Траектория жизни

      У каждого из них, как говорится, свое лицо. Старший сын - длинный, тощий и красивый. Спортивен. Мне кажется, таким и должен быть мужчина. Умеет работать руками, чего мне всегда не хватало. Средний - типичный Илья Муромец - и по внешности, и по содержанию. Умеет постоять за себя. Много работает. Младший, по-моему, способный. Как и старшие, длинный и симпатичный. Занимается вроде бы с интересом. Ко мне относится несколько снисходительно. Дочка - упорная, очень работо-способная и здорово рисует. Все стены в нашем доме увешаны ее, в основном учебными, работами. Что будет дальше, трудно сказать - она еще только учится.
      Но вернусь в пятидесятые годы. Время вообще было нелегкое. И я решил поступить на работу в НИИ-4 на полставки, младшим научным сотрудником. И хотя научным руководителем моим был Тихонравов, направили меня, невзирая на мои и его протесты, в другую группу того же отдела, который возглавлял тогда Г.С. Нариманов. Тихонравову защитить меня не удалось, а меня военные и слушать не желали: хотите получать зарплату за работу по совместительству - работайте там, где нам нужно. И работу получил, хотя ракетную, но от моих интересов весьма далекую: в области теории движения крылатых ракет. Для работы по этой теме была сформирована группа человек в десять. Как-то быстро и естественно я оказался ее фактическим лидером. Видимо, сказалась хорошая общетеоретическая база, полученная за время подготовки и сдачи аспирантских экзаменов.
      К лету 1954 года мы подготовили большой отчет, и на его основе я написал и в начале пятьдесят пятого защитил кандидатскую диссертацию. После представления кандидатской к защите написал совместно с Глебом Максимовым работу по выбору оптимального места расположения пункта радиоуправления полетом межконтинентальной ракеты Р7.
      Проблема заключалась в том, что в то время предполагалось использовать для управления дальностью полета ракеты и отклонением по боковому направлению и гиро-скопические приборы, и радиоуправление, опирающееся на измерения расстояний и радиальных скоростей до двух симметрично расположенных относительно траектории полета ракеты пунктов радиоуправления. Как это ни странно, от выбора оптимального расположения пунктов радиоуправления зависел выбор места будущего испытательного полигона межконтинентальной ракеты.
      Разработчики теории радиоуправления получили формулы для определения положения этого пункта, давшие результаты, которые многих не устраивали. Если старт будущей ракеты Р7 оставить на полигоне Капустин Яр, то, по их расчетам, пункт радиоуправления оказывался чуть ли не на Главном Кавказском хребте, что было неприемлемо. Встал вопрос о выборе более удобного места для полигона ракеты Р7. Испытателям ракет и начальству надоело ездить в пустынный Капустин Яр, им хотелось бы, чтобы будущий полигон расположился где-нибудь в благодатных местах: на берегу моря или на Северном Кавказе. Но тогда подходящего места для пункта радиоуправления вообще не находилось. Так что Северный Кавказ отпадал.
      Приемлемым вариантом оказался район в центре Казахстана, что было, конечно, крайне неприятно, и все, кто мог, от начальников до тружеников-испытателей, плевались в адрес разработчиков системы радиоуправления. Тогда они обратились к нам, в НИИ-4: может, найдется какой-нибудь идеологический выход? Работу поручили мне и Максимову. Хотя старшим был я, но идею подал Глеб. Идея состояла в том, чтобы усложнить управляющую функ-цию, в которую ввести свободным параметром положение пункта управления. При таком подходе стало очевидно, что пункт радиоуправления можно разместить практически где угодно. Просто положение пункта будет входить в саму функцию. Разработчики-идеологи системы радиоуправления были очень довольны (реабилитировалась сама идея радиоуправления), прислали в НИИ-4 хвалебный отзыв (что для НИИ-4 было редкостью со стороны гражданской организации). Но, как оказалось, мы зря старались. Поезд ушел: полигон уже начали строить в Казахстане, около станции Тюра-Там. А море и благодатный Кавказ как место для регулярных командировок на курорт-полигон уплыли. И мы еще долго при случае "лягали" военных - это вы нас засадили в безнадежную пустыню! А теперь к тому же за аренду места в "пустыне" приходится платить гигантские деньги независимому Казахстану!
