Безжалостное обольщение (Том 2)

Доминик дважды посылал записки в дом на Ройял-стрит, передавая их, как всегда, через молчаливую и услужливую Амелию, и два дня ждал Женевьеву в доме на Рэмпарт-стрит, но она не пришла, не написала ответа и, что было еще удивительнее, ни разу не появилась нежданно-негаданно. "Не дуется ли она на меня, - подумал было Доминик, но отбросил это предположение, как не соответствующее характеру Женевьевы. - У нее множество недостатков, но она никогда не замыкалась и не дулась. Вероятно, ей просто нужно время, чтобы свыкнуться с отцовским планом, и она вполне мудро решила, что сомнительный роман с пиратом едва ли поможет вступить на предначертанную стезю. Однако если дело было бы в этом, Женевьева поставила бы меня в известность".
      Наконец Доминик решил выведать что-нибудь у Николаса. Он принял приглашение на бал, куда были званы почти все члены креольского общества, включая и Виктора Латура. Капер направился прямо к Николасу Сен-Дени, стоявшему у буфета с угрюмым видом, искажавшим черты его красивого лица.
      - Добрый вечер, Николас. - Доминик взял с тарелки канапе с лобстером и отправил его в рот. - Кажется, здесь сегодня весь высший свет со своими чадами и домочадцами, - небрежно заметил Доминик. - Но я не вижу нигде мадемуазель Латур? - Вопрос был задан как бы между прочим, но во взгляде Николаса промелькнула настороженность, щеки едва заметно порозовели.
      Доминик сжал губы. У Николаса все можно прочесть по лицу! Он совершенно очевидно боялся пирата, и, хотя Доминик был вынужден признать, что в прошлом у Сен-Дени была веская причина опасаться дальнейших контактов с ним, все же не мог не презирать его за неспособность скрыть свой страх в отличие от бесстрашной кузины, которая с мрачной решимостью бросила вызов дьяволу в лице Делакруа.
      - В самом деле, - невозмутимо продолжал капер, - я видел ее в последний раз накануне Рождества. Она не хворает, надеюсь?
      Николас пробормотал что-то насчет суровых холодов и необходимости оставаться дома, чтобы не подхватить воспаления легких, и Доминик понял, что в доме Латуров происходит нечто, о чем необходимо разузнать.
      - Женевьева в доме на Ройял-стрит? - спросил он, и теперь в его голосе не было даже притворной вежливости, вопрос прозвучал резко и требовательно.
      Николас, пойманный врасплох, признался:
      - Конечно. Она в своей комнате.
      - Тогда мы навестим ее, - сказал Доминик, беря Сен-Дени под руку.
      От резкого тона и властного прикосновения Доминика Николас вздрогнул, но попытался изобразить негодование.
      - Не понимаю, что вы имеете в виду, Делакруа. Вы не можете навещать молодую девушку, которая хворает и не выходит из спальни.
      - Вы будете удивлены, - мрачно ответил Доминик, - но общеизвестно, что мои дурные манеры - лучшее лекарство для больного.
      - Что за дело вам до Женевьевы? - прошептал Николас, не в силах сопротивляться Доминику, увлекавшему его к выходу.
      - Удивительно, что вы об этом спрашиваете, - бросил Доминик. - Ведь это вы сыграли главную роль в нашем знакомстве, если я ничего не путаю.
      К тому времени они уже вышли на улицу, и Николас предпринял последнюю попытку:
      - То было много месяцев назад, и все уже кончено. Вы не имеете права вмешиваться в личные дела нашей семьи.
      - Значит, эти "личные дела" не ограничиваются суровыми холодами, - со злорадным удовлетворением констатировал Доминик. - Что сделал с ней Латур?
      Николас воззрился на собеседника:
      - Почему вы думаете, что отец с ней что-то сделал?
      - О, кончайте эти игры, Николас. Вы уже должны были понять, что мне известно слишком многое о делах в доме Латура! Я знаю, что Женевьева не соглашается выполнить приказ отца выйти за вас замуж.
