Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Замок мрачных иллюзий

ModernLib.Net / Остросюжетные любовные романы / Фарр Каролина / Замок мрачных иллюзий - Чтение (Весь текст)
Автор: Фарр Каролина
Жанр: Остросюжетные любовные романы

 

 


Каролина Фарр

Замок мрачных иллюзий

Глава 1

Письмо от тети Лиззи из Новой Шотландии с приглашением в дом моей покойной матери привело меня в замешательство. Послание пришло сразу же после смерти отца, и не будь я так удручена этим печальным событием, хорошенько подумала бы, прежде чем отправиться в родовое гнездо Феррари. Но тогда горе в сочетании с юным возрастом заставило меня о многом забыть.

Письмо от тети прибыло спешной почтой в тот самый момент, когда Джон Кэрзон, поверенный и друг моего отца, профессора философии Бостонского университета, объяснял, что отец оставил мне две тысячи долларов в облигациях, небольшой счет в банке и нашу квартиру на северном берегу Бостона.

Джону Кэрзону не нужно было расшифровывать завещание. И так было ясно, что я не смогу закончить университет и что мне придется подыскать себе квартиру подешевле и работу, чтобы не транжирить счет в банке. Над всеми этими вопросами я и размышляла, когда в дверь позвонил почтальон.

Даже конверт был необычным: толстая черная кайма шла по его периметру, что сразу же привлекло мое внимание. Странно, подумалось мне, видеть нечто подобное в наши дни, да и вообще в этом веке. Неужели нарочно искали такой раритет в антикварных лавках? Да, предположила я, так и есть. Затем я заметила канадскую марку, почтовый штемпель Суссекс-Воулда, и мое любопытство сразу же возросло. Письмо могло быть только от родственников моей матери в Новой Шотландии. Я была озадачена — эти люди вряд ли стали бы оплакивать моего отца. Они ненавидели его еще до смерти мамы. Мне было тогда шесть лет, но я помню это. Они всегда ненавидели его. Он и сам мне так говорил.

— Это от моей тети из Новой Шотландии, — объяснила я Джону Кэрзону, — маминой сестры.

На его лице появилось такое же озадаченное выражение, как и у меня. Затем он неуверенно улыбнулся:

— Я знаю, что семьи твоих отца и матери никогда не ладили. И все же думаю, ты правильно сделала, сообщив Феррари о его смерти.

— Но я не сообщала! — Я хмуро посмотрела на окаймленный черной полосой конверт. — Я им ничего не писала.

— Нет? — Кэрзон удивленно поднял брови. — А кто тогда мог им сообщить?

— Не знаю. В Бостоне у нас больше нет ни родственников, ни друзей, во всяком случае, мне о них не известно.

— Но должно же быть какое-то логическое объяснение! — воскликнул Джон.

— Наверное.

Правда, я даже не могла себе представить, как это объяснить. Насколько я была осведомлена, Феррари жили довольно замкнуто, не имея ни желания, ни необходимости устанавливать контакты с внешним миром. Я с детства слышала рассказы о них и сделала заключение, что это очень странная семья. Отец как-то обмолвился, что между собой они говорят только по-французски.

Я разорвала конверт и вытащила лист плотной почтовой бумаги. Письмо, к счастью, было написано по-английски, аккуратным разборчивым почерком. Я прочла его вслух:

"Моя дорогая Меган!

Мы услышали о смерти твоего отца. Он, вероятно, говорил тебе о некоторой... враждебности между нами, но знай, что это не относится к тому, что мы, Феррари, чувствовали и чувствуем до сих нор по отношению к тебе. К той, кто является кровью от крови нашей, как и твоя покойная мать. Мы можем испытывать к тебе лишь ту же глубокую привязанность, которую питали к ней.

Мы возненавидели твоего отца потому, что он забрал у нас тебя после смерти твоей матери, против ее воли. Этого мы не могли простить. Но с его смертью ненависть прошла. Она никогда не распространялась на тебя. Единственным нашим желанием было, чтобы ты жила с нами, чтобы мы могли заботиться о тебе и любить тебя, как того хотела твоя мать. Твой отец лишил ее этого права, а нас — удовольствия от общения с тобой. Но вопреки его злой воле, мы за эти годы много раз видели тебя. Мы знаем, что внешне ты с каждым днем становишься все более и более похожей на нашу любимую Бернадетту. Но близка ли ты ей по духу? Бернадетта имела редкий, перешедший к ней по наследству от матери дар, которым владеют немногие. Нам не терпится узнать, не унаследовала ли и ты этот дар от нее?

Отец оставил тебя одну и почти в нищете. Мы, Феррари, все еще остаемся состоятельной и влиятельной семьей, и часть того, чем мы владеем, принадлежит тебе. Ты опечалена смертью отца, и у тебя нет других родственников, которые могли бы помочь в столь трудную минуту. Поэтому мы умоляем тебя исправить ошибку, сделанную твоим отцом, забравшим плоть от плоти нашей.

Возвращайся домой, дорогая Меган, и живи, как жила твоя мать. Мы хотим, чтобы ты владела ее драгоценностями и личными бумагами. Деньги, любовь, взаимопонимание и сочувствие ожидают тебя здесь.

Лиззи Феррари".

Джон Кэрзон молча смотрел на меня, пока я читала ему письмо. Его карие глаза внимательно изучали мое лицо. Это был привлекательный мужчина с густыми черными волосами, поседевшими на висках. Он учился с моим отцом в колледже, и долгое время они оставались друзьями. Еще я знала, что он до сих пор не женат.

— В конверте есть что-то еще, Меган, — напомнил он мне.

Я вытрясла содержимое на стол. Там оказались билет на самолет от Бостона до Галифакса в Новой Шотландии и чек, упавший лицевой стороной вниз. Джон Кэрзон поднял его, взглянул на сумму и протянул мне.

— Карманные деньги на дорогу, — сказал он и добавил: — Твоя тетя производит впечатление щедрой женщины. Я буду удивлен, если эта сумма лишь случайное совпадение, Меган.

Я посмотрела на чек и озадаченно покачала головой. Сумма над подписью Лиззи Феррари составляла две тысячи долларов. Чек был выписан в банке Галифакса в Новой Шотландии. Вероятно, подумала я, это все-таки совпадение. Другого ответа у меня не было. Две тысячи долларов! Это была та же сумма, что оставил мне отец.

— Да, — пробормотала я. — Совпадение.

— Может быть. — В его голосе звучало сомнение. — И все же здесь нет объяснения, как они узнали о смерти твоего отца.

— Нет... — Я вновь взглянула на письмо. — Она ничего об этом не пишет.

— И еще одно, — задумчиво заметил Джон. — Она упоминает, что видела тебя много раз за последние годы. Это правда?

Я покачала головой:

— Нет, это невозможно. Вероятно, она имела в виду — мысленно?

— Но она же пишет, что ты становишься все более похожей на свою мать. Так оно и есть, ты это знаешь.

У меня осталась только одна фотография матери, сделанная в Квебеке, когда они с отцом проводили там свой медовый месяц. Маме было тогда всего на пару лет больше, чем мне сейчас. Я часто разглядывала этот снимок и понимала, что между нами есть несомненное сходство. У нее были такие же черные, с блестящим отливом, волосы, и такие же фиалковые глаза. Ее фигура была немного более развитая, чем у меня, но мы были с ней, как я прикинула, одного роста. Кроме того, мне всего девятнадцать, так что со временем и моя фигура приобретет те же плавные, округлые формы.

— Мы с твоим отцом часто говорили о семье Феррари, — задумчиво сказал Джон Кэрзон. — Твоя тетя совершенно права — это очень влиятельная семья. Полагаю, отец тебе много о них рассказывал?

Отец почти ничего не рассказывал о Феррари, кроме того, что они его ненавидели всей душой, но я не намерена была говорить об этом Джону Кэрзону, поэтому лишь кивнула в ответ.

— Мне только что пришло на ум, — продолжил он, — что у них, видимо, был здесь свой человек, который мог наблюдать за тобой. Наверное, это не так уж и трудно.

— Не знаю... — пробормотала я. — Мне это кажется довольно хлопотным занятием...

— Как я сказал, Феррари очень влиятельная семья. И богатая. — Он постучал по письму указательным пальцем. — Они, по-видимому, многое о тебе знают. Что ты собираешься делать? Примешь приглашение?

— Вы думаете, я должна? — задала я встречный вопрос.

Он пожал плечами и улыбнулся:

— Не мне решать. Я считаю, тебе следует иметь на этот счет собственное мнение.

Я улыбнулась ему в ответ:

— Да, я тоже так думаю. Хотя мне хотелось бы услышать и ваше.

— Ну... — Он на мгновение задумался. — Полагаю, это будет для тебя неплохим жизненным опытом. Откровенно говоря, я не вижу причины для отказа. Ты могла бы многое узнать, я уверен.

— Интересно, почему они меня приглашают? — пробормотала я больше для себя, чем для него. — Это кажется странным — ведь прошло так много времени...

— Твоя тетя, видимо, очень гордая женщина, — ответил Джон. — Непреклонная, ничего не прощающая. Она так долго питала ненависть к твоему отцу... Вероятно, это очень страстная натура.

— Наверное, — кивнула я. — Прошло тринадцать лет со дня смерти моей мамы, а это слишком долгий срок для любого, чтобы продолжать таить недобрые чувства.

Я вдруг подумала, что Феррари — единственные в мире из оставшихся у меня родственников. Дедушка и бабушка, присматривавшие за мной, когда я была ребенком, умерли через несколько лет после мамы. Я довольно хорошо их помнила. Но будь я проклята, если бы мне удалось вспомнить что-нибудь о тете Лиззи, кроме того, что у нее было очень бледное лицо и она казалась ужасно злой, когда командовала слугами в огромном доме.

Джон Кэрзон изучал авиабилет.

— Да он на послезавтра, на четверг!

— О? Так скоро?

— Наверное, это благоразумно, Меган, — рассудительно сказал Джон. — Тебе нужно хотя бы ненадолго уехать отсюда. Я приведу в порядок все оставшиеся дела, так что тебе не о чем беспокоиться. Вырученную от продажи имущества твоего отца сумму я положу в банк, и она будет ждать тебя, если надумаешь вернуться. Когда решишь приехать обратно, только дай мне знать, и я сниму для тебя квартиру. Это будет не трудно сделать.

По-видимому, он решил, что я приму приглашение своей тетки поехать в Новую Шотландию. Я и сама уже так думала. Он был прав — мне необходимо уехать отсюда на время. Мне нужны новая обстановка, новые интересы, которые помогли бы смягчить удар и страдания, вызванные внезапной смертью отца.

Когда Джон Кэрзон ушел и я осталась одна, боль утраты охватила меня с еще большей силой, чем прежде. Она оставалась во мне, пока я готовилась к отъезду, паковала вещи и прощалась со своими друзьями. Я продолжала чувствовать ее, когда самолет выруливал по взлетно-посадочной полосе в аэропорту Логан, набирал скорость и отрывался от земли.

* * *

Внизу морской залив Мэйн выглядел плоским серым маслянистым пятном, белые здания и зеленые деревья Бостона остались далеко позади. Только теперь я вспомнила о конверте, который в аэропорту передал мне посыльный из офиса Джона Кэрзона. Я достала его из сумки и вскрыла. Там оказалась записка от Джона, торопливо и небрежно набросанная на клочке почтовой бумаги. В ней говорилось:

"Дорогая Меган,

моя секретарша этим утром напомнила, что в конторе хранятся еще несколько документов, оставленных мне несколько лет назад твоим отцом. Поскольку они имеют личный характер, написаны и подписаны твоей матерью, а затем дополнены не вполне понятными комментариями отца, я в свое время не придал им особого значения. Но коль скоро ты возвращаешься в дом Феррари, мне пришло в голову, что тебе следует прихватить их с собой. Возможно, ты сумеешь понять источник их происхождения и смысл лучше, чем я.

Счастлив также сообщить тебе, что имущество твоего отца принесло большую сумму, чем я ожидал, — две тысячи двести девяносто восемь долларов и пятьдесят центов. Она будет положена на счет в банке до дальнейших твоих распоряжений.

Джон Кэрзон".

Я достала из конверта вложенные в него документы. Они были написаны на плотной бумаге, чернила уже успели слегка поблекнуть, что придавало им какой-то нереальный, почти призрачный вид. В первый раз я увидела почерк своей матери — замысловатый, каждое слово заканчивается причудливыми завитушками и росчерками. Я поняла, что писала именно она, взглянув на подпись внизу.

Документ начинался цитатой из Библии: «Да не найдется среди вас ни одного верующего, злоумышляющего гаданием или колдовством, магией или некромантией, ибо все это противно Богу». Далее в документе говорилось:

"Этот наказ сформулирован в христианской Библии, во Второзаконии 18: 10 — 12. И все же на протяжении веков было много таких, кто практиковал или кому приписывали подобные «мерзости». И каждого из них — будь то мошенник или жулик, невежда, обманутый собственными суевериями, или избранный, один из тех немногих, кто получал силу и проницательность без особых усилий и зачастую против воли, — всегда преследовали толпы безумцев, умолявших позволить им на спиритических сеансах услышать голоса и узреть вновь лица ушедших в мир иной возлюбленных. Люди, стремившиеся разделить видения медиума, не знали и не заботились о том, реальны ли эти видения или ложны. Они даже не задумывались, что своей назойливостью толкают медиума в омут одержимости, вынуждая его вырываться за пределы своих способностей, что зачастую приводит к гибели.

Говорят, Саул одолевал своими просьбами ведьму из Эндора, желая связаться через нее с умершим Самуилом. Греки строили храмы для медиумов, называли их оракулами и всемерно почитали. Римские императоры искали у них советов по ведению войн, а сам Юлий Цезарь закрыл глаза плащом, принимая смерть от руки убийцы, ибо такой конец был ему предсказан и он считал его неизбежным.

В увлечении Средневековьем мы читали о юных, впечатлительных и благочестивых отшельницах, которым дано было узреть Христа и обрести силу исцеления. Для многих такая сила становилась испытанием, из-за нее современники истребляли их. Некоторых — после смерти — церковь причисляла к лику святых; иные видели призраков и слышали голоса, за что их сжигали живьем на кострах, как ведьм и колдуний. Ибо медиум на спиритическом сеансе не может контролировать силы, кои самовольно спускает с привязи. Нет такого медиума, который способен полностью контролировать спиритический сеанс, сколь бы опытным и искушенным он ни был. Сеанс сам управляет им.

Странные и необъяснимые вещи случаются на таких сеансах, недоступные человеческому пониманию, непостижимые даже для научных умов. Ибо в некоторых людях — возможно, во всех, поскольку никто с уверенностью не знает этого, — заключена сила страшная, которую наука, задев лишь ее край, назвала экстрасенсорным восприятием. Довольно неудачно выбранный термин, означающий осведомленность и понимание там, где их не должно быть.

Это правда, что сначала мы должны воспринимать, и это восприятие является экстрасенсорным, открывающим наш третий глаз, видящий затаенное и непостижимое для других. Но ужас, испытываемый при этом медиумом, — ничто но сравнению с тем кошмаром, который смотрит на него из бездны, оставаясь незримым. Желая разглядеть это неизвестное, медиум в конце концов становится одержимым и погибает.

Кто может знать и понимать подобные вещи, кроме самих одержимых? Кто еще может вынести невыразимую муку смертельного страха, ужасную умственную пытку одержимостью и спастись от этого, кроме самих одержимых?

Менее всего понимают это и стремятся постичь те, кто требует подобной жертвы от других".

В конце стояла подпись моей матери: «Бернадетта Феррари». Чуть ниже было что-то еще нацарапано, но затем стерто. Я подумала, что это, вероятно, была дата. Продолжая размышлять о назначении странного документа, о том, было ли это письмо, продолжение старого спора или своего рода эссе, я обратилась к заметкам отца. Возможно, подумала я, они смогут что-нибудь мне объяснить.

Внезапно я почувствовала холод и огляделась, решив, что кондиционер заработал сильнее, но не обнаружила никаких признаков дискомфорта у остальных пассажиров. Пожилой мужчина рядом со мной спал беспробудным сном. Его лицо слегка раскраснелось, и он выглядел таким спокойным и умиротворенным, что мне стало теплее. Видимо, я просто вообразила, что похолодало.

Теперь берег остался далеко позади, и внизу простиралось лишь бескрайнее море.

Я вернулась к заметкам отца, написанным быстро и небрежно на разлинованных листах бумаги.

"В наши дни, Бернадетта, — писал он, — подобные спиритические сеансы — не что иное, как чистой воды мошенничество, и проводятся они так называемыми медиумами исключительно ради наживы.

Непостижимое? События, лежащие за пределами человеческого понимания, которые якобы случаются на спиритических сеансах?

Чушь! Надувательство! Экстрасенсорное восприятие? Термин, и не более того, — он означает прикосновение к чему-то находящемуся вне сферы нормального сенсорного восприятия и был выдуман людьми, утверждавшими, будто они обладают сверхъестественными способностями, а вовсе не учеными, выслушивавшими эти бредни.

Но как можно установить факт того, что данный индивидуум обладает сверхъестественными способностями? Возьмите меня — я никогда не верил в подобные явления и ни за что не поверю. Но Бернадетта считала, что я не прав. Каждый, кто хоть раз оказывался в нестандартной ситуации или был вовлечен во что-то, чего не мог объяснить, прибегает для самозащиты к сверхъестественным толкованиям.

И я говорю опять, пристрастно, категорично: было бы более логично предположить, что люди с глубокими убеждениями, как и я сам, профессионалы в своей области науки, заслуживают по крайней мере доверия при исследовании телепатического феномена. Ученый совершенно честен и объективен в наблюдении и классифицировании любого факта, который им установлен, поддается проверке и укладывается в рамки хорошо знакомых правил, но не там, где дело касается предвзятых убеждений об экстрасенсорных возможностях.

Как много ученых смогли исследовать телепатический феномен беспристрастно и объективно? Чертовски мало! Они гонялись за призраками, «изучали» иллюзии, посвящали свои жизни изысканиям в области явлений, не укладывающихся в рамки физических законов, как я их понимаю. Фантомы без субстанции и сущности веками смущали даже пытливые научные умы, а общество тем временем копило свои суеверия, бралось за изгнание нечистой силы и страдало всеми страхами невежд. Добавьте сюда болезненно извращенную человеческую жадность, хитрость, своекорыстие и фанатизм, вожделение и ненависть. Равно как и необыкновенное смятение даже добросовестных исследователей с абсолютно объективными взглядами, если таковые когда-либо находились.

Ведь каким бы безупречным специалистом ни был ученый, он — живой человек и, окунувшись с головой в море иллюзий, может камнем пойти на дно.

Предположение... Допустим, что среди всего обмана и хитрости, надувательства и фальши, среди медиумов — мошенников и лжецов, — ученый внезапно обнаружит себя лицом к лицу с необъяснимым, сверхъестественным явлением, которому ни знание физических законов, ни жизненный опыт не смогут противостоять? Что тогда, Бернадетта?

Тогда он тоже познает страдание и ужас..."

Я уставилась на последнюю строчку. Это писал уже не отец. Я еще раз вгляделась в росчерки и завитушки в конце каждого слова. Строка резко клонилась к нижнему правому углу страницы, а последнее слово «ужас» заканчивалось резкой прямой линией, почти рассекающей бумагу.

В левом углу вновь почерком моего отца было написано:

"Это случилось 15 июля 1967 года. У меня не хватило сил предотвратить это.

Адам Маршалл, доктор философии".

Я была озадачена. У него не хватило сил предотвратить это... Что — это? Не эту ли последнюю строчку, которая была написана не его почерком? Его заметки были датированы 1967 годом, когда моя мать уже восемь лет как была мертва. Но эта последняя строчка была написана ее рукой. Чернила поблекли так же, как и на ее письме, которое я прочла первым. Может, и эта строчка была написана в то же время?

Я покачала головой и положила бумаги обратно в конверт. Впереди уже виднелась гавань Галифакса, одно из прекраснейших мест на Восточном побережье, а за ней высились здания города, поднимающиеся ряд за рядом вверх к огромной, имеющей форму звезды крепости на холме.

Ожило и вспыхнуло табло на перегородке салона. Настало время пристегнуть ремни безопасности перед посадкой в аэропорту, в нескольких милях к северо-востоку от Галифакса.

Когда мы снижались, я размышляла, знает ли тетя Лиззи об обстоятельствах, при которых мама написала эти строки, и почему отец ждал девять лет, прежде чем в свою очередь взяться за перо.

Глава 2

Узкая дорога извивалась по краю отвесной скалы, оставляя за собой огороженные ноля на восточном склоне гор, поросшие кустами черники и фруктовыми деревьями. Длинношерстные овцы, щипавшие травку среди виноградников, подняли глупые морды и уставились на нас. Серый жеребенок, испугавшись машины, жалобно заржал и помчался через поле к своей матери.

Шофера звали Максвелл. Я узнала это еще в аэропорту, где он встречал меня. Это был смуглолицый житель Новой Шотландии, коренастый и необщительный мужчина лет тридцати. Я предположила, что он служил семье Феррари много лет, и спросила, помнит ли он мою мать.

