Холодное, холодное сердце

Однако в первоначальное уравнение он не вписал Калли, очень опасного противника, который хорошо его знал и, как он помнил еще по Москве, играл по своим собственным правилам. Придется переменить тактику. И изменить составленный план. Сперва он поедет в Нью-Йорк и завершит там все свои дела. В Брайтон-Бич для него уже приготовлен один рулон бумаги, достаточный для изготовления тридцати миллионов долларов, часть его доли, которую успели вывезти со склада еще до налета секретной службы. А у него есть клише, необходимые для напечатания денег. Покончив с этим, он вернется в свой лесной дом, чтобы похитить еще несколько сучек, прежде чем окончательно исчезнуть из Шарлоттсвиля и вынырнуть где-нибудь в другом месте. То, что Калли на свободе, делает игру еще более интересной и захватывающей. Он покажет своему бывшему куратору, кто держит поводья.

Но предварительно выяснит, что известно Калли и его подруге. По их действиям можно будет судить, много или мало они знают. Он видел, как они вместе выехали из кафе, и теперь следовал за их старым «поршем» на четыре машины позади. Свернув с шоссе «Ай-64», они направились на юг, по шоссе 20, ведущему в Скоттсвилль. Он еще не смог определить, какую роль играет во всем этом женщина. Возможно, она выделена из группы наблюдения для содействия Калли. Он помнил, что Калли любил работать один, без напарников. Но эта женщина — лакомый кусочек. Возможно, она нравится Калли. Ему, во всяком случае, она нравится. Ее длинные, до плеч, каштановые волосы, темно-карие глаза и необыкновенно стройная фигура привлекли его внимание в тот самый момент, когда он увидел, как она пересекает улицу, направляясь к открытому кафе. Эта женщина могла бы быть приятным дополнением к его коллекции.

Все в свое время, подумал он, пропуская один автомобиль, чтобы держаться на нужной дистанции от «порша».

* * *

— Вы все следите за ними? — спросил Грегус у члена группы наблюдения, когда тот позвонил ему из Шарлоттсвиля.

— Нет. Я видел, как он обыскал магазин и дом Малика, и когда он сел обедать с репортером, я, как вы приказали, прекратил наблюдение.

— Хорошо. Возвращайтесь сюда, — ответил Грегус, кладя трубку.

Он оставил маленький кабинет возле кухни на явочной квартире и пошел в компьютерную, где увидел занятого работой Хэка.

— Что еще удалось выяснить о Джули Хаузер?

— На десятом году работы она получила Почетную медаль полиции. Через три месяца после этого вышла в отставку с пособием по инвалидности.

— За что ей дали медаль?

— Этого я не мог выяснить. Сведений об этом в компьютерном досье нет. Должно быть, они содержатся в секретной документации.

— Какое увечье она получила?

— Та же история. В компьютере таких сведений нет. Видимо, она была ранена в том деле, за которое получила медаль. Такие награды просто так не дают... Кстати, — добавил Хэк, — наша хитрость полностью удалась. Клифтонские полицейские списали пожар в доме Калли на группу местных подростков-хулиганов.

— Хорошо, — сказал Грегус. — Сообщите мне, если что-нибудь переменится.

Грегуса заинтриговало, что Калли держится вместе с репортером; он без труда представил себе, что привело их к сближению: где-то их дороги пересеклись, выяснилось, почему она находится в Шарлоттсвиле, и Калли теперь знает или сильно подозревает, что они хотят задержать Малика не только за его участие в похищении бумаги для печатания денег.

Хаузер представляла собой потенциальную проблему, но Грегус полагал, что ее можно будет разрешить в свое время. Самое главное — Калли уже принялся за работу, а остальное второстепенное. Каковы бы ни были причины его объединения с Хаузер, Грегус знал его достаточно хорошо и был уверен, что он не нарушит требований оперативной безопасности. Возможно, сейчас он и чувствует себя оплеванным, но он человек с сильной волей и хорошо знает правила игры. Когда Калли вернется, он постарается его обласкать и все уладит.