      - Это она вам сказала?
      Доминик вздохнул и зашагал быстрее:
      - Пошли, пока Латур или его жена не вздумали вернуться домой. Хотите верьте, хотите нет, Николас, но в этом вопросе я - на вашей стороне. Вы не стоите Женевьевы, разумеется, и надеюсь, что вы это понимаете. А поэтому с вами ей будет лучше, чем с каким-нибудь болваном, которому заблагорассудится переделывать ее по общему образу и подобию. Ну так где она? - спросил Доминик, когда их впустили в вестибюль.
      - В своей комнате, - ответил Николас, никогда не умевший противостоять натиску превосходящей силы, и направился в кабинет Латура в глубине дома. Ключ он прячет там.
      - И как долго, черт возьми, он держит ее взаперти? Пока Николас снимал бронзовый ключ с кольца, висевшего на стене возле стола, Доминик почувствовал, как ярость вскипает в нем и как одновременно с этим он становится внешне совершенно спокойным.
      - С Рождества. Доминик, в этом доме никто ничего не может сделать ему наперекор. Элен пыталась, я пытался, но пока Женевьева не согласится... Николас вздохнул.
      - Увольте меня от этих банальностей. - Доминик выхватил у него ключ. Этот человек - бандит, и стоит раз дать Латуру отпор, он убежит, поджав хвост.
      Николас покачал головой:
      - Вы его не знаете, Делакруа, если так думаете. Женевьева всегда давала ему отпор, но это никогда не доводило ее до добра.
      Он провел Доминика наверх и остановился перед запертой дверью спальни. Доминик вставил ключ, повернул его. Комната была погружена в полумрак, лишь масляная лампа на каминной доске слабо освещала маленькую фигурку в ночной рубашке, свернувшуюся калачиком в шезлонге у окна, выходящего на внутреннюю террасу.
      - Табита? Что ты тут делаешь в такое время?
      Но в этот миг стало ясно, что ее гость - не то единственное лицо, которое она только и видела начиная с Рождества. Лишь Табите позволялось входить сюда, чтобы обслуживать Женевьеву.
      - Неужели я сплю? - воскликнула Женевьева, вскакивая с шезлонга. - Мне теперь трудно отличить сон от яви.
      - Подождите снаружи, - коротко приказал Николасу Доминик и закрыл дверь.
      Чтобы подойти к Женевьеве, ему пришлось сделать два очень трудных шага. Он подвел девушку к лампе и тщательно осмотрел и ощупал ее лицо.
      - Виктор тебя бил?
      - Нет. - Женевьева затрясла головой. - Он не слишком торопит меня с капитуляцией. Я не видела его с тех пор, как он меня здесь запер. - Она передернула худенькими плечиками, которые стали еще более хрупкими, чем прежде. - Но что ты тут делаешь? Это же безумие. Если только ты не пришел, чтобы забрать меня отсюда. - Огонек надежды на миг вспыхнул в ее золотисто-карих глазах, но тут же погас. - Конечно же, ты пришел не за этим.
      - Это не выход, фея, - с нежной настойчивостью сказал Доминик, обхватив ладонями ее лицо. - Ты должна прекратить сопротивление. Ничего хорошего для тебя из этого не выйдет. Вот увидишь, это стоящий обмен: тирания отца - на брак с Николасом.
      - Но почему я должна выбирать из двух неприятных возможностей? - горько посетовала Женевьева. - У мужчин все по-другому.
      Доминик покачал головой:
      - А как же Николас? Для него выбор не менее неприятен.
      - Вот здесь ты ошибаешься! - горячо возразила она. - Если бы это было так, он сопротивлялся бы не менее яростно, чем я. А если бы мы оба отказались покориться папа, тот не смог бы навязать нам свою волю.
      Этого Доминик не мог отрицать, но его решимость уговорить Женевьеву покориться реальности не поколебалась:
      - Как ты думаешь, сколько ты еще так протянешь? - спросил он, обводя рукой комнату, которая все же оставалась тюрьмой, комфортабельной, но тюрьмой. - Я не могу уехать, зная, что ты здесь заперта.
