Самураи - Пионовый фонарь

      Ну что же, деньги есть, теперь можно и погулять. Самое время выпить и поговорить о прошедших временах... Только здесь у тебя как-то мрачно, пойдем куда-нибудь в другое место.
      - Ладно, раз так, пойдем в "Сасая", это у нас здесь такая харчевня...
      Приятели отправились в "Сасая", сели друг против друга и принялись пить.
      Вскоре Томодзо заметил:
      - Плохо что-то пьется в мужской компании. Давай позовем женщин.
      Он послал за О-Куни, и та сейчас же явилась.
      - Здравствуйте, хозяин, - сказала она. - Добро пожаловать к нам. Давно мы не виделись. А я слыхала, что с вашей супругой приключилось несчастье, и очень сочувствовала вам в вашем горе... Мне как раз хотелось повидаться с вами, хозяин... Дело в том, что рана у моего мужа совсем зажила и мы в скором времени собираемся отбыть в Этиго. Тогда уж нам с вами больше не увидеться...
      Я об этом все время думаю, и сейчас вот думала, когда вы послали за мной. Я так обрадовалась, что прямо как на крыльях к вам полетела...
      - Поздоровайся с моим приятелем, О-Куни, - сказал Томодзо.
      - Ах, простите, пожалуйста, - спохватилась О-Куни и повернулась к Сидзё. - Что такое? Это вы, господин Ямамото? Вот так встреча!
      - Удивительная встреча, - согласился Сидзё. - Никогда бы не подумал, госпожа О-Куни, что вы окажетесь в таком месте... Чудеса, ничего не скажешь.
      Впрочем, я кое-что слыхал... Как говорится, "с любимым хорошо и в дебрях диких". Поразительно! Просто невероятно...
      О-Куни перепугалась. Ведь Сидзё прекрасно знал всю ее подноготную и мог рассказать Томодзо!
      - Простите, господин Сидзё, - сказала она, отошла в соседнюю комнату и позвала оттуда: - Хозяин, можно вас на минутку?
      - Иду, - сказал Томодзо, поднимаясь. - Ты подожди меня здесь, Сидзё, я сейчас...
      - Сколько угодно, - ответил Сидзё. - Можешь не торопиться. Мне это нипочем, я к таким штучкам привык. Не стесняйся, делай, как тебе удобно...
      Когда Томодзо вышел к О-Куни, она спросила:
      - Как случилось, хозяин, что вы встретились с Сидзё?
      - Я вызвал его к больному слуге...
      - Вы ему не верьте, хозяин, этому лекарю. Он такой лгун, что другого такого не сыщешь... Если его слушать, можно ужасных вещей натворить. Разлучник он, скверный человек, вы его сегодня вечером отправьте куда-нибудь, а сами останьтесь здесь один, я сбегаю домой, уложу мужа спать и вернусь к вам, мне с вами надобно о многом поговорить. Хорошо?
      - Ладно, - сказы Томодзо. - Ты только скорее управляйся с домашними делами и приходи.
      - Обязательно приду, ждите меня.
      На этом они расстались, и Томодзо вернулся к Сидзё.
      - Прости, - сказал он, - ты, верно, заждался...
      - Ну что ты... Вот, друг мой, этой женщине, вероятно, уже под сорок, а до чего молодо выглядит! Молодчина ты, ловко обвел ее вокруг пальца. Впрочем, не стану говорить тебе неприятности, ведь мы теперь с тобой одной веревочкой связаны... Кстати, вот ты ей покровительствуешь, а знаешь ли ты что-нибудь о ее прошлом?
      - Нет, не знаю. Но ты-то, верно, знаешь ее хорошо?
