Перейти море. Лёка (сборник)

Он не находил ответов, мучился, отказывался от завтрака – не хотел, чтобы родители отвлекали его вопросами. Но в половине одиннадцатого его все-таки отвлекли – к нему пришли Фидель и Длинный.

– Привет, боец! – сказал Фидель, рассматривая разложенные по двору детали от велосипеда. – Мастеришь?

– Камеру уже заклеил, раму подправил, а вот в сидении втулка лопнула, менять надо, – буркнул Максим, вытирая тряпкой руки, измазанные в машинном масле. – Где я другую втулку возьму?

– Там, где и все люди – на базаре, – сказал Фидель.

– Вижу, что рожа чистая, без синяков, – заявил Длинный. – Это хорошо. Значит – тебя не догнали!

– Не догнали, – согласился Максим. – Но я до темноты в чужом дворе прятался. Думал, что поседею!

– Нас тоже не догнали, – Длинный почесал внушительных размеров нос. – Но не волнуйся – поседеть мы еще успеем!

– Это еще почему? – не понял Максим.

Фидель с Длинным переглянулись. Они вообще выглядели растерянными и подавленными.

«Неужели и они решили уходить?» – пронеслось в голове у Максима.

– Проспектовские и микрорайоновские вызывают нас на бой, – сообщил Фидель. – Надеюсь, у тебя нет на сегодня никаких планов?

– Я вообще-то велосипед хотел доделать… – начал Максим, до которого не сразу дошел смысл сказанного. – Да ладно, блин, прикалываться – шуточки у тебя дурацкие! – закончил он зло.

Фидель взял в руки колесо, покрутил его, зачем-то внимательно рассматривая.

– Я не прикалываюсь, – сказал он. – Вчера проспектовские поймали только Корня…

– Подъезды обыскали! – воскликнул Максим и ощутил прилив гордости.

Оказывается, вчера он поступил очень умно – не стал прятаться в подъезде!

– Именно, – Фидель кивнул. – Они не стали его сильно бить, а так – отпустили несколько подзатыльников… Но передали, что хотят с нами драться. А сегодня утром на базаре к Пеле подходил Кербс.

– Это который из воров? – уточнил Максим. – Который у проспектовских «старший товарищ», как у нас Пеля?

– Да, – сказал Фидель. – Кербс предложил Пеле, чтобы «молодые» – то есть мы – решили все дело одним большим боем. Толпа на толпу, мы против них. Разумеется – только кулаки, никаких дрючков, железок и прочего. Как бы не закончился бой, все счеты закрыты, никто никому не должен, и наступает мир.

– Зачем это Кербсу? – не понял Максим. – Ему-то что – мир у нас или не мир?

– Кербс говорит, что менты нервничают – толпы по пятьдесят человек по городу ходят. Непорядок! Боятся, как бы чего не вышло, вот и намекнули ему – нужно, чтобы молодежь «сбавила обороты». Так Кербс сказал Пеле. А уж правда это или нет – я не знаю. Может, Кербс врет. Мало ли…

Максим задумчиво почесал подбородок. На подбородке появились грязные пятна.

– Вот сволочи, а! – сказал он задумчиво. – Объединились с микрорайоновскими, и сразу – давайте биться! Раньше они нас не вызывали, а теперь – конечно, спешат, пока и мы никого на помощь не позвали!

– Бесполезно звать, – покачал головой Длинный. – Никто не станет нам помогать. Скорее – к ним еще кто-то присоединится.

– Это почему так? – не понял Максим.

– Потому что мы слишком долго были самыми сильными, и слишком многих обидели! – Фидель сплюнул на землю. – Говорил же я Пеле – нельзя беспредельничать, нельзя бить всех подряд! С людьми по правде нужно поступать. Если бы мы дрались только с теми, кто напросился, ничего этого не было бы… Эх, разве Пеля кого-то слушает?! Теперь мы расплатимся сразу за все!

– М-да, дела… – поежился Максим. – И что – Пеля согласился на бой?

