Экономы что-то не поделили на кухне.

Тревожно хмурясь, Хью смотрел ей вслед. Джиневра, конечно, права. Но зачем она своим тоном показывает, что это доставляет ей удовольствие? Наверное, решила отомстить. Интересно, спросил он себя, надолго она затаит обиду? Если она будет при каждой возможности тыкать ему в лицо брачным договором, он начнет жалеть о том, что настоял на нем, хотя для этого нет никаких оснований. Любой человек посчитал бы договор обычным и разумным.

Хью повернулся к Робину. Тот все еще выглядел больным, несмотря на питье, приготовленное Джиневрой.

– Когда закончишь утреннее задание, можешь лечь поспать, – сказал Хью.

Робин с усилием поднял голову.

– Благодарю, сэр, – буркнул он.

Джиневра стояла посреди кухни и недовольно взирала на царивший там беспорядок. Со вчерашнего вечера, когда она готовила Робину питье, почти ничего не изменилось. Поварята и судомойки еле шевелились – очевидно, после вчерашнего праздника они страдали тем же, что и Робин. Над кучей костей жужжали мухи, а под столами рыскали собаки в поисках объедков.

Свежий воздух, проникавший в кухню через открытую дверь во двор, немного разгонял вонь от протухших продуктов и гарь. Дверь была открыта потому, что мастер Милтон и мастер Краудер разговаривали с тощим мужчиной, стоявшим у порога. Экономы напомнили Джиневре загнанных в угол собак. Создавалось впечатление, что они ощетинились друг на друга.

Джиневра приподняла шелковые юбки и, ступая по грязи, подошла к ним. Кухня является вотчиной эконома, это он должен распоряжаться здесь, а не хозяйка дома. Джиневра догадывалась, что состояние кухни до глубины души оскорбило Краудера, и он не смог удержать свое мнение при себе. Его критика, естественно, вызвала недовольство у мастера Милтона.

– Доброе утро, джентльмены.

Оба повернулись на ее голос и поклонились:

– Доброе утро, миледи.

Мужчина, с которым разговаривали экономы, прижал шляпу к груди и поклонился почти до земли.

– Миледи, – подобострастно произнес он и, выпрямившись, в раболепной улыбке показал гнилые зубы. У него было узкое лицо с близко поставленными глазами, а нос, судя по всему, ему не раз ломали.

– Кто это? – спросила Джиневра у экономов. Ответил ей мужчина:

– Меня зовут Тайлер, миледи. Я ищу работу. Думал, может, у вас найдется что-нибудь для меня. Я умею все. И по кухне, и на конюшне, и в саду. – Он заглянул в кухню. – Похоже, вам тут требуется помощь.

– Это так, – согласилась Джиневра. Она посмотрела на мастера Милтона и отошла в сторону, давая тому понять, чтобы он последовал за ней. Убедившись, что их никто не слышит, она сказала: – Мне бы не хотелось вмешиваться, Милтон, но ваши люди, похоже, не имеют представления о том, что нужно делать со всей этой грязью.

У эконома на лице отразилось замешательство.

– Мы не привыкли к таким большим приемам, мадам.

– Да, я понимаю. Но нужно, чтобы кто-то своим примером подстегнул слуг. Для начала выгоните отсюда собак и закройте продукты от мух. – Помолчав и сделав вид, будто эта мысль только что пришла ей в голову, она добавила: – Естественно, в доме стало больше народу. Одному тут не справиться. Вам не кажется разумным, если мастер Краудер возьмет на себя заботу о кухне и кладовых, а вам останется весь дом? Признаться, я поражена тем, как хорошо вы о нем заботитесь. В комнатах чисто, белье починено и пахнет свежестью, в каминах всегда дрова. Не исключено, что лорд Хью теперь чаще будет принимать гостей, поэтому нам понадобятся гостевые комнаты и все такое прочее.

Эконом был не глуп. Он понял, что под видом приятного комплимента ему отдан строгий приказ.

– Если лорда Хью устроит такое распределение обязанностей, мадам, я, конечно, сделаю, как вы говорите, – с поклоном ответил он.

– Полагаю, вы обнаружите, что лорд Хью будет доволен, – мягко сказала Джиневра. – Но если хотите, можете сами спросить его об этом.

– В этом нет надобности, мадам, – поспешно заверил ее эконом.

– Отлично. Тогда разъясните ситуацию мастеру Краудеру. Надеюсь, вы оба сможете работать в мире и согласии. – Она ласково улыбнулась и обратилась к Краудеру, который все еще стоял у двери: – Краудер, решено, что вы с мастером Милтоном разделите между собой работу по хозяйству. Вам я поручаю кухню и кладовые. – Она указала рукой на беспорядок: – У вас тут непочатый край работы.

– Слушаюсь, мадам, – ответил Краудер, и на его губах мелькнула удовлетворенная усмешка. – Для начала я найму этого человека.

– Вы об этом не пожалеете, сэр. – Тайлер продолжал мять шляпу в руках. – У меня жена и шестеро детей, миледи. Если бы я не нашел работу, нам бы пришлось побираться на улицах. Раньше я плавал на гуари[18] по реке, но обжег руки и больше не могу держать весла. – Он выставил вперед ладони, демонстрируя уродливые шрамы. – Зато мои руки сгодятся для многого другого, – добавил он. – А вот грести сложно.

– Да, понимаю, – сказала Джиневра. – Хорошо. Будешь подчиняться мастеру Краудеру.

Джиневра пошла к выходу, и Тайлер тайком следил за ней до тех пор, пока Краудер не приказал ему приступать к работе.

Тайлер быстро завоевал расположение слуг – да и как они могли не радоваться появлению человека, который взваливал на себя большую часть работы. Казалось, он одновременно был везде, и его вопросы ни у кого не вызывали возражений и недовольства.

Робин, которому понадобилось зерно для голубей, приплелся на кухню и, остановившись посередине, стал оглядываться по сторонам – он уже забыл, зачем сюда пришел. Его голова раскалывалась, все тело болело.

– Кто это? – спросил Тайлер у судомойки, помогая ей развешивать на крюках чистые кастрюли.

– А, это молодой хозяин, – ответила девушка, бросив взгляд через плечо. – Мастер Робин. Что-то он сегодня неважно выглядит. Интересно, что с ним. – Она с манящей улыбкой передала Тайлеру последнюю кастрюлю. – Спасибо тебе, Тайлер.

Тот лукаво улыбнулся в ответ и шлепнул ее по широкому заду, чем вызвал у нее смех, а затем подошел к Робину, который так и стоял посреди кухни, не замечая, как полусонный поваренок, лениво махая метлой, метет вокруг него пол.

– Чем могу вам помочь, молодой господин?

При звуке незнакомого голоса Робин вздрогнул и устремил взгляд на Тайлера.

– Я за чем-то пришел сюда, но забыл за чем. Ой, вспомнил. Зерно. Мне нужно зерно для голубей. – И он направился в кладовую, мечтая только о том, чтобы поскорее покончить с делами и лечь.

Тайлер последовал за ним.

– Позвольте, я возьму, мастер Робин. – Он закинул мешок на плечо и вышел из кухни.

Робин старался не отставать от него.

– Поставь его здесь, спасибо. – Робин указал на две высокие голубятни, стоявшие в центре садика с лекарственными травами. – Как, ты сказал, тебя зовут?

– Тайлер, сэр. Вы уверены, что мне не надо помочь вам насыпать зерно?

– Абсолютно, спасибо, Тайлер. – Робин разрезал мешок ножом. – Я знаю, сколько надо сыпать.

– Хорошо, молодой господин.

Тайлер пошел прочь, но направился не на кухню, а к боковой двери, ведущей в дом. Проскользнув внутрь, он замер на мгновение в темном коридорчике рядом с лестницей и прислушался. Убедившись, что вокруг тишина, он бесшумно поднялся наверх и отодвинул задвижку на двери, которая открывалась в коридор. В коридор выходило три двери.

Его заданные как бы, между прочим, вопросы о планировке дома принесли свои плоды. Теперь он знал, что за одной из этих дверей находится комната мальчика.

Войдя в коридор, Тайлер снова прислушался, а потом на цыпочках двинулся вперед, останавливаясь у каждой двери. За первыми двумя была тишина, из-за третьей доносились детские голоса.

Тайлер вернулся к первой двери, приоткрыл ее и сразу понял, что в этой комнате с огромной кроватью никто не живет. Видимо, это гостевая, решил он и переключил свое внимание на следующую дверь.

Комната оказалась небольшой, с узкой кроватью. Он вошел внутрь и, закрыв за собой дверь, тотчас понял, что попал куда надо: на стене в ножнах висел детский меч, а на крючке за дверью – плащ, слишком маленький для взрослого мужчины. Покопавшись в ящиках комода, Тайлер еще раз убедился в правильности своей догадки: перчатки, чулки и другая одежда – все было небольшого размера, как раз по мальчишке.

После этого Тайлер действовал быстро. Свечи в двух оловянных подсвечниках он заменил на те, что достал из своего ранца, который ни разу не снял с момента появления в доме. В масляную лампу влил содержимое пузырька, который тоже выудил из ранца, потом достал оттуда кулек и посыпал каким-то порошком одежду. Остатки порошка он высыпал на простыню и подушку.

Закончив, он огляделся по сторонам. Все выглядело как обычно, ничто не указывало на то, что теперь в комнате таится смерть. Вдруг в коридоре послышались шаги, и Тайлер, метнувшись к двери, буквально распластался по стене. Его рука легла на рукоятку ножа.

Дверь открылась.

– Робин?

В комнату вошел мужчина. Он огляделся и, убедившись, что там никого нет, отступил в коридор и закрыл за собой дверь.

Тайлер облегченно вздохнул. По одежде и по манерам он догадался, что это был Хью де Боукер. А он в отличие от некоторых не имеет привычки недооценивать свою жертву. При мысли о неудавшемся покушении на Хью де Боукера Тайлер пренебрежительно поморщился. Убийца не знал, на что идет. К счастью для него, он умер, иначе ему бы несдобровать: хранитель печати умеет наказывать неудачников.

Выждав несколько минут, Тайлер выскользнул из комнаты, спустился вниз и направился в конюшню. Там действительно много работы, лишние руки не помешают.

Не найдя Робина в комнате, Хью отправился искать его. Он уже сожалел о том, что так сурово обошелся с мальчиком, вытащив его из кровати и заставив работать. И в то же время он радовался, что Робин проявил волю и, несмотря на страшную слабость, выполнил указания отца. Хью показалось, что он слышал какой-то шум в комнате сына, и был безмерно счастлив, когда обнаружил, что ошибся. Мальчик отлично знал, что отец смягчится, если он очень попросит. Значит, им движет не страх, а гордость.

Довольно улыбаясь, Хью спустился в зал. Джиневра стояла у камина, в руке у нее было письмо. Услышав шаги Хью, она подняла голову и протянула письмо ему.

– Адресовано тебе. Если я не ошибаюсь, на нем печать Кромвеля.

Хью взял письмо и спокойно ответил:

– Нет, ты не ошибаешься. – Взломав печать, он развернул лист и вдруг присвистнул. – Сегодня вечером мы приглашены на прием, который хранитель печати дает в честь короля и королевы. А праздновать будут приближающиеся роды королевы.

– Думаю, в такое время королева предпочла бы праздновать приближение этого события в обществе своих фрейлин, – насмешливо заметила Джиневра. – Когда женщина на сносях, ей меньше всего нужно общество веселящихся мужчин.

– Королю приятно, что королеву так почитают.

– Зато не дают покоя. – Джиневра пожала плечами. – Мы должны идти?

– Нельзя отказываться от приглашения хранителя печати.

– А я бы отказалась, – сказала Джиневра. – Нижайше просим простить, молим о снисходительности, безмерно благодарны за оказанную нам честь.

Хью рассмеялся и погладил ее по голове в том месте, где разделенные на прямой пробор волосы не были скрыты под белым чепцом.

– Я бы предпочел провести эту ночь с женой.

– А это не серьезный предлог для отказа? – Хью отрицательно покачал головой:

– Нет. Надо идти.

– У меня такое чувство, будто мы постоянно находимся под пристальным вниманием хранителя печати, и это мне не нравится. Он считает, что мы в его распоряжении, – медленно проговорила Джиневра. – Неужели нельзя уехать из Лондона? Вернуться в Дербишир?

Хью опять покачал головой:

– Надвигается зима. Придется отложить путешествие, тем более такое долгое, до весны. К тому же я слуга короля.

Мне нужно разрешение, чтобы покинуть Лондон.

– Я и не знала, что твоя жизнь так четко расписана. – Она повернулась к огню. – А теперь и моя тоже.

– Я служу королю, – напомнил Хью.

– Но не хранителю печати.

– Да, – согласился он, – но поскольку хранитель печати является старшим слугой короля, я неизбежно поступаю в его распоряжение, как ты выразилась.

– Ладно, – махнула рукой Джиневра. – Но мне не по душе такой порядок вещей. Он вызывает у меня тревогу.

Хью ничего не сказал. Он был полностью согласен с ней и поэтому не мог придумать, чем бы успокоить ее. Ему не нравилось быть на поводке у хранителя печати, однако оставалось только покориться, так как Томас Кромвель являлся любимцем короля. Конечно, король лишает своего благорасположения так же часто и произвольно, как дарует его. Одна ошибка Кромвеля – и Генрих отвернется от него. И Хью бы не хотелось, чтобы в тот момент, когда это произойдет, его считали ставленником хранителя печати – ведь при дворе Генриха слуги попадают в опалу вместе со своими хозяевами, так что действовать надо очень осторожно.

– Прошу прощения, сэр.

Хью повернулся, услышав голос Робина.

– А, вот ты где. – Он оценивающе оглядел сына. – Тебе лучше?

– Нет, – ответил Робин, потирая покрасневшие глаза. – Я закончил на конюшне. Что еще мне делать?

– Иди в кровать. – Хью похлопал его по плечу. – Надеюсь, урок о том, что умеренность имеет свои прелести, пошел тебе на пользу.

Робин осторожно, чтобы не усилилась головная боль, кивнул.

– Робин, хочешь, я приготовлю тебе питье? – предложила Джиневра.

– То, что вы дали мне утром, немного сняло головную боль, – ответил мальчик. – Но потом она опять разболелась.

– Я принесу его тебе наверх.

Робин забормотал слова благодарности, а Джиневра поспешила на кухню. Там дела шли на лад: на вертеле жарилось мясо к обеду, кастрюли и сковородки висели на своих местах, пол и столы были вычищены до блеска.

Приготовив питье, Джиневра поднялась наверх. Робин уже лежал в кровати, подтянув одеяло до подбородка.

– Ты будешь обедать? – Она помогла ему сесть и сунула в руку кружку.

– Вряд ли я смогу что-нибудь съесть, мадам. Я голоден, но мысль о еде вызывает у меня тошноту.

– Тогда не думай о ней. – Джиневра направилась к двери. – Через пару часов ты будешь чувствовать значительно лучше.

Она прошла в соседнюю комнату, где девочки занимались с магистром. Увидев мать, они с надеждой взглянули на нее:

– Уже пора обедать? Можно сделать перерыв?

– Нет еще. Я бы хотела, чтобы вы почитали мне.

– Мадам, они многое позабыли со своего отъезда из Мэллори-Холла, – с сожалением проговорил магистр Говард. – Нам пришлось начать с повторения времен во французском.

Расположившись на приоконной скамье, Джиневра слушала, как ее дочери, запинаясь почти на каждом слове, читают французский текст, и удивлялась их равнодушию к учебе, сравнивая их с собой – ведь ей так и не удалось утолить жажду знаний.

Джиневра просидела с ними до тех пор, пока гонг не возвестил, что пора обедать, и они все вместе спустились вниз.

– А на приемах у хранителя печати еду подают? – спросила Джиневра у Хью, усаживаясь за стол.

– Кромвель славится пышностью своих банкетов, – ответил тот. – Я гарантирую тебе наивульгарнейшую демонстрацию богатства.

– Тогда сейчас придется не есть, – вздохнула Джиневра. Предстоящий прием вызывал у нее неосознанное чувство тревоги. – А куда нам ехать?

– В особняк хранителя печати в Остин-Фрайарз. Туда лучше добираться верхом.

– Что ж, хоть какое-то преимущество. Я уже сто лет не ездила на Изольде. – Она отпила вина и отказалась от баранины, которую ей предложил Хью.

– Где Робин? – обеспокоенно спросила Пен.

– В постели, – ответил Хью. – Спит без задних ног, наверное.

На лице Пен отразилось облегчение.

– Ненавижу болеть, – заявила Пиппа с полным ртом. – Терпеть не могу, когда меня заставляют днем лежать в постели. Пен, давай принесем ему котят! Чтобы ему не было скучно.

– Я бы не стала ему мешать, – посоветовала Джиневра и взяла ломтик сыра. – Когда нам ехать, Хью?

– В начале четвертого.

Джиневра поморщилась и вдруг заметила, что Хью хмурится.

– Что случилось?

– Что-то я не узнаю одного человека. В доме появился чужой. – Он ножом указал в сторону кухни.

– О, его зовут Тайлер. Сегодня утром я наняла его в помощь Краудеру. Краудер будет заниматься кухней и кладовыми, а мастер Милтон возьмет на себя все остальное. Все проблемы уже улажены.

– Понятно, – сухо проговорил Хью. – А я и не замечал, что есть проблемы. Кстати, какие у Тайлера рекомендации?

– Желание взяться за любую работу, – ответила Джиневра. – У него большая семья. Кажется, Краудер решил, что он ему пригодится, а я привыкла доверять своему эконому в подобных вопросах. – Она с вызовом взглянула на Хью. – Вы чем-то недовольны, милорд?

Хью покачал головой.

– Я – нет, а вот Милтон – возможно. Он не привык с кем-то делить бразды правления.

– Ничего, привыкнет, – заверила его Джиневра. – Я не желаю жить в неухоженном доме. Теперь у вас, милорд, есть жена. А я, между прочим, очень способный управляющий.

– О, уж в этом я не сомневаюсь! – воскликнул Хью. – Это, кстати, стало одним из решающих факторов для того, чтобы я женился на тебе.

– Вот именно, – хмыкнула Джиневра и поднесла кубок к губам.

Глава 24

Джиневру и Хью сопровождали Джек Стедмен и трое дружинников. Вдоль дороги к дому хранителя печати в Остин-Фрайарз стояли копейщики в ливреях Кромвеля. Они сдерживали толпу, которая собралась, чтобы приветствовать короля и королеву и поглазеть на гостей, прибывавших в каретах с металлическими колесами и верхом.

Чтобы построить свой особняк, Кромвель разрушил упраздненный монастырь в Остин-Фрайарз. Он без зазрения совести снес большую часть монастырских построек, мешавших его архитектурному плану, а вокруг сада, вобравшего в себя около двадцати палисадников при коттеджах, воздвиг высокую каменную стену с полмили длиной.

Джиневра смотрела на флюгера, установленные на остроконечных крышах. Сделанные в виде тяжеловооруженных всадников с поднятыми вверх знаменами, они ярко сверкали золотом в опускающихся сумерках.

– Ну и особнячок, – пробормотала она, ежась от странного ощущения опасности, которое охватило ее, когда они через ворота въехали во внутренний двор.

Двор то и дело оглашался громкими криками: это церемониймейстеры подзывали грумов, чтобы те забрали лошадей у гостей или открыли дверцы кареты. Гостей провожали в огромный зал, занимавший практически весь первый этаж дома. Потолок зала был украшен изумительной позолотой.