Глава 17

Хаузер была полна решимости выжать все возможное из своей спортивной машины, ведя ее по зеркально ровной дороге. В пятый раз за последние пять минут Калли хватался за ручку двери, когда она врубала третью передачу и проходила поворот, почти не сбавляя скорости.

— Вы всегда так гоняете?

— Всегда, когда представляется возможность... Кого мы должны повидать?

— Его зовут Борис Новиков. По крайней мере его звали так три года назад. Но теперь он Джордж Спирко.

— Еще один перебежчик из КГБ? Сколько их привезло Управление в нашу страну?

— Не знаю. Может, триста или четыреста за сорок лет.

— И они все проходят по программе защиты свидетелей?

— Что-то в этом роде. Но Управление имеет собственную программу.

Калли вкратце обрисовал, как работает Центр по организации помощи перебежчикам, не упоминая его названия и не объясняя, что все перебежчики проходят тщательную проверку, получают новые имена и соответствующие документы; как их расселяют и адаптируют к новым для них условиям жизни.

— Что делает этот Новиков или Спирко в таком привилегированном колледже, как Хэмпден-Сидни?

— Преподает теологию.

— Вы шутите?

— Еще одно заблуждение. У вас сложился определенный стереотип офицера КГБ. Вы представляете их себе невежественными злодеями, с плохими зубами, в дурно сшитых синих костюмах, зеленых рубашках, белых носках и коричневых ботинках. На самом же деле многие из них имеют ученые степени, лучше подготовлены, одеты и более опытны, чем наши собственные сотрудники.

— Но теология! Это не тот предмет, который может знать бывший офицер КГБ.

— По иронии судьбы, Спирко в молодости работал в том отделе КГБ, который осуществлял контроль над церковью.

— Почему у них такая склонность к университетским городкам?

— Одни из них преподают, обычно русский язык, литературу, историю и так далее, или продолжают свое образование. Другие работают в Управлении в качестве экспертов. Третьи ни черта не делают, но живут в свое удовольствие, получая не облагаемое налогами пособие, которое, за счет американских налогоплательщиков, выплачивается им всю жизнь.

— А некоторые убивают людей, — язвительно заметила Хаузер.

После долгого молчания Калли повернулся к Хаузер, которая гнала машину с такой скоростью, как будто в конце пути ей должны были вручить кубок и большой букет цветов.

— Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось ложное впечатление об этих людях, — сказал он. — Среди них трудно найти человека с сильным характером, верного и честного. Большинство из них стали двойными агентами и перебежчиками не по нравственным или религиозным убеждениям и не потому, что верят в демократические принципы, хотя и любят похваляться своей приверженностью к ним. Обычно ими руководили такие мотивы, как корыстолюбие, желание отомстить за то, что их обошли при очередном повышении, или просто стремление пожить в свое удовольствие. В подавляющем большинстве они лжецы, обманщики, трусы и подлецы, предавшие свою родину. То, что они нам помогали, отнюдь не искупает их вины: предательство есть предательство. Спирко — редкое исключение. Он просто не мог вынести такого обращения со священниками и верующими. Он пришел к религии, отправляя их в лагеря, где они умирали, потому что не выдерживали непосильной работы и голода.

— Удобная позиция, — сказала Хаузер. — Но если их перевоплощение держится в строгой тайне, откуда вы знаете, кто они и где живут?

— А я и не знаю, — сказал Калли. — Что до Спирко, то я вывозил его жену и дочь.

— Откуда?

— Из России, естественно. Он был уже на сильном подозрении в КГБ. Ему пришлось оставить жену и шестилетнюю дочь.

— Очень благородно с его стороны.

