Окно в историю - Мифы и правда о женщинах

Елена Первушина

Мифы и правда о женщинах

© Первушина Е. В., 2012

© Оформление, издательство "БХВ-Петербург", 2012

Часть I. Женщины доисторической эпохи

Глава 1. По следам Царевны-лягушки

Место женщины — на кухне». Так до сих пор полагают многие мужчины и, что самое примечательное, и многие женщины. Часто эту мысль выражают более наукообразно: «В силу анатомических и физиологических различий между мужским и женским организмами очевидно, что женщина самой природой предназначена для рождения и воспитания детей, а потому не следует требовать от нее достижений в других областях человеческой культуры». Или более галантно: «Женщина — настолько прекрасное и благородное создание природы, что она не должна развивать свой ум в ущерб духовной красоте. Ее предназначение — быть вдохновительницей мужчины, нежной женой, матерью, хранительницей домашнего очага».

Интересно, что если мы попробуем применить те же формулировки ко второй половине человечества, сразу станет очевидна их абсурдность. Скажите кому-нибудь, что предназначение мужчины в том, чтобы зачинать детей, или в том, чтобы ходить на работу, — едва ли хоть один здравомыслящий человек согласится с вами. Он возразит, что мужчина обладает свободой воли и может сам выбирать свое предназначение. Но обладает ли теми же привилегиями женщина? И если да, то из чего она может выбирать?..

Когда речь заходит о «естественном», изначально предопределенном, неравенстве между мужчиной и женщиной, обычно приводят исторический аргумент. Считается, что женщины с самых древних времен занимались лишь домашним хозяйством, прятались за мужской спиной; а те культуры, в которых «нормальное» соотношение между полами нарушалось, попросту вымирали. Утверждается также, что только ХХ век внес путаницу в отношения между мужчинами и женщинами — до этого все было в порядке: «Адам пахал, а Ева пряла». Но так ли это? Неужели всю сложность отношений между людьми, весь бесконечный спектр человеческих индивидуальностей можно уместить в одну простенькую формулу? Наверное, нет. Как же обстоят дела на самом деле? Давайте попробуем разобраться…

С точки зрения археолога или историка первобытного мира, Библия — достаточно поздний источник, и шансы библейской Евы стать общепризнанной «первой леди» в истории человечества весьма невелики. Во-первых, практически каждая культура создала миф о женщине-прародительнице, а во-вторых, при археологических раскопках не раз обнаруживали останки женщин, живших на планете за миллионы лет до того, как была написана первая буква.

Одна из этих женщин — африканка-австралопитек Люси. Ее нашел в 1970-х гг. в Эфиопии молодой антрополог Дональд Джохансон. Исторический возраст Люси оценивают в 3–3,7 миллиона лет, биологический же — от 25 до 30 лет. По нашим меркам Люси была очень миниатюрна: ее рост — всего-навсего 107 см, а вес — менее 70 км. При этом она была вполне взрослой особью, что определили по зубам мудрости, прорезавшимися у Люси за несколько лет до смерти. Кроме того, у нее начали проявляться признаки артрита, о чем свидетельствует деформация позвонков.

Что мы сегодня знаем о жизни Люси и ее сородичей? До обидного мало. Объем их черепа был больше, чем у человекообразных обезьян. Вероятно, они ходили на двух ногах, жили большими семьями, пользовались костяными орудиями, но каменных еще не изготавливали. Питались корнями, сочными стеблями травы, птичьими яйцами, мясом мелких животных. По всей видимости, не брезговали и падалью, добывая костный мозг из обглоданных хищниками скелетов копытных животных. Возможно, они были рыболовами, жили на берегу озера и питались рыбой или моллюсками. Имелось ли у них какое-нибудь разделение труда? Существовала ли какая-нибудь социальная стратификация? Говорил ли кто-нибудь Люси, что ее место на кухне? Были ли у нее дети? Воспитывала ли она их в одиночестве или ей помогали другие женщины ее семьи? Знала ли она, кто отец ее детей? Знал ли он о своих детях и проявлял ли он к ним интерес?

Всего этого мы не знаем. Археологические раскопки дают очень мало материала, свидетельствующего о быте наших предков, живших почти четыре миллиона лет назад. Если попытаться спроецировать на это давно исчезнувшее общество нравы, царящие среди прапраправнучатых племянников Люси — шимпанзе, ответ на вопрос о разделении труда будет отрицательным. Хотя самцы и самки в обезьяньем стаде различаются и по размерам, и по поведению, нельзя сказать, что самцы являются кормильцами, а самки — хранительницами домашнего очага. Все они собирают пропитание и порою даже делятся добычей друг с другом. Самцы дерутся между собой и даже, объединившись в банды, ведут войны за территорию, но это обусловлено особенностями их пола. Сражаясь за самок, они соперничают друг с другом, но практически никогда — с самими самками: не делят с ними территорию, права и обязанности. С детенышами в первую очередь нянчатся их матери, однако другие члены семьи, в том числе и самцы, не считают зазорным поиграть с малышами.

Если мы обратимся к опыту современных племен, живущих собирательством или рыболовством, то увидим некоторое сходство: обязанности между мужчинами и женщинами распределены практически равномерно, но часто выполняются сообща: не существует работы слишком тяжелой, слишком сложной или «неподобающей» для женщин. И, что самое удивительное, нет особой разницы в физическом развитии мужчин и женщин — они обладают одинаковой силой и выносливостью. Как пишет исследователь-антрополог Маргарет Мид, «разделение труда существует, но когда роли меняются, никто не возражает». В некоторых культурах как отец, так и мать с рождением ребенка на время исключаются из активной жизни — их оставляют в покое на несколько недель, считая «нечистыми»; затем они вместе возвращаются к работе. Существуют культуры, где беременность и рождение маленького ребенка вовсе не являются «индульгенцией» для женщины и не освобождают ее от работы. А есть такие, в которых именно отец признается ответственным за воспитание детей. Он позволяет своей жене (матери ребенка) кормить малыша и ухаживать за ним, но строго следит за тем, чтобы она при этом ответственно относилась и к другим своим обязанностям. Дети в таких культурах считаются именно детьми отца, и когда они немного подрастают, он проводит с ними много времени: играет, кормит, заботится о них. Женщина в этом случае воспринимается как пришелица из другой семьи, вроде наемной прислуги, которой хотя и поручают присматривать за детьми, но не слишком доверяют. Есть культуры, в которых отец встречается со своими внебрачными детьми, когда те уже становятся взрослыми, а до того момента их воспитывает брат или отец матери.

Но вправе ли мы переносить эти схемы на Люси и ее соплеменников? Конечно же, нет. Мы не знаем, насколько развит был их мозг и насколько сложной была речь, существовало ли у них понятие о родстве, о предках и потомках, об обычаях, табу и «правильном» поведении. Мы даже не можем сказать наверняка, является ли Люси нашим непосредственным предком или относится к одной из многочисленных побочных ветвей эволюционного древа.

Итак, нам очень мало известно о жизни Люси. Мы знаем только, что жила она по нашим меркам весьма недолго, а о причинах смерти можем только догадываться. Ее скелет сохранился практически полностью, а на костях не было обнаружено следов от зубов хищников. Возможно, она умерла от падения с высоты. Возможно, утонула в озере. Возможно, скончалась от какой-то болезни. Скелет Люси постепенно покрывался пылью и грязью, погружаясь все глубже и глубже. Песок под давлением напластований со временем стал твердым, как скала. Люси пролежала в каменной могиле миллионы лет, пока дожди не вынесли ее останки на белый свет.

Развившись из обезьян в людей, самцы гоминидов по-прежнему продолжали соперничать друг с другом за внимание самок. Вероятно, здесь имел место своеобразный естественный отбор, в ходе которого более сильные и агрессивные особи получали преимущество в размножении. По всей видимости, старший самец изгонял из стаи самцов-подростков, достигших половой зрелости, и те должны были вести одинокую холостяцкую жизнь, пока не набирались достаточно сил для того, чтобы защищать свой гарем. Такой образ жизни вполне соответствует образу жизни собирателей.

Однако, когда очередное оледенение вызвало в экваториальных областях Африки многолетнюю засуху, наши предки вынуждены были двинуться в Азию и заняться охотой, осваивая тем самым новый способ добычи пищи. Недостаточное количество пропитания способствовало росту конкуренции между различными группами первобытных людей. В такой ситуации изгнание молодых мужчин из общества казалось непозволительной роскошью. Однако и оставлять их «просто так» было нельзя — сформированные за миллионы лет инстинкты не позволяли старшему терпеть соперничество со стороны младших.

Возможно, человечество так и угасло бы, подобно тысячам иных видов, не сумевшим приспособиться к изменившимся условиям существования. Но наши предки нашли выход. Они совершили одно величайшее открытие, равное по значимости изобретению каменных орудий, «укрощению» огня или обращению к земледелию. Но на этот раз оно не было связано с техникой или природой, а лежало в сфере социальных отношений. Речь идет о появлении табу на инцест и вытекающей отсюда экзогамии. Отныне все женщины и мужчины племени, возводя свой род к единому предку-тотему, считались братьями и сестрами. Браки между ними были строжайше запрещены. В жены дозволялось брать только «чужеродок» — женщин других племен. Таким образом, с одной стороны, мужчины могли жить рядом, не вступая в конкуренцию за женщин, а с другой — племена получили возможность налаживать торговые и добрососедские отношения, заключая перекрестные браки.

По-видимому, первое время на равных существовало две системы «внешнего брака». В одном случае жена оставалась в доме своих родителей (или своего брата), а муж навещал ее по ночам. В другом, более привычном для нас — женщина отправлялась жить в семью мужа, где ее встречали (не всегда ласково) свекровь и золовки.

Пережитки первобытной системы до сих пор сохранились у некоторых племен Океании. Как уже говорилось выше, в некоторых культурах функции отца, по сути дела, выполняет брат матери, биологический же отец никак себя не проявляет до совершеннолетия детей. Он продолжает жить вместе со своими родителями и сестрами, заботясь о них. Когда же дети вырастают и становятся трудоспособными, отец забирает их в свою семью. Пережитки такой системы брака долгое время сохранялись в Японии: первые три ночи жених приходил к невесте тайно, под покровом тьмы, а потом родные невесты совершали торжественный обряд с красноречивым названием «обнаружение места». Разумеется, в средневековой Японии это было не столько обычаем, сколько куртуазной игрой: отец невесты и жених заранее заключали брачную сделку, но за тысячи лет до этого такой ночной брак действительно мог быть тайным.

Память об этих обычаях сохранилась до наших дней в форме сказок, которые мы рассказываем детям. В любом сборнике греческих мифов можно найти историю об Амуре и Психее; в любом издании немецких легенд — предание о Зигфриде, который ночью неузнанным приходит к Брунгильде; в любом собрании русских сказок — историю о Финисте Ясном Соколе. Нас не должно удивлять, что «ночные мужья» часто являются под видом волшебных существ — оборотней, а то и просто богов. Ведь они происходят из другого племени, от иного тотема, поэтому кажутся «не совсем людьми». Кроме того, зачастую они приходят из леса, который еще с первобытных времен считался магическим местом.

В тех же сборниках мы найдем сказку об «обещанном ребенке», который, вырастая, должен отправиться в Подземное или Подводное царство, потому что был «обещан» некоему волшебнику еще до рождения. Возможно, такого рода сюжет — воспоминание о давнем обычае отправлять совершеннолетнего мальчика в дом его отца. Замечательно, что из волшебного путешествия мальчик, как правило, приводит себе жену — дочь Подземного или Подводного царя, т. е. девушку из другой деревни, принадлежавшую другому тотему.

Однако если племя избирало более «традиционный» способ свадьбы, когда женщину похищали или добровольно передавали мужу, это отнюдь не являлось гарантией супружеской любви и доверия. Девушка, пришедшая из другой деревни, зачастую так и оставалась чужачкой, ее сторонились, полагая, что она может навести порчу на членов своей семьи. И для того чтобы избежать этого, принимали особые меры.

Так, у одного из народов Новой Зеландии муж должен накормить молодую жену особым супом, который готовит сам. Когда же суп почти съеден, муж берет последний клубень ямса, ломает его пополам, половину съедает сам, а половину кладет на стропило крыши. Считается, что после такого обряда он получает часть души своей жены; она же теперь не может причинить ему вред, выдав, например, колдунам, потому что в противном случае пострадает сама.

В некоторых племенах муж и жена живут вместе, но когда жена рожает, ее забирают обратно в родительский дом, а чтобы получить ее назад, муж должен платить выкуп. При этом, как правило, он бывает груб со своей женой, относится к ней как к служанке или источнику приданого, зато подчеркнуто нежен и уважителен со своими сестрами. И такое поведение — вовсе не проявление его характера или личных качеств: вздумай он терпимее относиться к матери своих детей, соплеменники обязательно выговорили бы ему, что нельзя столь неосторожно вести себя с чужачкой.

И снова сказки многих народов бережно сохранили предания о «необыкновенных», «найденных», «завоеванных» женах, будь то Царевна-лягушка, Белая Лань, женщина-птица, женщина-рысь или женщина-трава в финно-угорских сказаниях, женщина-тюлень в преданиях эскимосов или «женщина-звезда» в легендах индейцев.

Таким образом, придя к экзогамии, человечество спасло себя от вымирания, но заплатило за это спасение высокую цену. Отныне мужчины и женщины воспринимали друг друга как чужаков, как иностранцев, как пришельцев из другого мира. Недаром в сказках «жена из леса» — Царевна-лягушка или дочь Подводного Царя — обычно оказывается чародейкой. Благодаря «внешним» бракам внутри деревни постепенно начинают складываться общины, объединявшие замужних женщин и их дочерей — «чужеродок», которым суждено было уйти в другие поселения. Мужчины в свою очередь разрабатывали целую систему ритуалов, связанных с охотой или инициацией, и хранили ее в глубочайшей тайне от женщин. И хотя лозунг «Мужчины — с Марса, женщины — с Венеры» еще не прозвучал, но уже очень скоро утренняя звезда Венера станет символом Великой Богини, благосклонной к женщинам и приносящей мужчин в жертву.

Глава 2. Богини в мехах

С точки зрения традиционалиста, каменный век — эпоха «правильного» распределения ролей в семье. Мужчина ходит на охоту и командует племенем. Женщина поддерживает огонь в очаге, готовит обед и присматривает за детьми. Кроме того, она постоянно жует шкуры, чтобы обеспечить добытчика и кормильца мягкой удобной одеждой, а потому вынуждена молчать большую часть дня. Чем не идиллия? Однако в реальности дела обстояли совсем по-другому…

Когда около сорока тысяч лет назад наши темнокожие предки-кроманьонцы пришли в Европу из Африки, то на Европейских равнинах они встретились с иным видом человека — светлокожими коренастыми неандертальцами. Неандертальцев можно смело назвать старожилами Европы — их предки переселились сюда из Африки свыше трехсот тысяч лет назад.

Неандертальцы населяли преимущественно предледниковую зону Европы и за триста тысяч лет превосходно научились выживать на границе ледника. Они были низкорослыми (160–163 см у мужчин), коренастыми, имели крупный мозг (1400–1600 см3), превосходно умели изготавливать орудия из кремня и костей и активно занимались охотой. Исследования показали, что практически 90 % рациона неандертальцев составляло мясо, причем мясо крупных животных: мамонтов, шерстистых носорогов, гигантских оленей. На стоянках, расположенных в южных областях, встречаются останки диких лошадей, диких ослов, сайгаков. Там находили и кости, сложенные кучами — по-видимому, запасы топлива (современные охотники тоже порой используют кости животных в качестве топлива). Костры часто разводились в специальных ямах. Так что можно предположить, что питались они жареным мясом.

Неандертальцы имели свой язык; так же как и социальную систему, представление о мире и о жизненном пути. Однако нам по-прежнему больше известно об их смерти, чем о жизни, хотя и эти сведения фрагментарны. Например, на черепе неандертальской девушки-подростка, умершей сто тысяч лет назад и найденной на территории современной Хорватии, обнаружили большое количество параллельных насечек искусственного происхождения. «Такое впечатление, что кто-то положил ее голову на колени лицом вниз и прочертил эти линии камнем», — говорит Джилл Кук, археолог Британского музея, исследовавшая череп под электронным микроскопом. Вероятно, это был некий погребальный обряд. Но для чего он проводился, как представляли соплеменники девушки ее загробную жизнь — мы не знаем.

Неандертальцы первыми начали хоронить своих мертвецов. Они строили пещерные святилища, где поклонялись черепам мамонта и пещерного медведя. Ими были созданы и первые произведения искусства — каменные человеческие маски и скульптуры, изображающие человека со звериной головой.

Все это кроманьонцы освоят только через несколько тысяч лет — вероятно, наблюдая именно за неандертальцами. И все же изобретательные, сильные и прекрасно приспособившиеся к суровому климату ледниковой Европы неандертальцы стали тупиковой ветвью эволюции. Выжили и создали современную цивилизацию именно новички-кроманьонцы. Почему так получилось? Некоторые ученые полагают, что тут не обошлось без женщин.

Строго говоря, не существует прямых доказательств того, что в каменном веке мужчины занимались охотой, а женщины — домашним хозяйством. Эти люди не оставили после себя ни писем, ни мемуаров, ни трактатов наподобие «Домостроя». Неизвестно и чьей собственностью были вещи, обнаруженные на стоянках: нет возможности безошибочно определить, что вон то копье принадлежало мужчине, а вон тот скребок для шкур — женщине. Более того, археологи зачастую не в состоянии сказать наверняка, был ли данный кремневый наконечник оружием или рабочим инструментом — и в том, и в другом случае мастеру нужны были заостренный кончик и тонкое, но прочное лезвие. Кстати, вполне возможно, что кремни употреблялись и так и эдак, в зависимости от обстоятельств.

Человек, наделенный здравым смыслом, несомненно возразит: «Но ведь очевидно, что мужчины сильнее женщин, а потому ходить на мамонта им сподручнее». Однако это не так. Любой анатом, взглянув на скелет современного человека, без труда определит, мужской он или женский, ориентируясь на рост, массивность костей, выраженность костных выступов, служивших основанием для мышц (чем сильнее они выражены, тем лучше были развиты мышцы при жизни), а главное — на особенности строения черепа и таза. Но установить половую принадлежность скелета, извлеченного из захоронения, зачастую невозможно без генетического анализа. Археологи не находят до такой степени ярко выраженных анатомических различий, чтобы без сомнения отнести одни костяки к женским, а другие — к мужским. Женщины палеолита не были настолько женственными, а мужчины — настолько мужественными, чтобы их пол становился очевидным с первого взгляда. Да и самих захоронений обнаружено пока слишком мало. Зачастую половую принадлежность определяют по инвентарю: если находят в погребении копье или топор, то считают, что там лежал мужчина; если скребки, шило, бусы — женщина. Получается замкнутый круг: женщины занимались домашним хозяйством, потому что в их могилах не находят оружия, а все могилы без оружия считаются женскими, потому что женщины занимались домашним хозяйством. Я, конечно, нарочно довожу описываемую ситуацию до абсурда, но лишь потому, что тезис о жестком разделении труда в каменном веке многим кажется абсолютно бесспорным и непоколебимым. Между тем основание у него довольно шаткое — наши проекции. Мы механически переносим сложившуюся в настоящее время ситуацию в каменный век, а затем пытаемся объяснить истинное положение дел на основе созданного нами же мифа о каменном веке, тем самым снова оказываясь в порочном круге.