Джиневру и Хью усадили за один из столов, тянувшихся вдоль зала. Мужчины сидели по одну сторону стола, женщины – по другую. Джиневра с любопытством оглядывалась по сторонам и тщетно старалась избавиться от чувства тревоги и неприятного холодка в животе.

Фанфары возвестили о прибытии короля и королевы. Гости встали. Роскошный занавес позади возвышения разошелся, и в зал вошли их величества. За ними следовали фрейлины и придворные. Король и королева заняли свои места за столом на возвышении, а их свита встала позади них полукругом. Да, на королевской службе можно умереть с голоду, подумала Джиневра.

К ее облегчению, хранитель печати сидел не за их столом, а за тем, который был ближе всего к возвышению, – там, где были места для самых важных гостей. Джиневра обратила внимание, что Кромвель непрестанно оглядывает присутствующих. В какое-то мгновение его взгляд остановился на ней, и он не мигая, с бесстрастным выражением, смотрел на нее до тех пор, пока она не отвернулась.

Джиневра взглянула на Хью и тут же успокоилась. Надежный и сильный, он вселял в нее уверенность. Очевидно, он почувствовал ее взгляд и, прервав на секунду беседу с соседом, подмигнул ей.

Что касается соседок Джиневры, то у них, кажется, не было желания вступать с ней в беседу. Она догадалась, что на подобных мероприятиях главную роль играет влияние, которым обладает человек. Все внимательно следят за тем, кто с кем говорит и о чем. На таких приемах подбирают сторонников – для любых дел, плохих или хороших. А она – чужая, никто.

Вообще-то Джиневра не очень переживала из-за того, что ее игнорируют. Вряд ли возможно вести светскую беседу под стук множества столовых приборов, звон золотых тарелок и бокалов венецианского стекла и под звуки фанфар, провозглашавших новую перемену блюд. А перемен было множество. Журавль, павлин, лебедь, кабан – не какая-то там оленина. Вокруг столов сновали слуги с блюдами и графинами с великолепным рейнским.

Джиневра пила мало, а ела еще меньше. Она все спрашивала себя, почему вдруг хранителю печати вздумалось пригласить их на эту выставку его богатства. Королеве явно было тяжело сидеть за столом. Даже вежливая улыбка, застывшая у нее на губах, не могла скрыть ее скуки. Подавшись вперед, король смотрел только что начавшееся театральное представление. Он непрерывно жевал, то и дело, набивая рот тем, что хватал с тарелки.

Представление устроили в центральной части зала. Из пола вдруг, словно по волшебству, забил фонтан, и в образовавшемся крохотном озерце появились лебеди. Вокруг них танцевали изящные лесные нимфы, преследуемые тремя сатирами. Король громко им аплодировал.

От страшного шума у Джиневры разболелась голова. Она не могла понять, откуда взялся фонтан, и ее абсолютно не интересовало, чем закончится борьба лесных нимф с сатирами. Она взглянула на Хью, и тот, многозначительно вскинув бровь, едва заметно качнул головой в сторону портьеры. Правильно истолковав его знак – он приглашал ее выйти, – Джиневра кивнула и встала из-за стола. Хью тоже поднялся и, обойдя стол, подал ей руку.

– Над залом есть галерея, мы могли бы там поговорить. Там прохладнее и тише.

– У меня с головой то же самое, что у Робина, – сказала Джиневра. – Как противно…

– Ш-ш! – Он дернул ее за руку. – Здесь уши повсюду. – Джиневра прикусила язык.

– Прости меня. У нас в Дербишире такого нет.

– Тут это в порядке вещей, – мрачно проговорил Хью, отодвигая позади Джиневры портьеру, за которой она увидела винтовую лестницу.

Ни она, ни Хью не заметили, как мужчина, сидевший на противоположном конце их стола, встал вслед за ними и исчез за другой портьерой.

Джиневра поднималась наверх, одной рукой держась за перила, а другой – приподнимая юбку. Лестница привела их на галерею, нависавшую над залом.

Джиневре сразу стало лучше, когда она почувствовала простор вокруг себя.

– Давай немного пройдемся.

Хью взял ее под локоть в той же собственнической манере, что целовал ее сегодня утром. Джиневре это нравилось. Они пошли по галерее, и она изредка поглядывала вниз, в зал, где сатиры постепенно одолевали нимф. Когда она посмотрела на возвышение, то увидела, что королева с фрейлинами ушла, и король сидит один, наслаждаясь представлением.

– Итак, милорд, я поняла, что вам зачем-то понадобилось уединиться.

Внезапно Джиневра заметила, что им навстречу, пошатываясь, идет мужчина. Дублет едва сходился на его огромном брюхе, а полосатый гульфик заметно оттопыривался. Взгляд его маленьких глазок был тяжелым. Со стороны могло бы показаться, что мужчина пьян, но Джиневра готова была поклясться, что он значительно трезвее ее самой.

– Дружище, какая у тебя цыпочка! Я бы тоже ушел с королевского приема, чтобы покувыркаться с ней! – Он почти вплотную подошел к Джиневре и окинул ее похотливым взглядом.

Джиневра почувствовала, что Хью на секунду окаменел, а потом его рука дернулась, и она поняла, что он с трудом сдерживает желание выхватить шпагу.

– Иди на место, парень, – с напускным спокойствием сказал он. – Там ты найдешь развлечения поинтереснее.

Но мужчина не унимался и все ближе подступал к Джиневре.

– Один поцелуй, красавица, – наклонился он к ней. – И ваш… ваш покровитель… он не будет возражать. Ведь ты согласен поделиться, правда, дружище?

Джиневра услышала, как Хью с шумом вздохнул. Он сильно сжал ее локоть, однако ему все еще удавалось сохранять спокойствие.

– Здесь тебе ничего не светит.

Мужчина наполовину вытащил шпагу из ножен и впился взглядом в Хью.

– Да ладно тебе, дружище. Неужели ты лишишь меня кусочка этого лакомого пирога? Я слышал, что многие уже отведали его.

Джиневре не верилось, что Хью может спокойно стоять и слушать эти гадости. Однако он стоял и слушал. Он убрал руку с рукоятки шпаги и внимательно смотрел на мужчину. Джиневра чувствовала, что внутри у него полыхает гнев, но внешне это было незаметно.

– Прошу простить нас, – проговорил он. – Мы бы хотели продолжить прогулку. – Он положил руку мужчине на плечо, без видимых усилий просто отодвинул его к перилам и, поддерживая Джиневру, пошел вперед.

В следующее мгновение послышался звон вынимаемой из ножен шпаги. Хью не обернулся и продолжал спокойно идти по галерее.

Когда они достигли лестницы, по которой сюда поднялся мужчина, Джиневра оглянулась. На галерее никого не было. Она посмотрела на Хью и обнаружила, что он очень бледен и напряжен. Его челюсти были плотно сжаты, в глазах горел огонь.

– Что это было? – тихо спросила она. – Он хотел втянуть тебя в ссору, да?

– Мне так кажется. – Хью устремил на нее вопросительный взгляд: – Тебе известно, какое наказание полагается тому, кто обнажил шпагу в помещении, где находится король? – Джиневра отрицательно покачала головой. Хью помолчал минуту и сказал: – Лишение глаза считается мягким наказанием. Обычно лишают головы.

Джиневра поежилась:

– Зачем он придирался к тебе?

– Не имею понятия.

– Мне не нравится здесь, Хью. Мы можем уехать сейчас?

– Нет, только после короля. – Он поклонился, пропуская ее вперед на лестницу.

– Ты знаком с ним? – осведомилась Джиневра, спиной чувствуя взгляд мужа.

– Нет. Я вообще впервые его вижу.

Они спустились вниз. Секунду Хью пристально смотрел на жену, а потом повел ее к портьере. В зале они заняли свои места.

Вскоре король вслед за женой скрылся за занавесом, и Хью с Джиневрой воспользовались представившейся возможностью и собрались уезжать. Заметив это, хранитель печати обошел стол и остановил их на пути к двери.

– Хью… миледи де Боукер. – Он улыбнулся своей холодной улыбкой. – Надеюсь, вам понравилась наша маленькая вечеринка.

– Она была для меня открытием, лорд Кромвель, – сказала Джиневра. – У нас в Дербишире нет таких чудес.

– Да, конечно, нет. – Сморщив нос, он впился взглядом в Джиневру. – Но мы покажем вам и другие чудеса. Уверен, вам понравится.

Джиневра сделала реверанс.

– Мне уже нравится, милорд. – Поколебавшись, она добавила: – Я очень благодарна за вашу заботу.

Хранитель печати поднял указательный палец.

– Благодарность, мадам, – это мудрая добродетель. – Он перевел взгляд на Хью. – А вам, Хью, тоже, надеюсь, понравилось?

– Естественно, – с готовностью согласился Хью. – Своим приглашением, милорд, вы оказали нам большую честь. Мы молимся за то, чтобы королева благополучно разрешилась от бремени.

– Да. Сын принесет покой и гармонию, – кивнул Кромвель. – Король будет удовлетворен. Вы способны понять эту радость – ведь у вас есть сын.

– Да. – Хью взял Джиневру под руку. – Наши лошади заждались.

– Счастливого пути. – Хранитель печати отвернулся от них, своим видом давая понять, что они его больше не интересуют, и углубился в толпу отбывающих гостей.

Джек Стедмен с дружинниками ждал их во внутреннем дворе, держа под уздцы лошадей. Джиневра – на свежем воздухе она почувствовала себя лучше, головная боль прошла, – села в седло и расправила юбки.

Хью тоже вскочил в седло, но почему-то не тронул с места своего жеребца. Двор быстро заполнялся людьми, но он, казалось, не замечал этого и только хмурился, глядя в одну точку и играя желваками. Неожиданно он посмотрел на Джиневру, и в его взгляде опять был вопрос.

– Поехали, – сказала она. – Я хочу побыстрее убраться отсюда.

Хью кивнул и обратился к Джеку Стедмену:

– Джек, найди в толпе мужчину в желто-зеленом стеганом дублете, черном гауне с куньей отделкой, зеленых чулках и желтом берете. Ему на вид сорок лет, у него бородка клинышком и огромное брюхо. Постарайся выяснить, кто у него в друзьях.

У Джека на лице отразилось сомнение.

– Сделаю, что смогу, милорд. Но это все равно, что искать иголку в стогу сена.

– Я понимаю. И все же вдруг тебе повезет. Мне надо свести с ним счеты.

Джек спешился и исчез в толпе, выходившей из дверей особняка.

– Он его не найдет, – проговорила Джиневра, когда они выехали на улицу.

Хью пожал плечами.

– Может, и не найдет. – Больше он ничего не сказал и молчал до самого дома.

Несмотря на поздний час, зал был ярко освещен. Джиневра бросила плащ на спинку скамьи и сладко зевнула.

– Я абсолютно без сил.

– Иди в кровать. А я подожду Джека. – Хью налил себе вина из графина, оставленного на столе специально к его возвращению.

– Ты думаешь, он хотел убить тебя? – спросила Джиневра.

– Он хотел устроить мне неприятности, – ответил Хью. – Кажется, кто-то очень заинтересован в том, чтобы нарушить плавное течение моей жизни.

– Почему? – тихо спросила Джиневра.

– Если бы я знал, то, возможно, догадался бы, кто это, – покачал головой Хью. – Иди спать, Джиневра. Мне хочется побыть одному.

Обидевшись на то, что от нее так бесцеремонно отделались, Джиневра поднялась наверх и на цыпочках вошла в комнату дочерей. Девочки мирно спали под громкое сопение Тилли. Джиневра наклонилась к ним и с наслаждением вдохнула исходивший от них аромат детства. Светлячок и Мускат, устроившиеся между хозяйками, приподняли головы и недовольно уставились на нее.

Джиневра расправила одеяла, поцеловала дочерей в румяные щечки и вышла в коридор. У комнаты Робина она остановилась. Из-под двери виднелась полоска света. Джиневра услышала сухой, раздирающий горло кашель.

Войдя внутрь, она оставила дверь открытой. Робин спал, но неспокойно, он метался и что-то бормотал во сне. Джиневра дотронулась до его щеки и обнаружила, что он горит. Внезапно у него начался новый приступ сухого кашля. Нахмурившись, она задумалась. Вряд ли это результат вчерашней неумеренности.

– Что ты делаешь?

Вздрогнув, Джиневра круто повернулась. Она не слышала, как пришел Хью, и его голос прозвучал слишком громко в тишине спящего дома.

– Я всегда заглядываю к своим детям перед сном, – прошептала Джиневра.

Робин опять закашлялся, что-то забормотал и заложил руку за голову.

Хью подошел к кровати и потрогал его щеку.

– У него жар.

– Да, у него лихорадка, – согласилась Джиневра. – Я приготовлю ему иссоп с эхинацеей – это снимет жар.

– Нет! – вдруг вскричал Хью и, тут же понизив голос до шепота, уже спокойнее сказал: – Сон – вот лучшее для него лекарство. Оставь его. – Он взял Джиневру за руку и повел к двери.

– Погаси лампу, – напомнила Джиневра. – Не знаю, кто оставил ее зажженной. Свет может помешать ему.

Хью погасил лампу, и комната погрузилась во мрак. Они вышли в коридор, и он тихо закрыл дверь.

– Джек вернулся?

Хью отрицательно покачал головой и направился к лестнице.

– Не жди меня.

– А я и не буду. – Джиневра пошла в противоположную сторону, к спальне.

Хью дождался, когда она скроется в спальне, и вернулся в комнату Робина. Он стоял и задумчиво смотрел на спящего сына. Робин всегда отличался хорошим здоровьем, в детстве он почти не болел. Тогда что же с ним? В последнее время он практически не покидал дом, поэтому не мог нигде заразиться.

Дома… рядом с…

Гм, странно, что ему в голову пришла такая мысль. Но Хью уже не мог не думать об этом.


– Он не поддался? – Хранитель печати сидел в резном кресле рядом с камином, беспокойно барабанил пальцами по подлокотнику и постукивал ногой по полу.

– Нет, милорд. Я старался и так и сяк, но у него ни один мускул не дрогнул. – Мужчина в желто-зеленом стеганом дублете в почтительной позе стоял перед своим хозяином.

– Де Боукер человек небывалой выдержки, – пробормотал хранитель печати, – но я надеялся, что этим его удастся пронять. – Он посмотрел на своего слугу, и тот, увидев в его взгляде угрозу, ощутил, как у него кровь стынет в жилах. – Кажется, меня окружают одни идиоты, – пробормотал Кромвель. – Зная, какая перед тобой стоит задача, зачем ты разоделся, как огромный уродливый шмель? Неужели ты думаешь, что он не попытается разыскать тебя? Ведь он же узнает тебя с первого взгляда. – Хранитель печати взял со стола кубок с вином и презрительно взглянул на дрожащего от страха слугу.

– Я бы пожелал тебе, чтобы он тебя не нашел, – спустя минуту добавил он. – Имей в виду: я не буду горевать, если лорд Хью насадит тебя на свою шпагу. Но главное – это то, что я не верю в твою способность держать язык за зубами.

– Я никому ничего не скажу, милорд. Даже на дыбе, – взмолился тот.

– Ты уйдешь отсюда с рассветом. Один из моих кораблей завтра вечером с приливом отплывает во Францию из Гринвича. Постарайся успеть на него. И не смей выходить из дома в этом идиотском наряде.

Мужчина поклонился почти до земли и поспешил подальше от наводящего ужас Кромвеля.

А Кромвель уже, казалось, забыл о нем, повернулся к огню и погрузился в размышления. Итак, ему остается рассчитывать только на исполнительного Тайлера. Хранителю печати нравилось наступать на проблему с разных направлений. Если на одном из них он терпел неудачу, то оставалась надежда на другие. На настоящий момент провалились две попытки. Что ж, подождем и посмотрим, как пойдут дела у Тайлера, а потом будем думать.

Надо решить, как поступить с дочерьми. Кромвель вытянул к огню отекшие ноги и погладил круглый подбородок. Если после смерти лорда Хью и его сына разделаться и с матерью, то завещание теряет силу и вся собственность конфискуется. Если же выделить дочерям приличное приданое, то их можно использовать для выгодных сделок. Он отдаст им кое-что из владений матери. У них достаточно хорошая родословная, чтобы привлечь нужных женихов. Все мужчины жаждут сделать карьеру и завоевать расположение хранителя печати.

Короче, план получается отличный.

И надо бы претворить его в жизнь, пока король благоволит к нему.

Хранитель печати встал. Если королева Джейн подарит королю еще одну дочь, неизвестно, как это отразится на настроении Генриха. Но время, как говорится, покажет.

Кромвель позвал своего камердинера, чтобы тот помог ему раздеться и лечь в постель.


Хью провел всю ночь в зале, время, от времени подбрасывая поленья в огонь. Джек вернулся только к утру и доложил о полном провале. Он поговорил со слугами, но никто не знал человека, подходившего под описание. Он простоял у ворот до тех пор, пока привратник не закрыл их, и так ничего и не увидел.

– На ночь я оставил у ворот Уилла Мелфри. На тот случай, если этот мужчина решит уйти на рассвете. Если и здесь ничего не получится, я наведу кое-какие справки, милорд.

– Уверен, он незаметно проскочил в толпе гостей. Не понимаю, зачем ему оставаться в Остин-Фрайарз на ночь. – Хью встал и потянулся. – Оставим это, Джек. Как бы то ни было, спасибо. Сожалею, что не дал тебе отдохнуть.

– Я счастлив, служить вам, сэр.

Джек отдал честь и пошел к черному ходу, но у двери остановился. Если лорд Хью считает дело закрытым, тогда Уиллу Мелфри нет смысла наблюдать за воротами особняка хранителя печати. Хотя ночное дежурство ему не повредит, с усмешкой подумал Джек. Пусть это будет наказанием Уиллу за то, что он на прошлой неделе всю ночь провел в борделе на набережной, когда должен был находиться на дежурстве. Да и Уилл знает, что сегодня он отрабатывает свой прогул. Так что пусть думает, что делает нужное дело. И Джек с легким сердцем пошел спать.

После ухода Джека Хью еще несколько минут стоял в зале, пытаясь понять, почему у него нет желания идти к Джиневре. Его мучили подозрения, и он, как ни старался, не мог избавиться от них. Казалось, червь сомнения грызет его мозг. Однако все его подозрения выглядели абсурдными. Ведь в Лондоне Джиневра ни с кем не знакома. Как она смогла бы за столь короткий срок найти исполнителей своего дьявольского плана?

Но можно использовать для такой работы Грина и даже Краудера. Хью уже успел узнать, насколько они изобретательны. И преданы своей госпоже. Боясь навредить ей, они усердно скрывали от него подробности смерти Стивена Мэллори. И помогали ей строить планы побега в Колдон. Вряд ли они испытывают большую любовь к новому мужу своей госпожи. Наверняка условия брачного договора возмутили их до глубины души. А магистр Говард и не скрывал своего негодования.

«Нет, это полный абсурд».

Однако она предупреждала его. Говорила, чтобы он не успокаивался и не думал, будто победил в сражении за брачный договор.

«Нет, это полный абсурд».

И, тем не менее, она увеличила свое состояние за счет предыдущих мужей. Причем без колебаний.

Господи! Эти мысли сведут его с ума!