— В противном случае его ждала неизбежная смерть. Один из наших агентов предупредил нас, что КГБ уже близко подобрался к нему. Он спасся буквально чудом. Агенты КГБ поджидали его на квартире, когда мы перехватили его на улице и спрятали в тайном убежище. Через шесть месяцев после дезертирства Управление сдержало свое обещание и вызволило его жену и дочь. Они послали туда меня: я переправил их по тому же маршруту, что и Малика за год до того.

— Что он может рассказать вам о Малике?

— Возможно, ничего такого, чего я не знаю. Но он знал Малика еще в Москве. Они вместе работали лет десять — двенадцать. Если Малик и в самом деле убил этих студенток, это означает, что он пристрастился к подобным убийствам не месяц назад. Должна быть какая-то предыстория.

* * *

Вечерний свет уже окончательно угасал, когда Хаузер сбавила скорость до дозволенной и проехала мимо обвитых плющом кирпичных колонн на въезде в Хэмпден-Сидни. Расположенный среди холмов южной Вирджинии, колледж был основан в 1776 году; со своими кирпичными зданиями в федералистском стиле, широкими лужайками, затененными величественными дубами и кленами, посаженными еще во времена Американской революции, он выглядел весьма живописно. Училось в нем менее девятисот студентов; соотношение студентов и преподавателей составляло двенадцать к одному; это учебное заведение имело высокую репутацию, поэтому в нем собиралось множество студентов из богатейших и влиятельнейших семейств страны.

— Мне очень нравится здешняя атмосфера, — сказала Хаузер, восхищаясь местом, где размещался колледж. — Приятно представлять себе длинные тенистые тропинки, плиссированные юбки, наброшенные на плечи кашмировые свитеры, мужские рубашки фирмы «Брук бразерс», чесучовые брюки, легкие летние туфли без носков. Такой колледж мне по душе.

— Не думаю, — сказал Калли.

— Почему?

— Это чисто мужской колледж. Один из трех, оставшихся в стране.

— Все правильно. И такой колледж мне по душе. — Она подняла брови и широко улыбнулась. — Где же мы найдем Спирко?

— Не знаю. Надо спросить.

Хаузер заприметила четырех молодых людей, идущих по тротуару, и остановила машину перед Грэм Холлом. Выйдя из «порша», она заговорила со студентами. Да, они знают, где можно найти профессора Спирко. Через несколько дней он вместе с другим преподавателем дает концерт и репетирует, играя на виолончели, на третьем этаже Уинстон Холла, рядом с резиденцией президента колледжа на Виа-Сакра.

Трое студентов буквально навязывали свою помощь, предлагая проводить Хаузер. Но, заметив сидящего в машине Калли, они просто показали пальцами на видневшийся невдалеке, за широкой лужайкой, Уинстон Холл.

На первом этаже помещалась столовая; высокий зал наполняли печальные звуки «Вслед за мечтой» французского композитора Габриэля Фора.

Услышав музыку, они без труда нашли Спирко, сидевшего в полузабытьи, с закрытыми глазами посреди большой комнаты.

Спирко произвел на Хаузер противоречивое впечатление. Это был почти совсем лысый, пожилой человек с типично славянскими чертами. Приземистый, крепкого сложения, с бычьей шеей и крупными руками. С первого взгляда казалось, что в его руках куда уместнее была бы туба[1], чем виолончель. Но сладостная музыка, которую извлекало из инструмента нежное прикосновение его смычка, опровергало это впечатление.

Он не замечал их присутствия, и они молча стояли в дверях, пока он не закончил, тогда они вежливо похлопали и подошли ближе. Спирко сперва нахмурился, но когда узнал Калли, на лице его появилась теплая улыбка.

— Как приятно видеть тебя, Майкл.

— Привет, Борис.

— Извини, Майкл. Я теперь Джордж. Ты же не захочешь запутать моих студентов. Я и без того даю им много причин для беспокойства. — Он улыбнулся Хаузер л кивнул. — А кто твоя очаровательная подруга?