      - Уехать?! Куда ты уезжаешь?!
      У Женевьевы вдруг возникло ощущение, что если Доминика Делакруа не будет в этом городе, если она не сможет каждый миг представлять себе, где он, что делает, как занимается своими обычными делами, то не останется сил держать оборону.
      Доминик вздохнул. Он не собирался поднимать вопрос о цели своего предстоящего плавания, но, начав, нельзя идти на попятный.
      - В Европу, - сказал он без обиняков. - Городские старейшины в безграничной мудрости своей задумали помочь Наполеону бежать из ссылки, с острова Эльба. Я предложил им свои услуги.
      Женевьева вдруг совершенно переменилась. Куда девалась ее вялость! Глаза заблестели, лицо разрумянилось.
      - Тогда ты должен взять меня в Европу. Это единственный выход. Здесь я не останусь, если не сделаю того, что велит папа, а я этого не сделаю. Ненавижу этот город. Мне нет места в здешнем обществе...
      - Женевьева! - в отчаянии перебил Доминик безудержный поток ее речи. - Я не могу взять тебя с собой. Что ты там будешь делать?
      - Это не твоя печаль, - холодно ответила она. - Обузой тебе я не стану. Единственное, чего я прошу, это разрешения переплыть океан на твоей "Танцовщице". Когда она прибудет в порт назначения, я позабочусь о себе сама.
      - И что же ты будешь делать? - повторил капер, не скрывая, что эти детские фантазии его только раздражают.
      - То, что хорошо умею, - сообщила Женевьева с безоблачной улыбкой. - Стану куртизанкой. Для начала одолжу у тебя денег, поскольку мне нужно будет обосноваться, купить дом, одежду и прочее... - Она небрежно махнула рукой этот жест, видимо, был призван описать остальные необходимые аксессуары. - Но я отдам долг, как только смогу. Это ведь весьма прибыльное занятие, насколько я понимаю, и очень приятное, если любовники - аристократы. Я могу выдавать себя за натуральную француженку и бывать в разных богатых домах...
      - Ну хватит! - Доминик наконец снова обрел дар речи и прервал изложение этого безумного плана, главный недостаток которого, насколько он понимал, заключался в том, что для лица, обладающего ее талантами, он легко выполним. В жизни не слыхал подобного вздора.
      - А чем это отличается от той жизни, которую ты мне сулишь здесь? печально заметила Женевьева. - Ты же сам говорил, что я смогу иметь столько любовников, сколько захочу, если буду осторожна. Единственная разница - что в одном случае мне придется лицемерить, а в другом я буду абсолютно честна. Если уж так необходимо покупать независимость, я должна иметь право сама выбрать, кому продавать себя, а не подчиняться выбору папа.
      Доминик смотрел на нее в ужасе и восхищении. Альтернатива, которую Женевьева нарисовала, была отвратительно точна, если взглянуть на предполагаемый брак по расчету с такой точки зрения.
      - Я не стану участвовать в твоей абсурдной авантюре, - заявил он, сердясь на себя за то, что не может открыто признать ее правоту. - Это просто ребячество. Ничего сверхъестественного в предложении твоего отца нет. Ситуация, с которой сталкивается почти каждая хорошо воспитанная девушка в этом городе, если только ей не повезет испытать нежное чувство к официальному избраннику, что случается крайне редко.
      - Ты мне не поможешь?
      Он отвернулся, чтобы не видеть горячей мольбы и отчаяния в ее глазах.
      - Только не так. В этом я помогать тебе не стану, скорее наоборот. Я не так безответствен, моя дорогая, как ты, видимо, думаешь.
      Доминик вышел из спальни, поскольку сказать больше было нечего. Николасу оказалось достаточно одного взгляда на мрачное, опрокинутое лицо капера, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Сен-Дени стало не по себе, он терялся в догадках: что именно могло повергнуть пирата в такое жуткое состояние? Не сказав ни слова, Доминик спустился по лестнице и вышел на улицу, а Николас, у которого от страха бешено колотилось сердце, быстро отнес ключ на место.
