Женщина за зеленой дверью

      Мансур. Да, действительно, кончилось все плохо.
      Фарид. Из-за какой-то девчонки... Я даже не видел ее потом, после суда. И зачем за нее заступились?
      Мансур. Не в ней было дело.
      Фарид. Я знаю. Но все началось из-за нее, а она даже не очень нравилась мне... (Вдруг решившись.) Ты прости меня за показания на суде, я не думал, что их можно так истолковать.
      Мансур (спокойно). Но ты сказал правду: я действительно побежал за ним.
      Фарид. Правда, которая помогла лжи. Но, клянусь тебе, я не знал, что он тебя обвинит. Когда нас выстроили для опознания в больнице, я был уверен, что он покажет на меня. Он же почти не соображал тогда. Помнишь, как он долго осматривал нас? Жуткий момент был...
      Мансур. А почему ты думал, что он покажет на тебя?
      Фарид. Я же встречался с ней, а он по ней с ума сходил... Но я никак не могу понять, почему он вдруг на суде заявил, что это ты его ударил.
      Мансур. Это упрощало дело. По твоим показаниям, я бежал за ним. Нос ему сломал неизвестно кто, а ему надо было кого-то назвать. А так как я все равно сорвал погон с милиционера, то гуманнее и проще было и в этой травме обвинить меня, чтобы не обвинять двух человек. Логика простая: все равно мне отвечать, так уж заодно пусть и за это отвечу. Если, конечно, не назову, кто виноват на самом деле.
      Фарид. Но я не предполагал, что этот тип назовет тебя и его показания совпадут с моими.
      Мансур. Смешнее всего то, что он потом вспомнил, кто его ударил. Он сказал мне на очной ставке: "Какая разница, ты или твой друг! Тебе все равно за погон отвечать, а мне менять показания опасно - могут за ложные показания посадить!"
      Фарид (неуверенно). И кто же его ударил?
      Мансур. Ты разве не знаешь?
      Фарид. Откуда я могу знать?.. Я ударил его слегка... Я точно знаю... (Растерянно.) Честное слово, я был уверен, что это потом кто-то в свалке свернул ему нос. Я не знал, что это от моего удара... Он же не назвал меня, ему ведь незачем было меня щадить...
      Мансур. Ты нанес ему первый удар, и только после этого началась драка.
      Фарид. Да.
      Мансур. А он вспомнил, что нос был разбит первым ударом.
      Фарид. Он мог ошибиться.
      Мансур. Да, конечно... Поэтому-то я ничего не сказал на суде... И по всем показаниям получилось, что покалечил его я.
      Фарид. Прости меня. Честное слово, я был убежден, что это не от моего удара... Ты веришь мне?
      Мансур. Верю... Давай больше не будем говорить об этом....
      Фарид. Клянусь тебе всем, что у меня есть, - матерью, отцом, Реной, собой, - я не знал, что это я...
      Мансур. Не надо говорить об этом. Может, даже все к лучшему случилось. Я ведь там кое-чему научился. (Усмехается.) Мне теперь надолго хватит своих проблем, но зато я, как говорится, прошел хорошую жизненную школу. Ты не представляешь, как я соскучился по книгам, по людям, по работе. И я обязательно женюсь в самом скором времени, чтобы и у меня было все как у людей... (Неожиданно.) Помнишь, за несколько дней до этой драки мы были на дне рождения у одной твоей сокурсницы, высокая такая девушка. Нагрянули туда уже совсем ночью... Вы целовались внизу, когда мы уходили... Там у них белка в колесе висела рядом с вешалкой.
      Фарид. Да, помню.
      Мансур. А помнишь, там была соседка ее Фарида. Мы еще смеялись над тем, что вы тезки...
      Ф а р и д. Ну и что?
      Мансур. Это я ее жду. Она должна прийти... Я хочу жениться на ней.
      Ф а р и д. Но ведь ты не видел ее после этого дня рождения...
      Мансур. Да, не видел. Ты знаешь, странно все получилось. Она мне очень понравилась тогда, и мы договорились встретиться. Но не успели - в день свидания я уже сидел в милиции. Потом я увидел ее на суде. А потом я написал ей оттуда, и мы начали переписываться. Если бы ты знал, что такое письмо там!