Хью поднялся в комнату Робина, зажег одну из свечей и подошел к кровати. Мальчика бил кашель, жар заметно усилился. Когда Хью наклонился над ним, он открыл глаза.

– Пить, – пробормотал он. – Хочу пить.

Хью налил в чашку воды из кувшина на умывальнике и поднес ее к губам сына. Мальчик стал жадно пить. Вдруг у него опять начался кашель, да такой сильный, что он не мог вдохнуть. Его худенькое тело билось в конвульсиях.

– Голова, – простонал Робин. – Еще хуже, чем утром. Неужели похмелье тянется так долго?

– Это не похмелье, сынок, – ласково проговорил Хью и протер его лицо влажной салфеткой. – У тебя лихорадка. Утром я пошлю за лекарем.

– Но у леди Джиневры есть лекарства. – Робин откинулся на подушку и закрыл глаза. – Ненавижу, когда пускают кровь. Уж лучше пить ее отвары.

– Леди Джиневра не врач, – возразил Хью и, не обращая внимания на слабое сопротивление Робина, плотно укрыл его одеялом. – Тебе надо пропотеть. Не раскрывайся.

Робин сдался и, повернувшись на бок, свернулся калачиком. Хью постоял над ним, а затем задул свечу и пошел в спальню.

Джинавра не спала, но внутренний голос подсказал ей, что нужно притвориться спящей. Хью ясно дал понять, что не желает разговаривать и обсуждать с ней случившееся. Поэтому она лежала, размеренно дыша, и прислушивалась к знакомым шагам мужа, который ходил по комнате, освещенный слабым светом лампы. Наконец он погасил лампу и лег. Джиневра почувствовала, как под ним прогнулся матрац.

Она ждала, что он обнимет ее, придвинется поближе, но он не шевелился. Даже через разделявшее их расстояние она ощущала, как он напряжен. Ей очень хотелось заговорить, разрушить эту гнетущую тишину. Однако она сдерживала себя. Он воздвиг между ними барьер, такой же высокий и прочный, как тот, который она установила после ночи в палатке во время путешествия в Лондон. Тогда она сделала это от отчаяния, зная, что только так сможет остаться сильной, чтобы бороться с ним.

Так что же с ним произошло? Перед приемом у хранителя печати между ними царили любовь и согласие. Так почему же он отдалился от нее? Неужели ему понадобилось бороться с ней? Но зачем?

Почему-то Джиневре было очень страшно спросить его об этом.

Глава 25

Ежась от холода, Уилл Мелфри поглубже надвинул капюшон и стал похож на улитку, выглядывающую из раковины. Он на чем свет стоит ругал Джека Стедмена, заставившего его бодрствовать всю ночь, в то время как сам лейтенант нежился в теплой постели и радовался, что нашел хорошее наказание за преступление. А это вовсе не преступление. Ведь Уилл тогда нашел себе замену. Просто он забыл предупредить об этом Джека.

Уилл поглубже засунул руки в карманы плаща. При дыхании из его рта вырывался парок, хорошо видный в темноте. Естественно, он допустил промах. Хозяина Джека Стедмена, Хью де Боукера, сердить нельзя. Когда дело касается верности и чувства долга у людей, подвластных ему, он предъявляет к ним исключительно высокие требования – Джек, будучи его лейтенантом, придерживается тех же стандартов, и Уилл считает это неуместным энтузиазмом.

Тихий скрип калитки в воротах вернул его к действительности. Он отступил за угол стены, где его нельзя было увидеть. Калитка открылась, и со двора вышел крупный толстый мужчина и что-то сказал привратнику.

Уилл вгляделся в него. Когда мужчина повернул голову, он увидел бородку клинышком и мясистые щеки. На мужчине был ярко-желтый плащ. Уиллу было сказано искать человека с огромным брюхом, толстого, в цветастой одежде и с бородкой клинышком.

Мужчина направился к реке, и Уилл последовал за ним на безопасном расстоянии. У пристани мужчина забрался в ожидавшую его барку. Он сел, и на него упал свет факела. Уилл увидел, что незнакомец чем-то расстроен.

«Он выглядит таким же несчастным, как я сам несколько минут назад», – подумал Уилл и, сунув два пальца в рот, свистнул, подавая сигнал лодкам, ждавшим пассажиров в стороне от барки. Легко впрыгнув в одну из них, он приказал гребцам следовать за баркой. В нем вспыхнул азарт охотника, он уже горел желанием действовать. Его ночное бдение принесло результаты, а лорд Хью не только всегда наказывает провинившихся, но и вознаграждает отличившихся.


К утру Робину стало хуже. Хью стоял рядом с лекарем и с ужасом смотрел на сына, в котором едва теплилась жизнь. Дыхание мальчика стало учащенным и хриплым, кашель уже не отпускал, кожа была сухой и горячей.

День выдался пасмурным, поэтому в комнате зажгли много свечей. Робин почти не протестовал, когда лекарь поставил мерзких пиявок на его руки и пах.

– Очень сильная лихорадка, милорд, – проговорил лекарь, вытаскивая из бутыли пиявок и готовясь заменить ими тех, что уже напились крови.

Лекарь был невысоким полным мужчиной с длинной бородой. У него отвратительно воняло изо рта. Его одежда знала лучшие дни, а ботинки скрипели. Медицина являлась прибыльной профессией только в том случае, если врачу улыбалась удача постоянно лечить домочадцев какого-нибудь богатого дворянина.

– Вижу, что сильная, – процедил Хью, с отвращением глядя на пиявок, присосавшихся к телу его сына. – Что еще вы можете ему дать?

– Ну, у меня есть настойка. Надеюсь, она поможет, – неуверенно проговорил лекарь, роясь в сумке. – Но если это потница… или, прости Господи, чума…

– Господи, да он же не потеет! – вскричал Хью. – Уж лучше бы потел! И в округе нет чумы. К тому же за последнюю неделю он почти не выходил из дома.

– А остальные в доме здоровы? – Лекарь почесал в затылке и нахмурился.

– Да, насколько мне известно.

– Что вы ему даете? – раздался от двери голос Джиневры. Она выглядела не менее встревоженной, чем Хью. – А может, стоит попробовать иссоп и эхинацею, как вы думаете? – спросила она у лекаря, подходя к кровати.

Тот пожал плечами.

– Сомневаюсь, мадам. Когда такая сильная лихорадка, единственное, что можно сделать, это поставить пиявки и молиться. – Он заменил насосавшихся пиявок свежими.

– Тебе нельзя находиться здесь, – сказал Хью Джиневре. – Ты можешь заразиться и заразить девочек.

– Как и ты, – напомнила она ему. – Я бы хотела ухаживать за ним. И Тилли тоже. Она опытная сиделка. Научилась на бедняках.

Хью отрицательно замотал головой:

– Нет, я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, ухаживал за ним.

– Почему? – удивилась Джиневра. – Почему ты не даешь мне делать то, что я умею?

Хью опять замотал головой, но не ответил и, наклонившись над Робином, приподнял его веки. Белки пожелтели.

Джиневра секунду смотрела на него, а потом круто повернулась и вышла.

Девочки ждали ее у двери.

– Мама, что с Робином? – спросила Пен, хватая мать за руку.

– Это все еще вино действует? – осведомилась Пиппа.

– Нет, дорогая. У Робина лихорадка. Лекарь пускает ему кровь. – А можно на него посмотреть? – спросила Пен.

– Нет, потому что ты можешь заразиться.

– Мы можем нюхать ароматические шарики, – предложила Пиппа. – Ведь они предохраняют от лихорадки, правда?

– Не всегда. Идите делать уроки. Если к вечеру Робину станет лучше, вы навестите его.

Девочки побрели к учебникам, а Джиневра спустилась вниз. Она понимала страх Хью за сына, но не могла взять в толк, почему он запрещает ей ухаживать за ним.

Хью проводил лекаря до двери и прошел в зал. Джиневра, склонившаяся над пяльцами, подняла голову и взглянула на мужа. Хью стоял поставив ногу на каминную решетку и устремив взгляд вдаль.

– Я не очень верю в кровопускание, – тихо сказала Джиневра. – В большинстве случаев оно только ослабляет больного.

– Ты не врач, – отрезал Хью. – Правовед, опытный управляющий – да, в этом тебе не откажешь. Но не уверяй меня, что ты ко всему прочему еще и врач. Или я ошибаюсь?

Джиневра велела себе не обращать внимания на его раздраженный тон.

– Нет, – покачала она головой, – я тебя в этом не уверяю. Но, как у любой жены и матери, у меня есть некоторый опыт.

– Да, опыт, но вот успешный ли? – Хью пристально взглянул на нее. – Скольких мужей ты залечила до смерти, Джиневра?

Она на мгновение закрыла глаза.

– Хью, я понимаю твою тревогу за Робина, но это не дает тебе права бросать мне такие обвинения.

Хью пожал плечами:

– Я просто задал вопрос. И вполне обоснованный. Я полагаю, что ты приложила руку к лечению тех из своих мужей, которые оказались живы, пусть и на короткое время, после несчастного случая.

«Неужели между нами всегда будут стоять эти подозрения?»

Джиневра с безнадежным видом всплеснула руками и встала.

– Мне нужно кое-что обсудить с мастером Краудером.

Хью смотрел ей вслед. Она двигалась с присущей ей грацией, голова была гордо поднята, плечи расправлены. Он не хотел говорить то, что сказал, слова сами сорвались с языка. Страх и подозрения полностью лишили его здравого смысла. Тихо чертыхаясь, он пошел к лестнице.

Свернув в коридор, который вел к комнате Робина, он лицом к лицу столкнулся со слугой по имени Тайлер.

– Что тебе здесь понадобилось? – возмущенно спросил он. Кухонная прислуга редко появлялась в той части дома, где находились покои хозяев.

– Мастер Краудер, милорд. Он послал меня проверить лампы и, где надо, подлить масла, – ответил Тайлер, опустив глаза и всем своим видом демонстрируя почтение. В руке он держал флягу с ламповым маслом. – Я просто проверял лампы в спальнях, сэр.

Хью насторожился:

– Как я понял, домом ведает мастер Милтон.

– Мастер Краудер заведует припасами, сэр, – ответил Тайлер, не поднимая глаз. – Он хотел знать, сколько масла сожгли за прошлый вечер.

– О! – Хью не нашел ничего подозрительного в таком объяснении, однако ему не нравилось, что новые слуги поднимаются на верхние этажи дома, и он решил обсудить этот вопрос с Краудером.

Отпустив Тайлера, он вошел в комнату Робина.

Лампа, только что наполненная, была прикручена. Робин лежал неподвижно и едва дышал. Джиневра была права. Пиявки не принесли улучшения.

Хью сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони. Его охватил ужас. Он ясно понимал, что сын умирает у него на глазах. Робин слабо закашлял, его веки дрогнули, и на секунду его безучастный взгляд остановился на отце.

Вдруг Хью осенила мысль, что мальчика надо унести из дома. Здесь даже воздух пропитан злом. Хью был не из тех, кто склонен к подобным фантазиям. У него не было времени на разговоры о колдовстве, проклятиях, сглазах. Его побуждало к действию нечто, чему не было рационального объяснения. Нечто, некто убивает его сына, и он должен унести его подальше от этого дома.

Хью завернул Робина в одеяло и поднял на руки. Мальчик был ужасающе легким. Хью поспешно вышел из комнаты и чуть ли не бегом спустился по лестнице.

Джиневра опять сидела на скамье в зале. Она вскочила, увидев, что Хью направился к входной двери.

– Хью, что ты делаешь? Куда ты несешь Робина? – протягивая к нему руку, спросила она.

– Уношу его отсюда, – коротко ответил Хью. – Это место вредно для его здоровья.

Побледнев, Джиневра взглянула ему в лицо. В его глазах была ярость и что-то еще… невероятно, в его глазах было обвинение. Рука Джиневры бессильно упала.

– Что ты имеешь в виду?

Он не мог рассказать ей о своих подозрениях – у него не было оснований, лишь твердая уверенность в том, что с его сыном сотворили зло. И мотив для такого поступка был только у Джиневры.

– Я еще ни в чем не уверен, – бросил он и вышел. Джиневра не двигалась. Неужели он винит ее в болезни Робина? Невозможно. Не исключено, что он сомневается в ее непричастности к смерти Стивена Мэллори, однако он никогда, даже в самом жутком кошмаре, не должен был думать, что она способна причинить зло Робину. Ведь она мать. Он не может верить в это.

И все же по его взгляду Джиневра поняла, что он верит.

Она внезапно почувствовала слабость и, проведя рукой по лбу, обнаружила, что он покрыт испариной. Как жить с человеком, который при первой же оказии обвиняет ее в чудовищных вещах? Как делить с ним постель, вынашивать его ребенка?

Она медленно провела рукой по животу, потом опустилась на скамью и откинула голову на резную спинку. Она всегда, еще до того как появлялись первые признаки, знала, что забеременела. В последнее время она редко задумывалась над этим и ждала, когда ее подозрения подтвердятся настолько, что можно будет объявить об этом во всеуслышание. Она рассчитывала, что на это понадобится неделя. А пока это будет оставаться сугубо ее тайной, дарящей много радости.

Возможно, Хью ничего такого не думает. Возможно, она просто неправильно его поняла. Он боится за Робина, он в отчаянии. Хью не дает отчета в своих словах. Конечно, все обстоит именно так. Когда Робин будет вне опасности, они обязательно поговорят.

Робин должен поправиться. Нельзя даже думать о том, что этого не произойдет. Но куда его унес Хью? Только сумасшедший мог вынести из дома больного ребенка. К сожалению, ей не удалось остановить его. Джиневра снова ощутила на себе его взгляд. Осуждающий. Обвиняющий.

Хью выложил на стол горстку серебряных монет.

– Марта, – обратился он к хозяйке крохотного домика на Ладгейт-Хилл, – это деньги на врача, лекарства – в общем, на все, что может понадобиться Робину. – Он бросил взгляд на сына, который лежал на соломенном тюфяке, и с мукой в голосе спросил: – Он выживет?

Старуха, все это время рассматривавшая мальчика, выпрямилась, держась за спину.

– Не могу сказать, милорд. Выглядит он плохо. Но если, как вы говорите, в доме витает зло, тогда с Божьей помощью вы вовремя унесли его оттуда. – Она перекрестилась. – Бедняжка. Он всегда был таким здоровеньким, таким шустрым. А его матушка была святой – да упокоит Господь ее душу. Два дня мучилась в родах и не издала ни звука. Она была доброй душой. – Старуха снова перекрестилась.

Хью готов был разрыдаться – он не переживал так, даже когда умерла Сара, – и хватался за соломинку. Марта была его единственной надеждой. О ее существовании знал только Робин. И еще мальчик знал о том, что отец платит ей крохотную пенсию – на большую у него просто не было денег – в память о том, что она когда-то была горничной Сары и помогла Робину появиться на свет. Так что мальчика тут никто не найдет.

Мальчик закашлял. Хью показалось, что прошла целая вечность, прежде чем приступ закончился. Он покрылся холодной испариной. Марта что-то помешала в кружке и снова склонилась над ребенком. Приподняв Робина, она поднесла кружку к его губам.

– Идите домой, милорд. От вас уже ничего не зависит. Возвращайтесь вечером – посмотрим, как пойдут дела.

– Я не могу оставить его.

– У меня лучше получается, когда я одна.

Поколебавшись, Хью приблизился к тюфяку и поцеловал сына в раскаленный лоб. Впервые в жизни он понял, что такое бессилие, и пребывал в отчаянии. Вдруг он подумал, что Джиневра, наверное, в последние месяцы, когда пыталась выбраться из сети, которую он набросил на нее, чувствовала то же самое.

Что значит для нее сознание, что сейчас он понимает, как это было ужасно?

– Ступайте домой, – тихо повторила Марта. – Возвращайтесь вечером. Тогда уже можно будет судить.

Хью помедлил, а потом, безнадежно махнув рукой, вышел из дома. Вскочив на лошадь, он поскакал вниз по холму.

Лошадь бежала как-то странно и неуверенно. Хью сильнее натянул повод и почувствовал, что седло соскальзывает. Он осадил жеребца и спешился. Ага, подпруга ослабла – вот что беспокоило лошадь. Затягивая подпругу, он провел рукой под ремнем, чтобы удостовериться, что он хорошо натянут. Внезапно его пальцы наткнулись на неглубокий надрез на внутренней стороне ремня. В конюшне плохо следят за упряжью.

Да ведь это же обязанность Робина! В его задачу входит заботиться о снаряжении отца. В Хью снова поднялась волна страха и отчаяния. Он вскочил в седло и поскакал к Холборну.

У него не было желания ехать домой, встречаться с Джиневрой, сидеть рядом с ней, делить с ней хлеб. Он сомневался, что сможет скрыть свои подозрения. Однако деваться некуда. Она должна быть под присмотром. Если она задумала разделаться с Робином, значит, и его жизнь в опасности.

Хью въехал во двор, и к нему из конюшни выбежал Тайлер.

– Как мальчик, милорд? – обеспокоенно спросил он. – У меня сын такого же возраста.

Перед отъездом лошадь седлал именно Тайлер. И он держал на руках Робина, пока Хью садился в седло. При этом Тайлер открыто выражал свое сочувствие.

– Он в надежных руках, спасибо, – ответил Хью, задумчиво разглядывая слугу. Тайлер, кажется, действительно мастер на все руки, как говорила Джиневра.

Он и на кухне, и в конюшне, и в доме – ухитряется поспевать везде и быстро стал незаменимым.

– Проверь подпругу, – приказал Хью. – Она ослабла, когда я ехал домой. На ремне есть небольшой надрез.

– Слушаюсь, милорд. Проверю, как только расседлаю его.

Хью пошел к дому.

Тайлер, прищурившись, минуту смотрел ему вслед. Он упустил мальчишку. Единственная надежда на то, что лорд Хью опоздал. И вероятнее всего, он действительно опоздал. Но надо проверить. А пока сосредоточить все усилия на отце.

Джек Стедмен встретил Хью у черного хода:

– На пару слов, милорд.

– В чем дело, Джек? – Хью снял перчатки.

– Уилл Мелфри исчез, сэр. Я оставил его у дома хранителя печати, а на рассвете послал за ним, но его там не было.

Хью нахмурился:

– Ты оставил его на ночь, несмотря на то, что я не видел смысла в наблюдении?

– Это вопрос дисциплины, милорд.

– Гм. – Хью не хотел вмешиваться в отношения Джека с его подчиненными. – Он мог уйти по собственной воле?

Джек отрицательно покачал головой:

– Вряд ли. Он отличный парень, только иногда взбрыкивает. Уилл бы никогда не покинул пост, голову даю на отсечение.

– С ним мог произойти несчастный случай?

– Возможно, но я не знаю, сэр. – Джек опять покачал головой. – Он отлично владеет и мечом, и кулаками. Надо хорошенько потрудиться, чтобы прикончить его. Мы обыскали все улицы вокруг особняка.

– И где же он, по-твоему? – Хью догадался, что у Джека есть собственное мнение на этот счет.

– Не могу говорить наверняка, сэр, но если он увидел нашего человека – что маловероятно, сэр, – то пошел за ним.

Хью шлепнул перчатками по ладони.

– Если так, то он вернется.

– Да, сэр. – Давай подождем.

– Да, сэр.

Хью прошел в зал. Объяснение Джека показалось ему неправдоподобным. Вряд ли гости хранителя печати будут ни свет, ни заря шататься по улицам.

