Тропами горного Черноморья

      "
      ДВОЙНОЙ ЭКЗАМЕН
      Готовясь к государственным экзаменам, получаю повестку... к следователю прокуратуры! Мои услуги понадобились для экспертизы по неожиданному краснополянскому делу.
      Весной 1939 года в газетах промелькнула заметка о гибели трех альпинистов. Студенты в дни зимних каникул пересекали наш заповедник. Заблудившись в пути, трое погибли от мороза и голода, а четвертый, самый юный из них, Гриша Шабсин, дополз до Пслухской караулки и спасся.
      Встречаюсь с вернувшимся в Москву Гришей и выслушиваю страшную повесть о гибели его спутников - старшекурсников, опытных туристов, спортсменов-богатырей...
      Путешественников подвел хитрый рельеф Псеашхинской долины с ее перехватами. Туристы успешно преодолели на лыжах весь главный маршрут прошли и Аспидный, и жуткую в зимнее время лавинную щель Уруштена, и Холодный лагерь. Они могли уже считать себя победителями, но не знали одного: запрета сворачивать в долины Дзитаку и Пслуха. Об этом им не сказал ни один консультант при отправке в поход.
      По рассказу Гриши воссоздаю шаг за шагом цепочку их злоключений. Одна ошибка - свернули в безвыходную Озерную долину Дзитаку, к первому по ходу и ложно заманчивому низкому перевалу через главный водораздел. Измучились при безнадежных поисках спуска. Здесь их присыпало лавиной. Уцелели, но потратили уйму сил и времени на самооткапывание. Деморализованные неудачей, вернулись к Уруштену, прошли перевал Псеашхо. Увидев долину Пслуха, поняли, что это южный склон. Но ведь им никто не сказал, что надо идти к Бзерпи и переваливать к Псекохо гораздо левее Бзерпинского карниза, зимой, конечно, неприступного.
      Студенты свернули по Пслуху - по ущелью с кручами и завалами, их еще не раз засыпали небольшие лавины. Остатками пищи старшие подкармливали юного друга - первокурсника. Гриша с содроганием вспоминает, как все они бредили теплом и едой. Начались коллективные галлюцинации - мерещился старичок наблюдатель, бравшийся вывести их к жилью, а выводивший к обрывам и исчезавший. Один за другим отставали коченевшие спутники. Гриша полз в одиночку. В нескольких сотнях метров от караулки его облаяла собака. Умный пес побежал за помощью и привел к замерзавшему юноше взволнованного наблюдателя. Тот бросился к остальным - люди находились всего в двух-трех километрах от кордона, но были уже мертвы.
      В дни экзаменов выступаю в суде в роли эксперта-краеведа. Бюрократы, пославшие людей на верную смерть, в неподготовленные рекордистские походы, старались валить вину на самих погибших. Они утверждали, что ни в каких консультациях лыжники не нуждались, и вообще - подумаешь, погибать на высоте одна-две тысячи метров, когда альпинисты лазят по шеститьтсячникам и то остаются живы...
      Громкий процесс "О гибели трех альпинистов" показал недопустимость легкомысленного отношения к природе, вредность слепой погони за однобокими спортивно-туристскими достижениями. Ведь трудности природы всюду свои, и только разумная краеведческая основа, географическое изучение маршрутов помогут безаварийно ставить рекорды и преодолевать труднейшие трассы в любые сезоны.
      Экспертиза в суде - это был тоже своего рода государственный экзамен практической полезности краеведческих знаний.
      Университет окончен, впереди необъятная жизнь - мы уверенно глядим на ее безбрежные дали, словно смотрим на целый мир со своих вершин над Красной Поляной.
      Если б мне когда-то сказали, Как доступны быть могут дали, Что ступнями, сердцем измерил, Я б, наверное, не поверил...
      ДАЛЕКО ОТ ПОЛЯНЫ
      Жизнь покатилась быстро и по совсем неожиданным путям. Мне поручили преподавание географии в университете. Но какой! Географии зарубежных стран, стран, в которых я еще не бывал и о которых располагал лишь заочными, книжными представлениями.
