Наемник

Тело его заполнило все кресло, от него пахло крепкими сигаретами. Его мощная со вздувшимися венами рука лежала на ручке кресла, и Элизабет приходилось ужиматься, чтобы не коснуться ее. Она вспомнила, как она сказала Кингу: «Я бы не хотела пройтись с ним по темной улице». Ей не хотелось бы вообще быть с ним рядом, но было уже поздно. «Боинг» повернул на взлетную полосу. Рев четырех реактивных моторов достиг оглушительной силы, самолет трясло все сильнее, по мере того как он увеличивал скорость. Элизабет закрыла глаза и стиснула руки.

— А вы и впрямь боитесь.

Элизабет открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Лицо его было похоже на застывшую маску: ни улыбки, ни каких-либо эмоций в светло-голубых глазах.

— Мне уже лучше. Я боюсь только взлета.

Самолет был уже в воздухе, легко ввинчиваясь в лазурную голубизну неба. Зимние облака над Бейрутом плыли под ними.

Элизабет взяла предложенный стюардессой номер «Лайфа» и попыталась почитать. Ее спутник откинул голову на кресло и закрыл глаза. Казалось, что он спит. Элизабет дважды прочитала один и тот же абзац и опустила журнал. Она никак не могла сосредоточиться. В голове вертелось множество вопросов, ответы на которые ей никто не мог дать. Легко сказать — не обращать внимания на своего спутника. Но нельзя же просидеть двенадцать часов рядом и делать вид, что его нет. Особенно такого спутника, как этот мужчина. Она чувствовала его присутствие, даже когда она спал.

Кто он? Чем занимается? Зачем он нужен ее дяде в Штатах? Во всей этой затее было столько непонятного! Келлер не вписывался в ее предположение, что это очередной трюк, рассчитанный на публичный скандал. Он не подходил для этой роли. Чем больше Элизабет размышляла над этим, тем больше убеждалась, что Келлер получил специальное задание. Только она не могла представить какое. Оказалось, что он не спит. Его глаза были открыты — он наблюдал за ней. Ей стало не по себе. Мужчины на нее так не смотрели: словно на бабочку, которой оторвали крылья и ждут, что она полетит.

— Я не знаю вашего имени, — сказала Элизабет. — Как вас звать?

— Некоторые зовут меня Бруно. А вас как?

— Элизабет Камерон. Я понимаю, что не должна задавать вам вопросов, но мне хотелось бы знать одну вещь. Зачем вы летите в Штаты?

Она впервые увидела, что он улыбнулся.

— А я надеялся узнать это от вас.

— Вы хотите сказать, что вы сами не знаете?

— Мне платят не за то, чтобы я задавал вопросы, — сказал Келлер. — Или отвечал на них. Вам не кажется, что будет разумнее принять все на веру?

— У меня не остается выбора, — сказала Элизабет. — Но я начинаю жалеть, что не поинтересовалась кое-чем раньше.

Кинг представил это таким обыденным делом — надо, мол, оказать дяде услугу. Просто слетать на недельку в Бейрут и вернуться назад, прихватив кого-то по дороге. Пройти с ним через таможню и распроститься. Все совершенно законно, обещал он ей. И тоже просил принять все на веру, как этот человек, что сидит рядом. Правда, не так цинично, без издевки. Кинг говорил убедительно, с обаянием. Жаль, что его нет здесь. Вот где ему потребовалось бы все его обаяние!

Келлер заметил, что стюардесса раздает меню: столик с напитками медленно приближался к ним. Единственный способ прекратить расспросы этой дамочки — самому начать ее расспрашивать.

— Вы всегда за границей подбираете незнакомых спутников и возвращаетесь с ними домой? И ваш муж не возражает?

— У меня нет мужа.

— Странно. Большинство американских дам по нескольку раз выходят замуж.

— Но не эта американская дама, — сказала Элизабет. Она взяла бокал шампанского, наблюдая, как он поглощает двойное виски.

— Не беспокойтесь, — сказал Келлер. — У меня крепкая голова. Расскажите мне о себе. Итак, у вас нет мужа. Вы американка, и у вас есть деньги.