– Ясное дело! – сказал с раздражением Фидель. – Чтобы Пеля да не бросил нас под танки – когда такое было?! Бой сегодня.

– М-м-да-а, – протянул Максим. – А я тут хотел…

Он не договорил. Уйти сейчас и бросить друзей в такой ситуации он, конечно, не мог.

Неправильная дорога не хотела его отпускать. Она держала его, и крепко держала!

– Ты хотел – что? – спросил Длинный.

– Ничего! – Максим отвернулся. – Где мы будем драться? – спросил он, глядя в сторону.

– За Комсомольским парком есть поле, – сказал Фидель. – Знаешь, там сусликов раньше ловили?

– Да, знаю. Это поле так и называют – Суслики.

– Да. Так вот – бой сегодня, на Сусликах, в три часа. В два собираемся в школе на футбольном поле и оттуда выдвигаемся.

– Пеля будет?

– Нет, – покачал головой Фидель. – Не хочет попасть в ментовку, если что-то пойдет не так. Но он там и не нужен – сами разберемся, не маленькие. Кербс гарантировал, что никто из проспектовских не притащит оружия, а Пеля дал слово, что и мы будем с пустыми руками.

– М-да, – Максим тяжело опустился на корточки, – новость!

Настроение было – хуже некуда. Максим с тоской оглядел разобранный велосипед. Вот ведь – грязь развел по всему двору! Теперь убирать нужно…

– Слушайте, мужики, а вы точно не шутите?! – спросил он с надеждой.

– Ты чего, какие шутки! – возмутился Длинный.

– Да, тут не до шуток… Нужно кеды новые одеть, а то в старых подошва отпасть может…

– Пеля говорит, что проспектовские – сопляки, мы их всегда били и бить будем, – сказал Длинный, вложив в эти слова всю иронию, на которую был способен. – А Корень говорит, что вчера их было человек семьдесят!

– Может, Корню показалось? – Максим криво усмехнулся. – У страха глаза велики!

– Хорошо, если так, – сказал Фидель. – Мы посчитали – наших не больше тридцати наберется.

– Блин, во попали, а?! Во попали! – Максим обвел взглядом своих друзей.

Те молчали.

– Ладно, – махнул рукой Максим. – Подождите меня на улице. Я пойду у матери новые кеды выпрашивать.

Их собралось тридцать пять человек – большего и ожидать было нельзя. Активные собачевские бойцы из тех, кто не пропускал ни одной дискотеки, и спокойные ребята, которые почти никогда не участвовали ни в каких разборках – все были обязаны принять участие в большом бою.

За собачевскими тут же увязались младшие – несколько мальчишек десяти-двенадцати лет. Они, конечно, не собирались ни с кем драться, да их и не пригласил бы никто, но постоять в сторонке, наблюдая настоящую битву, битву в реальной жизни, не в кино – ради этого малыши были готовы идти не только за город на Суслики, но вообще – на край света.

Правильнее было бы не пугать мирных граждан и двинуться на поле боя несколькими небольшими группами, но, посовещавшись, решили, что кто-то может просто опоздать, а потому вышли все вместе, огромной гурьбой, заполоняя узкие улочки частного сектора от края до края.

– Опаздываем, – шепнул Максим Фиделю, поглядывая на ручные часы.

– На много?

– Минут на десять.

– Ничего, подождут, – сказал Фидель. – Ты в драке особенно не выпендривайся, у тебя будет своя задача – смотреть за ним, – Фидель кивнул в сторону Длинного, который шел впереди. – Если с ним что-то случится, дядя Коля с нас по три шкуры спустит – и с меня, и с тебя, и с Пели. Так что держись к Длинному поближе.

– Хорошо.

Шли почти молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Было тревожно. Каждый понимал: слабый, если он действительно слаб, не вызывает сильного на бой. Сам факт вызова говорил о том, что проспектовские стянули все силы, которые только смогли, и силы эти немалые.