      После защиты я хотел было снова перейти в группу, занимающуюся теорией спутников, но мне силком навязали новую тему, теперь уже по теории движения межконтинентальных баллистических ракет. В нашем распоряжении были тогда уже первые отечественные электронные вычислительные машины, и мы смогли создать методы расчета траекторий движения ракет, существенно более точные, чем были ранее. Скажем, раньше сначала проводился расчет траектории в центральном поле сил тяготения, а потом вводились приближенные поправки на несферичность Земли. А теперь мы смогли применить описание потенциала геоида с помощью разложения его в ряд по сферическим функциям и вводить эти функции в уравнения движения.
      Меня назначили научным руководителем работ, постепенно пришла известность среди баллистиков. Появился новый "специалист-теоретик в ракетной технике", но космическая тематика существовала пока без него.
      Теоретическими вопросами искусственного спутника Земли занималась тогда в нашем институте только группа Тихонравова. Возникла эта группа в 1948 году. Входили в нее сначала И.М. Яцунский, Г.Ю. Максимов, А.В.Брыков и другие молодые инженеры. Чуть позже к ним присоединились И.К. Бажинов, А. Гурко. Каждый из них решал тогда одну или несколько теоретических задач, связанных со спутником. Яцунский (он был универсалом) занимался участком выведения спутника на орбиту и возвращением его на Землю, Максимов, Бажинов - участком спуска, Гурко - тепловыми задачами. С самого начала группа ориентировала свои работы на возможности ракет, разрабатываемых у Королева. А мне пришлось со своей группой продолжать заниматься теорией движения ракет типа Р7. И деваться было некуда - "молодой специалист" и "правительственная тема".
      Только после первого успешного запуска ракеты Р7 в августе 1957 года и выпуска восьми томов итогового отчета я объявил о сложении полномочий и об уходе в КБ Королева. Несколько месяцев ушло на борьбу. И лишь в конце декабря начал работать в королёвском КБ. Добрался, наконец! А мне тогда уже был тридцать один год!
      ВСЕ НАЧАЛОСЬ
      С МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНОЙ РАКЕТЫ
      Решительность и оптимизм стремительного развития наших космических работ определялись и естественным честолюбием, и тщеславным стремлением доказать, что мы можем первыми, впереди американцев и всех других, проникнуть в новый, неизведанный мир, и желанием самоутвердиться, и уверенностью в нравственной ценности, чистоте и пользе этой работы, причем не только для нашего народа, но и для всего человечества.
      Чиста ли твоя работа, есть ли от нее польза - это не бессмысленные "высокие" рассуждения. Создание атомной и водородной бомбы, производство все более усовершенствованных самолетов, пушек, строительство дорог и заводов силами заключенных, изготовление уродливой и непрочной обуви и одежды, годами гниющей на полках магазинов и складов, и прочие "достижения" социализма вряд ли могли давать их "творцам" моральное удовлетворение и уверенность, что эта работа необходима людям и нравственно оправдана.
      Правда, в амбициях деятелей зарождающейся космической отрасли была и доля самообольщения. Ведь, во-первых, другие народы нашим опытом могли и пренебречь (что в какой-то степени и происходит сейчас), а во-вторых, сам успех этих работ мог использоваться нашими властями в качестве еще одного доказательства преимуществ социализма ("социализм - стартовая площадка выхода человечества в космос!"), следовательно, и для укрепления тоталитарной системы, что, безусловно, ставило под сомнение чистоту помыслов и целей космических разработок.
      А может, все было проще, и главным фактором, определившим наши космические успехи, оказалось создание первой межконтинентальной ракеты, которую путем перенастройки приборов управления можно было превратить в ракету-носитель, пригодную для выведения спутников на орбиту.
      Идея межконтинентальной ракеты возникла не на пустом месте. В ракетно-космической технике (как и в других инженерных работах) не раз происходило открытие уже ранее известного. Пороховые ракеты как оружие использовались чуть ли не с ХIII века. Потом о них забыли. Но в начале ХIХ века они были заново созданы англичанином Конгревом. Потом, в середине века, снова забыты. Вновь интерес к ним возник в начале ХХ века. При этом вдруг стало ясно, что можно строить очень большие ракетные аппараты. Хотя К.Э. Циолковский, например, не уделял внимания массам и размерам будущих космических ракет. Для него, в первую очередь, важно было убедиться самому и убедить других, что ракета в принципе может развить скорость, достаточную для достижения космического пространства и ближайших планет, преодолев силу тяжести Земли и сопротивление ее атмосферы. Расчеты подсказали ему, что на это способна только ракета, у которой вес топлива во много раз больше веса ее конструкции. Так он пришел к идее ракеты жидкостной, начал говорить о возможности создания аппаратов для полета человека в космическое пространство. Присутствие человека на борту ракеты подразумевалось популяризаторами будущей космонавтики как нечто само собой разумеющееся.