      - У этой женщины есть любовник, зовут его Миянобэ Гэндзиро. Он сын хатамото. Так вот, этот парень - преступник. Когда отец девушки, которая влюбилась в господина Хагивару, Иидзима Хэйдзаэмон женился, его жена привела к нему в дом служанку, вот эту самую О-Куни. Впоследствии Иидзима сделал ее своей наложницей, а она спуталась с Гэндзиро. Они вдвоем зарубили своего хозяина и благодетеля, украли из его дома двести шестьдесят золотых, три пары мечей и кинжалов, сколько-то там драгоценных шкатулок и удрали. Воры и убийцы, иначе их не назовешь. Мне говорили, что их ищет, чтобы отомстить за смерть господина, один верный вассал, Тоскэ или Коскэ, не помню, как его... И знаешь, что я думаю? Ничего она в тебя не влюбилась. Она с тобой сошлась из-за своего любезного Гэндзиро, потому что решила извлечь из тебя для него пользу. И сделала она это с его согласия, он ее телом денежки зарабатывает... Вот она сейчас сказала тебе, что собирается в Этиго. Не иначе, рассчитывает, что ты от меня отделаешься и останешься один, а тогда этот Гэндзиро нагрянет к тебе и сдерет с тебя две сотни золотых за прекращение связи. Понял, в чем дело? Так что оставаться тебе здесь на ночь никак нельзя. Давай натянем им обоим нос, уйдем отсюда куда-нибудь в заведение с девками...
      - Действительно, - сказал Томодзо. - Надо же... Давай так и сделаем...
      Они ушли из харчевни и провели всю ночь в публичном доме "Цуруя". Тем временем в "Сасая" заявились Гэндзиро и О-Куни. Когда им сказали, что Томодзо ушел, они были очень разочарованы. На обратном пути Гэндзиро решительно произнес:
      - Теперь, О-Куни, мне остается только явиться к нему прямо в лавку. А если он притворится, будто ничего не знает...
      - Тогда появлюсь я, - подхватила О-Куни, - и, не дав ему рта раскрыть, вытрясу из него все золото.
      На следующее утро, едва Томодзо и Сидзё вернулись домой, обмениваясь веселыми впечатлениями ночи накануне, у дверей лавки появился Гэндзиро.
      - Можно войти? - крикнул он.
      - Что за чудеса? - удивился Томодзо. - Какой это чудак просит разрешения войти в лавку?
      - Смотри-ка, - сказал Сидзё. - А ведь это, кажется, тот самый Гэндзиро, о котором я тебе вчера рассказывал...
      - Ты тогда спрячься где-нибудь...
      - Если тебе придется трудно, я выскочу, ладно?
      - Ладно, ладно, уходи... - Томодзо поспешил к двери. - Простите, обратился он к Гэндзиро, - у нас здесь еще беспорядок, лавка закрыта. Прошу пожаловать, когда откроем...
      - Я вовсе не в лавку, - возразил Гэндзиро. - Мне нужно поговорить с хозяином. Откройте, пожалуйста.
      - А, тогда другое дело. Прошу вас.
      - Простите, что беспокою вас так рано...
      - Здесь у нас лавка, так что прошу пройти в комнаты.
      - С вашего разрешения...
      Не выпуская из рук меча с коричневой рукояткой и в ножнах воскового цвета, небрежно отстранив Томодзо, Гэндзиро вошел в комнату и уселся на почетное место.
      - С кем имею честь? - осведомился Томодзо.
      - Да, мы незнакомы... Я недостойный Миянобэ Гэндзиро, проживаю я возле дамбы. Моя жена О-Куни, которая работает за нищенское жалованье в "Сасая", рассказала мне, будто вы, хозяин, внезапно обратили на нее благосклонное внимание и стали оказывать ей покровительстве. К сожалению, у меня так болела нога, что я не мог ходить и не в состоянии был лично предстать перед вами, чтобы засвидетельствовать свою глубокую благодарность.
      - Чувствительнейше рад с вами познакомиться, - сказал Томодзо. Прошу только снисхождения к моему невежеству, человек-то я простой. Слыхал я о вашем недуге, и мне приятно, что у вас уже все прошло... Что же до моего покровительства госпоже О-Куни, то покровительством одним сыт не будешь, боюсь, оно мало пользы принесло... Значит, она ваша супруга? Не знал, простите великодушно. Честь-то какая! Жалко, право, что ей приходится по службе ублажать всяких погонщиков да таких, как я... А наш брат частенько бывает неучтив, извините.
      - Пустяки, это ничего, - сказал Гэндзиро. - Я, собственно, к вам с очень большой просьбой, господин Томодзо. Дело в том, что мы с супругой сильно поиздержались в дороге, особенно из-за моей болезни, сами понимаете, лекарства, то-се, одним словом, кошелек наш пуст. Теперь я наконец поправился, и мы собираемся отбыть в Этиго, а денег на дорогу почти нет. Я просто не знал как быть, но тут жена посоветовала мне обратиться к вам. Хозяин Сэкигутия, говорит, человек добрый, он не откажет нам в слезной просьбе и поможет деньгами. И вот я у вас. Мы были бы очень благодарны вам, если бы вы ссудили нам немного на дорогу.