— Откуда вы знаете?

— По запаху. У денег есть определенный запах — запах, которого бедняк никогда не забудет, если хоть раз почуял его. Я почувствовал этот запах, когда вы сели в такси. Где вы живете?

— В Нью-Йорке. У меня небольшая квартира в районе Сити.

— У вас нет родителей?

Честно говоря, Элизабет совсем не интересовала Келлера. Он продолжал задавать вопросы, не слушая ее ответов. Он не хотел ничего знать о ней. У него есть своя женщина в Бейруте, которая любит его. Он пожалел, что сел рядом с этой. Двенадцать часов, две посадки — длинный путь.

— Родителей у меня нет, — сказала Элизабет. — Они погибли два года назад в авиационной катастрофе.

— Поэтому вы не любите летать?

— Наверное. Их самолет взорвался над Мехико. А у вас... есть родные?

— Нет, насколько мне известно, — ответил Келлер. — Я никогда не знал их.

— Простите. Вы француз, да?

— По паспорту, — сказал Келлер, — я американец. Не забывайте. Расскажите мне еще что-нибудь о себе.

— Рассказывать особенно нечего. Я подолгу живу у дяди под Нью-Йорком, а остальное время — в своей квартире. — Она слабо улыбнулась, скорее своим мыслям, чем ему. — И время от времени подбираю мужчин, как вы выразились.

— Для развлечения, — заметил Келлер. — И за это вам никто не платит.

— Нет, никто не платит. Я делаю это ради удовольствия. В данном случае оказываю услугу дяде.

Келлер насторожился.

— Он был с вами? — Тогда в «мерседесе» была, конечно, не она, когда он демонстрировал свое искусство стрельбы, а кто-то другой. Значит, у нее есть милый дядюшка, который втянул ее в это дело.

— Нет, — ответила Элизабет. — Он никогда не покидает Штаты. Я приезжала с его другом.

— А почему ваш друг не полетел с нами?

Наверное, он столь же стыдлив, как тот пассажир, что скрывался за темным стеклом. А чтобы никто не увидел его лица, он в роли ширмы использует красивую девушку.

— Ему пришлось поехать в Германию. Он издатель.

«Черта с два», — подумал Келлер и закурил новую сигарету. Потом он вынул еще одну и протянул Элизабет. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Но он, кажется, ничего не заметил и даже не поднял глаз. Ведь она была только ширмой, прикрытием. Путешествие закончится, и он больше никогда ее не увидит. Да он и не хотел ее видеть. Келлер вдруг почувствовал, что устал от расспросов, попыток выяснить, кто его нанял и для каких целей. Он знал, для каких целей. Он понял это еще тогда, когда стрелял по мишени, которая напоминала человеческую голову. Его наняли убить кого-то, и чем меньше он будет знать, тем безопаснее для него. Самое главное — деньги. Келлер загасил окурок и опустил кресло. На спутницу свою он даже не взглянул и закрыл глаза.

— Извините, — сказал он, — я буду спать.

* * *

Комната на четвертом этаже дешевого отеля на углу Девятой авеню и Тридцать девятой улицы в западной части города пустовала уже два месяца. Пит Маджио зарезервировал ее на две недели, хозяин взял плату и отдал ему ключ, не спрашивая, кому, зачем и когда потребуется эта комната. Репутация Маджио ему была известна. Он родился и вырос в этом районе. Сначала промышлял мелкими кражами, а потом стал выполнять поручения крупных заправил. После трех лет заключения в тюрьме Сан-Квентин он лишился легкого и теперь не смог бы справиться даже со старухой. Жил на подачки, которые ему перепадали то тут, то там. Был он полным ничтожеством, и все это знали. Но если он мог снимать комнату или время от времени что-нибудь оставлять для неизвестных, значит, работал на влиятельных людей и получал немалые деньги.