      С некоторой натяжкой можно считать, что Циолковский начал свои работы в области космонавтики в 1883 году. Тогда появился его дневник "Свободное пространство". "Грезы о земле и небе" и "Вне земли" он издал в 1895 и 1896 годах, расчеты по возможностям космической ракеты закончил в 1897 голу и через шесть лет опубликовал их. Это была работа "Исследование мировых пространств реактивными приборами".
      В это же время (в 1897 году) инженер Иван Всеволодович Мещерский, специалист по теоретической механике, опубликовал свою работу "Динамика точки переменной массы" и тем положил начало развитию современной теории реактивного движения. Тогда же был опубликован доклад одного из пионеров ракетной техники, австрийца Германа Гансвиндта "О важнейших проблемах человечества". Для достижения космического пространства он предложил ракетный летательный аппарат, однако, в отличие от Циолковского, не на жидком, а на твердом топливе. Работы Циолковского, Мещерского, Гансвиндта, французского инженера Эсно-Пелтри, американца Роберта Годдарда, немца Макса Валье оказались в известной степени преждевременными. Техника еще не была готова к решению поставленных задач, а социального заказа для осуществления этих идей не возникло.
      В тридцатые годы появился интерес к пороховым и жидкостным ракетам у военных. Создание жидкостных ракет стало вдруг самостоятельным и необычайно сложным военным направлением работ. И показалось военным мужам настолько важным, что космические идеи были оттеснены далеко на задний план. Впрочем, вполне возможно, что немецкий инженер, фактический лидер разработки немецкой ракеты "Фау-2" и американской "Сатурн-5" фон Браун, предлагая вермахту ракету в качестве оружия, стремился только к тому, чтобы получить средства для развертывания ракетных работ как таковых. Скорее всего, так он говорил позже, когда уже работал в Америке. Но как бы то ни было, только в пятидесятые годы, на совершенно новом уровне ракетной технологии, инженеры вернулись к идее полета в космос.
      Мне кажется, что не менее важную роль, чем работы пионеров и популяризаторов ракет, в распространении идеи космического полета сыграли книги писателей-фантастов. Фантастика, как и всякая литература, воздействует на сознание людей, формирует, в числе прочего, и представления о заманчивых целях, о задачах, которые интересно попытаться решить. Идея о полете к другим мирам, родившаяся еще в античности, в начале ХХ века, что называется, овладела массами инженеров и стала популярной. Вообще, отыскание ст?oящих и одновременно достижимых целей, выбор их - далеко не тривиальное дело. Идея, мечта о полете в космос, безусловно, не наше достижение, она досталась нам в наследство. Эта книга в какой-то степени и о поисках ст?oящих и в то же время достижимых целей.
      Досталась нам в наследство и ракетная промышленность, созданная в военных целях. Эта военная ракетная промышленность и технология и позволили приступить к космическим работам. То есть к уже существующим идее и цели добавилась материальная база. Задача проникновения в космос привлекала техническую интеллигенцию своей чистотой и несомненным общечеловеческим значением. Эта работа была такой же отдушиной в затхлой атмосфере нашего тоталитарного режима ХХ века, как строительство железных дорог и литература для русской интеллигенции ХIХ века, жившей в застойном режиме самодержавия. Короче говоря, нам показалось, что мы выбрали ст?oящее дело и настал момент ринуться вперед, к достижению цели.
      Почему мы на какое-то время оказались впереди, несмотря на громадный технический потенциал США? Дело в том, что ракеты-носители, космические аппараты и корабли изготавливаются в малом количестве экземпляров (особенно тогда, в начале работ), и не требовалось развитой технологической базы современного массового производства. Это было и у нас, и у них практически индивидуальное, в каком-то смысле кустарное производство. Так что стартовые условия оказались примерно одинаковые. И, естественно, у нас не было недооценки американских инженеров. А у них тогда была, а у многих, по-моему, есть и сейчас. Недооценка конкурента - опасный промах.