      Неожиданно и тут большую помощь оказали краснополянские горы. Они и при познавании остального мира служили эталоном для сравнений, облегчали запоминание цифр л фактов.
      Размеры ли территории - "как заповедник", характер ли растительности "высотная зональность Лазистана в Турции аналогична краснополянской", а в других местах - "смещена на столько-то метров вверх". Высота знаменитой поэтической горы Парнас в Греции - 2459 метров - это почти метр в метр навсегда памятная высота Аибги.
      Буковые леса краснополянских гор - можно ли забыть эти пепельно-серые колоннады? Теперь столь же реальными для меня становились сходные леса Карпат и Японии, Чили и Новой Зеландии.
      Весь мир, рассматриваемый через "краснополянский бинокль", приближался, делался ощутимым.
      Я утонул в иностранной литературе, ломясь со словарем через сложные тексты, подчас на едва знакомых языках. А иногда среди моря иноязычных книг вдруг обнаруживался источник с русским текстом. Как приятно было при изучении Южных Анд и Огненной Земли встретиться с сочинениями, написанными об этих странах нашим горноколхидским Альбовым!
      Оказалось, что можно даже заочно, и не посещая многих стран, понять, запомнить и зрительно представлять себе существенные черты их облика.
      А шел как раз 1939 год. Над миром нависла война. Прозвучали первые выстрелы фашистов в Польше. О зарубежных поездках географу нечего было и думать. В таких условиях "заочное страноведение" становилось важным, нужным делом.
      От краеведения к страноведению. От знания отдельных долин и хребтов, каждой тропки в лесу, каждой даты в истории малого района - к изучению огромных территорий.
      Гитлеровское нападение на нашу страну застало нас в Геленджике, где мы с Наташей руководили студенческой практикой и, изучая приморские низкогорья, кое-чему доучивались сами. На упрощенных примерах гор у Геленджика было видно, что мы все же недооценивали значения процессов древнего выравнивания, которые предшествовали новейшему поднятию и расчленению гор.
      Здесь-то мы и узнали о начале войны.
      Грянул гром, и сразу стало не до выровненных поверхностей. Словно сама природа почувствовала потрясение, переживаемое страной. Громко возроптало Черное море, и даже в вечно спокойную Геленджикскую бухту юго-западный ветер нагнал штормовые волны. Яростный прибой набрасывался на берега, грохотал камнями и, словно тяжело всхлипывая, сцеживался сквозь них, чтобы обрушиться на пляжи новыми и новыми нашествиями.
      Всею грудью открыто Черноморское побережье разбушевавшейся стихии. Неужели так же открыто оно и ударам врага? Ведь побережье - это граница и, значит, линия фронта! Тогда и наши краснополянские высокогорья становятся прифронтовыми районами.
      Со злобной горечью вспоминаем демагогические прорицания Смирнова-Чаткальского...
      Практика в Геленджике была прервана. Мы вернулись в Москву к самому началу воздушных налетов на столицу. Л дальше так пошла изламываться жизнь в бурях событий военного времени, что ко дням вторжения фашистских армий на Кавказ мы с Наташей работали совсем далеко от Кавказа - в горах Копет-Дага у границы Ирана.
      Копет-Даг дыбился безлесный, на огромных пространствах обнаженный. Вся его анатомия как бы просвечивала на поверхности гор. Стойкие пласты выступали как ребра, как связки сухожилий...
      Все пути и причины препарировки стойких и податливых свит, все влияния их наклонов на крутизну скатов, следы всех движений и вздрагиваний, которым здесь и нынче подвержены недра, видны на скатах Копет-Дага, как в открытой книге.
      Силясь проникнуть взглядом под пышный полог краснополянских лесов, мы могли лишь догадываться о некоторых причинах такого, а не иного формирования рельефа. Обнаженно-костлявые склоны Копет-Дага сами рассказывали нам о справедливости наших предположений. Теперь копетдагский "бинокль" прояснял нам Кавказ.
