Хургада. Русские забавы на отдыхе

К этому времени Ирина Семеновна уже досконально знала судьбу Никиты. Десять классов, денег, чтобы откупиться от армии не нашлось, сапоги стояли у порога, так лучше через два года, чем сразу в Чечню, и Никита после десятилетки поступил в военное училище. А там физкультура, кросс, гимнастика, курсанты все, как один, качались на тренажерах, это поощрялось, увлечение бодибилдингом, как и у многих людей с некоторым комплексом, Никита даже стал победителем в каком-то конкурсе в училище. После окончания распределили в Москву, в строевую часть, охраняющую штаб. Весь день с личным составом, строевая подготовка, боевая, что-то вроде политучебы. Зарплаты хватало только чтобы сводить концы с концами, а тут какой-то приятель, тайно уже давно промышляющий своим телосложением, предложил новую работу. Было бы тело, в Москве работа найдется. Два часа вечером попляшем, и – с приличными бабкам. Попробовал, получилось, почти сразу познакомился с Ириной Семеновной. До нее ни с кем не знакомился. Так Никита и признался. "Значит, – не искушенный", – сладко подумала Ирина Семеновна. И сразу же решила, что побережет барсика до Хургады, тем более что в это же время у нее шел квартальный отчет, на разные веселые трали-вали свободняка не хватало. В Хургаде мальчик пройдет у нее высшую школу науки любви. Работа нас всех кормит, работа источник всех наших побед и излишеств, она - святое, она приближает нас к кассе и кешу.

Разочарование у Ирины Семеновны наступило уже здесь, в Хургаде. Никита весь перелет от Москвы немножко нервничал, а она – предвкушала. Пила красное вино, которое способствует выводу нуклеинов из организма, и предвкушала. В аэропорт в сопровождении Никиты через толпу Ирина Семеновна прошествовала к микроавтобусу. Сзади смуглорожий бой катил тележку, наполненную чемоданами. Ауже в пятизвездной гостинице, по расчету Ирины Семеновны должно было наступить блаженство. У нее было заказано два номера, один двухкомнатный люкс – для совместного времяпрепровождения и скромненький номерок в конце коридора – мужская, так сказать, для Никиты гарсоньерка.

Человек должен обладать особым искусством, чтобы потянуть удовольствие. Этим искусством в силу уже своего возраста Ирина Семеновна владела, как мушкетер шпагой. Будущие любовники, каждый у себя, после утомительной дороге, помылись под душем, а Ирина Семеновна еще и приняла ванну с особым шампунем, чтобы тело подтянулось и пахло полевыми ароматами. Потом они ужинали в ресторане, смуглые официанты были в форменных курточках, на столе горела свеча, и в кувшине с водой плавали розовые лепестки и кусочки льда. Ирине Семеновне, одетой в самый свой развевающийся и прозрачный балахон, казалось, что на нее глядит весь ресторан.

Для Никиты час расплаты наступил сразу после ужина. В номере Ирины Семеновны играла тихая и пряная восточная музыка, передаваемая по местной сети. Она раздевала своего шейха, как гурия раздевает властелина. В процессе раздевания принимала участия бутылка привезенного еще из России дагестанского коньяка и бутылка поддельного румынского шампанского. Французская губная помада на устах главного бухгалтера уже размазалась и не имела четко очерченных границ. В противовес утверждению рекламы эта помада оставляла следы. Один такой след был запечатлен на мужественном подбородке военнослужащего. Рубашка военнослужащего валялась на ковре. Сам он лежал на большой, как бы приготовленной для утех, постели и струйка знаменитого коктейля "Белая ночь" - шампанское и коньяк – стекала по мужественной волосатой груди, красивее которой не было в родном отечестве. Витальная сила этого коктейля Ирине Семеновне хорошо известна. Она уже представляла себе, что будет дальше и какое ее ждет наслаждение. Пусть мальчик разок попробует, а потом войдет во вкус, не оторвешь. Она-то Ирина Семеновна понимает, что означает это его затянувшееся детство. Мамочка, сестренка, сублимация в спортивном зале. Вот сейчас она снимет с него беленькие, купленные ею в «Смоленском пассаже» джинсики, и детство закончится.

