Мир дней (№2) - Мятеж

— Я совсем ничего не знаю, — уклонился Изимов.

— Что?! — воскликнули в один голос все трое.

— Я говорю о карточке. Я должен был передать ее юноше, который работает у меня неполный день. От него требовалось передать карточку официантке и заплатить ей, чтобы она передала ее вам, когда принесет выпивку. Вам надлежало прочитать ее, а потом стереть текст. Драка началась как раз в тот момент, когда я передавал карточку юноше. Ничего не вышло. Я приказал ему исчезнуть и…

— Вы допустили, чтобы эта карточка попала в руки не членов организации? — удивленно спросила Сник. — Не могу в это поверить. А что если бы драка началась, когда юноша уже вошел в таверну, но не успел передать карточку официантке? Она сейчас валялась бы где-нибудь и, можете спорить со своим откормленным ишаком, — органики быстро бы нашли ее.

— По-моему, нет необходимости в оскорблениях, — ответил Изимов, еще раз осушив потный лоб. — Мне приказано не передавать вам карточку лично и не встречаться с вами. Теперь вся эта затея полетела к чертям. Вы узнали меня, поэтому я и не могу давать ее вам. Уверен, меня все равно не погладят по головке, хотя другого выхода из ситуации не было.

— Что они сделают? — спросил Дункан. — Убьют вас?

Изимов сделал большие глаза, повращал зрачками, но так ничего и не произнес.

— Ну, скажите же, что вам грозит?

— О, нет! Меня, конечно, не убьют. Ничего подобного не будет, слава Богу! Но как-нибудь накажут, в покое не оставят. Я не знаю, как организация наказывает провинившихся. Я совершенно изолирован от других — всего лишь клеточка для связи с другой клеточкой. Мне даже неизвестно, кто те люди, с которыми я контактирую. А они ничего не знают про меня. До сегодняшнего дня я ни разу ни с кем не встречался в своей квартире или в магазине. Если бы не это происшествие!

— Но вас должен был кто-то завербовать? — спросила Сник. — Вы посещали собрания? Вас наверняка знакомили с принципами и задачами организации?

— Да, но они проходили в полумраке. Все были в масках, а голоса передавались через исказитель речи. Да и присутствовал я на подобных собраниях всего дважды. Оба раза их проводили в гимнастических залах, используемых также в качестве церквей и синагог. Собрания продолжались полчаса. Мы давали клятву… — Изимов вытащил еще один платок. — Слишком много говорю. Это стресс. Думал, смогу лучше с ним справиться. Вы не выдадите меня, ну скажите?

— Если отдадите карточку — нет, — пообещал Дункан, бросив на Сник красноречивый взгляд, словно вопрошая: надеюсь, другие члены организации сделаны из более крепкого теста?

Изимов извлек из кармана серый прямоугольник из какого-то твердого материала.

— Вот, возьмите.

Дункан взял карточку. Сник и Кэбтэб встали у него за спиной, чтобы тоже прочитать ее. Дункан потер большим пальцем угол, отмеченный тонкой черной линией. Поверхность карточки побелела и на ней выступили слова:

СКОРО ВЫ БУДЕТЕ УВЕДОМЛЕНЫ.

— Что за чепуха? — удивился Дункан. — Естественно, мы ждем контакта. Мы и так это знаем.

Он выразительно посмотрел на Изимова.

— И из-за этого мы рисковали жизнью?

— Я ничего не знаю, — ответил тот, подавшись назад. — Я даже не хочу знать, что это значит. Пожалуйста, потрите карточку еще раз и верните ее мне.

Дункан выполнил его просьбу. Изимов поводил по карточке большим пальцем, словно желая убедиться, что надпись уничтожена. Он бросил взгляд на часы — экран на стене негромко простонал. Оставалось еще пятнадцать минут прежде, чем лица непрошеных гостей избавятся от последствий драки, и они смогут уйти.

— Идиотизм! — сказала Сник. — Ваша организация — просто скопище идиотов!

— Не говорите так! — испугался Изимов, поднимая руку с вытянутой ладонью, словно собираясь отразить ее слова как теннисной ракеткой. — Они очень осторожны, но все-таки решили ободрить вас, дать вам знать, что о вас помнят. Я не читал карточку, но по вашим словам догадываюсь, что там было.

Кэбтэб осторожно ощупал кожу вокруг левого глаза. Припухлость и покраснение почти исчезли.