      Ф а р и д. А почему ты не приехал сразу, как тебя освободили?
      Мансур. На мне висел условный срок... два года. А теперь я почти свободный человек. Шестнадцатого числа я стану таким же, как и все.
      Ф а р и д. Она знает, что ты вернулся?
      Мансур. Я написал, что вернусь шестнадцатого... Но не выдержал полмесяца.
      Ф а р и д. Сколько же ей лет?
      Мансур. Двадцать четыре. Она тогда была на втором курсе.
      Ф а р и д. А почему ты не сообщил ей, что вернулся?
      Мансур. Жду шестнадцатое.
      Ф а р и д. Ну, это глупо. Я приглашу ее на свадьбу. Дай мне адрес или телефон. Она уже знает, что ты хочешь на ней жениться?
      Мансур. Она обо всем знает. Я писал ей каждый день. Она знает меня, тебя, моего отца, твоего отца, твою мать, Али, Энвера, она знает все про меня и все равно говорит, что любит меня, вернее, пишет. Она согласна выйти за меня замуж... Странная девушка.
      Ф а р и д (улыбаясь). Она разбирается в людях... А работать ты будешь у меня. Не удивляйся... Я уже перестал заниматься чисто технической кибернетикой, вернее, почти перестал... Помнишь, однажды ты мне сказал, что споры вокруг проблемы, способен ли человек когда-либо создать разумную машину такой же сложности, как и он сам, кажутся тебе смешными, потому что такая машина уже есть. Помнишь?
      Мансур. Я не помню конкретно этого разговора, но что-то подобное я говорил.
      Ф а р и д. Ты сказал, что человек уже создал гораздо более сложное устройство, чем он сам, и это устройство - государство.
      Мансур. Да, я помню.
      Ф а р и д. Ну, а поскольку это так, то к такого рода устройству может быть применен математический аппарат теории автоматического управления. Например, можно создать административно-управленческие структуры с любыми наперед заданным" качествами, неограниченной устойчивостью, максимальной точностью, высокой чувствительностью. Удивительней всего то, что эти идеи имеют сейчас широкое применение и у нас, и за рубежом. Еще Норберт Винер рассматривал общество с точки зрения теории отрицательной обратной связи, и я, конечно, обо всем этом знал, но именно разговор с тобой был для меня толчком... К сожалению, до недавнего времени эти методы мало использовались в управлении народным хозяйством и промышленности. И именно этим я занимаюсь последние несколько лет, с тех пор, как ты... уехал... (Смотрит на часы.) Ну как, хочешь работать у меня?
      Мансур. Я же недоучившийся историк.
      Ф а р и д. Это неважно. У меня в лаборатории даже географы есть. Кстати, ты еще пишешь свои сказки или бросил?
      Мансур. Пишу иногда.
      Ф а р и д. Потом покажешь обязательно. (Еще раз смотрит на часы.) Черт, меня портной ждет... Надо бежать. Но мы еще поговорим с тобой обо всем этом. Ладно? (Уходит.)
      Мансур идет к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. Появляется А л и с бумажным свертком в руках. Он негромко, чтобы не услышал Нури, который продолжает стучать молотком, окликает Мансура.
      Али. Не уходи. Сейчас Энвер придет, посидим немножко... пока никого нет. Мы все, что нужно, купили...
      Мансур (улыбается). Посидите без меня...
      Али (обиженно). Я столько тебя ждал. Каждый день отца твоего спрашивал, когда ты вернешься. По стаканчику выпьем.
      Мансур. Я не пью.
      Али. За голубей моих... Я же тоже не пью. Жалко голубей.
      Мансур (подходит к Али). А что с твоими голубями?
      Али. Свадьба завтра, места мало, они мешают. (Разворачивает сверток с покупками и расставляет на одном из ящиков с мебелью две бутылки вина, консервы, колбасу, хлеб.) Фарид женится. Красивая жена у него будет.
      Мансур. А как ты живешь?
      Али. Ничего. Неплохо. Голубей у меня много.
      Мансур. А как жена?
      Али. Она некрасивая.
      Мансур. Ну что делать, не у всех же красивые жены.
      Али. Может, выпьем?
      Мансур. Нельзя, я не пью.
