Холодное, холодное сердце

— Если мы что-нибудь раскопаем, я сразу же позвоню. И ты тоже позвони, если у тебя будут какие-нибудь новости... Кстати, мы тут прикрыли твою задницу, чтобы тебя не обвинили в поджоге. Это была не лучшая из твоих затей, но я тебя понимаю.

— Занимайся своим собственным делом, Лу.

Калли повесил трубку и некоторое время смотрел на Хаузер, прежде чем присоединиться к ней в баре. Он всегда гордился тем, что хорошо разбирается в людях. Он принимал ее внутреннюю твердость за свойственную репортерам циничность. И ошибался.

— Ну что, каково ваше решение? — спросила она, когда он сел на табурет возле нее.

Калли не ответил: он обдумывал, как ему поступить с ней. Прежде всего он решил отвлечь внимание бармена от расстегнутого ворота шелковой блузки Хаузер, того так и тянуло заглянуть внутрь. Калли показал на кружку с пивом, подождал, пока ему принесут еще кружку, затем вонзил в бармена такой острый взгляд, что тот Тут же перешел в дальний конец бара, где не мог слышать их разговора.

Когда его глаза встретились с глазами Хаузер, она сказала:

— Вы собираетесь искать его один?

— По-вашему, это плохая идея?

— Я думаю, что в этой ситуации у ФБР куда больше шансов задержать его.

— У них нет ни малейших шансов, — сказал Калли. — Позвольте, я вам кое-что расскажу о ФБР. Их криминалистические лаборатории, бесспорно, лучшие в мире. Их компьютерщики хорошо знают свое дело. Но их оперативная работа оставляет желать много лучшего. На бумаге у них хороший процент арестов и приговоров, но если надо задержать и осудить какого-нибудь умельца, который подделал чек на пятьсот долларов, или поставить на место безмозглого политикана, — истратьте хоть десять миллионов, вы от них ничего не добьетесь. Когда надо раскрыть какое-нибудь преступление, не организованное ими самими в качестве ловушки, они просто беспомощные дети. Их список десяти наиболее важных преступников, подлежащих задержанию, — сплошное надувательство; они включают туда только тех, чье местонахождение им хорошо известно.

Хаузер улыбнулась. Со времен работы в полиции она имела собственное мнение о деятельности ФБР. Она знала, что Калли прав. Каждая совместная с ФБР операция, которую они проводили, кончалась катастрофическим провалом.

— А что такое может сделать ЦРУ, чего не может ФБР?

— Да повзрослейте же наконец, Хаузер. Забудьте о законной процедуре. Забудьте об обычных методах получения свидетельских показаний. В крайнем случае, забудьте даже о самой Конституции. Мы можем делать — и обычно делаем — все, что хотим.

— Да, поэтому-то вы и попали в тюрьму.

Едва эти язвительные слова сорвались у Хаузер с языка, она тут же пожалела о сказанном.

— Извините. Это был удар ниже пояса.

— Нет, вы правы. Я действительно попал в тюрьму. Но игра все равно продолжалась. Любого из нас могут принести в жертву.

— Послушайте, я понимаю, к чему вы клоните. И я не цепляюсь за возможность раздобыть сенсационный материал. Но мы с вами договорились. Вы сказали, что если ваши приятели соврали и окажется, что Малик и есть «Трупосоставитель», вы отказываетесь от начатого дела и я вольна поступать, как хочу, с информацией.

— И вы считаете, что она у вас есть?

— Ее вполне достаточно, чтобы написать чертовски хороший репортаж.

— Вы ничего не опубликуете без согласия Управления. И вам ни за что его не получить. Если вы собираетесь написать о Спирко, то забываете, кто контролирует его жизнь. Сам он откажется от всего, что говорил. А если вы преодолеете это препятствие, Управление может оказать сильнейшее давление на вашу газету.

— Мой главный редактор не уступит нажиму ЦРУ. Могу вам это гарантировать.