— Наш приятель слишком нервничает, а тот, с карточкой, не больно-то умен. Но это не означает, что вся группа — стадо женоподобных идиотов, — сказал он. — В любом случае у нас не остается другого выхода, как следовать инструкциям. Мы же не можем выйти из игры. Кто бы они ни были, этого они нам не позволят.

— Можете не сомневаться! — воскликнул Изимов.

После этого никто уже почти не разговаривал, лишь изредка кто-то отпускал реплики, смотря новости. На экране органики пронесли бесчувственные тела арестованных в микроавтобусы в уехали. Затем представили некоторых участников схватки уже в полицейском участке, где им предъявили обвинения. Сам допрос не показали: это всегда скрывали от публики. То, что журналистам позволили вести репортаж, означало, что полиция относится к инциденту как к обычной пьяной драке. Журналистам даже разрешили взять интервью у нескольких человек, которых выпустили из участка.

Все напряженно слушали.

Интервьюер: Гражданин, минутку. Могу я узнать ваше имя и какое обвинение вам предъявили?

Гражданин: Отвяжитесь!

Интервьюер (обращаясь к другому мужчине): Вы выглядите контактным человеком. Не могли бы вы рассказать вашим зрителям, что произошло в Спортере?

Гражданин (улыбаясь в смущении разбитыми губами): Обвинение? Они просто подтасовывают факты.

Интервьюер: Совершенно верно. Гражданин. Мы понимаем вас. (Обращаясь к третьему участнику событий, высокой, широкоплечей женщине с длинными черными спутанными волосами и разодранной щекой): Гражданка, не хотите ли что-нибудь сказать зрителям? Им не терпится узнать подробности скандала в Спортере.

Гражданка: Я там не присутствовала. Сыщики задержали меня, потому что мы слегка ссорились с мужем неподалеку. Если хотите, могу сказать, что я думаю об этом ублюдке, моем муже…

Интервьюер: Благодарю вас. А вот мужчина, по виду которого сразу можно определить, что ему есть что рассказать. Гражданин, не могли бы вы?..

Дункан показал на человека, проходившего мимо камеры. Натянув шляпу поглубже, он низко опустил голову.

— Эй, кажется, это профессор Герман Трофаллаксис Каребара. Человек-муравей, с которым мы ехали в поезде. Это он?

Сник подалась вперед, широко раскрыв глаза.

— Да, это он. Но что он там делает? Вы видели его в Спортере?

— Нет. Он и не должен был там быть. Он же говорил, что будет жить в Башне Университета.

Сник покачала головой.

— Думаете, он шпик? Следит за нами?

— Не можем же мы подозревать каждого, — заметил Дункан.

16

Встреча с лидером ячейки не особенно походила на ту, что можно было себе представить по рассказам Изимова.

Присутствовали на ней только Дункан и тот человек, который вызвал его, по-видимому, мужчина. Маленькая, пустая комната освещалась слабо, да на человеке к тому же была маска, широкополая шляпа и широкий, скрывающий очертания фигуры, плащ. Рот инкогнито прикрывало круглое приспособление, искажавшее голос и делавшее его гораздо более глубоким. Голос самого Дункана, пройдя исказитель речи, звучал так, будто его обладатель основательно надышался гелием.

Помещение несомненно прочесали на предмет подслушивающих жучков, так что затемнение и исказитель речи представлялись Дункану излишними. А почему, собственно, с ним нет Кэбтэба и Сник?

Он задал этот вопрос.

— На то у нас свои причины, — ответил голос-со-дна-колодца.

Плащ всколыхнулся — оно поднялось с кресла и начало расхаживать взад-вперед по комнате, сложив руки за спину. Широкие брюки скрывали ноги, так что Дункан не мог определить, существу какого пола они принадлежат.

— Я не хочу сказать, что вы не можете задавать вопросов, — произнесло оно. — Если бы вы не проявляли любопытства, вы выказали бы тупость. А зачем нам тупицы? Просто надо понять, что многие вопросы останутся без ответа. Когда я не отвечаю, не упорствуйте. Понятно?

— Понятно.