У нее самой все немножко расплывается в глазах. Джинсы уже на полу рядом с прекрасными адидасовскими кроссовками, но что-то ей не нравится этот пейзаж пока скрытый трусиками. Где эта сдержанная всхолмленность, где тугая угадываемая под натянутой тканью дуга счастья? Юный герой на подиуме клуба для женщин "Далила" выглядел совершенно по-другому. Это был мужчина, сатир с лицом купидона. Купидон остался, а где сатир? Или мальчик все еще чего-то боится? Наполеон совершенно прав, что для того, чтобы победить надо ввязаться в драку? Долой раздумья и рефлексию. Тайна манит. Как жрица, откидывающая последний покров с алтаря, мясистой рукой провидицы Ирина Семенов сдернула с онемевшего в пароксизмах мальчишеского страха лейтенанта плавки.

– А что же тогда было там, в клубе "Далила"?

Менеджер велел нам набитый носок подкладывать.

Есть такая, вернее бытовала во времена юности Ирины Семеновны песенка "На карнавале". Суть ее заключается в том, что молодой мужчина ухаживает на карнавале за дамой, она кокетничает, все время уходит, но наступает момент, когда мужчина срывает с дамы маску. Дальше в песенке поется так: "Под маской леди, краснея меди, торчали рыжие усы!".

Не следует думать, что здесь во время описываемой сцены перед Ириной Семеновной возник какой-либо противоестественный пейзаж. Здесь не разверзлось ни изуродованное лоно трансвестита, ни аномалии гермафродита, которые так привлекательно изобразил в финале своего фильме "Сатирикон" великий кинорежиссер Феллини. Перед глазами Ирины Семеновны просто предстал обычный пах повзрослевшего младенца. Все было в порядке, с известной даже торчимостью, но только в некоторой вызывающей миниатюре, в тенденции к минимализму, существующему в данном случае на границе нормы. Если бы этому богатырскому телу еще бы подходящий "придаток". Ах, ах, скажем прямо, к этому Ирина Семеновна, женщина богатая и решительная, привыкшая отбирать на рынке услуг лишь крупных и веселых осетров не привыкла. Но ведь за окном стояла тропическая ночь, уже были сброшены все волнующиеся развивающиеся покровы, выпито поддельное шампанское и дагестанский коньяк, давно расплылась губная помада, а в теле стоял непрекращающийся зуд. Пришлось бросаться друг другу в объятья. Все, конечно, на ожидаемом минимальном уровне получилось. Ирина Семеновна была женщина деликатная и не захотела обидеть мальца. Но разве здесь что-нибудь почувствуешь, разве здесь вознесешься к небу на качелях любви? А что дальше? Как дальше-то поступать, если уже один день из десяти прошел?

Для дальнейшего, впрочем, скоро заканчивающегося повествования, здесь имеет значение только два обстоятельства. Во-первых, уже утром Ирина Семеновна поговорила с Никитой. Они пили за завтраком кофе и разговаривали. За окном подсвеченное розовой рассветной зарей безмятежно раскинулось море. Она не обманщица и конкордат свой нарушать не желает. Раз обещала молодому человеку отдых на юге, то от своего слова не отказывается. Они по-прежнему будут встречаться, вместе ходить на пляж, обедать, ездить на экскурсии, даже может быть ужинать. Никита как бы станет кораблем сопровождения, ее рекламной акцией и эскортом. Но вот если ей, Ирине Семеновне что-нибудь пряное приглянется, то тут Никита может, не беспокоится, а уйти в свою бухту и переждать. Море, как говорил классик советской литературы Максим Горький, смеялось.