— Джули Хаузер, — представил ее Калли и шагнул вперед.

Спирко пожал его протянутую руку.

— Рад познакомиться, мисс Хаузер.

— Ты по-прежнему очень хорошо играешь, — сказал Калли.

— А ты по-прежнему очень хорошо лжешь, — с улыбкой произнес Спирко. — Какова цель твоего неожиданного, хотя и приятного визита?

— Я хотел бы потолковать с тобой о кое-каких старых делах.

— Сперва ты должен поздороваться с Аней и Катей. Они будут счастливы видеть тебя. Я приглашаю тебя и мисс Хаузер поужинать с нами сегодня вечером.

— Боюсь, что не смогу остаться. К сожалению, это деловой визит.

Хаузер обратила особое внимание на глаза Спирко, глаза человека, который умеет хранить тайны; чтобы выведать эти тайны, кое-кто, может быть, пожертвовал бы и жизнью. Приветливое поблескивание его глаз сменилось настороженным выражением.

— Мисс Хаузер тоже из Лэнгли?

— Нет. Но ты можешь говорить при ней откровенно.

— Я был очень огорчен, когда прочитал о твоих неприятностях, Майкл, — сказал Спирко. — Надеюсь, что справедливость в конце концов восторжествовала?

— Да, восторжествовала.

Спирко кивнул.

— Ты был выбран священным агнцем для заклания, мой старый дружище. Но как говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— Да, ты прав. — Выражение его лица показало Спирко, что эту тему следует сменить.

— Так что тебя привело ко мне?

— Мне нужна кое-какая информация о твоем старом приятеле Николае Лубанове, — сказал Калли, называя настоящее имя Малика; только оно и могло быть известно Спирко.

Хаузер вновь заметила, как резко изменился взгляд Спирко.

Теперь он смотрел не настороженно, а холодно и пронизывающе, и ее первоначальное впечатление рассеялось: теперь она видела глаза мясника, а не музыканта.

— Вряд ли я могу назвать его приятелем, — наконец произнес Спирко. — Николай доставляет тебе какие-то неприятности?

— Трудно сказать. Можешь ли ты что-нибудь дополнить к тому, что я уже знаю, о его работе в КГБ?

— Что именно тебя интересует?

— Была ли у него какая-нибудь темная сторона?

— Темная сторона? — мрачно усмехнулся Спирко. — Я вижу, ты не в курсе той информации, которую я сообщил моим проверяющим.

— Мне ничего об этом не говорили.

— Когда Николай бежал, он подозревался в убийстве, — объяснил Спирко. — И не в одном, а во многих. В некоторых советских и иностранных городах, где он бывал подолгу, происходили зверские убийства молодых женщин.

— И ты сказал об этом проверяющим три года назад?

— Естественно. Они обещали передать информацию своему начальству и «принять соответствующие меры». Именно так они сказали, если мне не изменяет память.

— Против него были выдвинуты прямые доказательства?

— Очень сильные, но косвенные, — сказал Спирко. — Один из свидетелей видел Николая в обществе одной из его жертв в ночь ее смерти. Соответствующий отдел КГБ начал по своей инициативе энергичное расследование, но вскоре его прекратил.

— Почему?

— Свидетель был прижат к стене дома и раздавлен машиной. Прямо на тротуаре, как показали очевидцы.

— И чем все это кончилось?

— Никто не разглядел водителя, и после смерти свидетеля они не могли начать судебный процесс. Московская милиция продолжила расследование, но оно зашло в тупик. У Николая были высокопоставленные друзья. Друзья, которые предупредили, что не допустят преследования своего коллеги. — Спирко посмотрел в упор на Калли и добавил: — Судя по всему, мое предупреждение не было принято во внимание.

— Очевидно, нет.

— С трудом верится.

— Тем не менее, это так, — вступила в разговор Хаузер.