— Когда мы проводим многочисленные собрания — многочисленные? — больше четырех-пяти человек никогда не бывало — мы рассматриваем только общие вопросы. На этих встречах никогда не обсуждаются конкретные планы, связанные с отдельными членами организации. Исключение составляют только те случаи, когда в деле участвуют несколько человек и необходимо обсудить синхронность их действий. Подобное бывает не часто. В данном случае мы приготовили операцию персонально для вас. Но сначала вот это.

Из-под плаща высунулась рука с голубым баллончиком.

— Мы всегда применяем это средство при первой встрече с новичками, а в дальнейшем — время от времени, наугад. Не может быть излишней осторожности. Надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, — согласился Дункан. — Неужели в баллончике не туман истины? — думал он. — Что если руководители организации сочли его, Дункана, опасным для них? Как легко распылить яд… Он не мог остановить их. Если он будет сопротивляться, они все равно разделаются с ним.

Баллончик шипел. Дункан почувствовал влагу на губах, носу и на глазах и погрузился в сладко пахнущее облако. Пахнет фиалкой. — как туман истины, — промелькнуло в мозгу. Бесполезно задерживать дыхание и ждать, пока облако рассеется. Газ проникает через кожу и сейчас уже попал в его кровь. В полусознательном состоянии он все равно не сможет управлять дыханием.

Первое, что он различил, проснувшись, была темная фигура, склонившаяся над ним.

— Ну… значит, это правда.

— Что? — спросил Дункан. Сознание еще неполностью вернулось к нему.

— То, что вы способны лгать в парах тумана истины. Мне говорили об этом, но я не верил. В самом деле — не верил. Все мои усилия узнать от вас что-нибудь, кроме того, что вы действительно Эндрю Вишну Бивольф, провалились. Все рассказанное вами в тумане полностью совпадает с данными вашей идентификационной карточки. А то, чего в карточке нет, некоторые личные подробности, которые могли бы интересовать органиков, вы излагаете так, что никто и не усомнится: вы — Бивольф, и никто другой.

Инкогнито снова зашагало по комнате из угла в угол.

— Не укладывается в голове, но все обстоит именно так. Уникальный талант! Непостижимо! Что это? Гены? Или вы овладели этим сами? Впрочем, неважно. Хотя — почему? Если других можно было бы научить такому искусству, какое блестящее оружие оказалось бы в наших руках!

Фигура повернулась на каблуках и указала на Дункана пальцем, словно палец вдруг выстрелит лучом, который продырявит Дункана, и из раны польется правда.

— Вы действительно сами этому научились? Или это природный дар?

— Научился сам. Я много экспериментировал с туманом, — ответил Дункан. — Но сама способность, мне кажется, пришла, как вы говорите, от природы. В самом деле, даже не знаю, как вам ответить.

— К сожалению, вы умеете лгать, поэтому я не могу определить, говорите ли вы правду. Бесполезно снова пускать туман и ждать, что вы все выложите.

Дункан не сомневался, что вопрос о происхождении его редкого дара задавался ему и тогда, когда он был без сознания. Зачем этот икс лжет? Может быть, члены организации настолько привыкли к двуличию, что врут без нужды? Или у него были какие-то особые мотивы? Я уже размышлял над этим. Наверное, будучи Кэрдом или кем-то из других шести.

С точки зрения руководства организации его исключительный талант несомненно имел большие недостатки. Если он умел одурачивать органиков, то при необходимости обвел бы вокруг пальца и их. А это означало, что он мог сделаться двойным агентом. Ему нельзя полностью доверять, но не след и отказываться от его услуг. Этот человек представляет собой оружие, подобного которому никогда не было ни у органиков, ни у подрывных организаций.

— Интересно, как называется ваша организация? — неожиданно спросил Дункан. — Я все время думаю о вас просто как о группе или компании, но название-то у вас есть? Трудно, знаете ли, соотносить себя с чем-то безымянным.

— О, да. Homo sapiens вечно нуждаются в названиях, этикетках и ярлыках. Иначе — никак. Вам действительно так уж необходимо знать название?

— Я бы чувствовал себя увереннее.

— Прекрасно. В этом субмесяце мы называемся ВПТ.

— В этом субмесяце? Вы что меняете название каждые двадцать восемь дней?

— Этим мы сбиваем с толку органиков.

Вряд ли это правда, подумал Дункан. Если органики захватят хотя бы одного члена организации, то сразу узнают все имена, которыми она когда-либо обозначала себя.

— Вы сказали ВПТ?

— Восставшие Против Тирании.

— Понимаю.