      С уходом Доминика Женевьеве показалось, что рухнула последняя надежда. Она даже не отдавала себе отчета в том, как рассчитывала убедить любимого помочь ей. Все ее мечты были связаны с отъездом из Нового Орлеана, хотя о столь дальнем путешествии, как в Европу, она не помышляла. Устроил бы любой большой американский город, если бы Доминик ссудил ей начальную сумму. Но его этот план шокировал и ужаснул так же, как он мог шокировать и ужаснуть какую-нибудь престарелую блюстительницу общественных нравов, а не пользующегося дурной славой разбойника, который сам с веселым презрением отвергает все светские приличия. Одной Женевьеве свой план не осуществить. У нее нет денег, нет друзей за пределами города, у которых она могла бы укрыться, нет средств передвижения, разве что ноги, но на них далеко не уйдешь.
      На следующее утро Виктор Латур заколотил последний гвоздь в гроб, где отныне должен был покоиться ее бунтарский дух. Он с грохотом вошел в спальню и захлопнул за собой дверь. Эхо прокатилось по всему дому, поскольку в нем царила настороженная тишина с того самого момента, как хозяин, позавтракав, встал из-за стола и решительно направился наверх. Во всем доме не было ни одного человека, от Элен Латур до самого молодого раба, который не знал бы, что происходит. Хотя об узнице, томившейся наверху, никогда не упоминалось. Всем, кроме Табиты, было строжайше запрещено входить в ее комнату, и нарушить запрет не решался никто, даже Элен.
      Когда отец ворвался к ней в спальню, Женевьева сидела над завтраком, размышляя - одеваться ей или нет. Ей достаточно было беглого взгляда на лицо Виктора, чтобы сердце стало бешено колотиться о ребра, но она заставила себя спокойно и вежливо поздороваться.
      - Доброе утро, папа.
      - Ты еще не взялась за ум? - проигнорировал он ее приветствие.
      - Я не выйду за Николаса, - ответила она монотонно, с уже привычным автоматизмом.
      - Тогда ты не выйдешь ни за кого, - отрезал Латур. - Если ты не желаешь вести себя с ответственностью, подобающей креольской леди, отправишься вместе со своим приданым к Сестрам милосердным.
      Как он и рассчитывал, это известие, словно стрела, пробило толстый панцирь, которым защищалась от него дочь. Она, конечно, пыталась предугадать, каким будет его следующий шаг, но никогда, даже в самых дурных снах, такой судьбы представить себе не могла. В отличие от урсулинок, у которых Женевьева чувствовала себя как дома. Сестры представляли собой нищенствующий орден очень строгих правил. Они будут счастливы принять к себе послушницу из хорошей семьи, которая обеспечит ее прекрасным приданым, когда придет пора посвящать ее в невесты Господа. В монастыре, расположенном среди болот, милях в пятнадцати от города, Женевьеве будет недоступна такая роскошь, как книги, там все время посвящалось молитве и физическому труду. Отправиться туда означало похоронить себя заживо, а на это его дочь никогда не согласится, и Виктор Латур это отлично знал.
      - Ты уезжаешь туда в течение ближайшего часа, - продолжил Виктор. Злорадно сощурившись, он наблюдал за реакцией, которую Женевьева не смогла скрыть. - В сборах нет необходимости, поскольку у Сестер не полагается иметь никаких личных вещей - ни книг, ни драгоценностей, ни...
      - Я знаю, чего они не разрешают, папа, - тихо перебила Женевьева, - так же как вы знаете, что победа за вами. Я сделаю так, как вы хотите.
      - Как я велю, - резко поправил Виктор.
      - Как вы велите, - безразлично согласилась Женевьева.
      - Я скажу Элен, чтобы она занялась подготовкой церемонии обручения. Средств прикажу не жалеть. - С этими словами Виктор Латур вышел, оставив дверь распахнутой.