– Где Робин, сэр? Он поправится? – Едва Хью вошел в зал, к нему бросилась Пиппа. – Куда вы его увезли?

Хью заставил себя улыбнуться – обычно для него не составляло труда улыбнуться ребенку.

– Он поправится, – твердо проговорил он.

– Где он, лорд Хью? – присоединилась к сестре Пен.

Хью поверх голов девочек посмотрел на Джиневру, стоявшую у стола и вопросительно смотревшую на него. И снова принужденно улыбнулся.

– Он у старого друга, – ответил он. – У человека, который отлично умеет ухаживать за больными. Давайте пообедаем. Уже поздно, а у меня еще есть дела.

Они сели за стол, остальные домочадцы тоже заняли свои места. За обедом царила гнетущая атмосфера – каждый остро ощущал отсутствие Робина. Хью тайком наблюдал за Джиневрой. Он убеждал себя, что абсурдно подозревать ее в попытке отравить его за обеденным столом. Он слишком поддался своим фантазиям. Она не сможет за общим столом всыпать яд в еду или питье – ведь тогда отравятся все. Однако он все равно нервничал и ел только то, что ела она.

А у Джиневры пропал аппетит. Ее муж снова превратился в резкого, подозрительного субъекта. В нем не осталось ни доброжелательности, ни теплоты, ни страсти, а ведь раньше эти чувства были на поверхности. Даже когда он гневался, в нем бурлила страсть. А сейчас он изменился. И это невыносимо. В это трудно поверить. Постепенно замешательство уступило в ней место гневу.

– Мы должны поговорить, – повелительно произнесла она. – После обеда.

– Как пожелаешь, – безучастно сказал Хью. – У меня будет несколько минут.

После этого Джиневра обращалась только к девочкам и магистру, который, изо всех сил пытаясь заполнить неловкие паузы, обсуждал успехи своих учениц. Хью молчал, но его молчание все объясняли тревогой за Робина.

Когда обед закончился, Джиневра встала из-за стола:

– Магистр Говард, вы бы оказали мне большую услугу, если бы пошли гулять с девочками. Погода отличная, а им нужно побольше узнать о городе.

– Им понадобится эскорт, – сказал Хью. – Старику и двум девочкам нельзя просто так болтаться по улицам! Это абсурдно! Джек! – обратился он к лейтенанту, собиравшемуся встать из-за стола.

– Да, сэр? – тут же подскочил тот.

– Выдели троих для сопровождения магистра Говарда и дочерей леди Джиневры. Они хотят пойти на прогулку.

Джек кивнул и ушел. Пиппа смотрела на Хью расширившимися глазами.

– Вы сердитесь, – заключила она. – Почему вы сердитесь, лорд Хью?

– Он не сердится, – возразила ей Пен. – Лорд Хью беспокоится за Робина.

– Да, Пен, – уже мягче проговорил Хью. – Я ни на кого не сержусь, Пиппа. – Он улыбнулся ей и потрепал ее за подбородок. – Пусть ваша прогулка будет приятной.

Пен колебалась. Чуткая по натуре, она вопросительно смотрела на Хью, как будто понимала, чего ему стоила эта улыбка, и ждала, что он снова станет самим собой. Затем она перевела взгляд на мать.

– Идите за плащами, – мягко сказала та. – Негоже заставлять магистра ждать.

Пиппа потянула сестру за рукав, и они пошли к лестнице.

– Вы желаете поговорить со мной, мадам? – обратился Хью к Джиневре. Его голос был спокойным, а в глазах ничего не отражалось.

– Поднимемся наверх, – предложила Джиневра. – Такие вопросы лучше обсуждать, когда никто не мешает. – Она пошла вслед за дочерьми, и в каждом ее движении сквозило неподдельное возмущение.

Они вошли в спальню, и Хью закрыл дверь. – Ну?

– Что значит ну? – спросила Джиневра, круто поворачиваясь к нему. Она встала спиной к окну, и падавший на волосы свет превращал их в нимб. – Хью, что происходит?

Хью тер подбородок, решая, как ответить. Обвинения вертелись у него на языке, но он не находил в себе сил произнести их.

– Я беспокоюсь за Робина, вот и все.

– О, я понимаю, – тихо сказала Джиневра. – Но почему ты набрасываешься на меня? Почему ты на меня так смотришь?

– Как? – Хью пытался сдерживать себя.

– Ты сам знаешь. Ты меня в чем-то подозреваешь? – Он промолчал, и Джиневра повторила свой вопрос: – Вы меня подозреваете, милорд? Надеюсь, у вас хватит смелости высказать свои подозрения мне в лицо. – Она невесело рассмеялась. – Ну, Хью, скажи.

– Что сказать? Мне нечего говорить. – Он повернулся к камину и носком сапога подтолкнул полено в огонь. – Мой сын при смерти. Что еще говорить?

– Что ты подозреваешь меня в причастности к его болезни, – заявила Джиневра. – Я убила своих мужей или хотя бы одного из них. В этом ты убежден. Так почему бы мне не совершить еще одно злодеяние? Если мне нужно вернуть свои земли, то надо отделаться от Робина, а потом от тебя. Или сначала от тебя. Это не имеет значения. – В ее голосе слышалось презрение. – Я не могу жить с человеком, который может поверить в такое.

– Я не верю в это, – возразил Хью. – Ты несешь вздор, Джиневра. Болезнь Робина выбила меня из седла. Естественно, я веду себя не так, как всегда. А теперь, если мы покончили с этой чушью, я хотел бы вернуться к своему сыну. – Он направился к двери.

– Если ты не веришь в это, то почему не разрешил мне ухаживать за ним? Почему унес из дома?

Хью остановился, взявшись за ручку двери:

– Не знаю. Я не способен рассуждать здраво. И надеялся на какое-то понимание с твоей стороны. – Он открыл дверь и вышел.

Джиневра села у окна на скамью. Он отрицает, что подозревает ее, но разве она ожидала чего-то другого? Он никогда не обвинит ее в таком чудовищном поступке, пока не найдет доказательств. Может, он хочет усыпить ее бдительность и застать врасплох?


Хью прошел на конный двор и велел подать лошадь. Тайлер бросился в денник и спустя несколько минут вывел его жеребца.

– Хотите, чтобы я сопровождал вас, милорд? Чтобы подержать вашу лошадь, прогулять ее, пока вы будете заниматься делами?

Хью колебался и размышлял, рассеянно проверяя упряжь. Кажется, все в порядке, все ремни целы. Он не любил оставлять свою лошадь без присмотра на улице, а сегодня ее придется оставить надолго, так как он не хочет спешить. Да, пусть кто-то последит за его жеребцом, пока он будет с Мартой и Робином. Но с другой стороны, нельзя открывать местопребывание Робина, даже слуге. Ладно, он оставит Тайлера и лошадь у таверны, в нескольких кварталах от домика.

– У тебя нет других дел? – Хью вскочил в седло.

– Нет, я свободен на пару часов, милорд. Буду, счастлив, помочь вам. – Тайлер подобострастно улыбнулся.

– Отлично. – Хью придерживал бьющего копытом жеребца. – Тогда оседлай себе лошадь.

Тайлер вывел из конюшни мышастого пони, неловко взобрался на него, и они выехали со двора.

Хью очень спешил, охваченный тревогой. Что он сейчас увидит? А вдруг Робину стало хуже? Он обнаружил, что не может думать о своем разговоре – если это можно так назвать – с Джиневрой. Он догадывался, что его слова не убедили ее, однако он сможет, открыто предъявить ей обвинения, только когда у него будут доказательства. А доказательствами он займется, когда Робин пойдет на поправку. Пока же он может думать лишь о сыне.

У таверны Хью спешился и дождался Тайлера.

– Не знаю, как долго я буду отсутствовать. Купи себе эля, если хочешь. Выгуливай жеребца каждый час. Жди меня здесь.

– Слушаюсь, милорд.

Тайлер взял жеребца под уздцы и привязал его и пони к коновязи, а потом побежал за Хью, который уже успел скрыться за углом. Прячась за выступами, выжидая за углами, Тайлер крался за ним, а потом, выяснив, что тот направляется к крохотному домику в одном из переулков, вернулся к таверне.

Хью вошел в дом, нагнув голову, чтобы не удариться о притолоку. Его глаза не сразу привыкли к полумраку.

– Как он? – В его голосе слышался страх.

– Пока без изменений, милорд, – ответила Марта, сидевшая на табуретке возле кровати. – Если хуже не станет, можно надеяться.

Хью с облегчением вздохнул. Он подошел к кровати и склонился над сыном. Мальчик все еще метался в жару, его глаза были закрыты, но в нем произошли почти неуловимые перемены, которые давали основания для надежды. Его дыхание стало менее прерывистым, и казалось, что боль перестала мучить его.

– А кашель?

– Чуть лучше. Чем бы он ни дышал раньше, в моем доме совсем другой воздух. Здесь этого нет.

– Что ты имеешь в виду? – Хью пристально взглянул на старуху.

Та пожала плечами.

– Похоже, мальчик дышал чем-то вредным, – сказала она. – Вы правильно сделали, что унесли его из дома.

– Яд?

Она снова пожата плечами:

– Это не мне решать, сэр.

– Да, – согласился Хью, – не тебе.

Глава 26

Тайлер догадался, что мальчишка находится в том домике. Это все упрощало. К вечеру он разделается и с отцом, и с сыном.

Как и было велено, Тайлер каждый час прогуливал лошадей. На этот раз он завел их в узкий проход между высокими стенами двух особняков. Солнце редко заглядывало в этот грязный тупик, и жеребец лорда Хью фыркнул, учуя отвратительную вонь, и забил копытом.

– Спокойно, – проговорил Тайлер, хлопая животное по холке.

Нырнув жеребцу под брюхо, он оттянул ремень подпруги, ища, где бы можно было его надрезать. Но сделает он это потом, когда лорд Хью сядет в седло. Раньше надрезать нельзя, потому что подпруга ослабнет и седло сползет, как только всадник возьмется за луку.

Первоначально он планировал надрезать подпругу так, чтобы она лопнула через некоторое время, когда его не будет поблизости. Лорд Хью упадет с лошади, а он прикончит его, однако никто не заподозрит слугу, который уже стал своим человеком в доме. К сожалению, лорд Хью обнаружил надрез. Тайлер не любил действовать в спешке: поспешишь – людей насмешишь. Но в данном случае у него не было времени на размышления.

Выпрямившись, Тайлер опять погладил жеребца, а затем вынул из кармана камешек с острыми краями и, подняв левое копыто лошади, засунул его под подкову.

– Пошли, приятель, – обратился он к жеребцу и потянул его за повод. – Посмотрим, как это действует.

Он вывел лошадей из тупика и привязал их у таверны, а потом направился к тому дому, куда вошел лорд Хью. Притаившись за углом, он внимательно рассматривал дом. Жалкая лачуга с низкой крышей, даже без мансарды. Крохотный садик с лечебными травами, овощами и одной яблоней. Узкая входная дверь, два окна, закрытые ставнями. Из трубы поднимается дымок. Позади дома наверняка есть курятник с задиристым петухом. Шумные птицы.

Нет, атаковать нужно с главного входа. Надо устроить отвлекающий маневр и заставить хозяев открыть дверь. Они откроют – а там он. Тайлер пощупал лежавшую в кармане удавку. «Бесшумный убийца». Она справится с тем, кто откроет дверь. И никто не узнает, что произошло. Он затащит безжизненное тело в дом и разделается с мальчишкой. Даже если тот и выздоравливает, он все равно еще слаб и прикован к постели. Прикончить его – дело одной минуты. А выберется он из дома через черный ход. По мнению Тайлера, это тоже было опрометчивым шагом, однако ему нужно было как можно быстрее завершить порученное дело.

Тайлер сорвал листочек с живой изгороди и, размяв его в руках, с наслаждением вдохнул свежий запах.

Дверь домика отворилась, и оттуда появился лорд Хью. Он что-то сказал тому, кто остался внутри, и пошел прочь.

Тайлер добежал до таверны, сел на скамью и вытянул ноги, делая вид, что сидит тут целую вечность. Он равнодушно взглянул на жеребца. Под весом всадника камешек уже через пять минут начнет доставлять лошади неудобства. А за эти пять минут они успеют доехать до конца Ладгейт-Хилл. В это время дня там будут толпы народу – возвращающиеся домой рыночные торговцы, завсегдатаи пивных, лодочники. А вскоре закроются и городские ворота. Лошадь, несущаяся во весь опор по темной улочке…

Из-за угла вышел лорд Хью и помахал Тайлеру. Судя по его виду, по его манерам, он повеселел. Мальчишка, должно быть, поправляется, заключил Тайлер.

Встав со скамьи, он поспешил отвязать лошадей.

– Все в порядке, милорд?

Ответом ему был отчужденный взгляд. Он заметил в глазах лорда Хью тревогу, и все его умозаключения рассеялись в прах.

– Все в порядке, милорд? – повторил он свой вопрос. Наконец Хью очнулся от раздумий и посмотрел на него.

– Да, – бросил он. – Поехали, уже поздно. – Он легко взлетел в седло.

– Одну минутку, сэр. – Пряча в рукаве нож, Тайлер подошел к жеребцу. – Ремень перекрутился.

Хью вынул ногу из стремени и не обращал внимания на то, что делает Тайлер. Нужно было ехать домой. Но ему меньше всего хотелось туда возвращаться.

Они поскакали по Ладгейт-Хилл. Хью пребывал в глубокой задумчивости. Робин поправляется. Интуиция подсказывала ему, что Робин будет жить. Мальчик пошел на поправку после того, как он увез его из дома, где воздух был пропитан ядом. Итак, подтвердились самые страшные подозрения. Его браку конец. Пока Джиневра в доме, Робину туда возвращаться нельзя. У него еще не было определенных доказательств того, что Джиневра отравила его сына, однако они ему и не требовались. Больше ни у кого нет мотива. Прошлое и нынешние обстоятельства – все говорит против нее. Значит, надо от нее избавиться. Но как?

Можно объявить ее преступницей и сдать хранителю печати. Кромвель будет на седьмом небе от счастья, когда она снова окажется в его власти. Ее казнят, но он позаботится о том, чтобы условия брачного договора остались в силе. Однако не стоит забывать, что план хранителя печати заключался в том, чтобы конфисковать поместья Джиневры в пользу короны. Хью получит какое-то вознаграждение, которого будет достаточно, чтобы обеспечить будущее Робина, но сам он останется с тем, с чего начал.

Мысль о том, что женщина, ставшая его женой, задумала погубить невинное дитя, наполнила его отвращением, но он не хотел ее смерти. Ему это ничего не даст, а ее осиротевшие дочери будут служить постоянным напоминанием о ней. Нет, он справится своими силами. Он позаботится о том, чтобы она больше никому не причинила зла. Например, отправит ее обратно в Дербишир. Оттуда она не сможет дотянуться ни до него, ни до Робина. Он будет держать ее в заключении под надзором своих людей.

А есть ли этому какая-нибудь альтернатива?

Жеребец споткнулся, и Хью осадил его резче, чем тот привык. Мостовая была скользкой от грязи. Жеребец заржал и замотал головой. Хью задумчиво смотрел вдаль, не замечая толпы вокруг себя.

– Мы минуем толпу, милорд, если свернем сюда. Настойчивый голос Тайлера вернул его к действительности.

– Что? – Хью взглянул туда, куда хлыстом указывал Тайлер, – на узкую улочку. – Ах да чертова толпа. – И он повернул лошадь в переулок.

Тайлер последовал за ним. Жеребец снова споткнулся, заржал и поднял левое копыто. Тайлер стегнул его хлыстом, и тот встал на дыбы. Надрезанная подпруга лопнула, и Хью упал на землю, зацепившись одной ногой за стремя. Жеребец рванул вперед. Он скакал на трех ногах, и его копыта мелькали в нескольких дюймах от головы волочащегося за ним всадника.

Извернувшись, Хью высвободил ногу из стремени, стащив при этом седло и схватив коня за повод. Обезумевшее от боли животное забило передними копытами, и вдруг одно попало Хью по руке.

Хью вскрикнул от боли. В этот момент Тайлер спрыгнул с пони и, держа в одной руке нож, а в другой хлыст, бросился к Хью. Он опять хлестнул жеребца, и тот встал на дыбы, круша все вокруг себя.

Хью понимал, что нужно поскорее убраться из-под смертоносных копыт. Его правая рука стала бесполезной, она повисла безжизненной плетью. Он откатился в сторону и почти мгновенно вскочил на ноги. Тайлер замахнулся на него ножом, метя в грудь, но Хью увернулся и ударил его в пах. Тайлер завопил от боли, но продолжал атаковать, и его нож скользнул по предплечью Хью.

Хью не мог воспользоваться мечом: ножны были слева, правая рука бездействовала, а в переулке было слишком тесно, чтобы левой рукой вытащить громоздкий и тяжелый меч.

Тайлер предпринял новую атаку, Хью увернулся и, мысленно обратившись к Господу за помощью, нырнул под брюхо жеребца. Хоть он и получил скользящий удар копытом в плечо, его затея увенчалась успехом: теперь его и Тайлера разделял беснующийся жеребец.

Хью вскочил на жеребца, развернул его и направил на Тайлера. Тот с криком рухнул на землю под ударами мощных копыт. Раздувая ноздри, дико вращая глазами, скаля зубы, жеребец топтал Тайлера, и Хью не осаживал его.

Когда крики Тайлера смолкли, Хью натянул повод. Животное, доведенное до бешенства болью в копыте, нехотя повиновалось. Хью направил его к выезду из переулка, оставив позади себя изуродованный труп.

Хью выехал на площадь с общественным колодцем в центре. Вокруг колодца толклись тощие, грязные дети с деревянными ведрами. Они равнодушно смотрели на всадника и его лошадь, с морды которой падали клочья пены.

Хью остановил жеребца и, склонившись к его ушам, тихо заговорил, то и дело, похлопывая его по шее. Когда тот немного успокоился, Хью рискнул спешиться. Подняв левое копыто коня, он положил его себе на колено и, поддерживая его изувеченной рукой, сразу обнаружил камень и выковырял ножом, затем здоровой рукой взял лошадь под уздцы и повел за собой.

Тайлер. Теперь все ясно. Тайлера наняла Джиневра. Джиневра и Краудер. Тайлер поднимался на верхние этажи дома. Робин дышал ядом. Тайлер наливал масло в лампы. Тайлер седлал его жеребца.

Хью охватила ярость. Он закатал рукав дублета и принялся осматривать рану. Порез был длинным, но неглубоким. Кровь уже запеклась. Не исключено, что нож был отравлен. Это было бы в духе Тайлера с его темными закоулками. Правая рука нестерпимо болела, и Хью, стиснув зубы, ощупал ее левой рукой. Кожа приобрела фиолетовый оттенок, ладонь опухла, но кости, кажется, целы. Плечо, куда пришелся удар копытом, тоже было цело, только очень болело.

Хью кипел гневом. Ведь он любил ее! А она околдовала его. Поманила своими прелестями и поймала в сети! А потом решила разделаться с ним точно так же, как разделалась с другими мужчинами, которых таким же способом заманила в свои шелковые сети.

К тому моменту, когда Хью добрался до дома, его сознание было затуманено яростью и отчаянием. Он отвел жеребца в конюшню, приказал конюхам заняться больной ногой животного и прошел в дом.

Джиневру он нашел в кухне, где она беседовала с Краудером. Она повернулась к нему и побледнела, увидев его лицо.