— Мне это название не нравится. Оно подразумевает только разрушение. Мы, безусловно, разрушители, но и строители тоже. Реконструкторы. Созидатели. Хотя сейчас это не имеет никакого значения. Пора перейти к плану операции. Слушайте внимательно.

Спустя тридцать минут инкогнито, пожелав Дункану спокойной ночи и прихватив с собой оба исказителя речи, удалилось. Дункан в соответствии с полученными инструкциями разорвал свою маску на кусочки и спрятал их в карман. Он вышел через другую дверь, оказавшись в коридоре, который вел в шумный гимнастический зал. Свернув налево, он через боковую дверь попал в переход между зданиями. Обрывки маски Дункан выбросил в урну. Ровно в десять часов вечера он сел в автобус и через десять минут сошел на углу дома, в котором он поселился. Дункан оглянулся, пытаясь определить, не следят ли за ним. Никого не было.

Задание, которое он получил, — Дункан не сомневался в этом — являлось частичкой большого плана, хотя ему, конечно, ничего не сказали, как его усилия будут сочетаться с действиями многих других. Он представлял собой всего лишь небольшую шестерню в огромной подпольной машине. Ему оставалось лишь надеяться, что ее создал не Руб Голдберг [Руб (Рубен Лусиус) Голдберг (1883-1970), американский карикатурист и скульптор]. Будучи сведущим в истории — Дункан понятия не имел, почему это так — он знал, что революционеры обычно лучше преуспевают в сносе постройки, чем в плотницком деле. Конечно, это не всегда так. И все же ему казалось, что в целом ими в гораздо большей степени движет жажда власти, нежели желание создать лучшее общество. Сами они, конечно, в подобном не признаются. Подлинную перестройку общества почти всегда осуществляют те, кто отстраняет или просто уничтожает первое поколение борцов.

Дункан волею судеб оказался вовлеченным в деятельность группы, которая абсолютно не вдохновляла его своими путями достижения целей. Может, после того, как он покажет себя в деле, ему откроют большее. Если нет, вряд ли он исполнится энтузиазма. К сожалению, он не сможет оставить ВПТ. Причислиться однажды — причислиться навсегда.

Может, и так.

Как оператор банка данных он получил бы при желании возможность разработать для себя новую легенду. Без сомнения, члены ВПТ, если они не дураки, вполне могли догадаться о его намерениях. Они установили бы специальную систему слежения, которая оповестила бы их, попытайся он предпринять что-нибудь в этом роде. С другой стороны, и Дункану никто не мешает установить свою систему для выявления их конкретных устройств. Впрочем, этот процесс бесконечен. Можно предвидеть и такое: внедрить систему контроля его системы контроля. Дункан даже представил себе зал с бесконечным числом «электронных зеркал».

Он рассмеялся, хотя и не чувствовал, чтобы в рот попала смешинка да и особого воодушевления не ощущал. Впрочем, ситуация, которую он мысленно представил себе, действительно показалась ему до смешного абсурдной. Если Бог и вправду существует, он и сам, наверняка, смеется над теми, кто создан по Его подобию. Впрочем, Его, наверно, настолько отвращает жизнь людей, что он давно уже покинул вселенную. Или, будучи всемогущим, уничтожил Себя и более не существует. И нет никакого противоречия с тем, что Он вечен и бесконечен. Если бы Бог пожелал этого, исчезли бы сами эти понятия.

Дункан вошел в дверь, за которой находилась прихожая, — общая для нескольких квартир. Вставив идентификационную карточку в щель, он открыл замок. Он переходил из комнаты в комнату, свет вспыхивал, едва он входил. Дункан немного постоял, глядя на вид, открывавшийся за огромным, до самого потолка, окном. Лос-Анджелес выглядел прекрасно, залитый светом от башен и мостов, от лодок и кораблей, плывущих по воде далеко внизу, от воздушных кораблей и самолетов. Зрелище было поистине чарующее и никак не должно омрачаться тревогой и грядущими неприятностями. Огромный город светился словно предвестник красоты, надежды и любви. Казалось, эти вечные понятия влетают в него, как мотыльки. Но… свет привлекает также и мух и глупцов. Граждане этого величественного города имели все, чтобы сделаться довольными и счастливыми. Так выглядела теория. В действительности было по-другому. «Всегда все было именно так, — бормотал он. — Если бы печаль, голод, боль, безумие, неврозы, физические болезни и разочарование можно было бы перевести в количественную область, действительно оказалось бы, что сейчас их намного меньше, чем когда-либо раньше? Разве общества, существовавшие в прошлом, не сочли бы наше новой Утопией?»