      "Средств не жалеть! - грустно усмехнулась про себя Женевьева. - Интересно, кому принадлежит идея оливковой ветви, неужели отцу? Добившись своего, он мог позволить себе быть щедрым". Но по крайней мере ее заточение закончено, и она не будет больше сидеть в этих ненавистных четырех стенах, сможет вдохнуть свежего январского воздуха, размять затекшие мышцы, гуляя пешком или верхом.
      Спустя час она сидела с Элен в гостиной. Мачеха была счастлива видеть ее, но, несомненно, испытывала неловкость, разрываясь между лояльностью к падчерице и мужу. Она то выражала сочувствие, то поздравляла Женевьеву, то высказывала критические суждения в адрес мужа, то восхваляла его мудрость, которая - Женевьева должна это признать - была куда выше ее собственной.
      - Поверь, дорогая, Николас будет хорошим мужем, - говорила она, похлопывая Женевьеву по руке. - Вы с ним друзья, и для вас не будет никаких сюрпризов в браке.
      - А вы тоже были вынуждены выйти за папа, Элен? - Женевьева никогда не могла понять, почему юная мачеха согласилась связать свою судьбу с неуравновешенным негодяем и дважды вдовцом, который на двадцать лет старше ее.
      Элен вспыхнула:
      - Что за вопрос, дорогая! Разумеется, нет. Мой отец считал, что это лучшая партия для меня, а он всегда прав. И мама благосклонно отнеслась к этому браку, поэтому, естественно, и я была рада.
      - Да, разумеется, - вздохнула Женевьева. Элен, как большинство женщин ее склада, даже понять не могла, почему Женевьева возражает против такого удачного брака. Николас привлекателен, хорошо воспитан, они вместе выросли, и месье Латур щедро вознаградит этот брак. Слабохарактерность, трусость и эгоизм Николаса воспринимались как мелкие недостатки, ведь могло быть гораздо хуже: он мог оказаться грубияном, пьяницей, игроком, распутником, и ей пришлось бы мириться с этим, как мирятся другие жены.
      - Твой отец желает, чтобы обручение состоялось на следующей неделе, неуверенно сообщила Элен. - Это, конечно, слишком быстро, но, думаю, мы успеем позвать всех наших друзей, которые будут счастливы отпраздновать с нами это событие.
      - Я бы предпочла, чтобы не было никакого приема, - сказала Женевьева. Тут нечего праздновать.
      - Ты не должна так говорить, - испугалась Элен. - Твой отец настаивает, чтобы все было сделано как положено, и я надеюсь, ты не будешь стоять с вытянутым лицом на собственной помолвке. Каково будет при этом бедному Николасу? Ты должна принимать во внимание и его чувства.
      - Мои, разумеется, уже никто никогда во внимание принимать не станет, горько ответила Женевьева. - Мало того, что я отныне приговорена к ненавистной мне жизни, так еще и нужно делать вид, что я страшно этому радуюсь. Пойду погуляю.
      - Эй, месье Делакруа, клянусь, с годами вы становитесь еще энергичнее, задыхаясь, сказал учитель фехтования, когда Доминик парировал его выпад в первой позиции и нанес контрукол в левую руку. - Считается, что с возрастом человек становится неловким, но вы так же подвижны и глаз у вас такой же зоркий, как семь лет назад.
      Доминик лишь улыбнулся, салютовал партнеру рапирой и возобновил атаку.
      Николас в компании молодых людей, пришедших поупражняться в фехтовальный зал на Биржевой аллее, наблюдал за поединком. Все, кроме этих двоих, были здесь безнадежными любителями и знали, что научатся гораздо большему, наблюдая за боем мастеров, чем сражаясь друг с другом.
      Доминик, хоть и не без труда, вышел в конце концов победителем. Впрочем, никто и не сомневался в его конечной победе, в том числе и он сам. Весело смеясь, недавние противники прошли в "святилище" учителя фехтования, сопровождаемые завистливыми взглядами молодых людей, для которых приглашение выпить по бокалу вина с Пепе в его личном кабинете было пределом честолюбивых мечтаний.