      Какие обширные плоскогорья вознесены к пригребневым высям у Копет-Дага! Мы целыми километрами ездили тут по степным равнинам без дорог на грузовике. Пшеничные нивы клонились под мотовила комбайнов... Но вот и край плоскогорья. За бровкой страшный обрыв к ущельям, изгрызшим бока нагорья. На их тенистых днищах - полосы леса, точнее - диких лесосадов. Как иначе назвать лес из плодовых деревьев - яблонь, ореха, гранатника, оплетенных диким же, но вкусным виноградом.
      Что-то родное, горноколхидское, дышит на нас из этих лесистых лощин Западного Копет-Дага,- чувствуем себя здесь, словно мы "у себя дома".
      Ступенчатые плоскогорья этой горной страны еще полнее убедили нас, как универсален закон возрастной многоярусности выровненных поверхностей. Эх, теперь бы новыми глазами да на старый Кавказ!
      Но именно в эти дни звучали тревожные сводки о боях на Волге и Кубани. О многом узнавалось с болью, но то, что война коснулась нашего участка Кавказа (в сводках стали упоминаться Майкоп, Псебай), наполняло душу особенной горечью. Война пришла в краснополянские горы и пришла совсем не с моря, а с севера.
      Фашисты вошли в заповедник! Вскоре мы узнали, что они бросили в высокогорья свои альпийские войска, что воткнули флаг со свастикой в вершину Эльбруса, что вышли на некоторые перевалы Главного хребта и даже добрались до Псху на южном склоне.
      ПО-НАД ПЕТРАРКОЙ
      Лето 1944 года. Враг уже выбит из гор, откатился из Предкавказья. Как пригодилось теперь географам знание заочного страноведения. Сколько географических - уже совсем не по Кавказу - справок понадобилось победно движущимся на запад фронтам.
      С волнением и завистью читаю Наташины письма. Счастливая, она теперь уже самостоятельно продолжает исследования Кавказа. Пишет, что из последнего маршрута ей пришлось возвращаться на южный склон по долине Малой Лабы, что было дико и горько видеть заповедный Лабенок, исковерканный следами недавних боев, усыпанный ржавыми касками и патронами, обломками лыж и саперных лопат, обрезками колючей проволоки и телефонных проводов. Выше устья Цахвоа, в самые сокровенные глуби гор проникали захватчики! Но все-таки они не были допущены к перевалу. Кто, какие герои удержали здесь натиск врага в страшном троге Лабенка, заваленном хаосом осыпей?
      Красная Поляна, так и не достигнутая врагом, встретила Наташу прежней прелестью, лишь несколько запущенная. Зелень бушевала как ни в чем не бывало - густым мелколесьем покрылись за шесть лет многие памятные нам лужайки. Особенно буйно зазеленел участок турбазы. Но в его верхней части не было Собиновки. Мою любимую белую дачу с башней сожгли какие-то временные жильцы. Услыхав об этом, я словно расстался с частицей все еще жившей во мне юности.
      В Южном отделе заповедника нашлись и старые знакомые - наблюдатели. Сколько с ними теплых, радостных встреч - как с родными! А вот и новые люди, прежде всего сам начальник, Петр Алексеевич Савельев. Ревностный защитник природы и хороший хозяин, он сумел даже в военные годы, активно помогая фронту, не только не запустить, но и украсить и даже обогатить чудесный лесопарк Южного отдела.
      К Савельеву на инструктаж по очередному учету туров собрались наблюдатели. Наташа сидела и слушала, как одному из них предлагалось пройти по маршруту через Лоюб на Юху, другому на Псеашхо, на Дзитаку и на гору Воробьева, третьему на Малый Чугуш. Наконец двум наблюдателям с Ачипсе поручалось "пройти по-над Петраркой на Пришвина". Наташа встрепенулась.