      А л и. Я тоже. Но Энвер попросил... Ты видел, он совсем лысый стал.
      М а н су р. А ты хорошо выглядишь.
      А л и. У меня костюм новый был. Салех подарил.
      М а н су р. Знаю.
      Али. Ты все знаешь. Энвер идет.
      Во двор входит Энвер, подходит к ним.
      Энвер (Мансуру). Участковый сказал, чтобы ты зашел к нему завтра. (Садится рядом с Али на ящик с мебелью.)
      Али откупоривает бутылку.
      М а н су р. Я посижу с вами, но пить не буду.
      Энвер. Сперва надо поесть. Я с утра не ел.
      Али. У меня пирожки есть.
      Э н в е р. Ну их, надоели.
      Али (Энверу). Разлей.
      Энвер разливает.
      М а н с у р. Мне не надо.
      Али (чокается с Энвером). Выпьем за возвращение Мансура.
      М а н с у р. Выпейте лучше за твоих голубей.
      Али и Энвер пьют.
      Али. Хорош пиво!
      М а н с у р. Хотите, я расскажу вам сказку?
      Али. Сам написал?
      М а н с у р. Да. Хотите?
      Энвер. Расскажи.
      М а н с у р. Жили два соседа. У одного было ружье, у другого нет. Однажды тот, у кого было ружье, сказал соседу: "Ты птица". - "Нет, - ответил сосед, я не птица, я человек". - "Tы птица, - усмехнулся тот, что был с ружьем, - и я тебя застрелю". - "Какая же я птица! - взмолился сосед. - У меня два глаза". "И у птицы два глаза". - "У меня две ноги". - "И у птицы две ноги". И навел на него ружье. "Я не птица, - просил сосед, - поверь мне", - а сам чувствует, что становится легче и легче и ноги его сами собой отрываются от земли. Схватил он тогда камни с земли и начал совать их по карманам, чтобы тяжелее стать, но и это не помогло, все сильнее и сильнее тянет его наверх. "Поверь мне, - в последний раз попросил он того, кто нацелился в него из ружья, - я человек, поверь мне". - "Не верю, - сказал тот, - ты птица". И тогда почувствовал сосед, что отрывается от земли и взлетает в воздух. И все выше и выше. А тот, у кого было ружье, усмехнулся: "А еще говорил, что не птица!" Прицелился и убил своего соседа...
      Али. Жалко.
      Энвер. Грустная сказка...
      Али. Жалко бедного... А почему он не ударил камнем? У него же камни были.
      М а н су р. Не знаю...
      Энвер (Мансуру). Кажется, к вам идут... (Показывает на вошедшего во двор Рагимова.)
      Али поспешно прячет бутылку. Р а г и м о в направляется к лестнице. На втором этаже он подходит к двери Дашдамирова, который с начала действия сидит за письменным столом у телефона. Рагимов стучится в дверь и, не дождавшись ответа, переступает порог. Дашдамиров, увидев Рагимова, теряется. Внизу Энвер и Али под впечатлением сказки, рассказанной Мансуром, сидят молча.
      Рагимов. Можно?
      Дашдамиров. Пожалуйста, пожалуйста, проходите...
      Рагимов. Ты звонил мне?
      Дашдамиров. Да... спасибо... Садитесь... Садитесь сюда. Здесь прохладно. Как ты нашел?
      Рагимов. Я же бывал у тебя перед войной... Садись ты тоже. (Увидев, что Дашдамиров вдруг направляется к буфету.) Ничего не надо, я спешу.
      Дашдамиров. Неудобно как-то получается. Сколько лет ты у меня не был. Хоть стакан чаю дам тебе.
      Рагимов. Спасибо, не надо.
      Дашдамиров (хлопотливо-взволнованно). Спасибо тебе, что пришел. Я знал, что ты не оставишь меня в беде... Ну как ты себя чувствуешь? Как жена, как сын?
      Рагимов. Спасибо, хорошо... Я прочитал твое заявление и ознакомился с положением дел в техникуме...
      Дашдамиров. Они хотят спихнуть меня с должности..., (Спохватившись.) Нет-нет, я понимаю, что у меня были ошибки, в конце концов я не педагог, но...
      Рагимов (мягко перебивает). Габиб, я очень хочу тебе помочь, но против тебя весь коллектив...