Взгляд его черных глаз на мгновение пересекся с моим в зеркале заднего обзора.

— Да.

Я почувствовала его нерасположенность к беседе, но это меня не остановило.

— Что вы о ней знаете, Максвелл?

— Говорят, она была... красивой. Это я помню.

Я нахмурилась:

— Но вы сказали, что, знали ее. Вы сами не думали, что она красивая?

— Мне было всего шестнадцать, когда умерла ваша мать, мисс Маршалл, — ответил он, вновь взглянув на меня в зеркальце. — Она долгое время была нездорова. Я помню ее, только смутно. В то время я ведь был мальчишкой...

— Я всегда была уверена, что моя мать умерла внезапно, — пробормотала я. — От сердечного приступа.

— Это отец вам так сказал? — Теперь его черные глаза внимательно изучали меня.

— Наверное. Я забыла. Но я знаю, что всегда верила, будто она умерла внезапно.

— Я часто видел ее надгробие на фамильном кладбище, — сказал он. — Надпись гласит, что она умерла, когда ей было двадцать четыре. Но это случилось не внезапно. Она... долгое время болела.

Дорога теперь была посыпана красным гравием. Легкий туман зловеще окутывал разгневанное море у подножия отвесной скалы. На какое-то мгновение, когда дорога изогнулась, я увидела в разрыве поднимавшегося с моря тумана четыре высокие башни.

— Даже летом здесь густой туман, — заметил Максвелл. — Мы уже почти приехали. Вы, конечно, увидели башни и узнали их, да? Помните, как вы любовались оттуда морским приливом?

Я начала что-то смутно припоминать.

— Да, вроде бы. — Я взглянула на него. — А меня вы помните, Максвелл?

— Я видел вас там, когда вы смотрели вниз. Обычно из окон северо-западной башни. Это было как раз перед смертью вашей матери. Ее лечили в другой башне, северной. Иногда я видел наверху и ее тоже или сиделок. Они, наверное, тоже любовались приливом. Я помню их — хмурые здоровенные тетки, должно быть, из Квебека. Никто их не любил.

Громадный замок начал появляться из сгустившегося тумана. Он был расположен высоко на крутом изгибе местности, что протянулась вдоль Бей-оф-Фанди к Майнес-Ченнел, на краю воронки, через которую воды мирового океана дважды в сутки с ревом вливались и выливались из гавани. Когда луна бралась за дело, притягивая их, волны поднимались на сорок три фута, почти до самого замка Феррари, а затем вытекали из теснины бурным потоком в Майнес-Бейсн.

Символично, подумала я, что первые Феррари, поселившиеся в этом диком месте, построили свой дом над водоворотом.

Порыв ветра вынес на дорогу облако густого тумана. Максвелл сбросил скорость, и теперь мы почти ползли. Затем он что-то тихо пробормотал и включил противотуманные фары, которые, однако, оказались бессильны пронзить белую пелену впереди.

— Когда вы здесь жили, мисс Маршалл, морские туманы поднимались только по вечерам, — как бы извиняясь, сказал он. — Теперь они приходят в любое время. Я имею в виду, что сейчас только полдень. Мисс Лиззи приказала привезти вас к ленчу, в двенадцать тридцать, а вы, конечно, еще хотели бы успеть привести себя в порядок после путешествия...

— Я вовсе не спешу туда попасть, — ответила я задумчиво.

Меня начали одолевать какие-то мрачные предчувствия, становившиеся все отчетливее, пока мы продвигались сквозь мерзкий белесый туман к дому. Я чувствовала страх, странный, пронизывающий, словно осенний ветер, страх, причину которого не могла объяснить.

— Нет нужды беспокоиться, — с нарочитой веселостью сказал Максвелл, — я знаю каждый дюйм этой дороги.

Размышляя об огромном замке с четырьмя башнями и о таинственной, смутной, неприятно холодившей и непонятно откуда исходившей угрозе, которая, казалось, протягивала ко мне руки, я вдруг вспомнила кое-что еще.

— Здесь был мужчина, — сказала я. — Он дарил мне цветы. Его тоже звали Максвелл.

Шофер улыбнулся:

— Это мой отец. Я младший в семье. А он работает главным садовником. Вы тогда бредили желтыми розами, и он специально выращивал их для вас. Никто из нас даже не осмеливался к ним прикоснуться. — Он грустно покачал головой. — Это было перед тем, как ваша мать заболела. Потом все стало другим.

— Другим? Как это?

Он пожал плечами:

— Люди изменились. Когда был жив ваш дедушка, сюда часто приезжали гости, друзья ваших дедушки и бабушки, отца и матери. Когда мисс Лиззи возвращалась на каникулы, привозила с собой друзей. Дом всегда был полон народу. Тогда постоянно что-то происходило. Но теперь... — Он замолчал и махнул рукой.

— Что случилось, Максвелл? — нетерпеливо подстегнула его я. — Почему все изменилось?

— Теперь там только мисс Лиззи, — ответил он. — И друзья ее уже не беспокоят. Она просто... сидит дома. Бродячие торговцы сюда больше не заглядывают. Даже почту приходится получать в Суссекс-Воулде, в десяти милях отсюда. Все насущные дела вне дома мисс Лиззи оставила за мной, за исключением, конечно, тех случаев, когда ее присутствие необходимо в Галифаксе, если вопрос касается поместья.

Впереди туман начинал рассеиваться, разгоняемый легким ветерком. И теперь в солнечных лучах над расползавшимися белыми клочьями я смогла разглядеть замок более ясно. Морской бриз принес с собой терпкую влагу и прохладу.

Я еще издали узнала огромные железные ворота между двумя колоннами, высеченными из камня, за которыми окаймленная камнями дорога из красного гравия вела к каменной громаде замка.

Это было трехэтажное квадратное строение с плоской крышей, скрытой за каменными зубцами степ с узкими полосками зловещих бойниц. Четыре симметричные башни на каждом углу смотрели на мир современными открытыми окнами, в рамах полоскались белые занавески.

Мы подъехали к широким каменным ступенькам главного входа. Я в восхищении окинула взглядом зеленые лужайки с пышными кустами роз. Окружающая обстановка производила хорошее впечатление, и мне в голову пришла мысль, что я совершенно не порицаю тетю Лиззи за ее нежелание покидать дом. Если бы он принадлежал мне, у меня наверняка возникло бы такое же чувство. Сейчас, когда туман рассеялся, замок над морем в окружении прекрасных чистых лужаек и цветущих роз излучал достоинство и красоту, которые я не замечала раньше.

Единственное, что меня немного смущало, был его размер. Если тетя Лиззи живет здесь одна, не считая нескольких слуг, тогда она, вероятно, очень одинокая женщина.

После того как машина остановилась, Максвелл вышел и открыл для меня дверцу. У парадной двери я заметила одетую в униформу служанку, с любопытством смотревшую на нас.

— Я прослежу, чтобы ваши чемоданы отнесли наверх, — пообещал Максвелл.

Я поблагодарила его и пошла по ступенькам туда, где стояла служанка.

— Мисс Феррари ожидает вас в гостиной, мисс Маршалл, — сказала она на французском. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Я зашагала за ней по широкому коридору. Через двойные застекленные двери можно было увидеть загроможденные вещами интерьеры больших, с высокими потолками, комнат. Мебель и осветительные приборы этих помещений казались совсем древними. Первая комната, по-видимому, служила музыкальным салоном: в ней стояли обитые золотистой тканью стулья с длинными и тонкими старомодными ножками и роскошное, мерцающее полировкой пианино. В застекленном шкафу у стены лежали в футлярах струнные инструменты.

Через вторую дверь я увидела изумительный стол из кедра, на одном конце которого стояла пишущая машинка с вставленным в нее чистым листом белой бумаги, и массивные стулья. Стены скрывались за книжными полками. Казалось, там были тысячи книг.

Служанка открыла дверь следующей комнаты .

— Приехала мисс Маршалл, мисс Феррари, — торжественно объявила она.

— Впусти ее, Дениза. — Голос был каким-то безжизненным, похожим на шелест сухой листвы.

Гостиная оказалась огромной. Квартира, которую мы с отцом занимали в Бостоне, вполне могла бы целиком уместиться в одном ее углу. Или мне это просто почудилось? Пол застилал тяжелый ковер, а в дальнем конце на высоких полированных подмостках стояли еще одно великолепное пианино и несколько музыкальных инструментов, накрытых чехлами. Дизайн интерьера я сочла немного эксцентричным: в одном углу громоздилась французская мебель, из того же гарнитура, что и стулья, которые я видела в музыкальном салоне, в другом расположились добротные и удобные колониальные кушетки и кресла.

Я огляделась в поисках тетки и заметила шевеление в кресле с высокой спинкой, обращенном к большому окну, что выходило на зеленые газоны и кусты роз.

— Я здесь, дитя, — раздраженно прошелестел сухой голос, — на том самом месте, где жду тебя последние полчаса.

Она встала и повернулась лицом ко мне. Выше меня, худая, со стройной фигурой женщина. Фамильные черты Феррари прослеживались и в овале лица, и в изгибе полных губ. Только ее глаза, как мне показалось, отличались и от глаз моей матери, и от моих. Они были очень темные, густого насыщенного цвета, и в затемненной комнате сверкали, словно осколки обсидиана. Черные волосы на висках были запорошены сединой.

— Я рада, что ты решила приехать к нам, — сказала тетя, положив руки мне на плечи, и расцеловала в обе щеки.

Ее губы были холодными, гладкими и сухими. Отпустив меня, она вновь повернулась к своему креслу.

— Иди сюда, Меган, здесь я смогу рассмотреть тебя получше. — Теперь ее голос звучал веселее.

— Сожалею, что заставила вас ждать.

— Твой самолет опоздал? Понимаю, туман помешал приземлению. — Она опустилась в кресло и продолжала бесстрастно изучать мое лицо.

— Нет, просто туман окутал дорогу, и мы ехали медленно, — ответила я.

Она покачала головой:

— Максвелл, наверное, был излишне осторожен. Дорога совершенно безопасна. Даже в тумане. — Она поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее, н улыбнулась мне. — Когда я на тебя смотрю, как будто вижу твою мать, как раз перед тем... как твой отец женился на ней. Поразительное сходство. Даже трудно поверить, что прошло столько лет, что я уже не восемнадцатилетняя девушка, говорящая со своей старшей сестрой.

Не знаю почему, но ее слова вызвали у меня странное ощущение тревоги, даже страха... По спине побежали противные мурашки.

— Я велю Денизе проводить тебя в твою комнату, — продолжала тетя как ни в чем не бывало. — Я распорядилась приготовить для тебя твою старую спальню. Бывшая комната твоей мамы находится по соседству с ней, там смежная дверь, как ты, возможно, помнишь. Ничего не изменилось. Ничего. — Она грустно улыбнулась. — Та же старая огромная кровать с пологом на четырех столбах, в которой ты когда-то спала. О, здесь достаточно свободных комнат, и ты можешь переехать, если хочешь. Но там тебе действительно будет удобно. Я... — Она замолчала, потому что порог гостиной переступила Дениза.

Сначала я была озадачена ее внезапным появлением, но потом заметила кнопку звонка, вмонтированного в ручку кресла тети Лиззи.

— Кто-нибудь позаботился о вещах моей племянницы, Дениза?

— Да, мисс Феррари. Френсис разбирает их.

— Тогда можешь проводить мисс Маршалл в ее комнату. Потом, когда она будет готова, приведи ее вниз, на ленч.

— Да, мисс Феррари.

Прежде чем последовать за горничной в коридор, я кое-что вспомнила.

— Тетя Лиззи, в своем письме вы говорите, что я с каждым днем становлюсь все более похожей на свою мать. Там было еще и о том, что вы часто видите меня в Бостоне. Я с тех пор все время над этим размышляю... вернее, о том, как вы узнали, что я так похожа на маму?

— Через моих друзей, которые довольно часто видели тебя там. Они многое мне о тебе рассказывали.

— Кто они? Возможно, я их знаю?

Она улыбнулась:

— Нет, ты их не знаешь, Меган. Но узнаешь, я тебе обещаю. Надеюсь, ты с ними скоро встретишься.

Мне показалось, что в темных глазах тети внезапно промелькнула настороженность, которая почти мгновенно исчезла.

— Они знали мою мать? — поинтересовалась я.

— Очень хорошо знали, — закивала она. — В самом деле очень хорошо. Но без сомнения, они сами все расскажут тебе при встрече, когда вы познакомитесь поближе. Теперь иди с Денизой. Ленч скоро будет готов.

По дороге вверх по лестнице Дениза сообщила мне, что моя комната находится на последнем этаже северо-западной башни. Я вспомнила, что это была именно та башня, с которой, как сказал Максвелл, я в детстве смотрела на море. Когда мы поднимались, я видела через бойницы в толстых каменных стенах замка волны и утесы. Несколько рыбацких лодок с пыхтением двигались в сторону суженной части Майнес-Бейсн. Я смогла разглядеть даже берег реки на другой стороне маленькой бухты.

Дениза открыла дверь в конце коридора и протянула мне ключ.

— Вот ваша комната, — сообщила она. — В ней своя ванная. Все для вас уже приготовлено.

— Спасибо, Дениза.

Из окна моей спальни открывался чудесный вид: сосны на дальнем берегу бухты, я уже полюбовалась ими но дороге; еще можно было видеть каменные стены дома и могущественную скалу, об основание которой билось море.

Незнакомая девушка в униформе аккуратно развешивала мою одежду в огромном гардеробе. Когда я вошла, она с улыбкой повернулась ко мне. Должно быть, это сестра Денизы, подумалось мне, во всяком случае, они очень похожи. Я с интересом посмотрела на кровать с пологом на четырех столбах, на которой когда-то в детстве спала, на отлично отполированный туалетный столик из виргинского можжевельника с огромным овальным зеркалом и покрытую старинным гобеленом табуретку возле него. Комната показалась смутно знакомой. Я бросила взгляд на стену и обнаружила смежную дверь именно там, где ожидала.

— Можешь идти, Френсис, — сказала девушке Дениза. — Френсис — моя кузина, мисс Маршалл, — объяснила она мне. — Звонок рядом с кроватью. Если вам что-то понадоби... — Она оборвала речь на полуслове и возмущенно воскликнула: — Черт!

Опять здесь эта проклятая доска! Я только что положила ее на место!

Она подняла со столика у моей кровати квадратную доску, и я с интересом уставилась на нее:

— Доска?

— Да. Кто-то тайком постоянно приносит ее сюда. Ее место в другой комнате.

— Покажите мне.

Это был квадрат из тяжелого дерева; одна половина, светлая, размечена рядами черных букв и чисел, другая разделена на три части. Слева было написано слово «нет», средняя часть была пустой, на правой значилось «да». Похоже было на поле для какой-то игры. Поверхность, на которой располагались знаки и символы, по-моему, была сделана из слоновой кости.

— Что это? Фантастическая доска Уйда?

Дениза с ненавистью посмотрела на доску:

— Не знаю. Возможно, это просто игра. Не знаю. Здесь была вторая ее часть, но, кажется, она потерялась — такое приспособление с двумя или тремя маленькими роликами и с какими-то углублениями.

Когда я привела себя в порядок, мы спустились вниз. Лиззи Феррари ждала меня у окна столовой, пристально глядя в сад. И вновь я залюбовалась ее высокой грациозной фигурой.

Мне была представлена мадам Ларре — высокая, худая женщина с аскетическим лицом и поблекшими карими глазами, домоправительница моей тети. Она присматривала за слугами, приготовлением и сервировкой еды. Мадам Ларре заметила, что я очень похожа на мать, и выразила надежду, что мне понравится ленч.

Мне он действительно понравился. Телячьи почки с кубиками ветчины, приготовленные в коньячно-грибном соусе, были просто превосходны. Я сказала об этом мадам Ларре, и та в первый раз улыбнулась. На десерт подали великолепные сдобные пирожные, приготовленные, как я узнала, из кленового сахара, яиц и сливок. Тетя ела мало и с удовольствием потягивала легкое белое вино, которое подавалось к каждому блюду.

После ленча я вернулась в свою комнату — тетя Лиззи посоветовала мне отдохнуть часа полтора, прежде чем вновь спуститься вниз. Этого времени, решила я, будет вполне достаточно, чтобы дать ленчу утрястись.

Войдя в спальню, я случайно взглянула на кровать и не поверила своим глазам: только что она была безупречно застелена, теперь же выглядела так, будто на ней кто-то спал. Одна подушка отсутствовала, покрывало было откинуто к дальнему краю.

Я подошла к кровати и расправила покрывало. Затем подняла валявшуюся на полу подушку и увидела под ней ту самую доску с числами и буквами, которая совсем недавно вызвала такое негодование у Денизы. Я подняла и ее. Она оказалась тяжелее, чем я предполагала. Инстинктивно бросив взгляд на смежную дверь, я заметила, что она приоткрыта. Бросив подушку на кровать, я подошла к двери.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — позвала я.

Когда ответа не последовало, я распахнула дверь шире и заглянула в комнату. Оттуда повеяло теплом, как будто кто-то приглашал меня внутрь и сулил радушный прием. Я увидела широкую кровать под балдахином на четырех столбах. Мои родители спали на ней когда-то. А на этой парчовой табуретке перед овальным зеркалом туалетного столика любила сидеть мама. Я положила доску на столик и опустилась на табуретку. Из зеркала на меня уставилось мое отражение. Я перевела взгляд на доску.

При ближайшем рассмотрении моя догадка о том, что ее поверхность сделана из слоновой кости, подтвердилась. А буквы и цифры были инкрустированы ониксом. Я перевернула доску, чтобы исследовать ее с нижней стороны, и обнаружила в одном углу какую-то неразборчивую надпись. Я поднесла доску к окну, чтобы рассмотреть ее при более ярком свете. Это была действительно надпись. Я сдвинула брови и сосредоточенно начала разбирать ее. Б-р-н-а-д... На этом она заканчивалась. Остальное было стерто. Бернадетта? Ну конечно! Доска принадлежала моей матери. Подпись, видимо, была сделана много лет назад, подумала я, потому что не было в буквах ни завитушек, ни росчерков, которые я видела в ее письме. Это был почти детский почерк.

Я принесла доску в свою комнату и положила на столик рядом с кроватью. Затем сбросила туфли и растянулась на покрывале. Лежать на мягкой перине было все равно что плыть на облаке — так удобно, что я заснула в течение минуты.

Глава 3

— Ты находишь, что здесь слишком скучно, Меган, и место слишком уединенное?

Тетя опустила кофейную чашку на блюдце.

Темные глаза зондировали меня пристальным взглядом.

Я улыбнулась и покачала головой:

— Об этом еще рано говорить. Я большую часть дня проспала, так что у меня не было возможности оглядеться.

Она кивнула:

— Конечно. Ты устала после дороги. Надеюсь, ты не страдаешь бессонницей.

— Нет, что вы.

— Я говорю это потому, что в детстве ты всегда пугалась прилива. Сегодня, когда ты спала, он был особенно сильный. Вода ужасно шумит, заполняя расщелины утесов, так что глухой рокот слышен даже здесь.

Я была слегка удивлена. Обычно я сплю чутко, но в этот раз ничего не слышала.

— Значит, прилив тебя не разбудил?

— Нет.

Сказав так, я вдруг вспомнила, что, проснувшись, некоторое время лежала на кровати, машинально к чему-то прислушиваясь. Теперь я поняла, что это было — приход большой волны, рев, который когда-то давно вселял в меня ужас.

— Я рада, что это тебя не побеспокоило, — заметила тетя Лиззи.

Мы сидели в библиотеке в окружении высоких, до потолка, книжных шкафов, полки которых были заставлены старинными книгами в кожаных переплетах. Мадам Ларре внесла поднос с ликерами и кофе и вновь оставила нас наедине.

В дальнем углу комнаты висел портрет моей матери, выполненный маслом. Художник очень точно передал сходство с натурой: с портрета на меня смотрел мой двойник, даже выражение лица показалось знакомым — ну в точности я в серьезном настроении. Я не могла оторвать от него глаз. Тетя заметила мой интерес.

— Ей было тогда всего двадцать, — сказала она. — Портрет написан за год до того, как она вышла замуж за твоего отца, против воли нашей семьи. Бернадетта в то время была очень счастлива. Она имела все, чего могла пожелать девушка в ее возрасте.

— За исключением моего отца, — невольно вырвалось у меня.

В первый раз бесстрастная маска соскользнула с лица тети.

— Она вполне могла бы прожить и без него! Он принес ей только несчастье!

— А я? — холодно намекнула я, злясь на себя.

— Я совсем не это имела в виду, Меган, — быстро ответила она. — Мы никогда не жалели о твоем рождении. Мы полюбили тебя сразу же, как только ты появилась на свет, потому что ты — дочь Бернадетты.

Я хотела возразить, что была так же дочерью своего отца, но решила не делать этого. Пригубив ликер, я вновь посмотрела на портрет матери и нашла в нем утешение и уверенность. Напряжение покинуло меня, и я вновь расслабилась и почувствовала себя комфортно.