      - Простите, что вмешиваюсь. Скажите, откуда вы знаете эти названия?
      - А мы эти места давно так называем. Почему это вас заинтересовало?
      - Видите ли, я помню, как эти названия были предложены, и никак не думала, что они уже вошли в жизнь. Петр Алексеевич просиял.
      - Так это вашу записку в туре я нашел на Ассаре?
      - Конечно, нашу!
      Савельев даже прервал инструктаж и с увлечением рассказал, как при первом же обходе вверенного ему Южного отдела он поднялся на Ассару, обнаружил наш каменный тур и записку в коробке из-под бульонных кубиков, как понравилось ему упомянутое в записке, пусть шуточное и условное, название Петрарка и как он своей властью ввел его среди прочих имен в официальную документацию заповедника.
      Вот как получилось, что предложенные нами названия оказались в ходу у рядовых наблюдателей, не имевших и представления о любви прославленного итальянца к своей Лауре. Позже мне приходилось встречать в Поляне и интеллигентных людей, убеждавших меня, что "Петрарка" это старое черкесское название, вероятно, какое-нибудь искаженное "Петрархо".
      Так при помощи записки на Ассаре я заочно познакомился с хорошим человеком. Через несколько лет я впервые явился к нему, назвал свою фамилию и сказал:
      - А мою визитную карточку вы видели на Ассаре.
      Это было началом долгой и прочной дружбы.
      Еще через несколько лет я присутствовал на творческом вечере Михаила Михайловича Пришвина. Взял да и рассказал ему при всех собравшихся, как мы шли на Ассару, как слушали барса и читали "Жень-шень" при свете костра, как нанесли на карту пик и озеро имени Пришвина и как счастливы преподнести их ему в качестве подарка, хотя и спустя несколько лет, после того, как название уже привилось в заповеднике. Тут же мы вручили писателю фотографию пика.
      Пришвин, взволнованный неожиданным сюрпризом, встал и сказал:
      - Впервые в жизни попадаю в этакое пиковое положение. Таким подарком я настолько обрадован, что и сказать не могу. Все боялся, что моим именем переулок или тупик назовут. А это ведь пик! Это же лучше, чем памятник!
      Если бы о подобном подарке можно было рассказать и Петрарке!
      Теперь надо раздразнить туристов - пусть поднимутся на пик Пришвина и укрепят на нем мемориальный камень с указанием названия и высоты пика!
      ВОЙНА НАД КРАСНОЙ ПОЛЯНОЙ
      Отрывочно - от Савельева, от наблюдателей - Наташа узнает о том, как приближалась война к Красной Поляне. Поугрюмел, по-особому притих в эти дни поселок. Враг был в тридцати километрах. Не раз из-за горы Перевальной вываливался фашистский самолет и наугад, словно торопясь, сбрасывал на Поляну бомбы. Пострадало несколько зданий.
      Фашистские армии заняли Псебай, Даховскую и Хамышки, прижали отступающих советских бойцов к безлюдным и бездорожным горам. Лишенные подвоза и пополнений, войска были вынуждены уходить горными тропами на южный склон. К Красной Поляне спускались разрозненные группы солдат, измученные долгими переходами, и спешили в Адлер и Сочи на формирование.
      Уходили на юг от приближающегося нашествия и жители предгорных станиц Тульской, Даховской, Каменномостской. Через суровые перевалы устремлялись они к морю, одни - к Дагомысу и Сочи, другие по главному маршруту заповедника к заветной Красной Поляне.
      Кони были мобилизованы на нужды армии. Массы людей шли пешком, навьюченные всем, что могли унести с собою. Матери вели и несли малолетних детей. Шли не только с рюкзаками, но и с авоськами и сверточками в руках...
      В помощь обороняющимся войскам были брошены наблюдатели заповедника ведь они знали все тропы,
      все подступы, могли обеспечить даже многолетнее существование партизанских отрядов на случай, если бы неприятель и совсем окружил заповедные горы.