Лучшего отдыха на юге у Ирины Семеновны никогда не было. Все оказалось проще, чем она даже предполагала. В то же утро в холле она встретила одну свою знакомую по клубу "Далила", работавшую в Москве нотариусом. Женщины из этого клуба ничего особенно друг от друга не скрывают. Нотариус как раз уезжала и поэтому с легкой душой могла передать своей мимолетной подруге замечательного туземного парня работавшего здесь же в гостинице официантом. Официанта звали Али. Качественная работа и минимальная оплата. Ах, как все хорошо сложилось!

Это был самый чудесный для Ирины Семеновны отпускной период. Утром, еще до завтрака, дыша молодостью и здоровьем, в одних шортиках прибегал Никита. Шортики летели на ковер, и Никита как бы почти с разбега припадал к ее просторной материнской груди. Обширная лодка мерно шевелилась. А потом они шли завтракать, потом на пляж, ехали куда-нибудь на экскурсию, Никита нес за Ириной Семеновной ее сумки и так до обеда. Около четвертого часа появлялся, оглядываясь в коридоре по сторонам, официант Али. Тело у Али было прохладное и сухое, как у ящерицы. Но он хорошо знал свое дело и выполнял работу качественно, следя не только за своим удовольствием. А может быть, он сам никакого удовольствия и не получал, а только одно механическое шевеление?

Около восьми вечера Ирина Семеновна и Никита ужинали, день заканчивался, глазки у Ирины Семеновны уже слипались, и она уходила в свой двухкомнатный люкс смотреть телевизор и готовиться ко сну. Как-то часиков в десять она дернулась в номер к Никите,- томимая каким-то беспокойством. Но неожиданно его в номере не оказалось. Работая долго в Нефтяной компании, невольно привыкаешь к некоторой таинственности. Ирина Семеновна ничего спрашивать у Никиты не стала, а навела справки у портье. За пять долларов в Хургаде можно навести любую справку. Оказалось, что после девяти и, как потом выяснилось, ежедневно Никита уходил из своего номера и появлялся только глубокой ночью. В конце концов, каждый имеет право на свою личную жизнь.

В хургадинский стриптиз-клуб, который – еще десять долларов! – назвал ей портье, Ирину Семеновну, не пустили, плакали ее денежки, истраченные на такси. Это, объяснили ей сугубо мужское заведение, а в арабском мире свои законы, и кто там за закрытой дверью обнажался, Ирина Семеновна так и не узнала. Никита тоже не узнал, что об его отлучках известно. Зачем? Главное, хорошее не менять на неизвестное. Хороший парень, он понадобится ей и в дальнейшем, жизнь не кончается. Но вот на что Ирина Семеновна обратила внимание уже при отъезде в Москву, в аэропорту.

Когда они с Никитой, по-прежнему обращая на себя всеобщее внимание, прошли паспортный контроль, с галерейки на втором этаже аэропорта кто-то Никиту окликнул. Ирина Семеновна хорошо разглядела этих людей. Прекрасно одетый молодой смуглый с усами мужчина и три прелестные восточные женщины. Кто это был? Дамы из гарема пришли проводить очаровательного стриптизера, а с ними пришел их охранник. Или явился на проводы почетного гостя и интимного хозяин и господин гарема со своими гуриями. Восточный мир все время подвергается трансформациям, пойди здесь и что-нибудь узнай наверняка!

16. Блюдо с восточными сладостями

В день отлета из Хургады, Анатолий, московский таксист, получил подарок. Прямо к автобусу, в холле гостиницы явилась делегация, состоящая из Юнуса, его жены, престарелых отца и матери Юнуса и семерых его детей. Они принесли с собою красивое керамическое блюдо с восточными сладостями… Но надо все по порядку.

Накануне, сразу же после ужина, входящего в стоимость путевки, к Толику в гости пришла знакомая Зулейка, которую на самом деле звали Света Липатова, звезда заведения "Подмосковные вечера".