      - Как отказать в такой учтивой просьбе! - воскликнул Томодзо и положил перед Гэндзиро бумажный сверток с деньгами. - Здесь, правда, немного, но от чистого сердца...
      Гэндзиро развернул сверток и обнаружил в нем горсть медяков.
      - Как! - с негодованием произнес он. - И это все? Послушайте, хозяин, вы всерьез полагаете, что на эту мелочь можно довезти до Этиго человека с больной ногой? Нет уж, прошу прибавить, хоти бы из сострадания...
      - Этого мало, вы говорите? А сколько бы вы, к примеру, хотели?
      - Да хотя бы сто золотых.
      - Сто золотых? Шутить изволишь, господин хороший. Сто золотых это тебе не дрова, на полу такие деньги не валяются. И вообще, в таких делах принято брать, что дают. По-моему, нет таких законов, чтобы положено было давать столько-то и столько-то. Нет, ста золотых вам не-будет. Да ведь смотря как и путешествовать... Есть такие, кому тысячи золотых не хватает, посылают домой за деньгами, а иному на паломничество в Исэ хватит сотни грошей... Вон рассказ есть, как с двумя медяками дошли до храма Компира. Так что все дело в том, как себя вести в дороге... А таких денег дать я вам не могу. У торговца свободных денег не бывает, хоть в лавке у него на вид все благополучно, а случается, что он одному золотому рад... Ишь ты, сто золотых ему! А с какой это стати, спрашивается?
      - О-Куни пользовалась твоим покровительством, больше я ничего не скажу.
      Перестань болтать и давай сюда сто золотых.
      - На что это ты намекаешь? Что я с твоей О-Куни путался, что ли?
      - Да! Ты был ее любовником и уплатишь мне сто золотых отступного, понял?
      - Ну да, спала она со мной, ну и что такого?
      - Молчать! - яростно заорал Гэндзиро. - Как смеешь говорить мне такое, мерзавец? - Он притянул к себе меч и, надавив большим пальцем на гарду, выдвинул его немного из ножен. - Я уже давно подозревал вас, да молчал, терпел, думал, что как-нибудь обойдется... А вчера О-Куни призналась мне во всем, как ты воспользовался нашей бедой и принудил ее к мерзкой связи... Я чуть не зарубил ее на месте, да пришлось простить, деваться некуда... И я пришел к тебе, чтобы уладить все тихо и мирно, а ты, наглая скотина, позволяешь себе своим грязным языком вслух распространяться о ее позоре? Ну, я тебе этого не спущу... Я с тобой так разделаюсь...
      - Ну ты, потише, - холодно оборвал его Томодзо. - Соседей у меня нет, но здесь тебе не деревня без старосты. Ты что, думаешь, я испугаюсь твоего крика и твоего меча? Ах, не рубите меня, пожалуйста, возьмите сто золотых! Не на такого напал, ошибаешься! Да мне в моей жизни три головы надо, и то не хватило бы, вот какой я человек! Ты лучше меня послушай. Я с одиннадцати лет от рук отбился, послали меня на богомолье, а я в Эдо сбежал, через огонь и медные трубы прошел, украсть или убить для меня было все равно что воды напиться или пончик проглотить, я в кости с жульем играл, где кулаком в нос расплачивался, я в бандитских притонах любого за горло брал... Теперь-то я рубцы и ожоги белыми носочками скрыл, разговариваю, как дурак-деревенщина, так ты и решил, что можешь тягаться со мной?.. Разболтался здесь о любовниках, о мерзких связях, а ведь эта баба твоя была наложницей Иидзимы Хэйдзаэмона, ты с нею спутался, и вы убили его, стащили у него оружие и деньги и удрали. Вот и выходит, что ты самый настоящий вор. А О-Куни твоя спала со мной не по любви, а из жалости к тебе, чтобы выкачать из меня деньги на лекарства. Я-то это знал, да мне было вроде бы наплевать, мы, мужики, неразборчивы, каюсь, моя оплошность... Я бы тебе ничего этого говорить не стал, дал тебе горсть медяков, а сам думал подарить на дорогу двадцать пять золотых, вот они, видишь? Но, теперь ничего не дам, нечего было требовать у меня сотню. Ни гроша больше не получишь, хоть голову мне руби, ей все одно долго на плечах не удержаться... И вот еще что послушай. Если ты со своей бабой и дальше будешь ошиваться поблизости от Эдо, плохо вам придется. На вас нацелился какой-то Коскэ, хочет отомстить за своего господина. Так что смотри, ваши головы могут полететь раньше моей.