— Ваш главный редактор и пикнуть не сможет. Все будет сделано на куда более высоком уровне. Директор позвонит в высшие инстанции, скажет, что вы основывались на недостоверной информации и интересы национальной безопасности требуют оставить в тайне все происшедшее. Вы будете дискредитированы, ваш материал пойдет в корзину, и на вас будут смотреть как на параноика.

— Мы говорим о том, как остановить убийцу-маньяка, Калли. А не о моей карьере. Если я расскажу ФБР то, что мне известно, у них будет куда больше шансов поймать Малика.

— Ошибаетесь, — сказал Калли. — Я могу предсказать, что произойдет в этом случае. Вы назовете ФБР имя Малика и скажете, что он бывший офицер КГБ, перебежчик. Управление сразу же откажется от него. ФБР начнет следить за каждым действием ЦРУ. У них не останется никакого выбора, кроме как прекратить их операцию. Без их помощи ФБР будет тщетно пытаться найти человека по фамилии Малик, который наверняка уже сменил эту фамилию на другую. Он, кстати, и предполагал, что они сразу узнают его фамилию. Представляете себе, что будет. Все ваши старания пойдут прахом. И у меня есть одно преимущество перед ФБР, — добавил Калли. — Малик ожидает, что они будут ловить его, он предвидит все их ходы и спокойно играет с ними в кошки-мышки. Он не знает только, что в этой игре участвую и я.

После долгого молчания Хаузер гневно сверкнула глазами.

— Я никогда никого не продавала, — сказала она, оскорбленная предположением, что она может выдать Спирко.

— Я только расквитался с вами. За эту вашу подколку о тюрьме.

— Я извинилась.

— И я тоже извиняюсь.

Глядя в зеркало, Хаузер надолго замолчала. Калли терпеливо ждал, что она скажет.

— О'кей, Калли. Выкладывайте, что у вас на уме.

— Подождите пока с вашим материалом. Побудьте со мной еще пару дней, может быть, мы чего-нибудь и добьемся. Если ФБР найдет Малика раньше нас, у вас все равно будет неплохой материал. Как ни у кого другого.

— А если вы найдете его, я буду точно в таком же положении? Вы скроете все, будто ничего и не произошло.

— Это не так-то просто. Копнув поглубже, вы сможете установить, что он существовал. Будет ли он жив или мертв, все равно кто-то должен объяснить, откуда он взялся. Наиболее вероятный сценарий таков: если я отыщу Малика раньше ФБР, Управление объявит о его поимке или гибели. Между строк оно даст понять, что он не принадлежал к числу его сотрудников. Своих же сотрудников оно представит отважными героями, которые оказали стране неоценимую услугу. Не могли же они стоять в стороне от такого важного дела.

Калли хорошо сознавал, что пытается убедить Хаузер в почти невероятном исходе и что это не делает ему чести. Хотя его личная верность ЦРУ держалась на тоненькой ниточке, перед репортером он и вовсе не имел никаких обязательств.

— Я считаю, что ЦРУ поступило просто бесчестно, проигнорировав предупреждение Спирко о Малике. Как могут они покрывать подобное?

— ЦРУ такая же бюрократическая организация, как и все правительственные учреждения, — сказал Калли. — С единственной, пожалуй, разницей: оно разделено на множество закрытых отделов, поэтому правая рука часто не знает, что делает левая. Предупреждение Спирко вполне могло затеряться в досье, не обратив на себя никакого внимания. Могло быть и намеренно проигнорировано. Малик был нашим ценнейшим агентом. На таких, как он, многие наши сотрудники сделали карьеру; они вряд ли позволят кому-нибудь омрачить их победное шествие.

Калли посмотрел на часы. Восемнадцать тридцать. Через полчаса они могли бы быть в Шарлоттсвиле. Пока он расплачивался с барменом, Хаузер допила остаток пива и соскользнула с табурета. Пока она шла к выходу, бармен не отрывал взгляда от ее длинных, стройных ног в плотно облегающих джинсах.