– Ты чего? – спросил её Анатолий.

Как мужчина бравый, московский таксист посещал за время отпуска это заведение несколько раз и со Светкой, вроде бы, в принципе распрощался.

– Я пришла проводить тебя, Толик, – сказала Светка и добавила – Мне кое о чем надо с тобой поговорить.

– О, разве ты сегодня свободна?

– Я взяла отгул.

– Ну и либерализм же у вас, на работе, – сказал Толик, – как у нас в Думе.

– Либерализма, может быть, и нет, но я, как ты знаешь, говорю с клиентами по-английски, по-русски, по-немецки и по-французски с разными акцентами и изображаю разные страсти, если Джафар меня не отпустит, я ведь могу что-то и позабыть.

Светкина идея была очень проста. Она предлагала учинить что– то вроде специального гуманитарного фонда для девушек. Девушкам надо учиться, а как по-другому деньги на учебу соберешь? Они будут на полгода приезжать в Египет на специфическую работу, а потом, с гарантированной суммой возвращаются и продолжают учебу. И, конечно, как считала Зулейка, работать уже не на диких условиях, как прежде.

Контракт, медицинская помощь, культурная программа ограниченные и с разумной квотой "удовольствия".

– А что, – выслушав свою знакомую, сказал Толик, – идея очень не плохая. Я из Москвы отправлю кадры, а ты здесь всех устраиваешь. На гуманитарной, так сказать, основе.

Вот так они разговорились и одновременно гуляли по территории. Заходили, конечно, в бар, прогуливались вдоль моря, заходили к Толику в номер. Где он, пользуясь отсутствием соседа, взял "своё" два раза. Последний вечер заслуженного отдыха, надо было насладиться, как следует. Они вышли за территорию отеля, немножко прошвырнулись по городу, а точнее – посетили соседний универсальный магазин, где полюбовались на вещи совершенно им не доступные, вернулись в гостиницу. Толик под предлогом, что надо отдохнуть и помыть руки, провел Светку в свой номер. Но там уже находился сосед и смотрел по телику московскую программу, и Толику в третий раз взять "свое" не удалось. Его, конечно, воодушевляло, что он здесь со Светкой впрямую не расплачивается, почти халява. После этой неудачи они в последний раз пошли в бар.

Надо сказать, что Толик, как человек общительный, в отеле, среди мужской обслуги, – а другой в Египетских отелях не бывает, – стал почти своим. Всяким там уборщикам, официантам, слесарям, конечно, запрещено общаться с клиентом, но многих из этих египетских славных товарищей Толик встречал в "Подмосковных вечерах", где все наслаждались энергичными радостями, с некоторыми играл в шахматы, а были и такие, которым Толик сбагрил за натуральные фунты привезенную с собою икру. Среди этого рабочего знакомого Толику разнообразия был и гостиничный слесарь Юнус.

Когда Толик со Светой ещё в первый раз шли в бар, где собирались предварительно расслабиться и только начинали свой разговор о гуманитарных проблемах, по дороге навстречу им бежал Юнус с сумкой инструментов. Светка, кажется, тоже смутно Юнуса знала по своему лирическому цеху. Понятно?

– Ты куда, Юнус, бежишь?

Конечно, Толик ни с кем из египтян по-местному, на их языке разговаривать не мог, разве только сначала объясниться на языке жестов, гримас, телодвижений и русских культовых выражений. Но Светка что-то понимала. Вот она и спросила у Юнуса, куда он бежит и что случилось. Она же Толику все и перевела.