— И где сейчас Николай?

— В Шарлоттсвиле, Вирджиния, — ответила Хаузер.

— Не вмешивайтесь, — метнув на нее разгневанный взгляд, сказал Калли.

— Не вмешиваться? Эту позицию три года назад заняли ваши коллеги. И вот результат: четверо убитых.

— Убийства в Вирджинском университете? — сказал Спирко. — Да, конечно. Они похожи на те, прежние.

— Пожалуйста, никому не говори о моем посещении и о возможном участии Николая в убийствах в Шарлоттсвиле.

— Возможном участии? — возмутилась Хаузер. — Что еще вам надо, Калли, чтобы вы убедились в очевидном? Чтобы на вас обрушилась стена?

Калли еще раз метнул на нее разгневанный взгляд. На какую-то секунду Спирко остановил глаза на ее лице.

— Чем вы занимаетесь, мисс Хаузер?

— Я репортер «Вашингтон пост».

Недоверчиво-удивленное выражение лица Спирко не оставляло сомнений в том, что в присутствии Хаузер бывший офицер КГБ усматривал серьезное нарушение конфиденциальности их разговора.

— У меня не было выбора, — ответил Калли на невысказанный вслух вопрос Спирко.

— ФБР не знает о прошлом Николая и о том, что он в Шарлоттсвиле?

— Пока еще нет, — сказал Калли.

— И ты не собираешься их предупредить?

— Это решение принимаю не я.

— Ты ставишь меня в довольно затруднительное положение.

— Прости. Есть веские причины, которые я не имею права обсуждать.

— Разумеется. Всегда бывают веские причины.

— Я хотел бы знать кое-что еще.

Спирко посмотрел на Хаузер, затем перевел взгляд на Калли.

— Не тревожься, — успокоил его Калли. — Я беру всю ответственность на себя.

Эти слова задели Хаузер, но она промолчала.

— Занимался ли Николай изготовлением фальшивых денег как сотрудник КГБ?

Спирко с секунду подумал, затем сказал:

— Мы периодически снабжали восточногерманскую службу безопасности клише для изготовления западногерманских марок, английских фунтов и американских долларов. Эта операция проводилась под наблюдением Николая.

— Почему вы действовали через восточных немцев?

— У них была хорошо организованная и продуманная система введения фальшивых денег в обращение. И они соблюдали умеренность, не производили слишком больших сумм, которые могли бы возбудить подозрение. Каждая из валют печаталась в объеме, не превышающем нескольких миллионов долларов в год. Деньги использовались для финансирования шпионажа. КГБ получал половину.

— И эти фальшивые деньги нельзя было отличить от настоящих?

— Только при целенаправленном исследовании в специальной лаборатории, — сказал Спирко. — Клише изготавливал старый гравер, который делал то же самое еще для нацистов. Мы поставляли специальную бумагу и клише. Восточные немцы печатали деньги и запускали их в обращение.

— Что стало с клише после того, как Восточная Германия перестала существовать?

— Это интересный вопрос, — ответил Спирко.

— Есть ли на него столь же интересный ответ?

— Когда стало очевидно, что правительство Восточной Германии доживает последние дни, Николая и двоих его людей послали в Штази забрать клише и уничтожить все письменные улики нашего участия в операции по подделке денег. Насколько мне известно, он выполнил свою миссию, однако не сумел возвратить клише для изготовления американских долларов. Если не ошибаюсь, пятидесяти— и стодолларовых купюр. Николай утверждал, что они украдены кем-то из Штази и похититель бежал на Запад за несколько дней до его приезда.

— Эти клише вполне можно использовать и сейчас?

— Разумеется. Всякий раз, когда в западные банкноты вносились какие-либо изменения, гравер изготавливал новые клише. Банкноты, которые были в обращении, когда ГДР перестала существовать, ничуть не устарели. На специальной бумаге вполне можно отпечатать банкноты, практически неотличимые от подлинных.