Комната всегда пустовала какое-то время, а потом кто-то открывал ее ключом, который хозяин гостиницы давал Маджио. Пит получал инструкции по почте. Как всегда, он свистнул несколько баксов из денег, предназначенных на оплату номера, но все остальное сделал, как ему было велено. Тем февральским утром он встал, оделся, положил ключ с адресом отеля в конверт и поехал автобусом на аэровокзал. Это было очень холодное утро. Ледяной ветер пронизывал его до мозга костей. Ему надо было сесть на автобус, следующий в аэропорт Кеннеди. Там он должен был встретить пассажиров, прибывающих самолетом Панамериканской авиакомпании из Бейрута, спросить мисс Камерон, отдать конверт человеку, который будет с ней, посадить его в такси и отправить в гостиницу на Тридцать девятой западной улице. Он получил эти указания по телефону накануне. За это ему было обещано сто долларов.

Пит стал думать об этой сотне долларов и забыл про холод. Он иногда играл на скачках. Это было его хобби, как женщины или вино у других. С прошлого сезона Пит внимательно следил за одной лошадью, которая участвовала на скачках во Флориде. Она была в хорошей форме. Питу понравилась ее кличка — Мартышкина Лапа. Его самого в детстве прозвали Мартышкой. У него было скрюченное лицо с глубоко посаженными карими глазами и приплюснутым носом. Все знали Мартышку, и год-два все шло хорошо.

Мартышка был незаменим, если требовалось кому-то что-то передать или вытрясти деньги из того, кто не хотел платить. Но потом его поймали и упрятали в тюрьму, и на этом все кончилось. У него было больное легкое, и, когда он вышел на свободу, мог выполнять только отдельные поручения. Если он поставит на Мартышкину Лапу всю сотню, то может выиграть восемьсот баксов. А с восемью-то сотнями можно... Пит не заметил приближающегося трейлера. Он был так поглощен мыслями о восьмистах долларах и тем, что на них можно сделать, что прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и шагнул на проезжую часть улицы. Он не видел машины и умер, не успев додумать. Это был огромный трейлер весом в две с половиной тонны. Когда из-под него вытащили тело Пита, от конверта, предназначенного Келлеру, остались лишь кровавая масса да ключ.

Самолет приземлился. Элизабет изнемогала от усталости. В отличие от своего спутника, ей не удалось поспать. Забылась на час тревожным сном и проснулась от страха, который не имел отношения к полету. Келлер спал, и Элизабет стала рассматривать его. Он почти не шевелился. Может быть, ей просто показалось, но на протяжении долгих часов ее не покидало ощущение, что он не спит, а наблюдает за ней из-под опущенных век, зная, что вызывает в ней любопытство и страх, как бы он не задел ее, если пошевелится. Они молча вышли из самолета. Келлер опять не помог ей ни снять пальто с вешалки, ни достать с полки ручную кладь. Он совершенно ее игнорировал. Ни слова не говоря, они приблизились к паспортному контролю.

— Предполагается, что мы путешествуем вместе, — заметила Элизабет. — В этом весь смысл.

— Тогда мне лучше взять вашу сумку, — сказал Келлер.

Приближаясь к иммиграционной службе, Келлер так же крепко, как тогда в Бейруте, ухватил Элизабет за локоть. Она подала свой паспорт первая, а потом с бешено бьющимся сердцем ждала, пока пропустят Келлера.

— Все в порядке, — сказал он, подходя к ней. — А теперь что?

— Таможенный досмотр, — изменившимся голосом ответила Элизабет. Напряжение последних минут сжало ей горло.

— Успокойтесь, — сказал Келлер. — Все позади. А что после таможни?

— Вас кто-то должен встретить, и вы пойдете с ними. Это все, что мне известно.

Но, когда они вышли в зал, к ним никто не подошел. Повсюду стояли толпы людей — сотни людей прилетали и улетали самолетами крупнейших авиакомпаний, протянувших свои щупальца во все концы земного шара. Тут были семьи с детьми, кого-то встречавшие бизнесмены, курьеры, шоферы, персонал авиакомпаний; то и дело доносились приглушенные объявления о прибытии каких-то самолетов и о посадке на разные рейсы. Сначала они стояли вместе в этом человеческом водовороте, ожидая, что к ним кто-нибудь подойдет.