      Серьезные работы над ракетами (речь идет не о поисковых работах) начались в нашей стране после окончания войны, когда к нам попала добыча в виде документации, производственного и технологического оборудования немецкой ракеты "Фау-2". Тогда, после победы, из Германии везли все, что можно и что нельзя. "Они на нас напали, миллионы наших людей погибли, наша страна разорена. Пусть платят!" И тогда большинству из нас это казалось если не очень умным, то справедливым. "У них нет денег? Германия тоже разорена? Пусть платят трудом пленных, станками, заводами, пусть платят своей независимостью! Мы ни отсюда, ни из Восточной Европы не уйдем!" Но разве можно наказывать народ? Ведь, по существу, первой жертвой нацизма стали немцы. А чехи, поляки, болгары, югославы, албанцы? Они-то против нас не воевали, на нашу территорию не вторгались. А мы их за это "осчастливили" светлым будущим социализма, что было явно несправедливо: за что? Но "осчастливить" немцев социализмом за их попытку военного нашествия на нашу страну казалось вполне справедливым, ведь сама идея социализма пришла к нам из Германии. Весьма изощренная месть, однако.
      Конечно, подобные мысли едва ли приходили Сталину в голову. Думаю, что он и не обсуждал со своими ближними вопрос о том, что делать дальше, после войны. Разве что происходила какая-то имитация обсуждения. Скорее всего, он единолично принял это решение, а остальные только поддакнули. Это была трагическая ошибка, отделившая, отбросившая нас от всего остального мира, от использования всего накопленного человечеством опыта организации жизни общества, народов и государств. Ошибка, разделившая мир на две враждебные части, которые, не успев окончить катастрофическую вторую, начали готовиться к смертельно опасной для всех третьей мировой войне, ошибка, определившая гонку ракетно-ядерного вооружения, приведшая к тому, что жизнь нескольких поколений прошла под угрозой самоуничтожения. Да и сейчас эта опасность остается еще вполне реальной.
      Но решение было принято. И лихие отряды граждан-ских и военных инженеров и чиновников поехали в Германию устанавливать соцпорядок, искать и вывозить добычу. Вывозили все, что попадалось под руку. Заводы, станки, техническую документацию. Что-то было впоследствии использовано, а многое просто заржавело и сгнило под открытым небом. Вывезли документацию и оборудование, использовавшееся для изготовления ракет "Фау-2", несколько полусобранных "Фау-2". Вывезли даже часть немецких инженеров-ракетчиков. Специалисты по "Фау-2" не пригодились, они в тоске и изоляции прожили несколько лет в нашей стране (в основном в Осташкове, на островке озера Селигер), писали отчеты, как делать ракеты, а потом, кажется, только в пятидесятые годы, их отпустили в ГДР, откуда, естественно, большинство из них тут же перебежали в Западную Германию.
      Привезенные материалы по "Фау-2" были использованы для того, чтобы научиться делать ракеты: выпустить собственную документацию (наша "новая" ракета стала называться Р1), наладить производство и испытания на заводе, на испытательных стендах и, наконец, на испытательном полигоне Капустин Яр (на левом восточном берегу нижнего течения Волги). Примерно половина ракет при пусках летела "за бугор". Авария при запуске - это было обычное дело.
      В конце пятидесятых испытатели со смехом вспоминали, как пузатые зенитные ракеты "Вассерфаль" после запуска, вместо того чтобы лететь хотя бы вверх, почему-то падали и ползли по земле (и причем довольно быстро), оставляя за собой огненный хвост, направленный в сторону окопчика, где пряталось начальство - и военное, и гражданское. Вот когда ставились рекорды по бегу на средние дистанции!
      Но то время было суровое. Конец сороковых. Сталин был еще жив и интересовался, почему большие ракеты летят не в цель, а "за бугор" (на нашем жаргоне это означало, что ракета падала, причем поблизости, буквально за ближайшим бугром). И интерес этот отнюдь не всегда был связан с увеличением шансов на помощь свыше. Скорее, это был знак повышенной опасности. А это означало, что по каждому "забугорному" полету нужно проводить расследование и докладывать, кто виноват. И тут все главные конструкторы объединились: "виновата бездарная немецкая техника (какая неблагодарность!), что с нее взять?" Но кто-то же просмотрел очередную неисправность? Так что приходилось искать какого-нибудь "Чубайса".