По её переводу получалось так, что где-то, то ли в подвале, то ли на чердаке, сломалась какая-то штуковина – Светка здесь употребила иное слово, которым в китайско-русских и русско-китайских словарях объясняют "маленькую потерянную или утраченную деталь. "Китайцы ведь не такие уж большие специалисты в русском языке, они могут и ошибаться. Штуковина эта сломалась, и поэтому отель может или залить с чердака горячая вода, или через подвал затопят водой с говнецом, так сказать, сточные воды. Толик ни о чем таком в Египте не слыхал, он всегда думал, что случиться такое может только в Москве, а Египет – цивилизованная страна.

Такая мимолетная произошла сцена. И в продолжение того времени, пока они со Светкой гуляли – никакого потока и никакого горячего дождя с крыши – Толик точно помнил – не было. Природа исподволь накапливала свои силы.

Трудно представить себе, сколько же у Толика разного случалось между этим мимолетным разговором и собственно процессом официального свидания со Светкой. Они сидели в холле гостиницы, оформленной под грибницу Тутанхамона с золотом по стенам и ляпис-лазурью, на мягких креслах и никакого потопа ни сверху, ни снизу, из-под недр, не замечали. Но оно уже покапывало где-то наверху, а внизу хлюпало. Ржавчина и вода взяли своё. Уже где– то возник маленький свищик или в канализационной трубе какой-нибудь тампон, зацепившийся за шероховатость сварочного шва, уже цеплялся за второй, так же небрежно брошенный в унитаз тампон, вместо того чтобы храниться в специальном полиэтиленовом пакете, откуда их забирают каждый день специальные уборщики. Что на самом деле произошло? Толик так никому и не рассказал, купался он по пояс в говне или нет.

Итак, они сидели в холле-гробнице и разговаривали, собираясь уже окончательно проститься, как вдруг в дальнем конце холла, возле небольшой двери, что вела в скрытые административные катакомбы, возник какой то-то нервный разговор. Когда уже ночь, когда закрыты бары, замолкла дискотека, то любой разговор слышен. Потом разговор стал яснее и, наконец, из служебного входа вывалилась небольшая группка людей. В центре её был Юнус. Был ещё какой-то молодой карьерист, похожий на администратора, и русскоязычная девушка – её Толик знал в лицо – ночной портье. Не с английским же языком ставить ночного портье, когда весь почти отель, почти все постояльцы состоит из одних русских! Очень любопытно.

– Светка, давай переведи! – промурлыкал Толик.

– Что-то про какую-то дырку, которую Юнус не может заварить. Они сейчас вызывают аварийку, и это будет за счет Юнуса, – перевела Света между двух зевков. Она уже переутомилась и собиралась домой, в заведение "Подмосковные вечера".

– Ну ладно, ты, Света, иди, – сказал Толик, по-приятельски прощаясь со Светой на ступеньках крыльца отеля. – Не за6ывай, связь будем держать по интернету. Тебя здесь по дороге никто не обидит?

– Я сама кого хочешь обижу. Здесь, как только крикнешь " полиция" все сексуальные маньяки разбегаются.

Толик, может быть, и забыл бы эпизод с Юнусом и просто на прощание помахал бы ему рукой, но как раз навстречу московскому таксисту по холлу шла русскоязычная девушка, ночной портье.

– Что там у вас? – по-свойски, как русскоязычный русскоязычного, спросил Толик.

– Да у нас где – то в системе открылся свищ, его надо заварить, а слесарь, которого мы взяли и который сказал, что он опытный сварщик, этого сделать не может.

– Тот, что ли? – махнул головой в сторону Юнуса Толик.

– Тот самый. Управляющий сказал, что утром его с работы выгонит.

– Да что здесь за базар? – сказал Толик, в котором ещё играл хмель и тянул его на новые подвиги. – Я бесплатно заварю, нам любой свищ заварить раз плюнуть. Ну и безрукие эти египтяне!