– Что случилось? Робин?

– Иди за мной, – холодно бросил Хью. Он взял ее за руку, и она увидела рану на плече, а потом заметила и изуродованную руку.

– Боже мой, Хью! Что случилось? – в ужасе прошептала она, охваченная недобрыми предчувствиями.

– Иди за мной, – тем же тоном повторил Хью, до боли сжимая ее руку.

Джиневра больше ничего не сказала и покорно последовала в спальню. Едва за ними закрылась дверь, Хью с нескрываемым отвращением отбросил ее руку.

– Робин? – снова спросила Джиневра.

– Пока Робин находился в доме, его травили, – раздельно выговаривая каждое слово, сказал Хью. – И травил его твой выкормыш.

Джиневра непонимающе покачала головой:

– Нет… нет, что ты несешь? Какой выкормыш?

– Тайлер! – закричал Хью. – Тайлер. Его наняла ты, это ты привела убийцу в мой дом! Он чуть не убил меня!

– Тайлер? – Джиневра опять замотала головой. Она смотрела на Хью расширившимися от страха глазами, не понимая, что он имеет в виду. – Я не знаю, о ком ты говоришь.

Хью шагнул к ней, но она отпрянула, напуганная его бешеным взглядом.

– Не трать зря слова, женщина! Теперь я узнал тебя. Теперь я хорошо знаю, что ты собой представляешь. Робин будет жить и я, хвала Господу, тоже.

Хью схватил подсвечник и зажег свечу от огня в камине, затем он взял флягу со стола, откупорил ее и залил рану бренди.

– Вот. Прижги рану! – Он протянул ей свечу. – Насколько я успел узнать твоего выкормыша, его нож был отравлен. Прижги рану. – Он протянул к ней раненую руку.

– Хью, прекрати! – закричала Джиневра. – Ты не знаешь, что говоришь.

– О Боже! Знаю! И еще я знаю, кто ты такая. Прижги рану!

Джиневра взяла свечу. Хью обезумел – значит, ему нельзя противоречить.

– Дай я сначала ее промою, – предложила она.

– Нет, черт побери! Прижигай! Немедленно!

– Хорошо. Положи руку на стол.

Хью так и сделал, и Джиневра повела свечой вдоль раны. Бренди вспыхнул, и комнату наполнил запах горелого мяса и волос. Мертвенно-бледный Хью закусил губу, однако не шевельнулся. Джиневра, стараясь не смотреть на него, продолжала прижигать рану до тех пор, пока не выжгла весь бренди вокруг почерневшего пореза.

– Все, – наконец сказала она.

Преодолевая боль, Хью схватил полотенце с умывального столика и, действуя зубами и искалеченной рукой, замотал предплечье.

Джиневра даже не пыталась помочь ему. Ей было страшно даже приблизиться к Хью.

– Что с твоей рукой? – спросила она, стараясь голосом не выдать страха и всем видом показать, что ее не пугает этот обезумевший человек.

Хью бросил на нее презрительный взгляд и промолчал.

Джиневра сглотнула и набрала в грудь побольше воздуха.

– Позволь мне смазать ее мазью и забинтовать.

– Я не желаю, чтобы ты приближалась ко мне! – загремел Хью. – Не подходи ко мне!

Джиневра печально посмотрела на него. Он действительно сошел с ума.

– Ты считаешь, что я пыталась отравить Робина? – медленно заговорила она, обдумывая каждое слово. – Ты считаешь, что я наняла Тайлера, чтобы убить тебя?

Наверняка сейчас, когда она четко высказала его предположения, он увидит их абсурдность. Он поймет, что такого просто не может быть. Он поймет, что страх за сына помутил его разум.

Хью снова взглянул на нее с брезгливостью и презрением.

– С тех пор как я имел глупость жениться на тебе, ты предприняла три попытки убить меня.

Джиневру охватило отчаяние. Ну, как убедить его? Какими словами? Ее голос дрогнул:

– Но ведь я люблю тебя, Хью.

Он замахал на нее обеими руками, как бы отгоняя от себя.

– Лжешь! Бог свидетель, я любил тебя! А теперь убирайся из моей жизни! Видеть больше тебя не желаю! Я требую, чтобы ты покинула мой дом и завтра на рассвете выехала в Дербишир.

Ну вот, свершилось. Видя осуждение и непоколебимую убежденность в его глазах, Джиневра вынуждена была признать, что он никогда полностью не верил в ее невиновность. Он просто позволил любви, похоти – как бы он ни называл это чувство – возобладать над его уверенностью в том, что она причастна к смерти Стивена.

И все же Джиневра предприняла еще одну попытку, хотя знала, что это до добра не доведет.

– Ты сказал, что в это время года поздно отправляться в путешествие, – как можно спокойнее проговорила она.

Джиневра с трудом сдерживала себя: ее мир рушился, человек, которого она любила, снова превратился в злобного, ослепленного яростью незнакомца. Она всегда знала, что он может быть грубым и резким, но никогда не верила, что он способен так измениться.

– Вы будете ехать очень быстро. Мои люди посадят твоих дочерей к себе в седло, поэтому вам не понадобится часто останавливаться на отдых, и вы доберетесь до Дербишира к началу декабря, до первых снегопадов. На этот раз тебе придется обойтись без своих повозок, так что будешь путешествовать без столь привычной для тебя роскоши. Если твои слуги поедут с тобой, они должны будут скакать наравне с моими людьми, которые проводят тебя до Мэллори-Холла и останутся там.

– В качестве тюремщиков? – в ужасе прошептала Джиневра.

– Называй их, как хочешь, – холодно процедил Хью. – Я запрещаю тебе покидать Мэллори-Холл без моего разрешения.

– А мои дети? – Повинуясь безотчетному порыву, Джиневра закрыла руками живот. – Они тоже узники?

– Если они поедут с тобой, то будут жить в тех же условиях. Если же ты хочешь избавить их от этого, а также от опасностей и трудностей путешествия, можешь оставить их со мной. Я не считаю их ответственными за зло, совершенное матерью.

Джиневра отвернулась от него, чтобы он не видел ее отчаяния. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала – ничего уже не изменишь. Он заранее осудил и приговорил ее. И даже если бы ей удалось убедить его в своей невиновности, она бы уже не смогла жить с человеком, который поверил в эту чудовищную ложь.

– Мои дети поедут со мной, – тихо, но твердо заявила Джиневра. – Все мои дети.

Она стояла спиной к Хью, как всегда, гордая и грациозная, с высоко поднятой головой. «Какое изящество, какая элегантность, какая красота! И все это – лишь оболочка, – подумал Хью. – Изысканная оболочка, под которой скрываются бесстыдная жадность и пустая душа».

– Ты должна быть готова выехать с первым светом, – приказал Хью. – Чтобы тебя здесь не было к моему возвращению домой. – Он вышел, в сердцах хлопнув дверью.

Джиневра продолжала стоять не шевелясь, прикрывая рукой живот. Ей-то казалось, что за последние месяцы, с той минуты, когда в ее жизни появился Хью де Боукер, она познала всю глубину отчаяния, а выходит, что это не так. Настоящее отчаяние – это то, что она испытывает сейчас, когда в душе черная пустота, когда нет ни мыслей, ни чувств, когда нет сил что-то делать. Когда в полной мере ощущаешь свое одиночество, беспомощность и бессилие.

Джиневра не знала, сколько простояла так, не замечая, как удлиняются тени на полу. Наконец в ее сознание пробились звонкие голоса девочек. Они звали ее и стучали в дверь. Джиневра вынуждена была вернуться к действительности. Забота о детях придала ей сил. Она, как всегда, должна защищать их.

Джиневра открыла дверь.

– Мама, мы так долго стучали! – заявила Пиппа. – Ты не слышала?

– Нет, прости, дорогая. Я задумалась, – ответила она, дергая дочь за косичку. – Так получилось, что нам надо срочно уехать. Сбегай за Тилли и Краудером и скажи им, что они нужны мне.

– Но почему нам нужно уезжать? – удивилась Пиппа. – Я думала, что мы останемся здесь на Рождество и святки.

– Это из-за Робина? – спросила Пен.

– Отчасти, – проговорила Джиневра, импровизируя на ходу. – Мы с лордом Хью решили, что нам лучше уехать. Мы не хотим, чтобы вы заразились. Вам лучше уехать из дома, так как здесь может быть нездоровый воздух.

– Как во время чумы? – Карие глаза Пиппы расширились от испуга.

– Нет, – покачала головой Джиневра. – Робин выздоравливает, но пока мы не выясним, что стало причиной болезни, вы должны быть в безопасности, подальше отсюда.

– Пойду за Краудером, – возбужденно сообщила Пиппа. – Я знаю, что он очень обрадуется. Я слышала, как он говорил Грину, что ему противно работать с мастером Милтоном. А Грин сказал, что он так и думал. А Пен сходит за Тилли. – Девочка побежала к двери.

– Все в порядке, мама? – спросила ее более проницательная Пен. – Робин действительно поправляется?

– Да, поправляется. Скоро он будет здоров.

– А лорд Хью едет с нами? – продолжала расспросы Пен.

– Нет, – ответила Джиневра. – Он останется с Робином.

– Но ведь ты его жена. Разве ты не должна быть с ним?

– Сейчас особые обстоятельства. – Джиневра заставила себя улыбнуться. – А теперь беги за Тилли. Нам надо обсудить, что взять с собой. Вещей должно быть мало, так как мы поедем очень быстро.

Пен колебалась, мрачно глядя на мать. Казалось, она раздумывает, задать ли еще один вопрос.

– Беги за Тилли, – спокойно повторила Джиневра.

Пен убежала, а Джиневра подошла к туалетному столику, где стояло серебряное деревце с украшениями. Ее мысли приобрели четкость и ясность. Нет, она не позволит превращать свою жизнь в жалкое существование заключенного. Она уедет от Хью, но избавит и себя, и детей от трудностей задуманного им путешествия – ведь девочки все равно не поймут причины столь резкого поворота в их судьбе.

Ей нужны деньги на жизнь. Доступа к доходам от поместий у нее теперь нет, зато никто не помешает ей забрать драгоценности. Они стоят немало. Краудер продаст или заложит их. К тому же у нее осталось немного от тех денег, что она брала на путешествие в Лондон. Джиневра сердито сжала губы. Ей не придется бедствовать, и Хью де Боукер скоро поймет, что, хоть он и разбил ее сердце, отнял надежду на счастье, ему никогда не лишить ее независимости.

– В чем дело, цыпленочек? – раздался от двери голос Тилли. – Пен говорит, что мы уезжаем.

В этот момент в комнату вошел Краудер. Из-за его спины выглядывала Пиппа.

– Да, через час. Если успеем собраться. – Джиневра повернулась к ним лицом и, увидев Пиппу, сурово проговорила: – Пиппа, я не просила тебя возвращаться с Краудером. Иди в свою комнату и реши, что ты возьмешь с собой.

– Я только хотела узнать, куда мы поедем.

– Ты узнаешь, когда я сочту нужным сказать тебе. – Это было сказано так безапелляционно, что Пиппа, сникнув, покорно вышла.

Джиневра попыталась улыбнуться, но у нее дрожали губы, а в глазах стояли слезы.

– Ах, цыпленочек, в чем дело? Что случилось? – Тилли подошла к ней и обняла. – Ну, скажи Тилли. – Она гладила ее по спине, как в те времена, когда Джиневра была ребенком.

Джиневра решила ничего не скрывать от людей, которые всегда были ее друзьями, служили ей верой и правдой, защищали и поддерживали ее. К концу ее грустного повествования глаза Краудера гневно вспыхнули.

– Господи, в жизни не слыхала такой чудовищной чепухи! – вскричала Тилли. – Я ему покажу! Вот увидишь, цыпленочек!

Джиневра вытерла слезы и против воли улыбнулась.

– Нет, Тилли, я не хочу решать вопрос таким способом. Мы уедем, но по собственному желанию. – Она обратилась к бледному от ярости Краудеру: – Краудер, думаю, некоторое время, пока я не решу, что делать дальше, мы поживем в Лондоне. Вы могли бы подыскать подходящее жилье? Комнаты в гостинице или дом?

– Ты не будешь жить в гостинице, цыпленочек! – с горячностью возразила Тилли, в ужасе хватаясь за голову. – Тем более с девочками. Они там такое увидят – не приведи Господь! А уж Пиппа там понаберется!

– Мне кажется, в этом нет необходимости, госпожа Тилли, – сказал Краудер. – Сестра повара содержит меблированные комнаты в Мурфилдсе. Это недалеко от города, красивое и тихое место. Он заверил меня, что его сестра – очень уважаемая дама. От нее только что съехали жильцы, и она с трудом сводит концы с концами.

– А нам там хватит места?

– Думаю, да, миледи. Сейчас пойду и все выясню.

– Да, пожалуйста. Мне бы хотелось, чтобы через два часа нас тут не было. Возьмем только самое необходимое. Главным образом одежду и постельное белье.

Когда я решу, как быть дальше, тогда заберем все остальное. – Джиневра с сожалением подумала о своих книгах: сейчас нельзя тратить на них время.

Она передала Краудеру кожаный кошель:

– Снимите жилье на месяц. Пока я не могу планировать нашу жизнь на более длительный срок.

– Слушаюсь, мадам. – Краудер взял кошель и, громко звякнув монетами, положил его в карман. – Вернусь через час. – И он поспешил прочь.

– Ай-ай-ай! – всплеснула руками Тилли. – Ну и дела! Бедняжка моя! – Она снова обняла Джиневру. – Как же мне хочется вырвать его черное сердце! Надо же – поверить, что моя девочка способна на такое!

Джиневра позволила себе на секунду расслабиться в объятиях Тилли. Одна, без друзей, она бы не справилась со свалившимся на нее несчастьем. Друзья помогут ей забыть Хью, избавиться от тоски по его любви, по его улыбке и нежности, по его страсти.

Как она сможет жить без него?

Но и с ним она жить не сможет. Она, как всегда, будет в ответе за тех, кто от нее зависит. Она не станет прятаться от него. Она не сделает секрета из своего местопребывания, иначе он подумает, что она его боится. Как муж, Хью вправе возмущаться ее независимостью, но ему пришлось бы силой подчинять ее себе, а он никогда на это не пойдет. Джиневра знала это, вернее, считала, что знает. До сегодняшнего дня она была убеждена в этом. А сейчас, после того как он продемонстрировал ей новую сторону своего характера, ее одолевали сомнения. Что ж, война будет – бой покажет.

– Ну, все, Тилли, – проговорила она. – Хватит плакать. У нас много дел, и я не хочу, чтобы девочки о чем-то догадались раньше времени.

– Ты не сможешь долго утаивать правду от Пен, – сказала Тилли, подходя к шкафу и начиная вынимать платья. – Какой позор! А ты еще носишь его ребенка!

– Итак, тебе известно, – заключила Джиневра. Это не удивило ее: Тилли всегда была опытна в подобных делах.

– Конечно, известно, – ухмыльнулась Тилли. – Ты что, дурочкой меня считаешь?

Джиневра промолчала и принялась собирать драгоценности.

Глава 27

Не спуская глаз с Уилла Мелфри и внимательно вслушиваясь в каждое его слово, Джек Стедмен поставил кружку на заляпанный стол и вытер пену с усов.

Уилл потратил почти час на то, чтобы разыскать Джека, решившего скоротать вечер в «Собаке и утке», и сейчас рассказывал о том, что ему удалось выяснить. Интересующий их человек рано утром на барке добрался до Гринвича. Барка еще стояла у пристани, когда Уилл через полчаса приплыл туда на своем ялике.

– Это была одна из барок хранителя печати, сэр, – добавил Уилл. – Гребцы хорошо ее знают. Лорд Кромвель всегда держит ее наготове.

– Итак, наш друг был гостем лорда Кромвеля, – заключил Джек. – Причем важным, если хранитель печати предоставил ему свою барку. – Он принялся в задумчивости теребить пальцами нижнюю губу.

– Ну, насчет этого не знаю, сэр, – пожал плечами Уилл. – Я говорил с лодочниками. Очень они на него обиделись. Не дал им ни пенса на чай, и они разозлились. Но у меня создалось впечатление, что он скорее слуга. Выполняет особые поручения хозяина.

Значит, не гость, а слуга. Лорд Хью наверняка заинтересуется этой новостью.

– Почему тебя так долго не было? Уже одиннадцатый час, а наш друг, как ты говоришь, сошел в Гринвиче утром.

– Да, но уехал-то он только вечером, – пояснил Уилл. – Я решил, что не плохо бы выяснить, что он задумал. Потом побродил вокруг в надежде узнать что-нибудь важное.

– Ты, Уилл, всегда отличался упрямством, – насмешливо заметил Джек. – Всегда пытался взять дело в свои руки.

– Зачем было бросать наполовину сделанную работу! – воскликнул Уилл. – Короче, я нашел его в таверне. Он уже успел хорошенько поддать. Выпил с ним пару кружек, но так ничего и не узнал – у него рот на замке.

– Он человек хранителя печати. Болтовня может стоить ему жизни, – сказал Джек.

– Да, я так и решил. Мне показалось, что он страшно напуган. То и дело оглядывался по сторонам, потел, как в бане, вздрагивал от любого звука. Люди смотрели на него как на помойную крысу, стараясь не приближаться. Они и на меня стали коситься, поэтому я оставил его наедине с кружкой и ушел, чтобы дождаться на улице. После таверны наш друг отправился в доки и поднялся на корабль. Больше я его не видел. А корабль отплывает примерно в пять, с вечерним приливом.

– Куда?

– Во Францию. – Уилл сплюнул на пол. – Небольшое аккуратное суденышко, очень шустрое. Говорят, курьерское судно хранителя печати. Возит шпионов туда и обратно – вот что я слышал. Все боялись этих вопросов как огня, хотя я и угощал их элем.

– Никто в здравом уме не будет выдавать секреты хранителя печати.

– Вы расскажете об этом лорду Хью?

– Обязательно. Отличная работа, Уилл. Он этого не забудет, уверяю тебя.

Уилл довольно улыбнулся:

– Тогда пойду спать. Что-то я притомился.

– Завтра ты можешь устроить себе выходной и, если возникнет желание, посетить заведение на набережной. – Джек многозначительно усмехнулся.

– Может, посещу, а может, и нет, – с такой же усмешкой ответил Уилл. – Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи, Уилл.

Джек не сразу покинул таверну. У лорда Хью какие-то неприятности, но он не считает нужным откровенничать со своим лейтенантом. Сначала заболел мастер Робин, и лорд Хью куда-то увез его. Потом он вдруг приказал Джеку подобрать людей и заготовить припасы для путешествия в Дербишир – надо проводить туда госпожу и девочек. Не посчитав нужным объяснить свои приказы и рассказать, откуда взялись раны на руках, оставив в конюшне захромавшего жеребца, хозяин тут же уехал.

Джек отобрал людей для эскорта, отдал приказания и отправился в «Собаку и утку», чтобы поразмышлять в тишине и покое. Именно там и нашел его Уилл. Кстати, выяснилось, что пропал Тайлер. Хотя Джек не сильно переживал из-за этого. Уж больно скользкий тип этот Тайлер. Только вот к остальным загадкам прибавилась еще одна.

Джек бросил монету на стол и, поднявшись из-за стола, поправил ножны. Лорд Хью предупредил, куда ему сообщить об отъезде леди Джиневры и девочек, но Джек решил, что он не очень рассердится, если его побеспокоить ради новости, которую принес Уилл.