— В письме, — поспешила я сменить тему, — вы говорили о природном даре моей матери, который она унаследовала от своих бабушки и мамы. Вы к тому же интересовались, не перешел ли он и ко мне. Помните?

Лиззи кивнула.

— Да, помню, — медленно ответила она и после недолгого колебания добавила: — Твоя мать имела дар, который известен как экстрасенсорное восприятие. Она могла видеть и слышать то, что другим недоступно.

— В самом деле? — Я ошарашен но уставилась на нее.

— Да, в самом деле. Более того, она могла заставить других видеть и слышать то, что она сама видит и слышит. Я много раз наблюдала, как это происходит, и даже твой отец, при всех его сомнениях и научном скептицизме, не мог это опровергнуть.

Я вспомнила конверт, который мне передали в аэропорту Бостона.

— Вы хотите сказать, что моя мать была... спиритическим медиумом?

— Она была больше, чем просто медиумом, Меган, — спокойно ответила она. — Ты слышала о психокинезе?

— Нет.

Не знаю, ликер ли оказал на меня такое действие или дело было в другом, но я начинала чувствовать странную нереальность всего происходящего и свою готовность выскользнуть из библиотеки и полететь в неизвестность.

— Психокинез — это процесс воздействия силой мысли на движение физического объекта, — пояснила тетя тем же тихим голосом. — Бернадетта владела такой силой, как и наша мать. Я видела, как передвигаются тяжелые предметы, выпадают ящики из шкафов, рассыпая свое содержимое, и маленькие вещицы перемещаются из одной комнаты в другую. Никто при этом до них не дотрагивается, и присутствующие люди даже не понимают, как это происходит.

Я невольно вздрогнула:

— Это невероятно!

— Вовсе нет, Меган, — серьезно сказала тетя. — Стоит только поверить, и ты поймешь, что возможно все. Но твой отец никогда не допускал твоего присутствия на сеансах, да?

— Да, я не была ни на одном сеансе, — призналась я. — Им, наверное, и в голову не приходило проводить их в моем присутствии.

— Жаль. Ты была бы очень удивлена, если бы побывала там.

— Удивлена? Вы думаете, что я имею... дар... моей матери?

— Еще не знаю. Слишком рано делать выводы. Но если ты не унаследовала, по крайней мере, экстрасенсорные способности своей матери, это будет первый случай, когда женщина из нашей семьи не переняла дар общения с теми, кто ушел из этого мира до нас.

Я почувствовала, как по спине опять побежали противные мурашки.

— Вы имеете в виду... с мертвыми?

— Вот почему сеансы так привлекательны, Меган, — сухо сказала тетя.

— Да, конечно, — пробормотала я, ощущая неловкость. — Но не опасна ли такая сила для самого медиума?

— Твой отец тебе это сказал?

Я покачала головой. Это сказала моя мать, не отец.

— Мне кажется, что любой, кто спускает с привязи силу, не подвластную человеческому пониманию, освобождает при этом что-то опасное и злое. Такая особа сама напрашивается на неприятности. А что это дает самому посреднику-медиуму? Вы можете мне объяснить?

Слегка нахмурившись, Лиззи покачала головой.

— Только одному человеку в каждом поколении даруется такая сила, Меган, — сказала она. — Так было всегда. Одному из поколения. И ее получила моя сестра Бернадетта, не я. Бернадетта никогда не говорила со мной об этом. И ни с кем не говорила. Этот было нечто, что держало ее... в стороне от нас. Потом она вышла замуж... Но наш род очень древний, и семейная летопись хранит много секретов. Ты можешь сама прочесть, я сейчас ее достану.

Она встала и подошла к книжному шкафу. Наблюдая за ней, я поняла — она обижена, что так называемый «дар» был передан моей матери, а не ей. Тетя Лиззи вытащила с одной из полок книгу в потертом кожаном переплете, которой, видимо, довольно часто пользовались.

— Ты, конечно, не читаешь на старофранцузском, — сказала она, поворачиваясь ко мне, — и латинском. Но это не важно. Некоторые самые древние страницы уже почти невозможно прочесть даже знающим эти языки. Тебе вполне достаточно изучить последние. Там ты найдешь довольно интересные комментарии своей бабушки. Бедная Бернадетта совсем ничего не успела добавить к этому. Кстати, ранние заметки написаны на пергаменте. Наверное, до них были и другие. Я помню, когда мама читала нам с Бернадеттой первые записи, сделанные Мари Феррари, она сказала, что Мари пишет, будто получила дар от своей матери.

Лиззи протянула мне книгу. Я взяла ее и бережно положила себе на колени. На первой странице сохранились только дата и подпись: "Мари Феррари, 1641 Anno Domini[1]". Буквы поблекли и пожелтели от старости. Глядя на них, я понимала, что и они скоро исчезнут, как и остальной текст, и тогда больше ничего не останется от Мари Феррари. Но и этого было достаточно, чтобы я в ужасе уставилась на этот почерк и вновь почувствовала бросающее в дрожь прикосновение ледяных пальцев тайны на своей шее. Это был почерк моей матери. Им был написан и подписан тот документ, который я читала в самолете.

Я поспешно пролистала несколько страниц и нашла новую дату и новое имя. «Ивонна Феррари, 1718 Anno Domini». Эта надпись была яснее, и вновь тот же почерк, что и у моей матери, те же завитушки и росчерки.

— Ты обратила внимание на почерк? — спросила тетя.

— Да, он везде одинаковый.

Она кивнула.

— Он становится таким, когда приходит сила, — задумчиво сказала она. — Твои бабушка и мать говорили об этом. Это происходило, когда они начинали видеть.

— Видеть? — Я пристально посмотрела на тетю.

— Восприятие окружающего мира у Бернадетты было гораздо глубже, чем у всех остальных женщин нашей семьи... даже у тех, кто оставил записи в этой книге. Она имела силу, которая переносила ее гораздо дальше, чем любую женщину из рода Феррари. Она видела такие места и вещи, которые были им недоступны. Но ты лучше все поймешь, когда прочитаешь их записи.

— И все же сама она не оставила здесь никаких заметок.

Кроме имени моей матери и даты ее рождения, на предназначенной ей странице ничего не было написано.

— Твоя мать умерла очень рано, Меган, — тихо ответила тетя. — Это было большое горе. Она могла бы рассказать нам так много...

Вспомнив, что говорил мне шофер и как сильно все это отличалось от версии моего отца, я поинтересовалась:

— Как умерла моя мама?

Какое-то время тетя Лиззи изучала мое лицо, затем ответила:

— Наверное, отец рассказывал тебе об этом.

— Он сказал, что она умерла внезапно. Это все, что я знаю. Но она была так молода!

Темные глаза Лиззи пристально смотрели на меня.

— Перед лицом смерти все равны, для нее нет молодых и старых, — спокойно заметила она. — Это случилось именно так, как рассказывал тебе отец. Потом он уехал и увез тебя с собой. — Она вдруг улыбнулась, протянула руку и закрыла книгу у меня на коленях, но не взяла ее. — Для одного вечера мы достаточно поговорили о подобных вещах, — сказала она. — Есть еще кое-что, что я хотела бы тебе рассказать. За несколько месяцев до того, как умер твой отец, я привезла сюда из Европы твоих кузин. Это близняшки, девочки приблизительно твоего возраста. Сейчас они учатся в колледже в Галифаксе и приедут к нам на каникулы. Они составят тебе приятную компанию.

По крайней мере, я узнала хоть что-то обнадеживающее .

— Не думала, что у меня есть еще родственники.

— Другая ветвь семьи. — Тетя немного поколебалась, прежде чем продолжить. — Буду с тобой откровенна, Меган. Я думала, что мы больше никогда не увидим тебя здесь, в этом доме, поэтому предположила... я надеялась... что, может быть, кто-то из этой ветви семьи обладает даром твоей матери. Я привезла их сюда, чтобы они пожили там, где жила она. — Лиззи пожала плечами и улыбнулась. — Но это не сработало. У них никогда не будет сосредоточенности Бернадетты и ее храбрости. Они всего лишь обыкновенные юные девушки, ничем не выделяющиеся. Я скоро отправлю их обратно в Европу. — Продолжая улыбаться, она встала. — Я пригласила на завтрашний ужин нескольких друзей, о которых тебе уже говорила. Они друзья твоей матери. Уверена, тебе будет интересно с ними познакомиться, так же как и им — с тобой. Они смогут многое рассказать тебе об этом доме и родственниках твоей мамы.

Через несколько минут я уже поднималась по лестнице в свою комнату с переплетенной кожей летописью семейных событий под мышкой.

Глава 4

Покрывало на кровати было откинуто в сторону, настольная лампа струила в спальню мягкий свет. Надев пижаму, я села с книгой в глубокое кресло у окна. В комнате было тепло, за окном клубился серый туман, оседая на стекле капельками мутной влаги. Ручейки побелевшей от соли воды сплетались в причудливые узоры. Открыв книгу, я начала читать то, что написала моя бабушка.

"Ирэн Феррари, рожденная в 1903 году.

Сила пришла ко мне вскоре после моего двадцать второго дня рождения, в мае 1925-го, когда я была на третьем месяце беременности первым ребенком. Это произошло, когда я сидела у окна, глядя на набегающий прилив. Внезапно я почувствовала головокружение, появилось странное ощущение, совсем не похожее на обморок, который, как предупреждал меня доктор, не редкость на ранних стадиях беременности, так же как тошнота, холодный пот и немотивированные страхи, его сопровождающие. Но это ощущение, как я поняла, было чем-то сродни экстазу. Я, казалось, покинула свою комнату через окно, несмотря на то что на нем стояли железные решетки, оставшиеся с давних времен, когда шли перестрелки с индейцами. Я будто парила в воздухе, устремившись через море, как орел.

Я напугалась и попыталась бороться с захватывающими меня ощущениями, но они оказались слишком сильными. Затем меня как будто наказали за сопротивление и отшвырнули назад в мою комнату. Я все еще продолжала парить в воздухе и внезапно заметила, что моя спальня занята. На моей кровати лежала женщина с растрепанными волосами и расширенными от ужаса глазами. Пот струился но ее лицу, и она едва сдерживалась, чтобы не закричать от страха и боли. Я хотела помочь ей, приблизиться к ней, но какая-то сила удерживала меня, не давая даже пошевелиться. Постепенно я начала осознавать, что в лице этой женщины было что-то хорошо мне знакомое. Этой женщиной, корчившейся в родовых схватках, была я сама! И сама же я наблюдала за этим, стоя в стороне, не в состоянии помочь молодому и неопытному доктору, которому никак не удавалось повернуть ребенка в мой утробе так, чтобы он смог появиться на свет.

Вскоре все закончилось. Женщина, которая физически была мной, наконец разродилась. Она родила сына. Я наблюдала, как незнакомый мне доктор пытался вернуть его к жизни, как, устав в конце концов от тщетных попыток, вернулся к кровати, чтобы помочь мне. Я слышала, как он инструктирует медицинскую сестру, чтобы та сообщила моему мужу, что наш первый ребенок, мальчик, оказался мертворожденным. Наблюдая и слыша все это, я поняла, что плод в моей утробе обречен.

Я в страхе рассказала эту историю нашему семейному доктору в Суссекс-Воулде, но он сказал, что мне просто приснился дурной сон и что он не намерен передавать нас ни в какие другие руки. Я согласилась с его доводами, но не смогла забыть об этом страшном видении. И вот наступило время родов. Однажды ночью я почувствовала первую разрывающую тело боль и попросила мужа позвонить доктору. Ему по телефону ответил незнакомый голос. Молодой голос. Этот человек сказал моему мужу, что он — доктор из Труро и что его вызвали к доктору Вилсону, нашему семейному врачу, который только что скончался. Еще он сказал, что приедет к нам вместо него и привезет с собой жену, квалифицированную медицинскую сестру.

Я была в ужасе, когда муж сообщил мне об этом. Я никогда прежде не говорила с ним о своем сне, не желая его беспокоить. Он так гордился, что у нас будет ребенок! Но теперь я рассказала ему все. Он пытался утешить меня, но я не могла успокоиться. Когда приехали молодой доктор и медсестра, я узнала в них тех людей, которых видела мысленным взором шесть месяцев назад. И все произошло именно так, как в том сне: я узнала муки поперечных родов, видела агонию своего сына...

Таким образом ко мне пришла сила. И несмотря на то что она появилась у меня не так, как у других, — ведь я потеряла сына, — сила казалась мне благотворной. Через семь лет после этого я родила другого ребенка, мою дорогую Бернадетту, а немного позже — вторую дочь, Лиззи. Наша семья, осмелюсь сказать, процветала, как никогда прежде. Внушающих ужас видений, которые познали те, что были до меня, совсем не было. Возможно, потому, что я никогда не переступала порог приоткрытой двери, хоть и пыталась не раз, из любопытства и задетого самолюбия.

Это были годы между войнами, и я была способна помочь многим, кто хотел увидеть и услышать своих погибших любимых и единственных. Многие благословляли меня за это, и я считала себя осчастливленной этим даром, а не проклятой... но всегда помнила об утрате — о своем единственном сыне.

Ирэн Феррари, 1969 Anno Domini".

Кто-то тихо постучал в дверь, я вздрогнула и, положив книгу на пол рядом с креслом, встала. Стук упорно продолжался. Подойдя к двери, я открыла ее. Там никого не было. Никого не было и в коридоре. Я посмотрела налево и направо — никого. Из-под двери комнаты моей тети не пробивался свет, видимо, она все еще была внизу.

Закрыв дверь, я вновь вернулась в комнату. Легкий стук продолжался, и я наконец догадалась, что он доносится из-за смежной двери. Я быстро подошла к ней и внимательно прислушалась к тихому беспорядочному постукиванию с другой стороны.

— Дениза, это ты? — осторожно позвала я.

Стук сразу же прекратился. Я открыла дверь и огляделась, чтобы увидеть, откуда он мог исходить, но ничего не заметила. Я ждала, когда он раздастся опять, и вскоре вновь его услышала, такой же слабый, но уже более оживленный. Теперь я поняла, что он доносится из бюро орехового дерева, стоявшего в дальнем углу. Я тихо приблизилась.

В одном из шести ящиков что-то шевелилось, возможно, в ловушку попала мышь. Постукивание продолжалось. Подойдя ближе, я решила, что звук доносится из верхнего левого ящика. Встав сбоку, так, чтобы не быть на пути у мыши, если она в панике бросится на меня, я попробовала выдвинуть ящик. Не тут-то было — он оказался запертым на ключ.

Я подумала, что ключ может лежать в бюро, и вспомнила, что его откидная доска превращается в стол, а внутри находится лабиринт небольших отделений для бумаг, в которые мама засовывала всевозможные вещи.

Я потрогала откидную доску, и она немного сдвинулась с места. Это означало, что само бюро заперто не было. И все же, когда я потянула за доску, она отказалась открываться. Там не было никакой ручки, ничего, за что можно было бы дернуть, и я с досадой огляделась. Рядом с камином валялись различные приспособления.

Вставив тонкий конец каминных щипцов в щель между створками бюро, я нажала на другой, превратив щипцы в рычаг. Доска со стуком, напугавшим меня, упала. Передо мной лежала связка ключей, отделения для бумаг были пусты. Поскребывание в ящике продолжалось. Теперь я уже не сомневалась, что там томится попавшая в ловушку мышь.

В замке ящика с неохотой повернулся лишь третий ключ из связки. Видимо, старое дерево, разбухнув от сырости, крепко держало язычок замка. Мне и в голову не пришло отказаться от своих усилий. Нетерпеливо подергав ключ, я почувствовала наконец, как замок открылся.

Ящик вырвался из бюро, как будто им выстрелили из ружья, и ударил меня с такой силой, что я отлетела назад. С испуганным криком я упала на ковер, сверху на меня приземлился ящик. Некоторое время я продолжала лежать, будто парализованная, не способная ни двигаться, ни думать. Сердце тяжело и неистово билось, я, словно со стороны, слышала собственное хриплое и громкое дыхание. Ящик все еще находился на мне. И, как я решила, все еще хранил в себе то, что атаковало меня с такой страшной силой.

Я задохнулась от ужаса, поспешно отбросила его прочь и тут же вскочила на ноги. Ящик теперь лежал, перевернутый вверх дном, на полу. Когда я на него посмотрела, в голове моей прояснилось, я стала убеждать себя, что это нечто, бросившееся на меня с такой силой вместе с ящиком, вряд ли осталось внутри. В руке и в ребрах, там, куда пришелся удар, пульсировала боль.

Я вспомнила о каминных щипцах, которые уронила возле бюро. Если это нечто, кем бы оно ни было, все еще сидит под ящиком, оно не застанет меня врасплох на этот раз. Вооруженная железякой, я со страхом приблизилась к перевернутому ящику, лежавшему около маминой кровати, и, протянув руку, ударила но нему щипцами, а затем стала передвигать его по ковру, пока он не уперся в стену. Двигаясь, он издавал приглушенный дребезжащий звук.

Не знаю, чего я ожидала, но ничего не произошло. Перевернутый ящик лежал неподвижно и тихо. Тем не менее я все еще не решалась заглянуть под него. Наконец, подсунув тонкий конец щипцов под ящик и задержав дыхание, я перевернула его быстрым движением.

Под ящиком кое-что было. Оно лежало на боку у стены, но опасным совсем не выглядело. Это была небольшая деревянная квадратная доска на крошечных колесиках и с дыркой в центре. Она больше походила на игрушку. Внезапно мне показалось, что в комнате стало холодно, и я задрожала. Все еще сжимая в руках щипцы, я продолжала смотреть на странное приспособление. Затем начала медленно подкрадываться к этой штуковине, и чем ближе подходила к ней, тем холоднее становилось в комнате.

— Что ты тут делаешь, дитя мое, и зачем тебе каминные щипцы?

Голос Лиззи испугал меня, и железяка со звонким стуком упала на пол. Я повернулась к тетке.

— Что случилось, Меган? — Выражение ее лица было озадаченным. — Ты выглядишь, как будто увидела привидение.

— Здесь холодно, — пробормотала я.

— Холодно? — В ее глазах вспыхнул огонек интереса.

— Да. Вы не чувствуете?

— Нет. — Она покачала головой. — Я направлялась в свою комнату, когда услышала, как что-то упало, — объяснила она свое появление, подходя к лежавшему на полу ящику.

Я увидела, как она наклонилась, чтобы его поднять, и внезапно застыла, заметив деревянное приспособление.

— Планшетта! — воскликнула она. — Ты нашла ее, Меган!

— Это называется планшетта?

— Да. Она принадлежала твоей матери. — Лиззи подняла вещицу. — Забавно... Как она здесь оказалась?

— Не знаю.

— Твой отец выбросил ее с башни, — задумчиво сказала она, рассматривая деревяшку, — в море. Это случилось ночью, накануне вашего с ним отъезда.

— Когда умерла мама?

— Да. С тех пор я видела только доску в твоей комнате, но даже не ожидала увидеть планшетту.

— Она была заперта в ящике бюро.

В нескольких словах я рассказала тете, что случилось, и почувствовала себя гораздо лучше к тому времени, как закончила говорить. Я убедила себя, что потянула ящик слишком сильно, поэтому он и выпрыгнул на меня подобным образом. Тетя Лиззи все еще пристально разглядывала предмет, который держала в руке.

— Ты знаешь, что это такое? — спросила она, протягивая его мне.

Теперь я рассмотрела, что ножки и колесики планшетты были вырезаны из слоновой кости, как и поверхность доски, лежавшей в моей комнате. Сама платформа была сделана из дерева и покрыта таким же черным поделочным камнем, что и буквы с цифрами на доске.

— Давайте пойдем в мою комнату, — предложила я. — Здесь очень холодно.

— Да, конечно, — согласилась тетя. — Я только сначала поставлю на место ящик.

Наблюдая, как она вставляет ящик в углубление и закрывает его, я была удивлена, как легко у нее это получилось.

— Он совсем не туго движется, — заметила она.

— Возможно, я дернула его слишком сильно.

— Возможно.

В моей комнате тетя закрыла смежную дверь и повернулась ко мне:

— Тебе все еще холодно, Меган?

— Да, но здесь гораздо теплее. Вы разве не ощущаете разницы?

— Этот холод показался тебе промозглым? — поинтересовалась она, проигнорировав мой вопрос.

— Да... Наверное, из-за близости моря.

— Конечно.

— Вы хотели рассказать мне о планшетте, — решила я сменить тему.

— Планшетта — это довольно примитивный телепатический инструмент, который в руках настоящего медиума может написать послание от духа на спиритическом сеансе. Он может писать прямо на бумаге или указывать на определенные буквы на доске в ответ на поставленный вопрос.

— Как? — заинтересовалась я.

Она поднесла планшетту к столику рядом с моей кроватью и положила его на доску.

— У тебя есть карандаш?

— Где-то был... — Я нашла в своей сумке ручку и протянула ей.

— Ручка, вставленная в дырку планшетты, становится ее третьей ножкой. — Тетя продемонстрировала, как это делается. — Теперь она стоит ровно, видишь? На сеансе человек задает вопрос, медиум слегка прикасается к планшетте пальцем, и она начинает двигаться.