Homo sapiens никогда не бывает удовлетворен. По крайней мере всегда было много таких недовольных. Одиночество — чувство эндемическое… Дункан вполне мог судить об этом по своему собственному опыту и по тому, что он знал о других. Сейчас оно одолевало его. А ведь Дункан всегда считал, что уж он-то не особенно восприимчив к подобным эмоциям.

Одинок…

Эта мысль заставила его задуматься о Пантее Пао Сник. Как бы он хотел, чтобы она была здесь, в этих стенах. Он желал ее и с наслаждением рисовал себе долгую совместную жизнь. Мягко выражаясь, он был влюблен. Почему же тогда он не сказал ей об этом? Легко ответить. Сник ни разу ничем не показала, что испытывает к нему какие-то чувства, выходящие за рамки обычного дружеского отношения к коллеге. А есть ли у нее какие-то чувства к нему? Он должен знать правду. Возможно, что она сдерживает свои эмоции, как и он. Как-никак она была в прошлом органиком, а они всегда склонны скрывать свои чувства и личные отношения. К тому же у них попросту не было времени, чтобы выразить столь тонкое переживание как зарождающаяся любовь.

— Наверно, я уже испытывал к ней подобные чувства, когда был одним из персонажей моей прежней жизни, — громко произнес Дункан. — Иначе с какой стати я почувствовал бы влечение к ней сейчас? Все слишком внезапно. Наверно, проявляются какие-то прошлые события, которых, к сожалению, я просто не помню.

Он сделал себе коктейль и включил экран на стене, чтобы прочитать оставленные для него сообщения. Экран был пуст, и Дункан ощутил опустошенность. Вздыхая, он приготовил себе обед, а затем занялся уборкой квартиры, чтобы у его соседа из Среды не было причин для жалоб. Перемещаясь из комнаты в комнату, он урывками смотрел и слушал новости. По экранам бежал текст детального проекта предстоящего референдума, а диктор читал его. По всем вопросам предусматривалось отдельное голосование, затем гражданам предлагалось участвовать в заключительном опросе. Еще оставалось время, чтобы люди могли сформировать свою позицию.

Закончив уборку, которая не заняла много времени, благо дома он почти не бывал, Дункан вошел в стоунер.

17

Дункан сидел в центре своей рабочей комнаты в лаборатории Бода, принадлежавшей Бюро информации по ассимиляции, отделение в Лос-Анджелесе. Комната имела футов двадцать в диаметре, стены ее были сплошь закрыты квадратными десятифутовыми экранами. На круглом рабочем столе Дункана стояли двадцать миниатюрных компьютеров с мониторами. Кресло Дункана, снабженное электродвигателем, проворно перемещалось на специальном монорельсе по внутреннему периметру стола в форме большой буквы О. Каждый рабочий день в течение четырех часов Дункан находился здесь. Оставшуюся часть дня он был волен проводить по своему усмотрению — отправиться домой или побродить по магазинам, покататься на яхте по заливу, поиграть в кегли или заняться поисками любовницы. Служащим Бюро разрешалось также проводить в лаборатории по два дополнительных часа — поработать над программой Бюро или собственным исследовательским проектом.

Сейчас Дункан собирал информацию по заданию своего непосредственного начальника. Работа Дункана составляла небольшую долю обширной программы, осуществлявшейся уже несколько сублет. Дункан не считал ее особенно важной, хотя начальник неоднократно подчеркивал, что правительство придает ей особое значение. Дункан даже негодовал, считая ее очередной попыткой правительства совать нос в личную жизнь своих граждан. Он не знал, за каким дьяволом это делалось и какова официальная конечная цель программы. Его начальник тоже не мог внести достаточной ясности, но без конца твердил, что это обстоятельство значения не имеет.

«Нельзя достичь совершенства государства без обладания самой полной информацией», — любил повторять Порфирио Сэмюельс Филэктери. Его зеленые, словно молодые листья глаза с измененным цветом светились, когда он обычно взмахивал рукой, которая после депигментации имела полосатую светлую и темную окраску. «Эффект зебры» находился на пике моды, и каждый, кто обладал достаточным количеством кредиток для прохождения подобной процедуры, стремился раскрасить себя в полоску.