      Когда Томодзо умолк, пораженный и испуганный Гэндзиро ударил себя кулаком в грудь.
      - Я понятия не имел, что вы такой опытный человек, - проговорил он. Считал вас, признаться, обыкновенным простаком лавочником, думал напугать вас и заставить раскошелиться. Простите меня... А это, с вашего разрешения, я у вас одалживаю...
      - Бери и убирайся, а то в беду попадешь, - усмехнулся Томодзо.
      - Разрешите откланяться...
      - Иди, уноси ноги!
      Гэндзиро удалился. Сидзё вылез из стенного шкафа и восторженно закричал:
      - Вот это было здорово! Я просто в восторге! Как это ты ему... "Все равно что воды напиться или пончик проглотить..." Вот что значит настоящий бандит!
      О том, как после этого Томодзо и Сидзё отправились в Эдо, как Томодзо откапывал талисман "кайоннёрай" и в конце концов попался, будет рассказано в следующий раз.
      ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
      Продолжаем нашу повесть "Пионовый фонарь".
      Коскэ, верный вассал Иидзимы Хэйдзаэмона, в погоне за Миянобэ Гэндзиро и О-Куни, убийцами господина, отправился в провинцию Этиго и прибыл в Мураками.
      Но сколько он ни расспрашивал, никто не мог сказать ему, куда девались беглецы. Заодно он попытался отыскать свою родную мать О-Риэ. Он надеялся, что она еще жива, и хотел повидаться с нею. Она была младшей сестрой господина Савады Уэмона, одного из вассалов князя Найто Кии-но-ками. Порасспросив в замке князя, Коскэ узнал, что супруги Савада давно уже скончались, дом их унаследовал приемный сын, а куда уехала мать, неизвестно. Он ездил туда и сюда, останавливался на несколько дней там и сям, всюду расспрашивал о матери и тщательно искал следы врагов, но все безрезультатно. Так закончился год. В новом году Коскэ свернул с тракта Этиго и пустился искать сначала по тракту Синанодзи, а затем вдоль тракта Минодзи, но и там ничего не было известно о Гэндзиро и О-Куни. Близилась годовщина смерти господина Иидзимы, и Коскэ решил побывать в Эдо. Через несколько дней, третьего августа, он прибыл в столицу и сразу отправился в храм Симбандзуй-ин. Там он возложил на могилу господина курительные палочки, поставил чашку с водой и, склонившись перед могилой в поклоне, произнес:
      - Господин мой! По нерасторопности мне еще не удалась встретиться с негодяями О-Куни и Гэндзиро, я еще не исполнил своего долга, а вернулся в Эдо только потому, что наступила годовщина вашей смерти. Отслужу по вас панихиду и сразу же вновь отправлюсь на поиски врагов. Теперь я поеду в другом направлении и надеюсь непременно найти их, где бы они ни были. Окажите мне покровительство из вашей могилы, господин, помогите мне поскорее отыскать негодяев...
      Так Коскэ говорил с господином, словно с живым. Затем, помолившись, он постучался в храм. На стук вышел служка и спросил, чего ему надобно.
      - Я вассал господина Иидзимы Хэйдзаэмона, что жил когда-то на Усигомэ, - ответил Коскэ. - Я посетил могилу господина по случаю годовщины его смерти, а теперь хотел бы удостоиться чести лицезреть господина настоятеля, если это возможно.
      - Я доложу, подождите немного, - сказал служка.
      Служка доложил, и ему приказали ввести посетителя. Коскэ ввели в покои, где восседал на дзабутоне, неподвижно выпрямившись, настоятель Рёсэки, во всем величии благородной мудрости и духовной чистоты. Лицо его выражало такую мощь духа, что голова Коскэ сама собой склонилась перед ним.