Сейчас планшетта даже не тронулась с места. Я обратила на это внимание тети, и она засмеялась:

— Я же говорила тебе, Меган, что дар достался не мне, а твоей матери. — Она указала на планшетту. — Попробуй. Уверена, что для тебя она что-нибудь напишет.

Но я не была расположена делать это. Мне совсем не нравилась идея играть в игру, в которой я ничего не понимала. Я покачала головой.

Тетя улыбнулась:

— Ты испугалась, Меган? Твой отец тоже боялся того, чего не мог понять. — Ее странные глаза — зрачки почти сливались с радужкой — замерцали черным пламенем. Я отвернулась. — Но твоя мать не боялась ничего.

— Я просто немного устала, — уклончиво сказала я, не отрывая взгляда от планшетты.

— Конечно, дитя. Прости меня, но ты задала вопрос, а ответ можно найти именно там, куда ты сейчас смотришь.

— Моя мать пользовалась этим?

— Ей не нужна была эта доска. Для нее она была лишь игрушкой, которую ей в детстве дала твоя бабушка. Бернадетта забавлялась ею. Ее восприятие было гораздо шире и глубже, она видела больше, чем детские каракули и отрицательный или положительный ответы. Она имела силу прорицания, которую не просила, но которая досталась именно ей. Мне кажется, она совсем не хотела этого дара, хотя и была Феррари. В этом, конечно, была вина твоего отца. Он не мог ни понять, ни поверить. И никто из нас не упрекает саму Бернадетту.

Подойдя ко мне, тетя Лиззи положила руки мне на плечи и поцеловала в щеку, лишь слегка прикоснувшись губами.

— Спокойной ночи, Меган, — сказала она и, помолчав, тихо добавила: — Ты так похожа на Бернадетту!

— Спокойной ночи, тетя Лиззи, — пробормотала я.

У двери она обернулась и улыбнулась мне:

— Ты прочитала книгу?

— Только то, что написала бабушка.

Она кивнула:

— Ты помнишь свою бабушку, Меган? Она была красивой, доброй и мудрой. Удивительная женщина! Для нее это был благой дар, он принес ей только хорошее. Она использовала его, чтобы помогать и утешать окружающих ее горемык. Он мог бы быть таким же и для тебя.

— Но она потеряла своего единственного сына, — напомнила я. — И моя мать умерла молодой. Не было ли все это дорогой ценой, которую им пришлось заплатить за свой дар?

На мгновение мне показалось, что тетю рассердили мои слова, но она лишь склонила голову и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Я услышала, как щелкнул замок, затем ее шаги — она шла по коридору к своей комнате.

Я с трудом подавила порыв догнать ее, извиниться за свои слова и, подойдя к своей сумке, вытащила из нее конверт, который передали мне в аэропорту от Джона Кэрзона. Сидя на краю кровати, я перечитала то, что написала моя мать, но теперь, когда знала о ее так называемом «даре», уже с большим вниманием. Я догадалась, что этот документ был вкладом моей матери в семейную хронику экстрасенсорного восприятия. Я еще раз перечитала эпиграф: «Да не найдется среди вас ни одного верующего, злоумышляющего гаданием или колдовством, магией или некромантией, ибо все это противно Богу». Я немного поразмышляла над его смыслом и решила, что это не те слова, которые Лиззи высоко бы оценила.

Или следующие: «Люди, стремившиеся разделить видения медиума, не знали и не заботились о том, реальны ли эти видения или ложны. Они даже не задумывались, что своей назойливостью толкают медиума в омут одержимости, вынуждая его вырываться за пределы своих способностей, что зачастую приводит к гибели». Это могло быть написано специально для Лиззи. На меня вновь нахлынули мрачные предчувствия, я вдруг осознала, что именно мне предстоит стать тем медиумом, которого она так беззаботно подталкивает к краю бездны, а там, на дне, ждут неизвестность и ужас, с чем, должно быть, столкнулась моя мать, если написала подобное предупреждение для других.

Я лежала в огромной кровати, пытаясь уснуть, но это оказалось нелегко. Я все еще была слишком возбуждена. Чтобы успокоиться и погрузиться в сон, я глубоко вздохнула, закрыла глаза и прибегла к уловке, которой однажды научил меня отец и которая долго мне не давалась. Нужно было полностью расслабиться — мысленно представить себе, как медленно и последовательно сбрасывают напряжение все мышцы, одна за другой, начиная от макушки и лица до кончиков пальцев на ногах. Это требовало концентрации и определенных усилий, но всегда срабатывало, и, расслабившись, я мгновенно засыпала.

Постепенно я сосредоточилась и почувствовала, как все страхи и опасения улетучиваются из моего сознания. Огромный старый замок уже спал. Вздохи ветра и волн за окном были едва слышны. Я знала, что это затишье — всего лишь краткая передышка, которую позволило себе море. Низкий отлив вскоре должен смениться яростным буйством прилива, еще немного, и неистовый водоворот будет остервенело биться о скалы под моим окном.

Легкий вздох вырвался из моих сомкнутых губ, рассеяв дремоту в тот момент, когда я уже медленно плыла в объятия сна. К тому времени я успела добраться до мускулов предплечий и, продолжив расслабление дальше, вновь начала засыпать. Внезапно в комнате послышался слабый скрежет. Я напряглась, и вся моя сосредоточенность мгновенно испарилась. Источник звука был почти рядом с кроватью.

Медленно и осторожно я повернула голову, думая, что это скребется мышь, и внезапно заметила в темноте слабое движение, менее чем в шаге от моего лица. Звук шел от доски Уйда, лежавшей на столике у кровати. Поперек верхней ее части белело письмо моей матери — там, где я его и оставила.

Слабое поскрипывание продолжалось. Казалось, оно доносится из-под листа. Не отрывая глаз от доски, я протянула руку за второй подушкой, схватила ее и, развернувшись, с размаху опустила ее на бумагу и вещь, двигавшуюся по ней.

Должно быть, я не рассчитала силу удара и попала по углу. Столик покачнулся и тяжело упал на пол, увлекая за собой доску и все остальное. Что-то скользнуло на середину комнаты. Что-то деревянное. Оно с резким треском ударилось о какое-то препятствие и остановилось. Перепуганная мышь, если бы это была она, наверное, бросилась наутек. Я села и включила прикроватную лампу.

Маленький столик валялся на боку, доска Уйда лежала инкрустированной поверхностью вниз недалеко от него. Чуть дальше валялась подушка, но документа моей матери нигде не было видно.

Встав с кровати, я подняла стол и затем подобрала подушку. Под стулом нашлась планшетта. Теперь я поняла, что именно она и скользила по полу. Ручка, которую тетя вставила в отверстие в центре, была сломана.

Направившись обратно к кровати, я заметила уголок листа бумаги, высовывавшийся из-под нее, быстро вытащила его и поднесла к настольной лампе, чтобы получше рассмотреть и проверить, не помялся ли он. Для этого я разложила его на доске.

Я ожидала, что на бумаге окажутся какие-нибудь повреждения, уверенная, что мышь грызла его, но лист был целый. Внезапно я вновь, как раньше в соседней комнате, почувствовала холод. Сложив плотную бумагу, я намеревалась засунуть ее обратно в конверт, но вдруг заметила написанные на обороте слова, которых там раньше не было. Это был почерк моей матери.

Я уставилась на написанные слова, задохнувшись от ужаса. Короткие волоски на задней стороне шеи встали дыбом. У меня не было сомнения, что это почерк моей матери и что писала она той самой шариковой ручкой, которую тетя Лиззи вставила в планшетту. Сердце мое неистово колотилось, когда я начала читать. Берн... Берна... Бернадетта... Мег... Меган... не... не... позволяй... себе... себе... слушать... ис... искусителя...

Я недоверчиво уставилась на послание. Получилось следующее:

"Меган, не позволяй себе слушать искусителя.

Бернадетта".

Оно заканчивалось ровной линией, которая почти пронзила бумагу под последней буквой. Я вспомнила, что слова, которые были добавлены к заметкам отца, заканчивались таким же резким, неистовым росчерком. Я вернулась к записям отца.

Он вопрошал: «Допустим, что среди всего обмана и хитрости, надувательства и фальши, среди медиумов — мошенников и лжецов, — ученый внезапно обнаружит себя лицом к лицу с необъяснимым, сверхъестественным явлением, которому ни знание физических законов, ни жизненный опыт не смогут противостоять. Что тогда, Бернадетта?»

Моя мать написала: «Тогда он тоже познает страдание и ужас...» И эта строчка заканчивалась прямой линией, пропахавшей страницу черной бороздой.

Внизу отец сделал примечание: "Это случилось 15 июля 1967 года. У меня не хватило сил предотвратить это".

У него не хватило сил предотвратить это! Я читала эти слова, уже понимая их смысл и соглашаясь с ними. Они имели ужасающее значение. Может ли быть, что она написала их в ответ на его вопрос, а не значительно раньше, как я подумала вначале? Видимо, так и было. Но как это вообще возможно? В 1967 году мама уже восемь лет как была мертва!

Неужели она своей силой заставила руку отца писать ее почерком ответ на записи, которые он сделал через восемь лет после ее смерти? А только что она, возможно, управляла планшеттой, чтобы написать свое предупреждение мне!

Я вновь уставилась на написанное, не в состоянии поверить в то, что видела. Потому что, если бы я это сделала, я должна была поверить и в то, что моя мать действительно обладала страшной силой, позволившей ей вернуться из могилы, чтобы предостеречь меня, как она предостерегла моего отца в отношении той страшной опасности, которую понимала только она. Нет, я не могла в это поверить. Это противоречило всему, что я привыкла считать естественным и во что верила.

Когда я вновь перечитывала слова, написанные на обороте маминого письма, со мной начали происходить странные вещи. Моя рука, словно подчиняясь чьей-то воле, более сильной, чем моя собственная, начала тянуться в сторону темневшему на бумаге имени «Бернадетта». Как будто чей-то могущественный разум подчинил себе мое сознание, заставил мои пальцы прикоснуться к синим чернилам, и хотя я пыталась отдернуть дрожащую руку, не могла этого сделать.

В страхе я смотрела, как мой указательный палец дотронулся до имени матери и начал осторожно тереть его. Чернила смазались, я неимоверным усилием все-таки оторвала палец от бумаги, затем, дрожа, бросилась в кровать и натянула одеяло до самого подбородка.

Внезапно я почувствовала боль в ладони и пальцах правой руки — словно сжимала кусок льда, пытаясь его растопить. Пальцы так парализовало холодом, что я не могла ни согнуть их, ни разогнуть. Потом холод начал постепенно вытекать из моей руки, и мне показалось, что он заполняет собой комнату. Влажный легкий ветерок вдруг коснулся моего лица. И сразу же за окном я услышала стремительный натиск кружащегося водоворота большой волны.

Новый прилив силой прокладывал себе путь из Бей-оф-Фанди в Майнес-Ченнел.

Глава 5

Каким-то образом мне удалось провалиться в глубокий сон без сновидений. Оглядываясь назад, сейчас я не могу понять, как это случилось, и все же я уснула, причем довольно крепко.

Когда я открыла глаза, моим первым побуждением было рассказать Лиззи о том, что произошло ночью. Я огляделась — в комнате все лежало на своих местах. Доска Уйда и планшетта покоились на столике.

Ящик, в который я засунула мамино письмо перед тем, как уснуть, был слегка приоткрыт. Я заглянула внутрь — сложенный листок все еще находился там. Записи отца лежали лицевой стороной вниз, и сверху отчетливо значилось написанное на обороте предупреждение матери.

Через некоторое время, когда будоражившее душу волнение, вызванное событиями последней ночи, слегка поутихло, уступив место ожившему чувству опасности, я решила не говорить Лиззи о том, что случилось. Не потому, что меня что-то удерживало, наоборот, я чувствовала себя сейчас более сильной, чем прежде. Просто мне показалось, что написанное мамой относилось к Лиззи, даже несмотря на то, что ее имя не было упомянуто. Трудность заключалась еще и в том, что тетя безоговорочно верила в благотворность силы, поклонялась ей, тогда как моя мать, по-видимому, боялась и ненавидела этот «дар». Вот почему мать обвиняла Лиззи в тех неприятностях, которые с ней произошли. Я понимала теперь, что у нее были на то причины, принимая во внимание мой собственный, пусть небольшой, опыт.

Я как раз закончила умываться и вернулась в спальню, когда Дениза принесла горячий кофе и теплые хрустящие рогалики, густо намазанные деревенским маслом. Только теперь я поняла, как проголодалась.

— Завтрак, — сказала горничная, — будет накрыт внизу примерно через час.

Она также сообщила, что вечером ожидаются гости. Голос девушки звучал возбужденно — очевидно, в доме Феррари гости были редкостью в последнее время.

— Вы похожи на Надин и Аниту, мисс Маршалл, — заметила Дениза, наливая мне кофе. — Они тоже полны жизни. Знаете, они так похожи друг на друга, просто невероятно! Наверное, они даже думают одинаково. Надин сказала мне, когда проводила здесь каникулы в прошлом году, что, если одна из них пугается или что-то вроде этого, другая чувствует то же самое, хотя в это время они могут быть в нескольких милях друг от друга.

— Неужели?

— О да, между ними очень тесная связь. Так думает и доктор Шиллер. Он делает записи, наблюдая за девочками с того времени, как они сюда приехали. Даже собирается написать о них статью в медицинском журнале.

— Кто это — доктор Шиллер? — спросила я, глотнув горячего кофе.

— Друг мисс Лиззи. Она знает его еще с тех времен, когда училась в колледже в Квебеке. Он владеет частной клиникой по дороге в Майнес-Бейсн, на полпути к Суссекс-Воулду. Странное место: высокие каменные стены, железные ворота, охрана... Психиатрическая лечебница. Люди приезжают туда со всего света. Вы с ним встретитесь сегодня, когда гости соберутся на ужин.

— А кто еще ожидается, Дениза?

— Мадам Ларре не сказала, но я предполагаю, что будет мисс Кавендиш. Она всегда приезжает. И мадам Грассе, если будет хорошо себя чувствовать. Но я уверена, что если она сегодня и приедет, то только под большим нажимом.

Я с интересом посмотрела на нее:

— Вы говорите, что эти встречи происходят регулярно?

— Не совсем, — ответила девушка. — Когда-то так и было, но с тех пор, как у мадам Грассе ухудшилось здоровье, они собираются не столь часто, как прежде. Естественно, это такое напряжение для нее. Она единственная из этой группы... с восприятием. Остальные не умеют, хоть и пытались неоднократно.

Я хмуро посмотрела на девушку поверх чашки:

— Вы говорите загадками, Дениза. Пытались делать что?

Внезапно девушка забеспокоилась:

— Вы хотите сказать... что не знаете, почему они приедут сюда сегодня?

— Тетя сказала, что ожидает нескольких друзей моей мамы на ужин. Это все.

Дениза закусила губу. По выражению лица девушки было заметно, что она не стала бы ничего говорить, если бы знала о моем неведении. Затем она пожала плечами.

— Я слишком много болтаю, — с сожалением заметила она. — Но я была уверена, что мисс Лиззи сказала вам. Мы все об этом знаем, так что секрета здесь нет. Они приедут, чтобы устроить спиритический сеанс. Мадам Грассе — медиум. Около двух лет назад, во время одного из таких сеансов, она получила удар и с тех пор частично парализована.

Я открыла рот от изумления:

— Вы думаете, что они на самом деле общаются с... мертвыми?

Дениза избегала смотреть мне в глаза.

— Не знаю, — пробормотала она, чувствуя себя явно неловко. — Но они думают, что ваша мать свяжется с вами.

Вспомнив прошедшую ночь, я ощутила слабость.

— Моя... мать?

— По сравнению с вашей мамой мадам Грассе — ничто, — заявила Дениза. — Мадам Ларре говорит, что никогда еще не было такого медиума, как ваша мать. Когда она была жива, здесь происходили просто невероятные, сверхъестественные вещи. Дом оживал: тяжелая мебель двигалась, летали ящики...

— Летали... ящики? — Я уставилась на Денизу.

— Однажды, как мне сказала мадам Ларре, ящик со столовыми приборами пронесся через кухню, рассыпая по всему полу ножи и вилки. Мебель ходила ходуном, книги слетали с полок в библиотеке, присутствовавшие гости слышали голоса и видели тех, кого здесь не было. Происходило такое, что не мог объяснить никто. Помню, когда я была маленькой девочкой, в Суссекс-Воулде болтали, что дом Феррари посещают настоящие привидения. Даже торговцы перестали сюда заглядывать, и Максвеллу приходится теперь доставлять все, что нам нужно, из города.

Я покончила с кофе и первым рогаликом, а Дениза налила мне еще одну чашку.

— Вы меня совсем запугали, — сказала я, неловко усмехнувшись. — Еще немножко, и придется мне спасаться бегством из этого ужасного места.

Горничная улыбнулась.

— О, ведь все это происходило давным-давно! — весело воскликнула она. — Когда еще была жива ваша мама. Теперь ничего подобного не случается.

Через некоторое время я спустилась к завтраку и заметила, что в доме стало более оживленно, чем обычно. Френсис полировала перила лестницы, а девушка, которую я прежде не встречала, направлялась в библиотеку с какими-то вещами. В окно я увидела, как Максвелл наводит блеск на и без того сверкающий «даймлер», а на лужайке под дубами и кленами седовласый мужчина лихо управляется с газонокосилкой. Вероятно, это и был отец шофера, садовник, который когда-то так ревностно выращивал для меня желтые розы.

Тетя ждала меня в столовой.

— Надеюсь, ты хорошо спала, Меган? — спросила она, разворачивая свою салфетку. — Присаживайся, завтрак давно готов. Сегодня у нас будут гости. Я уже говорила тебе о друзьях твоей мамы. Думаю, они тебе понравятся.

— Сожалею, если заставила вас ждать, — пробормотала я, поспешно садясь за стол.

Лиззи пригубила томатный сок.

— Меган, ты знаешь человека по фамилии Фултон? Дэнис Фултон из Бостона? Он говорит, что знаком с тобой.

— Дэнис Фултон? — удивилась я. — Нет... нет, не припоминаю.

— Он звонил сегодня утром и сказал, что ему срочно нужно поговорить с тобой. Он остановился у родственников в Галифаксе. Еще он сказал, что открывает там офис для Джона Кэрзона. Его-то ты знаешь?

— Да, конечно, — кивнула я. — Это поверенный моего отца.

— Ясно. — Лиззи внимательно посмотрела на меня. — Я сказала молодому человеку, что он может приехать повидаться с тобой сегодня, по каким бы делам его ни прислали сюда. Но я посчитала необходимым предупредить его, что ты, возможно, не сможешь увидеться с ним сразу же, как только он приедет.

— Почему... не смогу увидеться?

— Я сказала ему, что у нас будут гости, — немного раздраженно пояснила она. — Это будет потрясающий вечер!

Мне пришлось немного отодвинуться от стола, когда мадам Ларре ставила передо мной тарелку с кашей.

— Вы возбудили мое любопытство, тетя, — заметила я. — Кто же наши гости?

— Две леди: мадам Грассе и ее близкая подруга, мисс Кавендиш. И еще доктор Шиллер. Все они живут в Суссекс-Воулде. Кстати, именно мадам Грассе отвечала на мои вопросы о твоей жизни в Бостоне, хотя сама там ни разу не бывала. Так же как и мисс Кавендиш.

— Мадам Грассе — медиум?

Тетя Лиззи кивнула:

— Она лишь в самой незначительной степени обладает даром твоей матери. У нее нет ни силы Бернадетты, ни ее отваги. Остальное ты сама узнаешь о ней на сеансе этим вечером.

— На сеансе? — Я с сомнением посмотрела на тетю. — Я не уверена, что...

— Пожалуйста, никаких сомнений! — отрезала она. — Сеанс был организован специально ради тебя. Ты даже не представляешь, чего мне стоило уговорить мадам Грассе приехать сюда сегодня! Кроме того, тот молодой человек, Фултон, он тоже будет на сеансе. Я случайно упомянула о наших планах на вечер в разговоре с ним, и он сразу же заинтересовался. Он сказал, что в Гарварде принимал участие в исследованиях телепатических способностей. И вполне естественно, что я пригласила его поприсутствовать. Он останется на ужин.

— Да, это хорошо, — поспешно согласилась я. — Но мне не очень нравится сама идея...

— Тебе не хочется пообщаться со своей матерью? — Тетя слегка нахмурилась. — Или с отцом? Ты сможешь это сделать через мадам Грассе.

— Видите ли, это не совсем то...

— Что тебя удерживает, Меган? Может, что-то произошло прошлой ночью, что тебя напугало? Если так — ты должна мне об этом рассказать сейчас же! Мне нужно это знать. Это может означать, что, как и следовало ожидать, к тебе приходит сила. А она должна прийти, потому что ты — единственный ребенок Бернадетты.

Мне не хотелось рассказывать тете о том, что произошло ночью, но странные темные глаза пристально и подозрительно смотрели на меня. Наконец она покачала головой и вернулась к теме предстоящего сеанса.

— Бояться нечего. На сеансе ничего страшного не произойдет, — сказала она. — Я в этом уверена.