— Может быть, нам что-нибудь передали на самолет? — сказала Элизабет. — Стойте здесь, а я схожу узнаю.

Но на ее имя не поступало никаких сообщений. Стараясь не впадать в панику, Элизабет пошла не к Келлеру, а в офис Панамериканской авиакомпании, уговаривая себя, что ей не надо волноваться, Кинг наверняка все устроил. Но в офисе авиакомпании ничего не знали. Никто на ее имя ничего не сообщил, и никто не пришел их встречать. Келлер стоял в толпе один, с чемоданом у ног. Элизабет нехотя вернулась к нему:

— Наверное, произошла задержка. В Нью-Йорке ужасное уличное движение. Нам остается только ждать.

Прождав час, Элизабет прошла к входу в аэропорт, потом снова в информационное бюро. По-прежнему ничего. Келлер стал еще молчаливее, а выражение лица — еще более холодным и отрешенным. В панике Элизабет захотелось уйти и оставить его здесь.

— Я не знаю, что делать. Мне говорили, что вас встретят, как только мы прибудем. Что-то случилось. Невозможно так опаздывать.

— Это было ясно уже полчаса назад, — сказал Келлер. Он поднял свой чемодан и снова взял ее за руку. — Вы — моя единственная связь. Поедем к вам домой, и я подожду там.

— Нет, — отшатнулась от него Элизабет. — Нет, со мной вы не поедете! Я не повезу вас к себе домой!

— У вас нет выбора, — сказал Келлер. — Вы привезли меня сюда, связной не пришел. Но по крайней мере тот, кто меня нанял, знает, что я с вами. И найдет меня. А если будете вырываться, я сломаю вам руку.

Через полчаса они прибыли на Пятьдесят третью восточную улицу. Как ни глупо это было, но Элизабет готова была разреветься. Все это походило на какой-то кошмар. Невозможно даже представить, что это происходит с ней. Так бывает только в кино.

Келлер расплатился с шофером такси, не отпуская от себя Элизабет. Так рядом они прошли через вестибюль роскошного жилого дома. В такси, пока они ехали из аэропорта Кеннеди, Келлер даже не смотрел в окно, не проявляя никакого интереса к городу, центру мирового туризма. Они вошли в лифт, и Элизабет нажала кнопку двенадцатого этажа.

— Да, я не спросил, — вдруг вспомнил Келлер, — вы живете одна?

— Если бы я жила не одна, вам бы не удалось проявить такую навязчивость.

— Не скажите, — заметил Келлер. — Я не боюсь американских мужчин. И не смотрите на меня так, словно я собираюсь вас изнасиловать. Я тоже не хочу здесь задерживаться.

Квартира была небольшой, но элегантно обставленной современной мебелью. Стены увешаны картинами сюрреалистической и абстрактной живописи, которые собирала мать Элизабет. Келлер оставил чемодан в прихожей и стоял, озираясь вокруг. Он никогда не видел таких квартир. В комнатах было очень тепло, их окутывали волны нагретого воздуха. Келлер оглядел обитые материей стены, шведскую мебель, большую картину прекрасного бельгийского художника Магритта, которая была лучшим полотном в коллекции Элизабет.

— Ну и квартирка! С души воротит! — с расстановкой воскликнул Келлер. — И вы потратили столько денег на все это дерьмо? Боже милостивый... — Он показал пальцем на Магритта. — Как можно повесить такое на стену?

Элизабет ничего не ответила. О чем говорить с невеждой, мужланом? Ее спина именно это и выражала, когда она повернулась и прошла мимо него в гостиную.

— А где спальня? — спросил Келлер.

— Вон там. И не говорите, что спальня тоже кажется вам безобразной, потому что спать вам придется именно там.

Комнату для гостей художник-декоратор, один из друзей Элизабет, отделал под натуральную кожу. Прилегающая ванная выглядела как каюта корабля. Келлер повернулся к Элизабет. Взгляд у него был каменный.

— Это мужская комната. А вы сказали, что живете одна.

— Была мужская комната, — ответила Элизабет. — Сейчас здесь никто не живет.