Проскочили Комсомольский парк, по счастью не наткнувшись ни на один наряд милиции. За парком прошли через небольшую лесопосадку, обогнули вонючую, наполовину заросшую камышом водокачку, и – вот они, Суслики, Куликово поле местного значения.

Проспектовские уже были здесь – сидели на земле, ждали. Увидев собачевских, быстро поднялись.

– Мама дорогая! – прошептал Фидель. – Сколько же их!

Проспектовских было много, очень много. Высокие и маленькие, худые и не очень, все обнаженные по пояс, они быстро построились в один ряд. Перед этим голопузым строем прошел Кефела, что-то говоря, наверное, в последний раз напутствуя своих бойцов.

– Один, два, три, – начал Максим, пытаясь быстренько посчитать, сколько же подростков вышли против них.

– Восемьдесят два, – сообщил он Фиделю через минуту.

– Теперь понятно, почему майки поснимали, – сказал Фидель. – Здесь весь город. Они, наверное, не все знают друг друга, и разделись, чтобы своих с нашими не перепутать. М-да… Их почти втрое больше – не потянем мы. Не потянем! Э-гов, мужики! – крикнул он, обращаясь к тем, кто шел сзади. – Никому футболку не снимать! А то от своих достанется. Сегодня голые – это враги.

Между тем Кефела отошел от строя проспектовских и пошел на середину поля.

– Это он, наверное, со мной хочет перетереть напоследок, – сказал Фидель и пошел навстречу рыжему коллеге.

Тем временем Максим заметил, что и с проспектовскими пришли школьники лет десяти. Собачевские и проспектовские малыши не проявили агрессивности друг к другу. Они смешались в одну кучу, почтительно отошли в сторону, чтобы не мешать старшим, и уселись на теплую землю, предвкушая небывалое зрелище.

Фидель и Кефела встретились посередине поля, пожали друг другу руки, но проговорили не долго – меньше чем через минуту каждый вернулся к своим бойцам.

– Ничего нового, – громко, чтобы все слышали, сказал Фидель, подойдя, – деремся только кулаками, после драки, независимо от результата – мир, ну и так далее. В общем, крепитесь, пацаны. Их очень много, но имейте в виду – если сегодня мы их одолеем, против нас в Шахтерском больше никто не выйдет. Больше просто некому!

Фидель вздохнул, потом расправил плечи и медленно пошел в сторону проспектовских. Нестройная орда собачевских двинулась за ним. Длинный вышел в первый ряд, и Максим, хотя и не горел желанием быть среди первых, вынужден был подойти к нему поближе.

«Вот ведь вояка, – думал Максим. – В первые ряды поперся! Надо оно ему – и так сегодня тумаков на всех хватит!»

Он оглянулся и уставился на своего одноклассника, Колю Шварца – тихого паренька, который никогда ни к кому не приставал и вообще был человеком очень мирным. Сейчас Коля шел сзади Максима, и лицо у него было белое, как бумага, все какое-то перекошенное от страха и сдерживаемой ярости.

«А ведь это и у меня такое лицо!» – подумал Максим.

В это время проспектовские, прокричав что-то уничижительное (хотя собачевские и не разобрали, что именно кричат – далеко), побежали на них. Было не понятно, зачем бежать, если меньше, чем через минуту и так все сцепятся, даже если будут идти медленным шагом, но и на собачевских это подействовало – без всякой команды, один за другим они тоже побежали навстречу врагам.

Возможно, у проспектовских существовал план, кому атаковать правый фланг собачевских, кому – левый, кому – центр, но в жизни все получилось не по плану. Дело в том, что собачевские сгруппировались вне всякой логики, спонтанно, и все самые сильные бойцы – Фидель, Жорик, Бригадир – оказались на правом краю. Никто из проспектовских не хотел попадать под их мощные кулаки, поэтому на ходу линия голых сбилась, изменила направление движения, и к правому краю собачевских подбежало всего с десяток бойцов. Остальные же всей гурьбой ударили в центр и по левому флангу.