Несколько минут мы ели в молчании, затем тетя Лиззи вновь взглянула на меня и спросила:

— Как ты думаешь, почему этот молодой человек хочет тебя видеть?

— Полагаю, это как-то связано с завещанием моего отца, — осторожно предположила я.

— А там было что завещать? — В голосе тети прозвучало неподдельное удивление.

— Да, конечно. Несколько тысяч, я полагаю, — неопределенно ответила я, и тетя кивнула.

— Я рада, Меган, что он смог оставить тебе хотя бы это, — спокойно сказала она, изучая мое лицо. — Но завтра мы поговорим о твоем будущем более серьезно. Я хочу, чтобы ты жила здесь, со мной, и позволила мне заботиться о тебе. Я богатая женщина, а ты — моя наследница. Мы решим вопросы с карманными деньгами и машиной для тебя. Может, ты захочешь вернуться в университет. Думаю, так и будет. Тогда мы сможем устроить и это. Может быть, в Квебеке, где учились я и твоя мама. Мы с тобой съездим в Монреаль, на неделю или больше, и подберем тебе одежду. Я так давно там не была! А ты вообще не видела этот город, так же как и Квебек. Думаю, тебе там понравится.

Она искусно изменила направление нашей беседы, переведя ее в более безопасное русло. И я была ей благодарна за передышку, поскольку не желала больше слышать ни о чем потустороннем.

Глава 6

Когда я вошла в библиотеку, мадам Ларре наблюдала за Френсис, расставлявшей тяжелые стулья вокруг большого стола. На маленьком столике под портретом моей матери стояли в вазе цветы. Среди свежих красных роз я заметила одну желтую, видимо сорванную специально для меня, и, подойдя к вазе, осторожно вытащила желтый бутон из букета.

— У вас в комнате есть ваза, мадемуазель? — спросила меня через плечо мадам Ларре.

— Помню, что когда-то у меня была маленькая вазочка для одного цветка. Кажется, голубая. Ее подарила мне тетя.

— Такая ваза стоит в гостиной, — вмешалась Френсис. — Я могу вам ее принести.

— Нет-нет, все в порядке, — заверила я ее. — Я сама найду. А почему цветы стоят под портретом моей матери, а не на столе? — спросила я экономку. — Они бы там выглядели более эффектно.

— Большой стол должен быть свободным, — ответила она. — Кроме того, розы имеют важное значение. Особенно сегодня.

— Почему — сегодня?

— Сегодня годовщина смерти вашей матери, — напомнила мадам Ларре. — Красные розы всегда были ее любимыми цветами, вот почему они имеют важное значение, мадемуазель. Тем более, что вы здесь. Мадам Грассе попытается установить связь с вашей мамой, если это возможно. А сегодня и в вашем присутствии, как они считают, это не может не состояться.

— Если это возможно? — повторила я. — Вы верите, что мадам Грассе способна устанавливать контакт с мертвыми?

Экономка искоса взглянула на меня блекло-карими, ничего не выражавшими глазами:

— Я в это верю. Я видела однажды, как она это делала, года два назад. В подобное трудно поверить, вы же понимаете. Но я и раньше была свидетельницей того, как мадам Грассе пыталась связаться с умершими. Тогда происходили странные вещи, к которым ваша тетя отнеслась благосклонно, а я — нет. Однако два года назад в этой самой комнате мадам Грассе вдруг заговорила с нами голосом вашей матери и взглянула на нас ее глазами. Она рассказала нам все о вас в Бостоне, чего мы не знали.

Я в ужасе уставилась на нее:

— Что она сказала... обо мне?

— Что ваш отец этим летом умрет. Она знала, что должно было случиться. Она сказала, что вы так похожи на мать, что, когда смотритесь в зеркало, она глядит оттуда на вас. И еще мадам Грассе сказала, что мадемуазель Лиззи должна привезти вас в этот дом этим летом, потому что ваше место здесь. Вы — ее правая рука, заявила она.

Мадам Ларре говорила это так просто и искренне, что я во все глаза смотрела на нее.

— Вы шутите, — наконец прошептала я.

— Нет, мадемуазель, это правда. Устами мадам Грассе действительно говорила ваша мать. Клянусь вам. Как будто мадам Бернадетта на эти несколько минут полностью овладела ею. Потом мадам Грассе начала бороться с этим. Она боролась отчаянно. Было так ужасно наблюдать за нею и очень странно, потому что иногда мы слышали голос мужчины, очень тихий и непристойный. Затем мадам Грассе пронзительно вскрикнула и упала со стула как мертвая. Доктор Шиллер привел ее в чувство, но все случившееся в этот день сделало ее такой, какой вы увидите ее сегодня вечером. Она больше не может ходить.

— Невероятно! — будто со стороны услышала я свое восклицание.

— Мадемуазель! — За моей спиной раздался голос Денизы, и я повернулась:

— Да, Дениза?

— Пришел месье Фултон, хочет вас видеть. Он в гостиной с мадемуазель Лиззи.

Я последовала за ней в гостиную. Незнакомец разговаривал с моей тетей у окна в дальнем конце комнаты. Он был высокий, стройный, белокурый и поразительно красивый. Я никогда прежде его не видела. Когда я вошла, он говорил глубоким голосом:

— Конечно, мы с вами оба знаем, что подобные стигматы, имеющие сходство с ранами от гвоздей при распятии на кресте, не имеют ничего общего с экстрасенсорным восприятием или ясновидением. — У него был интересный голос. Его французский — безупречен. — Помню один случай, о котором я читал в Бостоне... — Он увидел меня и осекся.

— А, Меган! — сказала тетя и направилась в мою сторону. — Это мистер Фултон.

Я улыбнулась ему, когда он взял протянутую мной руку и слегка поклонился. Он тоже ответил мне теплой улыбкой.

— Мы прежде не встречались, — заметил он, отпуская мою руку, — но мой дядя довольно часто о вас говорил.

— Ваш дядя?

— Да. Джон Кэрзон.

— О, я не знала этого.

— Возможно, вы с мистером Фултоном предпочтете уединиться в кабинете, чтобы обсудить дела, — предложила Лиззи. — Там вам никто не помешает.

— Это не займет много времени, — заверил меня Дэнис Фултон. — У меня с собой один важный документ, который требует вашей подписи.

— Скоро начнут собираться гости, — напомнила Лиззи. — Мы подождем вас, а потом начнем сеанс.

Кабинет находился рядом с библиотекой, никогда еще там не бывала. Он оказался меньше, чем другие комнаты. На столе стояла пишущая машинка, у одной стены — современный железный шкаф для хранения документов. Я села и указала на стул своему спутнику.

— Не думала, что придется подписывать еще какие-то документы, мистер Фултон.

Мне казалось, что я все уже подписала до отъезда из Бостона.

— Да, — кивнул он, — практически все. Этот я привез с собой из банка. Он нуждается в вашей подписи. Но если честно, его легко можно было бы послать и по почте.

— Не понимаю, мистер Фултон...

— Мой дядя о вас очень беспокоится, — тихо сказал он.

— Почему он должен обо мне беспокоиться?

Молодой человек улыбнулся. У него была обаятельная мальчишеская улыбка.

— Сначала дело. Прочитайте и подпишите. Затем мы поговорим. О'кей?

Это был простой банковский документ, в соответствии с которым деньги, оставленные мне отцом, переводились на более доходный счет. Я подписала его и отдала Фултону. Он сложил листок и убрал обратно в конверт.

— Ну так что же вас сюда привело? — спросила я.

— Мой дядя подумывает в скором времени открыть офис в Галифаксе, Меган, — принялся объяснять Дэнис Фултон. — С каждым годом все больше и больше англичан приезжают в Новую Шотландию в отпуска и на каникулы, и многие из них покупают в этих местах собственность. Здесь для этого все условия: отличная рыбалка — лосось и форель, рай для спортсменов. Вы это знаете, Меган?

— Нет, не знала, — улыбнулась я ему. — Но вы что-то говорили о том, что ваш дядя беспокоится обо мне.

— Он только хотел, чтобы вы знали: если вам вдруг понадобится помощь друга — я совсем рядом. Только позвоните.

— Но почему мне должна понадобиться помощь? — удивилась я.

Фултон пожал плечами.

— Никогда нельзя предугадать, — загадочно ответил он. — Мало ли что может случиться, но... всегда приятно знать, что есть на кого положиться, если возникнет такая необходимость, не так ли? — Он наклонился вперед и облокотился на стол. Серые глаза пристально смотрели на меня. Нахмурившись, он отвел взгляд и спросил: — Меган, вы уверены, что счастливы здесь?

— А вы в этом сомневаетесь? — холодно поинтересовалась я. — В конце концов, это мой дом. Я родилась здесь.

— Но вам здесь нравится? — упорно продолжал он допрос.

— Во многих отношениях — да.

— Но не во всех?

Я пожала плечами:

— В мире нет совершенства, вы не согласны?

— Иначе говоря, дела идут не так уж гладко?

— Кто вам это сказал?

— Это все из-за экстрасенсорной чепухи, да? — не отступался молодой человек. — Ваша мать была медиумом. Так моему дяде сказал ваш отец. Дядя знал о содержании бумаг в конверте, который вам передали в аэропорту. Он рассказал мне, о чем в них говорится. — Дэнис изучающе смотрел на меня. — С вами уже что-то произошло в этом доме, чему, казалось бы, нет естественного объяснения?

— Почему вы сказали «в этом доме»?

— Потому что в научных исследованиях экстрасенсорных возможностей мы обычно находили примеры необъяснимых событий, почти всегда повторявшихся в одном и том же месте, в том же доме и с близкими медиумам людьми. Если что-то, даже отдаленно похожее на переживания вашей матери, случилось с вами, вы должны мне об этом рассказать. Для вашей же собственной безопасности и благополучия вы должны мне довериться. Вот почему я здесь. Чтобы помочь вам, как друг... если позволите. Вы позволите мне помочь вам, Меган?

Я медлила с ответом, размышляя, стоит ли довериться ему или нет. Затем внезапно решилась и рассказала все, что случилось со мной прошлой ночью. И пока я говорила, сидя в залитой солнцем комнате, мне самой эта история стала казаться нелепой, даже смехотворной.

Однако Дэнис слушал внимательно, не перебивая. Потом, когда я закончила, покачал головой и задумчиво спросил:

— Ящик не мог просто застрять?

— Нет.

— И мыши там не было?

— Нет. Я уверена в этом.

— Значит, звук, который вы слышали, исходил от планшетты.

— Почему вы так думаете?

— А как же еще можно объяснить написанное почерком вашей матери предупреждение, адресованное именно вам?

— А как вообще можно объяснить подобные вещи, Дэнис? Вы можете что-то предложить?

— Я хотел бы взглянуть на это послание.

— Я покажу вам его до того, как вы уедите.

В дверь тихо постучали.

— Да? — отозвалась я.

— Мадемуазель Феррари, — послышался голос Денизы, — просила вам передать, что гости уже собрались. Кофе сервирован в гостиной.

— Мы будем через несколько минут, — ответил Дэнис.

— Я ей передам, месье.

Он взглянул на меня:

— Вы что-нибудь знаете о полтергейсте, Меган? Или о психокинезе?

— Боюсь, почти ничего...

— Полтергейст, как считают некоторые, — это беспокойный дух. Он разбрасывает вещи, стучит, скребется за стенами, грохочет дверьми и время от времени переносит предметы с одного места на другое.

— Как прошлой ночью? — Вдруг я еще кое-что вспомнила. — Дениза сказала мне, что кто-то постоянно переносит доску Уйда в мою спальню всякий раз после того, как ее водворяют на место.

— Куда?

— В комнату моей матери.

Дэнис кивнул и продолжил:

— Психокинез же означает движение физических объектов без помощи физической силы. Только силой мысли. Замечаете сходство? Придумано еще одно слово для изучении телепатии — телекинез. Этот термин подразумевает способности некоторых медиумов делать подобные вещи силой мысли — на расстоянии.

Я кивнула, лишь частично понимая смысл его слов:

— И что все это означает?

— Кажется, — вздохнул он, — ваша мать была именно таким медиумом. Вы боитесь присутствовать сегодня на сеансе? Если да, то я смогу найти какой-нибудь способ избавить вас от этого.

— А как же вы?

— Я, естественно, не хотел бы его пропустить. Но в данных обстоятельствах, что бы вы ни решили...

Я немного подумала, потом улыбнулась ему:

— Это не имеет значения. Должна признаться, теперь, когда вы рядом, я чувствую себя значительно лучше. Я не возражаю пойти туда. Идемте? — Я встала.

— Подождите. — Он бросил быстрый взгляд на дверь. — Я должен спросить вас еще об одном. Вы знаете, что ваш отец часто приезжал сюда?

— Вы ошибаетесь. — Я покачала головой. — Он никогда не возвращался сюда после смерти мамы. А это случилось тринадцать лет назад.

— Так вы не знаете, что он приезжал сюда раз в две недели?

— Не может быть! — с уверенностью воскликнула я. — Он не мог.

— О'кей, — вздохнул Дэнис. — Попробуем еще раз. Вы знаете, куда уезжал ваш отец каждую вторую субботу? Добросовестно, каждую вторую субботу покидая дом в шесть тридцать утра и возвращаясь только к ужину?

— Он играл в гольф, — ответила я. — Каждую субботу он играл в гольф. Это было его единственным развлечением.

Дэнис нахмурился:

— Вы уверены?

— Да, конечно уверена.

— Я только спросил, Меган, — успокоил он меня, — потому что это хотел знать мой дядя. Очевидно, это важно для него. Теперь я просто передам ему то, что услышал от вас: мистер Маршалл не был здесь со дня смерти вашей матери. Правильно?

— О, я уверена в этом. Папа прекрасно играл в гольф. Я даже видела его но телевизору на каких-то открытых соревнованиях.

Когда мы вошли в гостиную, Дениза подавала кофе. Лиззи представила нас собравшимся гостям.

Доктор Шиллер оказался огромным мужчиной с серьезным лицом и проницательными карими глазами, под пристальным взглядом которых я почувствовала смущение. Мне показалось, что он красит волосы: роскошная каштановая шевелюра без единого седого волоска совсем не вязалась с белоснежными баками.

— Я знал вашу мать, Меган, — сказал он, беря мою руку. — Выдающаяся была женщина! Ее смерть стала тяжелой утратой для каждого из нас.

— Поразительное сходство! — Это вмешалась мисс Кавендиш, худая женщина лет пятидесяти, с такими же подозрительно каштановыми, как и у доктора Шиллера, волосами. Видимо, она тоже их подкрашивала. — Просто удивительно!

Мадам Грассе оказалась совсем не такой, как я ожидала. Это была полноватая дама примерно тех же лет, что и мисс Кавендиш, с розовато-бледной кожей и от природы белокурыми волосами, густо припорошенными сединой. Приятная улыбка, проницательные и дружелюбные голубые глаза. Она сидела в инвалидном кресле, накинув на ноги плед. Я протянула ей руку, но она, схватив ее, притянула меня к себе и крепко поцеловала в щеку.

— Лиззи, если уж здесь есть представительница рода Феррари, так это она! — воскликнула мадам Грассе. — Спасибо тебе, Боже! Бернадетта могла бы гордиться ею.

Лиззи представила ей Дэниса Фултона.

— Еще один молодой человек из Бостона! — пробормотала мадам Грассе. — Как могло колесо судьбы так скоро сделать полный оборот?

Лиззи нахмурилась.

— Он адвокат, — холодно объяснила она. — Привез какие-то бумаги Меган на подпись. Мистер Фултон тоже интересуется спиритизмом, вот почему я пригласила его остаться и принять участие в сеансе. К нам присоединится и мадам Ларре, так что он будет седьмым.

— Да, понятно. — Мадам Грассе улыбнулась мне. — Это должно быть интересно, Лиззи, — сказала она. — Я перестала сожалеть, что позволила тебе уговорить меня приехать.

— Без тебя, Антуанетта, в этом доме не было бы никаких сеансов, — ответила моя тетя. — До сих пор ты — наша единственная связь с Бернадеттой.

Мне не понравилось, как она это сказала и как при этом посмотрела на меня.

Мы расселись за столом, Дэнис — рядом со мной.

— Цифра семь имеет какой-то особый смысл, мисс Феррари? — спросил он Лиззи своим спокойным глубоким голосом. — Я раньше ничего об этом не слышал.

— Это всего лишь прихоть Антуанетты, — отозвалась тетя, снисходительно взглянув на мадам Грассе. — В этом нет никакого особого смысла, просто она считает, что сеанс будет более удачным, если в нем принимают участие семь верующих.

— Вы — религиозная группа? — заинтересовался Дэнис.

Доктор Шиллер шумно рассмеялся и ответил от лица присутствовавших:

— Если вы имеете в виду, что мы верим в Бога и потусторонний мир, тогда да. Мы неоднократно получали доказательства того, что этот мир существует. Нам была дарована возможность увидеть людей, которых мы любили и которые ушли в мир иной. Нашей группе было дано также сверхчувственное предвидение. Неужели дар видеть, слышать и понимать необъяснимое мог прийти откуда-то еще, кроме как от Бога, мистер Фултон?

Дэнис кивнул:

— Это означает, что вы все — спиритуалисты?

Шиллер улыбнулся.

— Мы — искатели правды, мистер Фултон, — сказал он. — Как и вы, должно быть, если вас интересует телепатия: Однако, я думаю, мы зашли дальше, чем вы в своих исследованиях. Гораздо дальше. Уверен, вы скоро сами поймете, что я имею в виду.

Дэнис снова кивнул:

— И естественно, на другой чаше весов — безумие одержимости. Это вас не пугает?

— Если мы тверды в своих убеждениях, если верим, тогда нам нечего бояться, месье, — быстро вмешалась тетя Лиззи. — Никому из нас! — Она бросила взгляд на мадам Грассе.

— Иными словами, — заметил Дэнис, — если мы сомневаемся, если не верим, тогда нам есть чего опасаться, правильно, мисс Феррари?

— Для меня это главный вопрос! — со смехом вставил Шиллер.

Дэнис усмехнулся:

— Поиски истины, доктор? С вашим образованием вы должны прекрасно понимать, что истина, не подкрепленная обоснованными научными доказательствами, яйца выеденного не стоит.

— О да, я понимаю это, — твердо заявил Шиллер. — Но я сам был свидетелем сверхъестественных явлений. И я знаю так же хорошо, как и вы, что психиатрия еще не признает экстрасенсорного восприятия в любых его проявлениях.

— И одержимость демонами тоже считает сказкой?

Шиллер хихикнул:

— Ваши слова свидетельствуют, что вы не согласны с церковью, предостерегающей от сатанинских происков?

— Разве церковь до сих пор занимается изгнанием нечистой силы? Не хотите ли вы сказать, что церковь все еще верит, будто одержимость дьяволом возможна?

— Не будучи священником, я этого не знаю, — с оттенком возмущения в голосе ответил Шиллер. — Во всяком случае, что такое демон? Древние греки слово daimonion использовали для описания духа, который мог быть как злым, так и добрым. Также и «ангел» означает в общем смысле дух, злой или добрый. В Средние века и позже многие верили, что демоны имеют силу овладевать умами и волей людей. Душевнобольные издревле и до недавнего времени рассматривались как одержимые, бесноватые. Но эта одержимость не всегда была злом. Сократ считал, что его жизнь и поступки контролирует daimonion, который, общаясь с ним внутренним голосом, говорит ему, чего не следует делать. Конечно, сегодня мы знаем гораздо больше о подобных вещах. Благодаря выдающимся психиатрам наши познания о работе человеческого мозга неизмеримо продвинулись вперед.

Я заметила, что тетя Лиззи хмуро смотрит на Дэниса Фултона.

— Думаю, нам уже пора пройти в библиотеку, — решительно прервала она разговор и встала.

Когда мы все поднялись, я случайно перехватила взгляд мадам Грассе. Она показалась мне значительно бледнее, чем раньше. У нее был испуганный вид. Дэнис подошел к ней.

— Могу я вам помочь, мадам Грассе? — бодро спросил он.

Испуганное выражение исчезло из ее дружелюбных голубых глаз. Она кивнула и поблагодарила его. Дэнис развернул инвалидное кресло, и мы последовали за остальными в библиотеку.

Глава 7

Мадам Грассе села во главе большого стола, мы разместились по кругу. Портьеры на окнах были задернуты, в комнате царил полумрак, кондиционированный воздух с тихим жужжанием проникал в вентиляционные отверстия.

— Это может занять довольно много времени, — сообщила мне и Дэнису мадам Грассе. — Сначала мы попытаемся установить контакт с Наиди, индийским махараджей, который жил и умер в Бхопале в девятнадцатом веке. Наиди очень славный, дружелюбный дух. — Она посмотрела на меня: — Не нужно его бояться. Духи бывают добрые и злые. Веселый дух, такой, как Наиди, считает страх забавной слабостью. Дух того, кто вас любит, например, вашей матушки, Меган, относится к вашим страхам с сочувствием, пониманием и любовью. Но со злыми духами все иначе. Они питаются страхами. Страхи укрепляют их и увеличивают до ужасающих размеров. — Она медленно оглядела нас всех, взгляд голубых глаз задерживался на каждом лице. Затем, посмотрев на Дэниса, кивнула и продолжила: — Есть еще кое-что, о чем мне хотелось бы сказать, прежде чем мы начнем. С тех пор как я была здесь в последний раз, три года назад, я намерена говорить об этом всегда.