— Пока не подыщете очередного любовника?

Элизабет залепила ему пощечину. Она не отдавала себе отчета в том, что делает, иначе она не решилась бы его ударить. Ее рука сама собой потянулась к его лицу.

— Не смейте так со мной говорить!

Келлер шагнул к ней.

— Попробуйте только тронуть меня! Не приближайтесь ко мне!..

Келлер никогда бы не повел себя так, если бы она не произнесла последние слова. Он бы стерпел эту пощечину, потому что такая женщина, как она, не могла простить ему оскорбления. Но то был возглас ужаса, физического страха, отвращения, который ударил по его взвинченным нервам и заставил его взорваться. Он приехал сюда за семь тысяч миль, чтобы убить человека, которого никогда не видел. За деньги, о которых никогда не смел мечтать. Он сам сунул голову в эту петлю, а теперь что-то не сработало. Тщательно подготовленный план провалился. Никто не встретил его в аэропорту, его бросили с этой девицей, которая так враждебно и презрительно на него смотрит, боясь, что он прикоснется к ней, будто он не человек, а какое-то грязное животное. Не сметь ее тронуть! Всю дорогу от Бейрута, вдыхая ее запах и касаясь ее ноги, он так хотел это сделать!

Он схватил ее за руки и, заломив их ей за спину, склонился над ней, прижавшись всем телом, и вынудил ее откинуть голову. От боли ее рот открылся, и Келлер впился в него поцелуем. Элизабет сомкнула губы, вертя головой, безуспешно пытаясь вырваться. Он нарочно делал ей больно, чтобы доказать, что она имеет дело с мужчиной и лучше ей не брыкаться. Элизабет не сдавалась — она пинала его, извивалась, издавая какие-то звуки под его ртом, но потом затихла, и он разомкнул ей губы. Тело ее обмякло, время, казалось, остановилось. Реальным было только ощущение прижавшегося к ней мужчины. Он отпустил ее руки, и они бессильно упали вниз. Келлер запустил пальцы ей в волосы, придерживая ее голову, чтобы легче было завладеть ее беззащитным ртом. Элизабет перестала что-либо видеть и слышать. Она повисла в его руках, подымаясь и опускаясь в ритме его поцелуев. Ее руки, словно ими управлял кто-то другой, поднялись и обвили его шею. Очередной любовник, мелькнула дикая мысль. Она знала только одного мужчину, думая, что это и есть любовь. Это был Питер Мэтьюз. Спальня была оборудована для него. Но ни разу, даже в пылу страсти, Элизабет не теряла до такой степени головы, как сейчас.

Первым отстранился Келлер. Он поднял ее, придерживая. Они оба машинально приблизились к постели. Еще момент — и он швырнул бы ее на кровать. Элизабет была смертельно бледна, по щекам струились слезы.

— Вот теперь все на своих местах, — тихо сказал Келлер. — Я могу овладеть тобой в любой момент, когда захочу. А я хочу этого, так что будь осторожна, очень осторожна. — Он подтолкнул ее к кровати и заставил сесть. — Я не хотел тебя обижать. Это ты меня разозлила. Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Где ты держишь спиртное?

— Там. — Элизабет не узнала своего собственного, так дрожавшего голоса. — В гостиной.

Келлер вышел. Элизабет посмотрела ему вслед, потом услышала, как он ходит по гостиной, открывает дверцу тумбы, над которой висела картина Кли, услышала звон бокалов и тяжелые шаги Келлера, возвращающегося обратно. Надо уйти, говорила она себе, встать с постели, выйти из спальни. Если он снова тронет ее...

— Выпей, — сказал Келлер, подавая ей бокал, и одним глотком осушил чуть ли не полстакана коньяку. — Тебе лучше уйти в свою комнату.

Коньяк немного ослабил ее напряжение. Элизабет подняла голову:

— Как это вы отпустили меня? Не довели дело до конца?

— Потому что у меня уже хватает неприятностей. Я хотел показать, что будет, если меня оскорбить. Теперь ты знаешь. Не бойся. Я больше не трону тебя.