«Пусть многие данные, которые нам удалось собрать, еще долго не найдут применения. Зато, когда они, наконец, понадобятся, — будут под рукой. Поверьте мне, Эндрю, я не раз становился свидетелем того, как информация, пролежавшая невостребованной в архиве Бог знает сколько времени, вдруг оказывалась жизненно необходимой для какого-то проекта. Вот она — ждущая своего часа, живая и необходимая, вызываемая за секунду. Кто знает, какие еще нам предстоят проекты? Думаю, вам известно, сколь велики могут быть потери из-за нехватки или отсутствия нужной информации, когда какая-то часть проекта стоит на месте, задерживая продвижение других. Информация подобна спрятанному сокровищу. Нажатие кнопки, одна фраза открывает его с быстротой пробки, вылетающей из бутылки пенистого вина. Это просто сказочная вещь! Поэтому пусть вам не кажется, будто вы занимаетесь надуманной, ненужной работой. Вы приносите большую пользу. Если не этому поколению, то следующему, но вероятно — этому!»

С этой последней сентенцией спорить было трудно; поскольку средняя продолжительность жизни составляла восемьдесят пять сублет, большая часть его поколения проживет 595 облет. Остальные речи шефа Дункан оценил так: пятьдесят процентов ерунды, двадцать пять — болтовни и двадцать четыре процента весьма сомнительных мыслей.

— Вы правы, босс, — улыбаясь, кивал Дункан, думая про себя, что он, Дункан, занимает место в строю множества поколений подхалимов, лижущих задницу начальству. В утешение себе, он делал это не ради благосклонности власть имущих или личной выгоды. Он играл роль.

Итак, что же еще новенького?

Филэктери вышел из кабинета, пружинящей походкой направляясь поднимать дух сомневающихся, разочарованных или сбившихся с пути. Дункан с соответствующим выражением лица покрутил пальцем в направлении широкой полосатой спины шефа — жест, возникший, наверно, еще в каменную эру, если не раньше. Чувствуя некоторое смущение от своего ребячества, он приступил к работе. Перед приходом босса он настраивал компьютерный комплекс, чтобы выделить так называемый индекс личностного элемента (ИЛЭ) у тех граждан, которые по классификации относились к людям с преобладанием коэффициента самоцентрированности (СЦ) над другими чертами характера. Высокий показатель СЦ определялся как незрелость: его обладатель склонен требовать от других организовывать свое время и строить свои приоритеты в соответствии с его желаниями. Обладатель СЦ (сокращенно ОБЛ) обычно требовал от Н-ОБЛов (то есть людей, у которых этот коэффициент был невысоким) делать множество таких вещей для него, ОБЛа, которые он вполне был в состоянии выполнить сам. Личность человека, которого можно было квалифицировать как В СЦ ОБЛ (еще один термин, обозначавший человека — обладателя высокого коэффициента самоцентрированности), конечно, как и все люди, была наделена сложным характером, состоящим из множества элементов.

Все граждане, кроме святых, существование которых государство отрицало, в той или иной степени были подвержены самоцентрированности. Но В СЦ ОБЛы твердо верили, что именно они являются той осью, вокруг которой вращается вся вселенная.

Данные, собранные Дунканом, свидетельствовали, что все люди, входящие в этот суперкласс, — а исследование охватывало уже около трех миллиардов человек — не признавали, что в действительности являются всего лишь нормальными эгоистами (термин «нормальный» до сих пор еще не получил точного определения в официальном каталоге).

С самого начала Новой Эры правительство постоянно подчеркивало всеми доступными ему средствами, что оно считает желательным проявление гражданами стремления к сотрудничеству и самопожертвованию. Результаты этой политики уже начали сказываться: граждане стали более склонными к сотрудничеству друг с другом и гораздо чувствительнее к общественным проблемам по сравнению с людьми былых исторических формаций (хотя, справедливости ради следует сказать, что отсутствовали обстоятельные научные исследования этих черт характера у людей, живших до Новой Эры).

Однако не менее двадцати процентов современного поколения все еще принадлежали по классификации Дункана к В СЦ ОБЛ. В соответствии с предсказаниями, сделанными правительством двести облет назад, к этому времени должен был остаться всего один процент «неисправимых»…

Неудачные плоды государственного образования и пропаганды объяснялись генетическими причинами.