Оказавшись снаружи, на автостоянке, в мерцании неоновой вывески, Хаузер остановилась и пристально посмотрела на Калли. В том, что он сказал, есть определенный смысл. Она была счастлива наткнуться на исключительно интересный материал. И уже смутно предвкушала премии и награды, которые ее ожидают в случае успеха. К тому же, уйдя из полиции, она скучала по активному действию.

— О'кей. Я с вами. Пока вы будете успешно продвигаться вперед. Но уверяю вас, когда все будет закончено, невзирая ни на какое давление, я опубликую свой материал. Если не в «Вашингтон пост», то где-нибудь еще.

Они обменялись рукопожатием.

— Решено и подписано, — сказал он.

Калли уселся на пассажирское сиденье «порша», достал с заднего сиденья свою кожаную сумку, расстегнул «молнию» и вытащил полуавтоматический револьвер «вальтер» 38-го калибра. Хаузер наблюдала, как он проверяет, правильно ли стоит барабан и не спущен ли случайно предохранитель.

— Мне сказали, что вы не просто хорошенькая женщина, — сказал Калли, вручая ей оружие.

— Стало быть, ваши приятели из Лэнгли выполнили свое домашнее задание, — ответила Хаузер, возвращая ему револьвер. — Мне эта штука вряд ли понадобится.

— Если мы встретимся с Маликом, то, поверьте мне, оружие вам не помешает.

Хаузер взяла свою сумку с заднего сиденья и положила на колени. На первый взгляд обыкновенная, туго набитая сумка. Но в самом ее центре было потайное отделение, откуда Хаузер извлекла полуавтоматический пистолет.

— "Глок" сорокового калибра, — сказала она. — Даже смешно сравнивать с той игрушкой, что вы хотели мне подсунуть.

Впервые с тех пор, как он встретился с Хаузер, Калли рассмеялся. Какой у него обаятельный смех, подумала она. И какой озорной блеск в глазах.

— Оказывается, журналисты ходят вооруженными.

— Вы бы видели, в каких местах я бываю по ночам.

— И у вас есть лицензия?

— Я соблюдаю закон, Калли.

— Почему вы не сказали мне, что служили в полиции?

— Вы не спрашивали.

— Дурацкий ответ.

— Такой же дурацкий, как и вопрос. — Хаузер завела двигатель, из-под задних колес машины посыпался гравий, и она выехала со стоянки.

— Ну что ж, помчались дальше, — сказал Калли.

Глава 20

Под пологом деревьев на шоссе 20, что, извиваясь, бежало на север в Шарлоттсвиль, было темным-темно. Луна скрылась за грядой низких облаков, стелющийся по земле туман резко ухудшал видимость. Полустершаяся осевая линия была еле заметна в узком, веерообразном свете фар, поэтому Хаузер пришлось снизить скорость до предела. Она была огорчена, что не может противостоять обстоятельствам. Калли, однако, был рад, что бешеная гонка закончилась.

Шоссе было пустынно; с тех пор как они свернули с дороги 15, они не видели ни одной машины, но когда прошли длинный двойной поворот, Хаузер с удивлением заметила сзади какие-то яркие фары. Она повернула зеркало заднего обозрения так, чтобы свет не слепил ее, и сосредоточила внимание на дороге впереди.

Выйдя на прямой отрезок дороги, она заметила, что идущая сзади машина стремительно их настигает. Через сто ярдов начинался очередной поворот, и, опасаясь столкнуться с неосторожным водителем, Хаузер сбавила скорость, чтобы пропустить его вперед. Но машина подтянулась сзади и подъехала еще ближе. Ее фары были выше, чем у обычной машины, и Хаузер предположила, что это пикап или какой-то внедорожник. Окна «порша» были открыты, и она высунула руку, подавая сигнал, чтобы водитель проезжал вперед. Но он продолжал сидеть у нее на хвосте.

— Чертова деревенщина! — пробурчала она.

Калли оглянулся на сверкающие позади фары.

— Пропустите его. Похоже, за рулем какой-то пьяный.

— Он не хочет нас обгонять.

— Тогда уйдите вперед.

Хаузер включила третью скорость и нажала на педаль газа.