Есть еще один биологический аргумент, который кажется бесспорным: в ситуации отсутствия надежных контрацептивов женщины должны быть все время заняты вынашиванием и кормлением детей — где уж им охотиться? В этом тоже кроется ошибка: мы опираемся на наши знания о физиологии современных женщин и возводим в ряд всеобщего закона известный нам социальный порядок, в котором мать является главным человеком в жизни ребенка и отдает заботе о нем большую часть своего времени, а общество всячески ее к этому склоняет. На самом же деле мы не знаем, насколько плодовиты были женщины палеолита, в каком возрасте они набирали достаточную массу тела, при которой начинается менструация, и могли зачать ребенка. Мы не знаем, сколько детей была в состоянии выносить и родить женщина прежде, чем ее организм истощался настолько, что наступало временное или окончательное бесплодие. Ориентировочные подсчеты археологов очень скромны. Речь идет не о десяти-двадцати родах на протяжении одной человеческой жизни, как в земледельческих культурах, а в лучшем случае — о трех-четырех, и то при условии сравнительно мягкого климата с короткими теплыми зимами и влажным летом. Подчеркиваю: мы говорим именно о числе беременностей и родов, а не о количестве выкормленных и выращенных детей — оно могло быть еще меньше.

Кроме того, мы не знаем, какое участие женщины каменного века принимали в воспитании собственных детей. У многих народов большую часть материнских забот берут на себя старшие дети, старики, незамужние сестры, братья и другие родственники, а иногда даже мужья. Мы, наконец, не можем быть уверены, что беременность, роды или кормление грудью были уважительным поводом для того, чтобы оставить женщину у домашнего очага и освободить ее от тяжелых «мужских» работ. Даже этот казалось бы очевидный и неоспоримый обычай присущ далеко не всем племенам охотников и собирателей. У некоторых кочующих народов судьба беременной или только что родившей женщины и ребенка буквально висит на волоске — никто не делает ей поблажек, никто не прерывает и даже не замедляет работу, чтобы дать ослабленной родами женщине отдых. В других племенах мужчины презрительно относятся к женщинам за их способность беременеть и рожать в принципе. Они, совсем как некоторые наши не в меру впечатлительные современники, считают «нечистым» любое проявление естественной природы человека. Но, что самое удивительное, с таким же презрением относятся сами к себе беременные и кормящие женщины. Своих новорожденных младенцев они носят в грубых корзинах и стараются свести время кормления грудью к минимуму. Для этого младенца подолгу оставляют голодным, чтобы он быстрее наполнял свой желудок и оставлял свою мать в покое. При этом эти «ужасные» матери очень самоуверенны, не дают спуска своим мужчинам и являются основными добытчицами пропитания в семьях. И что особенно странно: те племена, в которых беременность и деторождение ассоциируются с чем-то порочным, выживают ничуть не менее успешно, чем племена, в которых беременные женщины и молодые матери окружены привычным для нас поклонением.

Но вернемся к нашим предкам. Конечно, у нас нет оснований с уверенностью говорить о том, что мужчины каменного века презирали и всячески третировали своих беременных подруг, но также нет доказательств того, что они праздновали День Матери. Вообще, говоря о вопросе пола в каменном веке, нужно быть очень осторожными со словами «естественно», «очевидно» и «бесспорно».

Тем не менее не будем раньше времени устраивать палеолитическую революцию. Спешу ободрить несколько сбитую с толка мужскую половину аудитории и сообщаю, что есть по меньшей мере два косвенных доказательства того, что мужчины в каменном веке занимались преимущественно охотой, а женщины, как и принято думать, всем остальным. Во-первых, на знаменитых пещерных рисунках, изображающих сцены охоты на бизонов, оленей и других крупных животных, участвуют только мужчины, причем художник старательно подчеркивает их мужское достоинство. Во-вторых, у большинства современных племен, живущих охотой, этот вид деятельности является исключительно мужским занятием, а женщинам зачастую строжайше запрещено даже смотреть на охотничьи принадлежности и прикасаться к ним. Возможно, такое четкое разделение труда связано не столько с физической слабостью женщин и их особой биологической ролью, сколько с тем, что женщины считаются «чужеродками», пришелицами из других деревень, а потому им не доверяют и не открывают тайны, от которых зависит жизнь племени.

Но действительно ли загонная охота на крупную дичь была так исключительно важна для первобытных народов? Тут нам предстоит снова вернуться к тайне гибели неандертальцев и выживания кроманьонцев.

Современные археологи считают, что неандертальцев погубило похолодание. Ведь ледник приносит с собой не только холодные зимы, но и засушливое лето, а значит, мамонтам, гигантским оленям и шерстистым носорогам перестало хватать травы для пропитания. Животные двинулись на юг, следом за ними отправились и неандертальцы. При этом они попали в зону степей (а она расширяется в холодные периоды), где прежние навыки охоты, которыми они в течение тысячелетий пользовались, живя в лесной зоне, оказались неэффективными. Неандертальцы не смогли быстро перестроиться и вымерли от голода. Кроманьонцы же оказались гибче, пластичнее и более приспособлены к путешествиям и переменам. Их рацион был шире: они пользовались плодами собирательства, употребляли в пищу мелких животных, птиц, рыб, улиток, а также растения и корни. Но если придерживаться традиционной гипотезы о разделении труда, то получится, что основными добытчицами у кроманьонцев были все-таки женщины-собирательницы: ведь никто не усомнится в том, что женщина вполне способна расставлять силки, рыбачить, собирать коренья, гусениц или улиток. Выходит, пока мужчины развлекались, гоняясь за последними мамонтами, женщины в очередной раз спасли человечество.

Или все же права и обязанности в первобытных племенах были распределены более равномерно? Некоторые археологи придерживаются именно такой точки зрения. Например, Стивен Митен пишет в своей книге «После оледенения»: «Женщины играли важнейшую роль в жизни племени. Они не только собирали топливо для очага, разбирали и собирали каркасы жилищ, разделывали оленьи туши, обрабатывали шкуры, шили одежду, но изготавливали орудия из камней, дерева и оленьего рога, готовили еду, присматривали за детьми, стариками и инвалидами. По ночам они пели и танцевали у общего костра. Женщины так же ходили на охоту»{ Mitten S. After the Ice., Phoenix, 2003. P. 123.}.

Если предположить, что в каменном веке именно женщины обшивали всю семью, то необходимо признать, что они великолепно справлялись с этой важнейшей задачей. По традиции мы представляем себе людей каменного века завернутыми в драные, вонючие шкуры. На самом же деле они носили великолепные комбинезоны с капюшонами наподобие тех, что шьют современные эскимосы. Причем те не только надежно защищали тело от холода, но и были украшены узором из костяных бусин. В такого рода комбинезоны «одеты» женские статуэтки времен палеолита, найденные в Сибири. Кто бы ни шил эти костюмы — мужчина или женщина — он смог бы многому научить современных кутюрье. Такая одежда была у девочки 8–9 лет из погребения Сунгирь, похороненной в могиле вместе с мальчиком-подростком. На голове у нее было что-то вроде капора и налобной повязки, на ногах — обувь, напоминающая унты. У девочки обнаружили и роскошный пояс, густо обшитый песцовыми клыками. Пояс скрепляла заколка из бивня мамонта; другая застежка под самым горлом, вероятно, закалывала плащ. На руках у девочки и мальчика были пластинчатые и бусинные браслеты, а на пальцах — бивневые перстни. На груди у девочки находился прорезной диск из бивня, на груди мальчика — плоская фигурка лошади, а под левым плечом — изображение мамонта.

Условия, в которых работали палеолитические швеи, вряд ли показались бы нам особенно комфортными. Люди каменного века жили в домах, построенных из мамонтовых костей, иногда в легких наземных шалашах, типа чумов, или в полуземлянках. Центр дома занимал очаг — он согревал и служил источником света в долгие зимние ночи. Пользовались наши предки и «свечами», сделанными из пропитанных жиром костей мамонта. И все же в палеолитических жилищах было достаточно темно и дымно. Кроме дыхания людей и их негромких голосов, постоянно слышался стук камней — сидя у самого огня, мастера изготавливали кремневые наконечники копий и дротиков, гарпуны, шила, скребки. В некоторых жилищах тлеющие угли рассыпали по всему полу, а потом покрывали их шкурами. На такой грелке было уютно спать даже в самые лютые морозы. Подобным образом иногда действуют и современные сибирские охотники.

Однако добыча пропитания и забота о тепле вовсе не были единственным содержанием жизни этих людей. Они не только делали оружие и шили одежду, но и изготавливали украшения (вероятно, выполнявшие роль оберегов), вырезали статуэтки из оленьего рога и бивня мамонта, расписывали пещеры охотничьими сценами, создавая святилища, по роскоши и размаху не уступающие готическим соборам и барочным церквям. Есть предположение, что из костей мамонта они мастерили первые ударные инструменты, а из птичьих костей — первые флейты. Были ли женщины среди тех, кто занимался «художественными промыслами» или исполнял музыку у ночного костра? Вполне возможно.

«Первым объектом изображения в искусстве была женщина» — это галантное утверждение тоже не совсем справедливо. Очевидно, что крупный рогатый скот вдохновлял первобытных художников ничуть не меньше, чем их спутницы жизни. И все же именно в палеолите появляются первые женские статуэтки, вырезанные из мягкого камня или рога — так называемые «палеолитические Венеры». Их формы далеки от современных стандартов красоты: эти женщины являются обладательницами довольно объемистых животов и ягодиц, их груди сильно оттянуты вниз. Фигурки изображают как обнаженных женщин, так и одетых в меховые костюмы, а иногда — в «нижнее белье»: на их животах и груди встречаются узкие повязки или даже странные «хвосты», спускающиеся от ягодиц к пяткам. На ногах одной из статуэток можно увидеть обувь наподобие мокасин. Волосы «палеолитических Венер» иногда распущены, иногда собраны на затылке в пучок, иногда заплетены в косу.

Распространено мнение, что эти фигуры изображают древнейших богинь — свидетельство того, что каменный век был эпохой матриархата. На самом деле, ученые не только не знают, кто правил в каменном веке, но даже не могут прийти к единому мнению о том, какое значение для наших предков имели эти статуэтки. Были ли они изображением конкретных женщин (возможно, женщин-прародительниц или шаманок), защитницами домашнего очага, оберегами для беременных или чем-то еще? Никто не осмелится утверждать, что знает доподлинно. Некоторые ученые видят в этих фигурках не только женские торсы, но и изображения небольших птичек (предположительно горлиц) и даже… фаллосов.

Интересно, что многие фигурки, по-видимому, не были предназначены для длительного использования. Судя по их сохранности, статуэтки не выставляли в пещере для поклонения, не передавали из поколения в поколение, а наоборот — закапывали в землю почти сразу после изготовления. Так, при раскопках одного из жилых домов поселения Костенки I была обнаружена неглубокая ямка, засыпанная охрой и перекрытая лопаткой мамонта — именно так люди каменного века обустраивали свои погребения. Но в ямке, вопреки ожиданиям, лежал не скелет, а женская статуэтка, вырезанная из бивня мамонта. Предназначение этой находки можно трактовать по-разному — простор для работы воображения поистине безграничен.

В середине 1950-х гг. российский археолог Александр Рогачев обнаружил на стоянке Костенки в очень узкой могильной яме необычное погребение — согнутый в сидячей позе скелет молодого мужчины. Один из пальцев погребенного находился во рту. Очевидно, его положили в могилу связанным и засыпали землей, когда он был еще жив. В могиле не было найдено ни следов одежды, ни одного предмета из тех, что обычно сопровождают покойников каменного века в загробный мир; только на дне ямы сохранилось большое количество охры. Создается впечатление, что это была не просто могила, а место казни. Писатель Олег Микулов предложил романтическую версию: этот человек посягнул на запретное, нарушил закон экзогамии, полюбил девушку из своего рода и за это был жестоко наказан соплеменниками. Разумеется, ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу невозможно. Принимайте ее, если она вам нравится, или придумывайте свою.

Женские погребения времен мезолита также будоражат воображение: женщина из Оленегорского могильника, рядом с которой положили череп выдры; скелет молодой женщины, без всяких украшений и орудий труда, подхороненный в могилу старика; совсем юная девушка, погребенная вместе с новорожденным, тельце которого было закрыто лебедиными крыльями (могильник найден в Дании).

Пока не будет изобретена «машина времени», нам вряд ли удастся доподлинно узнать, как жили и любили наши предки в каменном веке. Однако в одном мы можем быть совершенно уверены: так или иначе, женщины и мужчины научились преодолевать взаимное недоверие и трудиться бок о бок. В другом случае нас с вами просто не было бы на свете…

Глава 3. Повелительницы неолита

Каменный век был безжалостен к новорожденным. Ребенок либо питался молоком матери, либо погибал. А это означало, что если племя не может прокормить своих женщин, оно обречено на вымирание. Однако кочевая жизнь, бесконечная гонка за стадами животных сама по себе подвергала огромному риску детей, а значит, и будущее человечества. И человечество в очередной раз нашло «асимметричный ответ» — изобрело земледелие и скотоводство. Как же неолитическая революция сказалась на судьбе женщин?

По-видимому, скотоводство появилось раньше, чем земледелие. Археологи полагают, что охотники начали оставлять в живых и прикармливать пойманный молодняк, и он постепенно размножался, образовывая стада. К числу первых домашних животных относятся овцы и козы; позже были одомашнены коровы, и новорожденные дети получили еще один — помимо материнской груди — источник молока. Считается, что это привело к резкому уменьшению младенческой смертности и, как следствие, к настоящей демографической революции.

А что насчет земледелия? Долгое время в учебниках по археологии и истории этот процесс описывался приблизительно так: «При использовании плодов и семян диких растений какая-то часть оставалась не употребленной в пищу и впоследствии давала всходы вблизи жилища». Другими словами, что-то случайно упало на землю, выросло — человек это заметил, хлопнул себя по лбу и тут же бросился распахивать первое поле. Наблюдения за жизнью современных племен скотоводов и земледельцев подсказали другую версию. Во многих племенах у женщин (как правило) существуют свои особые садики, куда они бережно пересаживают растения, имеющие для них особое значение: со вкусными плодами, красивыми цветами, лекарственными и наркотическими свойствами, а главное — взятые из домашних садиков своих матерей и бабушек. После заключения брака девушка переносит растения из своего садика в сад семьи мужа. Таким образом, садик становится своеобразной зеленой хроникой семейной истории. Одновременно, сами того не сознавая, женщины проводят первичную селекцию, отбирая лучшие экземпляры растений.

Возможно, с таких садиков и началась великая эра земледелия. Во всяком случае, историки полагают, что именно женщины с мотыгами в руках обрабатывали первые поля, в очередной раз обеспечивая выживание человечества. Не исключено, что они стали первыми гончарами, в частности создавая первые сосуды из обожженной глины для хранения воды, молока и зерна.

Самые ранние находки окультуренных растений относятся к IX–VIII тысячелетиям до н. э. и происходят из так называемого «плодородного полумесяца» (земли в Передней Азии — Палестине, Сирии, юго-восточной Турции). Земледелие не только давало людям гарантированный кусок хлеба, но и побуждало их прейти от кочевой жизни к оседлой, что и случилось в скором времени. Практически мгновенно (по археологическим меркам) на землях «плодородного полумесяца» появились не только маленькие поселки земледельцев, но и огромные города.

Возможно, вам приходилось слышать фразу «Рим — вечный город». Так вот, это — преувеличенная лесть. Историки относят основание Рима к 754 г. до н. э., т. е. сейчас, в 2012 г., Риму еще не исполнилось и трех тысяч лет. Меж тем на Земле есть город, за стенами которого люди живут в три раза дольше — уже более девяти тысяч лет. Это Иерихон. В VIII тысячелетии до н. э. его стены были толщиной в три метра, а башни — высотой в восемь метров. Там жило около трех тысяч мужчин и женщин. Они выращивали ячмень, пшеницу, чечевицу, инжир, разводили скот и создавали огромные запасы провианта. По всей видимости, это позволило освободить часть общинников от работы на полях и пастбищах — у некоторых жителей появилось время, чтобы заняться строительством сооружений, ремеслом, торговлей, а также сформировать первые военные отряды для защиты города и первый чиновнический аппарат для учета собранного зерна и выращенного скота. В свою очередь, создав государственный аппарат, люди оказались в привилегированном положении. Теперь они могли освободить своих жен и дочерей от тяжелых полевых работ, сделать их настоящими «хранительницами домашнего очага». Такая частичная праздность была знаком высокого социального положения. Очень скоро — через пару тысяч лет — женщинам придется заплатить большую цену за свой новый статус, но пока еще первые горожанки наслаждаются всеми благами цивилизации и не подозревают о ее коварстве.

Другим древнейшим городом в Малой Азии был Чатал-Гуюк. В отличие от Иерихона Чатал-Гуюк не дожил до наших дней. Он был населен в период с 6500 по 5400 гг. до н. э., после чего пришел в запустение, был покинут, забыт и лишь в 1961 г. открыт заново археологом Джеймсом Меллартом. По сравнению с Иерихоном Чатал-Гуюк — огромный город — его площадь была почти в три раза больше площади Иерихона; по разным оценкам там жило от пяти до десяти тысяч человек. Раскопки погребений в Чатал-Гуюке позволили приблизительно представить себе демографическую ситуацию того периода. Средняя продолжительность жизни мужчин составляла 30 лет, женщин — 35 лет; долгожители дотягивали приблизительно до 60 лет. Примерный рост мужчин был 165 см, женщин — немногим меньше. Семьи были небольшими. В среднем у каждой женщины рождалось до пяти детей, однако выживали из них только два-три ребенка.

Надо сказать, что Чатал-Гуюк был совершенно не похож на современные города. Здесь не было ни улиц, ни площадей. Дома из белой глины стояли вплотную друг к другу, а разрушенные постройки использовались в качестве свалок и туалетов. Вся городская жизнь проходила на плоских и открытых солнцу крышах, откуда обитатели спускались по стремянкам внутрь дома, где находились глиняные платформы для сна и печи с плоским сводом.