Всё. Здесь история о Толиковых приключениях и о Толиковом отдыхе заканчивается. Так и неизвестно, где он варил и что варил, газом ацетиленом или электросваркой, стоял ли по пояс в теплом бассейне, варил ли на кухне, или работал в канализационном коллекторе. Известно только, что утром его мыли и оттирали всей гостиницей. Применяли разные моющие средства и дорогие шампуни, гели и дезодоранты, и мыла для нежных мест, которые в гостиницах забывают состоятельные иностранцы. Теперь ясно, почему провожать Толика пришла целая делегация? Толик, как ты довезешь до Москвы блюдо с восточными сладостями, которое, улыбаясь, ты тащишь, прижав к груди, через весь хургадинский аэропорт?

17. Новый пилот авиакомпании "Сибирь"

Семен Ефимович, житель Москвы и давнишний работник торговли, обязательно два раза в год выезжал за рубеж на отдых. Каждый раз по неделе, на хорошие импортные курорты, но обязательно с русскоговорящей обслугой. Иностранными языками Семен Ефимович, как и многие русские, не владел, но общения со всем миром его страстное сердце требовало. Это был как бы новый и специфический вид русского интернационализма.

В торговле Семен Ефимович проработал всю сознательную жизнь. Работал и при добрейшем придурке Брежневе, и при мимолетном Черненко, и при грозном Андропове, чуть ли не погубившем все дело частного предпринимательства, трудился и при освободителе капитала и лауреате Нобелевской премии Горбачеве.

Раньше, при советском режиме, Семен Ефимович отдыхал на даче в Подмосковье у кого-нибудь из друзей, а иногда выезжал в Крым или в Сочи. А чем это было плохо? Вполне его устраивал и деревенский сервис, и сочинский комфорт. В остальное время он прекрасно разгружался непосредственно на месте, прямо на работе. Какие он писал выговора продавщицам за обвесы, какие устраивал разносы за грубость на партийных собраниях! Компенсировался.

Сказано ли, что всю советскую жизнь Семен Ефимович проработал заместителем директора по сбыту в одном из громадных гастрономов на Садовом кольце? Отчетность, кадры, распределение дефицита, продовольственные заказы предприятиям, продовольственные заказы в райком. Но жизнь, как известно, изменилась, гастроном оказался приватизированным, запросы у покупателей повысились, а вместе с этим повысилась и сложность жизни. Как прежде, через говорение на партсобрании или через производственную перебранку, восполнять сложности своей психики Семену Ефимовичу стало трудно. Чтобы чувствовать себя бодро и уверенно и чтобы его нервность не отражалась на работе, ему пришлось, как только открылись возможности, как только рухнул железный занавес, регулярно два раз в год ездить разгружаться за рубеж. Этого количества ему, Семену Ефимовичу вполне хватало. Сотрудники магазина, когда видели, как Семен Ефимович начинает хмурить бровь и голос у него повышается, норовя перейти на победный фальцет, всегда предупредительно говорили: "Семен Ефимович, а не пора ли вам куда-нибудь съездить отдохнуть?"

Работал Семен Ефимович, как уже было сказано, заместителем директора большого гастронома, у директрисы, очень энергичной и предприимчивой дамы, в свое время сумевшей так ловко приватизировать с участием городского начальства вверенный ей советской властью магазин – за что, естественно, честь ей и хвала! – так ловко, что и ей кое-что досталось. А вот Семену Ефимовичу ничего не досталось, хотя в молодости у него по пьянке были с этой директрисой интимные отношения. Тем не менее, как считалось в коллективе, директриса спасла магазин, потому что почти все служащие, кроме, конечно, убежденных коммуняк, все остались на местах и стали работать в новых рыночных условиях.

В обязанности Семена Ефимовича в этих новых условиях входило поддерживать отношения с покупателями и гасить все конфликты. Как внешние, так и внутренние. Весь почти день в дорогом костюме, при галстуке и в белой рубашке находился он в торговом зале, где его всегда легко можно найти. Он обычно беседует с какой-нибудь дамой.