Хорошо отрегулированная машина стремительно рванулась вперед. Но скоро отставший было автомобиль снова догнал ее и пошел бампер в бампер.

— Дубина, — вновь выругалась Хаузер.

* * *

Малик довольно хохотнул. Большой восьмицилиндровый двигатель «джипа-чероки» не позволял делать такие стремительные рывки, как «порш», но обладал достаточной мощностью, чтобы держаться с ним наравне. Малик возвращался из Хэмпден-Сидни той же дорогой, что и они. Проезжая мимо придорожной таверны, он заметил стоящий возле нее «порш».

Внутренний голос предупредил его: не играй с ним, он опасен. Именно этот внутренний голос определял его поступки в течение последних четырех лет, убедительной логикой подавляя кровожадные инстинкты. Но месяц назад Малик перестал к нему прислушиваться. И в этот вечер, все еще радостно возбужденный убийством Спирко, он испытывал непреодолимое желание поиграть. В полумиле от таверны он свернул на боковую гравиевую дорогу, дождался, пока «порш» проедет мимо, и устремился в погоню. Не валяй дурака, пробовал увещевать его внутренний голос. «Пошел ты! Пошел в задницу! Заткнись!» — завопил Малик. И голос замолк.

* * *

Хаузер вела машину на предельной скорости, из-за тумана и извилистой, с узкими обочинами дороги развить большую было невозможно. Спидометр показывал семьдесят миль, но Малик не отставал. Он был в опасной близости, всего в нескольких дюймах от ее заднего бампера. Достаточно было ей затормозить перед каким-нибудь препятствием, как он врезался бы в багажник.

Она решила испробовать старый трюк, которому научил ее еще отец, когда кто-нибудь висел у них на хвосте.

— Держитесь, — предупредила она Калли.

Тот, не дожидаясь второго предупреждения, крепко схватился одной рукой за подлокотник, другой — за приборную доску, готовясь Бог знает к чему.

Хаузер приняла чуть вправо и пошла правыми колесами по усыпанной гравием обочине. Правая задняя шина послала целую кучу мелких камешков в лобовое стекло «джипа».

Малик немедленно притормозил.

— Проклятая сучонка! — крикнул он и, как только «порш» вырулил обратно на шоссе, подтянулся к нему.

На плавном повороте дороги Хаузер ушла вперед, но «джип» снова настиг их.

— Сверните с дороги и остановитесь, — сказал Калли. — Из-за этого идиота мы можем разбиться.

Хаузер стала вглядываться в туман, ища какую-нибудь площадку возле дороги. Увидев просвет в деревьях, на полпути перед крутым двойным поворотом, она слегка нажала на тормозную педаль, предупреждая алым светом задних сигнальных огней, что намерена затормозить.

Пренебрегая возможностью появления встречных машин, Малик вышел на левую сторону дороги и поравнялся с «поршем» как раз перед изгибом.

— Похоже, ему надоело играть с нами, — сказала Хаузер и, насколько могла, подала вправо.

Малик слегка обогнал их и круто повернул рулевое колесо вправо. Только быстрая реакция Хаузер помогла ей избежать столкновения, но, хорошо зная особенности «порша», Малик точно рассчитал свой маневр. Он перерезал ей путь в самой крутой части поворота.

Слабым местом спортивной машины было заднее расположение двигателя. Резкое торможение на крутом повороте чревато опасностью, можно буквально вылететь с полотна. «Порш» занесло, покрышки потеряли сцепление с дорогой. Хаузер сделала то, что делает обычно хороший водитель, знакомый с особенностями своей машины: она слегка газанула, не пытаясь выправить занос. «Порш» дважды развернуло на сто восемьдесят градусов, с двумя задранными вверх колесами, но он тут же опустился на все четыре.

Калли ударился лбом о приборную доску, голова Хаузер мотнулась в сторону бокового стекла. Машину забросило на встречную полосу. Капотом она была обращена к стоявшему впереди «джипу» Малика.