      Как рассказывали старые испытатели, главным героем поисков "рыжего" часто оказывался В.П. Мишин. Как только ракета улетала "за бугор", он выскакивал из окопчика, бежал к "газику" и мчался побыстрее, чтобы опередить всех, к останкам ракеты, находил обломок графитовых газовых рулей (а как же им было не разбиться, когда ракета так "приземлялась"?) и с победным видом возвращался к госкомиссии: опять неисправен двигатель, следовательно, виноват этот индюк Глушко, который не просто не умеет делать двигатели, он в них вообще ничего не понимает! Интеллигентный В.И. Глушко просто задыхался от ярости от такого наглого и бессмысленного обвинения, готов был убить ублюдка, но вокруг находилось слишком много наблюдающих и контролирующих. Хотя эти наблюдающие и контролирующие (в основном военные заказчики и испытатели) и понимали вздорность обвинений, но ведь и они должны были найти виноватого, тем более что шансов найти реальную неисправность в остатках ракеты после взрыва, происходящего при ее падении, очень мало. А тут еще поднимался бывший заместитель Глушко по испытаниям в казанской шарашке по ракетным двигателям Королев и с отеческим видом (он же теперь главнее Глушко!) начинал его примирять с Мишиным. Классическое разделение ролей: Мишин как петух наскакивал на Глушко, а Королев выступал в роли примиряющего арбитра. Глушко, да и все остальные, конечно, эту регулярно разыгрываемую комедию хорошо понимали. Может быть, тогда у Глушко и начали накапливаться отрицательные эмоции по отношению и к Мишину, и к Королеву, что в конце концов сыграло роль в их расхождении и разрыве в период работ над военными ракетами с высококипящими компонентами и над ракетой Н1. Наша техника много потеряла от этого разрыва.
      Но тогда все-таки дело пошло. Научились. Разработали новую, уже действительно свою, ракету - Р2, с дальностью полета примерно в два раза больше, чем у "Фау-2".
      Увеличение дальности было достигнуто за счет форсирования двигателя ракеты "Фау-2" (в КБ жидкостных ракетных двигателей Глушко) и увеличения размеров. Одновременно было проведено и некоторое идеологическое продвижение в самой конструкции ракеты: бак горючего был сделан несущим. Кстати, и в "Фау-2", и в наших первых ракетах в качестве горючего использовался спирт. Может быть, потому ракетные работы и были так популярны, а многие старые ракетчики страдали известным национальным недостатком?
      Конструкция "Фау-2" была похожа на самолетную: внутри несущего корпуса подвешены бак горючего (а в нем - представляете? - тонны спирта!) и бак окислителя (кислорода). На самом деле отдельный от баков корпус не нужен. Нашими ракетчиками был сделан, так сказать, революционный шаг: один из баков Р2 держал сам себя. С тех пор все ракеты - и наши, и американские, и все другие - делались с несущими баками.
      Тогда меня, молодого инженера, удивляло: а почему был сделан несущим только бак горючего? Естественно было бы делать несущими оба бака: ведь корпус для подвешивания баков был просто паразитной конструкцией и снижал выходные характеристики ракеты. Кто задержал естественное движение вперед? Явно не немецкие инженеры из Осташкова: из их отчетов следовало, что они были за несущие баки. И не министерское начальство (Д.Ф. Устинов), поскольку не в характере Королева было спрашивать разрешения у начальства на какие бы то ни было технические решения. Сейчас, перебирая в памяти фамилии инженеров, которые могли быть причастны к такому странному решению, прихожу к выводу, что это кто-то из четверки: Бушуев, Охапкин, Мишин и Королев. Мишина, пожалуй, сразу можно исключить: не в его характере уклоняться от риска, а решение о том, чтобы сделать несущим в Р2 только бак горючего, мог принять (или добиться принятия) только очень осторожный человек. Маловероятно, что это Охапкин - он был прочнист, ему должно было быть абсолютно ясно: естественно делать оба бака несущими. Остаются Королев и К.Д. Бушуев. Вообще-то Бушуев как человек был очень осторожен. Но в то время он являлся начальником проектной бригады КБ, и должность его, так сказать, исключала боязнь риска: кому нужен проектант, не толкающий начальство вперед? Остается Королев. Но нехорошо было бы с моей стороны возводить на него напраслину. Не знаю, и спросить некого. Может быть, Мишин помнит? А общаться с ним мне не хочется, даже по телефону.