      - Впервые я удостоился чести предстать перед вами, святой отец, сказал он.
      - Меня, зовут Аикава Коскэ, я приехал в Эдо по случаю годовщины смерти своего господина, - Иидзимы Хэйдзаэмона. Вот здесь пять золотых, позвольте просить вас отслужить панихиду по господину...
      - Да, видимся мы впервые, - произнес настоятель. - Подойди ближе. Дело доброе... Ну-ка, кто-нибудь, подайте нам чаю!.. Так ты и есть вассал Иидзимы?
      Ты прекрасный человек, Коскэ, намерения твои благородны. Ты долго был в пути, следовательно, вряд ли у тебя много денег, и нам придется обойтись одним или двумя плакальщиками. Чтобы не слишком тратиться, постную трапезу закажем нашим же монахам, все необходимое приготовим у нас в храме, а провести службу пригласим настоятеля соседнего храма. Слишком рано не приходи, нам не управиться, придешь после обеда, так, чтобы поужинать здесь. А теперь ты, вероятно, пойдешь на Суйдобату? Ступай, там тебя очень ждут. В доме твоем большая радость, поспеши, тебя можно поздравить.
      - Я действительно иду на Суйдобату, - удивленно сказал Коскэ. Но откуда вам это известно? Просто удивительно... Так что, если позволите, я приду сюда завтра после обеда. Прошу вас не оставлять меня своими милостями. До свидания.
      Выйдя из храма, он думал: "Странный, однако, настоятель! Как он узнал, что я собираюсь на Суйдобату? Совсем как гадальщик..." Так, размышляя и удивляясь про себя, он дошел до дома Аикавы Сингобэя. Почти год назад он уехал отсюда, едва успев стать приемным сыном, и теперь постеснялся войти через парадную дверь. Он вошел со двора на кухню и окликнул Дзэндзо:
      - Здравствуй, Дзэндзо, вот я и вернулся. - Слышишь? Эй, Дзэндзо!
      - Кто это там? - проворчал Дзэндзо. - Мусорщик пришел, что ли?
      - Да нет, это я...
      - Ох, простите великодушно, тут в это время всегда мусорщик приходит, вот я дал маху... Добро пожаловать, входите, пожалуйста! Господин! Господин!
      Вернулся господин Коскэ!
      - Что такое? - послышался из покоев голос Аикавы. - Коскэ вернулся? Да где же он?
      - Здесь, на кухне...
      - Где? Почему? - В кухню вбежал Аикава. - Почему же ты на кухне? Как водонос какой-нибудь.... Дзэндзо! Эй, Дзэндзо, ну что ты вертишься на одном местей Бабка! Бабка, иди сюда, наш Коскэ вернулся!
      - Что? - откликнулась кормилица. - Молодой господин вернулись? То-то, верно, намаялись... Очень приятно видеть вас в добром здравии.
      - Батюшка, - сказал Коскэ, - я рад видеть вас бодрым и здоровым. Мне все хотелось написать вам с дороги, но послать в пути письмо очень трудно, так и не собрался. Я очень беспокоился о вас и теперь так рад видеть вас снова...
      - Я тоже без меры рад твоему возвращению, - торжественно сказал Аикава. - Я, Сингобэй, заявляю, что полностью удовлетворен. Хоть и "бывают дни, когда ворон не каркает", а я-то о тебе ни на миг не забывал. Когда шел снег, я думал, через какие поля на своем коне ты скачешь? Ни в снег, ни в ветер я не забывал про тебя. И вот неожиданно ты возвратился! Дочь моя тоже только и думала что о тебе. В первое время она много плакала, так что мне пришлось даже пожурить ее. Не смей так горевать, говорил я ей, так ведь и заболеть недолго, крепись...
      - Я как сегодня приехал в Эдо, - сказал Коскэ, - так сейчас же отправился в храм Симбандзуй-ин. Я и вернулся сюда, чтобы панихиду отслужить по господину, завтра годовщина его смерти...
      - Ну да, - вздохнул Аикава, - я и то уж хотел завтра вместо тебя сходить помолиться на могилу... Бабка! Ты видишь, господин Коскэ вернулся!