Едва очнувшись, Калли поборол головокружение и наклонился к Хаузер, которая была цела и невредима, если не считать небольшой шишки на голове, увеличивающейся буквально на глазах.

— С вами все в порядке?

— Да, — сказала Хаузер и, подняв глаза, увидела Малика, стоящего у своего «джипа», в пятидесяти футах от них. Нижняя часть его тела была скрыта туманом, но лицо было видно в свете фар «порша». В руке Малик держал пистолет, направленный на лобовое стекло их машины.

— Калли!

Повернувшись, Калли тотчас же узнал Малика. Тот махнул ему свободной рукой.

Выхватив пистолет из наплечной кобуры, Калли тут же открыл дверцу и вывалился на дорогу. Он тотчас вскочил и, прячась за крылом, навел пистолет на то место, где только что стоял Малик. Но тот исчез.

— Спрячься за приборной доской, — крикнул Калли Хаузер, но она уже успела распахнуть дверь, прикрылась ею и, держа револьвер в обеих руках, прицелилась между дверью и корпусом машины.

Калли, пригнувшись, перебрался немного вперед. Он внимательно осматривал местность, и дуло его пистолета направлялось в ту же сторону, что и его взгляд.

«Джип», со все еще работающим двигателем, стоял посреди дороги. Внезапно двигатель громко взревел.

Калли прицелился в его заднее стекло. Но в этот миг он увидел свет фар встречного автомобиля. Опасаясь, что пули могут рикошетом задеть ни в чем не повинных людей, он так и не нажал на спусковой крючок. Тем временем «джип» скрылся за поворотом.

Водитель встречной машины вильнул в сторону, чтобы объехать «порш», оглянулся и, увидев двух людей с револьверами в руках, громко шурша шинами, умчался прочь.

— Садись, — крикнул Калли. — До сих пор ты гоняла, как самоубийца, просто так. Употреби же свои способности на что-нибудь дельное. Он не может далеко уйти.

— Нам его не догнать, — сказала Хаузер. — Порвана левая передняя покрышка.

Хаузер встала и облокотилась на крышу машины. Она держала пистолет так, будто он был продолжением ее руки. Калли заметил, что она спокойна и собранна, происшедшее ничуть не лишило ее хладнокровия.

— Малик? — спросила она, заранее зная, каков будет ответ.

Калли кивнул.

— У него другой цвет «джипа», — сказала она. — Вероятно, он его перекрасил. Чего же стоит твоя теория, будто он не знает, что ты тоже участвуешь в игре?

Гнев и замешательство, выражавшиеся на лице Калли, сменились вдруг ужасом: его глаза расширились, тело словно окоченело.

— В чем дело?

— Малик, должно быть, следил за нами и видел, как мы ездили к Спирко.

— О, Боже мой!

Хаузер увела «порш» с дороги, и Калли вытащил свой сотовый телефон. Ожидая, пока телефонистка сообщит домашний номер Спирко, он ритмично стучал кулаком по приборной доске. Набрав названный телефонисткой номер, он стал ждать ответа. Через шесть гудков ему ответил грубый голос:

— Шериф Маханес.

Хаузер слышала только то, что говорил Калли, но этого было достаточно; она поняла, что Спирко мертв.

— Трубку снял местный шериф, — сказал Калли, закончив разговор. — Он ничего не захотел мне сказать, но я слышал плач. Этот маньяк убил Спирко. И навел его на след я.

— Они подумают, что это мы убили его, — сказала Хаузер.

— Они не знают, кто мы такие. Я не называл своего имени, и очень сомнительно, чтобы студенты, у которых мы спрашивали, как найти Спирко, запомнили твой номер.

— Но мы, вероятно, последние, кто видел его перед смертью.

— Нет. Когда мы отъезжали, с ним разговаривали трое студентов. Они видели, как мы уехали, а он был в это время еще жив.

— На месте шерифа я захотела бы поговорить с нами.

— Мы не можем позволить себе этого.

Хаузер заметила, как дрожат ее руки, и поняла, что адреналин, который бурно циркулировал в ее жилах, убывает. Она испытывала подобное состояние множество раз и знала, что через несколько минут худшее будет позади.