— Извини, что потревожил тебя, — сказал Калли. — Но я знал, что ты единственный человек, который может мне помочь.

— Чтобы избежать возможных осложнений, Управление само ведет поиски Николая?

— Таков их план.

— И они послали тебя искать его, не предупредив, для чего это нужно?

Калли кивнул. Спирко встал, обнял его и поцеловал в обе щеки.

— Я перед тобой в большом долгу, Майкл. Аня и Катя будут огорчены, что так и не повидали тебя.

— Как-нибудь в другой раз.

Спирко повернулся к Хаузер.

— Я был бы вам признателен, если бы вы не упоминали о моем положении — ни о прошлом, ни о нынешнем, мисс Хаузер.

— В этом нет никакой необходимости.

— Благодарю вас.

Когда Спирко проводил Калли и Хаузер к тому месту, где стоял «порш», уже ярко светила полная луна. Он вновь обнял Калли.

— Желаю удачи, дружище. Будь осторожен. Ты хорошо знаешь Николая, так что не проявляй никакой самоуверенности. Он очень умный и опасный противник.

— Я помню это, — сказал Калли. — И никому не сообщу о нашем разговоре.

— Я тоже.

Хаузер молчала, пока они не сели в машину. Заведя двигатель, она с сердитым видом повернулась к Калли.

— Только я сама отвечаю за себя, Калли. Понятно?

— К сожалению, иногда вы можете брякнуть что-нибудь, не подумав. Никогда не предлагайте сами информацию, когда кого-нибудь расспрашиваете. Говорите только то, что необходимо знать вашим собеседникам, тогда они смогут предоставить вам необходимую информацию. Если не заблуждаюсь, Спирко найдет какой-нибудь анонимный способ сообщить о Малике ФБР.

— Ну и что? Я сама собираюсь сделать то же самое: надеюсь, вы не забыли о нашей договоренности?

Калли ничего не ответил. Он смотрел в окно на залитый лунным светом двор колледжа. Хаузер отъехала от бордюра тротуара и быстро перешла на большую передачу.

Глава 18

Джордж Спирко шел по освещенной луной тропинке, с наслаждением вдыхая прохладный, напоенный ароматом осени воздух. Мысленно воспроизведя весь разговор с Калли, он пришел к твердому решению. Нет, он не может утаивать информацию, столь необходимую для поимки убийцы-маньяка в Шарлоттсвиле. После ужина он пойдет к телефону-автомату, не находящемуся на территории колледжа, и анонимно позвонит в ФБР. Если бы он знал, что Николай Лубанов живет в Шарлоттсвиле, он уже давно бы известил соответствующие органы о своих подозрениях. Ему очень не хотелось нарушать слово, данное старому другу, но если ЦРУ немедленно не задержит Лубанова, убийства будут продолжаться. Если, конечно, они вообще намерены его задержать. Игнорировали же они его предупреждения.

Спирко сошел с тропинки и направился кратчайшим путем к дому. Проходя через густую рощу старых кленов, он уже заранее радовался предстоящему ужину, зная, что Анна должна приготовить суп с клецками и жареную свинину. Лунный свет с трудом пробивался сквозь вянущую листву, и, споткнувшись один раз, Спирко пошел медленнее.

Он остановился, чтобы закурить сигарету, и вдруг ему почудилось, будто слева что-то мелькнуло. Он внимательно присмотрелся, но ничего не увидел и не услышал — только на ветру раскачивались ветки. Кружась, на землю падал одинокий лист, и Спирко подумал, что именно это и привлекло его внимание.

Он пошел дальше и вновь остановился. И все же что-то двигалось слева. Падающий лист тут ни при чем. Слева впереди, менее чем в двадцати ярдах от него, чья-то длинная тень пересекла открытое пространство между двумя деревьями. Может, это возвращающийся к себе в общежитие студент? Он опять остановился, наблюдая, но ничего больше не увидел. Он мысленно усмехнулся: видимо, сказываются долгие годы тайных встреч в укромных уголках. Прошлое все еще не отпускает его.