— Антуанетта, а это действительно необходимо? — нетерпеливо перебила ее моя тетя.

— Необходимо, Лиззи, и это касается каждого из вас, — строго ответила мадам Грассе. Ее взгляд остановился на мне. — В тот раз мы установили контакт с вашей мамой. До этого мы целый год искали ее, но не получали никаких свидетельств того, что она нас слышит. Никаких следов, ничто даже не указывало на то, что она вообще жила на этой земле. Но в тот раз внезапно она оказалась здесь, и у меня возникло впечатление, что она пытается меня... нас всех... предупредить о чем-то, предостеречь. Я испугалась. Я ощущала дыхание зла. И это зло показалось мне гораздо более могущественным, чем сила твоей матери, живой или мертвой. Я чувствовала, как оно приближается, стремясь завладеть моим сознанием. Спасаясь от него, я попыталась выйти из транса, но не смогла. Чем сильнее я боялась, тем опаснее становилась его угроза. Я ощутила, как оно овладевает мной, втискиваясь не только в мой мозг, но и в мое тело! Что-то огромное, холодное и совершенно безжалостное! Я чувствовала это!

Она внезапно замолчала и уставилась на меня так, словно смотрела на что-то, чего никто из нас не мог видеть. По моей спине побежали мурашки. Я с трудом подавила желание сорваться с места и выбежать из комнаты. Но вскоре выражение лица мадам Грассе вновь изменилось. Она покачала головой, и я поняла, что теперь она видит только меня.

— Я помню падение со стула, помню, как доктор Шиллер помогал мне. — Она бросила взгляд на свои ноги. — А потом я оказалась в госпитале.

— У тебя было кровоизлияние в мозг, Антуанетта, — спокойно заметил доктор Шиллер. — Я довольно часто предупреждал тебя, что излишек холестерина вреден для сосудов и что нужно укреплять их, чтобы не было высокого кровяного давления. Разрыв сосудов головного мозга был конечным результатом того процесса, что шел, возможно, годами.

— Знаю, — кивнула мадам Грассе. — Но почему это случилось именно в тот момент?

— Нервное напряжение. Ты была слишком возбуждена, взволнована, давление подскочило. Я никогда прежде не видел тебя такой на сеансах. Потом ты сильно испугалась, это тоже внесло свой вклад. Все эта способствовало тому, что случилось.

Мадам Грассе перевела взгляд с доктора Шиллера на мою тетю:

— Может, это... произойдет вновь? Я чувствую, что зло, явившись один раз, на этом не остановится и сегодня прогонит остальных духов. А если я опять... испугаюсь?

— На этот раз мы сразу же поймем, что происходит, — уверенно ответила тетя. — Теперь мы знаем, что делать, Антуанетта. Мы сейчас же вернем тебя назад. Ты знаешь, что можешь нам доверять.

Мадам Грассе вновь посмотрела на меня.

— Что ж, начнем. Положите руки на стол, — спокойно сказала она. — Готовы? Держите ладони на весу так, чтобы стола касались только кончики пальцев. Это совсем не сложно, через несколько минут вы уже не будете ощущать никакого напряжения. Теперь каждый соедините свой правый мизинец с левым мизинцем соседа.

Дэнис лукаво подмигнул мне, сплетая свой палец с моим. Я зацепила мизинец Лиззи, которая сидела слева от меня.

Напротив нас доктор Шиллер скрестил пальцы с мадам Грассе и Алисой Кавендиш, а та — с Клодетт Ларре, экономкой.

— Все готовы? — спросила мадам Грассе. — Начнем по порядку, отвечайте, когда я вас спрошу. Карл? Клодетта? Алиса?

Рядом со мной Дэнис тоже ответил «да», когда она назвала его имя.

— Да, — сказала я, когда мадам Грассе обратилась ко мне.

— Лиззи?

— Да.

— К вашему сведению, Меган и Дэнис, край стола оставлен для контакта. Теперь мы должны представить, что через наши тела проходит магнетическая сила, и сцепить руки. Как магнит притягивает к себе сталь, так и объединенная сила наших тел и мыслей теперь притягивает к нам наших любимых, которых мы ищем. Готовы?

— Готовы.

— Тогда сконцентрируемся на мысли о Наиди, магарадже из Бхопала.

Мы сконцентрировались. Правда, у меня это не очень хорошо получилось. Как я ни пыталась, образ мертвого магараджи не хотел предстать передо мной. Мадам Грассе позвала его голосом, который показался мне несколько театральным, неестественно глухим и вибрирующим:

— Найди, принц Индии! Ответь нам, владыка Бхопала! Ты здесь, Найди? Почему не отвечаешь мне, ты, который всегда является на зов? Ты боишься, Найди? Боишься потому, что ощущаешь здесь опасность? Или потому, что этим вечером среди нас находятся незнакомцы, которые не знают тебя так хорошо, как я? Ответь, Наиди... Ответь... ответь...

Ее голос затих. Мои глаза закрылись. Через несколько минут я почувствовала, что стала клевать носом, и с усилием выпрямилась.

Мысли вновь прояснились, я открыла глаза и вздрогнула. Сердце неистово забилось в груди. Мои компаньоны исчезли, так же как и хорошо знакомая обстановка библиотеки. Воздух стал невыносимо горячим. Я чувствовала, как капельки пота стекают но лбу. Надо мной размеренно, вперед-назад, качалось тростниковое опахало. Я испуганно огляделась.

Я стояла в огромной комнате, высокий потолок которой изогнулся причудливой восточной аркой. Все вокруг было задрапировано тяжелым шелком. За окнами, которые оставили открытыми, чтобы привлечь хоть слабое дуновение ветерка, стояла ночь. В нишах горели масляные светильники.

В комнате не было никакого движения, кроме ритмичного покачивания опахала. Я скользнула взглядом по привязанной к нему веревке, сплетенной из древесного волокна, и увидела индийского мальчика, который в сладкой полудреме автоматически приводил в движение огромное опахало. Я неуверенно подошла к нему.

— Где я? — спросила я его по-английски.

Он, казалось, не заметил меня — все так же продолжал потягивать за веревку, даже не сбившись с ритма. Это был толстенький смуглый мальчуган лет тринадцати или четырнадцати.

— Ответь мне! — воскликнула я, протягивая руку, чтобы схватить его за плечо, и тут же в ужасе отскочила — моя рука поймала воздух. Мальчик был иллюзией.

Вдруг он повернулся к одному из окон. Я тоже посмотрела туда, и как раз вовремя, чтобы увидеть чернобородого мужчину, показавшегося над подоконником. Он с усилием подтянулся на руках, перекинул тело в комнату и упал на пол. В окне показалось лицо второго незнакомца. Мальчик молча наблюдал за ними. Опахало продолжало ритмично качаться. Первый мужчина поднялся с пола и вместе с напарником, который, в отличие от него, был чисто выбрит, направился в нашу сторону. Они оба выглядели ужасно свирепыми и возбужденными, с тревогой озирались по сторонам. Ни один из них, как я заметила, не имел оружия.

Я была уверена, что бородатый видит меня — он смотрел прямо мне в лицо. Я инстинктивно отступила назад, но он не подал и виду, что заметил меня. Затем он что-то прошептал мальчику, и я вдруг поняла, что слышу, о чем они говорят.

— Где он? — задал вопрос чернобородый.

— Спит. — Мальчик указал на закрытую дверь.

— Один?

— Нет, — покачал головой мальчик.

— С ним магарани?[2]

— Да. — Мальчик бросил взгляд на другую дверь. — Там полно стражников.

Бородатый похлопал его по плечу:

— Мы будем осторожны, маленький брат.

— Ты сказал, что дашь мне золото.

Чисто выбритый мужчина весело улыбнулся, но черные глаза были безжалостны.

— Еще не время, маленький брат, — ответил он. — Пока еще не все сделано. А теперь — молчок. Это не займет много времени.

Двое злодеев, неслышно ступая, быстро направились к одной из закрытых дверей. Я хотела остаться на месте, но обнаружила, что какая-то непреодолимая сила влечет меня за ними. Они закрыли за собой дверь, но для меня это не было помехой — она тоже не имела субстанции. Когда я протянула руку, чтобы толкнуть створку, дверь попросту исчезла.

В центре большого покоя стояло огромное ложе, на котором под одним шелковым покрывалом спали мужчина и женщина. Двое самозванцев обменялись тайными знаками и подкрались к ложу с двух сторон. Я видела, как каждый из них достал из-за пазухи кусок материи, похожий на шарф грязно-белого цвета. Я бросилась к ложу.

— Нет! — закричала я. — Нет! Проснитесь! Просни...

Но ни мой крик, ни мои руки, которыми я пыталась поднять спящего, не возымели никакого действия. Как будто все это происходило в другом измерении, где присутствовало лишь мое сознание.

Спящий магараджа лежал на боку, на его предплечье покоилась голова супруги. Она была совсем юной, лет пятнадцати. Покрывало сбилось, открывая еще не совсем сформировавшуюся грудь.

Бородатый злодей стоял в головах кровати, как раз над спящим мужчиной, скручивая отрез шелка в тугой шнур, конец которого был намотан на его руку. Тяжело дыша, он изготовился к броску, черные глаза засверкали. Его напарник, тоже с шелковой петлей в руках, стал приближаться к девушке.

И вновь я закричала, и опять не раздалось ни звука. Убийца быстро подскочил к девушке, продел петлю ей под голову и резко затянул на шее. Ее тело изогнулось дугой, покрывало соскользнуло. Тонкие пальцы тщетно пытались разорвать аркан, глаза расширились от ужаса, из открытого рта вырвался слабый хрип. От ее диких конвульсий пробудился муж. Но едва он поднял голову с подушки, как петля другого убийцы туго обхватила его горло.

Я стояла там как парализованная, наблюдала за происходившим и была не в силах этому помешать. Беспомощные жертвы не издали ни стона, только шелк шуршал, когда они метались, выгибаясь дугой, на мягких перинах. Не ослабляя петли вокруг шеи девушки, убийца стащил ее с кровати на пол. Его зубы обнажились в зверином оскале, он сел верхом на ее голую спину и дернул изо всех сил шелковую удавку.

Магараджа все еще неистово боролся — глаза вылезли из орбит, рот широко разинут в смертельной агонии.

Пытаясь загородиться от того, что вижу, я закрыла глаза.

— Нет, Меган! — Донесся до меня женский голос. — Нет! Только не ты! Нет!

Внезапно сцена убийства исчезла, и перед моими глазами возникло еще одно лицо. Тусклые черные волосы, прореженные сединой, в беспорядке обрамляли его. Это было лицо женщины, очень похожей на меня, но постаревшей раньше времени от боли и отчаяния. Она пристально на меня смотрела. Белки ее голубых глаз были испещрены красными прожилками, руки сжимали два вертикальных стержня, между которыми она и вглядывалась в меня. Ее кожа была нездорово бледной. Юность и красота, которыми дышала бостонская фотография, исчезли. Это была моя мать! Но сейчас ей можно было дать лет пятьдесят.

— Меган! Меган! Что случилось? С тобой все в порядке, Меган? — Теперь меня звал мужской голос — озабоченный и смутно знакомый.

Чья-то рука трясла меня за плечо.

— Меган, очнись!

Потом сквозь молочную пелену стало проступать нечто красное, мало-помалу приобретая форму. Я разглядела алые розы в вазе. Позади них проявился портрет, затем полки с книгами в кожаных переплетах. Я начала неясно осознавать, что нахожусь за огромным столом из виргинского можжевельника, мое тело как будто приросло к стулу, на котором я сидела, прямая как стрела. Я чувствовала такой холод...

— Осторожно, молодой человек, — предостерег густой бас. — Иногда шок от насильственного возвращения назад может оказаться слишком сильным и вызвать помутнение сознания, даже умственное расстройство.

— Она в обмороке. Вы не могли бы сделать что-нибудь?

— Это транс. Он подобен гипнотическому состоянию. Нет-нет, не трогайте ее, предоставьте это мне.

— Ее руки как лед. — Мужская ладонь накрыла мои пальцы.

Я ощутила ее защитное тепло, и комната постепенно начала обретать четкие очертания. Бледные пятна по ту сторону стола превратились в смутно знакомые лица.

— Некоторые медиумы впадают в состояние глубокого транса, именно такое, как в данном случае: ограниченная чувствительность и двигательная активность. С ее матерью на сеансах происходило то же самое. Думаю, сейчас мисс Маршалл начинает приходить в себя. Да, так и есть. У большинства медиумов наступает амнезия, они не помнят того, что видели. Можно ожидать, что и в этом случае страх, который мы сейчас наблюдаем на ее лице, изгладится из ее воспоминаний.

Мне пришло в голову, что я знаю говорящего. Это был доктор Шиллер. Я тут же вспомнила и комнату, и людей, собравшихся вокруг меня, но почему-то никак не могла отвести взгляд от роз в вазе. Красные розы были поставлены для моей матери, той юной женщины на портрете. Сама я люблю желтые.

Внезапно красные розы исчезли. Раздался громкий звон разбивающегося стекла.

— Боже мой, что произошло? — раздался голос Дэниса Фултона.

— Ваза упала со стола!

— Меган пристально смотрела на нее!

— Она вовсе не упала, я видел! Ее как будто что-то подняло и с силой швырнуло об стену!

— Психокинез, — снова донесся до меня голос Дэниса.

— Или полтергейст за работой. Это дух! Я ощущаю его присутствие.

Я почувствовала, как моя голова медленно поворачивается в сторону мадам Грассе, сидевшей во главе стола.

— Меган, ваша мать сейчас здесь, в этой комнате, да? Вы это пытаетесь нам сказать?

Мне потребовалось усилие, чтобы заговорить, но я все-таки выдавила из себя слова:

— Д-да... — Я будто со стороны слышала, как запинаюсь. — Я... видела сон... я уснула сидя здесь... и мне приснился кошмар... простите...

— Меган, с тобой сейчас все в порядке? — В голосе Дэниса звучала неподдельная тревога.

— Мне холодно, — пробормотала я. — Руки и ноги совсем одеревенели, я не могу двигаться. — Но сказав это, я вдруг обнаружила, что ледяные тиски разжались и мои суставы вновь обрели гибкость. — Что произошло? Я имею в виду... что я делала?

— К тебе приходит сила, и только что она заявила о себе, — сухо ответила мне тетя. — Ты кричала, впала в транс, и мы думали, что у тебя начались видения. Ты назвала это кошмарным сном, но ты вовсе не спала. Это было видение. Возможно, из далекого прошлого, возможно, из будущего. Так случилось и с твоей матерью, когда к ней пришла сила. Если бы мы спросили тебя в то время, когда ты пребывала в трансе, ты бы рассказала нам все, что видела. Но теперь все пропало. Ты застала нас врасплох, Меган. Мы все сосредоточились на Антуанетте и Найди, но видение пришло к тебе, а не к ней. Мы должны были это предвидеть, потому что ты дочь Бернадетты. Я уверена, что Бернадетта вышла на контакт, даже если память об этом стерлась. Здесь была твоя мать!

— Она права, Меган, — кивнула мадам Грассе. — Это была ваша мать. Мы чем-то рассердили ее, поэтому она разбила вазу. Я ощущаю флюиды ее гнева.

— Мы продолжим? — спросила мадам Ларре.

— Думаю, на первый раз для Меган уже достаточно, — быстро возразил Дэнис, бросив взгляд на доктора Шиллера, стоявшего рядом со мной и проверявшего мой пульс на левом запястье. — Доктор, вы должны со мной согласиться.

Шиллер нахмурился. Перед тем как ответить, он отпустил мою руку.

— Меган не производит впечатления человека, испытавшего шок от того, что случилось. Но Дэнис прав. Мы должны на этом остановиться. После ужина, возможно, мы продолжим, если Меган будет чувствовать себя достаточно уверенно...

— Не думаю, что Меган вообще захочется продолжать. — Дэнис посмотрел на мадам Грассе: — А что вы скажете, мадам?

Та с беспокойством огляделась:

— Я скажу, что нужно подождать. Комната наполнена злом, страхом и ненавистью. Я ясно это чувствую. Бернадетта здесь, и тот, другой, тоже присутствует. Он кажется мне враждебным и зловещим. Я начинаю его видеть. У него абсолютно безжалостные глаза и...

Она уставилась на портрет моей матери. На столике под ним я заметила одинокую желтую розу, лежавшую в луже воды. Красные розы были разбросаны по ковру вместе с осколками хрустальной вазы.

Внезапно мадам Грассе вскрикнула в страхе и схватилась за колеса своего кресла, как будто готовясь двинуться в путь. Чары, что заставили ее неподвижно, почти парализованно смотреть на портрет моей матери, были разрушены. Теперь она смотрела вниз, на колеса, и, казалось, боролась с ними. Я недоверчиво продолжала наблюдать за ней. Внезапно колеса начали поворачиваться, вопреки всем ее усилиям удержать их.

— Помогите мне! — закричала мадам Грассе. — Помогите! Он...

Казалось, колеса сами вырвались из ее рук, и она вновь вскрикнула от ужаса, когда кресло завертелось волчком, потом успокоилось и затем, набирая скорость, устремилось к противоположной стене. Кресло и сидевшая в нем женщина с огромной силой врезались в книжный шкаф. Одна из полок от удара свалилась, низвергая каскад книг на мадам Грассе, распластавшуюся на полу. Кресло придавило ее парализованные ноги.

Она лежала неподвижно. Доктор Шиллер поспешил на помощь. Алиса Кавендиш побледнела и вскочила. Мадам Ларре отодвинула свой стул и тоже встала. Дэнис был уже возле мадам Грассе, поднимал кресло с ее ног.

— Не трогайте ее, Дэнис, — приказал Шиллер, опускаясь рядом с женщиной на колени. — Она, возможно, сильно пострадала.

Дэнис отодвинулся, давая доктору больший простор для действий. В комнате было тихо. Только Алиса Кавендиш и мадам Ларре о чем-то переговаривались испуганным шепотом. Моя тетя даже не сдвинулась со своего стула. Она смотрела на доктора Шиллера, ее губы сжались в тонкую прямую линию. Я хотела предложить свою помощь, но понимала, что буду только мешаться под ногами.

Я сидела и размышляла над словами доктора Шиллера. Он сказал, что люди, выведенные из состояния глубокого транса, не помнят свои видения. Но я все четко помнила, каждую деталь...

— У тебя есть сила, Меган. Есть.

Я вздрогнула и огляделась в поисках говорившего.

— Сила пришла к тебе, как она пришла в свое время к твоей матери.

Это была Лиззи. Облегчение от того, что это оказалась она, видимо, ясно отразилось на моем лице.

— В чем дело, Меган? Ты думала, что это сказал кто-то другой? Может, Бернадетта?

— Мне приснился дурной сон, — пробормотала я.

Она снисходительно улыбнулась:

— Не отвергай дар, который ты получила, Меган. Просто прими его, как сделала твоя мать и как поступила бы я. Ничего страшного, что ты забыла видения, представшие перед тобой сегодня. Это наша вина, что ты ничего сейчас не помнишь. Но будут другие видения, и мы будем рядом, чтобы помочь тебе объяснить их.

— Но я всего лишь видела сон. Я не хочу никакой силы! — воскликнула я.

Алиса Кавендиш испуганно посмотрела на меня.

Лиззи улыбнулась:

— Можешь отказаться от нее, если хочешь. Нет никакой разницы. С помощью Антуанетты Грассе твоя мать будет приходить к тебе опять и опять. Она вновь будет жить для нас. Ты должна понять, как это для всех нас важно. Антуанетта...

— Только не мадам Грассе. — Не знаю, почему я это сказала. Как будто кто-то меня подтолкнул.

Лиззи удивленно посмотрела на меня:

— Почему, Меган? Ты чувствуешь, что сможешь делать это без Антуанетты? Твой транс, цветы... Это сделала ты сама? Это так? Ответь же мне, Меган!

Тетя не сводила с меня глаз. Ее лицо побледнело, когда я спокойно выдержала ее пристальный взгляд. В этот момент я ее ненавидела. Возможно, она поняла это по выражению моего лица и задумчиво добавила:

— Ты смотрела на Антуанетту так же, как смотрела на цветы.

Я бросила взгляд на мадам Грассе и двоих мужчин возле нее. Шиллер поднялся на ноги. Теперь необходимость в объяснениях отпала. Все было кончено.

— Это ужасно, — потрясенно сказал доктор. — Она мертва. Антуанетта мертва. Транс Меган, разбитая ваза с цветами, злое и безжалостное нечто, увиденное ею... Нервы не выдержали. До вскрытия с уверенностью утверждать не могу, но мне кажется, что у нее было повторное кровоизлияние в мозг. И оно оказалось фатальным.

— Этого не может быть! — воскликнула моя тетя. — Она не могла умереть! — И повернулась ко мне: — Ты знала! Вот что ты имела в виду, не так ли, Меган? Это было предвидение!