      С Белореченского перевала спустилась на север рота советских солдат под началом лейтенанта Ф. А. Шипа. У них был приказ любой ценой удержать Гузерипль.
      По краю Гузерипльской поляны над обрывами Белой соорудили дзоты и 18 августа 1942 года приняли неравный бой. Во много раз превосходивший роту отряд немецких фашистов был разгромлен и отброшен вниз по
      Белой за Хамышки. Гузерипль устоял, почти единственный на северном склоне Западного Кавказа! Неподалеку от гузерипльского дольмена видна теперь братская могила трех бойцов роты Шипа, удержавшей этот ключ к Белореченскому перевалу.
      Не взяв Гузерипля, враг устремился вверх по Малой Лабе. Часть его войск прорвалась через Алоус, там, где так скорбно и гневно ревели олени, и вышла по лавинной долине Уруштена ко вновь сожженному Холодному лагерю. Другая часть пробивалась по Лабенку к перевалу
      Аишха.
      Враг в тридцати километрах от Красной Поляны! Сбудется ли прогноз Торнау, и не только отважные люди, но и сама природа помешает врагу пройти к Поляне по узкой ступеньке Бзерпинского карниза? Но люди оказались сильнее природы. Миномет с горы Перевальной остановил фашистов задолго до Бзерпи: он не дал неприятелю сунуться ни в одну из перевальных долин - ни в Псеашхинскую, ни в Озерную долину Дзитаку. У Холодного захлебнулось, выдохлось фашистское наступление на Поляну.
      Разве не новым содержанием наполнится теперь восхождение на вершины горы Перевальной? И прежде прекрасная, она по-новому зовет теперь туристов на свое северное плечо - на огневую позицию миномета, преградившего захватчикам дорогу к Красной Поляне.
      Наши тропы, такие мирные и привычные, стали в эти дни единственными путями на передовую. По ним, сколько можно вьюками, а дальше пешком на себе, подносили солдаты боеприпасы, оружие и продукты... И было это не в бархатный туристский сезон, а в морозы, в заносы, под страшной угрозой и бомбежек, и снежных лавин...
      Какими мелкими, незначительными становятся, если сравнишь, все наши хождения по этим же хребтам! Какими ничтожно благополучными все приключения,- даже смешно, что ходили, чего-то опасаясь, а иногда и себя чувствовали чуть ли не героями... Теперь здесь побывали подлинные герои, и стыдно, что мы о них ничего не знаем.
      Еще найдутся военные историки и краеведы, которые шаг за шагом проследят пути врага в глубь гор заповедника и отметят рубежи героической обороны, которую держали здесь простые русские люди, в большинстве своем не знавшие этих гор, люди, которые, казалось, могли бы пасть духом от одних только физических трудностей и лишений - среди снегов и скал, круч и пропастей, лиан в кустарников.
      НОВОСТИ С КАВКАЗА
      Шли годы. Так складывалась жизнь, что мы долго не могли вырваться в Красную Поляну. Мое заочное страноведение становилось очным: очередные поездки заносили меня и в Германию, и на Сахалин с Курилами, и на Тянь-Шань, и на Карпаты, и в Армению... Но и в этих поездках я на многое смотрел вооруженными по-краснополянски глазами и всюду чувствовал себя как дома. Просто отыскивались тропы, сами загорались костры...
      Еще несколько лет меня не пускало в Поляну большое дело - создание Музея землеведения в башне тогда еще только строившегося нового здания Московского университета. Сама служба обязывала уметь мечтать, как когда-то мечты же помогали проектировать для Гипрокура благоустройство Кардывача и Рицы.
      Ведь и туркабинет Краснополянской турбазы был по сути маленьким, но разносторонним краеведческим музеем. Он раскрывал тайны природы небольшого района - теперь же показа требовала природа всей страны и Земли.