      Дашдамиров удивлен словами своего гостя. Изучающе всматривается в него. Затем мрачнеет.
      Почему бы тебе не пойти на пенсию?
      Дашдамиров (угрюмо). Я хочу работать.
      Р а г и м о в. Тебе уже шестьдесят три года.
      Дашдамиров. Тебе тоже за шестьдесят.
      Р а г и м о в. Да... (не знает, что сказать.) Как твой сын? У тебя ведь один сын?
      Дашдамиров (угрюмо). Один.
      Р а г и м о в. Что он делает? Чем занимается?
      Дашдамиров. Сидит во дворе.
      Али (Энверу). Разлей.
      М а н с у р. Вы ешьте, ешьте, а то опьянеете...
      Энвер разливает вино по стаканам, чокается с Али, и они выпивают. Следуя совету Мансура, старательно едят.
      Рагимов. А мой в Москве... Пойми меня правильно, Габиб. Я очень хочу тебе помочь. Как только мне сказали о твоих затруднениях, я ознакомился с твоим делом... Не обижайся, но по бумагам получается очень неприглядная картина...
      Дашдамиров. Я всю жизнь отдал работе...
      Рагимов. Я знаю, ты добросовестный человек, Габиб... (Ему неловко)
      Дашдамиров. У каждого бывают ошибки. Я прошу тебя, чтобы мне дали возможность оправдаться своим трудом. Я же не педагог...
      Рагимов (мягко, стараясь не обидеть). Но ты работал и в других местах.
      Дашдамиров. Куда меня посылали, там я и работал.
      Рагимов. Это правильно. Но... я понять не могу, как это произошло... У тебя как-то... (подыскивает слова) неудачно складывались дела везде, куда бы тебя ни посылали...
      Дашдамиров. Я делал все, что мне говорили. Сам знаешь, какие указания давали, то я и делал...
      Рагимов. Я понимаю.
      Дашдамиров. Зачем же меня награждали? Зачем давали ордена, медали, благодарности? Зачем сорок лет держали на руководящей работе, если я был негоден? Я не отрицаю, у меня были ошибки - у кого их нет, - но я никогда не зазнавался. Когда мне указывали на мои недостатки, я всегда их исправлял. И куда бы меня ни посылали, я проводил принципиальную линию... Ты же помнишь...
      Рагимов. Пойми, Габиб, никто не сомневается в твоей честности, но ты же... ты даже не учился нигде.
      Дашдамиров. Времени у меня не было учиться. Пока другие учились, я работал...
      Рагимов. Правильно. Но сейчас уже не то время. Чтобы руководить людьми, надо много знать.
      Дашдамиров. Не я один такой. У нас своя учеба была - жизненная, нас жизнь учила... Мы, конечно, не академики, но у нас опыт есть, мы людей знаем, народ... А этому в институтах не учат. Да что я тебе говорю, ты сам все это знаешь... Сам ведь такой же...
      Рагимов. Да, мы вместе начинали, но... это трудно объяснить. Я много понял, Габиб. И очень много работаю над собой. (Смеясь.) Ты знаешь, я даже педагога нанял - английский язык изучаю... Сын надо мной смеется. Он у меня уже скоро доктором наук будет...
      Дашдамиров. Сейчас все доктора наук. Сделали из науки кормушку. Куда ни посмотришь - доктор наук. А откуда время на это? Раньше таких вещей не было: если ты руководитель, то у тебя ни минуты времени нет. Поэтому и ученые были настоящие и руководители... Ты тоже небось диссертацию защитил?
      Рагимов. Нет. Но институт окончил. Индустриальный, а потом, заочно, философский факультет университета... А помнишь, я еле писал?
      Дашдамиров. Помню.
      Рагимов смотрит на часы.
      (Усмехается.) Спасибо, что навестил.
      Рагимов. Они хотели передать твое дело на дальнейшее расследование, но я не позволил. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности... И поверь - если бы я мог сделать для тебя больше, я бы сделал. Но тебе действительно пора уйти на пенсию. Ты понимаешь, есть вещи, на которые невозможно пойти даже во имя дружбы.