— Он мог убить нас обоих, — сказала она. — Почему же не убил?

— Он слишком высокомерен и безумен, а потому уверен, что выиграет любую игру.

— Что он делал в КГБ? — спросила Хаузер. — Что-то подсказывает мне, что он не был кабинетным ученым.

— Он делал там все, — сказал Калли. И пока они доставали из багажника запаску и меняли колесо, рассказывал ей о прошлом Малика.

Глава 21

Калли и Хаузер остановились впотьмах у задней двери дома Малика, натягивая купленные ими в аптеке тонкие хлопчатобумажные перчатки. Калли хотел открыть дверь мощным пинком, но Хаузер шагнула вперед и стала открывать замок кредитной карточкой.

— Очень типично для мужчины, — сказала она с игривой улыбкой. — Только дайте ему в руки молоток, и он начнет крушить все кругом.

— Сила экономит время. И дает ощущение уверенности в себе.

— Но иногда все же полезно применять умение.

Они вошли в темную кухню, и Калли включил фонарь, который взял из бардачка «порша». Хаузер достала из сумки маленький, величиной с толстый карандаш, фонарик. Дом был окружен со всех сторон густым кустарником, но, переходя из комнаты в комнату и задергивая везде шторы, они прикрывали фонари руками.

— Я думаю, ты знаешь, как обследовать дом, — сказала Хаузер.

— Как-нибудь справлюсь.

— Я обследую первый этаж, — сказала она.

Перепрыгивая сразу через две ступеньки, Калли взбежал вверх по лестнице; тем временем Хаузер стала систематически, с дотошностью опытного эксперта осматривать первый этаж. Все в безукоризненном порядке. Ничто не сдвинуто с места. Журналы сложены аккуратными стопками на кофейных столиках в гостиной и в рабочем кабинете. На обоих столах — книжные полки книги в них расставлены так, что их названия бросаются в глаза; старые журналы разложены по датам их выпуска, самые последние — наверху.

Везде царили безупречная опрятность и порядок. Вся одежда в шкафах наверху, как убедился Калли, была убрана в полиэтиленовые чехлы, висевшие с промежутками в два дюйма, а внизу стояла, также в полиэтиленовых пакетах, обувь. Содержимое аптечки над умывальником в ванной напомнило ему воинское подразделение в ожидании инспекции. На вешалке ровными рядами висели полотенца. Такой же порядок был и в ящиках комода: носки разложены по цвету и толщине: летние в одном ящике, зимние — в другом; все нижнее белье выглажено и аккуратно сложено; накрахмаленные рубашки также сложены и убраны в полиэтиленовый чехол.

К тому времени, когда Калли кончил свой осмотр, все комнаты выглядели так, будто в них метнули ручные гранаты. Одежда валялась на полу. Окантованные литографии сброшены со стен, картонки сзади оторваны. С полок в спальне все книги скинуты на пол. Простыни и одеяла сорваны с кроватей, матрасы перевернуты и прислонены к стенам.

Часовой обыск не дал никаких результатов; в руках у него был лишь обрывок старой кинопленки, валяющийся в пустой мусорной корзинке. Кроме неестественного порядка, о характере жившего здесь человека позволяли судить лишь учебники по анатомии и хирургии и обширная коллекция порнографических видеофильмов, сложенных на верхней полке шкафа для белья, между чистыми простынями и наволочками.

Не более успешными оказались и усилия Хаузер. Однако после ее тщательного обыска все на первом этаже выглядело так, будто никто ни к чему не прикасался. Затем они оба спустились по лестнице в полуподвал, где не было ничего, кроме водонагревателя, газовой плиты и предохранительного щита. На всем тут лежал густой слой пыли, в углах висела паутина; видимо, никто не спускался сюда долгие годы.