Если говорить о внешних супостатах, о милиции, бандитском окружении, так называемой "крыше", налоговиках – тут все было ясно. Всю жизнь Семен Ефимович и вырабатывал в себе выдержку и такт, общаясь с начальством и партийными органами – здесь все было известно и механизм отлажен. Для этой цели Семену Ефимовичу выделялся определенный продуктовый фонд, разные деликатесы: икра черная паюсная и зернистая, икра кетовая, предназначавшаяся для чинов "попроще", осетровая рыба, которую успешно браконьеры ловят в Каспийском море, импортное и советское пиво, крепкие напитки в самых замысловатых бутылках и прочее. Можно было наблюдать, как иногда возле магазина грузили подсобные рабочие весь этот немало стоящий продукт, упакованный в сумки и картонные коробки, перевязанные лентами скотча, в какие-нибудь джипы "Чарокки" или "Хонды" братков и милиционеров или в скромные "Жигули" налоговых инспекторов и санитарных врачей. Делалось это по распоряжению Семена Ефимовича. Ах, эти лукавые люди, вечно они маскируются и ездят на дешевых машинах, как будто никто не знает, сколько они берут за росчерк своего разрешительного пера и на каких курортах отдыхают! Интересно, а дорогие свои машины, купленные на скромные прибытки эти врачи и инспектора держат в гаражах или ездят на них их счастливые взрослые дети?

Значительно труднее обстояло дело с новыми покупателями. Если есть новые русские, то почему бы не быть и новым покупателям? Покупатель за время рыночной экономики экономически вырос, эстетически созрел и научился предъявлять массу претензий. Даже слишком быстро, по мнению Семена Ефимовича, этот покупатель созрел и сориентировался. Видите ли, какая-нибудь заспанная шлюшка с сотовым телефоном и охранником выговаривает ему, Семену Ефимовичу, по поводу сортов шоколада и ассортимента прованского масла. А как эта шлюшка разбирается в продуктах моря! В крабах, королевских креветках и лобстерах! Пять каких-нибудь лет назад она маргарину была рада, а теперь почувствовала себя хозяйкой жизни! Если она каждый день обсасывает своего пузатого потного бандита, то уже и хозяйка?

Приблизительно так размышляет Семен Ефимович. На самом деле, встречаясь в магазине с постоянными скандальными покупателями или даже со случайными недовольцами, он думает похлеще и слова про себя произносит поядренее. Выговориться не может, но вынужден с таким несправедливым положением мириться. Чтобы его девчонка-потаскушка учила! Но ничего не поделаешь, приходится ужиматься. На лице у Семена Ефимовича улыбка, ручки с наманикюренными ногтями в сторону разводит и убедительно твердит: "Обязательно учтем ваше предложение, мадам, непременно сделаем, непременно, мадам, накажем". Он ведь также отвечает за хамоватость девушек-продавщиц, которые норовят разборчивому покупателю какое-нибудь замысловатое слово впиндюрить или состроить улыбку, под которой только одно классовое хамство. Теперь ведь никого, как бывало раньше, не утихомиришь ссылкой на моральный кодекс, всей стране трудно, надо терпеть. Терпеть никто за свои деньги не хочет, а чужие не уважают.

Раньше, при проклятом режиме, с жалобщиками Семен Ефимович просто разбирался! Неосторожному жалобщику могла улететь цидулька на работу! Не пренебрегай тружениками советской торговли! Теперь, при частной собственности, надо молчать, виноватиться – что Семен Ефимович делать не привык – гнуть гордую выю и с поклоном провожать ненавистную посетительницу до автоматически открывающихся дверей. При капитализме только покупатель всегда прав. Покупатель горазд, он теперь при малейших неудобствах говорит, что пожалуется акционерам и учредителям! Вот Семен Ефимович и молчит. Он работой дорожит.