      Современным натуралистам нужна полнота учета причинных связей в природе. Не об этом ли писал Докучаев как о высшей прелести комплексного естествознания? Все это и обнимало слово "землеведение", которое я впервые услыхал на Рице пятнадцать лет назад - это было название журнала со статьей Морозовой... Но путь землеведа на башню университета не случайно начинался от Собиновской башни, с краеведческого познания малого района, а краеведу, чтобы вырасти в землеведа, надо было еще пройти и "стадию" страноведа...
      Душою я все эти годы был с Поляной и, даже сидя в Москве, продолжал давать консультации и кроки многим туристам. Люди по-прежнему шли с нашей помощью и на Ацетукские озера, и на пик Бзерпи, и на Синеокое. А мы с Наташей в свою очередь собирали "дань" со всех приезжающих с юга - жадно слушали их рассказы, рассматривали фотографии, выпытывали новости. Мы уже знали, что осуществилась давняя наша мечта об обуздании Мзымты, знали, что в 1946 году была начата строительством, а 30 июня 1949 года пущена в ход первая Краснополянская гидроэлектростанция. Током, полученным от Мзымты, теперь питается все побережье от Туапсе до границы Абхазии. Один из приехавших показывает нам фотографию озера с лодкой и говорит, что это... Краснополянское озеро! Как, где? Оказывается, искусственное водохранилище.
      Много нового слышали мы и о Рице. На ней уже выросли гостиница с рестораном и пристань, организовано движение глиссеров, выстроена шашлычная и дома отдыха.
      Ревниво рассматриваю фотоснимки, как бы проверяя, какая часть наметок осуществилась. Над Рицей построено тупиковое шоссе в Сосновую рощу, и в конце этого шоссе сооружена кругозорная беседка - это один из намеченных тогда бельведеров! Автобусы подходят долиной Лашипсе к "живой воде" боржому Аватхары. Источник благоустроили, над ним соорудили беседку, а рядом небольшой дом отдыха, первенец будущего курорта. Но шоссе окончилось тупиком у устья Мзимны - к Ацетукскому перевалу его еще не подвели...
      Нелегко даже мысленно привыкнуть к таким изменениям родных мест. Путь на Кардывач со стороны Поляны занимал два-три дня. Теперь с Аватхары можно сходить на Кардывач за день туда и обратно. В однодневную прогулку от конца автомобильной дороги превратился поход к еще недавно таким далеким Ацетукским озерам! И это лишь первое, что мне приходит в голову при заочном знакомстве с новостями.
      К сожалению, не все новости радуют. Есть среди них такие, что удручают, тревожат, вызывают протест.
      В 1951 году мы узнаем о крупных переменах в заповедных делах - о значительном сокращении числа и площади заповедных территорий в стране и самое горькое для нас - о сокращении в три с лишним раза территории Кавказского заповедника. Особенно резко урезан Южный отдел - как раз наша, краснополянская. часть заповедника. Ведь именно здесь наиболее далеко и горы проникает превосходное шоссе - готовая транспортная артерия для вывоза древесины.
      Не верится, что вне заповедника оказались Чугуш и Ачишхо, Псеашхо и Аишха, Цахвоа и весь Кардывачский узел. Чугуш не заповеден? Чугуш с его сотнями, тысячами голов туров! Разве простят нам потомки, что мы не сберегли для них этих удивительных ландшафтов.
      Что же произошло, как? Впрочем, понятно, как. Заповедание изымало из хозяйственного оборота немалые участки природы во имя науки и культуры, для будущих поколений и для обогащения природных ресурсов соседних территорий. Но скольким хозяйственникам эти принципы казались лишь пустыми громкими фразами! Лесопромышленники и животноводы, заботясь о росте добычи леса и поголовья скота, не удовлетворялись хлопотным изысканием внутренних резервов и давно заглядывались па соседние заповедные массивы. Потоком текли докладные записки руководителям с просьбами отторгнуть в пользу соседей то одну, то другую часть территории заповедника для вырубок и выпасов.