Они уже хотели выйти из кухонной двери, когда Калли вдруг заметил автоответчик рядом с телефоном. На нем горел красный огонек, а небольшой экран свидетельствовал о том, что сделаны три записи. Он нажал кнопку обратной перемотки и выслушал все записанные послания. Первое было от хозяина химчистки, который напоминал, что сданные вещи готовы и их можно забрать. Второе — от электрической компании с просьбой уплатить по просроченным счетам.

Третье — от женщины с очень отчетливым, негромким и хрипловатым голосом с французским акцентом. Калли прокрутил эту запись три раза.

Говорит Одетт. Завтра я вернусь в Джорджтаун и буду ждать от вас известий.

— Одетт с французским акцентом из Вашингтона, — сказала Хаузер. — Понадобится года два только на то, чтобы ее отыскать.

Калли ничего не сказал: он был уверен, что Джорджтаун, упомянутый женщиной, отнюдь не район Вашингтона. Нажатием кнопки он стер записи.

— Зачем ты это сделал? — спросила Хаузер.

— Сила привычки.

— Возможно, его очередная жертва.

— Судя по тому, что ты мне рассказала, он не назначает свидания женщинам: просто похищает их на улицах.

— Ты поступил не подумав, Калли. Эта запись могла бы пригодиться.

— Ты права, виноват. Но пошли, у нас еще много дел.

* * *

Час, проведенный ими на Элливуд-стрит, также не дал никаких результатов, и после десяти часов они вернулись в мотель «Холидей-Инн».

— Попроси оперативный центр проверить завтра, нет ли на его имя корреспонденции, — сказала Хаузер, когда они вышли из машины. — Ни в доме, ни в магазине в почтовых ящиках ничего не было. Может, у него есть свой абонентский ящик на почте?

— Он слишком предусмотрителен, чтобы допустить такой очевидный промах. Ручаюсь, что он распорядился прекратить доставку ему почты и дал какой-нибудь липовый адрес, а может быть, и никакого.

— Что дальше?

— Я должен немного поспать, — сказал Калли. — Завтра утром мы обдумаем, что делать. Увидимся в семь.

— Ты же не можешь раскинуть палатку и бросить меня вот так, среди ночи.

— Не могу, даже если бы хотел. Но вчера ночью я спал всего два часа.

Номер Калли помещался с противоположной стороны здания, и, стоя возле машины, Хаузер наблюдала, как он пересекает стоянку. Она знала, что он может быть для нее источником неприятностей, но в этот момент испытывала к нему сильное влечение, естественное после пережитых вместе опасностей. И не только это. Когда их глаза встретились, он, казалось, заглянул в самую глубь ее души. И это ощущение ей понравилось. Она уже давно не испытывала ничего подобного.

Какой сдержанный человек, подумала она. И всегда готовый к действию. По временам его острые, наблюдательные и такие немыслимо голубые глаза были лишены всяких эмоций, выражая лишь спокойную уверенность в себе и своих силах. Но он был предан людьми, которым доверял; то же, вероятно, испытывает мальчик, побитый лучшими друзьями. Снаружи кажется, будто он сделан из прочнейшей стали, но его израненная душа в постоянном напряжении и нуждается в помощи и утешении. За долгое, очень долгое время в ней впервые проснулось глубокое, почти материнское сострадание. Весь прошлый год в ее жизни не было ни одного сколько-нибудь значительного мужчины; она только позволяла себе ужинать с людьми, которых считала друзьями. Она знавала других мужчин, столь же неотразимо красивых, как Калли. Она не ждала от него ничего хорошего для себя, но это никогда не останавливало ее прежде.

Почти целый час, подперевшись подушками, Хаузер записывала в свой портативный компьютер важнейшие события дня. Уже в двенадцатом часу она позвонила своему главному редактору.

— Ты как раз вовремя, Джули. Я только что принял душ, — сказал Питер Дэвидсон. — Но ладно, я тебя прощаю. Ты переплюнула всех других репортеров. «Таймс» не сумела раздобыть ничего стоящего. Я очень люблю, когда мы утираем всем нос. Радуюсь целую неделю.

— Некоторое время я не буду ничего сообщать, — предупредила Хаузер.