— Нет! — крикнула я. — Нет!

Я вскочила, стул упал на пол. В следующую секунду я была у двери. Позади услышала голос Дэниса:

— Меган! Меган, подождите!

Но я уже бежала по ступенькам наверх. Дэнис вновь окликнул меня но имени, но я не обратила на него внимания.

Глава 8

Когда я проснулась, за моим окном вовсю светило солнце. Кто-то тихо стучал в дверь.

— Войдите! — крикнула я, медленно вставая с кровати. Дрожь, вызванная событиями прошлого вечера, еще не улеглась.

Накануне я долго не могла заснуть и, казалось, всматривалась в темноту часами, трясясь от страха в ожидании, что вновь что-то произойдет и я смогу что-то увидеть. Затем наконец сон пришел, и, погружаясь в дремоту, я слышала нарастающий утренний прилив под окном, несущий большую волну через скалы в сторону Майнес-Ченнел.

Дверь открылась, и на пороге появился Дэнис Фултон с подносом в руках. Выглядел он очень усталым. Приятный запах кофе поплыл но комнате.

— У служанок сегодня выходной, — сказал молодой человек, весело улыбнувшись мне. — Если вы не возражаете, я выпью кофе вместе с вами.

Я немного смутилась:

— Я думала, вы уехали еще ночью...

— Нет, я не мог уехать, не повидав вас. После того как я дал несколько дельных советов, ваша тетя пригласила меня остаться на ночь. Возможно, даже вопреки ее желанию. — Серые глаза изучающе и насмешливо смотрели на меня. — Ну так как? Вы меня не пригласите войти?

— О да... конечно. — Я отступила назад. — Входите.

— Спасибо.

Пройдя в комнату, Дэнис поставил поднос на столик у окна.

— Вы хорошо спали? — спросил он, выпрямляясь и поворачиваясь лицом ко мне.

Я вымученно улыбнулась ему:

— Заснула только под утро. Даже прилив не разбудил.

Он усмехнулся:

— А я мучился в комнате напротив вашей. Обложил голову подушками, но все равно не мог спать. — Он внимательно посмотрел на меня с нежностью в глазах. — Но в любом случае вы сейчас выглядите значительно лучше, чем вчера вечером. Я бы назвал вас посвежевшей и очень привлекательной.

Чувствуя, как румянец начинает заливать мои щеки, я извинилась и направилась в ванную комнату, где ополоснула лицо холодной водой, стремясь взбодриться и забыть о томительной неопределенности.

— Что произошло после того, как я поднялась наверх? — крикнула я из-за приоткрытой двери.

— "Скорая помощь" увезла мадам Грассе в госпиталь, в Суссекс-Воулд.

— А полиция?

— Не было. Диагноз Шиллера подтвердился — кровоизлияние в мозг. Он утром позвонил из госпиталя вашей тете.

— Так что, расследования не будет?

— Нет.

— Но мы оба видели, как ее кресло... ударилось о стену. Не мог ли этот... этот несчастный случай стать причиной ее смерти?

— Нет. Два врача, из которых один прежде лечил ее от недуга, заявили, что она умерла от инсульта. Этот приступ оказался гораздо сильнее, чем тот, что у нее уже был. И не пытайтесь делать выводы из того, что, как вам кажется, вы видели перед тем, как она погибла, Меган. Вы разве не знаете, что перед кровоизлиянием в мозг человек обычно становится беспокойным, у него помрачается сознание и он совершает хаотичные движения, часто довольно энергичные, руками и ногами?

— Неужели? — Я поспешно расчесывала волосы, пытаясь придать им хотя бы видимость прически. — Я этого не знала. Но ведь это не совсем то, правда? Я имею в виду, что мы все видели, как это происходило...

— Ну, закричать она могла от боли или страха. И боль, и страх были, вы не можете отрицать. Так же как и конвульсивные движения, когда она хваталась за колеса. Они-то и могли направить кресло через комнату прямо в шкаф.

Когда я вышла из ванной, Дэнис стоял у окна, задумчиво нахмурившись.

— А вы сами верите в это? — спросила я.

Он покачал головой".

— Откровенно говоря, нет. Но то, что, как мне казалось, я видел, не является аргументом, с помощью которого я мог бы убедить коронера или присяжных, что мадам Грассе умерла насильственной смертью. Закон имеет дело только с реальными вещами и фактами.

— Думаю, мы сами были под гипнозом, — язвительно заметила я, продолжая размышлять, не была ли мадам Грассе убита.

— Похоже на то, — убежденно ответил Дэнис. — Вспомните: мы сами умышленно создали условия, идеальные для массовой истерии, самовнушения и гипноза. Если честно, я подозреваю, что мадам Грассе была мошенницей. Подобные ей медиумы всегда болтают о духах-проводниках из былых времен, которые когда-то жили в Индии или в Китае, сами были властителями или нежились в тени владык. Мадам Грассе не продемонстрировала особой изобретательности. О да, согласен, мы видели кое-что необычное... нечто непонятное... — Он пожал плечами. — Но как мы сможем убедить в этом еще кого-то?

— А ваза? — напомнила я. — Как это можно объяснить? Если мадам Грассе, как вы утверждаете, была мошенницей...

— Это могло быть продумано заранее, — засмеялся Дэнис. — Медиум обычно имеет сообщника. Нейлоновая нить, невидимая в полутемной комнате, один сильный рывок... — Его улыбка внезапно исчезла. — Нет, не думаю, что именно так было вчера. Я полагаю, что это вы разбили вазу.

— Я? — переспросила я испуганно.

— Да, — спокойно кивнул он. — Исследователи телепатических явлений признают возможность существования людей с необыкновенно сильной волей и умением концентрироваться. Такие люди могут двигать предметы на расстоянии. Я говорю о психокинезе. Вы как раз вышли из транса, или что там с вами было, и пристально уставились на розы. Я наблюдал за вами.

— Это я помню, — задумчиво пробормотала я. — Вы еще тогда что-то сказали о психокинезе, когда ваза упала.

— Вы помните, о чем думали в тот момент?

— Первое, что я увидела, было красное пятно, которое постепенно превратилось в вазу с розами. Я помню, как подумала, что красные розы — любимые цветы моей мамы. Не мои. Я их никогда не любила. Предпочитаю желтые.

— Ну вот, видите! Если психокинез возможен, то это его классический пример. Ваза была сброшена со стола, разбита вдребезги. Розы рассыпались но всему полу, и только одна осталась лежать на столе. Желтая. Я не знаю, откуда она там появилась. Уверен, что в вазе ее не было.

— Была... одна. Садовник прислал ее специально для меня, а я унесла в свою комнату. Возможно, мадам Ларре потом переставила ее обратно — к остальным розам, хотя моя тетя настаивала, что все розы должны быть красными, их специально отбирали для мамы.

Дэнис отпил немного кофе.

— На этом сеансе все сосредоточились на вашей маме, — пробормотал он, опуская чашку на блюдце. — Так было и в тот раз, когда мадам Грассе получила первый удар. Полагаю, она и вчера вообразила, что видит кашу мать, сама в это поверила, и страх вызвал повторный, теперь уже смертельный приступ.

— Но ведь это еще не все, — напомнила я. — Мадам Грассе сказала: «Бернадетта здесь. Комната полна злобы, страха и ненависти...» Я думаю, она не относила это на счет моей матери. Она говорила о присутствии кого-то другого, безжалостного и злобного. Значит, она его видела.

— Верно. Она заметила, что у него безжалостные глаза. Как раз после этого кресло стало беспорядочно двигаться. Она крикнула, призывая нас на помощь.

— Она кричала: «Помогите мне! Помогите! Он...» Я уверена, что она сказала «он».

— Это мог быть ее воображаемый дух-проводник.

— Найди? — Я невольно содрогнулась, вспомнив свое видение.

Дэнис задумчиво изучал мое лицо.

— Меган, телепатия, так же как и психокинез, — еще одна сторона экстрасенсорного восприятия, которой решили уделить внимание ученые. Когда вы вышли из транса, вы были напуганы?

— Да, я была в ужасе.

— Вы могли передать ей свой страх. Это возможно. И мадам Грассе вообразила, что ваша мать рядом, ведь она была «верующей». И из вашего же страха могло появиться ощущение зла, которое зрительно оформилось в демона с безжалостными глазами. Жаль, что вы были не в состоянии рассказать нам о том, что видели. Все авторитеты в этой области считают, что медиум не помнит свои видения и потому не может поведать о них другим.

— Но я не медиум! — с чувством возразила я. — Я просто задремала, и мне приснился страшный сон. Это все!

Дэнис покачал головой:

— Вы не спали, Меган. Шиллер вас обследовал. Он проверил ваши глаза, руки, ладони. Вы были абсолютно неподвижны, глаза смотрели пристально прямо вперед, когда он поднял вам веки. Дыхание и кровообращение были в норме. Он сказал прошлой ночью, перед тем как уехать, что ваше состояние было подобно каталептическому трансу. Кроме того, вы ведь чувствовали холод. Он сказал также, что никогда еще не наблюдал ничего подобного у медиумов. Такого глубокого погружения, он имел в виду.

— Но я совершенно точно помню, что видела во сне, — призналась я.

Дэнис уставился на меня с удивлением:

— Вы хотите сказать, что помните все, что видели?

— Да, потому что это был только сон и я не медиум, — вызывающе ответила я. — Все казалось очень реальным.

— Что вам снилось, Меган? Расскажите мне.

— Мы сконцентрировались на Найди, — начала я. — Помню, что я почувствовала сонливость. Ничего не происходило, никаких признаков Найди не было.

Дэнис улыбнулся:

— И вы подумали, что он никогда не покажется, так?

— Да. Но вдруг каким-то образом я очутилась в другом месте. Мне снился дворец в Индии. И Найди был там. Я видела, как его убили!

— Убили? — Молодой человек посмотрел на меня с интересом. — Как? Что произошло?

— Он был предательски убит. В своей постели. И его жена вместе с ним. Они оба были задушены.

— Понятно. — Дэнис медленно кивнул и, понизив голос, сказал: — Вы не можете больше оставаться в этом доме, Меган. Здесь слишком плохая атмосфера для вас. Во всем виноват замок. Джон Кэрзон считает, что ваша мать знала об этом. Вот почему она написала это предупреждение для вас и для вашего отца.

Я покачала головой:

— Нет, я должна остаться. По крайней мере еще на несколько дней, Дэнис. Я в долгу у Лиззи.

— Я тоже не могу вернуться, пока не закончу расследование ваших семейных тайн. Так что будем держать связь. Я буду поблизости. Лично мне нравится эта идея, очень.

— Я думала, что вы приехали в Галифакс открывать новый офис.

— И за этим тоже. Но защищать вас от неприятностей, подобных вчерашним, — моя первостепенная задача. Вы не возражаете?

— Я тоже не хотела бы потерять с вами связь, — ответила я с чувством. — В этом месте мне необходим друг.

— Сделаем так: я попробую остановиться где-нибудь недалеко отсюда. У меня есть автомобиль, а ваша тетя вчера упомянула, что вы тоже можете пользоваться машиной, которая стоит в гараже замка. Я сегодня поищу квартиру и потом перезвоню вам. О'кей?

— Наверное, вы смогли бы остаться здесь, — с надеждой предположила я.

Он улыбнулся и покачал головой:

— Не думаю, что это понравится вашей тетушке. К тому же мне нужно наведаться в Суссекс-Воулд — сделать работу, которая может оказаться очень важной для вашего будущего. Но я все равно буду рядом.

— Что это за работа?

— Лучше вам ничего об этом не знать, Меган, — серьезно ответил он. — Так будет безопаснее. Вы просто должны мне доверять.

— Почему? Я никому не повторю того, что услышу.

Он покачал головой:

— Я должен думать о вашей безопасности. Не хочу вовлекать вас в свои дела — из-за этих сумасшедших и их телепатических иллюзий. Лучше, если вы ничего не будете знать. Правда. — Он посмотрел на часы. — Теперь я должен идти, Меган. У меня сегодня утром встреча в Галифаксе.

Я встала вместе с ним:

— Мы еще увидимся за завтраком?

Дэнис сдержанно улыбнулся и на мгновение взял меня за руку.

— Боюсь, что нет. Мне слишком многое нужно сделать.

Он подошел к двери и остановился.

— Пожалуйста, будьте осторожны, Меган, — тихо попросил он.

— Да, конечно. — Я вздохнула. — Буду.

— Это очень важно для меня... чтобы вы были осторожны.

Не знаю, как это случилось, но каким-то образом я оказалась в его объятиях, и мы поцеловались. Это произошло слишком быстро, потом Дэнис открыл дверь и быстро пошел по коридору. Я хотела броситься за ним, но поняла, что это было бы неблагоразумно, и позволила ему уйти.

Через несколько минут я услышала, как ожил мотор машины под моим окном. Отодвинув портьеры, я наблюдала, как красный спортивный автомобиль медленно выезжает за ворота. Верх был опущен, и легкий ветерок ласково трепал густые белокурые волосы Дэниса. Машина вырулила на дорогу и скоро скрылась из виду.

Когда я спустилась, мадам Ларре терпеливо ждала меня в столовой.

— Доброе утро, мисс Маршалл, — приветствовала она меня. — Вы можете начать завтракать, когда пожелаете. Мадемуазель Лиззи сегодня утром не будет.

— Как она? — осведомилась я. — Надеюсь, тетя не очень огорчилась?

— Она не из тех женщин, которых легко огорчить, — осторожно ответила экономка. — Мисс Лиззи повезла ваших кузин в аэропорт.

Я удивленно посмотрела на нее:

— Близняшек? Я даже не успела с ними познакомиться.

— Они улетают сегодня утром из Галифакса в Бостон, как я поняла. А оттуда прямо в Европу. Не думаю, что им здесь понравилось. Мадемуазель Феррари настояла, чтобы они уехали рано утром. Прошлой ночью она обо всем договорилась.

— Но почему? — Я все еще в недоумении смотрела на нее. — Не понимаю...

Мисс Ларре пожала плечами:

— Она в них уже не нуждается. Больше я ничего не знаю. Они ее разочаровали, как и мадам Грассе, за исключением пары случаев, когда ей являлась ваша мама.

— Вы хотите сказать, что девочки должны уехать потому, что не оправдали ожиданий моей тети? Потому что не унаследовали силы моей матери? Да?

— Скажем так: она почувствовала, что все ее проблемы разрешились.

— Не уверена, что поняла, о чем вы.

Лицо мадам Ларре ничего не выражало, лишь тонкие губы слегка подрагивали.

— Это очевидно. Она наконец получила то, что хотела с тех самых пор, как умерла ваша мать. Она получила вас и с вами силу вашей матери.

Я отхлебнула холодного томатного сока, который мадам Ларре поставила передо мной, и откинулась на спинку стула.

— Вы думаете, что мадам Грассе действительно могла вызывать духов? Я имею в виду таких, как... как Найди?

Экономка покачала головой:

— Сеансы — это навязчивая идея вашей тети. Она всегда была такой. Возможно, потому, что сама не умела устанавливать контакт. Антуанетта обманывала ее... за деньги, конечно. Ваша тетя может быть щедрой, когда это касается ее слабостей. Я помню, как Антуанетта впервые здесь появилась. Она устраивала сеансы в Галифаксе, и там было много доверчивых людей, которые серьезно к ним относились. Но ваша мать сомневалась, что ее дух-проводник, китайский мандарин, был подлинным. Поэтому Антуанетте пришлось искать другого, и она обнаружила Найди. Однажды я застала ее в библиотеке — она читала книгу. Это был том по индийской истории. После этого на следующем сеансе появился магараджа Найди. Мне было довольно любопытно, и я проверила кое-какие изыскания. Ваша тетя, как я обнаружила, сделала то же самое. Она не ожидала, что Антуанетта знает о существовании этого мрачного принца. А я не сказала, что видела Антуанетту в библиотеке. В книге мало что было о Найди — имя, даты рождения и смерти, титулы и немного о княжестве, которым он управлял, — но вполне достаточно, чтобы Антуанетта сделала из него духа-проводника. Во всяком случае, если кому-то захотелось бы проверить, реальный ли это персонаж, он бы обнаружил, что магараджа Найди действительно жил на этом свете.

— И Лиззи отнеслась к этому благосклонно?

— Да. Но она обнаружила о нем гораздо больше сведений, чем Антуанетта, — в другом томе об индийском восстании синаев, в котором он играл важную роль.

— Мне хотелось бы полистать эту книгу, — сказала я.

— Вы найдете ее в библиотечном каталоге. Там не так много книг, относящихся к этому периоду истории.

В библиотеке все следы драмы предыдущей ночи были уже удалены. Сломанная полка стояла на месте, книги были аккуратно расставлены, ковер вычищен, и стол слабо пах мастикой. Из дальнего угла комнаты, поверх голубой вазы с желтыми розами, мне мягко улыбалась с портрета мама.

Я обнаружила каталог в железном шкафу для хранения документов. Проверила сначала букву "в" и нашла то, что хотела, когда добралась до карточки «Восстание». На ней было написано: «Восстание сипаев. Индия. Главные действующие лица. 1857 — 1958».

Без особого труда я отыскала и книгу — очень старый том, которому, видимо, было лет сто. Я забрала его с собой в гостиную. Усевшись в удобное кресло у окна, куда падали яркие лучи солнца, открыла древний фолиант. Обнаружив заголовок «Бхопал», отыскала нужную страницу. Там оказалась целая глава, посвященная Шандре Найди, магарадже Бхопала. О нем говорилось как о политике и полководце, принявшем покровительство Британии, чтобы удержать свою власть.

Потом началось восстание сипаев. Найди верил, что Британия справится с мятежниками и получит полный контроль над Индией, устранив при этом Восточно-Индийскую компанию и изгнав или казнив Великого Могола, титулованного императора. Он думал, что, когда это произойдет, британское правительство передаст власть Моголов тем принцам, которые помогут подавить восстание сипаев.

Найди оказался прав, но ему не довелось увидеть, как его надежды оправдались. Проводимая им политика принесла ему слишком много врагов среди конфликтовавших группировок индусов.

* * *

"После отчаянного сражения и безжалостной расправы над мятежниками-сипаями на реке Шамбал Найди привел солдат в свою столицу для отдыха и восстановления сил. Коротая там время и стремясь укрепить торговые связи с Британией, он взял в невесты малолетнюю дочь низама[3] соседней провинции Уттар.

Ночью 15 ноября 1857 года два члена секты наемных убийц, поклонявшихся богине Кали, чей культ Найди запретил под угрозой смерти, незаметно для стражников прокрались во дворец. Задушив слугу, они проникли в спальню магараджи, где он возлежал со своей новобрачной. Используя шелковые шарфы, служившие обрядовым оружием для совершения казни, убийцы безжалостно задушили обоих: магараджу Найди и его девочку-жену Анис.

Замеченные и пойманные стражниками при попытке к бегству, убийцы были изрублены разъяренными солдатами магараджи, как только обнаружилось их зверство".

Я опустила книгу и медленно подошла к окну, поближе к солнцу.

Глава 9

По телефону голос Дэниса звучал гораздо ниже, чем я ожидала.

— Вы одна? — спросил он.

— Да. Лиззи уехала в Суссекс-Воулд к Алисе Кавендиш. Думаю, они обговаривают последние детали завтрашних похорон.

— Ваша тетя позвонила мне этим утром в отель и сказала, что после похорон будет устроен спиритический сеанс.

— Вы приедете? — Внутри у меня что-то оборвалось, когда я ждала ответ на этот нехитрый вопрос.

— Ну... Мне нужно поговорить с вами сегодня. Что-нибудь необычное случилось после того, как я в последний раз видел вас?

— Нет.

— Вы уверены? Ни таинственных стуков, ни посланий?

— Полтергейст, наверное, на каникулах.

Дэнис засмеялся:

— Я рад.

— Но в библиотеке я нашла историю жизни Шандры Найди, магараджи Бхопала.

— Вы хотите сказать, что он действительно существовал?

— Да. И был убит именно так, как я видела. Или как мне приснилось.

— Это может быть простым совпадением, — пробормотал Дэнис и затем добавил еще что-то, чего я не расслышала.

— Что вы сказали? — переспросила я.

— Вам известно, почему ваша тетя отослала ваших кузин-близняшек обратно в Европу?

— Как вы об этом узнали? — Теперь была моя очередь удивляться.

— Я знаю пока далеко не все, — спокойно ответил он, — но думаю над этим. И скоро все узнаю. А пока верьте мне, хорошо?

— А у меня есть выбор?

— Если честно — нет! — вздохнул он. — Но вы знаете, почему она отослала их так поспешно?

— Мадам Ларре сказала, что девочки тетю Лиззи разочаровали. Еще она добавила, что тетя Лиззи больше в них не нуждается, поскольку у нее теперь есть я...

— Она так сказала? — перебил меня Дэнис.

— Да.

— Поскольку теперь у нее есть вы! — задумчиво пробормотал он. — Меган, не кладите пока трубку, хорошо? — Вскоре он вновь заговорил: — Меган, вы слушаете?

— Да.