Его мысли перенеслись к предстоящему концерту, который он вместе с другим преподавателем, пианистом, должен дать в честь нового президента. Он вновь стал продумывать, какие вещи и в каком порядке играть, чтобы вызвать соответствующее настроение у слушателей. Наиболее трудные вещи надо оставить напоследок, решил он.

Он тихо напевал одну из самых сложных мелодий, когда его внимание опять привлекли глубокие тени под деревьями. Да, там. В десяти ярдах от него, чуть слева. Кто-то вышел оттуда и медленно направился навстречу ему.

Спирко видел только черный силуэт, освещенный сзади далекими огнями. Незнакомец шел легкой спокойной походкой, что-то держа в правой руке. Спирко узнал этот зловещий предмет. Он весь подобрался, но уже лет пятнадцать он не бывал в подобных ситуациях. Раньше он реагировал мгновенно. Но сейчас и здесь? Может, это все же студент или преподаватель? И в его руке не револьвер, а что-то другое? Ведь все это осталось далеко позади. Но в следующий же миг он понял, что опасность вполне реальная.

Человек, идущий навстречу, остановился в нескольких ярдах от Спирко и, подняв полуавтоматический пистолет с глушителем, прицелился ему в голову.

— Борис Николаевич, — сказал Малик негромким, почти дружеским голосом, — вы себя вели как плохой мальчик.

Спирко быстро глянул налево и направо, инстинкт подсказывал ему, что надо бежать. Но он давно уже утратил быстроту реакции и знал, что не успеет добежать до ближайших деревьев.

— Ты рассказывал им всякие истории обо мне, не правда ли? Фи, как нехорошо.

— Ты спятил, Николай. Они знают, что все это — твоих рук дело. И тебе не уйти от них.

— Конечно, знают. Я и хотел, чтобы они знали, дурак.

Спирко вновь оглянулся, надеясь увидеть и позвать кого-то, чтобы отвлечь внимание Малика. Но кругом не было ни души.

Малик, улыбнувшись, покачал головой.

— Нет, сегодня тебе не удастся спастись, дружок.

И три раза быстро выстрелил в голову Спирко. Выстрелы прозвучали не громче, чем щелчки пальцами. Спирко был мертв еще до того, как его тело повалилось наземь.

Малик оттащил мертвое тело в глубокую тень, под нижние ветви клена. Внимательно осмотрелся, убедился, что кругом никого нет, достал из кармана нож с выдвигающимся лезвием.

— Жаль, что у меня так мало времени, дорогой Борис, не то я проявил бы больше выдумки. Но к сожалению, обстоятельства вынуждают меня импровизировать. Да не увидишь ты больше зла, — шепнул он и быстрыми, привычными движениями вырезал у мертвеца оба глаза.

— Да не услышишь ты больше зла. — И такими же точно движениями отхватил оба уха.

— А самое главное — да не скажешь ты больше зла. — И, открыв рот Спирко, он вытащил его язык.

Глава 19

Калли стоял, прислонясь к стене возле телефона-автомата, в углу темной таверны в десяти милях к северу от колледжа Хэмпден-Сидни. Отхлебывая прохладный «Бадвейзер» из длинного горлышка бутылки, он слушал, что говорит ему Лу Грегус на другом конце провода. Он ничего не сказал ему о своей встрече со Спирко.

— Ты мне соврал, мать твою, Лу.

— Тебе надо было знать лишь одно: ты должен его задержать, — сказал Грегус. — Почему и зачем — не имеет значения.

— А не пришло тебе в голову, что человек, которому угрожает смертный приговор за множество убийств, ведет себя совсем не так, как если бы ему грозило несколько лет тюрьмы за изготовление фальшивых денег?