      Николас успел обменяться несколькими безрезультатными выпадами с партнером, когда в зале снова появился Доминик в накинутом на плечи плаще. Поправляя галстук, он насмешливо поглядывал на молодежь, и Николасу казалось, что циничный взгляд капера сверлит ему спину. Он сделал выпад и получил встречный укол в грудь.
      - В фехтовании, мой дорогой Николас, главное - концентрация внимания, заметил Доминик. - Если вы закончили, мы можем пойти вместе.
      Сен-Дени не собирался уходить, но в голосе капера слышался приказ. Что нужно от него пирату? Послушно подхватив плащ, Сен-Дени вышел вместе с Домиником, который беспечно напевал что-то себе под нос.
      - Итак, Николас, - наконец сказал он, - как продвигаются дела в доме Латуров?
      - Вы имеете в виду Женевьеву? - уточнил Николас сердито.
      - Мне не хотелось бы быть неучтивым, - любезно ответил Доминик, - но едва ли в этом семействе есть другой член семьи, представляющий хоть какой-то интерес.
      - Она согласилась на помолвку. Виктор говорил с ней сегодня утром, и, когда вышел из ее спальни, выяснилось, что Женевьева покорилась.
      - Вы ее видели после этого? - спросил Доминик с нескрываемым волнением: неизвестно, к каким средствам прибег Латур, чтобы добиться ее согласия.
      - Да, за обедом, - ответил Николас. - Но она почти не раскрыла рта.
      - Однако, судя по внешнему виду, ей не причинили никакого вреда?
      Николас непонимающе поглядел на собеседника, потом, сообразил:
      - Не знаю, как отцу удалось ее убедить, но насилие он не применял, я уверен.
      - Из чего вы заключаете, что принуждение было осуществлено не физическими методами, - язвительно подсказал Доминик. - Ну что ж, примите мои поздравления, Сен-Дени - И, резко повернувшись, Делакруа зашагал в противоположную сторону.
      С этого момента обычная сдержанность и целеустремленность покинули его. Он не мог сосредоточиться на последних приготовлениях к плаванию в Европу, был немногословен с Сайласом, который стоически переносил неприветливость хозяина и реагировал на нее лишь повышенным вниманием, отчего Доминик чувствовал себя виноватым и раздражался еще больше.
      Женевьева не шла у него из головы, постоянно будоражила мысли, которые что было совершенно не свойственно Доминику - лишали его обычной решительности. Он понимал, что по справедливости должен теперь уйти из ее жизни, той жизни, которую он так настоятельно советовал ей принять. Но ему было необходимо увидеть Женевьеву, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, что девушка просто приняла верное решение и поняла, почему оно было единственно разумным. Он хотел видеть ее. Доминик никогда не нуждался ни в одной женщине так, как нуждался теперь в Женевьеве, и понимание этого лишало его покоя.
      Быть может, только Розмари, но то было несколько другое: с ней жажда наслаждения вуалировалась нежным покровом идеальной любви, сотканным из чувства протеста против родительского произвола. А эта веселая, пышущая страстью, безрассудная, упрямая, своевольная, хрупкая девочка не питала никаких романтических иллюзий, она познала откровенную плотскую страсть, и ее желание требовало адекватного удовлетворения. Она хватала жизнь обеими руками, ей требовалось постоянное расширение горизонтов знаний и опыта, и поэтому Женевьева отчаянно бросалась в омут головой, ни о чем не сожалея.
      Они так похожи - Доминик и Женевьева!
      Наконец Делакруа вынужден был признать то, что так долго пытался отрицать. Раз они действительно так похожи, как он мог обречь Женевьеву на жизнь, которую сам ни за что не принял бы - скорее согласился бы умереть? Он такой же креол, как и она, так же воспитан и имеет за спиной тот же груз традиций, но он презрел все это. Правда, различие между ними было существенным: пол. Но разумно ли было с его стороны принять сторону общества, которое он презирал, чтобы сломить дух женщины, которой восхищался, к которой был так сильно привязан, которая была нужна ему и чье присутствие во всех его проявлениях доставляло Доминику истинное удовольствие?