Жители Чатал-Гуюка возделывали окружающие город хлебные поля, прокладывали каналы для ирригации, выращивали овощи и фрукты, разводили коз, овец и крупный рогатый скот, охотились на диких ослов, кабанов, оленей, медведей, львов. Они выделывали из глины кирпичи и сосуды, расписывали глиняные стены своих домов, как некогда их предки — стены пещер. Была у города и ремесленная специализация: здесь добывали обсидиан, изготавливали из него оружие: наконечники стрел и копий, кинжалы — и торговали со всем Ближним и Средним Востоком. Взамен они получали мрамор и известняк с побережья Средиземного моря, из которого делали сосуды для жидкости и зерна, зернотерки, ступки, песты. У женщин (а может быть, и у мужчин) Чатал-Гуюка были бусы из средиземноморских раковин, драгоценных камней и необработанных кусочков олова и меди, а также обсидиановые зеркала и прекрасные шерстяные ткани, притирания и румяна. Но имелись у них и другие «любимые игрушки», от которых современных археологов пробирает дрожь. Так, в стены жилых комнат были вделаны бычьи черепа с рогами — украшение, вполне понятное для земледельческой и скотоводческой культуры. Но под глиняными ложами находились уже человеческие кости. Место ночного отдыха всей семьи было одновременно и местом вечного покоя предков, которые, согласно представлениям жителей Чатал-Гуюка, по ночам охраняли живых. В одном из таких захоронений женщина, лежащая в позе зародыша, обнимает мужской череп — возможно, своего отца или другого старшего родственника. Этот череп был покрыт четырьмя слоями глины и росписью, которая изображала лицо покойного. На шее женщины была подвеска из лапы леопарда — возможно, указание на ее особый статус. Это не единственный случай, когда череп был отделен от мертвого тела и получил собственную роль в священных ритуалах Чатал-Гуюка. Иногда их закапывали под опорными столбами домов, в другой раз обмазанные глиной и раскрашенные головы хранились в нишах жилых комнат (подобные «скульптуры» делали и в Иерихоне). Все эти находки рисуют, на первый взгляд, бесконечно далекую, но все же очень понятную нам культуру, где предки не уходили безвозвратно в потусторонний мир, а становились защитниками и, в буквальном смысле слова, опорой для своих потомков.

Жители Чатал-Гуюка поклонялись богине плодородия. Археолог Мелларт обнаружил ее великолепную статую — полногрудая женщина рожает ребенка, опираясь на спины двух леопардов. И это лишь одно из многих сотен женских изображений, найденных в Чатал-Гуюке. Может быть, в этом городе правили женщины?.. Археологи считают, что это не так. В погребениях Чатал-Гуюка не было замечено никакой дифференциации по полу. К останкам мужчин и женщин относились с равным уважением. Как ни невероятно это звучит, но, кажется, в Чатал-Гуюке царило равноправие. А каково было положение женщины в других цивилизациях неолита?

На север Европы неолит приходит гораздо позже. В тот период здесь не было больших городов, подобных азиатским, однако неолитические европейцы создали не менее поразительные памятники культуры.

В 1990-х гг. фермер Мартин Грин из Дорчестера в Великобритании, рассматривая фотографию поля своего соседа, сделанную с помощью аэрофотосъемки, обнаружил среди зеленеющей травы странные проплешины: большую круглую в центре и множество мелких, расположенных на одинаковом расстоянии от центрального и образующих практически правильную окружность. Будь Грин уфологом, он предположил бы, что видит место посадки НЛО. К счастью, он был не только фермером, но и археологом, поэтому заподозрил, что под землей скрывается какой-то исторический памятник. Предположение блестящим образом подтвердилось. Начав работы, Грин обнаружил святилище времен неолита. А когда, раскапывая центральное углубление, он приподнял огромный камень, то увидел похороненные в белой меловой почве человеческие черепа. После того как погребение расчистили полностью, оказалось, что в нем покоятся четыре скелета: взрослая женщина и трое детей.

Женщина была хрупкого телосложения; ее возраст — около тридцати лет. Детям было приблизительно десять, девять и пять лет. Согласно данным, полученным при радиоуглеродном анализе, они жили и погибли около 3500 г. до н. э. Кости не были повреждены, т. е. если предположить, что женщину или детей убили и принесли в жертву, то это сделали или с помощью яда, или посредством удушения. На костях детей были обнаружены атрофические изменения, говорящие о том, что они либо плохо питались, либо страдали нарушениями обмена веществ. В IV тысячелетии до н. э. в Европе уже появились первые земледельцы, однако исследования останков из захоронения показали, что в рационе женщины и детей преобладало мясо — т. е. их соплеменники либо продолжали охотиться, либо разводили скот.

Разумеется, археологов очень интересовал вопрос, была ли женщина матерью погребенных с ней детей. Данные генетического анализа оказались неожиданными. Только самый младший ребенок — пятилетняя девочка — безусловно находился в родстве с женщиной. Двое других — десятилетняя девочка и девятилетний мальчик — не были родственниками женщины, зато, по всей вероятности, приходились друг другу братом и сестрой.

Исследование содержания изотопов стронция в костях погребенных людей дали еще более удивительные результаты. Неолитическая женщина не была домоседкой и успела попутешествовать по Британии. Она родилась примерно в 80 км севернее поселения, где 30 лет спустя нашла свою смерть. В район вблизи дорчестерского святилища она переехала уже во взрослом возрасте, там же обзавелась двумя чужими детьми. Затем снова вернулась на родину, родила дочь и тогда уже вместе с тремя детьми вернулась к святилищу, где все четверо погибли.

Пока шло изучение человеческих останков, археологи продолжали раскопки святилища. Центральная яма оказалась огромной глубины — с помощью каменных топоров и долот древние обитатели меловых холмов смогли проникнуть в почву на 6,5 м. Мартин Грин предположил, что этот бездонный колодец символизировал лоно Матери-земли.

Строители святилища были современниками строителей Стоунхенджа. По данным археологии, один из первых неолитических храмов, возведенных на месте Стоунхенджа, ничем не напоминал хорошо известный нам Хоровод Гигантов, а скорее был похож на обнаруженное Мартином Грином святилище в Дорчестере. Кстати, неподалеку от святилища располагается еще один удивительный памятник эпохи неолита — так называемый Дорчестерский Курсус — дорожная насыпь шириной в 100 м и длиной в 10 км, огражденная канавами и белыми меловыми валами (такие же валы окружали центральную яму святилища). По качеству эта дорога ничуть не уступает знаменитым римским дорогам, которые появятся в Великобритании лишь через три с половиной тысячелетия. Вдоль насыпи расположены погребальные курганы. Мартин Грин обратил внимание, что Дорчестерский Курсус проложен в направлении зимнего солнцестояния, и предположил, что это была священная дорога, связывавшая мир мертвых с миром живых. Возможно, жертвоприношение женщины и детей также каким-то образом связано с празднованием зимнего солнцестояния. Однако едва ли мы когда-нибудь узнаем с точностью, какое значение для соплеменников имело это погребение.

Противники женской эмансипации часто говорят о том, что она не сообразна самой природе. Женщина может быть так же умна и даже так же сильна физически, как мужчина, но ее судьба определена анатомией — у нее есть матка и грудь, значит, ей предназначено рожать и вскармливать детей. И пытаясь хоть немного отклониться от предначертанного пути, женщина нарушает мировую гармонию.

С этим мифом об изначальном, биологическом и анатомическом, предназначении женщины тесно связан другой — миф о Великой Богине и матриархате, заключающийся в том, что женщины некогда царили на Земле и были объектом поклонения именно в качестве Великих Матерей, непосредственно связанных с силами плодородия. Тогда, как полагают некоторые современные историки и культурологи, миролюбивые земледельцы создали под руководством женщин общество всеобщего равенства и процветания. А располагался этот Эдем, где мудрая Ева руководила покорным и работящим Адамом, в районе современной Украины. Какие же археологические факты стоят за этим мифом?

Наследниками культуры Иерихона и Чатал-Гуюка были ранние культуры древней Месопотамии — предшественницы Шумера. Позже следы первых земледельцев появляются на огромной территории от Египта до Китая. Во всех этих областях археологи находят глиняные статуэтки, изображавшие женщин: девушек, рожениц и старух.

На Украине одни из первых земледельческих поселений были обнаружены по берегам Днепра, Днестра и Дуная. Эта культура была названа «трипольской» (по поселению у села Триполье, близ Киева). Здесь, как и в Передней Азии, найдены поселения-гиганты площадью 200–450 га, на которых насчитывалось до трех тысяч жилищ; в этих местах проживало порядка 10 тысяч человек. Однако это не были города, вроде Иерихона или Чатал-Гуюка. Трипольские поселения оказались удивительно недолговечны — 70–100 лет. После жители сжигали дома и уходили в другое место. Вероятно, причиной такой мобильности было то, что земля быстро истощалась, и жители огромного трипольского протогорода начинали голодать.

Трипольцы жили в многокомнатных полуземлянках, длиной 8–11 м; каждая комната, по всей видимости, предназначалась для одной семьи. В некоторых жилищах встречаются небольшие глиняные четырехугольные возвышения, в которых археологи распознали домашние алтари для поклонения семейным богам. В более поздних поселениях дома располагались концентрическими кругами, так что в центре оставалось свободное пространство, которое служило общественным загоном для скота. Трипольцы разводили свиней, коров, коз и овец; корчевали лес, чтобы освободить землю под новые пашни. У них были медные шилья и рыболовные крючки, позднее появились медные бусы, ожерелья, браслеты. Они расписывали посуду, рисуя спирали красной охрой, черной сажей и белым мелом, шили одежду из шкур и пряли шерсть. Трипольцы оставили нам множество женских статуэток из глины.

В 1950-х гг. археолог Мария Гимбутас предположила, что причиной гибели трипольской культуры послужили многократные вторжения кочевников-скотоводов из Восточной Европы. Сама по себе эта гипотеза не вызвала больших возражений у других археологов. Однако Гимбутас также считала, что речь шла о войне не просто двух народов, а двух религий и двух систем: мирных земледельцев, поклонявшихся Великой Богине и повинующихся женщинам, и воинственных кочевников-скотоводов, считавших женщин существами низшего порядка. Когда скотоводы победили и подчинили себе земледельцев, женщины попали в вековое рабство, и мир навсегда утратил изначальную гармонию.

Наиболее ехидные мужчины возражают на это: «Ну и что толку от вашего матриархата? Так бы всю жизнь и ковырялись в земле каменными мотыгами и лепили бесконечные горшки из глины. Вот когда к власти пришли настоящие мужики с солидными бронзовыми ковыряльниками, тогда и начался вертикальный прогресс!»

Но существовал ли в самом деле в аграрном обществе единый и всеобъемлющий культ Великой Богини и, как следствие, матриархат? Была ли великая война между Богиней и Богом, закончившаяся полной победой последнего?

Большинство современных археологов полагает, что гораздо более вероятным является другой сценарий: Богиня Земля была лишь одним из высших существ первобытного пантеона; ее культ и связанные с ним мифы постоянно развивались и обогащались новыми деталями и смыслами на протяжении тысячелетий. Каждый народ, каждая община рассказывали и воспроизводили их по-своему, сообразуясь с существующим «социальным заказом».

Развитие земледелия и понимание того, что выживание общины отныне связано с плодородием, не могли не привлечь внимания людей к способности женщин вынашивать и рожать особые «плоды» — детей. Вероятно, именно в неолите формируется представление о женщине как о «Матери-земле», которое позже станет одним из центральных в мировой культуре. И все же этот культ был, по-видимому, лишь одной из сторон религиозной жизни общины. Женские статуэтки раннего неолита — это маленькие «домашние» божки: возможно — семейные обереги, возможно — охранительницы беременных женщин, возможно — участницы весенних обрядов плодородия, но едва ли богини-повелительницы, «царицы-матери». Женщина Чатал-Гуюка, обнимающая череп предка, предстает перед нами скорее дочерью своего отца, чем матерью своих детей. Может быть, женщина из Британии, ее дочь и чужие дети были принесены в жертву Матери-земле, но у нас нет никаких доказательств того, что эта женщина обладала каким-то высоким статусом и пользовалась особыми правами — в ее могиле не было найдено украшений, и анализ костей говорит о том, что она и дети при жизни голодали.

Как ни странно, но при анализе социальных отношений, существующих в земледельческих и скотоводческих общинах, очень часто оказывается, что, несмотря на кажущееся неравенство, мужчина и женщина во многом равноправны: женщина может обладать имуществом, может передавать его по наследству, может сама принимать решение о вступлении в брак или разводе. И если вдуматься, это справедливо — крестьянин и крестьянка выполняют практически одинаковый объем работ, вносят одинаковый вклад в выживание семьи. Отношение к детям в таких семьях часто амбивалентное, противоречивое. Их любят, в них видят будущих кормильцев, но рождение ребенка зачастую вызывает страх ввиду появления «лишнего рта». Женщина-мать, как правило, слишком занята работой, чтобы самой воспитывать детей. За малышами присматривают старшие дети или бабушки с дедушками (вспомните, что в большинстве народных сказок состав семьи именно таков: братец и сестрица или бабушка, дедушка и внук или внучка; родители в сюжете не фигурируют, как правило, они — в поле).

Явное неравенство возникает именно в городах, где женщины не могут претендовать на социально значимые должности (в правлении, в городской охране, среди чиновников) и оказываются товаром в руках своих отцов и мужей. В этой ситуации их основной функцией становится ведение домашнего хозяйства и произведение на свет наследников, отсюда — хорошо знакомый нам образ женщины как хранительницы домашнего очага и воспитательницы детей. Таким образом, речь идет о переходе не столько от матриархата к патриархату, сколько от относительного равенства к абсолютному патриархату.

Для того чтобы проверить это предположение, в следующей главе мы отправимся в одно из первых аграрных государств на Земле — в древний Шумер.

Часть II. Женщины Древнего Востока и античного мира

Глава 4. История начинается в Шумере

«Ан господином был, Ан сиял, Ки темна была, на подземный мир не смотрела», — так в одном из древних шумерских текстов описывается состояние до сотворения мира{ Емельянов В. В. Древний Шумер: очерки культуры. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001. С.104.}.

Подобно многим другим обитателям древнего мира шумеры считали, что вселенная родилась от брака Ана-Неба и Ки-Земли. Однако, хотя культ Ана, отца всех богов, был широко распространен в Шумере, соразмерного ему культа Ки просто не возникло. Этим раз и навсегда было определено положение женщин в цивилизации Шумера — на вторых ролях. В Шумере существовало два языка с различной фонетикой: один мужской, другой женский. В клинописи перед мужским именем стоял значок «человек», но он никогда не стоял перед женским.

Впрочем, женских божеств в шумерской мифологии было немало. В одном тексте о сотворении мира богиня Инанна приходит к своему отцу, богу Энки, и жалуется, что ей не было отведено место в божественной иерархии, тогда как:

«Нинту, владычица родов,

получила священный кирпич рождений, — судьбу своей власти,

тростник для разрезания пуповины она взяла себе…

Сосуд из свежего лазурита она получила.

Лона всех жен Страны она знает!

Рождение царя, рождение жреца — в ее руках!

Сестра моя светлая Нининсина

Получила украшения из агата — жрица Анну она!..

Сестра моя, светлая Нинмуг.

Резец из золота, сверло из серебра,

Сплав обсидиана и золота себе взяла —

Она медник Страны!..

Сестра моя светлая Ниндаба

Измерительный стержень она получила,

Лазуритовую веревку на руку повесила,

Землю расчертила, границу провела —

Писец Страны она,

Питье и пища богов в ее руках!

Нанше, владычица владык, священного ворона у ног своих поместила!

Сборщик моря она!

Хорошую вкусную рыбу

Своему отцу Энлилю она доставляет!»{ Емельянов В. В. Древний Шумер: очерки культуры. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001. С. 341–343.}

Из этого текста следует, что под покровительством богинь находились такие важные составляющие жизни шумеров, как деторождение, поклонение богу неба, металлургия, геометрия, рыболовство. А что же сама Инанна? Какую должность она получила? Инанна — воплощение утренней звезды Венеры — стала одновременно богиней войн и богиней любви, а также покровительницей города Урука.

Священный брак Инанны с правителем города был одним из самых значительных шумерских праздников и проводился с большой пышностью. Правитель представлял в этом обряде бога пастушества Думузи, примечательного тем, что он умер и воскрес. Но об этом позже.

Сохранился миф о соперничестве между Думузи и богом-земледельцем Энкимду за руку Инанны. Историки полагают, что это могло быть театрализованное действо, которое разыгрывали двое правителей Урука. Брат Инанны Утту обещает подарить сестре «траву прядения» — лен для изготовления красивой одежды (лен в Месопотамии рос плохо, поэтому льняные одежды были роскошью). Инанна спрашивает:

«Братец, когда “траву прядения” ты мне принесешь?

Кто стебли ее для меня отобьет?

Кто для меня их спрядет?

Кто их окрасит?

Кто со мной ляжет?»{ Емельянов В. В. Древний Шумер: очерки культуры. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001. С. 199.}

На основании этих слов можно, в частности, сделать вывод, что ткачество в древнем Шумере было мужским занятием. Утту понимает откровенный намек, заключенный в последнем вопросе, и обещает привести Инанне супруга — Думузи. Но, оказывается, Инанна не согласна сего выбором:

«О нет, человек моего сердца,

Человек, о котором мне сердце сказало,

Без лопаты зерно он в груды сгребает,

Зерно в закромах его постоянно!

Землепашец, зерно его в грудах несметных!

Пастух же в загоны овец загоняет».

Утту вступается за друга:

«Сестрица моя! Пастух да возьмет тебя в жены!

Дева Инанна! Почему ты не хочешь?

Молоко его превосходно, масло его превосходно…

С ним есть его будешь»{ Емельянов В. В. Древний Шумер: очерки культуры. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001. С. 199–200.}.

Начинается спор пастуха и землепашца. Каждый хвалится своим хозяйством. Землепашец — мукой разных сортов, пивом, фасолью, чечевицей, плодами. Пастух — молоком, маслом, простоквашей, сырами. Далее следует пантомима — борьба между женихами. Думузи побеждает и приглашает соперника пировать на его свадьбе, а тот в ответ обещает снабжать молодую семью хлебом, пивом и бобами. Инанна хоть и не выражает открыто свое согласие, но все же повинуется Утту. Пьеса заканчивается восхвалением Инанны за то, что она, вопреки своему желанию, подчинилась воле мудрого брата. Но семейная история Инанны и Думузи свадьбой не заканчивается, а только начинается…

Во многих песнях рассказывается о ссорах молодой божественной пары. Инанна обвиняет Думузи в низком происхождении, в том, что он ее не достоин, и если бы не расположение ее родни, то «на улицу, в степь бы тебя прогнали».

Думузи отвечает:

«Девушка! Не заводи ссоры!

Инанна, обменяемся речами достойно!

Инанна, не заводи ссоры!

Инанна, посоветуемся спокойно.

Мой отец твоего не хуже…

Моя мать твоей не хуже…

Сам я бога Утту не хуже!»

В конце песни признается:

«Речи, что сказаны, — речи желания!

С ссорою в сердце вошло желание!»{ Поэзия и проза Древнего Востока: Антология. М.: Художественная литература, 1973. С. 143.}

Но дело оборачивается серьезным семейным кризисом, который перерастает в кризис общемировой. Инанна отправляется в подземное царство: официально — чтобы оплакать мужа своей сестры, а на самом деле — чтобы захватить там власть. Но вместо этого «в нутре земном» она становится пленницей богини смерти Эрешкигаль. Потеря богини любви, конечно, очень ощутима на земле: все люди и боги оплакивают Инанну. Впрочем, не меньший урон несет и царство мертвых — в присутствии богини, воплощающей жизнь, у Эрешкигаль неожиданно начинаются роды. Верховный бог Энки освобождает Инанну.