— Я был уверен, что ты все равно справишься.

— Меня, конечно, воодушевляет твоя вера в меня. Но ты ведешь себя как дерьмо.

— Только найди его, Майк. Раньше эфбээровцев.

— Я не собираюсь убирать его ради вас. Конечно, если завяжется перестрелка и я убью его, тут уж ничего не поделаешь. Но я не намерен убивать его просто так.

— Только найди его и позови нас. Мы сделаем все остальное.

— Я найду его, но только потому, что все его дальнейшие убийства будут и на моей совести.

Именно на такую реакцию Грегус и рассчитывал.

— Это все, чего я прошу.

— И это все, что вы получите.

— Хорошо. Мы продолжаем работать над этим делом и будем держать тебя в курсе всей полученной информации.

— Тут есть одна загвоздка; рано или поздно вы о ней узнаете.

— Мы уже знаем о ней, — сказал Грегус. — Джули Хаузер. Репортер «Вашингтон пост».

— Уже знаете о ней? — взбеленился Калли. — Вы продолжаете за мной следить?

— Мы следили за тобой только до тех пор, пока не удостоверились, что ты в самом деле ищешь Малика. Как только ты показался в Шарлоттсвиле, я снял наблюдение.

— Держи своих чертовых ищеек подальше от меня. Если Малик заметит их, он тут же слиняет, ищи тогда ветра в поле.

— Договорились, — сказал Грегус.

— И я хочу, чтобы ты лично и ЗДО обещали не совершать ничего грубого по отношению к Хаузер.

— Никаких проблем. У нас есть множество способов принудить ее к молчанию, если это понадобится.

— Я говорю совершенно серьезно. Лу. Если ей доставят какие-нибудь неприятности, я уж постараюсь, чтобы ты и ЗДО обедали в льюисбургской тюрьме вместе с «Бешеным» Джеком и «Звездолетом» Смитом.

— С кем, с кем?

— Неважно. Можешь мне поверить, что вам лучше обойтись без этого горького опыта.

— Обещаю тебе, что мы не сделаем ей ничего дурного, — сказал Лу. — Много ли она знает?

Калли рассказал ему об их случайной встрече и о том, как быстро, из разрозненных клочков информации, Хаузер составила правильное представление о происходящем.

— Она большая умница, — сказал Калли. — У меня не было другого выбора, кроме как держать ее при себе.

— Тогда и держи ее при себе. Пусть думает, что соберет самый сенсационный материал в своей жизни. А пока мы тут кое-что предпримем.

— Выбрось из головы эту мысль. Я не хочу иметь при себе репортера. Не хочу беспокоиться, не случилось бы с ней чего-нибудь, если я столкнусь с Маликом.

— Она может оказаться более ценным приобретением, чем ты думаешь.

— А вот у меня такое чувство, будто она шип в моей заднице.

— Она ничего не рассказывала тебе о своем прошлом?

— О своем прошлом? Да она типичная журналистка.

— Она бывший полицейский, Майк.

— Полицейский?

— Она прослужила десять лет в нью-йоркской полиции. Отмечена наградой.

Калли заглянул за угол, в бар, где Хаузер пила пиво, болтая со сверхлюбезным барменом.

— Полицейский? Сдохнуть можно.

— И очень опытный полицейский. Почти два года работала в отделе по борьбе с наркотиками, затем детективом отдела расследования убийств. Два года назад вышла на пенсию по инвалидности. Подробностей я пока еще не знаю. Но она может надежно прикрывать твои тылы.

— Полицейский? — еще раз повторил Калли. — У тебя нет никаких сведений о том, где сейчас находится Малик?

— Пока нет. Но мы над этим работаем.

— Я еду в Шарлоттсвиль. Еще раз перетряхну его дом и магазин. Может, я не заметил чего-то важного?

— Неплохая идея. Где ты?

— В гостинице «Холидей». На 29-й Северной дороге.