      Но так или иначе - Р2 сделали. Проверили ее в полетах. Уже "мы делаем ракеты"! Теперь над созданием ракет работали не только конструкторское бюро Королева и завод. Научно-исследовательские институты, конструктор-ские бюро и заводы разрабатывали и изготовляли ракетные двигатели, приборы управления и контроля полета, стартовые устройства. Решающую роль в создании этой кооперации разработчиков сыграл Устинов, тогда министр оборонной промышленности. Он принял на себя ответственность за ракетную промышленность, за выделение средств на выполнение работ по ракетам. И тогда, и потом "выделить средства" на определенные работы означало обязать НИИ, КБ, заводы выполнять работы по техническим заданиям ведущей организации (то есть королёвского КБ) и включать эти работы в свои планы. Власти министра для этого не хватало, и приходилось для привлечения нужных предприятий организовывать решения Совета Министров или Военно-промышленной комиссии (в то время единой ВПК еще не было, были ее предшественники - "спецкомитеты" по ракетам и по атомной бомбе).
      Работы шли, но оставалось непонятным ни руководству, ни военным заказчикам (ведь все это делалось под лозунгом обороны страны), а зачем делать ракеты? Военная неэффективность "Фау-2" была видна невооруженным глазом: плохая точность попадания, малая дальность, ненадежность. Обычные, да и атомные бомбы доставлять к цели самолетами было тогда и точнее, и дешевле. Изобретались самые нелепые доводы в доказательство целесообразности и даже необходимости для армии иметь на вооружении эти неэффективные ракеты. Например, на одном из совещаний в НИИ-4 генерал в погонах авиационного инженера (не называю фамилию - ведь потомки-то его, наверное, живы) всерьез доказывал, что даже при тогдашней точности попадания в цель ракеты могут быть эффективны, если стрелять ими по городам во время перерыва на обед, когда рабочие выходят на улицы. Хотя он был в очках и в аккуратном мундире, лицо его, когда он рассуждал подобным образом казалось лицом настоящего людо-еда. Ну вылитый неандерталец. Чем только люди не зарабатывают себе на хлеб!
      Но мы-то понимали, зачем нужны ракеты. Нам нужно было туда, за облака! Осознавали, конечно, что на эти фантастические дела никто денег не даст. Тут нам и могли "помочь" военные. Они и не дремали: для американцев доставка атомных бомб самолетами проще и дешевле, у них военные базы в Европе и по нашим южным границам, а наши самолеты до Америки просто не долетят, а если и долетят, их десять раз собьют по дороге, значит, нужно делать межконтинентальную ракету. Убедили себя и убедили начальство в том, что ракеты, доставляющие атомные бомбы на расстояния восемь-двенадцать тысяч километров, и будут тем оружием, которое обеспечит безопасность страны.
      Параметры межконтинентальной ракеты (размеры, стартовая масса, тяга двигателей) определялись двумя главными величинами: дальностью полета и массой бомбы, которую нужно добросить до цели. Чтобы остаться в пределах реального, остановились на дальности около 8000 километров. И по договоренности с разработчиками ядерной бомбы приняли ее массу равной 3 тоннам, а всю массу головной части ракеты (то есть массу бомбы плюс массу конструкции и тепловой защиты головной части ракеты) равной 5,5 тоннам. Эти величины и легли в основу проектирования первой межконтинентальной ракеты Р7.
      Работы начались в 1953 году после совещания основных разработчиков с участием Устинова. В мае 1954 года было выпущено постановление о разработке межконтинентальной ракеты, а уже в июле того же года был представлен эскизный проект. В мае 1957 года первая ракета была привезена на новый, специально созданный для летных испытаний межконтинентальной ракеты, полигон в Тюра-Таме. Тут интересно сравнение дат: глобальные решения принимались не в ЦК КПСС и не в правительстве, а Устиновым и Королевым (а часто и одним Королевым), и уже позже, не мытьем, так катаньем, они добивались оформления этого решения постановлениями "компетентных органов". В этой мутной системе государства-монополии без царя в голове, в системе нефиксированных и в любой момент могущих оказаться измененными правил игры и Устинов, и Королев чувствовали себя как рыба в воде.