— Вы вынудили меня ударить вас, — сказала Элизабет. — И я не ищу себе очередного любовника. У меня был только один. Давно.

Она встала и вышла из спальни. Келлер пошел за ней. Проходя мимо зеркала, Элизабет взглянула на себя. Прическа была растрепана, волосы рассыпались по плечам. Она стала собирать их в пучок, нащупывая заколки.

— Оставь их так, — произнес Келлер. — Так красивее.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Элизабет.

Ей следовало бы уйти в свою комнату, как он сказал, и запереться там. Надо было что-то солгать, сделать вид, что она оскорблена тем, что произошло. Но Элизабет не могла. Она была слишком правдива, чтобы попытаться обмануть его. Ведь под конец она сдалась. И если бы сейчас он подошел и обнял ее, она бы не сопротивлялась.

— Собираюсь что-нибудь поесть, — сказал Келлер. — Не беспокойся обо мне.

— Я приготовлю что-нибудь для нас обоих. Если уж вы остаетесь тут, можете рассчитывать на мое гостеприимство. Хотим или не хотим, но мы оба впутаны в это дело, что бы оно собой ни представляло. Я сварю яйца и приготовлю кофе.

Он ничего не ответил и ушел в отведенную ему комнату. Достал бритву, пижаму. Если повезет, может, ему и не понадобятся эти вещи. А уж если очень повезет, может быть, кто-то позвонит и он уйдет из этого дома и от этой женщины сегодня же. Он злился на себя за то, что так поступил с ней. Это плохой признак. Признак того, что он не владеет собой. Не понравилось ему и выражение лица Элизабет, и то, что он не сдержался, когда она попыталась заколоть вверх свои золотистые волосы. Все это похоже на какое-то дикое недоразумение. Келлер вывалил из чемодана вещи и выругался. Он не подойдет к ней ближе чем на шаг. Это во-первых. Надо держаться от нее подальше, чтобы не чувствовать запаха ее духов, случайно не коснуться ее, а то он опять распалится. Да он и не хочет с ней связываться. У него есть своя женщина, женщина, которая любит и ждет его в Бейруте. Он ни в чем не должен быть замешан, если хочет получить свои пятьдесят тысяч.

Элизабет закрыла дверь кухни и прислонилась к ней. Руки болели, эти красные пятна на коже обернутся синяками. Ну и тело у него, как танк, неумолимо сокрушающий все на своем пути! В памяти вдруг всплыл образ Питера Мэтьюза, этого хлюпика с его мелкими страстишками. Он обманом затащил ее в постель, а добившись своего, так же и исчез, обманув ее. Элизабет никогда не понимала, почему ее подруги заводили случайные связи или, будто пловцы на соревнованиях, кидались в замужество, как в воду, и тут же выныривали из него. Элизабет хватило одного раза. Стоило ей только вспомнить об этом, как ее вновь захлестывали разочарование и боль. Келлер обещал не трогать ее больше, и она была уверена, что он сдержит свое слово.

Элизабет сварила яйца и приготовила кофе. На лицо ей падали волосы, и она зачесала их назад. Потом, когда они поедят, она снова заколет их.

* * *

Кинг сделал остановку в Париже. Он счел, что заслужил несколько дней отдыха, перед тем как отправиться по своим законным делам в Германию. Остановился он в отеле «Ритц», с аппетитом пообедал и решил лечь пораньше. Он верил в целебную силу сна. Переутомившись в поездках, он старался использовать малейшую возможность поспать. На следующий день Кинг с удовольствием совершил поход по антикварным магазинчикам в квартале Лебрюн, где купил изумительное бюро восемнадцатого века, и отправил его пароходом в свой офис во Франкфурт. Это была красивая вещь, прекрасный образец французского искусства, который ему вдруг захотелось приобрести. Кинг отправил его не в Нью-Йорк, а во Франкфурт, откуда его легче будет вывезти. Вечером он взял такси и поехал по адресу, находившемуся в квартале от улицы святого Оноре. Он вышел из машины перед красивым особняком девятнадцатого века с величественным входом и нажал кнопку ночного звонка. Его проводили в просторный голубой зал в стиле ампир, с мебелью эпохи Луи Филиппа и роскошной хрустальной люстрой. Служанка приняла его пальто и шляпу. Кинг подал свою визитную карточку и согласился немного подождать. Служанка вернулась в сопровождении дамы лет пятидесяти, в черном элегантном платье, благоухающей духами.