Вынув меч из ножен и стараясь держаться подальше от домов, Джек поднимался на Ладгейт-Хилл. На вершине холма стояли домики, и в саду одного из них к яблоне была привязана лошадь лорда Хью. Несмотря на поздний час, в домике горел свет, а из трубы поднимался дым.

Джек оставил лошадь в саду и рукояткой меча постучал в дверь.

Заскрежетал засов, и дверь отворилась. Джек увидел лорда Хью с мечом в руке.

– Джек? Какого черта тебе тут надо?

– Я решил, что вы были бы не прочь поскорее услышать эту новость. – Джек подумал, что впервые видит своего хозяина таким – измученным, изнуренным, бледным, с запавшими глазами и страдальчески перекошенным ртом. Даже после битвы он выглядел лучше. – Как мастер Робин? – спросил Джек, не скрывая тревоги.

– Лучше, спасибо. – Хью отступил и шире открыл дверь. – Входи.

Робин лежал на кровати в углу. Рядом с ним на тюфяке под тонким одеялом спала старуха.

Хью тяжело опустился на табурет рядом с кроватью и, предложив Джеку сесть, стал обтирать лицо мальчика лавандовой водой.

– Лихорадка пошла на спад, – сказал он. – Хвала Господу, он будет жить.

– Слава Богу.

Джек оглядел тесную комнату. Странно, подумал он, хоть новость и обнадеживающая, а атмосфера как на кладбище. Да и усох как-то лорд Хью, взгляд погас.

Одна его кисть и предплечье были забинтованы, и двигался он так, будто ему больно. Только боль эта была, кажется, не просто физической. Она исходила из глубин его души.

– Уилл Мелфри вернулся, сэр.

– Да? И где же он был? – Судя по голосу, новость совсем не произвела впечатления на лорда Хью.

– Получается, сэр, что человек, который вас интересовал, является слугой хранителя печати.

Минуту Хью никак не реагировал на его слова, потом медленно поднял голову и посмотрел на него. Его рука с зажатой в пальцах влажной салфеткой замерла на лбу Робина.

– Почему Уилл так решил?

Джек подробно пересказал историю Уилла.

– Уж очень он был испуган, – закончил он. – Уилл говорит, что вздрагивал от любого шума. И люди старались держаться подальше от него. Уиллу не понравилось, что и на него стали коситься, когда он пил с этим человеком, поэтому он расстался с ним, дождался, когда тот выйдет из таверны, и проследил его до корабля.

– Он уверен, что судно принадлежит хранителю печати? – Робин тихо застонал и попытался сбросить салфетку со лба, поэтому Хью снова сосредоточился на нем.

– Абсолютно уверен, сэр.

Хью приподнял Робина, чтобы напоить, потом вытер ему губы и поправил одеяло.

Джек ждал, озадаченный молчанием лорда Хью.

Но Хью все расслышал. Услышал и понял смысл его слов. Однако насколько это важно? Он анализировал, выискивая возможные изъяны в логике. Слуги хранителя печати выполняют приказы только одного человека. Мужчина, заговоривший с ним на приеме, не походил на слугу. Однако у хранителя печати есть осведомители во всех слоях общества. Тот факт, что судно принадлежит хранителю печати, ничего не значит. Кромвель мог предоставить его любому из тех, кто присутствовал на приеме: другу, знакомому, гостю. Когда ему того хотелось, он мог быть великодушным.

Возможно ли, что он ошибался? Что Джиневра не имеет отношения к покушениям на его жизнь и жизнь Робина? Но ведь Тайлер ее человек. Она и Краудер ввели его в дом.

В его душе вспыхнула надежда, сердце бешено забилось, но он приказал себе успокоиться. Нет, он не мог ошибаться. Столько улик, такое прошлое, даже мотив – все говорит против нее. Надо все тщательно обдумать, нельзя очертя голову верить в то, что он хотел бы считать правдой.

Он вспомнил человека, напавшего на него в переулке в день свадьбы. Тот человек говорил о приказе. Он так и истек кровью, потому что никто не хотел приближаться к нему. Если он являлся одним из осведомителей хранителя печати, выполнявшим поручения в той части города, тогда не исключено, что его там хорошо знали, и тогда понятно, почему никто пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. «Вертлявая вошь» – так в народе называли Кромвеля – вызывал в сердцах людей не только страх, но и ненависть.

Хью прикрыл глаза и потер лицо.

Джек заметил перемену в хозяине. У лорда Хью в одно мгновение расправились плечи, в глазах появился огонь, на щеки вернулся румянец. Он уже не походил на живого мертвеца.

– Сегодня днем мне сказали, что Тайлер пропал, сэр, – нарушил Джек затянувшееся молчание.

– Знаю, – медленно проговорил Хью, открывая глаза. – Ты найдешь его в тупике в конце Ладгейт-Хилл. – Хью встрепенулся: а вдруг тело Тайлера еще там? Возможно, если его обыскать, найдется какой-нибудь ключ к разгадке.

Хью взглянул на Робина. Мальчик снова заснул, его дыхание было ровным и глубоким.

– Пошли, Джек, – скомандовал он, с неожиданной прытью поднимаясь на ноги. – Может, тело Тайлера что-нибудь нам подскажет.

– Слушаюсь, сэр, – озадаченно пробормотал Джек. – Но откуда вы знаете, где он?

Хью указал на свои раны и ответил:

– Сегодня утром он едва не укокошил меня. – Склонившись над Мартой, он осторожно потряс ее за плечо.

– Марта, у меня есть одно дело. Я должен уйти. Робин спит. Вернусь за ним утром.

Марта мгновенно проснулась, села и, с любопытством взглянув на Хью, кивнула, а затем откинула одеяло и встала. Она подошла к Робину и внимательно осмотрела его.

– Да, он в безопасности. Но прежде чем вы заберете его домой, вам надо бы пожечь серу в его комнате и выбросить одежду и все, с чем он соприкасался. Не знаю, каким ядом его травили, может, он еще действует. Очень сильный яд.

– Он будет спать в другой комнате. – Хью надел плащ. – Пошли, Джек.

Они молча доехали до конца Ладгейт-Хилл. Джек не задавал вопросов, так как понимал, что скоро все само разъяснится.

Хью осадил лошадь и огляделся. Утром он почти не смотрел по сторонам и лишь следовал за Тайлером, который предложил объехать толпу.

От перекрестка расходилось несколько темных и грязных улочек.

– Сюда, – указал Хью влево, на показавшуюся ему знакомой улочку.

Вероятнее всего, тело Тайлера еще там – кому взбредет в голову очищать грязные переулки от трупов? А вдруг он действительно был осведомителем хранителя печати и тот отправил людей на его поиски? Сердце Хью учащенно забилось, но он опять приказал себе смотреть на ситуацию здраво. Даже если труп еще здесь, его наверняка уже обыскали и забрали все мало-мальски ценное. Так что вряд ли они найдут что-нибудь, указывающее на связь Тайлера с хранителем печати. А если у него не будет доказательств, имеет ли он право пойти на риск и поверить в невиновность Джиневры?

Хью и Джек вынули из ножен мечи и въехали в переулок. В сумраке Хью разглядел, что впереди что-то лежит. Он кивнул Джеку и спешился. Его сердце наполнилось надеждой, но он запретил себе надеяться.

Джек тоже спешился и достал из седельной сумки кремень и трут. Они осторожно приблизились к тому, что лежало на мостовой. Это был Тайлер. Джек высек огонь, и они с Хью склонились над телом.

– Обыщи карманы, – велел Хью, переворачивая на спину изуродованный труп. Стиснув зубы, он принялся ощупывать пропитавшуюся кровью рубашку и дублет, а Джек занялся плащом.

Неожиданно пальцы Хью наткнулись на что-то твердое под подкладкой дублета.

– Взгляни, – сказал он, вытаскивая из потайного кармана кошель из мягкой кожи.

Он распустил завязки и высыпал на ладонь содержимое кошеля.

Джек осветил ладонь, и они увидели крохотную печать, какую обычно используют путешественники… и шпионы. Хью внимательно осмотрел ее.

– Она принадлежит хранителю печати, – ровным голосом, чтобы не выдать обуявшую его радость, сказал он. – Тайлеру она нужна была, чтобы запечатывать послания, которые он отсылал хозяину, и вводить в заблуждение тех, кого Кромвель считал нужным обмануть.

Он спрятал печать в кошель, затянул завязки и положил его в карман. Минуту он стоял неподвижно, отдавшись во власть переполнявшего его счастья.

Джек перевернул труп лицом вниз. Неожиданно у обоих, и у Джека, и у Хью, возникла одна и та же мысль: а что, если за ними наблюдают? Они огляделись по сторонам. Никто не должен знать, что они опознали в Тайлере агента хранителя печати. Шпионы Кромвеля, шныряющие по всему городу, могут сообщить об этом хозяину, и тогда им грозит либо арест, либо нож в спину.

Джек с любопытством взглянул на лорда Хью. Тот не шевелился и словно зачарованный смотрел на труп.

– Сэр? – осмелился нарушить молчание Джек. – Нам пора убираться отсюда.

– Да… да, естественно.

Вечер еще не опустился на город, а в переулке уже было темно, как ночью, и в воздухе пахло смертью.

Дома его ждет жена. Ласковая, любящая жена. И невиновная. Хью хотелось кричать от радости. Ему не терпелось обнять ее, попросить прощения за то, что он осмелился сомневаться в ней, расцеловать и постараться вернуть то, что он разрушил своими сомнениями. Он все уладит. Ведь Джиневра любит его – она сама так сказала. Она простит его и обязательно согласится начать все сначала. Отныне ничто не омрачит их счастья.

– Поехали домой, Джек. – Хью пошел к лошадям.

Он послал своего коня в галоп и всю дорогу пришпоривал его. Когда они въехали на конный двор, он, не обращая внимания на раны, спрыгнул на землю, бросил Джеку повод, поблагодарил того за помощь и побежал к дому.

На первом этаже было темно. Хью не усмотрел в этом ничего необычного: зачем тратить масло и свечи, если все спят. Он зажег свечу от огня в камине и поспешил наверх.

Но и наверху было темно. Он осторожно открыл дверь в спальню и прошел в комнату. Огонь в камине уже погас, и лишь слабо тлели угли. И тут Хью понял, что случилось что-то ужасное. В комнате никого не было. Он почувствовал это по тому, что исчезла аура Джиневры. Исчезли и ее вещи. Комната стала такой, какой была до их свадьбы, – она лишилась тепла и уюта, которые способна создать только женщина.

Хью подошел к кровати, заранее зная, что она пуста. Расшитые покрывала и мягкие подушки исчезли. В полумраке четко выделялись белоснежные простыни, и казалось, что они посмеиваются над ним.

Хью зажег свечу на ночном столике. Неужели она не оставила записки? Неужели она ушла из его жизни, не сказав ни слова? Он принялся лихорадочно обыскивать ящики и шкафы, даже поднял таз на умывальнике. Записки не было. Создавалось впечатление, что Джиневра вообще никогда не жила в этой комнате.

Хью бросился в комнату девочек. Дверь оказалась распахнутой настежь. Там тоже никого не было. Даже котята не мяукали.

Он стоял у погасшего камина, чувствуя, как в его душу закрадывается холод. А вместе с холодом к нему приходило понимание того, что он потерял.

Его отношения с Джиневрой начались со смерти. Смерть опутала их любовь подозрениями… смерть отравила их собственным ядом. Подозрением. Змея укусила себя за хвост.

Хью вспомнил, как Джиневра выслушивала его обвинения. Она стояла тихая, неподвижная, освещенная золотистым светом. Он будто наяву услышал ее слова: «Но ведь я люблю тебя, Хью».

Он сам оттолкнул ее от себя, назвав лгуньей и убийцей. Он поверил в то, что женщина, бросившая все ради своих дочерей, способна причинить вред его сыну.

Хью сел на кровать, в которой лишь вчера спали ее дочери, и устремил взор во мрак.

Глава 28

Мурфилдс, говорите? – Хью, стоявший у камина и глядевший на разгоравшийся огонь, поднял голову и посмотрел на мастера Милтона.

– Да, милорд.

Эконом прятал руки в рукавах гауна. Только что рассвело, и в зале было еще холодно. Его вытащили из кровати по срочному вызову хозяина. Однако несмотря на холод, Милтон пыжился от сознания собственной значимости – ведь он сообщил очень важные сведения.

– Перед тем как пойти спать, я услышал, что мастер Краудер расспрашивает повара о меблированных комнатах, которые содержит его сестра в Мурфилдсе. В тот момент я ничего не подумал, милорд. Мастер Краудер не сказал, что они уезжают. А если бы сказал, я бы, естественно, не пошел спать, – добавил он, будто чувствовал вину за то, что в отсутствие хозяина не помешал леди Джиневре поступить по-своему. Помолчав, он продолжил: – Я поспрашивал в конюшне и выяснил, что они уехали около одиннадцати. Они забрали своих лошадей. Магистр Говард, барышни, госпожа Тилли, мастер Краудер и даже егерь Грин. Все уехали. Леди Пиппа сказала грумам, что они должны уехать, так как в доме нездоровый воздух, и они не хотят заразиться от мастера Робина. – Милтон пристально взглянул на хозяина. – Их отъезд показался мне несколько неожиданным. По-моему, они и так должны были сегодня утром отбыть в Дербишир? – В его голосе слышался вопрос.

Но Хью никак не отреагировал на его слова. Ему было безразлично, что думает эконом. Джиневра, видимо, таким образом объяснила дочерям причину их отъезда. Для девочек этого достаточно, а вот слуги вряд ли поверят. И, поразмыслив, придут к выводу, что леди Джиневра ушла от мужа. Они решат, что он обязательно захочет вернуть ее назад, как и полагается уважающему себя мужу.

Но почему Джиневра не посчитала нужным скрыть свое местопребывание? В душе Хью вспыхнула надежда. Может, она ждет, что он придет за ней? Вряд ли. Такие игры не в ее стиле. Она не делает пустых жестов, каждое ее действие обдумано. Она знала, что он не будет настаивать на ее возвращении, вдруг осенило Хью, и поэтому не видела смысла в том, чтобы скрываться.

– Выясните, где находится этот дом, – велел он эконому. – И прикажите оседлать лошадь.

– Слушаюсь, милорд. Я сейчас приведу повара. Он как раз разжигает огонь в кухне. – Милтон так спешил, что полы его гауна разлетелись в стороны, как крылья.

Хью нетерпеливо шагал взад-вперед по залу. Когда Джиневра поймет, что все их несчастья – дело рук хранителя печати, и увидит, как он раскаивается и сожалеет о том, что причинил ей такие страдания, она вернется к нему.

Вскоре Милтон привел повара. Тот вытер о фартук испачканные в муке руки и объяснил, где находятся меблированные комнаты его сестры.

– Это респектабельная часть деревни, милорд. Вокруг поля и леса. Много свежего воздуха для барышень. Надеюсь, они не заразились от мастера Робина.

– Уверен, что нет, – сказал Хью и вышел из дома.

Начался дождь, в воздухе пахло сыростью.

Дрожащий от холода грум подвел к нему лошадь, которая выглядела такой же несчастной, как и мальчик. Хью вскочил в седло и послал жеребца в галоп. Он проехал по узкому мосту через реку Холборн и направился к Чипсайду. Ворота уже открылись, и он покинул город.

Мурфилдс была маленькой деревушкой недалеко от Лондона. Несмотря на пасмурную погоду, домики, стоявшие вдоль единственной улицы, казались уютными и гостеприимными. Из труб поднимался дым, в окнах горел свет. Пахло жареным беконом и свежеиспеченным хлебом.

Дом, который был нужен Хью – с побеленными стенами, бревенчатым вторым этажом, прочной крышей, – стоял на окраине и выглядел более солидно, чем другие. Входная дверь и ставни на фасаде были закрыты.

Хью спешился, стреножил коня и негромко постучал, преодолевая желание изо всех сил заколотить в дверь рукояткой меча. На его стук никто не ответил. Тогда он постучал громче, и на этот раз за дверью послышались голоса. Он постучал в третий раз.

Наконец лязгнул засов, и дверь открылась. Мастер Краудер взирал на Хью без удивления и с нескрываемой враждебностью.

– Милорд?

– Передайте леди Джиневре, что я здесь, – сказал Хью, берясь за дверную ручку.

– Госпожа знает, что вы здесь, сэр, – заявил Краудер. – Она не может принять вас. – Он попытался закрыть дверь.

Хью вцепился в ручку с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Краудер, мне нужно поговорить с ней. Не стойте у меня на пути.

– Я подчиняюсь своей госпоже, сэр. Она не желает принимать вас. – Голос у Краудера был спокойным, а взгляд – холодным.

Хью выпустил ручку двери. Надменный вид Краудера взбесил его, однако он напомнил себе, что тот всей душой предан Джиневре.

– Тогда я хотел бы кое-что передать ей, – с трудом сдерживая ярость, проговорил он.

– Конечно, милорд.

Хью заколебался. Ему не хотелось посвящать Краудера в свои отношения с Джиневрой.

– У вас есть бумага и перо? – спросил он.

– Осмелюсь сообщить вам, сэр, что дальше по улице находится вполне приличная таверна, – указал вправо Краудер. – Там вас снабдят всем необходимым.

Хью круто развернулся и пошел прочь. Он весь кипел от гнева: надо же, его унизил какой-то слуга! Однако он понимал, что нельзя осуждать Краудера. Ведь тот знает, в чем лорд Хью обвинил его госпожу. Будь у них возможность, Краудер и остальные слуги Джиневры с радостью насадили бы его голову на пику.

Хью вошел в таверну пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку. Сегодня был банный день, и из прачечной, примыкавшей к пивной, пахло мылом и кипятившимся бельем.

Навстречу ему вышла круглолицая женщина с покрасневшими руками и сбившимся набок чепцом. Заметив ее удивленный взгляд, Хью вспомнил, что после стычки с Тайлером не успел ни помыться, ни побриться, ни переодеться. Бинты на руках из белых стали серыми, и от него страшно воняло грязью, кровью и потом. Он вдруг ощутил небывалую усталость.

– Принесите мне бумагу, перо и чернила, – приказал он. – И большую кружку подогретого эля с пряностями.

Властный тон тут же подействовал на женщину. Она сделала реверанс, ушла и вскоре вернулась с письменными принадлежностями и элем. Разложив письменные принадлежности на столе, она поставила кружку на треножник над огнем в очаге, потом раскалила кочергу и сунула ее в эль. Металл зашипел, а из кружки повалил пар.

– Что еще, сэр? – Женщина поставила кружку перед Хью.

– Больше ничего, спасибо.

Хью приступил к письму. С чего начать? Он должен объяснить, что все затеял хранитель печати, извиниться за собственную слепоту и глупость, попросить Джиневру вернуться. Он должен написать, что не вынесет разлуки с ней. Что ему даже страшно вспомнить о своих чудовищных обвинениях.

И вдруг Хью все понял: если он увидится с женой, обнимет, то ему удастся убедить ее. А письмо, черные закорючки на бумаге – через них он не сможет передать свои чувства. У него нет опыта выражать эмоции на клочке бумаги – ведь он вояка. Да, каждое слово будет правдой, но в них не отразится глубина того, что он ощущает.

Однако у него нет выбора. Когда Джиневра прочтет письмо, она обязательно захочет увидеть его. И тогда он убедит ее единственным доступным ему способом.