      Надо сказать, что роль Устинова в нашем ракетно-космическом деле несправедливо забывается. Возможно, это связано с тем, что с легкой руки телеобозревателя Евгения Киселева это имя стали связывать с вторжением в Афганистан - одной из самых позорных авантюр в нашей истории. Киселев в своей передаче, посвященной вторжению, прямо попытался доказать, что человеком, настоявшим на принятии этого решения, был Устинов.
      Авантюр с семнадцатого года было множество, начиная с самой Октябрьской. Был и Иранский Азербайджан, и вторжение в Южную Корею, и война во Вьетнаме. Такие люди, как Устинов, в принятии решений по этим делам участия не принимали. Устинов, конечно, являлся типичным руководителем высшего звена в государстве. Не уклонялся от ответственности. Брал на себя то, что ему никто и не навязывал. Как, например, взял на себя ответственность за создание ракетной промышленности в нашей стране. И добился успеха, используя не только свою власть, прямые указания, приказы и постановления. Можно было наблюдать, как он принимал решения о создании конкурирующих, параллельно работающих конструктор-ских бюро и заводов, организовывал их строительство, а часто и городов для их работников (в Златоусте, Миассе, Днепропетровске, Красноярске, Омске), методом проб и ошибок подбирал для них руководящие кадры конструкторов и производственников, обещая многое и многое, хотя и не все, выполняя. Со временем он стал управлять всем военно-промышленным комплексом страны. Попытка отстранить его от власти над ВПК путем "задвигания наверх" (в секретари ЦК) ни к чему не привела. И находясь в своем кабинете на Старой площади, он продолжал оставаться фактически хозяином ВПК и ощущал себя именно хозяином. Любил объезжать свои владения, радовался новым организациям, создаваемым, как он считал, в интересах дела.
      Как-то он приехал на испытательную базу под Загор-ском (Сергиев Посад), где ракеты должны были подвергаться стендовым испытаниям. Встречал его Г.В. Совков, очень толстый и тем не менее подвижный, хитроумный, много повидавший в жизни человек, в то время замдиректора по хозяйственной части Загорской испытательной базы (между прочим, бывший ударник в джазе Утесова). Совков любил рассказывать эту историю о посещении "хозяина". Водил он Устинова по стендам, расположенным на крутом берегу реки, показывал инженерные и жилые корпуса. Кругом строительство, развороченная территория, пустыри, мусор.
      - Что-то у вас много беспорядка, грязи? - (Самое время Устинову внести свой вклад.) - Расчистить надо, а здесь неплохо бы и парк разбить.
      - Конечно, конечно, Дмитрий Федорович, мы так и думаем. Даже заказали уже саженцы.
      С тем Устинов и уехал. Через некоторое время, уже зимой, звонит Совкову верный человек: Д.Ф. завтра будет у вас! Совков велит свистать всех наверх, за ночь все вычистить: туалеты, дороги, покрасить бордюры, чтобы все было шик да блеск! И вдруг с ужасом вспоминает: парка-то нет! Что делать? Вызывает снабженца:
      - У тебя метлы есть?
      - Есть.
      - Вези все сюда.
      За ночь площадь бульдозерами разровняли, на расстоянии в пять метров рядами вкопали метлы прутьями вверх, каждую обвязали марлей. К утру "деревья" были готовы. Приехал "хозяин". Провел его Совков по стендам, по территории. Тот остался вроде бы доволен. "А это что у вас?" - "Будущий парк" - "А зачем марля?" - "Это же саженцы, осенью сажали, обмотали, чтобы зимой не замерзли". Устинов уехал довольный: дело "укореняется", указания выполняются. Вполне возможно, что легенду придумал сам Совков - веселый был человек. Смешно, но уж очень похоже на правду.
      Когда Д.Ф. назначили министром обороны, можно было наблюдать, как он брал под контроль военных: относительно молодым раздавал генеральские звания, а непослушных куда-то задвигал. Само по себе назначение гражданского человека военным министром было хорошим начинанием в тогдашней нашей системе. Некоторые, скажем, относительно молодые руководители министерства обороны вызывали опасения, и появление гражданского человека во главе министерства обороны воспринималось положительно. Но после того как Устинова произвели в маршалы, общаться с ним как-то уже не хотелось: он тоже стал военным.
      Тем не менее он не был ни идиотом, ни авантюристом. И уж совсем не похожим на человека, которому захотелось увенчать себя военными лаврами в конце жизни. В самом рассказе Киселева, без его на то желания, просвечивает другая, более реалистичная версия развития событий в Афганистане.