      - И то вижу, - отозвалась кормилица, - радость-то какая. Вы как уехали, так дня у нас не было, чтобы о вас не говорили... И не похудели нисколько, все такой, как были, только будто загорели маленько...
      - Ну-ка, бабка, неси его сюда, - распорядился Аикава.
      - Нельзя, - возразила кормилица, - спит он сейчас. Вот проснется, глазки протрет, тогда и покажем... Лучше его показать, когда он смеется...
      - Это правильно, - согласился Аикава. - В первый раз показывать плачущим не годится, а он непременно расплачется, если разбудить. А как выспится, сразу же принеси...
      Вбежала, плача от радости, О-Току. Она сидела у себя в комнате возле спящего младенца, когда ей доложили, что вернулся муж.
      - Здравствуйте, господин мой, - проговорила она, - не могу даже сказать, как хорошо, что вы столь скоро вернулись... Мы каждый день вспоминали вас... И еще радостно мне, что вы даже не осунулись ничуть...
      - И я рад, что ты здорова, - сказал Коскэ. - И спасибо тебе, что заботилась о батюшке, пока меня не было. Прости, что не прислал тебе письма с дороги. Все равно я думал о тебе каждый день... Радостно мне видеть всех вас живыми и здоровыми...
      - А я вчера ночью как раз видела вас во сне, - сказала О-Току, будто вы уезжаете куда-то. Говорят, если видишь во сне, как человек отправляется в путь, то непременно с этим человеком скоро свидишься... Я так обрадовалась, что увижусь с вами, только не думала, что вы уже сегодня вернетесь...
      - И я такой же точно сон видел, - заявил Аикава. - Ну, ладно, бабка, неси его, проснулся уже, наверное...
      Кормилица вышла и вернулась с младенцем на руках.
      - Взгляни, Коскэ, - с гордостью сказал Аикава. - Славный мальчик, правда?
      - Чей же это такой? - спросил Коскэ.
      - Как чей? Твой!
      - Шутить изволите, - недоверчиво сказал Коскэ. - Я выехал в августе прошлого года, откуда же у меня может быть ребенок?
      - Дети и от одного раза рождаются, - засмеялся Аикава. - Ты же перед отъездом провел ночь с моей дочерью, вот сынок у тебя и родился. И то, что у вас дите народилось с первого же раза, означает, что связь между вами крепкая... Дочь, как ты уехал, затосковала было, но я ей строго-настрого сказал, что этим она себе повредит, если будет печалиться во время беременности, а там она и родила... Дал я твоему сыну имя. Взял один иероглиф твоего имени и назвал мальчика Котаро... А на тебя до чего похож, взгляни-ка!
      - Поистине, как странно все получается, - сказал Коскэ. Помните, в своем завещании господин приказал, что если от меня, вашего приемного сына, родится ребенок, все равно мальчик или девочка, этот ребенок должен унаследовать дом Иидзимы и восстановить его род... Уж не возродился ли мой господин в этом младенце?
      - Может быть, и так, - сказал Аикава. - А знаешь, что мне дочь сказала, когда он родился? Батюшка, говорит, я хоть и думаю все время о супруге своем, но с младенцем, который так на него похож, мне стало легче, говорит, будто я снова с супругом... В другой раз, когда я что-то очень уж сильно прижал мальчишку, она вдруг как закричит... Не надо так, кричит, вы ему руку сломаете! Потеха да и только с нею... Дзэндзо!
      - Тут я, - отозвался слуга.
      - Дзэндзо!
      - Тут я, чего изволите?
      - А, вот ты где... Послушай, ведь это ты, кажется, провожал молодого господина до Итабаси...
      - Правда ваша, я и ходил... И приятно снова видеть молодого господина живым и здоровым.... Уж так мне было тогда жалко расставаться с вами, домой весь в слезах вернулся...
      - Спасибо тебе, - сказал Коскэ, - я тогда доставил тебе немало беспокойства...
      - Все это хорошо, - спохватился вдруг Аикава, - а вот узнал ли ты, где искать врагов?
      - Еще нет, - ответил Коскэ. - Мне так и не довелось с ними встретиться, и сразу после панихиды я снова выеду на поиски.
      - Вот оно что... Завтра, значит, идешь на панихиду?
      - Непременно, батюшка, и я хотел бы, чтобы вы пошли вместе со мной...