Длинный, находившийся в центре первого ряда, стал на пути проспектовского бойца, раньше всех добежавшего до собачевских. Высокий и худой парень, которого Максим видел впервые в жизни, решил начать свой бой эффектно. Поэтому он, не сбавляя скорости, прыгнул на Длинного, выставив вперед левую ногу, стараясь вот так, в прыжке, попасть Длинному в лицо. Не получилось – парень не рассчитал расстояния, и удар ногой пришелся Длинному на уровне плеча. Длинный легко увернулся, нога противника лишь скользнула по касательной по его телу, зато привычно выставленный Длинным кулак правой руки нашел лицо незадачливого прыгуна, и тот, с громким оханьем, приземлился плашмя на спину.

«Молодец, Длинный, красиво! А этот проспектовский – дебил! Только дебил будет пытаться ударить ногой в лицо парня ростом под два метра!» – успел подумать Максим, и тут волна проспектовских навалилась на первые ряды собачевских, смешалась с ними.

Мимо Максима, не обращая на него ни малейшего внимания, на огромной скорости проносились оголенные тела, чтобы там, за его спиной, столкнуться с другими телами, одетыми в темные футболки и майки. Где-то из третьего ряда противников прямо на Максима несся невысокий крепкий парень с перекошенным от ненависти лицом, которого Максим до этого дня не встречал ни разу – видимо, из микрорайоновских. Они столкнулись. Максим привычно, как на спарринге, махнул правой рукой и увидел, что его кулак достал лицо микрорайоновского. В тот же момент в голове коротко вспыхнула молния, и Максим понял, что и удар противника тоже угодил в цель. Странно, но он совсем не почувствовал боли… Почему-то Максим и микрорайоновский боец не остановились, не сцепились в схватке, а, обменявшись ударами, побежали дальше, каждый в свою сторону, чтобы через миг столкнуться с другими противниками.

В бою трудно сохранить холодную голову, и Максим напрочь забыл о том, что его главным заданием было защищать Длинного. Горячка битвы увлекла его – он вновь и вновь сталкивался с какими-то не знакомыми ему парнями, они обменивались ударами и бежали дальше, подгоняемые страхом и азартом боя. Это продолжалось несколько минут, а потом Максим вдруг остался один – никто из проспектовских не стремился схлестнуться с ним. Он огляделся – вокруг, на огромном поле, кипело сражение. Голых тел было больше, они наседали на тела в темных футболках, но собачевские пока что держались. То тут, то там валялись те, кому досталось сильнее, чем другим. На правом фланге лежали голые тела – их свалили удары Фиделя и Жорика, но вокруг Максима на земле были только одетые. Максим вспомнил о Длинном, поискал его глазами, но не нашел, и подумал, что от Фиделя ему достанется потом на орехи. Затем он охнул: в метре от него, закрыв лицо руками, совершенно недвижимый, лежал Коля Шварц.

– Коля, ты что, вставай! – воскликнул Максим, шагнув к приятелю.

Коля не отвечал.

Максим наклонился и попытался поднять лежащего. Коля застонал. В это время мимо Максима пронесся высокий, очень сильный Саша Лаптев, лидер микрорайоновских, и, не сбавляя бега, снизу ударил Максима кулаком в лицо. Максим опять не ощутил боли, лишь вспышку в голове, но Колю выпустил. Шварц с глухим стоном рухнул на землю, а Максим почувствовал, что рот наполнился кровью.

«Опять губу разбил, собака!» – подумал Максим, сплюнув кровь на землю.

Между тем численное преимущество голых дало о себе знать. Волна самых сильных голых достигла задних рядов одетых, а там у собачевских находились слабые бойцы. Те, не выдержав натиска, побежали. В бою трусость, проявленная кем-то одним, способна заразить всех. Так случилось и на этот раз: остальные собачевские рванули в сторону лесопосадки вслед за улепетывающим левым флангом. Проспектовские с гиканьем преследовали убегающих, и толпой добивали тех, кому не посчастливилось убежать.