      Нет, это было крайне неразумно. И совершенно очевидно, нужно что-то предпринять. Невозможно, чтобы Женевьева делила постель с Сен-Дени, он ее не оценит. И вообще никто из этих безмозглых юнцов, у которых куча свободного времени и денег, не сможет ее оценить. Судьба Женевьевы Латур не принадлежит новоорлеанцам-пуританам, и она сама это давно поняла. А вот кому она принадлежит, капер понятия не имел. Но он даст Женевьеве шанс, который много лет назад использовал сам: уехать и самой искать свою судьбу, вместо того чтобы с женской покорностью ожидать, когда и какую ей навяжут извне.
      Приняв решение, Доминик обдумал план освобождения Женевьевы - четкий и дерзкий, именно такой, какой способен был вернуть ему и ей чувство уверенности. Фея оценит.
      Сайлас выслушал все распоряжения молча. Доминик ничего не объяснил ему, но старик с кислой улыбкой подумал, что только дурак не понял бы все и так. По крайней мере месье, кажется, больше не страдает приступами рассеянности и отсутствием интереса к ответственейшему плаванию. Предаваясь одному ему известным размышлениям, старый матрос все утро выбирал шелк, бархат, батист и муслин во дворе мануфактурной лавки на Чартрес-стрит. Затем, точно помня все размеры, он в течение минуты отдал необходимые распоряжения целой армии портных, которым предстояло, кровь из носа, в трехдневный срок создать полный гардероб для элегантной молодой дамы - на все возможные случаи жизни.
      ***
      - Женевьева, дорогая, попробуй улыбнуться, - суетилась Элен вокруг неподвижной фигуры, примеряя изящный воротник из старинного кружева к атласному платью.
      Невеста так побледнела и исхудала, что в этом платье выглядела совершенно бесцветной, тяжесть ткани, казалось, придавливала ее к земле, усиливая впечатление болезненной хрупкости.
      - А где вы видели, чтобы рабы, которых в связке ведут на аукцион, улыбались? - парировала девушка, но прикусила язык: ей стало стыдно за столь неуместное сравнение.
      Капризный ребенок! Она почти услышала, как Доминик Делакруа сардонически произносит эти слова, и представила себе его бирюзовый взгляд, под которым переставала чувствовать себя взрослым человеком, а превращалась в наказанную ученицу. Женевьева заставила себя улыбнуться и извинилась перед мачехой за ребяческое замечание.
      - Ничего-ничего, дорогая, все в порядке, - ободрила ее Элен с явным облегчением. - Это такое важное событие для девушки. Я хорошо понимаю, что ты испытываешь. Во время своей помолвки я так нервничала, что едва держалась на ногах, и мой дорогой папа был вынужден поддерживать меня во время всей церемонии, так я дрожала.
      Раздался стук в дверь, и в спальню Женевьевы вошла Элиза, сияя радостью беременности и сгорая от нетерпения дать полезный совет маленькой сестричке, как и положено умудренной жизненным опытом старшей сестре.
      - Главный зал просто восхитителен, Элен, - сказала она, небрежно целуя мачеху в щеку. - Вы приложили столько стараний. О, Женевьева, ты выглядишь как воплощение мировой скорби! - и сильно ущипнула сестру за обе щеки, не обращая внимания на ее возмущенное "ой!" - Элен, вы не думаете, что ее нужно подрумянить?
      - Папа это не понравится, - решительно отвергла предложение Элен.
      - Да, думаю, это будет неуместно, поскольку она еще не замужем, согласилась Элиза. - Женевьева, я не могу понять, почему ты ведешь себя так, словно наступил конец света! Было бы естественно, если бы мы с Лоренцо так себя вели, поскольку наши дети теперь не получат ни крохи из имущества Латуров, но разве мы сказали хоть слово?
      - Слов действительно было немного, Элиза, - сухо согласилась Женевьева. Все, что мне причитается, вы с Николасом можете разделить пополам. Ну почему папа не пришел в голову этот изуверский план, когда ты была на выданье?! Ты была бы вполне счастлива с Николасом.