      Кстати, мне много приходилось слышать о мудрости настоятеля Рёсэки, говорили, что просветлен он безгранично и предвидит все на сто лет вперед, а нынче я сам в этом убедился. Вот его собственные слова, когда мы прощались: "В доме твоем большая радость, поспеши, тебя можно поздравить". Ведь это значит, что ему известно было о рождении ребенка...
      - Ну и ну, - удивился Аикава, - неужели ему и такие вещи известны?
      Мудрость, говорят, происходит от опыта жизни и ума. Я, правда, слыхал, будто настоятель Рёсэки был учеником какого-то мудреца в Янаке и постиг у него все тайны йоги, но не думал, что он настолько могуч... Эй, Дзэндзо, беги со всех ног в "Ханая" и возьми там по случаю такого праздника три блюда рыбы и еще немного сладостей, ведь в пути хороших сладостей не найдешь, да и суси в дороге доброго не бывает, так что возьми и суси, и еще пять го водки, а поскольку господин Коскэ водки не пьет, возьми для него два го самого лучшего мирина... И гречневой лапши! В дороге попадается гречневая лапша, но соус подают скверный, так что возьми выпаренной гречневой лапши в корзиночках и закажи еще сируко...
      Скоро все яства были принесены, радостная встреча была отпразднована, и Коскэ с О-Току отправились почивать. Всю ночь они провели в беседах, поэтому не успели оглянуться, как наступило утро. На следующий день, определив заранее время, Коскэ с Аикавой вышли из дому, прошли Суйдобату, через Кириситан вышли на Конснкаву, затем по склону холма Хакусан спустились на Дэнгодзаку и оказались в Янаке перед храмом Симбандзуй-ин. Их уже ждали.
      - Что же плакальщики так опаздывают? - встретил их настоятель Рёсэки. Монахи давно собрались в главной молельне, прощу вас, поспешим...
      Коскэ и Аикава торопливо проследовали в главную молельню. Сорок или пятьдесят монахов отслужили торжественную панихиду, затем последовала молитва о спасении покойного от ярости голодных сил мрака. Тем временем солнце склонилось к вершинам западных гор, монахам подали угощение и отпустили их.
      Настоятель Рёсэки пригласил Коскэ и Аикаву в свои покои, и они втроем уселись за отдельный столик выпить по чарке. Аикава сказал, кланяясь:
      - Впервые в жизни имею честь лицезреть вас, господин настоятель. Позвольте представиться: недостойный Аикава Сингобэй. Панихида была просто замечательная, и моление тоже, мне кажется, покойный в могиле остался доволен...
      - Я тоже впервые встречаю тебя, - сказал Рёсэки. - Ты ведь тестем приходишься господину Коскэ? Тебе повезло: Коскэ хорош собой, справедлив и честен, да и умен предостаточно... А вот ты, мне кажется, человек изрядно легкомысленный.
      - И все-то вам, святой отец, известно, - смущенно пробормотал Аикава. Даже неловко...
      - Теперь вот еще что, - продолжал настоятель. - Я слыхал, что господин Коскэ собирается в путь. Спешить ему, однако, пока не следует. Я кое о чем поразмыслил и полагаю, что завтра после обеда, примерно в час Овцы, тебе, Коскэ, надлежит сходить на улицу Хатаго, что в Канде. Там живет гадальщик-физиогномист по имени Хакуодо Юсай, весьма бодрый старичок семидесяти лет. В физиогномике это настоящий мастер. Обратись к нему, и ты, надо думать, узнаешь все, что стремишься узнать.
      - Покорно благодарю, - сказал Коскэ, - Канда, улица Хатаго... Все будет исполнено.
      - И еще, позволь мне сделать подарок тебе в дорогу. Деньги, которые ты выдал на панихиду, останутся здесь, но вот возьми от меня эти пять золотых и курительные палочки. В свое время я получил их в дар, возьми коробку... На домашней божнице перед дощечкой с именем покойного всегда должны быть курительные палочки и цветы. Дарю это тебе от всего сердца.
      - Спасибо, святой отец, - сказал Аикава. - Только вот получать курительные палочки от монаха... Как-то это шиворот-навыворот...
      - Не будем говорить об этом. Возьми, Коскэ.
      - Благодарю вас.