      Тут были вполне честные в своем деле люди, которые, однако, и не подозревали, что в близорукости своей боролись по существу за антикультурное, а в более далекой перспективе и за антихозяйственное дело.
      Виноваты и сами сотрудники заповедника - мало и плохо пропагандировали они значение охраны природы, недостаточно организовывали туризм, не выступали в печати...
      Комитету по заповедникам и раньше не раз приходилось оспаривать попытки различных местных организаций отколоть себе часть заповедных земель. Но авторитет идеи охраны природы, идеи, заботившей еще Ленина в нелегкие дни 1920 года, помогал отбивать наскоки слишком ретивых соседей. И лишь в начале пятидесятых годов заповедные "боги" дрогнули. Получив на рассмотрение очередной проект сокращения заповедных границ, они не опротестовали его, а поставили на нем свои визы, выражающие согласие. Это и привело к сокращению не только некоторых малоценных заповедников, но и драгоценного Кавказского.
      Что это было? Безразличие или малодушие? Ведь охрана природы - это фронт, и борцы этого фронта рискуют во всех его звеньях, начиная от простого наблюдателя и кончая председателем Комитета по заповедникам. Первому подчас грозит пуля браконьера, мстящего за разоблачение; смелость второго должна проявляться в непримиримой борьбе за незыблемость принципов защиты и обогащения природы, за то, чтобы "заповедание навечно" было не фразой, а правдой жизни.
      Сотни людей с болью наблюдали, как прекращался заповедный режим на ценнейших в научном отношении территориях, успешно охранявшихся в течение десятилетий, как беспорядочно и нерасчетливо хлынули на них пастухи и охотники. Честные труженики, многие из них передовики-животноводы, о нелегком труде которых надо бы писать книги, оказались, сами того не ведая, истребителями заповедной природы. Есть ли путь к выправлению этой ошибки)?
      СПАСЕМ СОКРОВИЩЕ!
      Не может быть, чтобы все было потеряно. Пусть с опозданием, но мы напишем, громко, драматически, чтобы обратить на это дело внимание решающих инстанций.
      Напишем от имени старых краснополянцев, друзей заповедника. Соберем подписи. Нас услышат.
      Вот наше письмо в Верховный Совет *.
      "Уважаемые товарищи! Обращаемся к Вам в надежде, что Вы своим авторитетом поможете предотвратить глубоко беспокоящее и возмущающее научную общественность
      * Для краткости мы приложим к письму выписку из давнишнего предложения Комиссии Совнаркома по вопросу о Кавказском заповеднике. В ней приведены убедительные определения целей, задач, научной и хозяйственной пользы заповедника, почти не утратившие своего значения и сейчас.
      дело - разрушение замечательного исследовательского и культурного учреждения - Кавказского государственного заповедника.
      Созданный в осуществление ленинской идеи охраны природы в 1924 году на территории 3600 квадратных километров, Кавказский заповедник завоевал себе мировую известность как один из немногих на земном шаре участков богатейшей и подлинно девственной природы умеренного пояса. Напомним, что горцы-черкесы покинули эти места еще в 1864 году, а затем здесь же много лет существовал великокняжеский охотничий заказник.
      Еще Постановление ВЦИК от 13 июля 1925 года признало Кавказский заповедник учреждением, имеющим мировое научное и культурное значение, представляющим общесоюзную хозяйственную и политическую ценность.
      ...За 30 лет в заповеднике проведена большая научная работа, сильно возросло поголовье диких животных, началось обогащение ими соседних охотничьих угодий, успешно развивается туризм. Заповедник служит школой, природной лабораторией тысячам студентов-практикантов и экскурсантов-школьников.
      Жемчужина среди советских заповедников, гордость нашей природы и культуры, Кавказский заповедник имел все возможности превзойти по своему значению прославленный Иеллоустонский национальный парк США. К сожалению, вместо этого оказалось под угрозой самое существование заповедника.