Однако никто не может уйти из подземного мира без потерь. Инанна должна оставить вместо себя замену. Она клянется отправить в темное царство того, кто не будет оплакивать ее на земле. Инанна и демоны обходят все города и села в поисках подходящей кандидатуры. Наконец Инанна возвращается в родной Урук, где ее ожидает сюрприз: собственный супруг, Думузи, в царском одеянии восседает на троне как ни в чем не бывало! Инанна приказывает демонам схватить его. Думузи в ужасе убегает и просит бога Утту о защите. Тот превращает его сначала в ящерицу, потом в змею, затем в сокола. Но демоны все равно преследуют Думузи и ловят его в доме сестры Гештинаны. Добродетельная Гештинана готова добровольно пожертвовать собой, сойдя в подземный мир вместо Думузи. В конце концов, Инанна принимает решение: полгода (осень и зиму) в царстве смерти будет находиться Думузи, а следующие полгода вместо него, вернувшегося на землю, там будет пребывать Гештинана.

В этом мифе о смене времен года, как в капле воды, отразились представления шумеров о женщинах. Женщина — стихия: могучая, но неуправляемая. Она с легкостью попирает законы справедливости, ее прихоти колеблют мир. Добродетельна только та женщина, которая полностью подчиняет свои интересы интересам семьи, а если точнее, мужчине как руководителю семьи.

Живым примером такой добродетельной женщины была поэтесса Энхедуанна — дочь царя Саргона, которую он назначил верховной жрицей. Много лет Энхедуанна слагала гимны в честь богов Шумера. Вся ее жизнь прошла в служении. Когда она была уже в почтенном возрасте, город захватили бунтовщики, провозгласившие власть лунного бога Нанна. Несмотря на то что Нанна был священным супругом верховной жрицы, та очень резко отреагировала на вторжение в ее владения. Энхедуанна отказалась подчиниться захватчикам, и была изгнана из храма. К счастью, воины наследника Саргона — Нарам-Суэнна — быстро расправились с узурпаторами. Покровительницей победоносного войска была признана Инанна. Энхедуанна приветствовала ее таким гимном:

«Инанна, ты первейшая на Небе и на Земле!

Возженным огнем страну поливающая,

Аном властью наделенная госпожа псов оседлавшая,

По священному слову Анна приказы отдающая —

Великие обряды гор, тебе принадлежащие, кто узнает?

Истребительница гор от демона бури крыло получившая!..

О, моя госпожа! Заслышав тебя, горы долу клонятся.

Когда люди предстают перед тобой,

В страхе и трепете перед твоим сиянием…

Перед тобой они плач заводят,

В дом великих плачей улицей они к тебе идут!»{ Емельянов В. В. Древний Шумер: очерки культуры. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2001. С. 90.}

Перед нами, по сути дела, гимн великой и неудержимой силе стихии, которая представлялась шумерам в образе богини-женщины Инанны.

Энхедуанна — не единственная царская дочь, которая была жрицей в храме. Это являлось традицией. Жреческая власть дочери укрепляла царскую власть отца. Дочь обеспечивала отцу покровительство богов, подкрепляя уверенность народа в том, что их царь — богоизбранный.

Если покровителем города была богиня, то избирался верховный жрец, который от имени горожан женился на ней (напоминает обряд бракосочетания венецианского дожа с морем, совершавшийся в Средневековье). Если же, что случалось гораздо чаще, покровителем города был бог, жрица-энтум становилась его священной супругой. Этот брак обеспечивал удачу и плодородие всем союзам на землях города — зерна и земли, самки и самца в животном мире, мужчины и женщины. Плодовитость и процветание были целью этого обряда. Но энтум вместе с младшими жрицами исполняла роль жены бога и в повседневной жизни: будила утренними гимнами, совершала обряды омовения и одевания с его статуей, кормила ее мясом жертвенных животных и укладывала спать, участвовала в торжественных выездах, когда бог «отправлялся в гости» к другим богам. Ей была вверена и забота о священных атрибутах бога, таких как палица, жезл и трон.

Шумеры в основном были невысокими смуглыми людьми с темными, часто курчавыми, волосами. Они делали себе одежду из шерсти и льна — рубашки-туники, плащи. Женщины иногда носили юбки, сшитые из нескольких клиньев ткани, голову покрывали шляпами и колпаками, обувались в сандалии или сапоги из кожи. Но в храм всегда приходили босыми.

Украшения были широко распространены как среди женщин, так и среди мужчин: ожерелья из сердоликовых и лазуритовых бусин, металлические обручи на руки и на ноги, медальоны-обереги. Женщины подводили глаза сурьмой, умащали кожу мазями на основе жира. Многообразие причесок позволяло им следовать моде или проявлять индивидуальность. В Шумере женщины не закрывали лица, в Ассирии же, напротив, ходили в покрывалах (замужние женщины обязательно), одним лишь проституткам и рабыням запрещалось прятать свое лицо. В Вавилоне, самом позднем государстве на территории Междуречья, по-видимому, снова отказались от покрывал, но женщины не могли появляться на улице без сопровождения мужчины: отца, брата, мужа или сына. Исключение, как и прежде, составляли проститутки и рабыни.

Шумеры жили в многокомнатных домах из кирпича-сырца, похожих на те, которые строили в Чатал-Гуюке. Только мертвецов хоронили уже не под полом в комнате, а во внутреннем дворе. Там воздвигали алтарь и маленький жертвенный стол, где совершали подношения предкам и молились.

Питались местные жители лепешками из ячменя, пшеницы и полбы, различными молочными продуктами, финиками, рыбой, изредка — бараниной. Главной обязанностью рабынь, а также жен и дочерей бедняков, было растирать зерно в зернотерке — мельницы, даже ручные, еще не изобрели. Зернотерка представляла собой каменную чашу с валиком, который женщина многократно, с усилием прокатывала вперед-назад. Это была тяжелая и монотонная работа. На скелетах женщин археологи обнаруживают повреждения коленных суставов, вызванные необходимостью постоянно стоять на коленях. Вероятно, большинство в старости страдало артритом и испытывало затруднения при ходьбе. В одном из договоров, где сыновья уславливаются об обеспечении престарелой матери, специально оговаривается, что ей будет выдаваться мука, а не зерно: либо женщина была не в силах справиться с зернотеркой, либо сыновья не хотели утруждать ее работой, а скорее всего — то и другое вместе.

Семья жениха вносила выкуп за невесту. Брак считался заключенным с того момента, как выкуп был уплачен. Муж выделял жене «вдовью долю» имущества и деньги, которые не наследовали их будущие дети, с целью обеспечения жены в случае его смерти. Родня невесты дарила родственникам жениха одежду, украшения, а также устраивала угощение и оплачивала совершение ритуальных обрядов. Мать жениха приносила жертву богам у ворот дома тестя, после чего совершался обряд ее совместного омовения с невестой, тоже сопровождавшийся жертвоприношением. Затем следовал брачный пир. Жених четыре месяца оставался в доме тестя и только после этого мог перевезти молодую супругу в свой дом.

Выходя замуж, женщина приносила с собой и приданое. Так, в приданое некой Рубатум (очевидно, знатной и богатой невесты) входили три мины серебра, пять рабов и рабынь, туалетный столик, два медных котла, один медный кувшин, десять бронзовых ложек, два бронзовых зеркала, четыре стула и кровать с медными украшениями, разнообразная домашняя утварь{ Все истории шумерских женщин, рассказанные в этой главе, приводятся по книге И.М.Дьяконова «Люди города Ура» (М.: Наука, 1990).}. Кроме того, зять иногда (если не имел собственного дохода, а был, например, жрецом) мог рассчитывать на своеобразный «пенсион» — тесть выделял молодой семье жилье (правда, весьма скромное) и время от времени снабжал продуктами.

Однако жена не всегда оставалась полностью на обеспечении мужа. Женщины, даже самые знатные, могли обрабатывать шерсть не только для домашних нужд, но и на продажу — разумеется, не сами, а руководя своими рабынями в ткацких мастерских. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что жена купца Имликума Нуттупутум («Капелька») с успехом вела торговые дела во время его отсутствия. По-видимому, это было весьма распространенной практикой.

Еще одним способом заработка было выкармливание чужих детей. Кормилица получала соответствующую плату (ячмень, масло, одежду) и в присутствии свидетелей приносила клятву, что «сердце ее удовлетворено» и она не возбудит судебного иска. Табличку с подробным договором составили некая Алинишуа и родители ребенка Ахушуну и МеШаххан. Имя кормилицы буквально означает «Где моя родня?», что указывает на ее сиротство. Сама возможность самостоятельно обратиться в суд свидетельствует о независимом положении кормилицы. Алинишуа явно была незамужней женщиной — возможно, даже «священной блудницей» харимту, чей статус в мире Междуречья уступал только статусу жриц. Харимту становились девушки, которые не вышли замуж и чьи родители не были достаточно состоятельны, чтобы оплатить место жрицы в одном из храмов. Жрицы участвовали в обрядах священного брака, совокупляясь с жрецом или чужеземцем, которые служили воплощением бога. Однако для обычных мужчин они были недоступны и, за редким исключением, не имели права заводить семью и рожать детей. Харимту были проститутками в более привычном для нас значении слова, однако и они служили Иштар (так звучало имя Инанны в Ассирии и Вавилоне; харимту иногда называли «иштаритум» — «иштарочки»). Такие женщины считались воплощением плодородной силы богини, поэтому их занятия воспринимались как нечто совершенно нормальное. В любовном заклинании, обращенном к харимту, нет и следа неуважения или презрения:

«Благородная дева стоит на улице,

Дева-блудница, дочерь Инанны,

Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища.

Масло и сладкие сливки она,

Телица могучей Инанны она,

Кладовая богатая Энки она,

О, дева! Сядет — яблонею цветет,

Ляжет — радость взорам дает,

Кедров прохладой тенистой влечет!

К ней прикован мой лик — лик влюбленный,

Мои руки прикованы — руки влюбленные,

Мои [очи] прикованы — очи влюбленные,

Мои ноги прикованы — ноги влюбленные.

Ах, серебром пороги пред ней, лазуритом ступеньки под ней,

Когда по лестнице она спускается!

Когда милая остановилась,

Когда милая брови сдвинула —

Милая с небес ветром [повеяла],

В [гр]удь юноши стрелой ударила.

Бог Ассаллухи это увидел.

К Энки-отцу идет и молвит:

“Отец! Благородная дева на улице!”

И второй раз он молвит:

“Что сказать, не знаю я, чем помочь, не знаю я!”

Энки отвечает своему сыну:

“Сын! Чего не знаешь ты? Что я мог бы тебе сказать?

Ассаллухи! Чего не знаешь ты? Что я мог бы тебе сказать?

Все, что знаю я, воистину это знаешь и ты!

Молоко, масло коровы священной,

Сливки, масло коровы белой,

В желтый сосуд алебастровый вылей,

На грудь девы [каплями брызни!]

И дева открытую дверь не запрет,

Друга в тоске его не оттолкнет,

Воистину следом за мною пойдет!”»{ Поэзия и проза Древнего Востока: Антология. М.: Художественная литература, 1973. С. 165.}

Харимту могли относительно неплохо устроиться в жизни, как Алинишуа, но могли быть и очень бедны. Сохранились документы, свидетельствующие о том, как впавшая в нищету харимту продала своего младенца богатой паре. Очевидно, ей не удалось доказать отцовство — законы Шумера предписывали мужчине платить забеременевшей от него харимту алименты на содержание ребенка. Иногда харимту и ее любовник заключали между собой договор о содержании, и мужчина ежемесячно выделял женщине довольно большую сумму в серебряных слитках. Нередко такие отношения заканчивались браком.

Грамоте женщины не обучались; исключение опять-таки составляли жрицы. И только им разрешалось участвовать в пирах наравне с мужчинами — другие женщины лишь накрывали на стол и обслуживали гостей. Жрица могла владеть имуществом, выступать на суде и даже быть судьей. Однако, как правило, ее денежными делами управлял брат или другие родственники мужского пола.

Мужчина мог при желании развестись, что совершалось очень просто: муж выдавал жене «разводную плату», которая составляла половину мины серебра, «привязывал ее к лону» и выставлял женщину из дома.

Бесплодная пара, как уже говорилось, могла усыновить или удочерить ребенка из бедной семьи. Причем для девочек условия жизни в приемной семье были гораздо жестче: за попытку вернуться в родной дом их продавали в рабство, тогда как мальчиков просто лишали наследства.

Вдова иногда заключала сделку со своим сыном, согласно которой он обязывался предоставлять ей определенное содержание. Вдовство не приносило женщине экономической свободы и независимости. Если раньше всю деловую жизнь вел ее муж, то теперь — сын или другой родственник.

В документах часто встречаются имена рабынь — их покупают и продают, ими меняются. В одной из таких бумаг рассказана история рабыни Шалаумми. Она принадлежала работорговцу АльАдаду, хотя и была обещана прежней хозяйкой его брату Белшуну, с которым у нее, видимо, был роман. Во всяком случае, когда АльАдад пришел за Шалаумми, та закрылась на верхнем этаже дома и кричала не переставая, а когда работорговец отправился за подмогой, она заперла весь дом и не пускала никого пять дней. Тогда АльАдад сломал дверь и избил ее. Хотя у Шалаумми нашлись защитники (возможно, их нанял Белшун), которые подкараулили и пытались избить работорговца, телохранители АльАдада их разогнали. Он отправил строптивую рабыню в свой дом, приказав заковать ее в кандалы. Но Шалаумми снова сбежала. К сожалению, конец этой истории до нас не дошел: не известно, удалось ли Шалаумми соединиться со своим возлюбленным.

Итак, перед нами общество, в котором верховная власть, политическая и экономическая, принадлежит мужчинам безусловно. Некоторым женщинам они предоставляют привилегии, наделяя их частью своей власти, но эти женщины никогда не должны забывать, кому они обязаны своим возвышением.

Глава 5. Царицы Древнего Египта

В одной из песней об Инанне и Думузи говорится, что когда демоны схватили Думузи и увели за собой, Инанна собрала его стада, разогнанные демонами, и учредила обряд поминок. Этот миф не был широко известен в Месопотамии. Но в другой стране Древнего Востока — Египте — он стал одним из центральных.

Тигр и Евфрат — реки Древней Месопотамии — разливаются незначительно, вода приходит на поля с помощью ирригационных каналов и шадуфов — устройств для ее перекачки. В Египте же разлив Нила — важное событие, главное условие получения богатого урожая. И то, что миф об оплакивании умершего бога оказался связанным с сезонным праздником разлива Нила, обеспечило ему непреходящую популярность.

Осирис и Исида научили людей земледелию. Унаследовав царство отца, Осирис управлял Египтом мудро и справедливо. Его коварный брат Сет, завидуя Осирису, придумывает уловку, чтобы умертвить его. Он приглашает Осириса на пир, во время которого в зал вносят роскошный гроб; все присутствующие мечтают завладеть им. Сет объявляет, что подарит гроб тому, кто в нем свободно поместится. Гости по очереди «примеряются», но он никому не подходит. Наступает очередь Осириса — как только он туда ложится, Сет с сообщниками закрывают крышку и кидают гроб в Нил, из которого тот попадает в море. До Исиды доходит весть о смерти мужа. Она, облачившись в траурные одежды, отправляется искать его и находит гроб в тростниках близ Библа (или Библоса). Однако Сет разрезал тело Осириса на четырнадцать частей и раскидал куски по всем рукавам Нила (в другом варианте — на сорок частей по количеству номов). Исида в отчаянии начала собирать останки, оплакивая погибшего мужа, и ее слезы наполняли Нил водой. Но она нашла только тринадцать частей. Четырнадцатая же (фаллос) была съедена рыбами, поэтому Исида воспроизвела ее из золота. Из разрозненных частей тела она создала первую мумию. Превратившись в самку коршуна — птицу Хат, Исида распластала крылья по мумии Осириса, произнесла волшебные слова и забеременела. Она родила сына Гора, передала ему свои тайные силы и вооружила на бой против Сета. Гор победил дядю и стал владыкой Египта. Осирис же остался богом подземного мира.

Этот миф интересен тем, что в скрытой форме отражает конфликт мировоззрений. Традиционно, еще с неолитических времен, владыкой земли и подземного мира была женщина. Здесь богом земли и плодородия становится Осирис, а Исиде уготована роль его помощницы. Несмотря на это она сохраняет магические способности, хотя и для того лишь, чтобы передать их Гору.

В Египте было немало богинь-женщин. Это львица Сехмет — яростная богиня войны, эпидемий и врачевания. Это богиня любви и женской ласки Бастет, чьим священным животным была кошка и на праздник к которой в Бубаст спешили тысячи людей, поскольку он представлял собой многодневную оргию. Это «золотая» богиня любви и брака Хатхор, которая изображалась в виде коровы. Это покровительница рожениц Таурет. Это Меретсетер — богиня-кобра, «любящая молчание», покровительница мертвых и могильщиков. Это Маат — воплощение правды, порядка и справедливости. У нас нет поводов полагать, что культы богинь считались второстепенными. Место бога или богини в пантеоне, скорее, зависело от того, из какой местности происходил правящий фараон. Он, как и любой правитель, обычно возвышал знакомых и «родственных» богов над остальными.

Египетское искусство свидетельствует о том, что египтяне рано научились ценить и воспевать красоту женского тела. В женщине заключены волшебные чары — она способна привести к смятению чувств одним своим появлением.

«Сладостная, сладкая любовью, говорит жрица Хатхор Мутирдис;

Сладостная, сладкая любовью, говорит царь Менхеперра.

Госпожа, сладостная любовью, говорят мужчины.

Повелительница любви, говорят женщины.

Царская дочь, сладостная любовью,

Прекраснейшая из женщин.

Отроковица, подобной которой никогда не видели,

Волосы ее чернее мрака ночи.

Уста ее слаще винограда и фиников.

Ее зубы выровнены лучше, чем зерна.

Они прямее и тверже зарубок кремневого ножа.

Груди ее стоят торчком на ее теле…»{ Поэзия и проза Древнего Востока: Антология. М.: Художественная литература, 1973. С. 94.}

Но не меньшего восхищения заслуживают и добродетели примерной жены:

«Любимая мужем супруга, влекущая, сладостная любовью,

С чарующими устами и приятной речью.

Все, что исходило из ее губ, было подобно творению Истины.

Женщина превосходная, восхваляемая в своем городе,

Всякому протягивает она руку помощи,

Говорит хорошее и рассказывает то, что любят слышать,

Творит то, что нравится людям,

Уста ее не породили никакого зла.

Все любят ее, Ренпетнефрет»{ Поэзия и проза Древнего Востока: Антология. М.: Художественная литература, 1973. С. 95.}.

При всем несходстве портретов их объединяет одно: обе героини — это женщины «для мужчин», превосходно обслуживающие различные мужские потребности. Стоит запомнить эту характерную деталь.

Египетская литература воспевает любовь не только между богами, но и между людьми. В ней впервые появляются мотивы любовного признания и любовного свидания:

«Владелица сада

Любимому пишет письмо

И дает отнести

Быстроногой садовника дочке:

“Приходи погостить в окруженье подруг!”

Деревья в роскошном цвету.

Шатер и беседка

Тебя дожидаются здесь,

И домочадцы, как мальчики, рады тебе.

Нагруженных пожитками слуг

Выслать вперед поспеши.

Предчувствие встречи с тобой

Пьянее вина.

Челядь сосуды несет

С пивом различных сортов,

Хлебы и овощи,

Пряные травы, плоды в изобилье.