Максим, увидев, что все убегают, бросил лежавшего Шварца на милость победителям и тоже рванул к посадке. Уже на бегу, прикинув расстояние до ближайших врагов, он понял, что вряд ли убежит. Тогда он взял в сторону и побежал не к тропе, ведущей в городок Шахтерский, а прямо к водокачке. Домчавшись до пропахшей канализацией воды, он, как был в одежде и в обуви, прыгнул в нее и поплыл, стараясь выбирать участки, свободные от ряски. Вода была очень холодной, но, к счастью, плыть предстояло не долго. Через пять минут он, мокрый и вонючий, выбрался на другом берегу, и, стараясь не попадаться людям на глаза, побрел в сторону Собачевки. Далеко сзади проспектовские и микрорайоновские шумно праздновали победу, милостиво позволив десятку оставшихся на поле боя собачевских выносить тех, кто не мог идти самостоятельно.

Великая битва на Сусликах завершилась. Подростки с Собачевки, долгое время державшие в страхе весь городок, проиграли эту войну.

Утишало лишь то, что теперь в Шахтерском должен был наступить мир.

Была середина ноября, холодный, тоскливый вечер.

Максим, Длинный и Фидель подошли к дому Нади Харатовой. На калитках в Собачевке звонков не бывало, и потому Фидель сложил ладони рупором и что есть силы заорал:

– На-дя!

Окрестные собаки залаяли все разом – поднялся невообразимый гвалт.

– На-дя! На-дя!!!

Через несколько минут из дома выскочила Надежда, зябко кутаясь в мамин пуховый платок.

– О, привет! – сказала она, отпирая калитку. – Заходите!

– Палкана убери! – попросил Длинный.

– Сейчас, сейчас! – заторопилась Надя. – Палкан – в будку! – крикнула она огромной лохматой псине, которая оглушительно лаяла и не желала пропустить во двор непрошенных гостей. – Быстро в будку, кому сказала! Ух, я тебе дам!

Наконец, Палкан послушался хозяйку, и друзья смогли войти в дом.

– Мальчики, проходите на кухню! – засуетилась Марья Филипповна – мать Надежды. – Я как раз испекла печенье. Надя – сделай мальчикам чаю!

Вскоре Максим, Длинный, Фидель и Надя сидели на кухне и уплетали рассыпчатое печенье, посыпанное сахарной пудрой. Марья Филипповна ушла в комнату смотреть телевизор. Она была деликатна и никогда не мешала Надежде общаться с гостями.

– Ну, как у вас дела? – спросила Надежда. – Рассказывайте! Все от проспектовских прячетесь?

– Прячемся, – вздохнул Максим. – И когда уже все это кончится!

Подросткам с Собачевки было отчего грустить. После битвы на Сусликах их положение в городе очень ухудшилось.

Не получилось в Шахтерском мира.

Во-первых, победители быстро забыли, что давали обещание этот самый мир хранить. Осознание собственной силы распирало их – такой большой группировки подростков в Шахтерском еще не было.

Сильным вообще трудно сдерживать себя в рамках и вести себя благородно по отношению к слабым. Именно поэтому перемирие гораздо прочнее, когда его хранят два равновеликих сообщества. Если же одно сообщество гораздо сильнее другого, то мир хранится с трудом – сильному трудно удержаться, чтобы не отнять у слабого какой-то лакомый кусочек. Это справедливо и в отношении великих государств, что уж говорить о простых уличных подростках!

Вторая причина была менее очевидной, но более глубокой: шестнадцатилетние подростки городка Шахтерский просто не смогли найти себе другого занятия.

Лет сто назад, на уроках Закона Божьего, подросткам объясняли, что есть Бог и цель человеческой жизни – движение навстречу к Богу, усвоение Царства Божьего, которое начинается здесь, а заканчивается уже в ином мире. Не все подростки усваивали этот урок, но – этот урок был.

После революции советская школа отвергла Бога, уроки о Законе Божьего отменили. Образование стало другим: дети были обязаны учить интегралы и «правило буравчика», валентности химических элементов и теорию эволюции. Всего этого было много, после шести школьных уроков болела голова, но ответа на главный вопрос – в чем цель человеческой жизни – ни один урок не давал.