      Дашдамиров (горько). Да, конечно, ты же принципиальный человек. Сейчас легко быть принципиальным. Это поощряется. А помню, в тысяча девятьсот сорок девятом году один мой знакомый за свою принципиальность чуть головы не лишился... если бы не его друг, который плюнул на все, не посмотрел на то, что сам может сильно пострадать, и спас этого принципиального человека... Вот как раньше поступали люди, и наша сила была именно в том, что мы, кадровые работники, поддерживали друг друга в трудную минуту.
      Рагимов. Я понимаю, о чем ты говоришь, но ты же знаешь, что я ни в чем не был виноват тогда, это было недоразумение.
      Дашдамиров. Был ты виноват или не был, но твои друзья все равно помогли тебе.
      Р а г и м о в. Еще раз повторяю - я благодарен тебе, но ж принял тогда твою помощь только потому, что знал, что за мной нет никакой вины.
      Дашдамиров. Но я этого не знал! Я помог тебе потому... что мы были друзьями. И ты хорошо знаешь, как сильно я мог пострадать за это...
      Р а г и м о в. Да... я знаю.
      Дашдамиров. Знаешь, но не все... Про фотографию, например, ты ничего не знаешь.
      Рагимов. Какую фотографию?
      Дашдамиров. Твою фотографию. Кроме других обвинений в деле была фотография: ты сидишь на каком-то колхознике... И этой фотографии было достаточно, чтобы ты до сих пор на ноги не встал. В нашем государстве, сам знаешь, такие вещи не поощряются - председатель райисполкома катается на колхознике! За такие вещи у нас по головке не гладили ни тогда, ни сейчас. А рядом было заявление, что ты в свободное время ездишь верхом на колхозниках, подписанное одним из районных руководителей... Ты знаешь, что со мной было бы, если бы кто-нибудь узнал, что я уничтожил эту фотографию... Я даже тебе не мог сказать об этом, чтобы ты не проговорился кому-нибудь.
      Рагимов. И ты поверил в то, что я катался на людях?
      Дашдамиров (жестко). Я видел фотографию своими глазами. (Встает, отходит к окну.)
      Рагимов долго молчит.
      Али (Мансуру). Энвер хочет сразу после свадьбы уехать.
      М а н с у р. Отпуск кончается?
      Энвер. Дело не в отпуске.
      М а н с у р. А что случилось?
      Али (состроив многозначительную мину). Ты же знаешь... (Энверу.) Разлей.
      Энвер (разливает вино). Когда я получил от нее письмо, мне было очень больно - слишком быстро она все забыла. Ты же помнишь, сколько лет я ее любил, еще отец мой был жив.
      А л и. Я тоже помню.
      Энвер. Но когда я приехал сюда и увидел, кто стал ее мужем, я понял, что она предала не только меня, но и наше детство, наши мечты, наши книги, нашу школу, наших друзей...
      Али (выпив). Хор-рош пиво!
      Рагимов. Какие все же подлецы бывают на свете!
      Дашдамиров (насмешливо). Ты хочешь сказать, что фотография была фальшивая?
      Рагимов. Нет... Но если бы ты знал, как это получилось... Невероятная история. Через два или три месяца после моего назначения туда, когда я попытался навести порядок в районе, меня попросили поехать в один отдаленный колхоз. Целый день мы осматривали его, а к вечеру пошли пешком на птицеферму. Там надо было перебраться через ручей, и оказалось, что все, кроме меня, в сапогах, один я в туфлях. Меня начали хором уверять, что я могу простудиться, если полезу в воду, - дело было осенью. А тут, как назло, какой-то здоровый парень вызвался перенести меня через ручей. Я, конечно, отказался... Все принялись меня уговаривать, и в конце концов, чтобы не задерживать всех, мне пришлось согласиться... Только полезли в воду, слышу: "чию" - председатель райпотребсоюза фотоаппаратом щелкнул. "На память, говорит, на добрую память о совместной работе". А председатель колхоза, - хороший парень был, умер недавно, - подошел ко мне, говорит: "Не нравится мне, что он вас сфотографировал, подлый он человек". Да я и сам почувствовал, что совершил ошибку. И даже удивился, когда эта фотография потом так нигде и не всплыла...
      Дашдамиров. Жаль, я не сохранил ее тебе на память.