О, приходи провести

Три усладительных дня под моими ветвями!

Друга сажают

По правую руку прекрасной.

Она опьяняет его

И покорна ему.

Где стояло хмельное — гости хмельные лежат.

Она остается с любимым»{ Поэзия и проза Древнего Востока: Антология. М.: Художественная литература, 1973. С. 81.}.

И впервые в поэзии появляются женские голоса:

«Твоей любви отвергнуть я не в силах.

Будь верен упоенью своему!

Не отступлюсь от милого, хоть бейте!

Хоть продержите целый день в болоте!

Хоть в Сирию меня плетьми гоните,

Хоть в Нубию — дубьем,

Хоть пальмовыми розгами — в пустыню

Иль тумаками — к устью Нила.

На увещанья ваши не поддамся.

Я не хочу противиться любви»{ Там же. С. 75.}.

Семья и дети были гордостью мужчины. Ваятели гробниц часто изображали на них, как муж и жена вместе поклоняются богам, охотятся в зарослях тростника, сидят за семейным столом. Однако, кроме «главной жены», у мужчины могло быть еще несколько жен и наложниц, и это не портило его репутацию образцового мужа и отца.

Впрочем, жена могла мстить мужу за пренебрежение весьма экстравагантным способом. До нас дошло обращение вдовца к умершей жене, в котором он рассказывает, что после ее смерти его преследуют неудачи, и, будучи уверенным, что виновата в том покойница, напоминает ей, что при жизни он неизменно был почтителен и заботлив. Отчего же она оказалась такой неблагодарной?..

В XV в. до н. э. случилось то, что рано или поздно должно было случиться. У фараона Тутмоса I и царицы Яхмос остался только один наследник, и это была девочка. У царя были сыновья от других жен, но, согласно египетским законам, они не могли наследовать ему напрямую. Один из них все же заявил претензии на трон Египта и на руку принцессы Хатшепсут. Это был сын старого фараона и наложницы, прозванной Исидой, — Тутмос III.

Его восхождение на престол происходило с надлежащей театральностью. Юноша, чье происхождение не давало ему никаких прав на титул фараона, был жрецом в Карнаке. В праздничный день, когда Тутмос I в храме воскурял фимиам Амону, жрецы, выносившие статую божества, неожиданно остановились у колонны, за которой стоял юноша. Он простерся ниц перед божеством, и жрецы тут же поставили его на «царское место», где мог стоять только фараон. Неизвестно, знал ли Тутмос о готовящемся спектакле или столь внезапная перемена власти стала для него сюрпризом, но Тутмос III в одночасье оказался фараоном и мужем Хатшепсут.

Амбиции юного заговорщика тут же столкнулись с амбициями его жены. Принцесса свято верила в свои права на египетский престол и не собиралась оставаться всего лишь «великой женой» фараона-самозванца. Она нашла сторонников в рядах консервативной партии, хорошо знавших древний род ее матери и поддерживавших претензии Хатшепсут на престол. В результате политической борьбы Тутмос III был вынужден признать свою жену соправительницей и фактически допустить ее к участию в царствовании, а вскоре и вовсе ушел в тень. Хатшепсут стала полновластно управлять Египтом и взяла себе «тронное имя» Мааткара, переводящееся как Истина (маат) — двойник (ка) бога Солнца (Ра).

Вскоре ей пришлось бороться еще с одним соперником — сыном Тутмоса I и царевны Мутанефет, называвшим себя Тутмосом II. Одно время Тутмос II и Тутмос III были соправителями, но вскоре Тутмос II умер, и уже никто не мог оспорить права Хатшепсут на власть.

«Прошло немного времени, — писал египтолог Уильям Хейс, — пока тщеславная, честолюбивая и недобросовестная женщина показала <…> свой истинный облик»{ Уилсон Э. Женщина, ставшая фараоном // «Маат». Ассоциация по изучению Древнего Египта. URL: http://maat.org.ru/news/2006/2006-09-03.shtml.}.

Вам не кажется, что в отношении почтенного ученого к «негодяйке» Хатшепсут было что-то личное?..

Архитектор Тутмоса I — Инени — оказался более беспристрастным. Он следующим образом определяет положение обоих правителей. Коротко отметив, что Тутмос III — «правитель на престоле того, кто породил его», он говорит: «Его сестра, Божественная Супруга Хатшепсут, привела в порядок дела Обеих Стран, согласно своим предначертаниям; Египет должен был, склонив голову, работать для нее, совершенного семени бога, происшедшего от него. Носовой канат Юга, причал южан, отменный кормовой канат Северной Страны — такова она, повелительница, чьи замыслы совершенны, удовлетворяющая Обе Области, когда она говорит»{ Там же.}.

Чем замечательно правление Хатшепсут? Она не вела захватнических войн, но прославилась своим благочестием. Она велела построить храм бога Амона в Фивах, поражающий не своими размерами, а красотой и архитектурной гармонией. История сохранила имя зодчего — Сененмут. Он был учителем дочери царицы Нефер-Ра, и молва с древних времен и до наших дней называет его любовником Хатшепсут. Рисунок на стене гробницы зодчего изображает Сененмута, находящегося в сексуальных отношениях с женщиной в головном уборе фараона. Но что это — отражение истины, похвальба или клевета — мы никогда не узнаем.

Желая засадить террасы храма миртовыми деревьями, Хатшепсут снарядила экспедицию в Пунт. Несколько кораблей вернулись обратно, полностью нагруженные саженцами миртов, благовонной смолой, черным деревом, шкурами хищников, слоновой костью и невольниками. Царица оставила об этой экспедиции записи; в них сообщалось, что некогда она видела сон, в котором Амон повелел ей «устроить для него Пунт в его доме, насадить деревья из Божественной Страны в его саду, у храма, согласно его повелению». И с гордостью говорит: «Это было исполнено <…>. Я устроила для него Пунт в его саду, совершенно так, какой повелел мне <…> он достаточно велик, чтобы он мог по нему гулять».

По повелению Хатшепсут было воздвигнуто множество храмов и монументов. На одной из надписей сообщается: «Я восстановила то, что лежало в развалинах. Я воздвигла то, что оставалось неоконченным, с тех пор как азиаты были в Аваре, в Северной Стране, и среди них варвары, низвергая то, что было сделано, когда они правили в неведении Ра».

Другая надпись говорит: «Вот мечется сердце мое туда и обратно, думая, что же скажут люди, те, что увидят памятники, мной сотворенные, спустя годы и будут говорить о том, что я совершила <…>. Не говори, что это похвальба, но скажи: “Как похоже это на нее (ее величество Хатшепсут), как достойно отца ее (бога Амона)!”».

О смерти царицы точно ничего не известно. Просто с какого-то момента ее имя перестает упоминаться в храмовых надписях, а Тутмос III вновь становится правителем. Он начинает уничтожать печати Хатшепсут со всех сооруженных ею памятников. Его ждет долгое и славное правление, и он меньше всего хочет, чтобы люди вспоминали те дни, когда над ним самим властвовала царица Хатшепсут.

Среди обычных царских жен тоже было немало ярких личностей. И лучше всего нам известна история Нефертити, супруги Эхнатона.

По мнению археологов, Аменхотеп IV (Эхнатон) был сыном Аменхотепа III и царицы Тэйе. Детство и юность он провел в пышном фиванском дворце в Мальгатте. В основе воспитания будущего фараона лежало развитие как умственных, так и физических качеств. Что касается обучения «физической культуре», то юноша как будто не выказывал особого интереса ни к охоте, ни к искусству владения оружием. Но именно тогда проявилась его незаурядная воля, благодаря которой впоследствии молодой фараон смог противостоять тысячелетней традиции Египта.

Аменхотеп IV взошел на престол в 1364 г. до н. э. в возрасте пятнадцати лет. Вероятно, он уже был женат на Нефертити, имя которой буквально означает «Прекрасная пришла». Известно, что она была чистокровной египтянкой. Можно ли говорить о браке по любви между двумя юными созданиями? Маловероятно. Союз заключили властители Египта. Некоторые полагали, что Нефертити — дочь Аменхотепа III и сестра Эхнатона. Но нет решительно никаких доказательств, подкрепляющих такую гипотезу. Она никогда не носила титула «дочь царя». В действительности, Нефертити принадлежала к роду одного из великих вельмож двора.

Церемония коронации в Фивах — это повод для грандиозного празднества. Отовсюду стекаются дары. Египет в расцвете сил. Вот яркий пример: фараон поддерживает прекрасные отношения с царем Кипра, и тот присылает ему в качестве подарка очень дорогую священную вазу, но взамен требует тканей, золоченую колесницу, сосудов и других вещей, упоминая о кораблях, курсирующих между двумя странами для торговых перевозок. Египет счастлив: у него есть молодые царь и царица, а значит, на земле будут мир и плодородие.

Но была ли счастлива сама юная девочка, коронованная на царство?

Прежде всего, надо отметить, что за пятнадцать лет, прожитых вместе с Эхнатоном, Нефертити родила ему шестерых дочерей, т. е. беременела сразу же после родов. Вряд ли при таком «темпе жизни» ей удалось сохранить свою лучезарную красоту. Если верить барельефам, Эхнатон очень любил своих детей. Скульптор не раз изображает трогательные семейные сцены. На одной из них безутешный царь и царица оплакивают умершую молодой царевну Меритатон. Тем не менее легко догадаться, что от царицы ожидали рождения сына-наследника. Но каждые роды Нефертити оборачивались жестоким разочарованием для всех окружающих.

Говоря об этом окружении, нельзя не упомянуть о свекрови Нефертити — матери Эхнатона, царице Тэйе, которая была не только супругой, но и полноправной соправительницей Аменхотепа III. Она даже сама устраивала браки фараона с чужеземными царевнами, пополняя и царский гарем, и число стран-союзниц Египта. Став «королевой-матерью», Тэйе не была намерена выпускать из рук бразды правления. Царь союзного государства Митании, приветствуя нового фараона, посоветовал ему справляться о международных делах у своей матери и сам попросил вдовствующую императрицу оказывать влияние на сына. Едва ли Нефертити могла мирно ужиться со своей свекровью.

Ну а фараон? Был ли он мужем, о котором мечтает каждая женщина? Судите сами. Вот что пишет крупнейший специалист по этому периоду, выдающийся русский египтолог Юрий Перепелкин:

«…Следует всегда учитывать то исключительное положение, которое Эхнатон занимал в государстве, положение, необычное даже для египетского царя. Подавляющее большинство изображений в вельможеских гробницах Ахетатона посвящено фараону <…>. Большинство молитв, начертанных в домах и гробницах, было обращено одновременно к солнцу и его “сыну”. В своем самообожествлении фараон далеко превзошел предшественников. Существовало особое жречество царствующего фараона. Во время царских выходов и царского служения солнцу присутствующие, от высших сановников до воинов и прислужников, стояли и двигались в мучительных положениях, согнув спину и задрав голову, устремив глаза на властелина. Даже главные жрецы прислуживали царю у солнечных жертвенников, согнувшись в три погибели. Можно было видеть, как сам верховный сановник бегал перед царской колесницей»{ Перепелкин Ю. Я. История Древнего Египта. СПб.: Летний сад, 2001. С. 340.}.

Вряд ли от живого бога, привыкшего видеть склоненные спины и слушать лестные восторженные обращения, можно ждать чуткости и такта в повседневной жизни.

Нефертити почти не пришлось царствовать в древних и славных Фивах. Ее супруг, посчитавший, что прежние города осквернены многобожием, построил в пустыне новую столицу и нарек ее Ахетатон — «Небосклон солнца».

Спору нет, новый дворец был велик и пышен. Он считается одним из крупнейших строений древности. Среди просторных покоев было множество затененных дворов и двориков с деревьями и водоемами. Роскошна была и отделка дворца: стены покрыты росписями или выложены изразцами, верхушки столбов в виде пальм обшиты золотом и испещрены самоцветными вставками. Через улицу от дворца, соединяясь с ним висячим переходом, были расположены личные покои семьи Эхнатона — обширное кирпичное здание со множеством помещений внутри, предваряющееся садом. Кроме главного дворца, царь имел еще несколько в столице.

Однако не стоит забывать, что строился дворец наскоро и на пустом месте. Только «парадные покои» были сооружены из белого камня, жилые же — из необожженного кирпича-сырца. Все необходимое для жизни доставлялось по реке. А следовательно, такой дом был не более удобен, чем ютящиеся по берегам Нила хижины беднейших из подданных «великой царевой жены».

Наконец, даже красота Нефертити не принесла ей счастья. У прекрасной царицы была соперница и… соперница удачливая! Уже в первые годы после свадьбы фараона и Нефертити в текстах стало встречаться имя Кэйе — второй жены Эхнатона. Позже ее значение возросло. Кэйе была возведена в ранг «сотоварища», «полуфараона». Следы ее пребывания рядом с Эхнатоном сохранили рельефы южной и северной усадеб Ахетатона. Что и говорить, не самое приятное соседство для Нефертити!

Но все земные беды преходящи. Для древнего египтянина гораздо важнее была посмертная участь человека. Пока мумия, спеленатая свитками с божественными изречениями, защищенная амулетами и статуэтками богов-охранителей, лежит в саркофаге пирамиды или скальной гробницы — дух умершего спокоен и наслаждается безмятежностью в царстве Осириса. Но Нефертити была лишена даже посмертного покоя.

Как утверждает египтолог Сьюзен Джеймс из Великобритании в журнале «Modern Journal of Ancient Egypt», мумия Нефертити уже больше века хранится в Британском музее — правда, под чужим именем. Джеймс предполагает, что именно останки Нефертити нашел французский археолог Виктор Лоре в 1898 г. Во время раскопок королевского захоронения в Египте в одной из комнат, примыкающих к гробнице фараона, он обнаружил мумию женщины и двух детей: мальчика и девочки. Проведя анализ волос мумии, ученые пришли к выводу, что это бабушка Тутанхамона — королева Тиу. Мощи занесли в каталог под номером 61070 и сочли вопрос решенным. Однако, по мнению Джеймс, эта гипотеза объясняет не все. Согласно дошедшим до нас сведениям, когда Тиу умерла, ей было не меньше сорока лет. Изучение мумии дает совершенно другой возраст: двадцать восемь лет. Ученые же считают, что Нефертити умерла примерно в 1336 г. до н. э., когда ей было 28 или 29 лет — столько же, сколько приписывают мумии, которую нашел Лоре. Еще одним подтверждением новой версии служит внешний вид мумии: он соответствует всем известным нам приметам Нефертити.

Супруга фараона, о которой знают сегодня даже школьники, была очень несчастна. С этой грустной мыслью мы покидаем Древний Египет — страну, где женщины были предметом любования, но именно предметом. За самостоятельность и свободу им приходилось бороться, и борьба редко приводила к победе. Впрочем, ограничения, с которыми сталкивались древние египтянки, были досадными мелочами по сравнению с тем, какая судьба ожидала женщин в «царстве красоты, мудрости и демократии» — в Древней Греции.

Глава 6. Что делали лесбиянки по ночам?

Мужчины в Древней Греции обычно женились после тридцати лет. Прежде надо было выучиться, обзавестись хозяйством, встать на ноги. Невестам же было около двенадцати лет; у них только начинались менструации. Разумеется, речь не шла ни о каком духовном общении: у мужчины, проводившего дни в поле или на площади, где обсуждались судьбы города и страны, с большой долей вероятности участвовавшего в военном походе или в морском путешествии, и у девочки, которая провела детство в тесном мире гинекея, не было ничего общего. Вследствие этого семейная жизнь женщины в Древней Греции начиналась с изнасилования.

Выходя замуж, девочки посвящали богине Артемиде свои детские игрушки, одежду и волосы. Так, одна приносит в подарок:

«Тимпаны и мячик любимый,

Сетку, что кудри держала, и сами кудри девичьи,

И девственные одежды»{ Брюле П. Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 142.}.

Родители другой девушки, которая «любит еще играть в бабки», молят, «чтобы день ее свадьбы мог стать днем ее материнства».

«И вот жене, вступая в новый дом

Где чужды ей и нравы, и законы,

Приходится гадать, с каким она

Постель созданьем делит», —

говорит Медея Еврипида{ Античная драма. М.: Художественная литература, 1970. С. 242.}.

А Исхомах, герой «Домостроя» Ксенофонта, рассказывает о своей молодой жене: «Когда она уже привыкла ко мне и была ручной так, что можно говорить с ней <…>, я смог начать ее образование»{ Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 219.}.

Чему же он ее учит? Тому, что у каждой вещи в доме должно быть свое место, чтобы ее было легко найти; что ценные вещи нужно хранить в спальне, поближе к супружескому ложу, чтобы их не украли. Он рассказывает, как сберегать припасы и одежду, как давать работу слугам, обучать их и заботиться о них. Муж отучает молодую жену наряжаться, но приучает к «укреплению тела заботами о хозяйстве».

Но разве к подобному образу жизни не подготовила ее мать? Нет, это было не принято. Девочке не полагалось участвовать в домашних делах — они могли угрожать ее целомудрию.

«А что она могла знать, Сократ, когда я ее взял? — говорит Исхомах. — Когда она пришла ко мне, ей не было еще и пятнадцати лет, а до этого она жила под строгим присмотром, чтобы как можно меньше видеть, меньше слышать, меньше говорить. Как, по-твоему, разве я мог удовольствоваться только тем, что она умела делать плащ из шерсти, которую ей дадут, и видела, как раздают пряжу служанкам?»{ Там же. С. 218.}

Впрочем, добавляет Исхомах, дома ее превосходно приучили к умеренности в еде, за что он и благодарен тестю и теще.

Пожалуй, после таких наставлений жена уже не боялась мужа, понимая, чего тот от нее хочет. Недаром Сократ и все афиняне называют Исхомаха «прекрасным и хорошим человеком». Тем не менее греческий поэт Агафий в своем стихотворении «Жалобы женщин» пишет:

«Юношам легче живется на свете, чем нам, горемычным

Женщинам, кротким душой.

Нет недостатка у них

В сверстниках верных, которым они в откровенной беседе

Могут тревоги свои, боли души поверять,

Или устраивать игры, дающие сердцу утеху,

Или, гуляя, глаза красками тешить картин.

Нам же нельзя и на свет поглядеть, но должны мы скрываться

Конечно, под кровом жилищ, жертвы унылых забот…»{ Брюле П. Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 140.}

Но строгость нравов неукоснительно соблюдалась только в Аттике. На островах и в ионической Греции (на современном побережье Турции) женщины обладали куда большей свободой.

С незапамятных времен сохранились предания о школе для женщин, основанной Сапфо — жительницей Лесбоса. Сапфо осиротела в шесть лет, и родственники отдали ее в школу гетер, где проявился поэтический дар девушки: она писала оды, гимны, элегии, праздничные и застольные песни. Сапфо вышла замуж за богатого андрийца Керкиласа. У нее родилась дочь (названная по имени матери Сапфо — Клейс или Клеида), которой Сапфо посвятила цикл стихов. Муж вскоре умер. Сапфо возглавила фиас (женский союз), посвященный Афродите, одной из задач которого было приготовление к замужеству знатных девушек. Сапфо обучала их музыке, танцам, стихосложению. Она ввела в стихосложение несколько ритмических образцов (например, Большую и Малую Сапфические строфы, получившие название от ее имени), которые высоко ценились как современниками, так и поэтами позднего времени.