Поэтому, выходя за стены школы, подростки оказывались в духовной пустоте. Жизнь без цели невыносима для человека, и подростки заполняли эту пустоту как умели. Некоторые счастливчики в Домах пионеров учились выпиливать лобзиком, танцевать польку и раскрашивать простенькие пейзажи. Это, конечно, не давало смысла жизни, но позволяло как-то потратить лишнее время.

Другие подростки выбирали занятие попроще. Одни начинали рано пить, другие – задирать своих одногодок из соседних районов.

В Шахтерском все происходило так: когда мальчику исполнялось четырнадцать, он начинал драться за свой район. Это заполняло его жизнь на четыре года, до службы армии. После армии драки прекращались. Начиналась другая жизнь – были семья, завод или шахта. Это было традицией, которую сложно сломать. Это продолжалось десятилетия. Так жили отцы и старшие братья. Поэтому подростки из объединенной группировки проспектовских и микрорайоновских и не смогли остановиться, выиграв войну: они не знали для себя другой жизни, другого стоящего занятия кроме уличных боев.

Все лето и всю осень они травили собачевских – тех, кого еще вчера боялись. Теперь собачевским не было места ни на дискотеке, ни в кинотеатре – наткнуться на проспектовских означало быть избитым или униженным. Только на Собачевке они могли чувствовать себя спокойно – победители не решались заходить в этот район. Еще бы – пара спущенных с цепи овчарок разогнала бы любое количество подростков, и кое-кому пришлось бы латать разорванные штаны…

Теперь Максим, Длинный и Фидель частенько коротали время у Нади или Вики – девчонки жили на одной улице, и были почти неразлучны – вечерами сидели или у одной, или у другой. Надежда и Виктория оказались отличными друзьями и никогда не упрекали одноклассников за то, что те проиграли войну. Они даже не просились в парк или в кино, проявляя тактичность, неожиданную для шестнадцатилетних девушек.

Правда, сегодня Вики не было ни дома, ни у Надежды. Максиму очень хотелось узнать, где же она, но спросить у Нади напрямую он стеснялся. Нужно было придумать, как это выяснить, но – будто между делом.

Между тем Фидель делился с Надей неутешительными новостями.

– Представляешь, – сказал он, подливая себе чай, – Пеля подумывает о то, чтобы взять к себе под крыло проспектовских!

– Видишь, как обернулось! – буркнул Длинный. – Пока мы всех гоняли – были хорошими. А теперь они – крутые пацаны, а нас – взашей!

– Вы с чего это взяли? – полюбопытствовала Надя. – Пелепец сам вам сказал?

– Сказал, – кивнул Фидель. – Сегодня я подходил к нему на базаре, вот он меня и порадовал.

– Чего-то в этом роде я и ожидал, – сказал Максим, хотя, откровенно говоря, мысль о подобном развитии событий раньше не приходила к нему в голову.

– Да уж, – кивнул Фидель. – Ему слабые не нужны.

– Козел, – подытожил Длинный.

Максим и Фидель переглянулись – называть так Пелю вслух никто не решался, никто и никогда. Впрочем, именно Длинный мог говорить, что хотел – против его отца, прокурора района, Пеля был жидковат…

– Что будете делать? – спросила мальчишек Надя.

Максим пожал плечами.

– Даже не знаю.

– Я тоже не знаю, – согласился Фидель. – Надо бы как-то возвращать свое прежнее положение, вот только как – ума не приложу.

– А почему бы вам не послать этого Пелю куда подальше и не плюнуть на все эти войны, разборки, драки? А, ребята? – спросила Надя.

Мальчики удивленно поглядели на нее.

– Нет, правда? – Надя поочередно обвела взглядом всех троих. – Зачем вам это нужно? Ради чести Собачевки? Смешно. Ради Пели вашего? А разве вы ему нужны? Если бы он вас любил, так он не стал бы к вам хуже относится из-за того, что нашелся кто-то сильнее вас.