Замечен ли на отдыхе в Хургаде был Семен Ефимович в пьянстве, разврате, картежной игре, употреблении наркотиков, обжорстве, порче имущества, воровстве пепельниц, ложек и полотенец, что очень любят делать туристы исключительно, чтобы сохранить память о полюбившихся местах? Семен Ефимович был образцовым постояльцем. Он не разбрасывал по номеру вещей, неизменно возвращался с променадов у моря или с прогулок в город по магазинам в девять, а в десять тут же засыпал. Режим – первая предпосылка долголетия.

Он поднимался в шесть, шел купаться, заодно проверяя, как подметен двор, убран ли пляж и политы ли все газоны. Если видел недостатки, немедленно шел к дежурному по отелю менеджеру или к портье и делал замечания. Он делал зарядку, занимал место под грибком, с которого можно было бы держать под контролем все пространство, потом возвращался в номер, чистил зубы, брился, надевал рубашку и галстук, потому что не терпел никакой расхлябанности, и спешил к шведскому стол, в ресторан. Уже на второй день к его приходу официанты выстраивались строем, а главный распорядитель по залу, завидев вдалеке Семена Ефимовича, одергивал манжеты. По каждому поводу и по каждому случаю и тут Семен Ефимович вызывал из рецепции переводчицу или турагента, потом шеф-повора и делал замечания. Кофе был недостаточно крепок, а официант недостаточно расторопен. Была у Семена Ефимовича и масса других соображений и конкретных и вообще по организации дела. Жизнь в этот момент казалась ему прекрасной. Он договаривал то, что не смел договорить дома.

Еще когда он только приехал и втащил за собой в холл отеля, разукрашенный ложными египетскими древностями, аккуратный чемоданчик на колесиках, на него сразу же свалилась удача. Его номер не был готов, и его просили подождать тридцать минут. Да хоть три часа! Но ведь, по сути, он тоже новый русский, а новые русские ничего даром не спускают! Через десять минут он отыскал администратора, говорившего по-русски, и объяснил ему, что он клиент, который приехал к солнцу и морю, а не для того, чтобы просиживать штаны в холле, в пыли и неухоженности. Он за все заплатил деньги и требует к себе внимания и уважения. Были еще сказаны, конечно, и другие слова, включая обещание тут же написать письма в московские газеты и устроить такую отелю антирекламу!… Через пятнадцать минут у него в номере оказалась корзина с фруктами – так сказать "комплимент" отеля и компенсация за неудобства.

Вот, собственно, и все. Семен Ефимович прекрасно провел на побережье Красного моря свой недельный отпуск. Он загорел, пополнел, речь его стала более мягкой и плавной. В свою записную книжечку он аккуратно вносил меню всех своих завтраков в отеле. Из экономии он взял полупансион: жилье, обслуживание и только завтрак, предпочитая днем перекусить яблочком или апельсинчиком, прихваченным с общего стола, а вечером обедать в городе где-нибудь в "Макдональдсе" или в частной харчевне с арабской или какой-нибудь другой восточной кухней. Меню этих заведений тоже осталось в его книжечке.

В ней также сохранился и длинный список всех подвигов, совершенных Семеном Ефимовичем. Во многих лавках, магазинчиках, универмагах, кофейнях, кафе, бутербродных и лавках, где продают чай и фрукты, в меняльных конторах банков, в отделениях туристской полиции, в ювелирных магазинах и художественных салонах, в прокатных пунктах велосипедов и автомобилей еще долго будут вспоминать занимательного русского туриста, который дал много советов и учил арабов, как надо жить и работать.

В аэропорту, когда он пытался объяснить полиции, что авиационных компаний, самолеты которых не летают точно по расписанию, надо лишать лицензий, его чуть ли не арестовали за дебош и крики.

В самолете авиакомпании "Сибирь", на обратном пути домой, в Москву, Семен Ефимович попытался ворваться в кабину пилотов, чтобы рассказать командиру корабля, как по всем правилам надо вести воздушный корабль и почему нельзя летать над Черным морем в районе города Сочи.