      Рагимов. Какие все же подлецы бывают на свете! Этот тип сейчас в Баку работает и очень ласково со мной здоровается... Поверь, все было так, как я сейчас тебе рассказал.
      Дашдамиров. Это не имело значения ни тогда, ни сейчас. В деле лежала фотография, которой было достаточно, чтобы решить твою судьбу, а как она появилась, никого не интересовало. И я рисковал шкурой, когда ее уничтожил...
      Рагимов. Спасибо, Габиб!
      Дашдамиров (сухо). Не за что.
      М а н с у р (Энверу). А ты не можешь предположить, что они любят друг друга?
      Энвер (возмущенно). О чем ты говоришь?! Ты видишь, как он с ней обращается?
      А л и. Она его не боится. Все боятся его, а она нет...
      Рагимов. Ты так и не женился после смерти Тамары?
      Дашдамиров. Нет.
      Рагимов. А как сын? Ты доволен сыном?
      Дашдамиров. Нет.
      Рагимов. Сколько ему лет? Он, по-моему, ровесник моему Октаю...
      Дашдамиров. Двадцать семь лет моему сыну. (Сухо.) У тебя еще есть вопросы?
      Энвер. Рано или поздно они разведутся, она не сможет с ним жить.
      Р а г и м о в. Габиб, ты должен меня понять. Я всю жизнь старался быть честным человеком и перед собой и перед людьми. Если бы правда сейчас была на твоей стороне, я бы голову за тебя положил, но...
      Дашдамиров (перебивает его). Ладно, хватит. Надоели мне эти разговоры. Какая мне разница, что бы ты сделал, если бы я был прав. Мне нужна твоя помощь, и ты мне помочь должен. Я же не выяснял тогда, прав ты был или нет...
      Рагимов. Я добьюсь для тебя самой высокой пенсии.
      Дашдамиров (иронически). Спасибо.
      М а н с у р. Может быть... Но, по-моему, они все же любят друг друга.
      Рагимов. Пойми, Габиб, если ты не уйдешь с работы, эти люди перестанут верить в справедливость.
      Дашдамиров. Какие люди?
      Рагимов. Те, которые работают с тобой в техникуме.
      Дашдамиров. Какое тебе дело до этих людей? Вот не думал, что ты такой демагог.
      Рагимов. Я звонил председателю вашего Комитета - он сказал, что они были у него и умоляли избавить от тебя.
      Дашдамиров. Сволочи.
      Э н в е р (убежденно). Они разведутся, но будет поздно.
      Рагимов. Он не откажет мне, если я попрошу его... он так и сказал. Но ему перед людьми неудобно, перед коллективом техникума.
      Дашдамиров. А передо мной ему удобно?! Он не думает о том, что рано или поздно и для него такой день настанет? Он что, считает, что вечно будет занимать свое кресло? Если он не поможет мне сегодня, то кто поможет ему, когда настанет его день? Неужели вы этого не понимаете?
      Рагимов. А что он скажет твоим сослуживцам?
      Дашдамиров (жестко). Ничего. Ничего не надо говорить им. Они сами все поймут. И замолчат. Если дать им сейчас по башке, они надолго притихнут. Люди любят дисциплину. Разве бы они полезли наверх с жалобами, если бы была дисциплина?! Они же не делали таких вещей раньше! Это мы сами их распустили. Чуть что - наверх лезут, не о работе думают, а о своих правах, каждый считает себя руководителем... Нет, так работать нельзя, так ни о каком движении вперед и думать нечего. Только железная дисциплина может обеспечить нам продвижение к цели! Если сейчас вкрутить мозги этим учителям, то они надолго успокоятся. Поверь мне!
      Али. Хор-рош пиво!
      Рагимов. Вот этого-то я и боюсь!
      Дашдамиров. Я тебя не понимаю...
      Рагимов. Ты меня не поймешь... Прошу, не обижайся на меня...
      Дашдамиров. Да что мне на тебя обижаться! Глупый ты человек, рубишь сук, на котором сидишь. Ничего, вспомнишь когда-нибудь мои слова, да поздно будет. Таких, как ты, я много видел. Много вреда вы принесли... и принесете еще... Гуманисты... Ничего, время покажет. Поймете свои ошибки. Народу гуманизм не нужен. Ему вера нужна и сила. Руководить им нужно, направлять. Тогда он горы с места сворачивать будет, чудеса творить. А такие, как ты, распускают его, сеют сомнения в авторитетах. Да, были у нас ошибки, - только тот, кто не работает, ошибок не делает, - но зачем их раздувать, зачем раскрывать перед всеми, зачем выставлять себя напоказ в глупом свете перед врагами? Кому это нужно?