– Ага, любит он нас, как же, жди! – сказал Максим и даже хотел сплюнуть под ноги, но удержался – под ногами была не земля и не дискотечный пол, а чистый коврик.

– Ему слабаки не нужны, – повторил Фидель.

– Так уйдите, ребята! – сказала Надя. – Не ждите, пока он вас прогонит. Уйдите сами!

– Не хочется уходить битыми, Надь, – ответил Фидель. – Это большая разница – уйти победителем или убраться побежденным, уползти как побитая собака с поджатым хвостом!

Максим и Длинный закивали, соглашаясь.

– Дело ваше, мальчики, – сказала Надя, всем своим видом показывая, что она не согласна. – А я ни за что не стала бы дружить с человеком, который может выбросить меня и заменить на кого-то другого!

– Ладно, Надь, не трави душу, – сказал Фидель. – Налей лучше еще чайку.

– Хорошо, – Надя потянулась к чайнику.

– А где это Родионова? – задал Длинный вопрос, ответ на который сейчас больше всего интересовал Максима.

– Пошла в кафе, – сказала Надя, доливая кипяток в чашку Фиделя.

– В какое кафе? – не выдержал Максим.

– В «Старый дворик», – не глядя на Максима, ответила Надя.

– Это кооперативное кафе? Которое рядом с автовокзалом открылось? – спросил Длинный.

– Да, – ответила Надя.

– И что – она сама туда пошла? – спросил Максим, ненавидя себя за то, как дрогнул его голос.

– Нет, – ответила Надя и посмотрела Максиму прямо в глаза. – Пошла с Женей Сидоркиным. Сказала, что раз в полгода имеет право выйти за пределы Собачевки! Женька – единственный кавалер, решившийся вывести ее в город!

Максим густо покраснел, и отвернулся.

– Жорик – придурок! – сказал Фитель зло. – В городе нет другого пацана, которого ненавидят так сильно, как его! Его в «Старом дворике» прибьют. И Родионовой достанется!

Надежда не успела ответить – в этот момент в дверь постучали.

– Надюша, это мы! – послышался из-за двери веселый голос Вики.

– Ставь чайник, мы замерзли! – прогудел басом Жорик.

Надежда пошла открывать.

– Как это их Палкан не порвал? – изумился Длинный.

– А он Вику знает, за свою ее принимает, – не оборачиваясь, ответила Надя.

Она открыла двери.

Вика и Жорик вошли внутрь.

Максим вгляделся в лица вошедших – нет, не похоже было, что с ними случилось что-то плохое. Замерзшие, раскрасневшиеся, но – счастливые.

Сердце глухо стукнуло в груди.

– Ой, привет ребята! – воскликнула Вика, увидев, что у Нади гости. – Там так здорово! Скатерти кружевами вышитые – я таких еще не видела, ложечки – под позолоту, а мороженное – никогда еще такого вкусного не ела. Вам обязательно нужно туда сходить!

– Ага, обязательно сходим, на днях! – сказал Фидель едко. – Вас там никто не видел? – обратился он к Жорику.

Между тем Жорик и Вика сели за стол, и Надя налила им чаю.

– Видели, – довольно щурясь, как сытый кот, сказал Жорик, отвечая на вопрос Фиделя. – Там человек двадцать микрорайоновских сидело.

– Они нам даже сесть не дали, – с восторгом защебетала Вика. – Сразу к Жене подошли. А он мне так спокойно-спокойно говорит: посиди, я приду через минуту. Я сижу, дрожу, ну, думаю, все, пропал Женя. – Вика сделала большие глаза. – Но через минуту он вернулся, сел за стол. А те сразу же ушли из кафе и больше не приходили. Вот!

И Вика одарила Жорика восторженным взглядом, о котором Максим не мог и мечтать.

– И что же ты им сказал? – полюбопытствовал Фидель, с подозрением поглядывая на Жорика.

– Сказал, что бить себя не позволю! – сообщил тот.

– И что – они тебя послушали?! – не поверил Длинный.

– Еще как! – ухмыльнулся Жорик. – Я показал им вот это!