Из ионической Греции была родом и Аспазия, подруга Перикла. Приехав в Афины с компанией молодых подруг, она организовала там своего рода «публичный дом нового типа», совмещенный с философским и политическим салоном. В «дом» к Аспазии приходили философ Анаксагор с учеником Еврипидом, убежденным женоненавистником, Зенон, Протагор, врач Гиппократ, ваятель Фидий и Сократ. Приходили, чтобы насладиться учеными беседами и «маленькими шлюшками», купленными Аспазией у торговцев живым товаром. В этом не было ничего шокирующего для афинян: присутствие гетер не просто считалось нормальным явлением — они были необходимы для того, чтобы мужчины могли ни в чем себе не отказывать. Аспазия вскоре стала сожительницей и политическим советником Перикла, но так и не смогла выйти за него замуж — афинским гражданам запрещалось жениться на чужеземках, согласно законам, принятым не без участия самого Перикла. И два его сына от Аспазии так никогда и не стали полноправными афинскими гражданами.

Политические враги Перикла обвинили Аспазию в сводничестве и развращении молодых девушек, что по афинским законам каралось смертью; а также в том, что она, потеряв былую красоту, пыталась удержать Олимпийца и поставляла ему куртизанок, замужних женщин и юных афинянок. Девушка предстала перед судом, но благодаря пламенной защитной речи Перикла была оправдана. Однако когда стратег скончался в середине 426 г. до н. э., Аспазия осталась одинокой в недружелюбной стране, так и не принявшей ее. Она вышла замуж за Лизикла — полководца, бывшего когда-то ее учеником. Через полтора года Аспазия, родившая уже от Лизикла сына, вторично овдовела: ее муж погиб в одном из сражений. Тогда она вместе с сыном ушла из Афин и умерла в неизвестности.

Ни Аспазии, ни какой другой гетере не удалось прорваться в «законные жены» — греческое общество строго блюло свои законы. В 340 г. до н. э., почти через сто лет после слушания дела Аспазии, в Афинах состоялся процесс над гетерой Нирой, которая обманом вышла замуж за афинянина Стефана. Нарушительницу должны были, согласно приговору, продать в рабство. Ее судьба удивительна. Нира была одной из «маленьких шлюшек», купленных Никареттой — еще одной содержательницей публичного дома, правда не такой красивой, образованной и прославленной, как Аспазия. Совсем юную Ниру выкупают два ее любовника — Тиманорид и Эвкрат, и сами становятся сутенерами. Они вызволяют ее из публичного дома, но не освобождают от профессии проститутки. Отныне Нира работает одна в компании флейтисток и танцовщиц. Постепенно она собирает деньги со своих любовников, и накапливает 30 мин — ту сумму, которую должна Тиманориду и Эвкрату за свою свободу (цена трех-четырех обученных рабов на невольничьем рынке). Но тем самым Нира попадает в зависимость от Фриниона, заплатившего самую большую сумму за ее освобождение. Тогда она находит нового защитника — Стефана, который увозит ее в Афины, выдавая за свою законную жену. При этом он продолжает торговать Нирой, предлагая ее иностранцам: кому открыто, кому обманом — обвиняя в совращении «супруги». Подобный удел уготован и ее подрастающим дочерям. Затем Стефан и Нира задумывают такую аферу: они выдают замуж дочь гетеры Фано, представив ее как дочь Стефана и его жены-афинянки. Но Фано оказывается неприспособленной для семейной жизни. Муж, не найдя у нее «ни умения, ни покорности», выставляет беременную женщину из дома. Стефан и Нира находят Фано второго мужа — на этот раз за будущего архонта Афин. Это оказывается последней каплей. Еще несколько лет назад Стефану удалось замять подобный процесс весьма традиционным способом: он предложил судьям в качестве «взятки» Ниру и получил в благодарность предписание: «Она может вступать в отношения с любым каждый день при условии договоренности с той и с другой стороны; супруг позаботится о содержании жены». Но на этот раз авантюристы посягнули на репутацию самой власти в Афинах. После суда Ниру продали в рабство, а ее детей признали чужестранцами. Несмотря на кажущуюся свободу и независимость, гетера так и не смогла вырваться из власти мужчин{ См.: Брюле П. Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху. М.: Молодая гвардия, 2005.}.

И все же даже самые верные жены находили пути к свободе, хотя бы и временной. Например, жительницы острова Лесбос удалялись каждую осень на три дня в священную рощу, где справляли великий женский праздник в честь Деметры и Коры — древних богинь плодородия.

Почему мужчины, будучи полными хозяевами положения и имевшие по закону абсолютную власть над женами, позволяли своим благоверным отлучаться? Все очень просто. В Древней Греции жизнь полиса зависела от урожая. Хлеб означал жизнь в самом прямом смысле слова. Засуха, заморозки, нападения вредителей на поля — все это привело бы город к массовому вымиранию. Люди должны были любой ценой защитить себя от таких напастей. А коль скоро земля рожает колосья подобно тому, как женщины рожают детей, то, по логике древнего мира, именно женщинам надлежало совершать магические обряды, дарующие плодородие земле.

Об обрядах этого праздника мы знаем очень мало — в Греции книги писали мужчины, а им было запрещено видеть тайные праздники женщин. Но мужчины во все века были любопытны и не склонны считаться с запретами. И благодаря их любопытству до нас дошли смутные намеки на содержание обряда. Так, в один из дней женщины, по-видимому, постились и очищали свое тело омовениями. Другой день, напротив, проходил в жертвоприношениях и пирах — женщины резали свиней, напивались допьяна, сквернословили, рассказывали друг другу скабрезные истории, жаловались на своих мужей и свекровок, хвастались своими любовными похождениями, словом, вдали от мужских глаз давали себе полную волю. Психологический эффект этого обряда понятен, но не менее важен эффект магический: женщины в этот день сами становились землей — щедрой, плодородной, опьяненной весенним дождем, всегда готовой к совокуплению и рождению, не знающей никаких преград для своих желаний.

Обряды третьего дня, непосредственно связанные с заклятиями семенного зерна и плодородия полей, самые таинственные. Возможно, в них использовались мясо священных жертвенных животных и свиная кровь, ведь свинья у многих народов до сих пор является символом плодовитости и сытости.

Позже культ изменится, и женщины начнут служить не богиням плодородия и зерна Коре и Деметре, а богу-мужчине, богу-виноградной лозе Дионису-Вакху. Появятся легенды о вакханках и менадах — добропорядочных женщинах, которые, будучи одержимыми Дионисом, бросают свое веретено, мужа, дом и детей и, одевшись в шкуры и взяв в руки длинные жезлы-трисы, украшенные сосновыми шишками (понятный символ), уходят в горы. Там они поют, танцуют до тех пор, пока не впадают в священный транс. Иные женщины кормят грудью оленят и волчат — это юные матери, которые бросили своих детей в колыбели и убежали в горы, покорные зову Диониса. Впадая в экстаз, женщины становятся волшебницами: под ударами триса из земли начинают бить родники и фонтаны вина; когда женщины царапают землю ногтями, из нее течет молоко. Мужчин, подсмотревших тайные обряды вакханок, те в гневе убивают, разрывая на части, как дикие звери.

Нам не известно, были ли эти рассказы только легендами или подобные обряды все-таки справлялись в некоторых греческих полисах. Но следы тайных святилищ, где женщины поклонялись Деметре и Коре, действительно были обнаружены во время археологических раскопок на Лесбосе. Так что сегодня мы можем с некоторой долей уверенности говорить о том, что же делали лесбиянки по ночам.

Неподалеку от Лесбоса расположен остров Лемнос. В незапамятные времена этот остров посетили аргонавты и обнаружили, что он населен лишь женщинами. Донельзя довольные сложившимся положением, греческие герои тут же «разобрали» женщин и, отложив поход за золотым руном в «долгий ящик», зажили полноценной жизнью. Только через два года они решили поинтересоваться тем, куда делись мужья лемниянок. И с ужасом узнали, что те были убиты взбунтовавшимися женщинами. Опасаясь подобной судьбы, аргонавты бежали с Лемноса и отправились дальше за золотым руном.

Но почему лемниянки убили своих мужей? «Потому что те отвернулись от них и не захотели делить с ними ложе», — говорит легенда. Почему же мужья не захотели спать с лемниянками? «Потому что от них исходил ужасный запах». А почему от них исходил ужасный запах? На этот вопрос легенда ответить не может — зато могут историки. Они полагают, что Лемнос в древности был центром производства особых пурпурных тканей, высоко ценившихся в древнем мире. Для окраски шерсти в пурпур использовались морские раковины и большое количество чеснока. Этот сильный чесночный запах, по мнению историков, и отпугнул мужчин от лемниянок.

Но, собственно говоря, почему? Разве греческие мужчины были такими уж неженками? Ведь страшный чесночный запах вовсе не помешал аргонавтам сойтись с покинутыми женщинами… Мне кажется, дело вот в чем: жизнь женщины в Древней Греции была посвящена, за редкими исключениями, дому и семье. Если она работала, то работала для своих домашних, а не на продажу. В одном греческом тексте, где главным действующим лицом является Сократ, есть такой эпизод. После Пелопонесской войны многие женщины остались вдовами или невестами, и их должны были содержать ближайшие родственники. Один из таких бедолаг, Аристарх, в чей дом вселилось сразу четырнадцать женщин, обращается за советом к Сократу: как прокормить их всех, ведь его земли захвачены и не приносят дохода, а денег занять не у кого, все в том же положении? Сократ недоумевает: как, разве родственницы Аристарха не умеют молоть зерно, печь хлеб, прясть, ткать или шить? Конечно, умеют. А разве в городе не нужны мука, хлеб, плащи, накидки, туники? Конечно, нужны. Но ведь Аристарх не может заставить своих родственниц работать и продавать плоды их труда чужим людям — такое пристало лишь варварам и рабам. Но Сократ советует попробовать. Аристарх, не видя иных способов прокормить семейство, соглашается. И — о чудо! Жизнь налаживается. «После этого добыли основной капитал, купили шерсти, во время работы обедали, после работы ужинали, из мрачных стали веселыми, прежние косые взгляды сменились радостными, они любили Аристарха, как покровителя, Аристарх ценил их, как полезных членов семьи»{ Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 207.}.

Но это — классическая Греция и великий мудрец Сократ. В древности мужчинам Лемноса, по-видимому, так и не удалось смириться с предпринимательской инициативой своих женщин, и дело закончилось трагедией.

Вернемся ненадолго на Лесбос. Раскапывая тайные святилища, археологи обнаружили поразительные находки: черепки глиняных амфор с нацарапанными на них именами и проклятиями. Ученые считают, что речь шла о простейшем обряде вредоносной магии: когда такой черепок разбивали, проклятие настигало жертву. Очевидно, это было одним из обрядов тайного празднества. Поразительно, что имена на этих черепках принадлежали членам городского совета и избранным судьям. Иными словами, лесбиянки были не просто жрицами, а настоящими гражданками полиса; у них была своя политическая позиция, и они пытались повлиять на общественную жизнь родного города, правда, не по-мужски, открыто на общем собрании, а своим женским способом: тайно, под покровом ночи, обращаясь к магическим обрядам.

Не менее часто древние гречанки прибегали к магии для улаживания сердечных дел. Вот подлинные тексты двух заклинаний того времени:

«Я связываю Аристоцида и женщин, которые будут появляться у него. Пусть он никогда не поцелует другую женщину или другого мальчика!»

«Грязная Фетима, чтоб она сдохла! Через эту запись я связываю помолвку и брак Фетимы и Дионисофона, как и его брак с любой другой женщиной, как вдовой, так и девой… Пусть он не возьмет никакую другую женщину, кроме меня, пусть только мне будет позволено стареть рядом с Дионисофоном и никем другим»{ Брюле П. Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 117.}.

Несмотря на то, что женщина считалась полной хозяйкой и царицей в доме, юридически она была совершенно бесправна. Никакой закон не запрещал мужу брать любовницу и поселять ее в том же доме, что и супругу. Никакой закон не мог помешать ему заводить отношения на стороне со служанками и рабынями. Женщинам оставалась лишь магия и другие исконно женские средства.

Пожалуй, самым надежным оружием афинской женщины была ее красота. И афинянки умели быть красивыми.

У египтян греки научились изготовлению самых разных благовоний, мазей и притираний. Гречанки умели окрашивать волосы так, чтобы они сверкали золотом, румянить щеки, подводить глаза, оттенять веки, красить ресницы и ногти.

Еще полторы тысячи лет назад придворные «варщики притираний», т. е. парфюмеры, знали, как готовить ароматические масла из шалфея, папируса, розы, шафрана, ириса, магнолии, айвы, аниса и можжевельника. Для того чтобы оставаться «прекраснокудрыми», гречанки выпаривали листья и ягоды лавра и полученным горьковатым маслом натирали волосы, а душили их нардом — растением, принадлежащим к семейству валерианы аптечной. Кстати, на волосах встречались и «заемные» прядки — греки хорошо умели изготавливать парики. Чтобы кожа становилась нежной и душистой, гречанки принимали ванны с розовым, ирисовым или лавандовым маслами.

Парфюмерные лавки были одним из самых оживленных мест в городе. Сюда приходили не только женщины-служанки, но и мужчины, для того чтобы обсудить последние политические и общественные новости, а заодно сделать покупки.

Духи и притирания держали в маленьких шкатулках, сделанных из дерева или слоновой кости. Туда же можно было положить костяной гребень или шпильки для волос. Ароматическое масло хранилось в алебастроне — маленьком остродонном флакончике, который носили на шнурке между грудей.

Впрочем, и мужчины заботились о красоте своих женщин. Ради них они покупали на вес золота знаменитые аравийские благовония: ладан, мирру, корицу. Именно эти ароматы предпочитала легендарная поэтесса Сапфо.

Греческий ученый Агатархид так рассказывал о благословенных восточных землях:

«Внутренние области тех земель покрыты густыми и высокими лесами. Растут там гордые деревья-гиганты — мирра и ладан. Есть между ними и киннамом, и пальма благоухающая. Благоухают, впрочем, не только они, но и множество других растений, даже тростник. Лес напоен таким ароматом, что словами невозможно передать даже и малую часть того блаженства, которое испытывает всякий, кто вдыхает его. С ним ни в какое сравнение не идет тот, что источается духами. Благовония, оторванные от своих природных носителей, запертые в склянку и состарившиеся в ней, никак не могут соперничать с тем естественным благоуханием, которым одаряют мир эти дивные растения на корню в пору своего цветения и зрелости»{ Бретон Ж. Ф. Повседневная жизнь в Аравии Счастливой времен царицы Савской. М.: Молодая гвардия, 2003. С. 80.}.

Среди этих экзотических благовоний было одно, которым мы пользуемся до сих пор. На острове Сокотра, расположенном в 300 милях от побережья, произрастали всевозможные виды алоэ. Его целебный сок прославил весь остров. Аристотель, воспитатель Александра Великого, советовал своему ученику захватить Сокотру и поселить там греческих колонов с тем, чтобы они отправляли алоэ на родину и в Сирию. Этот сок чудесно заживлял раны и рубцы, смягчал кожу. Сейчас крем с алоэ вы без труда обнаружите на любой полке парфюмерного магазина.

О могуществе женской красоты и сексуальности красочно говорит Лисистрата («распускающая войско») — героиня одноименной комедии Аристофана. Возмущенные затянувшейся войной между Спартой и Афинами, отнимающей у них мужей, отцов и детей, афинянки решают принять самые суровые меры. И вот что предлагает Лисистрата:

«Когда сидеть мы будем надушенные,

В коротеньких рубашечках в прошивочку,

С открытой шейкой, грудкой, с щелкой выбритой,

Мужчинам распаленным ласк захочется,

А мы им не дадимся, мы воздержимся.

Тут, знаю я, тотчас они помирятся».

Ее подруга Лампито подтверждает:

«И Менелай, увидя грудки голые

Своей Елены, меч на землю выронил»{ Аристофан. Комедии. Калининград: Янтарный сказ, 2001. С. 28.}.

«Лисистрата» заканчивается со счетом 1:0 в пользу женщин. Мужчины согласны на любые условия, лишь бы жены вернулись к исполнению супружеских обязанностей. Но в реальности так, к сожалению, было не всегда. Да и счастливый финал комедии Аристофана вызывает сомнения. Пусть ее героини сумели остановить войну, но одновременно и сами узнали себе цену — они нужны мужчинам лишь как любовницы и только до тех пор, пока сохраняют свою привлекательность. Возможно, каждый раз, когда женщины побеждают в битве своим «женским оружием» — красотой, обманом, обольщением — они проигрывают в вековечной войне за право быть человеком.

Глава 7. Римлянки: гражданки, развратницы, христианки

«Две женщины хуже, чем одна», — говорили римляне. И они же признавали, что лишь благодаря женщинам Рим выстоял во всех испытаниях и достиг великой славы. Так какими же были они на самом деле — эти римские женщины?

Если современные ученые только в конце XX в. установили, что мужчины происходят с Марса, а женщины с Венеры, то римляне всегда знали: их женщины принадлежат к совсем иному народу. Они — потомки сабинянок, которых похитили первые обитатели Рима по приказу царя Ромула. Легенда рассказывает, что Ромул открыл построенный им город для всех — гражданами Рима могли стать и беглые рабы, и преступники, покинувшие свое отечество. Поэтому соседи не соглашались отдавать своих дочерей замуж за римлян, людей неизвестного происхождения. Такой отказ был получен и от соседнего племени сабинян. Тогда римляне пригласили сабинян на праздник, посвященный богу Нептуну, во время которого по сигналу Ромула римские мужчины похитили сабинянок. Возмущенные таким вероломством сабиняне начали готовиться к войне. Между тем насильно выданные замуж сабинянки уже привыкли к своим новым повелителям и, когда началась война, не допустили кровопролития.

Вот как описывает этот эпизод римский историк Тит Ливий:

«Сабинские женщины, победив страх, осмелились броситься между летающими стрелами и умоляли то отцов, то мужей, чтобы они — тести и зятья — не окропляли себя преступной кровью. “Ее вы стыдитесь родства между собой, обратите гнев на нас: мы — причина войны для мужей и отцов, лучше нам погибнуть, чем жить вдовами и сиротами без кого-либо из вас!” Мольбы женщин волнуют как воинов, так и полководцев, наступает тишина и внезапный покой; полководцы выходят вперед и решают заключить союз; и они не только заключают мир, но даже образуют одно государство из двух»{ Винничук Л. Латинский язык. М.: Высшая школа, 1985. С. 163.}.

В самом деле, на протяжении всей римской истории душа почти каждой римлянки вынуждена была разрываться между дочерним долгом и долгом жены. Древний Рим был государством безраздельной отцовской власти. Жена, сыновья, незамужние дочери — все были полностью во власти отца, точно так же как домашняя утварь, скот или рабы. Он мог судить членов своей семьи, мог продать их в рабство, приговорить к смерти. Разумеется, мужей дочерям также выбирали отцы. Но хотя дочь, верная приказу отца, должна была полюбить мужа и быть преданной женой, преданность родной семье была неизмеримо важнее.