      В 1951 году под давлением местных организаций было допущено резкое (в 3,5 раза) сокращение площади Кавказского заповедника и отторжение от него почти трех четвертей территорий, любовно охранявшихся в течение почти 30 лет.
      В итоге именно девственные леса и луга оказались особенно лакомыми для некоторых хозяйственников. Невзирая на огромность далеко не полно используемых лесных и луговых ресурсов на незаповедных территориях, местные лесозаготовительные и сельскохозяйственные организации принялись хищнически уничтожать пихтовые и буковые леса в районе Красной Поляны; открыты для выпаса луга многих глубинных исконно заповедных районов; в горы устремились охотники, уже бесконтрольно истребившие
      значительную часть турьих стад на Кардывачском горном узле. Рубки идут сплошными массивами, без оставления молодняка.
      ...Дело решено в угоду близоруким местническим интересам, а решать его необходимо с учетом общегосударственного значения Кавказского заповедника.
      Следует принять меры к неотложному возвращению Кавказскому заповеднику по меньшей мере таких уникальных по богатству и своеобразию природы районов, как Чугуш, Дзитаку, Псеашхо, Кардывач.
      В борьбе за красоту родной природы, которую так горячо ведут наши писатели - К. Паустовский и Л. Леонов, защиту заповедников нельзя не считать делом первой очереди".
      *
      Письмо соглашаются подписать всемирно-известные ученые. Они глубоко взволнованы его содержанием, легко убеждаются в справедливости изложенных фактов. Почти в одно время с нами подобные письма пишут и десятки других друзей природы.
      Верю, что мы поможем спасти заповедник. Хранилище знаний, царство защиты и умножения природных богатств, заповедник радости, красоты, отдыха, он станет еще краше, еще богаче.
      ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
      Так давно и так совсем недавно, целых двадцать -и всего двадцать лет назад молодой экскурсовод растроганно смотрел на группу "старичков" - старых краснополянцев, посетивших по истечении двух десятилетий когда-то полюбившуюся им Аибгу. И, напомню, тогда же думалось: "А может быть, вот так и я через далекие огромные двадцать лет..."
      Теперь они прошли, эти двадцать лет - годы счастья и бедствий, годы, в которые уместилась страшная война, а меня носило по свету - по совсем далеким от Кавказа горам и островам...
      Мы едем в Поляну, как на свидание с дорогим другом после многолетней разлуки. Наташа проводит это лето в экспедиционной работе на Северном Кавказе. Встречаюсь с ней в Белореченской, откуда два десятилетия назад мы начинали свой первый главный маршрут через заповедник. Экспедиционный автофургон мчит нас к морю.
      Возможно, что при новых свиданиях с любимыми местами одно обрадует нас, другое опечалит. Наверное, мы стали в чем-то опытнее и зорче, УВИДИМ свои промахи. Но мы будем судьями не только над самими собой. Двадцать лет большой срок. Исследователь-географ может лишь мечтать о посещении ранее изученных территорий через такие отрезки времени. За этот срок вырастают целые новые рощи, отступают ледники, мелеют реки - можно наблюдать воочию большие ритмы в жизни природы, при ежегодных посещениях незаметные. Немало способны сделать за столько лет и люди, природу использующие и преобразующие. Значит, мы увидим, разумно ли трудится здесь человек? Какими советами мы, природоведы, можем помочь нынешним хозяевам края? Географы должны себя чувствовать врачами природы, знать и ее болезни, и средства лечения, и меры умножения ее здоровья.
      Заезжаем в Майкоп в переехавшую сюда из Гузерипля дирекцию Кавказского заповедника. Нас встречают радостной вестью и даже поздравляют. Правительство пересмотрело границы заповедника и вернуло заповедный режим ста восьми тысячам гектаров, которые были отторгнуты. О, с этим мы должны поздравлять работников заповедника!
      Чугуш, Псеашхо, Аишха, Кардывач снова становятся заповедными. Несправедливость ликвидирована, а "предприимчивость" людей, разбазаривавших заповедник, фактически осуждена.