— Добрый вечер, месье Кинг. Комната для вас готова. Не желаете ли пройти в салон и познакомиться с молодыми дамами?

В зеленом салоне он увидел с десяток девиц — темноволосых, белокурых, трех рыжих. Все были разодеты по последней моде, некоторые в вечерние брючные костюмы, другие в строгие черные платья. Кинг огляделся. Все смотрели на него и улыбались. Внимание его привлекла девушка с задорным мальчишеским личиком и черными вьющимися волосами, уложенными в нарочитом беспорядке. Кинг указал на нее, и по знаку мадам девушка встала и подошла к ним. У нее была красивая фигура с большим бюстом и тонкой талией. Кинг представил себе, как она будет выглядеть, если ее раздеть. Мадам словно прочла его мысли:

— Иди, месье сейчас придет. — Она повернулась к Кингу, одарив его профессиональной улыбкой. — Вы желаете, чтобы она разделась? Уверяю вас, вы не будете разочарованы. Ее зовут Марсель. Это очаровательная девушка, веселая, культурная. Пожалуйста, сюда, месье Кинг. — Хозяйка показала на боковую дверь жестом герцогини, приглашающей королевскую особу.

— Нет, я не хочу смущать молодую даму, — сказал Кинг. — Я уверен, она составит нам прекрасную компанию. Я поднимусь в комнату первым, а вы пришлите ее через полчасика...

— Как пожелаете, — снова улыбнулась мадам, склонив голову. — Следуйте, пожалуйста, за мной. Другой джентльмен вас уже ждет.

Комната была обставлена с той же роскошью, что и весь дом. Постелью служила кушетка в стиле ампир, с удобным матрасом, накрытая красивым покрывалом. Возле лампы с желтым абажуром стоял столик с напитками, льдом и тремя бокалами. В стороне покоилась в ведерке бутылка шампанского. В комнате было тепло, приятно пахло, в вазах стояли свежие цветы. В кресле, ожидая Кинга, сидел мужчина. Перед ним был бокал с изрядной порцией джина с тоником. Он читал «Пари Матч». Над его головой витало легкое голубоватое облачко сигаретного дыма, казавшееся в свете лампы ореолом. Мужчина был старше Кинга, грузный, вульгарного вида, с темными кругами под глубоко посаженными черными глазами. Подбородок его был в тени. Он был похож на немецкого мясника в воскресном костюме.

Звали его Друэ. Его настоящего имени никто в мире уже и не помнил. При виде Кинга он не встал, но неторопливо положил журнал и поднял взгляд. Он был более важной персоной, чем Кинг. В Европе не было никого, перед кем Друэ приходилось бы вставать.

— Добрый вечер, — произнес он с сильным марсельским акцентом. — Налейте себе чего-нибудь и давайте не будем терять время. Вы должны были доложить еще вчера.

— Я был очень утомлен, — сказал Кинг.

«Интересно, — подумал он, — известно ли Друэ о моем походе в квартал Лебрюн?» Кинг уже встречался несколько раз с Друэ и знал, чего от него можно ожидать. Ему не нравился этот хам с грубыми манерами. Правда, в своем деле он был неподражаем, и за это Кинг его ценил. Он решил начать с того, что намеревался сделать после встречи в Друэ — открыть бутылку шампанского.

— Ну, выкладывайте, — сказал Друэ. — С момента, как покинули Ливан.

— Я подобрал человека. Он прекрасно выполнит все, что нам нужно. Я видел, как он стреляет. Это высший класс. Я договорился с племянницей Камерона, и она провезет его в Нью-Йорк после моего отъезда. Мне известно от связного в Бейруте, что они вылетели вместе. Из Нью-Йорка мне сообщили, что они были в списке прибывших. Так что здесь все идет по плану.