      - Мне очень жаль, Коскэ, - торжественно произнес настоятель, - но над тобой нависла страшная опасность. Ты сейчас словно на лезвии меча. Если ты испугаешься и отступишь, то твой черный день будет твоим последним днем. Тебе остается только идти вперед. Сказано: "Наступающий выигрывает, отступающий проигрывает". Не робей, скрепись духом, и если даже на твоем пути встанет железная стена, найди в себе силы проломить ее.
      - Покорнейше благодарю, - сказал Коскэ.
      - Ну, а здесь вот постное угощение, господин тесть. Готовили его, говоря по правде, не у нас, это из харчевни, и потому не очень-то вкусно, но прими его в подарок вместе с ларцем, и можешь скормить хотя бы слугам в своем доме.
      - Ко всему еще и гостинец пожаловали, - проговорил Аикава. - Не знаю, право, как и благодарить вас...
      - Послушай, Коскэ, - сказал настоятель. - Мне видится, что сейчас на обратном пути тебя ожидает удар меча. Избежать его невозможно, помни о нем, когда пойдешь домой...
      - Кто же это нападет на него? - всполошился Аикава.
      - Да, избежать этого удара невозможно, - продолжал настоятель, не обращая на Аикаву внимания. - Вероятно, ты будешь ранен, если все обойдется благополучно, рана твоя будет легкая, но, может быть, тебя ранят тяжело или даже зарубят насмерть, если ты совершишь оплошность... Здесь твоя судьба, уйти от нее нельзя.
      - Мне уже пятьдесят пять лет, - сказал Аикава, - и мне все равно, что бы со мной ни случилось. Но Коскэ должен осататься в живых, перед ним великое и важное дело... Помогите ему, спасите его!
      - Помочь ему я бессилен. Здесь судьба, избегнуть которой невозможно.
      - Тогда оставьте Коскэ ночевать в храме, а я пойду домой один!
      - Это будет слабость, а слабый ни на что не годен, - возразил настоятель, - Самое главное для самурая - это умение владеть мечом. А в чем состоит высший смысл этого умения? Знать, что делать, когда над головой твоей молнией блеснет разящая сталь. В учении Будды есть вопрос: "Как быть, когда острие меча касается лица твоего?" Сейчас это важный вопрос для тебя, Коскэ, и ты должен знать, как на него ответить. Пройди через огонь, тогда все остальное будет тебе нипочем. А теперь ступай. Не к лицу тебе робеть в подобных обстоятельствах. Ты не сгоришь в огне и не потонешь в воде, скрепись же духом и иди вперед...
      - Позвольте тогда оставить здесь этот ларец, - сказал Аикава..
      - Нет, это гостинец, возьми с собой.
      - Может быть, можно куда-нибудь бежать?
      - Я все сказал. Ступайте прямо по дороге.
      - Одолжите нам, пожалуйста, фонарь...
      - Вам лучше идти без фонаря.
      - Вот ведь злюка этот настоятель... - проворчал себе под нос Аикава.
      Кое-как попрощавшись, он вместе с Коскэ вышел за ворота храма Симбандзуй-ин.
      ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      Итак, после панихиды по господину настоятель храма Симбандзуй-ин, прославленный мудростью Рёсэки, объявил Коскэ, что на пути домой его ждет удар меча, ранение, а если не повезет, то и смерть. Аикава Сингобэй был страшно испуган этим. Коскэ был молод, он был мужем любимой дочери, и ему еще предстояло совершить великое дело отмщения за господина. Терзаемый страхом и беспокойством, Аикава рука об руку с Коскэ возвращался домой. А Коскэ думал о том, что если он испугается чего бы то ни было и отступит хоть на шаг, ему не удастся исполнить свой долг. Поэтому ой с первых же шагов держал меч наготове, утопив защелку на эфесе и слегка выдвинув лезвие из ножен, и настороженно поглядывал, по сторонам, весь напрягшись и ежеминутно ожидая нападения. "Здесь ступай осторожно, Коскэ..." проговорил Аикава, шедший рядом с ларцем в руках, как вдруг кустарник сбоку раздался, на дорогу выскочил человек с окровавленным мечом наголо и молча, без единого слова, нанес Коскэ рубящий удар.
      Это был бродяга Томодзо из Курихаси.