Счастья и расплаты (сборник)

          коммунальная женка, —

Так звал меня

          командир полка.

Я в ответ

          хохотала звонко,

Упираясь руками в бока.

Я недаром

          на Украине

В семье кузнеца

          родилась.

Кто полюбит меня —

          не кинет,

Я бросала —

          и много раз!

Гоцай, мама,

          да бер-би-цюци!

Жизнь прошла

          на всех парусах.

Было детство,

          и я была куцей,

С красным бантиком в волосах…

Гоцай, мама,

          да веселее!

Горечь детства

          мне не забыть.

Никому

          любви не жалея,

Рано я научилась любить.

Год Семнадцатый

          грянул железом

По сердцам,

          по головам.

Мне Октябрь

          волос подрезал,

Папироску поднес к губам.

Куртка желтая

          бараньей кожи,

Парабеллум

          за кушаком.

В подворотню бросался прохожий,

Увидав меня за углом.

И смешно было,

          и неловко,

И до жара в спине горячо —

Неожиданно вскинув винтовку,

Перекинуть ее за плечо.

Гоцай, мама,

          орел или решка!

Умирать, побеждать – все к чертям!

Вся страна —

          как в стогу головешка,

Жизнь пошла

по железным путям.

Ой, Синельниково,

          Лозовая,

Ларионово,

          Павлоград!

Поезда летели.

          Кривая

Выносила их наугад!

Гоцай, мама,

          да бер-би-цюци!

Жизнь включалась

          на полный ход.

Барабаны двух революций

Перепутали

          нечет и чет.

Брань.

          Проклятья.

Проклятья

          и слезы.

На вокзалах

          толпа матерей.

Их сшибали с пути

          паровозы,

Поднимал

          поцелуй дочерей.

«Верочка моя…

          Вера…»

Лозовая.

          Павлоград.

Подхватили меня кавалеры

Из отчаянных наших ребят.

………………………………………………

Я любила,

          не уставая,

Все неистовей

          день ото дня.

Член компартии из Уругвая

Плакал:

          «Вэрко, люби меня…»

Я запомнила его улыбку,

Лягушачьи объятья во сне.

Неуютный,

          болезненный,

          хлипкий,

Днем и ночью,

          он липнул ко мне.

Я хотела на нем задержаться,

Я могла бы себя укротить,

Но не мог он —

          подумаешь, цаца! —

Мне любви моей прошлой простить.

Шел, как баба,

          он к автомобилю,

По рукам было видно —

          не наш.

Через год мы его пристрелили

За предательство и шпионаж.

Гоцай, мама,

          да бер-би-цюци!

Жизнь катилась,

          как Днепр-река.

Я узнала товарища Луца,

Ваську Луца,

          большевика.

Васька Луц!

          Где о нем не слыхали?

Был он ясен и чист

          как стекло.

Мои губы

          его отыскали,

Мое сердце

          на нем отошло.

……………………………………

Гоцай, мама,

          его подкосили!

Под Орлом его пуля взяла.

Встань из гроба,

          Луц Василий,

Твоя Верка

          до ручки дошла.

……………………………………………..

Гоцай, мама,

          да бер-би-цюци!

Я сама себе

          прокурор.

Без шумихи,

          без резолюций

Подпишу себе приговор.

Будь же твердой,

          Верка, в расплате.

Он прощал, —

          ты не можешь простить.

Ты свободу искала

          в кровати,

Ты одно понимала —

          любить.

Кто же ты?

          Вспомни путь твой сначала.

С кем ты шла?

          Чем ты лучше любой?

Ты не шла —

          тебя время бросало,

Темный сброд ты вела за собой.

Ты кидалась вслепую упрямо,

Ты свой долг

          забывала легко.

Прямо в грязь

          опрокинуто знамя,

В подреберье

          засело древко.

Посмотри:

          ни орел и ни решка.

От стыда

          ты свернулась ежом,

Рот усталый

          искривлен усмешкой,

Сердце – точно петух под ножом.

Без почета,

          без салютов

Схороните Верку,

          друзья.