— Где сейчас этот человек? — спросил Друэ.

— Для него снят номер в одной гостинице. Я позвоню ему, когда вернусь.

Друэ закурил и закашлялся. У него был типичный хриплый кашель курильщика.

— С другой стороны тоже все идет хорошо. Кейси получил официальную поддержку Камерона как кандидата в президенты. Все должно пройти гладко.

— Это убийство вызовет большой резонанс, — заметил Кинг. — Уверяю вас, произойдет грандиознейший общественный взрыв, какого не было со времени убийства Джона Кеннеди. Несравнимый с тем, что был после смерти Бобби или Мартина Лютера Кинга. Расовые и религиозные проблемы сплетутся в один кровавый узел. И на сей раз заткнуть глотку народу никаким докладом комиссии Уоррен не удастся. Люди потребуют ответа, кто и зачем это сделал.

— Вопрос из двух пунктов... — Друэ закашлялся. — На который вы сумеете ответить, если, конечно, вы все сделаете как положено.

Друэ недолюбливал Эдди Кинга. Этот тип раздражал его своими дорогими костюмами, чисто выбритым лицом, самоуверенностью. Друэ понимал, что имеет перед ним только одно преимущество — мозги. Он был толст, безобразен, держал подчиненных в страхе, в отличие от Кинга, оружием которого было личное обаяние. Друэ нарочно старался уколоть его побольнее.

— Я всегда справлялся со своими заданиями — ответил Кинг. — Разве я когда-нибудь провалил хоть одно дело?

Он не подал виду, что сердит. Просто задал вопрос, на который Друэ придется ответить.

— Пока нет, — согласился француз, — но у всех бывают осечки. Вы подготовили все как надо? Наши друзья в курсе дела?

— Этого человека из Бейрута доставила в Нью-Йорк племянница Хантли Камерона. Когда она укажет на меня — я уже буду далеко от Штатов. Да и сам Камерон по уши замешан в этом деле. — Кинг провел рукой над бровями. — Он финансирует всю операцию. Уверяю вас, все будет в порядке.

— Дай-то бог. — Друэ встал с кресла, налил себе еще джина, плеснув туда немного тонику. — Либерал типа Кейси способен остановить наше продвижение в Северной Америке лет на сто. Это во-первых. Племянница Камерона, конечно, заподозрит вас, но вы к тому времени будете скрываться где-нибудь в Южной Америке, так ведь? — Кинг кивнул. — Но какие меры предосторожности вы приняли в Ливане? Ведь ваш убийца оттуда. Вы уверены, что там не осталось следов, которые выведут на нас?

— Этот человек меня ни разу не видел. Все было организовано через третье лицо, которое тоже меня не знает. Наши люди в Бейруте позаботились обо всем. Они не оставят наводчиков. — Кинг замолчал, что-то вспомнив. — Там, правда, осталась одна женщина. Этот человек потребовал паспорт и деньги для нее. Посредник знает ее, и они вдвоем могут о чем-то догадаться.

— Я прикажу отделаться от них, — сказал Друэ, — нам ни к чему этот хвост. Я ухожу. А вы остаетесь?

— Я договорился провести здесь вечер. В конце недели я улетаю во Франкфурт.

Друэ допил свой джин и вытер рот тыльной стороной ладони. Кинга передернуло — на манжете Друэ остался грязный след.

— Желаю удачи, — бросил Друэ, открывая дверь. — Смотрите, чтобы ваш человек куда-нибудь не пропал.

— Не пропадет, — сказал Кинг. — Я все организовал. На телевидении это будет сенсацией года.

Минут через пять после ухода Друэ в дверь постучали. В комнату вошла та красивая девушка, которую Кинг заметил в салоне. Она улыбнулась. На ней был пеньюар, отделанный страусовыми перьями. Она подошла к Кингу, и он увидел, что под пеньюаром на ней ничего нет.

— Добрый вечер, месье.

— Добрый вечер, — ответил Кинг. — Не хотите ли выпить со мной шампанского?

* * *

В ту ночь Элизабет не спала. Келлер ушел в свою комнату первым.