      Наступила неловкая пауза, затем Элиза с нескрываемой горечью заметила:
      - Ты прекрасно знаешь, что всегда была любимицей папа. Женевьева взглянула на сестру в изумлении. Господь милостивый, а ведь это правда! Она начала смеяться, раскаты истерического хохота следовали один за другим - столь абсурдным показалось ей происходящее.
      - Однако у нашего Виктора странная манера выражать свою любовь, всхлипывая от смеха и вытирая слезы, прорыдала Женевьева. - Выдать замуж за Николаса или отдать меня Сестрам милосердным! Милая моя сестричка, ты даже представить себе не можешь, от чего ты убереглась, не будучи любимицей родного отца!
      Элиза и Элен стояли в растерянности. Истерический смех Женевьевы пугал их не меньше, чем прежнее подавленное молчание. Конец неловкости положила Табита, сообщившая, что все гости собрались в большом зале. Месье Сен-Дени, месье Латур и адвокаты тоже там, и мадемуазель Женевьеве пора спуститься к ним.
      Это сообщение мгновенно отрезвило Женевьеву, произведя благотворный эффект: истерика прекратилась.
      - Я иду, Табита. - Она решительно направилась к двери, Элиза и Элен бросились за ней.
      Женевьева подошла к длинному столу в дальнем конце зала, на котором были разложены документы и возле которого в окружении улыбающихся гостей стояли отец, жених и два адвоката с торжественными лицами. Она едва различала лица, хотя все понимала-ощущала запах поленьев, ярко горевших в двух каминах, запах ароматических свечей и воска, которым до блеска был натерт пол. Видела пышные гирлянды из ветвей аспарагуса и остролиста, которыми были щедро украшены каминные доски и дверные проемы. "Как красиво, - отвлеченно подумала Женевьева. - Элен, должно быть, приложила немало труда. Надо не забыть поблагодарить ее, когда все закончится".
      Отец что-то вещал с важным видом. Адвокаты серьезно кивали, Николас нервно улыбался. Остальные были совершенно спокойны и с умилением слушали условия договора. Все оказались так увлечены, что по началу никто не заметил, как в зал тихо вошли трое мужчин, впустив через оставшуюся открытой входную дверь порыв холодного воздуха.
      Одним из них был Доминик Делакруа в небрежно накинутом на плечи тяжелом шерстяном плаще, из-под которого виднелся камзол из сверхтонкого синего шелка с серебряными пуговицами, бриджи из оленьей кожи и сапоги для верховой езды костюм, явно не подходящий для торжественной церемонии помолвки. В руках у двух других были пистолеты; их одежда, большие золотые серьги в ушах и аккуратные "конские хвостики" на головах красноречиво свидетельствовали об их "профессии", если кому-то было недостаточно зловещего выражения лиц и настороженных взглядов, чтобы безошибочно опознать в них морских пиратов.
      Слова замерли на губах Виктора Латура, и наступила такая тишина, что шипение и потрескивание поленьев в каминах казались громыханием оркестра.
      Женевьева медленно обернулась. Капер улыбнулся ей и проследовал по коридору, образованному двумя шеренгами гостей, по которому за несколько минут до того прошла и сама невеста.
      - Вы должны извинить наше вторжение, Латур, - растягивая слова на южный манер, сказал Доминик, оказавшись у стола, и повернулся к Николасу, побледневшему и неподвижному. - Считаю, что не должен оставаться безучастным к совершаемому злу, Сен-Дени. Я не могу стоять в стороне и наблюдать, как вы терпите провал за провалом из-за женщины, которая с самыми добрыми намерениями, разумеется, но в конце концов вас окончательно погубит. - Затем капер обратил свое внимание на Женевьеву, в тигриных глазах которой плясали искорки надежды и радости. - У нас с вами, мадемуазель, осталось неоконченное дело, насколько я помню. - С этими словами он наклонился и перекинул Женевьеву через плечо.