— Этому есть какое-то объяснение?

— Вам придется довериться мне, шеф.

Дэвидсон слишком хорошо знал Хаузер, чтобы оказывать на нее нажим; к тому же такое случалось и прежде.

— О'кей. Но я ожидаю, что ты привезешь с собой какой-нибудь потрясный материал.

— Именно такой вы и получите.

— Если вы копаетесь в делах САСВ, будьте осторожны, — сказал Дэвидсон, припоминая их предыдущий разговор. — Эти ребята играют только на выигрыш.

— САСВ? — переспросила Хаузер.

— Секретная армия северной Вирджинии. Известная также как ЦРУ.

— Спокойной ночи, — сказала Хаузер, улыбнувшись. Выключила лампу на прикроватной тумбочке и лежала, глядя во тьме на потолок. Она вновь видела, как Калли вываливается из «порша», прячется за крылом машины и обводит дулом пистолета окружающую местность. Этот прием отработан у него до полного автоматизма. И ни малейших колебаний или каких-либо признаков страха.

«Вот тот, кто тебе нужен, Джули. Человек, не пасующий перед насилием». Она повернулась на бок, удобнее устроилась на подушках и, продолжая припоминать события дня, незаметно уснула.

Глава 22

Малик был в превосходном настроении. В густо набитом зале музыка в стиле кантри отражалась громким эхом от потолочных балок; он поворачивался, притоптывал и покачивался вместе с шеренгой танцоров, которая протянулась во всю длину танцевальной площадки, усыпанной опилками и усеянной арахисовыми скорлупками.

В эту субботнюю ночь, хотя было уже поздно, люди все еще прибывали. В баре пахло пролитым пивом и сигаретным дымом; музыка оглушала своими децибелами; мужчины пьяно орали, хрипло вскрикивали женщины, польщенные или оскорбленные вниманием к себе; беседовать в таком шуме было просто немыслимо, можно было лишь кричать прямо в ухо. Довольно посредственный оркестр помещался на приподнятых подмостках, отгороженных проволочной сеткой; она защищала оркестрантов от града пустых пивных бутылок и даже стульев, которые бросали в них, когда они играли какую-нибудь мелодию, вызывавшую неодобрение у иных необузданных посетителей. По всей комнате, в целях безопасности, расставили дюжину вышибал, здоровенных парней, головы у которых росли прямо из плеч; они сразу же прекращали завязывающиеся драки, бесцеремонно выбрасывая нарушителей порядка через двойную заднюю дверь, даже не потрудившись предварительно ее открыть. «Таверна и Танцзал Ханнигэна» находились в двух милях от поворота на Нью-Джерси, около Мэнсфилда. Малик обнаружил его несколько месяцев назад, во время одной из своих поездок в Нью-Йорк. С тех пор он непременно останавливался там по пути туда или обратно. В этот вечер, чтобы попасть к «Ханнигэну», он быстро, делая в среднем по девяносто миль в час, проскочил дорогу «Ай-95» и прибыл туда в одиннадцать тридцать, через четыре часа после того, как столкнул Калли и Хаузер с дороги. Он наспех перекусил в затрапезном ресторанчике в глубине здания и купил себе в тамошней лавке, где втридорога торговали соответствующими аксессуарами, ковбойскую шляпу и сапоги.

Украшенная шитьем из поддельного серебра и несколькими убогими перьями, новая шляпа лихо сидела у него на затылке. Когда танец окончился, руководитель оркестра, волосатый, в немыслимой шляпе и начисто лишенный таланта, гнусавым голосом медленно завел деревенскую балладу. Малик тяжело отдувался, он весь вспотел в своем твидовом спортивном костюме. Партнершей его была сексапильная девица лет двадцати с упругим телом и лисьей мордочкой, по имени Тамми. Она была в плотно облегающих джинсах, розовых сапожках и открытой блузке под расстегнутой кожаной курткой. Вовсе не устав от танца, она покачивалась в такт с ритмом баллады и терлась о своего партнера, одаряя его вызывающими взглядами.