Следующая легенда, также рассказанная Титом Ливием, достаточно ясно свидетельствует об этом. В войне Рима и города Альбы Лонги исход битвы должен был решить поединок между тремя братьями Горациями с одной стороны и тремя братьями Куриациями — с другой. Во время поединка погибли все трое Куриациев и двое Горациев. Последний оставшийся в живых Гораций принес Риму долгожданную победу. Однако при возвращении триумфатора в город возникла непредвиденная заминка. Вот что пишет Тит Ливий:

«Первым шел Гораций, неся доспехи троих (т. е. доспехи, снятые с трех убитых Куриациев); ему навстречу вышла девушка-сестра, которая была просватана за одного из Куриациев. Узнав среди доспехов военный плащ нареченного, который она сама сделала, она распустила волосы и с плачем звала по имени мертвого жениха. Жестокого юношу оскорбляет рыдание сестры в час его победы и общей радости, и он, обнажив меч, пронзает девушку, выбранив ее такими словами: “Уходи со своей несвоевременной любовью к жениху, ты, которая забыла о мертвых братьях, забыла об отечестве! Пусть так погибнет каждая римлянка, которая будет оплакивать врага!”.

Какой ужасный поступок! Однако недавняя заслуга противостояла преступлению. Тем не менее Гораций был схвачен, приведен на суд к царю и приговорен к смертной казни. Тогда Гораций заявил: “Я требую обжалования!” Вследствие обжалования дело рассматривалось в присутствии народа. Больше всего люди взволнованы во время этого суда, когда Публий Гораций-отец заявил, что его дочь была убита на законном основании, а сын имеет огромные заслуги перед отечеством. “Неужели вы можете, — сказал он, — видеть под ударами и пытками того, кого вы только что видели шествующим в славе и ликовании победы? Столь позорное зрелище с трудом могли бы перенести даже глаза врагов!” Не вынес народ ни слез отца, ни мужества самого Горация-сына, одинакового в любой опасности, и его оправдали больше из-за восхищения его доблестью, чем из-за правоты дела. Отцу было приказано, чтобы он произвел очищение сына жертвами за государственные деньги. Тот, совершив некоторые искупительные приношения, перекинув через дорогу небольшую балку, провел юношу под ней словно под ярмом. Эта балка сохраняется и ныне, постоянно обновляемая за государственный счет: ее называют сестринской балкой. Могила Горации находится на том самом месте, где она упала, сраженная ударом»{ Винничук Л. Латинский язык. М.: Высшая школа, 1985. С. 170.}.

Однако когда речь шла о защите Рима, женщинам дозволялось быть храбрыми. Так, римляне чтили память легендарной Клелии, которая доказала свое мужество и мудрость во время войны Рима с этрусками. Легенда гласит, что девушка была отдана в заложницы этрускам, лагерь которых расположился недалеко от берега Тибра. Обманув сторожей, Клелия вместе с другими девушками под градом вражеских стрел переплыла Тибр и привела своих подруг в Рим. Когда об этом сообщили царю этрусков Порсене, он отправил в Рим послов с требованием выдать Клелию; при этом он поклялся, что после заключения мира отправит ее римлянам живой и невредимой. Обещание было выполнено обеими сторонами. Римляне вернули Клелию этрускам. Царь Порсена окружил ее почетом и сказал, что дарит ей часть заложников — она сама могла выбрать, кого хотела. Клелия выбрала несовершеннолетних. После заключения мирного договора римляне вознаградили необычную для женщины доблесть необычным видом почести — статуей девушки на коне, которую установили в верхней части Священной улицы.

Во времена Республики между римлянами, как правило, заключался так называемый «брак с рукой» — после совершения священных обрядов девушка переходила из-под «руки» отца под «руку» мужа.

Во время помолвки жених «выкупал» девушку у отца, дарил невесте кольцо в знак верности и другие подарки. Девушка отдавала домашним божествам-ларам своих кукол и игрушки, а девичье платье посвящала богине счастья. В день свадьбы невесту одевали в длинную тунику и накрывали красным покрывалом. Жених украшал голову венком. В присутствии жрецов жених и невеста преломляли и вкушали хлеб из освященной муки и торжественно произносили взаимные клятвы. Одна из замужних женщин со стороны невесты подводила ее к жениху и соединяла руки новобрачных. После этого совершалось жертвоприношение. Произнося молитву, жрец по часовой стрелке обходил алтарь, за ним следовали жених и невеста. Когда обряд заканчивался, гости кричали: «Feliciter!» («Счастливо!»). Затем начиналось брачное пиршество, продолжавшееся обычно до сумерек. Вечером девушку провожали в дом мужа в торжественной процессии с факелами, при звуках флейт и свадебных песен, при громких возгласах «Talassio!». За ней несли прялку и веретено как символы домовитости. Дойдя до дома мужа, новобрачная мазала маслом и обвешивала шерстяными лентами дверные косяки. Невесту переносили через порог на руках, чтобы она не задела за него ногой, что считалось дурным предзнаменованием. В атрии — главном зале римского дома — муж приветствовал свою молодую жену, и она молила богов о ниспослании счастья в их супружескую жизнь. Сваха окропляла новобрачных священной водой, и они вместе зажигали факелами огонь в очаге. На следующий день молодая хозяйка приносила жертву богам нового дома и устраивала небольшой пир, на который являлась уже в «столе» — широком белоснежном плаще замужней женщины.

Кроме священного обряда и выкупа была еще одна форма брака, называемая просто и без затей «usus», т. е. «использование». В Риме существовал закон, согласно которому предмет, при условии, что его хозяин не известен, находящийся в пользовании какого-либо человека длительное время, становился его собственностью. Для неодушевленных предметов в этом случае был установлен срок в два года, для одушевленных (т. е. рабов) — в один год. Женщина, прожившая безотлучно в доме своего мужа в течение года, считалась его женой без всяких дополнительных обрядов. Возможно, именно от этого обычая произошло выражение «узы брака».

Выйдя замуж, девушка становилась матроной (матерью семейства) и доминой (госпожой). Отныне ее почетное место было за ткацким станком в атрии, а все дни посвящались домашнему хозяйству и воспитанию детей. Когда же она умирала, на ее могиле писали эпитафию, подобную приведенной ниже:

«Прохожий, то, что я скажу, коротко: остановись и прочти!

Это простая гробница прекрасной женщины.

Родители назвали ее именем Клавдии.

Своего мужа она любила всем своим сердцем.

Она произвела на свет двух сыновей: одного из них она оставила на земле, другой находится под землей.

В речах она была прелестна, а также соразмерна в движениях.

Она следила за домом.

Пряла шерсть.

Я сказал все

Ступай»{ Винничук Л. Латинский язык. М.: Высшая школа, 1985. С. 123.}.

Римляне времен Республики были законодательными и законопослушными гражданами. Обеспечивая мужу «надежный тыл», заботясь о воспитании детей, женщина в первую очередь исполняла свои обязанности перед богами и государством. И все же нередко мужа и жену связывали искренняя любовь и взаимная забота. Доказательством этому могут послужить хотя бы письма, которые великий римский оратор Цицерон посылал из ссылки своей жене Теренции:

«И во многих письмах, и во всех беседах сообщают мне, что твое мужество и храбрость невероятны и что ты не сломлена ни телесными, ни душевными страданиями. О, я несчастный! Из-за меня ты, с твоими достоинствами, верностью, честностью, утонченностью, попала в такие бедствия! <…> Я вижу, что ты делаешь все очень мужественно и с величайшей любовью. Но умоляю тебя, жизнь моя, что касается расходов, позволь другим, которые могут, если, конечно, они хотят, помочь тебе и не разрушай своего слабого здоровья, если меня любишь. Ведь ты дни и ночи стоишь у меня перед глазами; я вижу, как ты берешь на себя все трудности, боюсь, выдержишь ли ты, но вижу, что все зависит от тебя. Поэтому, чтобы мы достигли того, на что ты надеешься и о чем хлопочешь, береги здоровье…»{ Винничук Л. Латинский язык. М.: Высшая школа, 1985. С. 222.}

Среди таких римлянок, «прядущих шерсть», встречались и незаурядные женщины. Одной из них была Корнелия — жена Тиберия Семпрония Гракха и мать братьев Гракхов, авторов знаменитых аграрных законов. Легенда рассказывает, что когда гадатели предсказали Тиберию, что либо он, либо его жена должны скоро погибнуть, тот совершил многочисленные священные обряды, чтобы обратить гибель на себя и отвратить от жены. Не известно, так ли все было в точности, но Корнелия действительно осталась прежде времени вдовой с двенадцатью детьми. Она была еще молода, красива и очень богата; за нее не единожды сватались. Но Корнелия оставалась верна памяти мужа. И печаль не превратила ее в затворницу. Женщина держала «открытый дом», предоставляя сыновьям возможность познакомиться со всеми значительными людьми в Риме. Она дала своим детям лучшее по тем временам образование, и они действительно выросли выдающимися ораторами и политиками. «Мы знаем, как много дала для развития красноречия Гракхов их мать Корнелия, чья просвещенная беседа донесена до потомства ее письмами», — писал Квинтилиан.

О Корнелии рассказывали и такую легенду: однажды какая-то знатная женщина навестила Корнелию и стала хвастаться перед нею своими красивыми драгоценностями. Корнелия удерживала эту женщину в своем доме «просвещенной беседой» до тех пор, пока не вернулись из школы ее сыновья. Когда же мальчики явились, Корнелия, указав на них, заявила: «Вот — мои лучшие драгоценности!» (Не странно ли, однако, что она и не подумала упомянуть дочерей?)

В последние годы Республики и при первых императорах в Риме получил широкое распространение новый тип брака — так называемый «брак без руки». Это был уже не священный союз, а просто гражданская церемония, после которой отец сохранял свою отцовскую власть над дочерью, а муж, по сути, получал жену «во временное пользование». При таком браке женщина не становилась матроной, а только «супругой». Она могла без особого труда развестись с мужем и вернуться в дом отца вместе с приданым. Выгоднее всего такой тип брака стал именно для отцов — они сохраняли контроль над приданым, представлявшим немалую ценность. Но и женщины получили свою выгоду: они почувствовали свободу и поняли, что имеют некоторую власть над мужчинами.

С тех пор на исторической сцене появляются «новые» римлянки. Нет больше суровых и добродетельных гражданок, «прядущих шерсть». Женщины эпохи Империи — создания властные, капризные, часто жестокие и непостоянные. «Слова девушек легче падающих листьев». «Женщина более переменчива, чем порыв ветра». «Верь мне, когда женщина страстно клянется в любви, ее клятвы нужно записать на ветре или на текущей воде», — жалуются на них поэты.

Впрочем, во многом благодаря таким «новым» женщинам, в Риме расцвела лирическая поэзия.

Одной из таких римлянок была, к примеру, Клодия Пульхра — возлюбленная и муза великого Катулла, нередко доводившая поэта до безумия. В порыве страсти и отчаяния он писал:

«Катулл измученный, оставь свои бредни:

Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.

Сияло некогда и для тебя солнце,

Когда ты хаживал, куда вела дева,

Тобой любимая, как ни одна в мире.

Забавы были там, которых ты жаждал,

Приятные — о да! — и для твоей милой,

Сияло некогда и для тебя солнце,

Но вот, увы, претят уж ей твои ласки.

Так отступись и ты! Не мчись за ней следом,

Будь мужествен и тверд, перенося муки.

Прощай же, милая! Катулл сама твердость.

Не будет он, стеная, за тобой гнаться.

Но ты, несчастная, не раз о нем вспомнишь.

Любимая, ответь, что ждет тебя в жизни?

Кому покажешься прекрасней всех женщин?

Кто так тебя поймет? Кто назовет милой?

Кого ласкать начнешь? Кому кусать губы?

А ты, Катулл, терпи! Пребудь, Катулл, твердым!»{ Федоров Н. А., Мирошенкова В. И. Античная литература. Рим. Хрестоматия. М.: Высшая школа, 1981. С. 186.}

Не менее легкомысленной была Юлия, дочь Октавина Августа, с именем которой молва связывала ссылку Овидия, автора скандальной поэмы «Искусство любви». О самой Юлии в Риме рассказывали анекдоты. Говорили, что однажды отец случайно увидел ее в очень легкомысленном наряде, сильно рассердился, но сдержал гнев. На следующий день Юлия пришла к отцу, одетая более скромно, и тот сказал: «Насколько больше этот наряд подходит для дочери Августа». Юлия же ему ответила: «Ведь сегодня я оделась для взора отца, а вчера — для взоров мужчин».

Впрочем, и Клодия, и Юлия были «невинными овечками» по сравнению с римлянками времен поздней Империи — такими, к примеру, как жены императора Клавдия Мессалина и Агриппина. Те по жестокости, кровожадности и безнравственности ничуть не уступали пасынку Клавдия — Нерону.

Казалось бы, мораль очевидна: посади женщину к ткацкому станку, и она будет добродетельна, дай ей волю — увидишь чудовище. На самом деле все не так просто. И «республиканки», и «женщины Империи» были в первую очередь «женщинами для мужчин», они воплощали в жизнь мужские желания и фантазии. Лишь на рубеже двух эпох женщины Рима научились находить иное содержание для своей жизни, отличное от подчинения власти мужчин или безнадежной борьбы с ними.

Женщины играли важную роль в религиозной жизни Рима. Они служили Весте, богине хранительнице священного огня, тем самым обеспечивая благоденствие государства, исполняли тайные обряды Доброй Богине, покровительнице плодородия и изобилия, и, наконец, приносили жертвы ларам — защитникам дома и семьи. Когда же в границах Римской империи зародилось христианство, в числе первых новую религию приняли женщины.

Среди мучениц, убитых на арене цирка в Лионе, были знатная римская матрона (ее имя осталось неизвестным) и ее рабыня Бландина. «Церковная история» Евсевия рассказывает о жизни и смерти этих двух женщин. Бландину привела в Лионскую общину христиан ее хозяйка. Свежесть, непосредственность, доброта юной рабыни вызывали симпатии членов общины; все радовались, когда престарелый епископ Пофин совершал обряд ее крещения. Однако вскоре Бландине и ее хозяйке пришлось пострадать за свою веру. Их схватили, пытали, затем повели на казнь. Обнаженную Бландину привязали к столбу, выставив на позор зевакам и на растерзание хищным зверям. Члены общины видели ее мучения. «Благодаря сестре, телесными глазами увидели они Распятого за нас; да убедятся уверовавшие в Него, что каждый пострадавший за Христа находится в вечном общении с Богом живым», — пишет Евсевий.

О последних минутах жизни христианки Евсевий рассказывает следующее. Сначала ее бичевали, в кровь раздирая кожу на спине. Отданная на съедение диким зверям, она уцелела, поскольку те не тронули ее. Тогда Бландину подвергли пыткам на раскаленной сковороде и, наконец, посадили в ивовую корзину и бросили быку. Животное долго подбрасывало тело девушки, но она, истерзанная, уже не чувствовала боли, и тогда палачи закололи ее.

«Рабыня Бландина показала, что переворот совершился. Истинное освобождение от рабства, освобождение героизмом, частично было и ее заслугой», — говорил французский писатель и историк Эрнест Ренан{ Историю Баландины и Перпетуи см.: Аман А.-Г. Повседневная жизнь первых христиан. М.: Молодая гвардия, 2003. С. 207–217.}.

Рукопись «Страсти Фелициты и Перепетуи» рассказывает нам историю еще одной христианки, которая происходила из знатной римской семьи. Однажды должностные лица римской провинции Африка арестовали в городе Тубурбо (современная Тебурба), в 44 км к востоку от Карфагена, христиан, обвинив их в нарушении императорского эдикта. Среди этих христиан была молодая женщина Урбия Перпетуя, принадлежавшая к одному из знатных семейств. Весь город еще говорил о ее недавно состоявшейся свадьбе с местным аристократом. У девушки был ребенок — младенец, которого она кормила грудью до смертного часа и который скрашивал ей долгие дни заточения. Всех заключенных отправили в Карфаген, в тюрьму, примыкавшую ко дворцу проконсула, расположенному на склонах Бирсы. До нас дошел дневник заключенной Перпетуи, ее рассказ о событиях и заметки о личных впечатлениях. И это позволяет нам явственно увидеть ее — любящую жизнь, рожденную для радости и счастья.

«Я всегда была веселой, — пишет она. — Я буду еще веселей в другой жизни». Тюрьма подвергла жестокому испытанию изнеженную женщину, привыкшую жить в роскоши. В первый же день она записала в дневнике: «Мучительный день». Она страдала от жары и вони, от необходимости постоянно находиться в одном помещении с мужчинами, от насмешек и вымогательства солдат (те требовали у заключенных денег). «Но особенно меня грызло беспокойство за моего малыша», — пишет Перпетуя.

Но через несколько дней она обрела утешение. «Тюрьма вдруг стала для меня точно дворец, здесь я чувствую себя лучше, чем где бы то ни было».

Отец пытался спасти любимую дочь от мучительной смерти, но отречение от веры было для нее неприемлемо:

«В своей любви ко мне он изо всех сил старался поколебать мою веру.

— Отец, — говорю ему я, — видишь ли ты сосуд, валяющийся на земле, этот кувшин или какой-то похожий предмет?

— Я вижу его, — отвечает мой отец.

— Можно ли дать ему другое название, кроме того, что он носит? — спрашиваю я его.

— Нет, — отвечает он.

— Так вот и я не могу дать себе иного названия, кроме своего истинного имени: я — христианка».

Тогда отец попробовал сыграть на ее материнских чувствах: «Посмотри на своего сына, который не сможет жить без тебя», — упрекал он ее.

Эта сцена повторялась и на заседании суда.

«Отец сразу же появился, — рассказывает Перпетуя, — с моим сыном; отведя меня в сторону, он говорил мне умоляющим тоном: “Сжалься над своим ребенком”».

Судья, явно растроганный, также по-отечески наставлял ее: «Пощади своего сына». Однако молодая женщина оставалась непреклонной.

Возвратившись в тюрьму, она много думала о сыне и попросила принести его к ней. «Однако мой отец отказался дать его мне. По Божьей воле, мой сын больше не просил грудь, и молоко у меня пропало. Одновременно прошло беспокойство за моего ребенка и прекратилась боль в моих грудях».

Настал день казни. Мученики покинули тюрьму и направились в амфитеатр. «Их лица сияли, они были прекрасны. Перпетуя шла последней, степенным шагом, словно знатная дама Христа, словно любимая дочь Бога», — пишет автор «страстей Фелициты и Перпетуи».

У входа на арену женщин хотели переодеть в наряд жриц Цереры. Перпетуя, как свидетельствует очевидец, решительно воспротивилась этому: «Мы пришли сюда по доброй воле защищать нашу свободу. Неправда должна отступить перед лицом правды». Она успела также сказать несколько слов, адресуясь к христианской общине: «Будьте крепки в вере. Любите друг друга. Пусть наше мученичество не станет для вас причиной соблазна». Затем последовали пытки и казнь.

Что так яростно, так упорно защищали эти женщины-христианки? Новую религию, основанную на любви к ближнему? Да, конечно, но также и свое право думать и поступать так, как им представлялось правильным. Жить, руководствуясь не заветами отцов, а собственным разумом, сердцем и совестью.