Родилась в девятьсотом

          (как будто),

Примечания

1

В книге сохранено авторское цитирование, все сноски даны в соответствии с авторским замыслом.

2

Гонсало Аранго (1931–1976) – оригинальнейший колумбийский поэт, организатор поэтической группы «Los nadaistas» (от исп. nada – ничего, по аналогии с «ничевоками», нашими авангардистами 20-х гг.).

3

Да здравствует королева! (исп.).

4

Александр Аронов (1934–2001) – талантливый поэт, автор знаменитых песен «Остановиться, оглянуться…», «Когда горело гетто…», и своеобразнейший колумнист «МК». Именно от него в дуэте с Ниной Бялосинской я впервые услышал одну из первых песен Булата Окуджавы «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет…» Впоследствии Окуджава посвятил эту песню мне, приняв предложенную мной поправку: вместо «на той далекой на Гражданской» – «на той единственной Гражданской». Я тогда писал о борьбе шестидесятников против бюрократии: «На этой войне сражаюсь я, / победы трудно одерживая. / Это моя Гражданская. / Это моя Отечественная». Наше тогдашнее романтическое отношение к истории Гражданской войны объединяло эти два на самом деле несопоставимые исторические события. Но именно наше поколение завоевало гласность, постепенно открывшую и архивы, и наши собственные глаза.

5

Поэт Иосиф Бродский, которого обвинили в тунеядстве и сослали на исправительные работы в колхоз, был освобожден из ссылки вскоре после моего письма в Политбюро. Это письмо вместе с аналогичным письмом итальянского художника, председателя Общества итало-советской дружбы Ренато Гуттузо, было отправлено из Италии, где я выступал с чтением стихов, по срочной диппочте послом СССР С. П. Козыревым. Любопытно, что биографы Бродского об этом никогда не упоминали. К моему глубокому сожалению, некоторые его фанатичные поклонники сплетнями и интригами начали ссорить нас. И мы даже перестали здороваться, после того как он воспротивился моему избранию в Американскую академию искусств и литературы. Его аргументом было то, что Евтушенко не представляет русской поэзии. Ему вежливо ответили, что ни один поэт в отдельности не может представлять всю национальную поэзию, и я был принят в Академию, а Иосиф покинул ее. Сергей Довлатов рассказывает, как он навестил Иосифа, лежавшего в больнице под капельницей, и от растерянности попытался его подбодрить: «Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов!» – «Если он против, я – за», – еле слышно ответил Бродский. Невеселая история, показывающая, как далеко заходят писательские междоусобицы. Тем не менее незадолго до смерти Бродский согласился участвовать в моей антологии «Строфы века» и сам отобрал для нее свои стихи. И в новой антологии, над которой я работаю, он будет достойно представлен.

6

Шоферские права, удостоверение личности (англ.).

7

Владимира Соколова и Владимира Высоцкого.

8

Сергей Сергеевич Смирнов (1915–1976) – автор исследовательских очерковых книг о защитниках Брестской крепости, героически сражавшихся в 1941 году. Многие из тех, кто тогда уцелел, но оказался в плену, были впоследствии осуждены как предатели – таков был приказ Сталина. Именно Смирнов начал восстанавливать их добрые имена. Получил за это Ленинскую премию. Однако его репутацию омрачило участие в травле Бориса Пастернака, подпись под письмом, шельмовавшим академика А. Д. Сахарова, попытка исключить из партии Булата Окуджаву, чему помешало письмо автора этой поэмы члену Политбюро, первому секретарю МК КПСС В. В. Гришину. Хотя Гришин отнюдь не был либералом, он все-таки остановил преследование Булата.

Многие перестали подавать Смирнову руку. Не могу понять, что заставляло его поступать так агрессивно, и глубоко сожалею об этих его поступках.

9

Спи, спи, сонная трава… (исп.) – первая строчка перуанской народной песни.

10

Ян Палах – пражский студент, сжегший себя, протестуя против ввода советских танков в Чехословакию.

11

Крестьянин (исп.).

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.