Поскольку описание ХР КОМ (хромосомного комплекса) каждого гражданина находилось в банке данных, было сравнительно легко, хотя и не всегда быстро, сопоставить некий индивидуальный ХР КОМ с коэффициентом конкретного В СЦ ОБЛ. В перспективе, когда будет найдено достаточное число соответствий и исследование можно будет считать достоверным в статистическом понимании, появится возможность (в этом и заключалась цель проекта) определить те наборы хромосом, которые обуславливают высокую самоцентрированность.

Каким будет следующий шаг?

Этого правительство пока не определило.

Для Дункана, как и для многих других, было очевидно, что исследования, направленные на изменения хромосомного набора еще до рождения, продвинутся далеко вперед. Цель не вызывала сомнений: изменить нежелательный набор и превратить его в требуемый.

Считалось, что в четырех-пяти процентах случаев удастся добиться успеха. Каким образом? Этого Дункан не знал. Ему было известно только, что недоставало врачей и технических специалистов, чтобы охватить больший процент потенциально неприемлемых граждан.

Пока же исследования еще не закончились, и для их осуществления потребуется еще, вероятно, двадцать сублет или сто сорок облет.

На экране отобразились результаты обработки данных экспериментов с коэффициентами В СЦ, принадлежащими азартным игрокам в бридж, гомосексуалистам и хирургам. Окончательную обработку и выводы можно было предоставить компьютерам, однако более тонкий анализ и поиск скрытых взаимосвязей лучше способен выполнить мозг человека. По крайней мере мозг некоторых людей.

Дункан выдал команду компьютеру на проведение дополнительного сжатия данных и, двигаясь по кругу вместе с креслом, наблюдал за экранами на столе и на стенах. Затем он ввел еще несколько инструкций о полученных результатах голосом. Слушая отчет компьютеров, Дункан размышлял о том, что будет делать после работы. Однако вскоре он снова сосредоточился на текущем занятии.

Среди восьмидесяти миллионов самых азартных игроков в бридж шестьдесят пять миллионов имели высокий ИСЦ (индекс интереса к самоцентрированности). Группа, состоящая из восьмидесяти миллионов случайно отобранных людей, среди которых не было азартных игроков, показала, что аналогичная интенсивность ИСЦ присуща только двадцати девяти миллионам человек. Из эталонной группы — восемь миллионов случайно отобранных граждан — исключили также мужчин-гомосексуалистов, хирургов, политиков, православных священников, раввинов, служителей англиканской церкви и мулл. Дункан не имел ни малейшего понятия о том, по какой причине из группы устранили служителей религии. Возможно, правительственная идеология препятствовала любому восприятию «святых мужчин и женщин» как людей, не склонных к СЦ. Или, может быть, их исключили из-за присущей этим людям иррациональности поведения, которая не позволяла им стать объектами подобных исследований. Если причина действительно была такова, то в некотором смысле исследование нельзя считать объективным.

Вполне возможно, что проект в целом основывался на ошибочных, ненаучных посылках. Как-никак, выводы служащих бюро, проводивших интервью с людьми и изучение их данных, сами по себе можно считать субъективными.

Дункан пожал плечами. Ему надо было делать свое дело, и любые высказанные вслух сомнения в эффективности проекта, могли лишь привлечь к нему нежелательное внимание.

Он переключил экраны на отображение результатов обработки данных, полученных по ста миллионам мужчин-гомосексуалистов. Здесь ИСЦ был еще выше. Восемьсот двадцать миллионов были оценены как имеющие очень высокий уровень «негативного» коэффициента. Коэффициент «общественного сотрудничества», появившийся вслед за тем на экранах, показал, что только пятьдесят миллионов из этих людей попадали в границы, которые характеризуют «антиобщественное» поведение. Из этого числа всего лишь одна восьмая часть имела пометку «опасен», и только треть квалифицировалась как «сверхопасные». Но когда Дункан вспомнил, что по классификации к сверхопасным относили и такие незначительные проступки, как трижды замеченные плевки на мостовую или участие в драках в тавернах, это заставило его усомниться в надежности полученных результатов.

Кроме того, причина гомосексуальных наклонностей давно уже была установлена и в большинстве случаев (за исключением всего трех процентов — три миллиарда за два субстолетия) заключалась в чисто генетических признаках.