Таковы были римлянки — покорные жены, самозабвенные матери, неверные возлюбленные, кровожадные чудовища, мученицы-христианки. Действительно ли они так уж далеки от нас?

Глава 8. Женские могилы за пределами цивилизации

Несколько тысяч лет назад, вдали от великих цивилизаций Греции и Рима, в холодной северной Европе и в дикой степной Азии обитали варвары. У варваров все было не как у людей, и даже женщины у них зачастую обладали куда более высоким статусом и куда большей властью и свободой, чем утонченные гречанки и римлянки. Но за это им порой приходилось расплачиваться собственной жизнью. Их останки, найденные археологами, могут многое рассказать нам о том мире, в котором жили эти женщины.

В 1996 г. в английском графстве Нортгемптоншир археолог Энди Чепмен нашел на вершине холма захоронение женщины железного века, принадлежавшей к племени кельтов. Поначалу он не заметил ничего необычного, но вскоре понял, что женщина умерла не своей смертью. Она лежала скорчившись, руки были скрещены под грудью, запястья и лодыжки связаны, а на шее — свинцовый ошейник. Ее лицо было повернуто к стенке ямы. Судя по положению головы, женщина была еще жива в момент погребения и погибла от удушья. Перед археологами оказалась жертва убийства, совершенного две с половиной тысячи лет назад. Газеты тут же окрестили убитую «первой ведьмой Великобритании». Исследования судмедэкспертов показали, что женщине было около сорока лет, и при жизни ей пришлось много и тяжело работать. Она часто нагибалась и, возможно, носила на голове тяжелые предметы. Особенно необычным был ошейник. По нашим представлениям, это знак рабского положения, но у кельтов шейные украшения носили воины и вожди. Кроме того, археологи считают, что в те давние времена свинец был редким и дорогим металлом. Так что ошейник мог быть и ожерельем — знаком особого статуса женщины. Возможно, эта женщина при жизни была рабыней, но не людей, а богов. А возможно, она лишь после смерти стала вестницей, посредницей между миром людей и миром божественных сил, о чем и говорит свинцовая полоса, обвившая ее шею.

Захоронение в Нортгемптоншире уникально — подобного ему нет больше в Англии. Но женщина из Нортгемптоншира — не единственная, кого люди железного века принесли в жертву богам. Еще в 1835 г. в болотах Ютландии в Дании группа рабочих, прокладывавших траншею, наткнулась на мумию женщины. Болотная вода прекрасно сохраняет мягкие ткани, и рабочие увидели, что лицо утопленницы искажено гримасой ужаса. И в самом деле, ее смерть, по-видимому, была страшна. Тело женщины было прибито ко дну деревянными кольями, а сверху засыпано тяжелыми ветками. Датчане сочли, что перед ними юная королева Гунхильда, убитая в VIII в. по приказу жестокого конунга Харальда Синезуба. Король Дании велел похоронить свою прапрапрабабку с почестями. Тело в роскошном саркофаге было перенесено в город Вайль и помещено в местную церковь, благодаря чему оно и сохранилось до наших дней. Лишь в XX в. ученым удалось установить, что найденная женщина умерла за тысячу лет до того, как родилась Гунхильда, и была современницей «первой британской ведьмы». Эксперты также определили, что женщина не утонула в болоте — ее задушили прежде, чем погрузили в воду. Когда она умерла, ей было около сорока лет (как и британской ведьме), причем она была совершенно здорова. Но почему ее прибили кольями? Возможно, ее соплеменники хотели быть уверены, что женщина останется в болоте навсегда, потому что боялись ее? А возможно, совсем наоборот — они надеялись, что она станет духом болота и будет помогать своему народу из потустороннего мира? В Скандинавском фольклоре есть немало баллад о смертных женщинах, которые становились женами водяного. Может быть, перед нами одна из таких «жен»?

Похоже, что железный век в Европе был царством систематического гиноцида{ «Гиноцид» — истребление женщин (от лат. слова «гинос» — женщина). — Прим. авт.} — истребления женщин. Но на самом деле, принося свои священные жертвы, люди железного века не предпочитали один пол другому. В тех же болотах Ютландии можно найти тела мужчин, ставших жертвами ритуальных убийств. Напротив, создается впечатление, что женщины железного века разделяли с мужчинами ответственность за жизнь и благополучие своего народа и в повседневной жизни, и в священных обрядах, и даже в мире мертвых.

Древнее погребение всегда будит любопытство. Хочется угадать, кем был человек, ушедший из жизни тысячи лет назад, как он жил, как встретил свою смерть. Зачастую воображение гораздо быстрее, чем кропотливые научные исследования, подсказывает ответы на вопросы. Вот только эти ответы не имеют никакой ценности — ведь они опираются не на факты, а на домыслы. Женщину, похороненную в Нортгемптоншире, газетчики сразу окрестили ведьмой, а она, вероятнее всего, была лишь жертвой, которую местные жители принесли богам. Женщину, лежавшую в ютландском болоте, сочли королевой Гунхильдой, но она была почти на тысячу лет старше и вряд ли принадлежала к королевскому роду. Женщину, мумию которой российские археологи Наталья Полосьмак и Вячеслав Молодин обнаружили в 1993 г. на плоскогорье Укок в районе границы с Китаем, сразу же стали называть «алтайской принцессой» и «алтайской шаманкой», а вскоре… обвинили ее в происходящих землетрясениях и самоубийствах местных жителей. Так газетная сенсация в очередной раз привлекла внимание к замечательному археологическому открытию. Немногим позже, в 1995 г., здесь было обнаружено и мужское погребение, но мужчина с плоскогорья Укок почти не заинтересовал газетчиков.

Алтайской мумии примерно две с половиной тысячи лет. Ее погребение относят к железному веку, как и погребения женщин из Нортгемптоншира и Ютландии. Но «алтайская принцесса», разумеется, не имеет никакого отношения ни к кельтам, ни к скандинавам, ни, надо сказать, к современным жителям Алтая. Генетический анализ обнаружил дальнее родство «шаманки» с селькупами, казахами и уйгурами. Правда, как называл себя ее народ, на каком языке он говорил — до сих пор неизвестно.

Мумия сохранилась почти в идеальном состоянии из-за воды, затопившей ее могилу. В момент смерти женщине было около 30–35 лет. Что стало тому причиной — остается загадкой. В костном скелете не обнаружено никакой патологии, но внутренние органы были удалены в процессе мумификации. На женщине была светло-желтая шелковая рубашка, отделанная красной тесьмой, шерстяная бело-красная юбка, красный пояс с кистями, белые войлочные чулки и причудливый головной убор из ее собственных волос, конского волоса, войлока, шерсти и дерева. Этот парик был украшен золотыми лепестками и фигуркой оленя. На прядь волос, собранных на макушке, был надет сплетенный из красной шерсти чехол, который скрепляла бронзовая булавка с деревянным навершием в виде оленя, стоящего на шаре. В ушах были серьги-колечки из золотой проволоки, на шее — деревянная гривна с восьмью фигурками крылатых барсов, покрытая золотой фольгой. Женщина лежала на правом боку, «в позе спящей», со слегка согнутыми в коленях ногами и скрещенными на животе руками. Обе ее руки были татуированы от плеч до кистей. Сохранилась только часть татуировок: на левом плече фантастическое животное — олень с клювом грифона и рогами козерога; рога этого чудо-зверя украшены стилизованными головками грифонов; подобная же головка помещена на спине животного с перекрученным туловищем. Ниже в такой же позе изображен баран с закинутой назад головой; у его ног — сомкнутая пасть пятнистого барса с длинным хвостом. Под барсом расположен еще один фантастический зверь, изображение головы которого не сохранилось; у него когтистые лапы, длинный полосатый хвост тигра, туловище лежащего оленя, а из спины вырастает голова грифона. На запястье хорошо видна голова оленя с большими ветвистыми рогами.

С собой в загробный мир «алтайская принцесса» взяла зеркало — четырехугольный кусочек бронзовой пластины, вставленный в деревянную круглую оправу с ручкой; на обороте оправы вырезано изображение оленя. У нее были и украшения-амулеты — бусины, бисер, бронзовые подвески. В ее могилу не забыли положить «косметический набор»: кисточку из конского волоса, «косметический карандаш» — стерженек из железных колечек, грифелем в котором служил вивианит — минерал, дающий сине-зеленую окраску. Рядом с головным убором стояло каменное блюдечко с семенами кориандра.

Рядом с женщиной в могиле были обнаружены останки шести лошадей с седлами и сбруей. В захоронении найдены кушанья из мяса овец и лошадей и украшения из войлока, дерева, бронзы и золота. На «погребальном столе» также были изображения оленей.

Все сказанное выше, конечно, будоражит воображение. Если бы я писала сенсационную статью в «желтую» газету, мне следовало бы на этом остановиться, и у вас сложилось бы впечатление, что погребение в Укоке, не имеющее аналогов, принадлежит великой королеве или великой шаманке. Но стоит заглянуть в учебник археологии, и ситуация сразу меняется.

Подобное захоронение вовсе не является уникальным для Горного Алтая. Археологам давно известны погребения родовых вождей в таких курганах, как Пазырык, Башадар, Катанда. Эта группа курганов, расположенная в урочище Пазырык в долине реки Большой Улаган, была исследована в 1930-е и 1950-е гг. выдающимися российскими археологами Сергеем Руденко и Михаилом Грязновым. Пазырыкцы хоронили покойников в больших ямах, куда вставляли срубы, перекрывали их сверху настилом и засыпали хворостом и большими камнями. Осенью вода просачивалась внутрь сруба и пропитывала почву; зимой она замерзала, а летом солнце не могло прогреть такую массивную курганную насыпь, поэтому лед в срубе не оттаивал. Затем вода снова затекала в могилу и замерзала там, а вместе с ней замерзала и прилегающие участки земли. Хотя Алтай и не лежит в зоне вечной мерзлоты, в такой могиле прекрасно сохранялись тела и вещи.

Обычно в курганах находились два покойника — мужчина и женщина. На телах часто обнаруживали татуировки, подобные татуировкам женщины из Укока. После смерти тела были мумифицированы. (Кстати, ни татуировки, ни мумификация вовсе не были привилегией наиболее богатых и знатных членов общества. Мужчина, найденный Молодиным, как раз принадлежал к беднейшим слоям пазырыкского «общества». Тем не менее у него были роскошные татуировки, и после смерти он был мумифицирован.)

Хорошо сохранилась и одежда пазырыкцев: полотняные рубахи, войлочные кафтаны, чулки, пояса, шапки, кожаные сапожки; они часто были отделаны мехом, а иногда — украшены тончайшими лепестками золота. Умерших хоронили в деревянном гробу, орнаментированном изображениями в «зверином» стиле: петухами, лосями, хищными кошками.

Стены погребального сруба были увешаны войлочными коврами, рисунки на которых также изображали различных зверей (именно поэтому археологи и заговорили о влиянии скифской культуры на соплеменников «алтайской шаманки»). На полу погребальной камеры стояли низкие столики, на них — глиняные кувшины, курильницы и деревянные чаши. Также находили бронзовые и серебряные зеркала, музыкальные инструменты. Как в женских, так и в мужских погребениях встречается оружие: железные ножи, луки и стрелы. Покойников сопровождали в загробный мир от пяти до семи лошадей в богатой сбруе. В одной из могил были обнаружены даже детали легкой нарядной колесницы.

Наталья Полосьмак — археолог, нашедшая «алтайскую принцессу» — так пишет о своем открытии: «Ни в характере костюма, ни в головном уборе, ни в сопровождавших ее вещах нет ничего экстраординарного, чего не встречалось бы в ранее исследованных погребениях. <…> Найденное в погребении золото — не показатель знатности, ибо это всего лишь тонкая золотая фольга, покрывавшая, как и во многих погребениях рядовых пазырыкцев, все деревянные украшения. Ее сложный головной убор находит прямые аналогии во многих рядовых женских погребениях»{ Полосьмак Н. Алтайская леди: Удивительная находка Российских археологов // Новосибирская открытая образовательная сеть. URL: http://www.websib.ru/noos/history/material/altlady.htm.}.

Далее археолог все же указывает на две особенности погребения принцессы. Первая из них — чрезвычайная ценность некоторых предметов, находящихся в могиле, в частности шелковой рубашки и семян кориандра. Вторая — одиночное расположение могилы, которое, по мнению Натальи Полосьмак, может указывать на безбрачие женщины. Все это, конечно, что-то значит. Но что конкретно — мы не знаем. Полосьмак завершает свою статью такими словами: «По археологическим материалам трудно выделить погребение служителей культа, жрецов. Есть некоторые признаки, позволяющие говорить о том, что молодая женщина, похороненная соплеменниками со столь явно выраженным уважением, отличалась неким особым даром. При этом совершенно не обязательно следует считать ее шаманкой или жрицей. <…> Молодая женщина могла быть врачевателем, сказительницей, предсказательницей. Но вряд ли мы когда-либо узнаем об этом…»

Женщинам Британии и Скандинавии не позавидуешь: жалкое существование, тяжкий труд, а в конце — страшная смерть ради выживания племени. Даже у «алтайской принцессы» жизнь, по-видимому, была нелегкой, раз она покинула этот мир в столь юном по нашим меркам возрасте. Ну а что же женщины благодатного Востока? Может быть, они были счастливее? Конечно, не рабыни и не работницы, всю жизнь гнувшие спину над каменными зернотерками, а прекрасные принцессы в золотых украшениях, звезды восточных гаремов. Женщины, для которых праздность была привилегией и служила доказательством богатства и высокого общественного статуса их мужей. Может быть, эти женщины были счастливы?

Увы, нет, и об этом свидетельствует захоронение бронзового века, найденное в Сирии, неподалеку от города Алеппо — одного из древнейших центров земледелия и торговли на Востоке. В гробнице лежали восемь тел: в верхнем слое — две молодые женщины с украшениями из золота и лазурита, а рядом с ними — тела двух новорожденных младенцев. Слоем ниже обнаружили еще одного младенца и, наконец, в самом нижнем слое — тела двух мужчин, рядом с одним из которых находился бронзовый кинжал. И на самом последнем уровне покоился скелет женщины, а вместе с ним — чаша из серебра и бронзовые булавки. Археологи сразу поняли, что перед ними склеп, принадлежавший богатой и знатной семье. У женщины, лежащей в нижнем слое, были сильно развиты костные бугры, к которым крепятся мышцы. Скорее всего, она была служанкой и занималась тяжелой работой. Совсем по-другому выглядели скелеты из верхнего слоя. Тонкие хрупкие кости явно указывали на аристократическое происхождение юных женщин. Кроме того, медики нашли свидетельства того, что принцессы из захоронения страдали наследственной болезнью, в результате которой было нарушено нормальное развитие скелета. На предплечье одной из женщин имелся свежий перелом — возможно, она защищалась от удара. Мужчины, лежащие в верхнем слое, были молодыми и сильными — вероятно, это были телохранители, отправившиеся в могилу вслед за «принцессами».

Но отчего умерли сами «принцессы»? У археологов есть разные версии. Захоронение могло быть свидетельством кровавой войны между двумя семьями или результатом «борьбы за власть» в гареме владыки, когда более удачливая фаворитка приказала убить своих конкуренток. Или молодые женщины просто умерли во время родов — их погубила наследственная болезнь. Но, так или иначе, с их смертью, вероятно, пресеклась история целой семьи. Они стали заложницами своего привилегированного положения — близкородственные браки внутри аристократических семей «одарили» их наследственной болезнью, а постоянные войны за контроль над торговыми путями поставили их жизни под угрозу.

«Они получили свою долю страданий», — прокомментировал судмедэксперт, обследовавший тела из захоронения.

В принципе то же самое можно сказать о любом человеке, жившем в те суровые времена — будь то женщина или мужчина. Но мужчина хотя бы мог определять свою судьбу сам. Женщина в подавляющем большинстве случаев была лишена такой возможности…

Часть III. Женщины средневековья

Глава 9. Женщины темных веков

«Темными веками» называют период с конца V по X вв. н. э. Это была эпоха великого переселения народов, эпоха, когда могущественные цивилизации древности лежали в руинах, а победители: гунны, готы, франки, саксы — строили на обломках Римского мира новую культуру — на первый взгляд, довольно примитивную, но все же таившую в себе огромный потенциал. Однако лишь самый могучий провидец смог бы распознать блеск Возрождения, появляющийся в глубине темных веков.

Вот как выглядела Европа к концу Х в. по описанию французского историка Жака Дюби:

«Кругом царило почти полное безлюдье. К западу, северу, востоку тянулись невозделанные земли, болота и петляющие реки, песчаные равнины, перелески, пастбища. Там и тут на месте лесов и бесконечных пустошей виднелись прогалины — пространства, уже отвоеванные у природы, обработанные после пожаров или костров, которые разводили крестьяне, расчищая место под пашню. Деревянный плуг, который волокли тощие быки, робко процарапывал на бедной почве неглубокие борозды. <…> Попадались лепившиеся друг к другу лачуги из камня, глины, веток, окруженные колючей живой изгородью и кольцом садов. Жилище хозяина, дровяной сарай, амбары, кухни и помещения для рабов были обнесены частоколом. <…> Это дикий мир, в котором хорошо известно, что такое голод»{ Дюби Ж. Время соборов. М.: Ладомир, 2002. С. 33.}.

Понятно, сколь важную роль играли в этом обществе женщины. Они были не только матерями и воспитательницами будущего поколения, но и кормилицами; пряли и ткали, обшивали всю семью, занимались гончарным ремеслом, ухаживали за скотом, заготавливали пищу впрок, варили пиво, лечили больных.

От женщин зависели судьбы многих, но собственной они едва ли могли распоряжаться. Как правило, женщина находилась под покровительством мужчины: отца, брата или мужа. Причем, после того как она выходила замуж, отец и братья по-прежнему оставались ее заступниками. Так, средневековый хронист, автор истории франков Григорий Турский рассказывает, что в Турнэ в конце VI в. один человек выразил неодобрение мужу своей сестры за то, что тот относится к ней с пренебрежением и увлекается женщинами легкого поведения. Муж, однако, не исправился, и тогда брат жены убил его и нескольких из его родственников. Того, в свою очередь, убили родичи мужа, «так что, — сообщает Григорий Турский, — с той и с другой стороны не осталось в живых никого, кроме одного, у которого уже не было противника». Тогда в распрю вступили дальние родственники. Франкская королева Фредегонда приказала прекратить вражду, прежде чем она «приведет к еще большему несчастью»: когда же ее приказ не был незамедлительно выполнен, взяла дело в свои руки. Пригласив на пиршество трех главных представителей обеих семей, она угощала их и сопровождавших слуг вином до тех пор, пока мужчины не напились, а слуги не задремали; затем дала сигнал трем своим людям, вооруженным топорами, и те, «размахнувшись, разом их порешили».

Еще один пример из Григория Турского — о семейной солидарности в варварском понимании. В Париже ходили слухи о любовной связи некоей замужней женщины. Родственники мужа потребовали от ее отца поклясться в невиновности дочери, «или пусть она умрет, дабы ее бесчестие не запятнало наш род». Отец принес клятву на алтаре святого Дионисия. Но ссора уже завязалась, мужчины выхватили мечи, и церковь была осквернена кровью. Епископ наложил на них наказание, женщина же позднее повесилась.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.