Хью, не очень довольный результатом, перечитал написанное, посыпал лист песком и сложил его. Он не будет запечатывать письмо – слуги не осмелятся прочитать его.

Допив эль и немного приободрившись, он бросил на стол монетку и вышел.

Когда Хью снова постучал, дверь немедленно открылась, как будто Краудер ждал его. Эконом бесстрастно взглянул на сложенный листок, взял его и с поклоном закрыл дверь.

Хью отошел от дома и взглянул вверх. Все окна верхнего этажа, кроме одного над дверью, – он заметил крохотную щелочку, в которую пробивался свет, – были закрыты ставнями. Хью некоторое время топтался у дома, ожидая, что дверь вот-вот откроется и Краудер пригласит его войти.

Но дверь оставалась закрытой. В щелях между ставнями не было видно никакого движения. Хью выждал еще полчаса. Наконец он не выдержал, вскочил на коня и уехал.

Джиневра стояла у окна над дверью и смотрела Хью вслед. Она наблюдала за ним все то время, что он ждал ответа. Ее сердце сжималось от жалости к нему. Он выглядел таким понурым, таким измученным. Он едва держался на ногах. Ведь он не спал с тех пор, как заболел Робин. И прошлую ночь он наверняка не спал. Робин заболел два дня назад. Неужели весь этот ужас начался только два дня назад?

Джиневра перечитала его письмо. Она хорошо знала Хью, поэтому без труда поняла то, что скрывалось за безжизненными строчками. Ее охватила бешеная злость на хранителя печати. Однако Хью попался в ловушку, расставленную Кромвелем, и она не сможет забыть об этом. Он поверил в то, что она способна убить Робина… и его. Она говорила ему, что любит его, а он не обратил внимания на ее слова и предпочел поверить в эту чудовищную чушь.

Разве она забудет об этом? А если и забудет, то не сможет жить с Хью, как ни в чем не бывало. Между ними всегда будет лежать ложь.

И вот снова она должна отказываться от Хью, чтобы иметь силы защищать своих дочерей. Если бы она впустила его, то тут же бы и сдалась. А она не имеет права уступать человеку, который не доверяет ей. Она должна быть сильной. Она должна решить, как и где они будут жить. Джиневра знала себя. Она знала, что ее упрямство было одновременно и грехом, и спасением. И в настоящий момент она нуждалось именно в этом спасении.

– Мама, мама!

– Что, Пиппа? – Джиневра услышала тревогу в голосе дочери и повернулась к ней, спрятав письмо в складках юбки.

– Это был лорд Хью.

– Да, я знаю.

– Почему он ушел? – Пиппа гладила кошку, которая пыталась вырваться из ее рук.

Джиневра понимала, что нужно открыть дочерям хотя бы часть правды. Нет надобности рассказывать о его обвинениях, однако девочки должны знать, что отныне им не придется жить в доме отчима. И надо это как-то объяснить. Но Джиневра не находила веской причины Ее голова отказывалась соображать.

– Ты заболела, мама? – обеспокоенно спросила Пен – Ты выглядишь больной.

– Не приставай к маме. – Тилли вынырнула из шкафа, где развешивала одежду. – Она очень устала. Последнее время ей приходится нелегко. Беги вниз завтракать. Госпожа Вулли все приготовила.

Девочки вопросительно смотрели на мать, и Джиневра заставила себя улыбнуться.

– Я действительно чувствую себя немного уставшей. Я плохо спала ночью. И сейчас мне хотелось бы отдохнуть.

– У нас будут уроки? – осведомилась Пиппа. Джиневра отрицательно покачала головой:

– Нет, сегодня уроков не будет. Можете заниматься своими делами, только не беспокойте госпожу Вулли.

– Я попрошу Грина взять меня на охоту, – заявила Пиппа. – Он обещал взять меня, когда пойдет в следующий раз. А ты пойдешь, Пен?

Пен продолжала смотреть на мать.

– Ты заболела, мама?

– Нет, дорогая, я просто устала. Я хочу отдохнуть. Не тревожься. – Она поцеловала дочь и погладила ее по щеке.

Однако Пен не скрывала того, что слова матери не убедили ее.

– Тошнит, цыпленочек? – как бы, между прочим спросила Тилли.

Джиневра покачала головой:

– Нет, не тошнит. Но я страшно утомлена, Тилли.

– Неудивительно после всех этих событий. Иди в кровать, я принесу тебе посеет[19], – сказала Тилли, откидывая покрывало. – Давай, цыпленочек. Не мучай себя – этим ты навредишь и себе, и малышу.

– Ты права.

Джиневра встала спиной к Тилли, чтобы та расшнуровала ей платье. Недопустимо, чтобы к душевной усталости – с ней придется смириться – прибавилась еще и физическая.

Хью ехал обратно под моросящим дождем. Что делать, если Джиневра откажется выслушать его? Нет, надо вернуться. Он будет колотить в дверь, пока она его не впустит. Ему нужно только обнять ее – и тогда все получится. Он знал, что сможет все ей объяснить. Ведь Джиневра умеет судить беспристрастно, но так упряма! Если бы она только выслушала его, то все бы поняла.

Хью оставил лошадь в конюшне и прошел в дом через черный ход. И сразу ощутил на себе вопросительные взгляды слуг.

В зале горел огонь, лампы были зажжены, но тепло и уют не принесли ему успокоения. Он замер у камина и стал машинально гладить рукой заросший щетиной подбородок. Вдруг, чертыхнувшись, он взбежал по лестнице и ворвался в спальню. Комната в очередной раз потрясла его своей безликой пустотой. В его голове снова зазвучал собственный голос: он будто наяву услышал, как обвиняет Джиневру. Нет, глупо надеяться, что она вернется. Его энтузиазм и жажда деятельности пропали в одно мгновение.

И все же Хью заставил себя позвонить в колокольчик, морщась при этом от собственного запаха. Прибежал слуга, и он приказал принести горячей воды, а потом разделся догола. Остается единственный способ вернуть Джиневру: он будет ухаживать за ней. Но он никогда прежде не ухаживал за женщинами. Его брак с Сарой был устроен ее родителями. А женитьба на Джиневре состоялась без положенного в таких случаях ухаживания.

Итак, если он хочет вернуть свою жену, то должен добиваться ее, обхаживать, убеждать в своей любви.

Хью неумело побрился левой рукой, порезав при этом подбородок, потом вымылся в горячей воде. При других обстоятельствах он бы посмеялся над собой за то, что уделяет столько внимания своей внешности. Обычно ему было безразлично, какое впечатление он производит на людей. Но сегодня особый случай. Он поедет к ней и предстанет перед ней в лучшем виде. Может быть, со временем она поймет, какие усилия он прилагает для того, чтобы убедить ее выслушать его.

Хью тщательно оделся и оглядел себя в мятое медное зеркало. Хотя его отражение и расплывалось, он все равно видел, что у него уставший вид. Может, надо поесть? Он так и не вспомнил, когда ел в последний раз. В зале Хью ждал Милтон.

– Пожалуйста, принесите мне хлеба и мяса – попросил Хью, спускаясь с лестницы.

– Одну минуту, милорд. – Эконом поклонился и поспешил выполнять приказ.

Хью протянул руки к огню. Джиневра говорила, что любит его. Она сказала это даже после того, как он бросил ей в лицо чудовищные обвинения.

Хью ел стоя, ломая теплую булку и ножом отрезая куски мяса. Им владело страшное напряжение, ему хотелось сорваться с места и лететь в Мурфилдс, но он сдерживал себя. Он должен быть спокойным и рассудительным, когда станет просить у Джиневры прощение. Он уже продемонстрировал ей неприглядные стороны своего характера – он и сам не подозревал, что в мирной жизни, а не в сражении способен на подобное неистовство и ожесточение. Теперь надо постараться стереть из ее памяти неприятные воспоминания. И тут его осенило.

– Милтон!

– Милорд? – Пока Хью ел, эконом стоял позади него.

– Леди Джиневра забрала с собой свои книги?

– Нет, милорд. Они так и остались в комнате магистра.

– Упакуйте их немедленно. И пусть их погрузят на повозку. Прикройте их чем-нибудь от дождя.

Милтон удивился, но по тону хозяина понял, что было бы неразумно задавать вопросы, и отправился выполнять приказание.

Хью закончил есть и нетерпеливо мерил шагами зал, ожидая, когда погрузят книги. Это будет ей подарком. Такой подарок даст ей понять, что она действительно имела право уйти от него. Книги более красноречиво, чем любые слова, скажут ей, как он сожалеет о своем ужасном поступке. Если она примет этот подарок как свидетельство его раскаяния, то тогда и выслушает. Надо только надеяться.


Джиневра спала. Ее сон без сновидений больше напоминал обморок. Кто-то случал в дверь, но она не слышала. Не слышала она и того, как Тилли проскользнула в комнату и, встав у кровати, внимательно наблюдала за госпожой.

Тилли покачала головой и так же бесшумно покинула спальню. Эконом ждал ее в коридоре.

– Она спит, мастер Краудер. Я не буду будить ее. Это было бы преступлением.

Краудер кивнул:

– Я передам лорду Хью.

– Да, только не говорите ему, что леди Джиневра спит. Скажите, что она не хочет видеть его. Госпожа должна сказать ему в лицо, согласна ли принять его. Я бы не хотела, чтобы он подумал, будто одержал над ней верх.

Краудер снова кивнул и пошел вниз. Два молодых парня выгружали из повозки ящики с книгами и складывали в небольшой комнатке, а магистр Говард пересчитывал тома, то и дело, набрасываясь на слуг и ругая их за небрежное обращение с ними.

– Прошу прощения, милорд, но госпожа не может принять вас, – сказал Краудер. Хью, мрачнее тучи, сделал шаг вперед, и эконом попятился.

– Не может? – мрачно осведомился Хью. – А почему?

– Она велела передать вам, милорд, что не может принять вас, – стоял на своем Краудер.

Хью повернулся и, не сказав ни слова и не оглядываясь, пошел к лошади. Ему ничего не стоило отодвинуть старого эконома в сторону и войти в дом, но его не прельщало действовать с позиции силы. Он уже собирался сесть в седло, когда услышал звонкий голосок:

– Лорд Хью, лорд Хью!

Из-за угла дома выбежала Пиппа. Она так спешила, что у нее слетел капюшон и волосы намокли под дождем. Хью подхватил ее на руки и поцеловал. Девочка погладила его по лицу – она и раньше это делала, – и на Хью хлынул поток вопросов:

– Вы приехали, чтобы остаться? Почему вы больше не живете с нами? Как Робин? Он уже дома? Можно его увидеть? Мама спит. Она очень устала. Она сказала, что ей нужно отдохнуть, и Тилли запретила нам тревожить ее до обеда. Вы останетесь на обед? Пен, Пен! – крикнула она через плечо. – К нам приехал лорд Хью!

Пен медленно подошла к ним.

– Доброе утро, лорд Хью. – Она угрюмо смотрела на него.

– Доброе утро, Пен. – Хью поставил Пиппу на землю и поцеловал свою старшую падчерицу. – Как я понял, ваша мама спит.

– Да, сэр. Она устала. Было очень поздно, когда мы приехали сюда, – ответила Пен. – Вы хотели бы видеть ее?

– Нет, я не буду беспокоить ее, пусть спит, – сказал Хью. – Когда она проснется, передайте ей, что я приезжал и снова заеду во второй половине дня. Я привез ей книги.

– О, она будет очень рада! – Личико Пен просветлело, и в карих глазах появился блеск. – Вчера мама ничего не сказала, но я знаю, что она расстроилась из-за того, что вынуждена была оставить их.

– А почему она их оставила? – Хью было любопытно услышать ответ.

Пен нахмурилась.

– Не знаю, – проговорила она, прямо глядя ему в глаза. – Мы так спешили. Я не знаю, в чем была причина спешки. А вы, лорд Хью, знаете?

– Это может объяснить только ваша мама, – сказал Хью. – Когда она проснется, передайте ей, что я люблю ее и что приеду ближе к вечеру.

– Обязательно, – кивнула Пен.

– Молодец. – Хью чмокнул в щеку сначала Пен, потом Пиппу и вскочил в седло.

– Лорд Хью выглядит таким же уставшим, как мама, – заметила Пиппа, стряхивая капли с ресниц, – девочки все еще стояли под дождем и смотрели вслед отчиму. – А почему они так устали, Пен?

Пен ответила не сразу. Она, нахмурившись, смотрела в лужу, образовавшуюся у ее ног.

– Почему, Пен? – Пиппа дернула ее за рукав.

Пен подняла голову и с жалостью взглянула на сестру.

– Ты еще совсем маленькая, Пиппа.

– Я не маленькая! – возмутилась та. – Я просто спросила.

– Они устали, потому что что-то случилось, – наконец пояснила Пен.

– Что-то плохое? А что? – не отставала от нее Пиппа.

– Не знаю, – вздохнула Пен. – Но от этого – что бы то ни было – они оба несчастны, и я не знаю, что делать. Жаль, что здесь нет Робина, – добавила она, обращаясь скорее к самой себе, чем к Пиппе. – Я пойду в дом, – вдруг встрепенулась она. – Я промокла насквозь.

Пиппа, поколебавшись секунду, подобрала юбку и побежала за сестрой, крича: – Подожди меня, Пен!

Хью не замечал дождя. Итак, Джиневра спит. Значит, ее слуги лгали ему. Пен и Пиппе можно верить: девочки не стали бы морочить ему голову подобной чепухой. Хотя не исключено, что Джиневре понадобилось побыть одной, и она притворяется, будто спит, чтобы дочери не мешали ей.

Нет, не надо так думать. Надо быть оптимистом.

Джиневра проснулась около полудня и долго лежала, глядя в вышитый полог. Ставни были закрыты, поэтому в комнате царил полумрак, а единственным источником света являлся слабый огонь в камине. По крыше дома мерно стучал дождь.

Джиневра думала о ребенке, растущем в ее чреве. О ребенке Хью. Она и проснулась с мыслями о нем, как будто даже во сне подсознательно думала об этой новой жизни. Она положила руку на живот. Ребенок Хью. И ее. Ребенок, который имеет право на своего отца. Отец, который имеет право на своего ребенка. Который будет любить своего ребенка той же безграничной любовью, что и Робина. И своих падчериц.

Дверь тихо отворилась. В комнату проскользнули девочки и на цыпочках приблизились к кровати. Джиневра повернула голову и улыбнулась им.

– Мама, ты проснулась? – наклонилась над ней Пен.

– Только что. Зажги свечи.

– Я зажгу! – Опередив сестру, Пиппа схватила трутницу. – Я зажгу свечи.

Пен вздохнула и села на край кровати.

– Лорд Хью привез тебе книги.

– Я сама хотела сказать маме! – закричала Пиппа. – Я хотела сказать, что здесь был лорд Хью!

– Какая разница, кто сказал, – попыталась утихомирить ее Джиневра.

– В общем, – Пиппа села рядом с сестрой, – он сказал, что вернется во второй половине дня. Он просил передать, что любит тебя. Мы с Пен хотим знать, что произошло.

Джиневра приподнялась и села, опершись на подушки. Итак, Хью привез ей книги. Она сразу догадалась, что он хотел этим сказать. Хью готов отпустить ее, понимая, что у него нет права просить ее вернуться.

– Мама, мы хотим знать, – дергая ее за рукав ночной рубашки, настаивала Пиппа. – Случилось что-то плохое? Ты опять попадешь в тюрьму, да?

– Нет, – твердо ответила Джиневра. – Не попаду. – Она носит его ребенка. У отца и ребенка есть право друг на друга. Хью понимает, как плохо он поступил. Он понимает всю чудовищность своих подозрений. Достаточно ли этого для того, чтобы простить его? Для того, чтобы она утратила бдительность? Снова приняла его любовь? И снова зависела от его любви? Вот в чем суть.

– Это из-за болезни Робина? – спросила Пен.

– Это имеет некоторое отношение к его болезни, но мне бы не хотелось говорить на эту тему до тех пор, пока мы с лордом Хью не обсудим… кое-какие вопросы.

– Он приедет сегодня, – напомнила Пен.

– Хорошо, – согласилась Джиневра. – Тогда мы с ним и поговорим. А теперь дайте мне одеться. Наверное, уже время обеда.

– Госпожа Вулли сказала, что на обед будет рагу из зайца, которого утром подстрелил Грин, и рыбный пирог, – сообщила Пиппа, слезая с кровати. – И пирожки с яблоками. – Кажется, она считала, что между матерью и лордом Хью все уладилось.

– Какое платье ты наденешь? – спросила Пен, роясь в шкафу.

– Любое, какая разница, Пен. Серое шелковое вполне подойдет.

– Думаю, тебе не стоит надевать его, – возразила девочка. – Лучше вот это. – Она вытащила платье из бирюзового шелка с цветочным рисунком и нижней юбкой из черной тафты. Глубокий вырез и пышные рукава были отделаны кружевом.

– А почему именно это? – поинтересовалась Джиневра: она надевала его только по особым случаям. Вместо сестры опять ответила Пиппа:

– Потому что лорд Хью, когда приезжал, был очень нарядным. На нем был изумрудный дублет, чулки в золотую полоску и изумрудный гаун. Ты тоже должна выглядеть нарядно.

– Понятно, – мрачно произнесла Джиневра. – Как бы то ни было, я надену серое. Оно в полной мере соответствует окружающей нас обстановке.

Пен расстроилась, но не стала спорить.


Хью ждал вечера, чтобы ехать к Джиневре. Вторую половину дня он провел в типографиях в Чипсайде и в конечном итоге нашел то, что искал, – красиво иллюстрированный томик писем Цицерона, переплетенный в мягчайшую итальянскую кожу, с тонкой, как шелк, бумагой и украшенными золотом буквами. Уголки переплета были отделаны перламутром. Само издание, не говоря уже о содержании, было прекрасно, и Хью знал, что оно понравится Джиневре.

По его приказу книгу завернули в промасленную кожу, и он, спрятав ее под плащ, отправился в Мурфилдс. Дождь перестал, но все равно было холодно и сыро.

Сквозь ставни дома пробивался свет, над крышей вился дымок. Хью показалось, что на этот раз дом встречает его гостеприимно. Как будто знает, что его впустят внутрь.

Он стреножил лошадь и постучал.

Прошло несколько минут, прежде чем Краудер открыл дверь.

– Милорд. – Эконом поклонился и отступил в сторону.

Хью прошел в освещенный холл с ведущей наверх лестницей. Справа приоткрылась дверь, и в щель просунулось возбужденное личико Пиппы. В следующую секунду личико скрылось, и девочка резко захлопнула дверь.

Хью не смог удержаться от улыбки. Краудер принял его мокрый плащ и сказал:

– Милорд, вы найдете госпожу в комнате за двойными дверьми на втором этаже.

Кивнув, Хью поблагодарил его и стал медленно подниматься по лестнице. Кровь быстрее побежала у него по жилам, в голове застучало. Он испытывал такое напряжение, такую всеподавляющую тревогу только один раз в жизни – когда опасался за жизнь Робина. Сейчас, как и тогда, на карту было поставлено столько, что и не описать словами. Он на секунду замер перед дверью, потом повернул ручку и вошел.

Джиневра сидела у камина, положив ноги, обутые в домашние туфли, на решетку. При виде Хью она встала и одернула юбку.

– Джиневра.