Чрезвычайно довольный, он вытащил из кармана пиджака тяжелый предмет и положил его на стол.

Все обмерли – перед ними лежала граната «Ф-1» – знаменитая «лимонка»!

Воцарилось молчание.

Прервала его Надежда.

– Ну ты и псих! – сказала она, обращаясь к Жорику.

– Ты не бойся, Надь, это учебная! – очень довольная, сообщила Виктория. – Ее Женя в кабинете военной подготовки стащил, представляешь?! Но эти, с микрорайона, не знали – они думали, что граната настоящая. А у нее разлет осколков – сто метров, представляешь?! Конечно, у настоящей гранаты, а не у этой! Женя, сто метров? – обратилась она к Жорику. – Или двести? А то я уже забыла.

– Двести, – важно проговорил Жорик.

Он встретился глазами с Максимом и победно усмехнулся.

– Двести! – сообщила Вика, с восторгом глядя на Надю. – И они перепугались, представляешь?! Двадцать человек – взяли и ушли. А мы с Женей остались в кафе!

– Пожалуй, мы пойдем, – проговорил Максим, вставая.

Длинный внимательно посмотрел на его лицо и тоже встал.

– Да, мы на минутку зашли, – произнес он. – У нас еще… В общем, дела!

Поднялся и Фидель.

– Сейчас я вас провожу! – засуетилась Надя.

Максим вышел из дома Надежды первым. От него не укрылось, что история в кафе произвела на Вику Родионову огромное впечатление. Он больше не хотел слышать ее захлебывающийся от восторга голос и не хотел смотреть на Жорика, с лица которого не сходила победная усмешка…

Было тринадцатое января. Город Шахтерский готовился к празднованию последнего новогоднего праздника – Нового года по старому стилю, а в зале Спортивной школы Пеля проводил собрание своих учеников.

Собачевских собралось двадцать пять человек, и все они были не в спортивных костюмах, а в обычной одежде – тренироваться сегодня никто не собирался. Подростки понуро сидели на лавочках – разговор шел очень неприятный.

– Значит так, молодые, – сказал Пеля, буравя подростков взглядом исподлобья. – Здесь случайно нет таких, которые не знают, что вчера в городе проспектовские толпой гупнули Ботинка, и он теперь в больнице? Молчите?! Блин, бедный пацан, уже не помню, который раз его избивают, а вы все молчите!

Пеля замолчал, ожидая, не подаст ли кто-то голос. Желающих высказаться не было.

– Неделю назад гупнули Малыша – это вы, надеюсь, не забыли? – продолжил Пеля. – И уже не помню когда, избили Ежа! Блин! Я долго терпел, думая, что вы смелые пацаны, но больше терпеть не буду. Или вы сегодня же – сегодня! – опять станете самыми сильными в Шахтерском, или можете сюда больше не приходить! Здесь не детский сад, и вам никто не собирается подтирать сопли! Если вы не отплатите за Ботинка, Малыша, Ежа, и вообще за все то, что вам сделали проспектовские после Сусликов, то пусть ни один из вас здесь больше не появляется!

– Их сейчас больше ста человек! – на правах старшего сказал Фидель. – Нас – даже тридцати не наберется. Даже если мы сейчас выловим и гупнем нескольких из них, они отомстят нам потом. Их вчетверо больше!

– Ну и что? – Пелины глаза сузились в щелки.

– Один не может драться с четверыми!

– Может! – сказал Пеля с нажимом. – Вы никогда не видели, как загнанная в угол крыса бросается на человека? Я видел. Человек не в четыре раза – в сто раз сильнее крысы, но крыса прыгает на грудь, в лицо, мечется, кусает изо всех сил, и человек, огромный, сильный человек – отступает!

– И что? – не понял Фидель.

– А то, Феденька, что вы должны их напугать! Вы должны напугать их так, чтобы они говорили: «Собачевские? Мы их трогать не будем! Это – сумасшедшие пацаны! Пусть их мало, но мы не станем с ними связываться»!