      Рагимов. Нам это нужно.
      Дашдамиров. Кому это - нам?
      Рагимов. Всем. Всему народу.
      Дашдамиров. А зачем?
      Рагимов. А затем, чтобы поскорее освобождаться от тех, кто совершает эти ошибки, чтобы не занимали они десятилетиями своих постов, заслужили того или нет. Чтобы дураков сменяли умные, чтобы не было застоя...
      Дашдамиров. Это ошибочная философия. Дело не в людях. Уходят одни люди приходят другие, люди все одинаковы.
      Рагимов (спокойно). Почему же одинаковы? Вот уйдешь ты, а твое место займет настоящий педагог - тот, кто по праву должен занимать это место.
      Дашдамиров (после паузы). Сволочь ты... Неблагодарная сволочь. Наконец-то раскрылся. Радуешься моей беде? Так-то ты меня благодаришь за хорошее? Жизнью своей рисковал из-за тебя. Ничего, и ты доживешь до такого дня, мало осталось.
      Рагимов. Извини... Ты сам вынудил меня сказать. Извини... Я пойду... До свидания.
      Дашдамиров (вслед ему). Иди... иди. Мало осталось... С каким удовольствием я плюну тебе в рожу!..
      Рагимов (выходит из комнаты и идет по балкону. Проходя мимо Мансура и его друзей, останавливается). Кто из вас сын Дашдамирова?
      М ансу р. Я.
      Рагимов. Иди наверх. Ты нужен сейчас своему отцу. (Уходит.)
      Наверху Дашдамиров грузно откидывается к спинке кресла, голова и руки бессильно повисают - ему плохо.
      М а н с у р (Энверу и Али). Я сейчас приду. (Поднимается по лестнице.) Али, не беспокойся о голубях, я поговорю с Салехом... (Идет по балкону, входит в комнату, видит отца.) Папа, папа, что с тобой? Помочь тебе? Тебе нужно на свежий воздух.
      Дашдамиров (резко). Не надо.
      М а н с у р. Кто этот человек? Что случилось?
      Дашдамиров. Все в порядке. Занимайся своими делами. (Медленно поднимается и нетвердым шагом выходит на балкон. Садится на стул, тяжело дышит.)
      Энвер и Али удивленно наблюдают за ним. Н у р и выходит из своей будки. Во дворе появляются Салех, 3 е и н а б Шаргия и Фарид в новом костюме. В руке у Салеха чемодан.
      Зейнаб (оживленно). Купили. Теперь все, что полагается, есть - и сладости, и гарнитуры, и отрезы на платье, и серьги, и кольца. (Энверу.) Желаю тебе, чтобы и ты поскорее свадьбу сыграл. Не откладывай надолго, доставь нам, старикам, радость,
      Нури показывает на балкон, Зейнаб умолкает, и все смотрят на Дашдамиро-ва... Али, пользуясь этим, прячет бутылку. Дашдамиров уходит в дом..
      Нури (Фариду). Хороший костюм.
      Все осматривают костюм Фарида. Мансур тоже спускается вниз-. Салех. А ну, повернись. А теперь так.
      Фарид демонстрирует костюм.
      Мансур. Мне тоже надо такой сшить.
      Фарид. А ну-ка, примерь. (Снимает пиджак.)
      Мансур натягивает пиджак на себя. В этот момент раздаются крики женщины за зеленой дверью. Громкие, тоскливые, отчаянные, они просят о помощи. Они настолько неожиданны, что даже жители двора, привыкшие уже к ним, остолбенели. Впрочем, такое впечатление скорее вызвано поведением Мансура, который после первого же крика пошел к зеленой двери. Он лишь на мгновение замер в состоянии прерванного движения, с наполовину надетым пиджаком, а потом двинулся к ней, не очень быстро, но как-то неотвратимо, и ясно было, глядя на него, что никто не может его остановить. Жители двора наблюдают за ним, не делая даже попытки помешать. Только Фарид, когда Мансур, натолкнувшись на дверь, дернул ее изо всех сил, крикнул: "Не надо, Мансур!" Но было уже поздно. Зеленая дверь поддалась, и Мансур исчез за ней... Еще несколько мгновений слышатся женские крики, потом они смолкают, и вдруг раздается громкий крик мужчины. И тогда все жители двора одновременно бросаются к зеленой двери, толпясь и мешая друг другу, и исчезают за ней один за другим. Слышны их удивленные возгласы.