— Планы изменились. Кое-что произошло. Простите, но я не смогу поговорить с вами до сеанса. Только после. Я потом все объясню.

— Я не хочу туда идти, — решительно заявила я.

— Он будет устроен в клинике доктора Шиллера.

— Я все равно не пойду.

— Меган, будьте умницей, — спокойно сказал Дэнис. — Вы должны пойти со мной завтра в клинику доктора Шиллера. Мы должны вместе пройти через это. Это очень важно. Пожалуйста!

— Нет! — крикнула я.

— Ладно, встретимся на похоронах и поговорим там. Обещаю, что все вам объясню.

— Нет, я не могу допустить, чтобы со мной опять произошло подобное... Разве вы не понимаете? Я перестала себя обманывать, что это был... сон. Я видела свою мать. Я вернулась на сотню лет назад, чтобы присутствовать при убийстве индийского магараджи и его жены. Я посмотрела на вазу с розами — и она разбилась. Взглянула на женщину — и та умерла!

— Меган, вы не должны так говорить, — твердо сказал Дэнис. — И не должны так думать. Как мне убедить вас? Послушайте... Нет, подождите. У меня здесь есть кое-кто, кто может поговорить с вами. Не вешайте трубку, пожалуйста.

— Меган? — услышала я низкий голос. — Меган, вы слушаете?

— Да, — нерешительно откликнулась я.

— Это Джон Кэрзон. Я прилетел сегодня утром из Бостона. Нам нужно многое обсудить.

— Не понимаю!

— Мы в ваших интересах занялись юридическими делами семьи Феррари. Мне показалось странным, что после смерти матери вы не были обеспечены, поэтому я решил навести справки о возможном наследстве. Над этим стал работать Дэнис, и среди всего прочего он обнаружил завещание вашей матери. Не могу вдаваться в детали, пока все не будет доказано, но есть вероятность тайного сговора в целях скрыть от вас значительное наследство. Теперь мы можем вам его возвратить, но нам нужны неоспоримые доказательства, которые следует искать, как уверен Дэнис, в клинике доктора Шиллера.

— Меня не заботят деньги, мистер Кэрзон! — запротестовала я. — Мне вполне достаточно того, что оставил отец. Больше мне ничего не надо. И я не хочу идти туда завтра.

— Вы боитесь, Меган? Вы испугались силы вашей матери?

— Боюсь, что я получила силу моей матери! Вы это понимаете?

— Вы спали, — рассудительно сказал Джон Кэрзон. — И это был просто дурной сон.

— Но случились и другие вещи, — угрюмо возразила я; думая о ночных стуках, планшетте, вазе. — Необъяснимые вещи.

— Меган, — ответил он, — я хочу доказать вам, что у вас нет никакой сверхъестественной силы, что вы совершенно нормальная и очень милая девушка. Вы хотели бы в это верить, не так ли?

— Да. — Но все равно ко мне начинал возвращаться страх.

— Меган, я прошу вас пойти завтра в клинику доктора Шиллера. Я хочу, чтобы вы доверились Дэнису. Уверен, что, если вы пойдете туда, вам больше нечего будет бояться. Прошу вас, сделайте мне одолжение. Что бы там ни произошло, это не будет для вас опасным. Знаю, что могу положиться на ваш здравый смысл. Понимаю, что вы нервничаете, но убежден, что у вас есть мужество. Вы сделаете это для меня, Меган?

— А вы... вы там будете? — Я все еще продолжала колебаться, но уже знала, что проиграла.

— Если я там покажусь, это может повредить работе Дэниса. Они сразу же заподозрят, что у нас есть другой интерес, кроме телепатических исследований или стремления оказаться в вашем обществе. То, что случится, мы намерены использовать в вашу пользу и поставить на этом точку, чтобы никогда впредь с вами ничего подобного не происходило. Кроме того, Дэнис пользуется доверием вашей тети и всей группы. Он уже присутствовал на одном сеансе и был приглашен вашей тетей на этот. Он согласился. Я — другое дело, меня вряд ли пригласили бы, зная, что я друг вашего отца.

— Я пойду, — прошептала я, совсем упав духом.

— Вы приняли решение и теперь не сможете от него отказаться, — удовлетворенно сказал Джон Кэрзон.

За окнами ранний утренний туман сменился ярким солнцем. Меня потянуло на улицу из этого мрачного замка, который я начинала люто ненавидеть. Снаружи я почувствовала себя гораздо лучше. Отец Максвелла и другие садовники рыхлили почву на клумбах с розами.

— Прекрасный день, мисс Маршалл, — приветствовал он меня на английском. — Клумбы сейчас, в начале лета, в своем лучшем виде. Дальше, у самой кромки деревьев, есть одна с редкими тюльпанами. Может быть, вам захочется на них взглянуть. А в лесу в этом году полно поздних нарциссов.

Я поблагодарила его и пошла через лужайку. Тюльпаны действительно оказались великолепными. Мелькание желтых нарциссов завлекло меня под ветви деревьев. В их тени было прохладно, и я продолжала идти вперед, поглощенная своими думами.

Тропинка внезапно повернула, и я остановилась. Впереди, на опушке леса, было кладбище, о котором говорил шофер, когда вез меня в замок. Недавно выкрашенная ограда окружала десятка два крестов и могильных камней. Прямо передо мной находились приоткрытые ворота. Моим первым побуждением было повернуть назад, когда я вспомнила, что моя мать тоже похоронена здесь. Мне вдруг пришло в голову, что ее близость может вызвать во мне телепатическое восприятие, которое я не смогу контролировать. Но я тут же отбросила эту мысль и ступила на территорию кладбища.

Могилы моих бабушки и дедушки располагались бок о бок. Я обошла их и остановилась, уставившись на короткую надпись на каменной плите:

"БЕРНАДЕТТА ФЕРРАРИ-МАРШАЛЛ.

Родилась в 1935.

Отбыла в мир иной в 1959".

Я повернулась и медленно побрела обратно к дому.

Тетя Лиззи поджидала меня в столовой. За ленчем она сказала:

— Мы организуем сеанс. Доктор Шиллер и другие. Хотим сказать последнее «прости» дорогой Антуанетте, как у нас это принято. Я пригласила Дэниса Фултона, Меган. Он пообещал прийти. Ты, кажется, рядом с ним получаешь еще большую силу, это очень хорошо. Если бы твой отец был так же деликатен и разделял риск твоей матери в исследовании неизвестного, их совместная жизнь была бы гораздо счастливее и длиннее, я в этом уверена. Но твой отец отказывался верить... Тебе нравится этот молодой человек, Меган? — Черные глаза смотрели на меня с тревогой.

— Он довольно приятный, — ответила я уклончиво, — и очень деликатный.

Тетя Лиззи кивнула, как мне показалось, с удовлетворением.

— Послезавтра мы с тобой поедем в Квебек, — сказала она, — чтобы немного развеяться и забыть о том, что здесь произошло.

— Я говорила вам вчера, что должна вернуться на несколько дней в Бостон, — напомнила я.

— Зачем? Там тебе делать нечего. Совсем нечего. — Тетя покачала головой. — Нет. У меня другие планы. Для всех и во всех отношениях будет лучше, если ты останешься здесь...

Я молча выслушала ее аргументы, понимая, что она никогда не примет во внимание мои интересы.

Вечером я попросила у мадам Ларре снотворное и спала так, что даже не слышала прилива.

Проснулась я поздно, но утро все равно тоскливо тянулось до самого ленча. Потом вновь опустился густой туман, закрывая собой солнце. На похороны мадам Грассе пришлось надевать плащ.

«Даймлер» на ощупь пробирался сквозь серую пелену тумана, заполонившего местность до самого Суссекс-Воулда, и я могла видеть лишь смутные очертания зданий, яркие пятна освещенных витрин магазинов и огни проезжавших мимо машин. Мадам Ларре молча сидела впереди, рядом с водителем. Из-за тумана мы опоздали к церковной службе, и небольшой кортеж уже отъезжал, когда мы появились у церкви. Мы последовали за ним. Когда добрались до кладбища, полил дождь. Дэнис подошел к нашей машине и подождал, пока Максвелл откроет дверцу.

— Мы уже стали беспокоиться о вас, — сказал он, помогая Лиззи выбраться из лимузина.

— Нас задержал туман.

Рядом с Дэнисом стояли доктор Шиллер и Алиса Кавендиш. Из припаркованных автомобилей стали выходить остальные приглашенные на похороны. Шиллер подошел к Лиззи и прикрыл ее от дождя своим зонтом.

Вместе с Дэнисом, державшим над нами зонт, мы с мадам Ларре последовали за ними к краю могилы. По обе стороны тропинки из гравия то появлялись, то исчезали в корчившейся дымке тумана кресты и арки могильных камней.

Речь священника была короткой и, к моему удовольствию, очень быстро закончилась. Когда последний ком земли глухо ударился о крышку гроба мадам Грассе, я отвернулась. Насколько я могла видеть, Алиса Кавендиш была единственной, кто плакал. Дэнис повел меня назад к машине. Я ожидала, что он попросит меня поехать с ним в его автомобиле, но он не стал этого делать, подтолкнув меня к «даймлеру» Лиззи.

— Меган, не удивляйтесь тому, что происходит, — шепнул он, когда мы подходили к машине. — Вы должны мне доверять. Пожалуйста, во всем положитесь на меня.

Я села в машину, и Дэнис тут же отвернулся. Мы последовали за доктором Шиллером и Алисой Кавендиш. При выезде из ворот и на всем пути к Суссекс-Воулду я не видела даже автомобиля Дэниса.

Железные ворота клиники были открыты. Привратник в голубой униформе притронулся кончиками пальцев к фуражке, когда мы проезжали мимо него. Был послеобеденный час посещений, и рядом со входом в огромное здание стояли в ряд припаркованные машины. В самом здании и на его балконах горели лампы.

Следуя за красными хвостовыми огнями машины доктора, мы завернули за угол главного корпуса.

— Куда мы едем?

— В резиденцию доктора Шиллера, — ответила мне Лиззи.

Резиденция располагалась в каменном доме с массивной дверью. Крытый переход вел от него к задней двери главного корпуса. Я все еще не видела ни Дэниса, ни его машины.

Максвелл, прикрывая зонтом, проводил нас до залитого ярким светом подъезда, где уже ждали Шиллер и Алиса. Доктор заботливо пригласил нас в дом.

Мы пили кофе с теплыми бисквитами и черничным джемом, когда экономка ввела в комнату Дэниса. Он улыбнулся присутствовавшим и сел рядом со мной.

— Туман сгустился, — пояснил он, — и я пропустил ворота, проехал почти до замка Феррари. Извините, если я кого-то обеспокоил.

— Все в порядке, Дэнис. — Как я была рада его видеть!

— С вами все хорошо? — тихо спросил он, чтобы другие не могли услышать.

— Теперь да, когда вы здесь. Я боялась, что они начнут без вас.

— Не тот случай, — сказал он. — Я все предусмотрел. Я... — Он замолчал, когда в комнату вновь вернулась экономка.

Она подошла к Шиллеру и что-то ему шепнула.

— Как зовут? — с любопытством спросил он.

— Кэрзон, — ответила она. — Джон Кэрзон.

— Не припоминаю никого с таким именем. — Шиллер нахмурился.

— Думаю, вам следует принять его, — внезапно вмешался Дэнис. — Почему — вы поймете, прочитав вот это. — Он встал, вытащил из кармана конверт и протянул его доктору Шиллеру.

— Вы знаете этого человека? — с тревогой спросил доктор.

— Знаю. Это мой дядя. Я работаю у него. Но все же вам стоит прочитать вот это.

Шиллер взял конверт и стал неуверенно вертеть его в руках. Затем взглянул на мою тетю.

— Что это?

— Судебный ордер. — Дэнис уже не улыбался. — Он предписывает вам немедленно проводить нас к Анне Саксон, пациентке вашего особого отделения для женщин. Вы содержите ее в палате номер семь.

Я наблюдала, как краска покидает лицо Шиллера. Он вновь взглянул на мою тетю, потом достал из конверта документ и развернул его.

— Проводить вас к Анне Саксон? Предположим, я не сделаю этого? По причине, связанной с состоянием пациентки. Она совершенно невменяема. Анна Саксон — шизофреничка. Буйная.

— В таком случае вам будет вручен ордер на ваш арест. — Дэнис угрожающе посмотрел на доктора. — Кстати, как вы сказали? Анна Саксон является или была шизофреничкой?

Шиллер взглянул на экономку:

— Проводите его.

Та кивнула и поспешно вышла.

— Каким образом ваше расследование связано с нами? — сердито спросила Лиззи.

— Я хочу, чтобы вы тоже увидели пациентку доктора Шиллера.

— Нет!

— Думаю, вы должны ее увидеть, — сурово настаивал Дэнис. — Мы все должны. Вы не согласны? — обратился он к вошедшему Джону Кэрзону.

— Почему же, я согласен, — ответил тот. — Не проводите ли нас, доктор, к мисс Саксон? Советую вам сделать это, поскольку, как я уверен, ни один из нас не будет рад вмешательству полиции на данном этапе.

— Я не возражаю, чтобы вы увидели пациентку, — проворчал Шиллер. — Но вы должны понять, что она не в себе и что ее состояние является хроническим. Это не только мое мнение. Если вы ее отсюда заберете, то только в другую психиатрическую лечебницу.

— В данный момент, доктор, нас интересует только личность самой пациентки, а не ее диагноз или трактовка ее состояния.

Шиллер пожал плечами:

— Хорошо. Идемте.

И он повел нас по крытому переходу к двери, которую открыл огромный санитар в белой униформе. Он с любопытством посмотрел на нас, но ничего не сказал.

Мы вошли в длинный, узкий коридор, по обеим сторонам которого находились закрытые двери, каждая с двумя блокирующими засовами и зарешеченным оконцем. В центре коридора сидела медицинская сестра. Она встала, когда мы появились.

— Анна Саксон из седьмой палаты бодрствует? — спросил ее Шиллер.

— Да, доктор. Она лежала на полу, но мы ее подняли.

Шиллер бросил взгляд на Джона Кэрзона, тот кивнул и сказал:

— Если не возражаете, я хотел бы первым взглянуть на нее. Затем я позову каждого из вас по очереди, и вы скажете мне, знакома ли вам эта женщина.

Я с тревогой огляделась. Помещение было ярко освещено, и в одной из комнат через окошко я заметила лицо женщины, пристально смотревшей на меня из полумрака своей палаты. Кто-то ровно и громко храпел. Эти засовы и решетки что-то напомнили мне...

— Мадам Ларре! — позвал Джон Кэрзон, стоя у одной из палат в дальнем конце коридора.

Экономка с неохотой направилась в его сторону. Когда она приблизилась, Джон спросил:

— Вы знаете эту женщину? Вы когда-нибудь видели ее прежде?

— Нет, месье.

Мадам Ларре вернулась к нам. Я заметила, как она побледнела, и ее губы сжались в тонкую линию. Следующей была Алиса Кавендиш. Она глубоко вздохнула и покачала головой.

— Нет! — истерично всхлипнула она. — Нет, я никогда прежде ее не видела!

— Мадемуазель Феррари!

Лиззи взглянула на меня и пошла к палате. Я видела, как она заглянула в окошко и вдруг отскочила назад, когда сжатая в кулак рука протянулась к ней через прутья решетки.

— Ну, мадемуазель Феррари? — спросил Джон Кэрзон. — Вы узнали эту женщину?

— Она имеет некоторое сходство с кем-то, кого я некогда знала! — пробормотала моя тетя, явно испытывая неловкость. — Нет, я не знаю ее.

Я собралась тоже идти туда, но Дэнис остановил меня:

— Нет, Меган. Твое опознание нам не нужно.

— Но...

К нам подошел Джон Кэрзон.

— Я должен вам кое-что сказать, мадам Ларре. — Он сурово посмотрел на экономку. — И это касается вас троих. Вы трое солгали. Вы так же хорошо знаете эту женщину, как и я. Знаете, что ее имя не Анна Саксон. Знаете, кто она на самом деле. И вы, мисс Кавендиш, и вы, мадемуазель Феррари. У вас, кстати, гораздо больше причин помнить ее, чем у кого бы то ни было.

Я продолжала смотреть на решетку. Решетку в дверях. Внезапно, оттолкнув Дэниса, я побежала к палате. Шиллер глупо уставился на меня и запоздало рванулся, чтобы остановить, но я его опередила. Заглянув в окошко, я закричала!

Через квадратное отверстие в двери палаты номер семь на меня смотрела моя мать, какой я видела ее в своем кошмаре. Ее руки сжимали прутья решетки, голубые глаза были налиты кровью, в растрепанных черных волосах белели седые пряди. Глаза смотрели как будто сквозь меня, не узнавая. Я услышала голос Дэниса, зовущий меня назад, но в следующий миг испарина выступила у меня на лбу, и я впала в забытье.

* * *

Я открыла глаза.

Я лежала в белой комнате на кровати. Попыталась встать, но строгий окрик Лиззи остановил меня:

— Ты должна лежать неподвижно, Меган!

— Моя мать! — Я чуть не задохнулась, вспомнив о том, что только что произошло. — Я опять видела ее! Это была она! Вы знаете — это она! — Я повернула голову и увидела тетю. Ее глаза были полны злобы.

— Знаю, она очень похожа на Бернадетту, — сказала она. — Но как я могу поверить в воскресение той, кого похоронили на моих глазах? Или... я думала, что похоронили. Много лет назад...

— Похоронили в клетке сумасшедшего дома! — горько прошептала я. — Потому что вы хотели, чтобы она все глубже и глубже погружалась в сверхъестественное, выпускала на волю силу, которую сама не могла контролировать! Вы сделали ее такой, какая она есть. Какой сделали бы и меня, если бы смогли!

— Нет! — пробормотала тетя Лиззи. — Нет, нет...

Где же Дэнис?

— И кого же вы похоронили вместо моей матери? — крикнула я. — Я хочу, чтобы ваша хваленая «сила» пришла к вам, тетя Лиззи! Чтобы она овладела вами так же, как моей матерью!

Лиззи, взбешенная, бросилась ко мне. Ее руки сомкнулись на моем горле, и она начала безжалостно сжимать пальцы... Я не могла дышать... Не могла даже закричать...

В комнату ворвался Дэнис, с яростью отбросил от меня Лиззи и приказал ей покинуть палату. Она убежала, хлопнув дверью.

— Успокойся, Меган, — ласково сказал он. — Когда ты будешь чувствовать себя лучше, а Джон покончит с делами, мы увезем тебя в Бостон. Но есть кое-что, что ты должна знать о своей тете. Она действительно думала, что ее сестра умерла. Так же как думали твои дед и бабушка. Когда мы начали это расследование, обнаружили, что тебе было оставлено довольно большое наследство, но ты могла получить его только после смерти отца. Они его ненавидели, Меган. Лиззи ненавидит до сих пор.

— Но я видела ее могилу. На надгробье — ее имя... — Я все еще была в шоке.

— Меган, — спокойно продолжал Дэнис, — твой отец хотел забрать тебя и твою мать из дома Феррари. Но Бернадетта уже была психически больной, и ему пришлось поместить ее в клинику. Твой отец уговорил доктора Шиллера, выписать свидетельство о ее смерти и дал ей имя Анна Саксон. Шиллер его обнадежил. Твой отец надеялся, что Бернадетту можно вылечить, и старался уберечь тебя от знания о ее безумии.

— Но почему? — выдохнула я, все еще ничего не понимая.

— Меган, здесь замешаны большие деньги, как ты вскоре узнаешь. Чтобы держать пациента в подобной клинике, нужно много платить. Твой отец любил свою жену и посещал ее каждые две недели. Но ему нужны были для этого деньги. И для тебя тоже. Твоя мать оставила завещание, по которому ее доля в имуществе семьи переходила тебе и твоему отцу. Но это не помогло. В то время, когда официально умерла твоя мать, дед был еще жив. Он изменил свое завещание, оставив все Лиззи и тебе в равных долях. Но к тебе наследство переходило только после смерти отца. Он не мог взять из него ни цента. Болезнь твоей матери оставила его без гроша в кармане, и он умер бедняком.

— Но могила? — Я как будто вновь увидела ее перед собой. Я могла даже различить вырезанные на надгробном камне слова.

— Джон получит сегодня разрешение на эксгумацию, но мы не ожидаем найти там что-нибудь. Шиллер сказал, что гроб был пустым.

— Мама выглядит точно так же, какой я видела ее в своем кошмаре...

— Возможно, телепатия. Кто знает... — Внезапно Дэнис крепко обнял меня, и я прильнула к его груди. — Меган, дорогая, ты должна забыть все ужасы и навсегда покинуть это место.

— И оставить здесь свою мать?

— Мы заберем ее в Бостон. Лиззи не будет возражать. Мы постараемся найти для твоей матери другую клинику, хороших специалистов. Теперь ты можешь себе это позволить, Меган.

— Мы можем.

Было очень уютно в его объятиях. Он склонил голову и приник к моим губам.

Примечания

1

Нашей эры (лат.).

2

Магарани — супруга магараджи.

3

Низам — титул правителя Хайдарабада.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6