Хью огляделся. Комната уже успела приобрести отпечаток характера хозяйки. Теплый воздух был напоен ее ароматом. Хью понял, что любит Джиневру так, как не любил никогда. Нет… он и раньше любил ее с той же силой, только не признавался себе в этом, пока не понял, что может потерять ее.

И сейчас, перед лицом обиды, нанесенной ей, он должен найти правильные слова, чтобы убедить ее в своей любви.

Джиневра не двигалась и молчала – пусть начинает Хью. Но ее сердце бешено стучало, как всегда, когда он был рядом. Да, он обидел ее, однако она все равно любит его.

– Джиневра, – тихо повторил Хью. Заглянув в ее серовато-фиолетовые глаза, он увидел в них отражение ее чувств, противоречивых и неоднозначных.

Он положил свой подарок на столик у двери. Он вручит ей его позже – ему не хотелось бы, чтобы она подумала, будто он хочет купить прощение. Позже, когда…

Хью быстрым шагом пересек комнату и взял руки Джиневры в свои. Ее пальцы были холодны.

– Даже не знаю, как просить тебя о прощении, – проговорил он, целуя ее руки и согревая их своим дыханием. – За то, что я думал такое о тебе.

Джиневра молчала, и Хью продолжил, с трудом подыскивая нужные слова. В его голосе звучала боль.

– Я не жду от тебя прощения. Разве я имею на это право? Джиневра посмотрела на него и прочла в его глазах искреннее раскаяние и отчаянную надежду.

– Я считала, что Робин и мой сын тоже, – наконец сказала она, своим тоном выдавая обуревавшие ее эмоции.

– Знаю. – Хью выпустил ее руки. – Я всегда знал об этом. Мне нет оправдания за то, что я сделал, что я говорил. – Проведя рукой по волосам, он набрал в грудь побольше воздуха. – Не понимаю, как я мог быть так слеп. Я же знаю, что собой представляет хранитель печати. И знаю, какими методами он действует. У него был очень простой план. Настолько простой, что мне следовало бы сразу догадаться. А я…

– А ты продолжал что-то подозревать… нет, верить… тем самым, помогая хранителю печати осуществлять его план, – тихо проговорила Джиневра, снова садясь в кресло у камина.

Хью отвел глаза в сторону, потом опять посмотрел на нее.

– Так ты убила Стивена Мэллори?

– Не думаю. Я желала его смерти. И не делала из этого секрета. Он грубо обращался со мной. Полагаю, такое же обращение ждало моих дочерей. Он пришел ко мне. Окно было открыто. Я выставила ногу. Он споткнулся и упал. – Джиневра повернулась к Хью. – Способствовала ли я его смерти? – Она пожала плечами. – Не знаю. И никогда не узнаю. – Она встала. – Убила ли я Стивена Мэллори? Хью, я не могу дать тебе прямой ответ.

– Но почему ты не сказала мне об этом раньше? – Джиневра грустно улыбнулась:

– Потому что сомневалась, что ты поймешь меня. Ты по натуре прям и откровенен, о чем не раз с гордостью говорил мне. У тебя нет времени на полуправду, на двусмысленность и неясность. – Она опустила взгляд на руки. – Ты считал меня виновной. Если бы я рассказала тебе правду, то тем самым только подкрепила бы твою веру.

– Значит, я должен нести эту вину в одиночестве? – спросил Хью. – Когда люди любят, они доверяют друг другу. А потом ты бы сказала мне правду?

– Возможно, – ответила Джиневра. – Но все равно на карту было бы поставлено очень многое: моя жизнь… будущее моих детей. Я бы постоянно этим рисковала. А ты спас меня… спас их. Дал ложные показания. Однако взгляни, что ты приобрел взамен. Как я могла быть в тебе уверена?

– Я люблю тебя, – сказал Хью, снова беря ее руки в свои и чувствуя, как они согреваются. – Я совершил ужасные ошибки. И прошу тебя о прощении. – Глядя ей в глаза и не пытаясь притянуть ее к себе, он ждал ответа.

– Времена такие, что верить кому-то очень трудно, – проговорила Джиневра. – Здесь… в этом городе… – Она обвела руками комнату. – Это преступное средоточие обмана.

– Так ты прощаешь меня?

– Я люблю тебя, – просто сказала она.

– Так ты прощаешь меня? – Всплеснув руками, она кивнула:

– А разве я могу не простить? Я тоже устала жить без веры. – Джиневра прижалась к нему и уткнулась лицом ему в шею, наслаждаясь силой его объятий. В этот момент только любовь имела для нее значение. Боль, отчаяние, обида – они исчезли из души, исцеленной любовью. Они простят друг друга и скоро обо всем забудут.

Хью прижимал жену к себе, вдыхал ее запах и не верил своему счастью.

Вдруг, отстранившись от него, Джиневра взяла его руку и положила себе на живот.

– Познакомьтесь со своим ребенком, милорд. – Хью ошеломленно уставился на нее:

– Ты носишь ребенка?

– В этом нет ни малейшего сомнения.

– И ты не рассказала мне? Ты решила уйти, не рассказав мне?

– Нет, – замотала головой Джиневра. – Я не способна на такое.

– Поэтому ты вернулась ко мне? – В его взгляде отразилось сомнение.

– Если бы я не любила тебя, если бы не знала, что значит быть любимой тобой, я бы не вернулась даже ради ребенка, – твердо проговорила Джиневра.

Хью снова притянул жену к себе и нашел ее губы.

– Я люблю тебя. Мне даже страшно, как сильно я люблю тебя.

– Тогда давай войдем в этот пугающий мир вместе, – улыбаясь, предложила Джиневра. – А теперь любите меня, лорд Хью, так, как не любили никогда прежде.

Эпилог

28 июля 1540 года

Палач высоко поднял над собой голову жертвы, и толпа взревела. Хью, наблюдавший за казнью, повернул лошадь и поехал прочь от виселицы в Тайберне. Джек Стедмен и четверо дружинников с мечами на изготовку последовали за ним. Если они поторопятся, то успеют избежать толчеи, когда люди начнут расходиться.

Итак, хранитель печати мертв.

Хью и его люди молча пробирались через толпу – все, кто мог, ринулись к эшафоту. Лошади высоко поднимали ноги и грудью прокладывали себе путь. Герольд однообразно дул в рог, требуя расступиться. Люди что-то выкрикивали в ответ, но расступались при виде вооруженного отряда в богатых одеждах и всадника впереди с пронзительными голубыми глазами и гордо вскинутой головой.

– Домой или в Уайтхолл, милорд?

Хью оглянулся на Джека. Сегодня король женится на Катарине Говард. Осмотрительный придворный обязательно бы присутствовал на церемонии. Но сегодня Хью де Боукер не желал играть роль осмотрительного придворного. У него есть известие для жены, и им еще предстоит обсудить эту новость.

Хью нащупал во внутреннем кармане дублета бумагу с королевской печатью.

– Домой, Джек.

– Слушаюсь, сэр.

Маленький отряд поскакал на восток, в Холборн. Им навстречу шли толпы людей: уличные торговцы, акробаты, музыканты, дрессировщики с прирученными медведями. Сегодня в городе праздник. И не только потому, что король женится в пятый раз. Ненавистный всем Томас Кромвель, лорд – хранитель тючати, закончил свои дни на виселице.

Когда отряд добрался до дома, толпа значительно поредела. Хью проехал мимо того места, где в день его свадьбы на него напал слуга хранителя печати. Герольд дунул в рог, привратник открыл ворота, и они въехали в тихий парк.

Дом, стоявший в конце подъездной аллеи, сверкал в лучах солнца, потому что теперь все окна были застеклены. Ухоженные лужайки, подстриженные кусты, яркие клумбы – все ласкало взор.

Хью спешился и передал повод Джеку, который вместе с остальными дружинниками поехал на конный двор. А Хью еще некоторое время стоял перед домом и, вытянув шею, прислушивался. Когда он услышал столь желанный звук, его губы тронула улыбка. Из-за кустов раздался звонкий голосок Пиппы. Пиппа, как всегда, учила свою младшую сестру наукам, которые помогают понять, почему вертится мир.

Хью поспешно пошел на голос. Где дети, там наверняка и Джиневра. Узкая, обсаженная живой изгородью дорожка привела его на очаровательную лужайку. Воздух вокруг был напоен ароматом роз. Если бы не Пиппа и ее младшая сестра, здесь царили бы покой и тишина.

– Папа! – Анна, смешно переваливаясь, побежала к отцу.

Хью подхватил ее на руки. Малышке два года. Она пухленькая и гладенькая, как пуговица. В ее глазах удивительным образом смешались два цвета – фиолетовый и голубой. «Поразительно», – подумал Хью, целуя ее в щечку.

– Вошь умерла, лорд Хью? – Пиппа отряхнула траву с юбки и серьезно взглянула на Хью. Она сильно выросла за последнее время и все еще верила, что мир не может существовать без нее.

– Да, Пиппа, – ответил он. – Где мама?

– Здесь, – откликнулась из-за шпалеры роз Джиневра. – Я спряталась от солнца. Уж больно оно горячее в этом скверном городе. – Она вышла к нему и улыбнулась.

Хью передал Анну Пиппе:

– Пиппа, возьми Анну и попроси Пен прийти сюда. Нам с мамой нужно кое-что обсудить с ней.

– А я? – тут же обиделась девочка.

– На этот раз без тебя.

Пиппа, как всегда, сначала заколебалась. Однако она хорошо знала своего отчима. В его голосе прозвучало нечто такое, что заставило ее промолчать. Девочка взглянула на мать и обнаружила, что та внезапно посерьезнела.

– Сейчас позову ее. – Она подхватила сестру на руки, и та, обхватив ее бедра ножками, удобно устроилась у нее на талии.

– В чем дело? – спросила Джиневра, когда Пиппа ушла. Хью вынул из дублета бумаги:

– Две новости. Одна важнее другой. Давай сядем в тень. Они зашли за шпалеру и сели на каменную скамью. Хью развернул лист и разгладил его на колене.

Джиневра, видя, что Хью тянет, нарушила тягостное молчание:

– Итак, хранителя печати с его длинными руками больше нет. Три последних года, что мы прожили под его гнетом, были не из легких. Не проходило и дня, чтобы я не ждала от него каких-нибудь новых козней.

– Благосклонность короля укоротила Кромвелю когти, – сказал Хью. – Если бы мы лишились монаршей милости, тогда был бы повод для страха.

Джиневра грустно рассмеялась:

– А вот сохранить эту благосклонность было ой как тяжело. Думаю, девочки постарались на славу.

– Да. Генрих и в самом деле полюбил их. Они всегда держатся с ним естественно. Не льстят и не шарахаются от него. – Он взял в руки бумаги и медленно проговорил: – Наш разговор сам подвел меня к этому.

– На письме печать короля, – прошептала Джиневра, приготовившись сразу и к плохому, и к хорошему.

– Да. Король посчитал меня достойным титула графа Кендала.

Джиневра улыбнулась:

– Вряд ли это повод для мрачного настроения. Это скорее повод для поздравлений.

Хью кивнул:

– Возможно. Но как мы знаем, Генрих раздает милости с той же легкостью, с какой и отбирает их, когда ему вдруг взбредет в голову. Однако я с благодарностью принял этот титул. Посмотрим, что будет дальше. Но главная новость касается Пен.

– Да?

– Генрих хочет, чтобы она заняла свое место при дворе леди Марии и жила среди ее придворных. Это большая честь, тем более сейчас, когда Мария проявила смирение и король снова благоволит к ней. Не исключено, что он узаконит ее рождение. – Не дождавшись от Джиневры никакой реакции, Хью добавил: – Пен уже взрослая для такого шага.

Джиневра продолжала молчать. Верно, Пен уже тринадцать. В этом возрасте дети из благородных семей часто селятся в домах высшей знати, чтобы со временем найти себе выгодную партию. Робин уже три года живет у Генри Грея, маркиза Дорсета, чья жена является племянницей короля. Это хорошее место для сына новоиспеченного графа Кендала. И падчерице графа Кендала оказана большая честь – ей предложено служить дочери короля. Король будет принимать участие в судьбе Пен и позаботится о том, чтобы найти ей достойного мужа.

Но Джиневра хотела другого для своих дочерей. Пен еще не готова к тому, чтобы самостоятельно идти по жизни, полной придворных интриг и заговоров, лжи, соблазнов и опасностей. Научится ли она избегать расставленных ловушек? Поймет ли, где правда, а где ложь?

– Мы можем отказаться? – Хью нахмурился:

– Да, если рискнем оскорбить его величество.

– Нет, рисковать не стоит, – скорее обращаясь к себе, чем к Хью, проговорила Джиневра.

– Да, не стоит, – согласился с ней Хью. – Не забывай, что, пока мы живем в Лондоне, Пен будет всего лишь в нескольких милях от нас. Она сможет навещать нас, когда ей вздумается. И при дворе она будет часто видеться с Робином. Он уже неплохо разобрался в придворной жизни и поможет ей найти свою дорогу.

– Если Пен не захочет, я не буду настаивать, – твердо сказала Джиневра, вставая. – И тогда пусть король катится ко всем чертям со своей милостью. Мы вернемся в Мэллори-Холл.

– Если хочешь, мы так и сделаем. Но сначала спроси Пен. Только не высказывай своего предвзятого мнения, – с улыбкой добавил Хью. – Пусть она сама решит.

– Я никогда не настраиваю ее!

– Это ты так думаешь. Пен умеет читать твои мысли и всегда старается угодить тебе.

Подумав, Джиневра была вынуждена согласиться с мужем. Она понимала, что не может стоять на пути у дочери лишь из страха потерять ее.

– Тогда сам скажи ей, – предложила она. – А после разговора пришли ее ко мне в кабинет.

Она ушла, оставив Хью одного.

Полчаса, проведенные Джиневрой в кабинете, показались ей вечностью. Она сидела над раскрытой книгой и нетерпеливо смотрела на открытую дверь.

Наконец она услышала в коридоре легкие шаги Пен.

– Входи.

Пен грациозно прошла в комнату. В платье из розового дамаста она напоминала бабочку. Джиневра взглянула на восторженное лицо дочери, и ее сердце упало, однако она заставила себя улыбнуться.

– Лорд Хью рассказал тебе? – спросила Пен, подходя к столу.

Джиневра утвердительно кивнула:

– И что же ты думаешь о предложении короля?

Пен вопросительно посмотрела на мать, пытаясь угадать ее мысли, но Джиневра продолжала спокойно улыбаться.

– Я думаю, что это здорово, – ответила Пен и прижала руки к груди. – Мне настала пора отправляться ко двору, да, мама?

Джиневра с тоской поняла, что дочь уже приняла решение самостоятельно, не посоветовавшись с матерью. Ну что ж, пришло время признать, что Пен уже взрослая.

– Если считаешь, что пора, значит, пора. – Джиневра встала и, обойдя стол, обняла Пен. – Я буду скучать по тебе, но ведь ты будешь недалеко.

– Да, и лорд Хью говорит, что я смогу часто приезжать домой. И что Робин служит у маркиза Дорсета, а они очень дружат с придворными леди Марии, так что я буду под опекой брата.

Джиневра поцеловала ее в макушку. Робин позаботится о своей сводной сестре. На смену детской влюбленности пришла крепкая дружба. Рядом с Робином Пен не будет испытывать недостатка в поддержке и внимании.

– Ты должна рассказать об этом Пиппе, – сказала Джиневра. – Для нее это будет тяжелым ударом.

Взгляд Пен потух.

– Я буду ужасно скучать без нее. И даже без ее болтовни.

– Только представь, какими вопросами она тебя засыплет, когда ты приедешь навестить нас.

И Пен, и Джиневра разом повернулись на голос. Хью, подбоченившись, стоял в дверях и с понимающей улыбкой смотрел на них. Однако в его взгляде таилась тревога.

На лице Пен появилось мечтательное выражение.

– Да она заговорит меня до смерти. И я буду безумно рада этому.

– Не сомневаюсь. А теперь беги к ней – она, наверное, уже сходит с ума от нетерпения. – Хью подошел к Пен и поцеловал ее в лоб.

Девушка подставила матери щеку для поцелуя.

– Ты действительно не против, мама?

– Против, – честно призналась Джиневра. – Но это не значит, будто я не хочу, чтобы ты делала то, что считаешь нужным. Будь моя воля, я бы всегда держала тебя рядом, но жизнь идет, и от этого никуда не денешься. – Она погладила Пен по щеке. – Мы с Хью всегда будем рядом. Помни, что ты не одна.

– Знаю. – Пен приподнялась на цыпочки и обняла мать. Они на мгновение замерли, тесно прижавшись, друг к другу, потом Джиневра ласково отстранила ее.

Пен взяла руки матери в свои и сказала:

– Пойду поговорю с Пиппой. – Она вышла, закрыв за собой дверь.

– Итак, начинается новая жизнь. – Джиневра подошла к Хью и, прижавшись к нему, уткнулась лицом ему в грудь. Он крепко обнял ее.

– Новая жизнь для графа и графини Кендал. – Он усмехнулся, разрушив торжественность момента. – Возможно, мне следует переделать брачный договор и отписать тебе дом и поместья в Кендале? Ведь старый договор был, скажем так, односторонним.

Глаза Джиневры блеснули.

– Ты имеешь в виду, что сейчас, когда Кромвеля нет, отпала надобность притворяться в том, что ты украл все мое имущество?

– Я бы выразился иначе: поделил, – проговорил Хью, поднимая ее подбородок.

– Ну, в связи с тем, что на деле это выглядит именно так, я бы предпочла оставить все как есть, – сказала Джиневра. – Хватит с нас этих проблем.

– А вот кое-чего не хватит. – Хью лукаво прищурился, облизнул палец и провел им по губе Джиневры.

Она мгновенно поняла его намек.

– Гм, а вот этого всегда будет мало. – Она взяла его палец в рот.

Хью подошел к двери и задвинул щеколду.

Примечания

1

Женский головной убор, представляющий собой отделанный драгоценностями жесткий валик, к которому прикреплялась длинная вуаль. Под французский, или верхний, чепец надевался нижний, из простого полотна. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Верхняя мужская одеждаXVIв. с облегающим лифом и широкой, заложенной крупными складками баской.

3

Звездная палата – высший королевский суд в Англии, упраздненный в 1641 г.

4

Восстание в северной части Англии, возглавляемое Робертом Аском, помещиком и юристом. Повстанцы требовали от короля ГенрихаVIIIоставить в покое монастыри, разделаться с Томасом Кромвелем и вернуться в лоно католической церкви. Восстание было подавлено в феврале 1537 г, а Аска казнили.

5

Верхнее платье, часто без рукавов.

6

Нижнее платье, на которое надевается сюрко.

7

Мужская парадная одежда в виде длинного или полудлинного широкого плаща без застежки и с откидными рукавами до локтя.

8

Ароматические шарики использовались и как противоинфекционное средство.

9

Старинный итальянский и французский танец.

10

Последняя ночь святок.

11

Такое вино использовалось как укрепляющее средство.

12

Виселица на Тайберне, месте публичной казни в Лондоне.

13

Сигнал для гашения света и тушения огня. После этого сигнала закрывались городские ворота.

14

Печаль любви (фр.).

15

Маятниковые часы, показывающие звездное время.

16

Главные водные ворота в Тауэре со стороны р. Темзы; через них в Тауэр привозили узников.

17

Земли, ограниченные в порядке наследования и отчуждения.

18

Тип лодки.

19

Горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23