      Занавес
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      Тот же двор на следующий день. В будке стучит молотком Нури, на балконе второго этажа сидит на стуле Габиб Дашдамиров и смотрит вниз. Такое впечатление, что он наблюдает за работой Нури. Зейнаб, Шаргия и Рена кончают накрывать три длинных П-образно поставленных стола. Парадно одетые Салех, Энвер, Фарид, Мансур и Али стоят посреди двора.
      Энвер. Если мы все дадим показания, это поможет делу.
      Фарид (Мансуру). Я уверен, что все будет в порядке: ведь ты оказал помощь.
      Мансур. Есть статья: "Превышение необходимых мер обороны". Я не должен был его бить.
      Энвер. А что ты должен был сделать с этим садистом?
      Мансур. Всего восемь дней осталось, через восемь дней это было бы не так страшно.
      Фарид. Не надо было его бить. Оттащил бы его в сторону - и все.
      Салех (мрачно). В такие минуты человек не думает. Хорошо, что не я там был. Я бы убил его.
      А л и. А что он ему сделал? По морде дал пару раз - и все.
      Мансур. В моем положении и этого достаточно.
      Энвер. Какое свинство творилось на наших глазах, и мы терпели....
      Фарид. Откуда мы знали?
      Энвер. Но мы же слышали крики. Она же звала на помощь.
      Фарид. Мы не знали, что именно там происходит. Они же все-таки муж и жена.
      Али. Он хотел, чтобы она назад в деревню уехала, к матери своей, поэтому бил ее, чтобы жилплощадь освободила.
      Энвер. Если бы за нее заступился кто-нибудь из нас, все было бы гораздо проще.
      Салех. Теперь поздно об этом говорить.
      Фарид. Обидно! Через восемь дней уже не действовали бы эти два условных года.
      Зейнаб. Я этому участковому глаза выцарапаю, - сколько раз ему говорили о том, что она кричит!
      Энвер. Теперь этот негодяй года три получит.
      Фарид. Мансуру от этого не легче.
      Энвер. Это же несправедливо!
      Мансур. С точки зрения закона - все правильно. На мне еще два года висят. И потом, это произошло в его квартире. Это важно - я ворвался к нему, а не он ко мне...
      Э н в е р. Но она же звала на помощь!
      Ф а р и д. Еще не известно, что она на суде скажет. Этот тип может уговорить ее.
      М а н с у р. Лишь бы сегодня не забрали. (Фариду, улыбаясь) Хочу повеселиться на твоей свадьбе.
      Ал и. Сегодня не успеют. Несколько часов осталось.
      Р е н а (не выдержав, вмешивается). Слушайте, какие несколько часов? Ничего не могу понять. Вы что, не понимаете, что все сейчас зависит от вас?.. Целый год вы терпели эти крики. А теперь, когда человек сделал то, что должен был сделать кто-нибудь из вас, вы стоите и спокойно обсуждаете, посадят его или нет, вместо того чтобы начать действовать.
      Фарид (обиженно). Почему спокойно? И действовать мы будем, конечно. Все, что от нас зависит, мы сделаем. Это сама собой разумеется. Но не все так просто, как тебе кажется...
      Р е н а. Конечно, если бы в защиту этой женщины выступил кто-нибудь другой, все было бы гораздо проще. Но и сейчас ничего особо сложного я не вижу.
      3 е и н а б. Э-э-э, дочка, ты не знаешь этого демагога, ее мужа! Она же под его дудочку будет плясать.
      Р е н а. Значит, надо поговорить с ней, убедить ее, чтобы не плясала. Неужели она против всего двора пойдет?
      Мансур (наигранно весело). Вам не надоели эти разговоры? Идемте погуляем лучше. (Идет к воротам.)